-По результатам, квалификационных испытаний, присвоить воинское звание младший сержант, следующим военнослужащим. Кэп, начал зачитывать фамилии курсантов " сержантского взвода".Названный боец, выбегал из строя, и бежал к нему. За два шага переходя на строевой, вскидывая руку в воинском приветствии, докладывал о своём прибытии. Кэп, вручал бойцу бутафорские погоны,которые из года в год участвоввли в церемонии. По окончании которой,новоиспечённый " сержантик", сдавал их обратно. Кэп, по- отечески, приобнимал бойца, крепко жал руку, улыбался своими черными усами, произносил дежурное напутствие. Боец-же, в свою очередь, выполнял команду "круугоом", повторно вскидывал руку, и орал на весь плац: -Служу отечеству и Спецнааазуу! И под жидкие, аплодисменты возвращался обратно в строй. Не смотря, на всю торжественность обстановки, новоиспечённые младшие сержанты, никакой радости, не испытывали. Потому что они знали, что настоящая церемония, присвоения званий, будет проходить, после отбоя, в каптёрке. И проводить её будет старшина и три зам. ком. взвода. Старшие сержанты по званию, и "деды" по сроку службы. Через несколько минут, утренний развод был закончен, подразделения разошлись по своим делам. В ожидании экзекуции, день тянулся бесконечно долго. Старшина плотоядно улыбался, предвкушая ночные события, "сержантики", ходили подавленные. И дело не в том, что они боялись, нет, каждый из них, за пол года службы, пизды получал, не раз и не два. Но происходило это чаще всего, моментально, сразу после проступка. Здесь-же, ожидание неизбежности, выматывало, и всем им, хотелось поскорее пережить эту ночь. Около часу ночи, восемь пацанов, одетых по форме номер 2, зашли в каптёрку учебной группы. Деды уже были на месте. Церемония началась. По традиции, посвящаемый становился по стойке " вольно", сзади него, на табуретку вставал посвящающий, и со всего размаху бил его одновременно, двумя руками, ребрами кулаков, по плечам.Каждый. По очереди. Количество ударов соответствовало количеству лычек, то есть два. После этого младший сержант, официально признавался, произведённым. Начинал процедуру, Бармалей, "сержантики" повеселели, ведь это был их зам.ком. взвода, в котором они души не чаяли, за его справедливость, смелость и человечность. Бармалей, едва заметно, подмигнул пацанам, мол, не ссыте, бить буду впол силы, и приступил к экзекуции. - Бля, хули ты их жалеешь!? , заорал старшина. - Ебашь, сильнее! - Бля, Кука, а если я поломаю кого?Ты на "дизель" хочешь, вместо дома? Я нет! Резко осадил его, Бармалей. Старшина, притих, но в его злобном взгляде, читалось:"ну всё щенки, готовьтесь!" За Бармалеем, быстро отпосвящались зам.ком. 1-го и 2-го взводов. Было заметно, что и им не сильно доставляет удовольствие происходящее. И настала очередь старшины. Кука, был садистом, и подошёл к процессу творчески. После первого удара, что есть силы, наотмашь, он с удивлением, констатировал: - Бля! Больно, руки нахуй! Слез с табуретки, и одел на руки, мма-шные перчатки. - Ну-ка, попробуем! И ударил с новой силой. - Один хуй, больно! Ща приду! С этими словами, он вышел из каптёрки, и все услышали, как он открывает КХСС. Старшина вернулся в каптёрку, держа в руках два ПР-а. В течении следующей недели, младшим сержантам, учебной группы, было запрещено, выходить на зарядку и спорт-массовые мероприятия, с голым торсом.
Сопровождающие, команду 220а/2, офицеры, из-за черезмерного возлияния, проспали нужную станцию. Поэтому , пару километров, до ожидающих "Камазов", пацаны, вынуждены были, бежать трусцой, по первому ноябрьскому снегу. Перед погрузкой в" Камазы", два, сопровождающих солдата, разгрузили рюкзаки пацанов , набитые вкусняшками, в две, заранее приготовленные, спортивные сумки, неимоверных размеров, со словами: - Бля, пацаны, один хуй у вас там всё отнимут. Чё вам, жалко что-ли? Пацаны не противились, ибо за два дня ожидания на ОСБ, эти двое стали, вроде как- бы "своими". Видимо сказывалось состояние стресса и неизвестности, а эти двое, вели себя как бывалые воины, и пацаны невольно тянулись к ним, и лезли с распросами. "Камазы", остановились рядом с плацем одного из полков дивизии, и пацаны начали спрыгивать из машин, и сбиваться в кучки. Все тоскливо оглядывались по сторонам. Было раннее утро, солнце ещё не взошло, а на плацу, уже копошились солдаты с лопатами и мётлами, которые, при свете фонарей, занимались очисткой плаца от свежевыпавшего снега. Увидев , вновь прибывших пацанов, солдаты, бросив работу, начали о чём-то шушукаться между собой, с опаской поглядывая в сторону "Камазов".Наконец, видимо, двое самых смелых подошли к пацанам. Вид у них был, пугающе жалкий. Тонкие суконные шинели, с мохрящимися краями пол.Шапки-ушанки, похожие на ежей. И грустные глаза. - Пацаны, у вас есть, какая-нибудь еда? Спросил один из них. - Хотя- бы, хлеба. Сказал второй. Сказать, что пацаны охуели- ничего не сказать. Заканчивался 1999-й.
-Учебка! Закончить приём пищи! Встать, на выход! Старшина , упивался своей властью, над 80-ю, голодными пацанами, которые проглотив завтрак, даже не поняли, что это было. -Сержантский взвод! Сидеть! Рявкнул, зам.ком. взвода Бармалей. На мгновение, старшина встретился с ним глазами. - Я сказал, встать на выход! Проревел, старшина, свирепея. 16 курсантов, взвода по подготовке сержантов, сидели окаменев и боясь пошевелиться. - Сидеть! Спокойно, повторил Бармалей. - Вы чё, щенки ебаные, охуели? Вам старшина приказывает! Встать! На выход! - Я приказываю, сержантский взвод, сидеть! Так-же спокойно, и холодно произнёс Бармалей. - Ну всё, щенки, готовьтесь! Старшина произнёс, свою коронную угрозу. - Учебка, на выход, бегом, марш! В колонну по три, становись! Изо всех сил, сдерживая свой гнев, проорал старшина. Два взвода, гремя берцами, по окантованным железом ступеням, взбегали с цокольного этажа столовой, на улицу. И выстраивались, в три ровные колонны. Курсанты, сидели и грустили. Каждый из них понимал, что от меряния хуями, старшины учебной группы и заместителя командира, одного из взводов, ничего хорошего, ждать не приходится. Старшину, они ненавидели, всей душой, а Бармалея, наоборот, боготворили. Но Бармалей, и старшина, были как-бы друзья, одного призыва, и вдобавок земляки, поэтому иллюзий никто, не питал, все готовились, к худшему. - Взвод, встать! Скомандовал, Бармалей. - На раздачу, за добавкой, шагом марш! Курсанты, не поверили своим ушам. Добавка, да ну нахуй! Не может быть! С радостными улыбками, переглядываясь, с блаженным почтением, косясь на Бармалея, выстраиваясь в очередь, вдоль перилл, к вращающемуся барабану раздачи пищи. - Точите спокойно, как закончите, выходите строиться. Сказал Бармалей, и пошёл на улицу. Через пол часа, в кубрик сержантского взвода, с ПР-ом в руках, вошёл старшина. - Ну чё, щенки, слабости заебали? По одному, ко мне! Прошипел он. Бармалея в кубрике, не было. После отбоя, в туалете, бойцы, рисовали йодные сетки, друг-другу, на располосованнных Пр-ом ягодицах. Никто из них, уже не грустил, напротив, в коллективе, царило приподнятое настроение, ведь благодоря Бармалею, было уязвлено самолюбие ненавистного старшины, а вторая порция завтрака, с торицей компенсировала, последующие репрессии.
Продолжаю публиковать истории читателей. Читатель Антон, 52 года (Москва, сухопутные войска, участвовал в нескольких вооруженных конфликтах) прислал в мой блог на Дзене свое мнение насчет мужской смелости.
Текст слегка отредактирован для удобства чтения.
«Во время работы я много раз наблюдал, как ведут себя мужчины в критических ситуациях. И хочу сказать, что в какой-то момент понял, что бывают разные категории смелости. Например, однажды молодой солдат пролежал сутки на «передке» под обстрелом, а потом выполз к своим, пару километров по территории, где был противник.
Можно сказать, что он смелый? Наверное, но для меня это больше вопрос инстинкта, бешеного желания жить. Когда тебя сама человеческая природа вытягивает за волосы. Выжил, молодец. Если кошку бросить в колодец, она тоже всеми силами попытается выжить. Выберется — можно ли назвать это смелостью? Это в природе живого существа — жить, инстинкт самосохранения.
Но смелость — для меня какое-то осознанное решение. Когда ты переступаешь через свой страх, чтобы сделать что-то для другого или для других. Был случай, когда знакомый сержант, раненый, тащил сослуживца, тоже раненого, километров пять через лес. Мог бы оставить, доползли до помощи, позвать, кто бы его осудил? Но не смог оставить, пытался нести на себе, донес. Хотя, когда ты понимаешь, что смерть где-то рядом, прежде всего отчаянно хочешь спасти самого себя.
Есть, например, смелость, как привычка. Когда ты на позиции пьешь чай, куришь, «арта» работает, рвутся снаряды неподалеку, а ты чай пьешь, закуриваешь. Человек привыкает ко всему, это нормально.
Я недавно узнал, есть такое соревнование среди гражданских — ночь или две они идут одни по пересеченной местности, без карт, всю еду, палатку, несут с собой. Десятки километров проходят за пару суток. И готовятся к этому мероприятию чуть ли не год. Потом на форумах пишут, как им было тяжело.
Между тем, у военных во время работы такое случается в обычном режиме. Ну то есть тяжело, сложно, но это просто часть дела, которое нужно сделать. Идешь в грязи, несешь свой груз.
Тоже самое и с бомбежками, ну ты просто в какой-то момент привыкаешь к этому уровню опасности, потому что организм не может находится постоянно на таком уровне стресса. Бомбят вдалеке, ну что теперь чай не пить?
Но это привычка, а не осознанное решение.
Короче, что для меня настоящая мужская смелость — когда ты преодолеваешь свой страх, чтобы сделать что-то для другого, а не для себя.
Если интересно, то тут еще мой телеграмм-канал Zorkinadventures, где я стараюсь собирать необычные истории про людей и про места, где бывал во время работы в National Geographic Россия и позже.
(5 августа в России традиционно отмечается День курсанта. В советское время, как правило, именно 5 августа Министерство Обороны выпускало приказ о зачислении вчерашних школьников в военные училища).
Да, мои родители были категорически против того, чтобы я поступал в военное училище. Но на вступительные экзамены они почему-то отпустили меня с легкой душой. Видимо, были уверены, что в «кремлёвское» училище меня не возьмут. Они считали, что это не место для простых смертных.
К тому времени, по результатам областной олимпиады по химии я уже был зачислен в МГУ и по результатам учебы на подготовительных курсах - в МАДИ. Поэтому родители вполне разумно рассудили, что пусть их ребёнок съездит в училище, получит небольшой щелчок по самолюбию и вернётся домой. Главное, что он не будет винить их в том, что они помешали исполниться его мечте. А будет спокойно себе учиться в МГУ или в МАДИ. Никаких торжественных проводов не было. Я взял обычную спортивную сумку, положил в неё пару-тройку своих учебников и направился на железнодорожный вокзал.
В Ногинске на привокзальной площади абитуриентов поджидали несколько автобусов. На них нас и отвезли в Ногинский учебный центр. Он располагался в километрах в четырёх к северу от города. Всех прибывших разбили на взводы. Командирами взводов назначили курсантов третьего курса. И разместили нашу разношёрстную команду в небольших летних домиках недалеко от стрельбища.
А дальше закрутилась карусель экзаменов. Мы сдавали физическую подготовку и экзамены по профессиональному отбору (нужно было запомнить показания каких-то приборов, ряды цифр, проводить металлическим стержнем по лабиринту, не касаясь его стенок и сдавать кучу других непонятных тестов).
Дальше было проще. Первым был экзамен по математике. Письменный. Я решил задания своего варианта и собрался уже уходить, когда увидел взгляд своего соседа. В этом взгляде не было ни просьбы, ни сожаления. Была только боль. Всё было ясно без слов. И мой сосед по моему взгляду тоже всё понял. Он улыбнулся, и мы обменялись с ним листками. Я быстренько решил и его вариант.
Между столов периодически проходили офицеры – следили за тем, чтобы мы не списывали. Но нам повезло, нашу махинацию они не заметили. Мы сдали свои работы и, довольные друг другом, вышли на улицу. Там и познакомились.
Моего соседа звали Сергеем Рылёвым. Он пожал мне руку. Слова здесь были не нужны. Но даже молчаливая благодарность была приятна. Так у меня появился первый знакомый в училище. К следующему экзамену мы готовились уже вместе.
Сергей был москвичом из хорошей, интеллигентной семьи. Он знал несколько иностранных языков и, к тому же, был очень интересным собеседником. Рядом с ним я как-то сразу успокоился. И уже не очень сильно переживал насчёт остальных экзаменов. Да и сам Сергей признался на следующий день, что очень боялся именно первого экзамена. И именно математики. Сказал, что в школе не очень-то дружил с этим предметом. Да и школ за время учёбы ему пришлось сменить немало. Его отец был военным атташе в Польше. И по роду своей деятельности мотался со своей семьёй по всему свету. Так что, вполне естественно, что с математикой у Сергея действительно были серьёзные проблемы.
Следующим экзаменом было сочинение. Сергей за сочинение не переживал. Язык у него был подвешен, как надо. А меня с первой же минуты нашего знакомства поразила его способность так грамотно излагать свои мысли. Языком профессионального журналиста-международника. Он не просто разговаривал таким языком, он даже так думал! Для семнадцатилетнего парня это было несколько необычно.
Единственное, о чём он меня попросил – чтобы я проверил ошибки в его сочинении, если такая возможность появится. За ошибки он немного переживал. Увы, во второй раз нам повезло меньше. Передать сочинение на проверку Сергею удалось лишь на пару минут. Я просмотрел его работу лишь мельком, но грубых ошибок не увидел.
Тем не менее, за сочинение Сергей получил два балла. Это было немного странным. Насколько бы я не был невнимателен, но пропустить столько ошибок в те годы я не мог. Мы пошли разбираться. Сейчас это звучит немного смешно. Но тогда нас не послали по всем известному адресу и даже показали нам его сочинение. Грубых ошибок в нем действительно не было, а те, которые были, я успел исправить. Но нам сказали, что двойку Сергею поставили за то, что он списал своё сочинение. Потому что сам он не мог написать такого. Мы попытались переубедить приёмную комиссию, ведь за руку его никто не поймал. Едва ли у нас получилось что-то объяснить, но, в конце концов, было принято соломоново решение. За сочинение Сергею поставили три балла. И допустили его к сдаче следующего экзамена.
Это было почти победой. После каждого экзамена отсеивалось примерно две трети абитуриентов. Такими темпами к третьему экзамену осталось примерно столько абитуриентов, сколько должно было быть зачислено на первый курс. Но радость наша оказалась преждевременной. Третьим экзаменом была снова математика. Устный экзамен.
Разумеется, у Сергея не было ни малейшего шанса на успех. В тот же вечер он собрал свои вещи, попрощался со мной и уехал из лагеря. В следующий раз я увидел его, только через год, когда он приехал поступать в училище уже из армии. Во второй раз ему повезло больше. Так что учились мы с Сергеем на разных курсах. Но на все годы учебы сохранили с ним теплые, дружеские отношения.
Физкультуру я сдал довольно легко, а вот с устным экзаменом по физике возникли серьезные проблемы. Наш школьный учитель Георгий Иванович Топоров из-за тяжелого ранения, полученного на войне, каждое лето вместо прохождения курсов повышения квалификации, ложился в госпиталь. И в результате, программа, по которой мы учились в школе, немного отличалась от той программы, по которой мы сейчас сдавали экзамены. Но, к счастью, снова помогла актерская школа, и я умудрился получить за этот экзамен оценку «хорошо».
А потом была приёмная комиссия. Мы стояли у двери в кабинет, где она заседала. Нас вызывали по списку и там объявляли решение. Я мог не волновался. Физподготовку сдал на «отлично». По остальным экзаменам у меня были три пятёрки и одна четвёрка. До последнего дня мы не знали результатов экзамена по профессиональному отбору, но поговаривали, что и там у меня всё нормально.
Следующим по списку должен был заходить Равиль Муравьёв. Но перед тем как он вошёл в кабинет, все мы, стоящие под дверью, услышали, что приёмная комиссия обсуждает уже следующую кандидатуру – мою. Чей-то глухой голос сказал, что всё нормально и ни у кого возражений по этой кандидатуре нет. И вместо Равиля, в кабинет вызвали меня. Это было неожиданно, и я растерялся. Хотя меня и хватило на то, чтобы более или менее строевым шагом войти в кабинет. Быстро окинуть взглядом собравшихся, выбрать самого большого начальника, сидящего справа за столом и доложить ему.
– Товарищ председатель, абитуриент Карпов на приёмную комиссию прибыл.
Самый большой начальник снисходительно кивнул мне в ответ. Но ничего не ответил, а лишь улыбнулся. Остальные члены комиссии весело рассмеялись. Генерал, сидевший в центре стола, тоже улыбнулся.
– Дмитрий Макарович, наверное, абитуриент из числа спортсменов, раз считает тебя председателем приёмной комиссии и начальником училища, а не меня. Твой человек?
– Да, пока вроде бы, нет, - ответил генералу самый большой (по размерам) начальник. – А там посмотрим.
После этого все склонились над своими бумагами. И стали что-то обсуждать друг с другом. Обо мне все, как будто бы, забыли. Я стоял столбом посреди кабинета, но в мою сторону никто даже не смотрел. Это было немного странно. Я думал, что они мне обязательно что-нибудь скажут. Ведь то, что я обратился не к тому, к кому было нужно, не могло служить поводом, для того, чтобы меня игнорировать. Но пауза затягивалась и, недолго думая (ума-то палата!), я тихонечко вышел из кабинета. Командир взвода, стоящий за дверью, спросил меня на выходе.
– Ну, как?
Откуда я знал, как? Мне ничего не сказали. В ответ я лишь пожал плечами. Командир принял моё молчание за знак согласия. И сделал какую-то отметку в своей ведомости.
Вскоре начался курс молодого бойца. Мы целыми днями пропадали на стрельбище или на тактическом поле. Отстреляли подготовительное упражнение из автомата. Потом был подъём по тревоге. Трёхсуточный полевой выход, на котором мы сами разогревали на костре кашу в консервных банках. Нас учили окапываться. Ходить в атаку. В общем-то, было весело.
А 5 августа нас всех собрали в клубе. На сцену поднялся тот самый большой начальник, которого я по ошибке принял за начальника училища. Нам его представили. Это был заместитель начальника училища полковник Конопля Дмитрий Макарович. Он зачитал приказ о зачислении курсантами первого курса Московского высшего общевойскового командного Краснознамённого Орденов Ленина и Октябрьской революции училища имени Верховного Совета РСФСР нижепоименованных товарищей. Дальше шёл длинный список. Все с удовольствием слушали свои фамилии. Это неправда, что самое приятный в мире звук – это звук твоего имени. Иногда человеку бывает приятно услышать и свою фамилию. Я внимательно слушал, когда же прозвучит моя.
Но моей фамилии в списке не оказалось. Дмитрий Макарович поднял глаза от списка.
– Ну, что, всех назвал? – спросил он, заранее уверенный в положительном ответе.
Из центра зала раздался чуть слышный голос умирающего лебедя.
– Меня не назвали, – я поднялся со скамейки. Спазмом сжало моё горло, и я еле-еле смог произнести эти слова.
– Как фамилия? – удивлённо спросил Дмитрий Макарович.
– Карпов, – ещё тише произнёс я. Голос у меня пропал окончательно.
– Не слышу.
– Карпов, – прошептал я.
Ребята, которые сидели рядом, хором повторили мою фамилию.
Полковник Конопля еще раз внимательно посмотрел в приказ. Поднял глаза от бумаги.
– Вашей фамилии здесь действительно нет.
Вот и всё. На глазах у меня уже наворачивались слёзы. И из-за этого мне было ужасно стыдно. Я стоял посредине зала и понимал, что мне нужно уходить. Меня не зачислили. Как же так получилось?! Мне выдали военную форму, подстригли. И даже дали три раза выстрелить из автомата. Я растрезвонил всем своим одноклассникам, что поступил в училище. Как я буду теперь смотреть им в глаза?
Немая сцена затягивалась. Нужно было уходить. Но я всё стоял истуканом и не мог сделать ни шагу.
– Так, подождите минутку, – снова раздался голос полковника. Он достал из портфеля толстую папку с бумагами и начал перебирать их прямо на трибуне. При этом продолжая что-то говорить себе под нос.
– Странно, а здесь вы есть. Машинистка видно ошиблась. Ну, что ж, извините, – он от руки дописал мою фамилию в приказ. И, обращаясь ко всему залу, уже более громко произнёс. – Курсант Карпов тоже зачислен на первый курс. Поздравляю!
Кто-то потянул меня за рукав вниз, кто-то хлопал по плечу. Кто-то поздравлял. Я никого не слышал. В ушах лишь звучали слова о том, что меня зачислили.
Курсант Александр Карцев, 7 рота, 1985 год выпуска
Лишь вечером я догадался, что машинистка здесь была совершенно ни при чём. Виноват был тот папуас, который не дождался в кабинете решения приёмной комиссии. А по причине собственной бестолковости вышел из кабинета ещё до того, как его фамилия была перенесена секретарём приёмной комиссии из списка абитуриентов в список курсантов. Виноват был я сам! Так по собственной глупости я чуть было не пролетел мимо своего училища…
В ближайшее время (ориентировочно в начале сентября) в издательстве «Лира» (»Питер») выйдет мой роман «Кремлевский курсант» (название «Кремлевские курсанты», к сожалению, уже «занято», а «Курсанты-кремлевцы» - не подходит по редакционным требованиям). Изначально это была трилогия с большим количеством документов, фото и списками выпускников 1985 года.
Но, оказывается, трилогии сейчас не читают и не покупают. Поэтому, по просьбе издательства пришлось сократить книгу практически втрое (хотя для истории останется и трилогия).
На третьем курсе в 1984 году нам довелось принять участие в съемках фильма замечательного советского режиссера Юрия Николаевича Озерова "Битва за Москву", так что кроме трех обычных парадов нам посчастливилось "принять участие" и в параде 1941 г.
Эта книга о тернистом пути главного героя в военную разведку. О том, что нужно знать и уметь военному разведчику. Об учебе в прославленном Московском ВОКУ и о его подготовке к командировке в Афганистан. О советской системе военного образования и о том, что без использования знаний и боевого опыта наших предков нам не выжить и не победить.
После издания книги постараюсь выкупить часть тиража (сколько смогу) и передать эти книги в библиотеки наших военно-учебных заведений. Искренне надеюсь, что наши знания и наш опыт помогут тем, кто придет после нас, не только успешно выполнять поставленные боевые задачи - профессионально, творчески, но главное - без потерь.
