Creepy Reddit

Это был четверг, когда Бог явил себя всему человечеству.

День начался вполне обыденно, но где-то после полудня я почувствовал присутствие в своей груди и услышал голос в голове.

«Я вернулся - возвестил голос».

И так случилось, что все услышали этот голос, все почувствовали это присутствие, и вскоре все повыходили из своих жилищ, подняли взор к небу и увидели, что облака исчезли и на мгновение воссиял яркий свет, такой яркий, что он никак не мог быть солнечным, это было нечто иное.

И это было ясно. Чувство в наших сердцах было несомненным. Господь был реален, и он был с нами.

То, что произошло дальше, было, скорее всего, тем, чего вы ожидали.

Мир стал добрее - более сострадательным. Не в силу врожденной силы добра, захватившей нас, а скорее из-за страха перед возмездием. Мы не хотели драться, не хотели оскорблять, не хотели осуждать, потому что не знали, что произойдет, если мы это сделаем. Безопасная жизнь, с учетом последних сверхъестественных событий, была такой, в которой было больше милосердия, больше подставления другой щеки и больше притворного благодушия. Притворяйся, пока не добьешься своего,

Я следил за знаками того, какие изменения произойдут дальше. Мы все находились под бдительным оком, но, по крайней мере, казалось - и это было ошибкой, - что вмешательство всемогущего пока что было минимальным.

Каждый по-своему осознавал, что смерть осталась в прошлом.

Некоторые узнали об этом сразу, когда их близкие, находящиеся в хосписе, заметили поразительные изменения в состоянии здоровья.

Другие пропустили эту новость, до тех пор пока не установился массовый консенсус, когда ученые и эксперты пришли к выводу, что по всем известным показателям - природные катастрофы, автокатастрофы, сердечные приступы - количество ежедневно регистрируемых смертей сократилось со 160 000 в среднем до нуля.

Жизнь продолжалась, и по мере того как она продолжалась, я начал слышать слухи о том, что являло собой поклонение. В зависимости от того, с кем вы общались, в Интернете или в кругу друзей, вы слышали разные слухи, разные интерпретации.

И только когда маму призвали, я понял, что это такое. Я помню это отчетливо.

В семь часов, после ужина, мама встала со своего места в гостиной, собралась, надела пальто, подошла к полке для обуви.

– Куда ты направляешься, милая? - спросил ее отец.

– Меня призвали.

– Что, прости?

– Всевышний призвал меня для поклонения.

Я помню, каким странным показался мне этот момент. Вся жизнь приобрела оттенок нереальности с тех пор, как главный вопрос был раскрыт. Видеть, как мама направляется к двери, было и логично, и бессмысленно. Если бы это был любой другой год, мы бы подумали, что с ней что-то случилось.

– Тебя... э-э... нужно подвезти? - растерянно спросил папа.

– Господу угодно, чтобы я шла пешком, - ответила она. Затем повернула ручку и вышла на улицу.

В то время мне было семнадцать. Моему брату было двадцать. Мы оба спросили отца, стоит ли нам идти за ней. Он велел оставаться дома, а сам пошел с ней дабы разобраться, что происходит.

Он вернулся только вечером следующего дня. Услышав звук открывающейся входной двери, мы бросились вниз, надеясь застать там обоих родителей. Но вместо этого появился только отец, взъерошенный, изможденный, с угрюмым выражением лица.

Я никогда не забуду, как он смотрел на нас.

– Она стоит в поле, - сказал он. - Там есть и другие люди.

***

Прошло четыре месяца с тех пор, как маму призвали к поклонению.

За это время мы узнали кое-что еще о Божьих «вмешательствах».

«Новые заповеди», как я называл их у себя в голове, оказались следующими:

1. Ты не можешь умереть (от болезней, стихийных бедствий и т. д.)

1. Ты будешь призван к поклонению в свое время.

Соглашусь, что ни одна из этих заповедей не так привлекает внимание, как "Заповеди из прошлого". В конце концов, это не официальное слово Господа, а всего лишь мое прочтение.

«Заповедь 3» пришла ко мне во сне. Шучу, она пришла ко мне во время просмотра видео на Youtube.

Это было обычное видео уличной драки. Два парня на углу улицы по непонятным причинам обмениваются ударами, пока более крупный из них не берет верх, начинает причитать и кричать, затем достает нож и...

Словно лампочка зажглась в его голове, он остановился, поднялся и отстранился от своего соперника.

Парень, получивший взбучку, тоже встал.

А потом они оба просто... пошли. Одной шеренгой, с пустыми выражениями на лицах.

Так вот.

1. Если ты попытаешься убить другого, тебя немедленно призовут к поклонению.

Таков был вывод.

Но что, скажите на милость, на самом деле представляет собой поклонение?

Однажды днем я навестил маму, чтобы лучше понять происходящее.

Место, куда она отправилась, находилось в часе езды от дома, так что в ту первую ночь она, должно быть, проделала многочасовой путь.

Я прибыл на поле, где тысячи людей стояли на равном расстоянии друг от друга - три фута во все стороны. Все они были обращены в одну сторону, головы слегка наклонены к небу, совершенно неподвижно. Совершенно неподвижно.

Казалось, я лавировал по рядам бесконечно долго. Найдя ее наконец, я почувствовал, что мне крупно повезло.

Это был первый раз, когда я увидел ее с тех пор, как она ушла. Мысленно я убеждал себя, что мне незачем было сюда приходить. В конце концов, она должна была вернуться домой со дня на день.

– Мама.

Признаться, я был малость взволнован.

К моему удивлению, несмотря на неподвижную позу и устремленные вверх глаза, ее рот шевельнулся.

– Здравствуй, солнышко.

– Как ты?

– Я в порядке. Я на поклонении.

Похоже, она была не совсем в себе.

– Мам, ты можешь двигаться?

– Я на поклонении, - повторила она.

– Но хочешь ли ты вернуться домой?

Мягкость ее тона не изменилась, но было похоже, что она наделяет свои слова каким-то подтекстом. Пыталась сказать что-то большее.

– Я не могу, родной. - И затем, еще более четко проговаривая слова, - Я думаю, тебе стоит отправиться домой. Возможно ты еще вернешься.

– Но...

– Домой. Поезжай сейчас же, дорогой.

Затем я сказал ей, что люблю ее, и пошел через толпу собравшихся, расположившихся так безупречно. Как на шахматной доске - у каждого было свое место. И мест было много, очень много. Настолько много, что впору было задуматься, какие места однажды займу я сам, мои друзья, папа, старший брат и все, кого я когда-либо любил.

По пути я заметил еще нескольких посетителей. Они выглядели еще более угрюмыми, чем я. Шептали слова одобрения и любви своим близким, слышали ответы, но из уголков рта близких они казались легкими, тихими, отрывистыми, ориентированными на Бога. Как будто они стояли у чьей-то могилы - хотя их родные и близкие были скорее были статуями, нежели надгробиями. Словно память о ком-то давно ушедшем.

Мама не вернулась. Но поклонение скоро закончится, наверняка так и будет. Может быть, еще пара недель, максимум пара месяцев, а потом она вернется домой, и Господь призовет кого-то другого на ее место.

***

1. В поклонении ты не будешь стареть.

«Заповедь 4» стала общеизвестна спустя год.

За это время количество людей, призванных к поклонению, неуклонно росло. Конечно, это был глобальный процесс, так что любой любопытный мог в любой момент посмотреть прямую трансляцию отведенных «мест поклонения» по всему миру и увидеть людей, стоящих ровно, застывших, идеально расставленных, в парках, на пляжах, городских площадях, да мало ли где еще. Каждый город, каждый населенный пункт имел свое место.

Моим местом, как я предполагал, будет то же поле, где была мама, если только оно не заполнится к тому времени, когда подойдет моя очередь, и в этом случае оно вполне могло оказаться в каком-нибудь совершенно случайном и неизвестном месте.

Откровение о том, что старение не наступает, опять же было замечено постоянно уменьшающимся количеством ученых на планете. За пределами мест поклонения жизнь продолжалась более или менее нормально, за исключением последнего, сложного, «смертельного» шага.

«Скорбь поклонения» теперь была настоящим термином - по сути, это опыт потери кого-то ради Бога. В то время еще не был придуман тайный аналог, спрятанный в наших умах, который, как знает Бог, в буквальном смысле этого слова, мы не смели произнести - “страх поклонения”.

Я изо всех сил старался сохранить чистоту своих мыслей. Мне казалось, что мысли о богохульстве, которые я мог держать в семнадцати с небольшим сантиметрах моего мозга - это честная сделка для нашего всемогущего правителя. Это была приятная фантазия - мысль о том, что может существовать место, закуток, где нет божественного радара. Где можно просто быть собой, не опасаясь, что неподчинение ускорит получение билета на ваше особое место на холсте Божьем.

Были и группы поддержки, к одной из них я и присоединился, и именно там мне впервые объяснили, что элемент поклонения «без старения» - один из многих плюсов всей этой истории.

Заповедь 4 не показалась мне утешительной, но тем не менее я улыбался и кивал.

Мир оставался миром, но уже менее реальным. Я ехал в поезде на работу и замечал, что в среднем выражение лиц людей изменилось с усталого и раздраженного на неуловимо угрюмое. Однажды я видел, как женщина сорвалась и начала плакать, и я готов поклясться, что она сказала себе под нос: «Я не хочу уходить». А может, я просто сочиняю.

Кошмары уже не были такими, как раньше. Самый страшный сон, который мне снился, был не тот, в котором меня преследовал убийца или я попадал в бурю, а скорее тот, в котором я замирал на месте, занимаясь чем-то обыденным. В голове раздавался голос. Голос говорил: «Тебя призвали». Ноги начали двигаться сами по себе, и я точно знал, куда иду, даже если не знал, где это находится.

Вздрагивая, я просыпался в своей постели, весь мокрый от пота. И молился, как это ни смешно, чтобы у меня сохранилась возможность контролировать свои действия. Это, а также небольшие моменты, когда я чувствовал случайные подергивания или спазмы в ноге, были убийственными.

А потом прошло четыре года, и, должно быть, около тридцати процентов населения планеты тогда были на поклонении, и мой отец стал прискорбным дополнением к этому собранию.

У нас с братом не было возможности увидеть, как он уходит - в тот день, когда его призвали, он шел по улице. Полагаю, он ходил к механику, а после этого, возможно, у него была назначена физиотерапия. Сейчас это не имеет значения. Мы надеялись до третьего дня его отсутствия.

Поле, на котором стояла мама, было уже заполнено, и к этому моменту в нашем городе было довольно много мест для призванных.

Мы с братом по очереди ходили по разным точкам, чтобы посмотреть, может быть, удастся увидеть нашего папу среди толпы. Безуспешно.

Примерно тогда я начал приходить к мысли о том, какой могла быть «пятая» заповедь. Опять же, это были всего лишь мои догадки, но ощущение каких-либо правил или структуры в это время, как ни странно, успокаивало. Было приятно осознать, какие правила, если они вообще были, существуют.

На самом деле это было лишнее правило, и я уверен, что вы поймете, когда я его четко сформулирую. Эта мысль пришла мне в голову, когда я увидел людей, стоящих на крышах небоскребов, совсем близко к краю, как будто они собираются прыгнуть. А потом... они просто разворачивались.

Или когда я видел людей на мосту, идущих вперемешку с машинами, хотя и весьма механически. И я задавался вопросом: может, я просто циник, а может, у некоторых из пешеходов, идущих среди машин, изначально были скрытые мотивы.

После ошибки брата все стало ясно.

Как-то раз я вошел в его комнату и застал его сидящим за столом с пистолетом, прижатым к виску, рука дрожала, ствол трясся, палец лежал на спусковом крючке.

Я застыл на месте, и, признаюсь, у меня возникла следующая мысль: “Пожалуйста, пожалуйста, Господи, пусть пуля пройдет сквозь его череп. Пусть он умрет.”

Но вместо этого пистолет упал на землю. Его рука перестала дрожать.

Он встал со стула, подошел к шкафу, взяв пальто, надел его.

– Маркус?

– Просто собираюсь отлучиться, - сказал он.

– Чтобы...?

– Поклоняться, - сказал он, как ни в чем не бывало. - Меня призвали.

И он направился к входной двери.

– Маркус, - повторил я, следуя за ним. Но он меня проигнорировал. - Я не собираюсь... я просто спрашиваю из любопытства. - Своими словами я старался не подписывать форму отказа от прав на свободное существование. - Ты вообще можешь контролировать свое тело? Хоть немного?

– Нет, и я собираюсь на поклонение.

– Ты даже не можешь...

– Если бы ты почувствовал зов, он был бы понятен и тебе, а сейчас мне нужно идти.

Я провожал его всю дорогу - пять часов - пока он не занял свое место на расчищенной парковке ныне не существующего парка развлечений, рядом с тысячами мужчин, женщин и детей.

Он ничего не сказал мне по дороге туда, хотя, если честно, я тоже мало что ему сказал.

1. Если ты попытаешься покончить с собой - ты правильно догадался, - тебя немедленно призовут к поклонению.

***

В конце концов, 70% человечества, плюс-минус, сейчас находилось в состоянии поклонения.

Я изо всех сил старался не думать об этом. Стоять неподвижно, повернув голову к небу, застыв телом на недели, месяцы, а в случае моих мамы с папой - на годы.

Это было эгоистично, но я изо всех сил избегал посещения матери. Когда я все же навещал ее, то лишь для того, чтобы обнять, сказать «Я люблю тебя», а затем поспешно уйти. Мне всегда хотелось, чтобы она находилась в состоянии глубокого транса и не могла ответить на приветствие, но вместо этого она неизменно сохраняла ясность ума.

«Я тоже тебя люблю, милый» - говорила она слишком поспешно. Мне становилось не по себе. Быть настолько бодрствующим, настолько осознающим происходящее... Мне это не нравилось. По моим представлениям, поклонение должно было быть блаженным, без усилий, похожим на сон. Однако все свидетельства говорили об обратном.

К чести Господа, казалось, что мы можем говорить о страхе поклонения совершенно открыто. Все группы поддержки, онлайн-сообщества и тому подобное, конечно же, отражали более искреннее отношение людей к происходящему.

Видеоролики на Youtube и клипы в TikTok, рассказывающие о «верном способе побега» - тактике перемещения из этой временной шкалы в другую. Глубокие состояния медитации, которые позволят вам спокойно уйти, не будучи призванными на одну из многочисленных Божьих обителей. И, конечно же, огромное количество видеоэссе, в которых внимательно изучают Господа. Жалобы на существующее положение вещей. Призывы к революции - да что там, к безумствам.

Было два момента, которые запомнились мне - моменты, которые действительно передают дух происходящего.

Первым было последнее видео того парня, который планировал тщательно продуманный побег из своего физического тела в стиле Руба Голдберга. Он облил себя и свою комнату бензином, привязал веревку к лезвию, подвешенному над головой, запустил таймер с отсчетом времени до взрыва. Я одобрил его усилия. В нужный момент он бросил спичку со своего места в угол. Пламя разгорелось, он дернул за веревку, и тогда...

Огонь угас, как только достиг его. Клинок застыл в воздухе. Взрыва так и не произошло (слава Богу, правда, поскольку запись с камеры, которую в конце концов обнаружили и выложили в сеть, была на вес золота), а затем наш друг поднялся со своего места, все еще облитый и охваченный пламенем, и вышел из кадра.

Заповедь 5, мой друг. Заповедь 5.

В другой раз мы смотрели видео крупного стримера, который притворялся, что его « призвали» в прямом эфире на Twitch.

Его лицо становилось безучастным, он вставал со своего места и механически выходил из комнаты. Он проделывал это так много раз, что, когда все произошло по-настоящему, чат несколько часов пребывал в состоянии отрицания.

Уморительный ужас.

Люди все еще работали, все еще цеплялись за рутину, но это было совершенно бессмысленно. Я видел уличных проповедников с мегафоном, которые говорили нам, что «наше время скоро придет». Apple, несмотря на то, что большая часть ее сотрудников навсегда уволилась, все равно умудрялась как-то выпускать новые продукты. Стриминг, однако, в основном состоял из повторов. Видимо, сложно решиться на полный сезон, когда режиссер, ведущий актер, ведущий сценарист и все остальные участники съемок могут в один момент уйти и больше не вернуться.

Меньше людей везде, куда бы вы ни пошли, но в этом был свой смысл. Меньше клиентов и все такое.

Я взял кофе в ближайшем «Старбаксе», где еще оставались сотрудники, и отправился к брату.

Прошло два года. Для меня это было самым трудным. В конце концов, в глубине души я знал, что он не хотел бы, чтобы я его жалел. Но, черт побери, это было так.

Я вернулся на парковку. На ней было гораздо больше людей - казалось, что она заполнена до отказа. Лавируя в пространстве, я наконец добрался до него.

– Привет, - поприветствовал я брата.

– Привет, - ответил он.

– Как дела?

Я видел, как вздымается и опадает его грудь от ровного дыхания. Голова поднята. Глаза обращены вверх.

– Как дела? - спросил я еще раз.

– Я на поклонении, - сказал он.

– Вероятно, скоро придет и мое время. Помоги мне подготовиться.

Он снова промолчал.

– Бро…

Прошло некоторое время, прежде чем он наконец заговорил.

– Знаешь, - сказал он, - больше всего я думаю о том, что какая-то случайная пуля может летать где-то рядом. Просто случайная пуля, выпущенная с расстояния в сотни миль. И она пролетит незамеченной для Божьего радара. И она попадает мне в затылок. И все для меня становится черным. Это моя любимая мысль. Это мечта, которая не дает мне покоя.

Я ничего не сказал - не мог ничего сказать.

– Недавно в груди появилось какое-то чувство, некая уверенность. Это не прекратится.

Казалось, что я попал в ловушку.

– Это будет продолжаться вечно. Никакой смерти. Только поклонение.

Моя рука легла ему на плечо. Пустой жест, на самом деле. Думаю, мне просто нужно было что-то, что помогло бы мне удержаться в вертикальном положении.

– Пожалуйста, найди способ убить меня, - сказал Маркус.

После этих слов мне пришлось уйти.

Кажется, уходя, я услышал, как брат сказал: «Пожалуйста, останься, мне нужно поговорить». А может, мне показалось, а может, я услышал это совершенно отчетливо, но я не хотел об этом задумываться, потому что это заставляло чувствовать себя дерьмом.

Предвзятое отношение к выжившим - очень странное чувство, когда ты все еще находишься на тонущем «Титанике». Конечно, твоя часть корабля еще не затоплена, но ты скоро окажешься там вместе с Лео и его бандой.

***

Кто бы ни вел счет, он уже перестал считать. Почти все ушли.

Это было простое везение, чистое и простое. Тупое везение, что меня еще не призвали.

С момента исчезновения отца я занялся поисками, но можете быть уверены, что после разговора с братом они усилились.

Я подходил ко всему с открытым сердцем и пробовал все, что мог. Особые медитации, заклинания, молитвы Господу о прекращении глобального сеанса поклонения. Я отправлялся по определенным координатам и в города, где, по слухам, люди действительно могли умереть. Мои поездки были безмерно разочаровывающими. Смерти нигде не было.

Старые константы - смерть и налоги.

Новые константы - бессмертие и поклонение.

Я направлялся к своей восьмидесятой или около того отчаянной попытке найти спасение (см.: аннигиляция). Фотография листовки, которой поделились с одной из многочисленных групп типа «Срань господня, мы должны умереть как можно скорее», в которую я входил, подробно описывала церковь, в которой служил преподобный Люсьен Феррер. Он давал высокие обещания относительно своей группы поддержки, которые, я был уверен, он не сможет выполнить, а нижняя часть листовки напоминала финансовую пирамиду: «Присоединяйтесь к сообществу с надежным решением проблемы страха поклонения! Никаких отзывов, потому что у нас 100-процентный процент успеха! Приходите и увидите чудо своими глазами!»

Но... Настали отчаянные времена и все такое.

Я проделал четырехчасовой путь, по дороге замечая многие, многие и многие новые знаковые места, где собрались люди, идеально расставленные друг от друга, обращенные в одну сторону, с наклоненными вверх головами, запертые в вечном восхищении Господом.

Было ощущение, что мое время подходит к концу. Как будто я в любой момент могу остановить машину, выйти из нее и идти по обочине, пока не доберусь до своего места.

И вот я прибыл к месту назначения.

Снаружи церковь выглядела пустынно. Казалось, она давно заброшена. Не знаю, что здесь затеял преподобный Люсьен, но если это был просто розыгрыш, то я попался.

Шагнув внутрь, я сразу почувствовал.

Отсутствие. Отсутствие ощущения Всевышнего в моей груди. Казалось, что связь с творцом оборвалась.

У входа стоял стол с бланком регистрации и ручкой. Я вписал свое имя и время.

Помещение оказалось довольно длинным. Я занял место на скамье. В рядах сидело еще несколько человек, выглядящих так, будто они ждали уже довольно долго.

Через некоторое время к нам вышел мужчина.

– Это займет еще пару часов, но скоро он примет всех вас, - сказал он.

Было такое ощущение, что я нахожусь перед кабинетом врача.

Как и обещал, он не появлялся довольно долго. Время остановилось. Я слышал тиканье часов. Руки лежали на коленях. Только не двигайся непроизвольно, не двигайся непроизвольно...

Он вышел, назвав чье-то имя.

– Томас Гилмор? Томас Гилмор здесь?

И, конечно же, Томас поднялся со своего места и последовал за мужчиной в заднюю комнату.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

– Ева Мерритт? Ева?

– Это я! - Ее рука взлетела вверх. - Это я, - и она пошла к задней комнате.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Я действительно не знал, сколько времени у меня осталось.

– Здесь написано просто Лили, - сказал он, глядя на лист. - Есть тут Лили?

– Она отошла в уборную, - сказал какой-то незнакомец.

– Хорошо. Примем ее, когда она вернется.

И вот уже солнце начало садиться.

Как долго продлится этот прием?

Я не мог выжидать, когда они прикроют лавочку.

Я не смогу прийти завтра.

Я не могу ждать, я блядь не могу...

– Так, здесь есть Джейк Миллер? Джейк...

– Это я! - крик вырвался из моего рта.

И тут я же встал со своего места. В голове мелькнула ужасная мысль, что мое тело развернется само собой, я выйду из церкви и уйду в закат, но вместо этого ноги послушно зашагали по проходу, и вот я уже стоял прямо перед ним.

– В заднюю комнату, - сказал он, и я последовал за ним по довольно запутанному и извилистому пути мимо закрытых дверей, коробок, беспорядка и других коридоров, пока мы не добрались до места. К...

К кабинке для исповеди.

– Мне туда? - спросил я мужчину.

– Туда.

Войдя внутрь я увидел кровавые отблески на стуле.

Кровь. Какое необычное зрелище.

– Присаживайся, не волнуйся о засохшей крови... Все в порядке. Все будет хорошо. Садись, - сказал тот, кто, как я предполагал, был священником, сидевшим по другую сторону перегородки. Я сделал, как он просил.

– Преподобный Люсьен?

Ему потребовалась пара секунд, чтобы ответить

– Ах, да, да. Преподобный Люсьен. Конечно.

– Э-э, - продолжил я, - я никогда раньше не занимался этим... исповедью, но, наверное, вы должны попросить меня исповедаться... в чем-нибудь?

– Да! Пожалуйста, признайся во всем, что у тебя на душе.

Мне потребовалась секунда, чтобы собраться с мыслями.

– Хорошо, да, что ж...

Я услышал звук, как будто что-то вытирают тряпкой, а затем - нарочитый, отдающийся эхом хруст. Он что, ел?

– Так, значит, я видел ваше объявление, точнее, нашел его, и... да, я... страдаю от страха перед поклонением, наверное. Я не хочу совершить богохульство против Господа или что-то в этом роде, но...

Послышался звук еще одного укуса. Господи, какой грубый человек.

– Но... да, не уверен, что хочу... стоять в поле сто лет, поклоняясь, наверное...

– Это не сто лет, - сказал он, громко жуя. - Это навсегда. Вечность. Это был его маленький проект.

– Его маленький… Что?

– Рай на Земле. Вечность. Так всегда было задумано. Чтобы вы все стали единым целым с Владыкой до конца времен. Конечно, он решил появиться, когда собралось побольше народу, не так ли? - сказал он, пережевывая. - Наверное... - мужчина подавил смех, - наверное, не так интересно, когда это кучка гребаных пещерных людишек, верно? Что на счет миллиардов разумных людей? Или десять тысяч пещерных людей? Что бы ты выбрал?

– Простите, а какое это имеет отношение к делу?

– Никакого, совершенно никакого, извини, пожалуйста, продолжай.

– Так, - сказал я, собравшись с мыслями, - и... то есть нет, я думаю, это было оно. Там было написано, что у вас есть верное решение? В вашем объявлении.

– Да, - послышался ответ. - Я могу убить тебя.

– Вы можете убить меня?

– Да. Прямо здесь. Прямо сейчас. Конечно, если тебе нужно время, чтобы подумать, то это будет «нет». А если ты выйдешь из церкви, Бог тут же призовет тебя в свою паству.

– Это... Что? Откуда вы знаете?

– Так каков же твой ответ? Люди ждут, а я занятой парень. Занятой, призанятой Преподобный.

– Я... то есть, ответ был бы «да», но это было бы нарушением Заповеди 3... простите, я думаю, вы не знаете, что это такое. В общем, я стараюсь следить за всем, и заповедь 3 - это мое сокращение для всего, если вы попытаетесь...

Внезапно перегородка опустилась. Нож стремительно вошел в яремную вену.

Я не мог поверить в это.

Кровь хлынула на рубашку, на ноги.

Я задыхался, зрение расплывалось, когда я пытался сфокусироваться на человеке, который нанес удар. В одной руке у него был окровавленный нож, в другой - наполовину съеденное яблоко.

– У нас со Всевышним есть соглашение, - сказал он. - У него есть свое владение, а у меня - свое. Хотя оно гораздо меньше, чем то, к которому я привык.

Голова безвольно опустилась. Глаза запечатлели последний кадр - я сам весь в красном.

– Пожалуйста, - кажется, прозвучало из его уст напоследок.

А потом все погрузилось во тьму.

Свершилось чудо.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Я пригласил Елену на танец, когда впервые увидел ее пятнадцать лет назад. Вопреки советам друзей, в то время как мы стояли на подступах к школьному спортзалу, украшенному алыми сердечками и вырезанными из плотной бумаги купидонами для ежегодной вечеринки в честь Дня святого Валентина.

Мы, должно быть, выглядели нелепо в кожаных куртках-бомберах, которые отказывались снимать. Мы старались держаться как можно спокойнее, несмотря на то, что комната была заполнена до отказа другими студентами. В результате тепло тел в сочетании с плохой вентиляцией сделало помещение еще более жарким и влажным, чем вьетнамские джунгли. Все толпились вокруг чаши с пуншем, выпивая стакан за стаканом и отчаянно пытаясь не потерять сознание от теплового удара.

В любое другое время своей жизни я бы с насмешкой отнесся к этой вечеринке и ее посетителям. Крутые парни не танцуют, в конце концов. Вечеринки были для слабых людей без личности. Люди, которых легко впечатлить яркими огнями и громкой музыкой, прикрывающей их от неспособности завязать разговор.

Но в этот момент, когда мои глаза встретились с ее глазами на танцполе, не существовало другого места в этом чертовом мире, где бы я хотел быть. Сам дьявол не смог бы оторвать меня от вновь обретенной красоты происходящего вокруг.

– Куда это ты собрался? - спросил Майкл откуда-то справа.

– Братан? - Уилл схватил меня за левую руку.

– Мне нужно поговорить с той девушкой, - отвечаю я, не отрывая от нее взгляда.

– Которой? - Майкл просканировал комнату, следя за моим взглядом. - С Еленой?

Я слышу, как позади меня смеется Уилл, как будто то, что сказал Майкл, было самой смешной вещью в мире. Вырываю руку из хватки и поворачиваюсь, чтобы взглянуть ему прямо в лицо.

– Не понимаю, что смешного? - рычу я.

– Остынь, - говорит он, улыбаясь и кладя руку мне на плечо, - Ты здесь всего несколько месяцев, так что еще не всех знаешь.

– И что? - рычание переходит в выражение искреннего любопытства.

– Так вот, - подхватывает разговор Майкл - Это Елена Доминго, и ты зря тратишь свое время.

– Почему? - поворачиваюсь я, чтобы сосредоточить на нем все свое внимание.

– Потому что она неприступна, вот почему! - Он пожимает плечами - Каждый парень в школе пытался подцепить ее в какой-то момент, начиная с седьмого класса, и потерпел неудачу. - Половником он наливает еще одну чашку пунша и протягивает ее мне. - Мы пытаемся избавить тебя от унижения.

Я беру чашку, а он продолжает.

– А вон та Саманта в платье с глубоким вырезом... Она на тебя запала. Легкая добыча.

Я смотрю на Саманту, которая действительно разглядывает меня среди своих друзей, поправляя свои светлые волосы и улыбаясь.

– Не интересно. - Говорю я и одним залпом выпиваю стакан. - Увидимся позже, ребята.

Бросаю стакан через плечо и направляюсь к Елене.

– Не говори, что мы тебя не предупреждали! - окликает меня сзади один из них. Музыка заглушает голоса с каждым шагом, который приближает меня к ней, делая невозможным различить их. Впрочем, меня это и не волнует. Чем ближе я подходил к ней, тем сильнее порхали бабочки в моем животе, переполняя меня эмоциями.

В воздухе висел тяжелый запах одеколона, которым мальчики-подростки, похоже, заменяют ванну. Жара, с которой я боролся всего несколько секунд назад, сменилась ощущением холода. Руки замерзли, так как большая часть крови прилила к сердцу, чтобы помочь ему биться в груди.

К тому моменту у меня уже было несколько девушек, но, судя по тому, как кружилась моя голова, она могла быть первой, на кого я положил глаз.

Красота - это скорее барьер, чем приглашение, и противоположный магнетизм, который она излучала, сигнализировал каждой клетке моего тела, что нужно бежать, прятаться, что я ее не заслуживаю. Впервые за всю свою самозабвенную жизнь я почувствовал себя недостойным чего-то.

С трудом сглатываю, глядя на нее. Завороженно смотрю на черные волосы, ниспадающие на ее плечи. Тихо молю Бога о том, что если она примет мое приглашение, то я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать лучшим для нее.

Должно быть, в какой-то другой жизни я сделал что-то, что порадовало его, потому что, к моему изумлению, она приняла приглашение. Я смотрел, как мои друзья стоят там, где я их оставил, с открытыми ртами, пока я вел девушку за руку на танцпол. Только что началась какая-то спокойная мелодия, которую я и по сей день не могу вспомнить, скорее всего, потому, что я сосредоточился на том, чтобы коленки не подкосились.

Я опустил взгляд на руку, которую собирался положить ей на талию, и остановился, чтобы убедиться, что она не запачкана. Забавная привычка, которой я придерживаюсь уже 15 лет. Прижимаясь к ней, пока мы раскачивались, я смотрел в ее глаза, как будто она видела меня насквозь, и все, что я мог сделать - это вернуть ей улыбку, потому что слова меня бы точно подвели.

Именно об этом я вспоминал, пока она смотрела на меня со всей любовью, какая только есть в мире. Держа ее на руках, я вытер окровавленную руку о рубашку, чтобы не испачкать ее еще больше. Магнум, из которого я выстрелил ей в грудь, бессильно валялся на полу, напоминая о том, что прошедшие мгновения были реальностью.

Она вытерла слезы с моего лица и улыбнулась сквозь сбивчивое дыхание.

Это я должен был умереть.

Рак - это чертовски неприятно, если о нем вам говорит врач. Это обычное слово, которое почти каждый человек слышит в разных контекстах в тот или иной промежуток времени. Но только когда его произносят в форме диагноза, ты по-настоящему понимаешь всю его серьезность. Все слова, произнесенные врачом до этого, и все последующие были неразборчивы, но рак звучит громко и отчетливо.

Я наблюдал как она готовит ужин через кухонное окно, когда вернулся с приема. Не знаю, сколько времени я простоял на улице под снегопадом, но, должно быть, долго, потому что она подошла к телефону, лежавшему на стойке, чтобы позвонить мне.

Куртку я оставил где-то в больнице, так как вышел оттуда в оцепенении. Белая футболка, в которую был одет, стала прозрачной, прилипая к мокрому телу, обнажая покрасневшую кожу, которая приближалась к обморожению. В заднем кармане зазвонил телефон, и она наконец подняла глаза, наконец-то заметив меня.

Входная дверь распахнулась, и она бросилась ко мне. Увидев, как она снимает свитер, чтобы накинуть его на мои плечи, все эмоции, которые я подавлял, нахлынули волной.

Я упал на колени и зарыдал в ее объятиях, пока она гладила мои волосы. На губах ощущался вкус соли, и я не мог понять, ее это слезы или мои.

Из всего, что я ей сказал, помню только «поджелудочная железа» и « прости».

– Я люблю тебя! - это все, что прозвучало в ответ.

Последовавшие за этим дни были самыми мрачными в моей жизни. Трудно сказать любви всей своей жизни, что ты умираешь. Еще труднее сказать, что ты отказываешься от лечения.

Я не мог смириться с мыслью о химиотерапии. Не только из-за мучений, которые это причинит моему телу, но и из-за бремени, которое придется нести Елене. Процент успеха был так мал, что казалось, это только продлит ее страдания.

Она плакала, кричала, обвиняла меня в том, что я добровольно бросаю ее, и единственное, что, казалось, возвращало ее назад - это заключить ее в свои объятия, пока все не утихнет.

– Не оставляй меня, - умоляюще шептала она, - пообещай, что будешь бороться.

– Мне не нужно бороться, - шептал я, целуя ее и терзая свое разбитое сердце. - Я уже победил.

В те дни она не отходила от меня ни на шаг. Мы проводили каждое свободное мгновение, прижавшись друг к другу в постели, вдыхая друг друга. Внешний мир и его обитатели перестали для нас существовать. Каждый день, когда я открывал глаза, я вздыхал с облегчением, что могу снова увидеть ее.

В последующие дни Елену охватило наваждение. Она ждала, пока я усну, чтобы без устали листать книги и без устали искать в Интернете все, что можно сделать для моего спасения.

Мне было больно видеть ее в таком состоянии, но это занимало все ее время. Каждая минута, проведенная за чтением, была спасением от слез, так что в каком-то смысле я был благодарен ей за это.

Один день, проведенный без нее за несколько месяцев после постановки диагноза, был страшнее самой болезни. Проснувшись в одиночестве, я в панике шарил руками по кровати, пытаясь найти ее под одеялом. Все, что я нашел в ответ на свои усилия - это написанную от руки записку, которую она оставила на своей подушке.

Мне нужно кое-что сделать.

Скоро вернусь.

Бесконечно люблю тебя, Джеймс.

Твоя Елена.

Схватив телефон с тумбочки, я тут же позвонил ей. Звонок сразу же ушел на голосовую почту.

Когда мои ноги коснулись пола, я приготовился к головокружению, которое мучило меня несколько недель. Но его не было. Зайдя в ванную, я мельком взглянул на себя в зеркало. Сегодня я выглядел хорошо, и это заставило меня улыбнуться. Желтуха, окрасившая мою кожу, казалось, была несколько приглушена, и я проклинал свою удачу, что единственный раз, когда Елены не было рядом, стал первым днем, когда ей не нужно было растирать мне спину, поскольку меня рвало только желчью, как и каждое утро.

В душе я мурлыкал песню Билли Джоэла и даже напевал в бутылочку шампуня. Вытираясь, я все еще напевал, все еще улыбался. Чувство голода застало врасплох. Я так привык насильно кормить себя почти ничем, чтобы оставаться в живых, а потом все это возвращалось обратно в виде приступов тошноты, что почти забыл, как это - жаждать еды. Когда умираешь, поражаешься, как много радости доставляют самые незначительные вещи.

Сегодня хороший день.

Я продолжил свое выступление на кухне, жаря яичницу с беконом. Выпив стакан апельсинового сока, я отправил два куска хлеба в тостер, а затем съел каждый кусочек, несмотря на протесты желудка, который стал настолько мал от недостатка питания, что требовал, чтобы я прилег, пока он справляется с нагрузкой.

Я смеялся над этим ощущением и продолжал веселиться, пока не задремал.

Проснулся я от того, что Елена сидела на полу рядом со мной. Мое сердце заколотилось, как всегда при виде ее.

– Ты в порядке? - сказала она, глядя на меня.

– Сбежала к своим любовникам? - ухмыльнулся я.

Вместо того чтобы смягчиться, как это обычно происходило, когда я говорил что-то нелепое, ее лицо исказилось, и я увидел, как слезы из ее глаз потекли к подбородку. Я приподнялся и обхватил ее лицо обеими руками.

– Что случилось? - прошептал я.

– Ты в порядке? - повторила она, обнимая меня за шею и уткнувшись лицом в мое плечо. - Ты в порядке?

– Я в порядке - говорю я, тяжело дыша, растворяясь в ее объятиях. - Я в порядке.

Мы просто сидели там и повторяли этот обмен словами сквозь слезы и дрожь, пока дневной свет не сменился темнотой.

Похоже, слово «чудо» имеет тот же эффект, что и слово «рак», когда его произносит врач. Потому что это было единственное слово, которое я уловил в его кабинете во время приема. Слово «рак» прозвучало еще раз, но на этот раз за ним последовало слово «отступил».

Пожав доктору руку, я встал, чтобы уйти, и, уже подойдя к двери, услышал, как он сказал мне, что у меня, должно быть, есть ангел-хранитель, который присматривает за мной. Моя рука так и осталась протянутой к дверной ручке, пока я думал, что ответить.

– Это моя жена, - это все, что я смог выговорить.

За все приходится платить. Ничто не дается бесплатно.

Выздоровление было стремительным. Уже через несколько дней после того, как я обрел новую жизнь, тело, разрушенное болезнью, казалось, вернулось в прежнее состояние. А возможно, и лучше.

При каждом удобном случае я приподнимал Елену за талию. Привычка, которой мне ужасно не хватало, пока я был слишком слаб, чтобы поднять даже себя.

Я любил ее физически и эмоционально каждую секунду.

Я поклялся себе, что эту новую жизнь, которую Вселенная сочла нужным подарить мне, я проведу, заботясь и оберегая ее. В течение года я выполнял это обещание. Однако после этого все закончилось провалом.

Мы отмечали годовщину моей ремиссии с бутылкой шампанского, когда пришло ее время возвращать долг.

Алкоголь разогрел нас и привел к желаемому эффекту - мы стали легкомысленными и игривыми. Она поднялась с ковра и направилась к холодильнику за новой бутылочкой шампанского, а я тщетно пытался схватить ее за руку, чтобы остановить и притянуть к себе.

– Черт возьми, женщина, вернись и будь со мной! - взывал я к ней.

– Терпение - это добродетель, – ответила она, очаровательно склонив голову набок, и зашагала спиной вперед. Моя безразмерная футболка, в которую она была одета, развевалась на ее голых ногах, сводя меня с ума.

– Ни одна из моих… - пробормотал я себе под нос, когда она скрылась на кухне. Я уткнулся лицом в ковер и издал стон разочарования. Даже спустя столько лет она привлекала меня так же сильно, как и в подростковом возрасте.

Звук бьющегося стекла, донесшийся со стороны кухни, заставил меня приподняться на локтях и крикнуть, все ли с ней в порядке. Но ответа я не получил.

– Я же говорил, что тебе нужно было остаться со мной! - усмехнулся я, поднимаясь на ноги. - Осторожно там со стеклом, - предупреждаю я, сворачивая за угол.

Она стояла спиной ко мне в луже игристого вина. Ее руки двигались по телу, словно она что-то ощупывала.

– Детка? - спрашиваю я, протягивая руку, чтобы дотронуться до ее плеча, не забывая об осколках бутылки, которыми был усыпан пол.

Рука так и не достигла цели, потому что она быстро повернулась, чтобы встретиться со мной взглядом, остановив меня на месте.

– Приветик, Джейми, - сказала она, закрывая глаза и делая глубокий вдох. - Не желаешь потискать эти сиськи? - Улыбаясь, она оголила грудь, причем это произошло так быстро, что я едва ли мог быть уверен, что успел что-либо увидеть. - Хотя думаю, тебе это не нужно, - продолжила она, - ты все о них знаешь.

Ее руки забрались под футболку, обхватив грудь и обнажив живот.

– Позволь признаться, я щупал кучу разных сисек, но, черт возьми... вот эти? - Она сжала их и хмыкнула - Это просто нечто!

Не знаю, что меня больше шокировало. Поведение, манера общения или тот факт, что она назвала меня Джейми - именем, которое она никогда не использовала.

Мой защитный механизм от страха - это гнев, поэтому я дотянулся до нее, схватил за руки, лежащие на груди, и опускаю их вниз.

– Прекрати, Елена, - говорю я сквозь стиснутые зубы.

– Оууу, большой, сильный, мужественный Джейми. - Она смеется, передразнивая мой тон голоса. - Теперь я понимаю, почему все девушки в тебя влюбляются.

Она вырывается из моей хватки и толкает с силой мужчины, что застает меня врасплох, и я выбрасываю ногу назад, чтобы не упасть.

Я смотрю, как она идет к набору ножей, стоящему на столешнице, и берет самый большой из верхнего ряда.

– Что ты делаешь, Елена? - спрашиваю я, напряженно наблюдая за ней.

– Елена! Елена! Елена! - продолжает насмехаться она, - Знаешь, для красивого задумчивого мужчины ты произносишь ее имя, как сопливая сучка! - Она переносит вес на левое бедро и кладет палец на кончик ножа.

– Опусти его! - говорю я, делая шаг вперед.

– Еще один шаг, Джейми, и я отрежу этот милый пальчик. - Звериный оскал в ее глазах возвращается и исчезает в одно мгновение.

– Хорошо, - отвечаю я пораженно, - просто успокойся.

Выставляю обе руки перед собой, чтобы она могла их видеть, и паника охватывает меня.

– Ах, черт, я передумал, - говорит она, вгоняя лезвие в палец и почти полностью отрывая ноготь.

– Нет! - кричу я, наблюдая, как кровь из раны начинает стекать по ее руке, когда она поднимает ее к лампе на потолке.

– Ооой… - Она смеется, зачарованно глядя на кровь. - Будет немножечко щипать.

Это переходило все границы. Воспользовавшись её секундным замешательством, я делаю выпад в сторону ножа. Но это была ошибка.

Ответная реакция была настолько быстрой, что я едва успел почувствовать, как лезвие вонзилось в мою ладонь. Зажав рану, я, пятясь, избежал повторного удара.

– О, куда это ты собрался, Джеймс? - Ее голос стал еще ниже, чем прежде. - Не уходи, мы только начали веселиться.

Последнее слово прозвучало так тихо, как будто его произносили в замедленной съемке. Трудно описать то, что я видел в ней в виде отдельных вспышек. Все менялось с каждой секундой. В одном случае это была моя Елена, сжимающая нож, в другом - то, что можно описать только как антропоморфное животное. Оно стояло на задних лапах, но редкая шерсть на его крупном теле напоминала скорее зверя, пораженного лишаем, чем человека. Неровный прикус выдавал кривые клыки. Неизменными оставались только глаза.

– Кто ты? - выдохнул я.

– Вот так сразу к делу, да? - Он делает шаг вперед, а я отступаю на шаг назад. - Никакого ужина, никаких танцев? Никаких прелюдий, сразу в киску! Уважуха!

Осколок стекла впивается в ступню во время моего отступления и я вскрикиваю. Не рассчитав расстояние до обеденного стула позади себя, я спотыкаюсь и падаю ударяясь головой о стену.

– Ах да, ты же любитель песен, - говорит он, ускоряя шаг. - Фанат Билли Джоэла, если я правильно помню. - Он уже в нескольких футах от меня. - Давай споем?

Я упираюсь рукой в стену позади себя, пытаясь использовать ее как рычаг, чтобы встать.

– И она пообещает тебе больше, чем сад Эдема! - Напевает он своим отвратительным голосом, сокращая расстояние между нами и опускаясь на колени, прижимая мою ладонь к стене, не давая мне возможности пошевелиться, а второй рукой подносит кончик ножа к моему глазу и с хирургической точностью проводит по щеке, смеясь, когда я вздрагиваю. - Вот так! А потом она небрежно порежет тебя и будет смеяться, пока ты истекаешь кровью! - кричит он мне в лицо с придыханием, пахнущим гнилью, а его звериная морда ни на секунду не исчезает. - Прими это, Джейми! - произнес он в замедленном темпе так громко, что у меня зазвенело в ушах.

Затем я зарычал в агонии, от того, что нож пронзил мою ладонь пригвождая ее к стене.

– Ооо! - прорычал он, продолжая напевать в такт моему крику, похоже, довольный моим вкладом в песню.

– Да кто ты, блядь, такой? - завопила я, - Чего ты хочешь?

Меня охватила неистовая дрожь.

– Ох, ох, ох, Джейми, пожалуйста, не надо так волноваться. - С этими словами он целует меня в лоб, - В конце концов, нельзя так разговаривать с парнем, который спас тебе жизнь.

– Где, блядь, Елена? - Я больше не в состоянии контролировать свои эмоции. - Если ты причинишь ей вред, клянусь богом, я убью тебя!

– Воу, а в тебе есть искра! - Он насмешливо вздрагивает. - Но все же, где мои манеры? Меня зовут Мальфас. - Он приподнимает невидимую шляпу.

– Оставь мою жену в покое! - шиплю я.

Он втягивает воздух сквозь зубы.

– Пожалуй моим ответом будет „нет“, здоровяк, - и невинно пожимает плечами. - Видишь ли, у нас с твоей милой женушкой есть соглашение, - улыбается он, - Так сказать, контракт.

– Чушь собачья, - только и смог выдавить я, - Контракты можно разорвать, забирай меня!

– О, я бы с радостью, я действительно очень супер-пупер за, - теперь он сидит на полу лицом ко мне, скрестив свои грязные ноги, как ребенок в начальной школе, - Но наша маленькая Елена здесь не просто симпатичная мордашка, - он хлопает в ладоши, снова превращаясь в мою жену, жестикулируя ее телом, - На самом деле это особый пункт нашего соглашения.

Я ошеломленно смотрю на него, надеясь, что смогу проснуться от этого кошмара.

– Твоя жизнь за ее душу. - Говорит он, возвращаясь к демонскому облику. - Не волнуйся, я не монстр, я предложил ей действительно хорошую сделку!

Лицо Елены на мгновение проступает, но уже не похоже на ту женщину, на которой я женился. Оно все быстрее скакало туда-сюда от красавицы к чудовищу, как в плохо смонтированном фильме.

– Я даже дал ей один год бесплатно, чтобы она могла насладиться жизнью, прежде чем я возьму бразды правления в свои руки. - Он зажимает мое лицо между большим и указательным пальцами. - Разве ты не считаешь меня хорошим парнем?

– Иди в жопу, - пробормотал я сквозь разбитые губы.

Он игнорирует меня, как будто я ничего не сказал.

– И в довершение всего я позволяю ей дожить до конца ее естественной жизни. Он поднимается на ноги так, что я теперь смотрю на него с пола. - Так что вы должны меня благодарить! Черт, позвольте протянуть тебе руку помощи, - и протягивает правую руку, как будто хочет, чтобы я ее пожал. Шутка, конечно, в том, что моя правая рука приколота к стене и совершенно неподвижна.

– Смотри, 6 дней в неделю она твоя. Но каждый 6-й день в неделе она моя. Скажем, в 6 часов, чтобы завершить троицу! - говорит он, заливаясь смехом над собственной шуткой. - Нам придется разделить твою женушку, маленький рогоносец. - Он опускает протянутую руку и смотрит на нее, пожимая плечами.

- Покеда, милый, к ужину не жди, - говорит он, уходя в облике Елены, помахав рукой напоследок, - Надо кое-куда сходить, людей повидать, ты же понимаешь, да?

– Подожди, - умоляю я, судорожно пытаясь вынуть нож из руки, чтобы освободиться из заточения, - Пожалуйста, забери меня! - Я слышу, как за ним закрывается входная дверь. - Забери меня! - повторяю я в отчаянии, но безрезультатно.

Нож не поддавался еще 24 часа. Кровь из раны уже начала приобретать коричневый оттенок, пропитывая все от стены до пола. Процесс заживления, казалось, хотел просто продолжать и встроить сталь в мое тело, потому что свернувшаяся кровь вокруг места удара была густой, как сироп. Целый день и ночь я бессильно лежал на полу, борясь с оковами, не в силах поверить, что гипсокартон способен удерживать нож с такой силой. Должно быть, демон позаботился о том, чтобы он оставался на месте.

Я уже засыпал, когда адреналин схлынул из моего организма, но звук скрипящей входной двери разбудил меня. Страх завладел разумом, и все, что я мог сделать - это постараться стать как можно меньше, поскольку шаги становились все громче.

– Джеймс! - вскрикнула Елена увидев меня, и я ответил ей аналогичным восклицанием. На ней была та же рубашка, в которой она уходила, но разорванная и залитая кровью. Подбежав ко мне, она с удивительной легкостью вынула нож. Пожалуй, я поморщился больше от того, что рука затекла от долгого нахождения в неудобной позе, нежели от того что из нее достали лезвие.

– Ты в порядке? - сказал я сквозь сдавленные вздохи, обнимая ее одной рукой.

– В порядке, - прошептала она сквозь слезы.

И второй раз в жизни мы сидели и обменивались словами сквозь дрожь. Только на этот раз до тех пор, пока темнота не сменилась днем.

Шли недели, я пытался убедить ее рассказать, как ей удалось вызвать демона. Она не хотела.

Я пытался убедить ее умолять и просить изменить выбор между моей душой и ее. Она не согласилась.

Я пытался уверить ее, что у нас все получится. Она не смогла.

Проклятие ее в том, что она помнит все безобразия, которые Мальфас творит в период своего господства. Она почти ничего не рассказывает мне, чтобы уберечь меня. Лишь упоминает, что у него есть склонность к детям.

Он сильнее меня, и, чтобы я ни делал, я никогда не смогу помешать ему уйти. Я всегда нахожу себя в крови и прикованным к чему-то новому, тщетно умоляя забрать меня вместо Елены.

Все, что я могу сделать - это обнять ее, когда она возвращается сломленная и раздавленная. Я умоляю ее продолжать борьбу, и ее реакция всегда повторяет мою собственную, когда она просила того же самого. Она уже победила.

Сегодня был еще один шестой день, и она заметно дрожала в ожидании.

– Я не могу сделать это снова. - Сказала она мне со страданием в голосе.

– Знаю, - ответил я, прижимаясь к ней сильнее, морщась от различных ран, нанесенных мне Мальфасом за прошлые недели, пока она лежала на диване в моих объятиях. Все мое тело ныло.

На часах 5:50.

– Я так тебя люблю! - Сказал я и поцеловал любимую в губы, борясь с подступившим комом в горле.

– Будь хорошим парнем, - улыбаясь, говорит она.

5:55

– Ты помнишь песню, под которую мы танцевали? - спрашиваю я.

– Конечно, - отвечает она, - “Небеса” Эрика Клэптона.

Не найдя слов, я киваю и вспоминаю, как все было. Мы сидим в тишине, а слова песни звучат у нас в голове, на мгновение перенося нас в ту ночь, когда мы впервые обняли друг друга много лет назад. Сейчас мы чувствуем друг друга так же, как и тогда.

Отчасти улыбаясь, отчасти плача.

– Ты - лучшее, что когда-либо случалось в моей жизни. - Говорю я, с трудом сдерживая слезы, - И я бы повторил все это снова.

– Я тоже. - Самая красивая женщина, на которую я когда-либо смотрел, невинно улыбнулась мне, и даже в это мгновение я не мог поверить, что она могла полюбить такого мужчину, как я.

В 5:59 я нажал на курок.

В ушах зазвенело от грохота, в воздухе повис сизый дым, а рубашка насквозь промокла.

Я целовал ее, пока она утирала слезы с моих глаз, и заревел во всю мощь своих легких, когда она наконец потеряла сознание.

6:00

– Тупой ты ублюдок! - хрипло проговорил Мальфас. - Ты ее ни от чего не спас! - закашлялся он кровью, - Она могла бы быть твоей 6 дней в неделю, идиот. Теперь у тебя не останется ничего, потому что я заберу ее с собой.

Дыхание затихло, а вместе с ним исчез и Мальфас. Я поднялся с дивана и пошел наверх по лестнице с Еленой на руках, несмотря на боль, которая пронзала меня, как молния. Осторожно положил ее на кровать, которую мы делили долгие годы. Сняв с нее одежду, я протер рану теплым полотенцем, смоченным в спирте. Не могу объяснить, почему я так старался продезинфицировать ее, ведь я не питал иллюзий, что она оживет. Или почему я решил перевязать рану и облачить ее в любимый белый халат. Не было никакого смысла в укутывании ее в простыни, как будто она спала. Я просто не мог оставить все как есть.

По крайней мере, до тех пор, пока я дышу.

Я покинул наш дом, прихрамывая, с определенной целью. Нелегко найти грех, который был бы повсеместно осуждаем. В некоторых случаях Стоики считали самоубийство благородным поступком, и я не знаю, по правилам какой религии я играю. Я остановился на убийстве, но даже в этом случае не все убийства осуждаются одинаково. Лишение жизни больного или пожилого человека может рассматриваться как милосердие. Лишение жизни преступника - правосудием. Чтобы быть по-настоящему чудовищным, достаточно отнять невинную жизнь.

Содрогаясь, я стоял в детской комнате больницы, куда пробрался, держа подушку над своей жертвой. Я просил прощения у человека, слишком юного, чтобы понять меня. Подушка, которую я держал в руках, была больше, чем он сам.

Когда все было кончено, я изверг содержимое своего желудка, как будто все еще был болен раком. В какой-то степени так оно и есть.

Выбежав из больницы, я услышал полицейские сирены. Санитару, который пытался остановить меня под аккомпанемент воплей женщин, в ближайшие месяцы не придется пользоваться своей челюстью, если он, вообще, поправится.

Этот пост - моя исповедь. Я пишу ее здесь, вероятно, потому, что это единственное место, где мне поверят.

Я не жду от вас прощения, потому что я его не прошу. Я совершенно не раскаиваюсь, потому что мне приходится быть таким.

Только сейчас я вернулся домой, оставив машину на подъездной дорожке. Медленно шагая с вытянутыми руками, глубоко вдыхая ночной прохладный воздух, я переступил порог дома.

Я забрался на кровать, где оставил свою женщину. Поцеловав в глаза, я обхватил ее руками, и они останутся там, пока их насильно не уберут. Револьвер, который я подобрал с пола по дороге в комнату, почти музыкально щелкнул затвором.

Я не смог спасти ее из глубин ада, но будь я проклят, если она отправится туда одна.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Я никогда не понимал ее увлечения. С какой стати позволять себе погружаться в недра земли, когда можно, ну не знаю, дышать свежим воздухом? Смотреть на небо? Двигаться, ходить?

Инцидент с пещерой Ореховой Путти был одной из многих историй, которые запали мне в душу, и мне было неприятно осознавать, что она где-то там, практически заживо погребенная, исследует какой-то богом забытый туннель. Мне было неприятно осознавать, что любая встреча с ней может стать последней. Я умолял ее выбрать какое-нибудь другое хобби, не столь рискованное. Но она отказывалась.

Она всегда так страстно рассказывала о том, как это захватывающе. «Когда ты там, внизу, Джуд, - начинала она, и я не знал, завидовать ли ее смелости или презирать ее беспечность, - когда ты там, внизу, ты двигаешься по-другому. Ты думаешь по-другому. Ты уже не ты, а кто-то более ловкий и безмятежный; твоя кожа плавно скользит по камням, через нутро горы. Это что-то древнее и полное жизни. Время просто останавливается, и твое сердце бьется в такт воде, капающей со стен, твои глаза расширяются и вбирают в себя темноту. И ничто, ничто не сравнится с первым глотком свежего воздуха, когда ты оказываешься на поверхности».

Каждый раз, когда она пыталась переубедить меня, я останавливал ее.

– Это ужасно. Тебя, по сути, съедают горы и ты надеешься, что они будут достаточно добры, чтобы выплюнуть тебя обратно. От всех этих тесных пространств у меня мурашки по коже. Представь, что ты не можешь сделать глубокий вдох, потому что какая-то стена давит на тебя. Я бы умерла.

В прошлом месяце она не умолкала, рассказывая о новой системе пещер, которую обнаружила где-то на севере. Она сказала, что до нее 5 часов езды.

– Не могу поверить, что я никогда не знала об этом! Это было так близко от нас, все это время.

У меня свело живот от одной мысли, что она снова отправится в одно из этих «приключений».

– Знаешь, есть и более приятные способы провести время.

– Чушь собачья, - рассмеялась она. - Слушай, со мной все будет в порядке. Я не глупая. Я бы не стала этого делать, если бы сомневалась, что не вернусь. Как-нибудь поезжай со мной.

Я поспешно отказалась, а она лишь ухмыльнулась и покачала головой. Если она на что-то решалась, ничто не могло ее остановить.

Она прислала мне несколько смс с новостями вроде «осталось 2 часа» или фотографией входа в пещеру, но потом все прекратилось. Я привыкла давать ей возможность заниматься своими делами и просто ждать, пока она сама не свяжется со мной, и со временем перестала сильно волноваться каждый раз, когда она на какое-то время пропадала из поля зрения. Я знала, что у нее там нет сигнала. Я понимала, что нужно просто ждать.

Последнее сообщение она прислала мне около 10 утра. Была уже полночь, и, когда я попыталась заснуть, что-то не давало мне покоя.

Я продолжала видеть ее, когда закрывала глаза, представляла ее там, внизу, погребенную под камнями. Я крутилась и переворачивалась в своей постели так же, как она, там, глубоко под землей. Одежда на мне была мокрой от пота, и я надеялась, что она просто забыла сообщить мне, что вышла из пещеры.

В какой-то момент телефон пиликнул. Я поднялась и посмотрела на время - было чуть больше трех часов ночи.

Это было потрясающе.

Я протерла глаза и почувствовала, как тяжесть свалилась с плеч. Слава Богу.

Напечатав какой-то поверхностный ответ, я наконец-то уснула.

На следующий день она вернулась домой. Сначала я ее не узнала. У нее были более выразительные скулы, она не помылась - вся в грязи и пахла гнилью. Ее глаза были полны жизни, перебегали с одного места на другое, а руки не могли усидеть на месте.

Она почти не говорила. Не знаю, в чем дело, но я предположила, что там произошло что-то такое, что напугало ее настолько, что она передумала. Я почувствовала облегчение - возможно, она пережила достаточно близких к смерти событий, чтобы наконец завязать с этим.

В тот день я оставалась в своей комнате и в основном работала. Несколько раз я слышала, как она ходит по дому, заглядывает в ящики и шкафы, хлопает дверцами. В какой-то момент она затихла, и в коридоре воцарилась тишина.

Я сидела за своим столом и работала за ноутбуком. Мне была видна покосившаяся дверь моей спальни, ведущая в темную прихожую, и часть одной из наших напольных белых ламп. Я была сосредоточена на экране, поэтому все остальное было расплывчатым, просто какие-то формы и цвета, смешивающиеся друг с другом. Не то чтобы я обращала внимание на фон. Где-то в районе двух часов ночи я решила лечь спать. Бросив взгляд на коридор, кое-что привлекло мое внимание.

Белой, размытой формы лампы там больше не было. Неужели она... переставила ее?

Приоткрыв дверь пошире, я выглянула в коридор. Лампа стояла на своем обычном месте, которое никогда не было видно с моего стола. У меня немного щипало глаза от монитора, и я понимала, что мое зрение порядком подсело, но я могла бы поклясться, что видела что-то белое и неподвижное через щель в двери. Я даже предположила, что это была лампа, потому что она стояла там уже несколько часов.

Хотя, если подумать, лампа была не такой уж высокой.

Я даже не знаю, что об этом думать, но сейчас, когда я это пишу, у меня комок в горле. Так странно, что чаще всего человеческий разум не воспринимает необычные вещи как необычные и отмахивается от них словно от обыденных. Сколько раз я видела что-то в уголке обзора и просто принимала это за какой-то предмет, например растение или пальто, хотя это было не так? Это заставило меня понять, насколько мы глупы как человеческие существа. Если кто-то хочет наблюдать за нами, он может делать это сколько угодно, и мы не узнаем, пока он сам этого не захочет.

Я повернула голову в сторону комнаты сестры. Дверь была закрыта. Интересно, спит ли она?

Осторожно, на цыпочках, я подошла к ее двери и осторожно повернула ручку.

– Эй? - прошептала я.

Она сидела, скрестив ноги, на кровати в темноте. Ничего не делая.

– Эм, ты... наблюдала за мной?

– Наблюдала за тобой?

– Да, мне показалось, что я видела...

Она просто смотрела на меня, потом ее взгляд скользнул к неподвижной точке позади меня. Она следила за чем-то глазами. Едва не свернув себе шею, я повернулась, чтобы посмотреть, на что она смотрит. Но там ничего не было.

– Эм, ты в порядке? Как тебе пещерная система? Тебе... было интересно?

– Там все по-другому.

– Да... я знаю. Там... темно. И сыро. И тесно.

– Нет.

Ее голос был хриплым. Она изучала свои руки, поворачивая их снова и снова.

– Послушай, мне не нравится то, что ты делаешь. Это просто нелепо, и я не понимаю, может, ты просто хочешь, чтобы я испугалась, и это один из тех розыгрышей. Если ты не расскажешь мне, что ты там увидела, я просто сочту, что ты врешь, чтобы привлечь внимание. Иногда быть твоей сестрой очень утомительно.

У нее расширились зрачки, она все еще была сосредоточена на своих руках. Какое-то время я думала, что сестра намеренно игнорирует меня, пока она не начала кашлять. Кашель становился все более отчетливым и сдержанным, пока я не поняла, что в какой-то момент он перешел в смех, который звучал болезненно. Она улыбнулась мне, но ее глаза были пусты.

Затем она пробормотала что-то, от чего у меня по позвоночнику побежали мурашки.

Она выплюнула слова так быстро, что в течение минуты я не могла понять, что она сказала.

Мы замолчали и просто смотрели друг на друга. Я не знала, что ответить, и начала сомневаться, стоит ли продолжать разговор.

– Ты устала. Лучше немного отдохни», - начала я, но меня прервали.

– Ты должна пойти со мной, Джуд.

– Куда?

– Ты должна пойти со мной и спуститься под землю.

В груди все сжалось, а в глазах поплыло.

– Остановись.

Она просто смотрела на меня. Затем ее взгляд переместился в сторону, на окно в конце коридора. Я замерла, но прежде чем я успела повернуться, чтобы посмотреть на улицу, Джуд быстро встала и перекрыла мне обзор. Подбежав к окну, она задернула шторы.

– Зачем ты это сделала?

– Все в порядке. Спокойной ночи.

После этого она ушла в свою спальню и закрыла за собой дверь. Отдернув шторы, я всмотрелась в темноту, ища, что бы она там ни увидела.

Улица была пуста, не считая машины и черного мусорного бака. Несколько кустов. Дом моего соседа. Велосипед, уличные фонари.

Когда я вошла в свою комнату, в голове мелькнула одна мысль. Все произошло в течение нескольких секунд, но этого хватило, чтобы вывести меня из себя.

Мы выносим мусорные баки только по вторникам, когда их забирает мусоровоз.

Сегодня пятница.

Я снова отдернула шторы, но черного мусорного бака там уже не было. Но я даже не была уверена, что это был именно он. Когда видишь, что что-то не так, разум автоматически привязывает это к чему-то рациональному, к какому-то объяснению. Если подумать, то это мог быть кто-то, склонившийся над ним.

Я покачала головой. Хватит. Ты встревожена. Ложись спать.

Пока я печатала этот пост в постели, я просто не могла не думать о том, что сказала мне Эм. Два предложения крутились у меня в голове, и они задели меня, потому что исходили не от сумасшедшей. А Эм никогда не лгала мне, значит, она действительно верила в то, что сказала.

В своей спальне, когда она одарила меня своей лучшей ухмылкой.

«Я узнала, что происходит после смерти. Тебе туда не попасть»

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Подождите, я знаю, что это звучит безумно. Две недели назад я очнулся на больничной койке. Мне сказали, что я попал в аварию. Я не помню аварии, только ослепительную вспышку света. С тех пор как меня выписали, я чувствую себя... странно. Не просто слегка странным - очень странным, словно мир надел маску, и только я вижу ее швы. Поначалу это были мелочи, от которых легко было отмахнуться. Но сегодня кое-что произошло. Что-то, что я не могу объяснить. И теперь я точно знаю: что бы это ни было, оно не просто в моей голове. Это реальность. И это чертовски пугает меня.

Поначалу все казалось довольно обыденным. Я никогда раньше не ночевал в больнице, поэтому, проснувшись в стерильной, освещенной флуоресцентным светом палате, должен был чувствовать себя тревожно. Я отмахнулся от этого. Родители были более заботливы, чем обычно, но для людей, чей сын чуть не умер, они восприняли это на удивление хорошо.

По крайней мере, пока мы не добрались до машины.

Вот тогда забота дала трещину, и разочарование просочилось наружу. Они ругали меня за то, что я разбил свой «Сатурн» 2003 года, называя меня безрассудным. Слова звучали правильно - обеспокоенно, даже сочувственно, - но что-то было не так. Выражение лица мамы постоянно менялось, как будто она не могла определиться с тем, что должна чувствовать. А вот отец? Он почти не двигался.

Он сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, как будто повернуть голову было невозможно. Но я чувствовал, что он наблюдает за мной. Его взгляд задерживался в зеркале заднего вида, тяжелый и холодный. Каждый раз, когда я поднимал глаза, я ловил его взгляд всего на долю секунды, прежде чем он снова переводил его на дорогу. Но я знал. Знал, что он в действительности не сводит глаз. После шестого раза я тоже перестал смотреть по сторонам. Зеркало превратилось в молчаливое одностороннее противостояние, когда я ждал, что он снова отругает меня через него. За всю оставшуюся дорогу он ни разу не взглянул в него. Благо поездка была недолгой.

Все это не было поводом для беспокойства. Все последующее не было таким уж безумным. Но когда мы вернулись домой, я почувствовал изменения.

После резкого флуоресцентного света больницы и золотистой дорожной полосы за окном я не был готов к прохладному полумраку дома. Это не была темнота, в общем-то. Мама всегда держала шторы открытыми - ей нравился естественный свет. Но сейчас они были не то чтобы закрыты... просто недостаточно открыты. Как будто кто-то засомневался на полпути и оставил их на месте. Моя семья не сомневалась.

После нескольких любезностей мама скрылась в спальне, папа вернулся к работе, а я остался один на диване в гостиной. Выпил таблетку тайленола, сделал несколько глотков и устроился поудобнее. Остаток дня прошел в тишине, если не считать редких звуков открывающейся и закрывающейся двери маминой спальни.

Я тратил время на скроллинг в телефоне, почти не замечая меняющегося солнечного света, пока луч не протянулся через всю комнату и не ударил мне в лицо. Я перевернулся с подушки на подлокотник - так я выиграл еще 20 минут. Затем подкрался еще один луч, согревая мои ноги, как некое пассивно-агрессивное предупреждение от солнца. Хорошо, сообщение получено. Я вздохнул, соскочил с дивана и, пробормотав «да ну нафиг, ты победил», потащился в свою комнату. И уснул раньше, чем успел об этом подумать.

Последующая неделя была... необычной, если не сказать больше. Это были летние каникулы, и в обычное время я бы занимался складированием товара на полках в Walmart или тусовался с друзьями, но предписания врача были довольно простыми: у тебя сотрясение мозга, не будь идиотом. Никакого долгого стояния, никакого поднятия тяжестей, никакого ненужного риска. Меня это устроило. Я получил справку от врача, пару недель отпуска и временное избавление от радостей труда за минимальную зарплату. Это был не конец света - работа на полставки приходит и уходит.

На данный момент у меня просто болит голова, и я хочу побыть в тишине. Лучше так, чем столкнуться с чем-то похуже, будь то страх перед работой или намеренное попадание баскетбольного мяча в мой череп одним из моих друзей, потому что мы слишком увлеченные соперничеством дегенераты.

Мне не особо хотелось выходить на улицу. Погода не была такой солнечной, как в первый день моего возвращения - тучи висели низко, плотные и неподвижные, словно наседающие на окрестности. Даже когда солнце пробивалось сквозь них, это был слабый, размытый свет, который, казалось, едва касался земли. Это делало необходимость оставаться дома еще более оправданной. И я так и сделал.

Я перенес Xbox из подвала в свою комнату. В обычном случае это было бы нежелательно, но если бы кто-то спросил, я бы просто сослался на «карту сотрясения мозга» и объявил это победой. Никто даже не прокомментировал это, что показалось мне... странным. Как будто они должны были, но не сделали этого. Я просто сидел в комнате, играл, ел, смотрел видео про Skyrim в гостиной и все такое.

Кроме семейных ужинов, я мало разговаривал с родителями. Разговоры за столом были скучными - то есть мы почти не разговаривали. Отец работал дольше обычного, часто ускользая сразу после ужина. Мама была где-то рядом, я это прекрасно понимал. Я слышал ее. Двери спальни открывались и закрывались. Когда она ходила, скрипели половицы.

Но я почти не видел ее. Ни на кухне, ни в гостиной, ни даже когда перекусывал по вечерам.

Если подумать, я вообще не видел ее дома. Кроме ужина. Некоторые продукты портились, что было странно, потому что мама обычно следила за такими вещами. Когда я обратил на это внимание, она взяла меня с собой за покупками, что было даже приятно. У меня было гораздо больше прав на то, чем мы заполним холодильник, чем обычно. И это было победой.

Но пока мы бродили по магазинам, я кое-что заметил.

Люди смотрели на меня.

Не вскользь, мимоходом, а пристально. Как будто они пытались запомнить мое лицо, или, может быть, они не были уверены, на что смотрят. Каждый раз, когда я ловил чей-то взгляд, он отводил голову, словно ничего не происходит. Но ощущение оставалось. Казалось, что ни один человек не может сохранить нормальное выражение лица. Казалось, что самые обычные действия вызывают у них бурные эмоции.

Ощущение опасности не покидало меня. И что еще хуже, я начал замечать кое-что еще: когда мы с мамой проходили мимо людей, я мог поклясться, что слышал, как они поворачивались, чтобы посмотреть на меня. Хотя я никогда не видел, как это происходит, но я чувствовал это. Мягкий скрип наступающего ботинка, слабый шелест сдвигаемой ткани.

Я хотел спросить маму, заметила ли она что-нибудь, но слова застревали в горле. Если она не заметила, я покажусь сумасшедшим. А если заметила... Не хочу этого знать. Я попытался отмахнуться от этого. Последнюю неделю я был совсем как гоблин, едва успевал бриться, и да, волосы на моем лице были чертовски грязными. Может, я просто выглядел неважно. А может, мне все привиделось. Неважно.

Вернувшись домой, я включил Xbox, договорился с друзьями о встрече в конце недели и сказал себе, что к тому времени приведу себя в порядок. Все было в порядке. Все было хорошо.

Прошло два дня. Ничего примечательного - только растущее осознание того, что все вокруг не в порядке. Мама стала больше двигаться. По крайней мере, мне так кажется. Я слышал ее шаги, мягкие шаркающие звуки, которые, казалось, всегда останавливались прямо за моей дверью. Первые несколько раз я отмахивался от этого. Может, она просто проходила мимо. Может быть, она прислушивается к признакам того, что я не сплю. Но чем больше я обращал на это внимание, тем больше это казалось... преднамеренным.

В доме, конечно, было тускло, но у меня в комнате - нет. Шторы на окнах были открыты, пропуская достаточно света, чтобы комната казалась нормальной - по крайней мере, не такой, как весь остальной дом. А вот коридор снаружи? Он всегда был в тени. Лишь в одно время суток свет из высоких окон в гостиной хоть немного падал на мою дверь, но не сейчас.

Вот почему я знал, что не должен был ничего видеть. И все же я увидел.

Я услышал ее. То самое мягкое шарканье. Обернувшись на краю кровати, я ожидал, что ничего не произойдет, что это просто очередной фокус моих нервов. Но на долю секунды я увидел их. Ногти на ее ногах. У самого края двери. Как только я их заметил, они стремительно исчезли. Так быстро, как будто их и не было вовсе. Но я знал, что видел. На ковре, где они были, осталась небольшая ложбинка, которая медленно возвращалась на место. В желудке все перевернулось.

Ладно. Хватит. Больше не нужно убеждать себя, что я не тронулся умом, хотя мне и мерещилось всякое дерьмо. Я ждал. Прислушивался. И услышал, как она удаляется. Затем захлопнулась дверь.

Я выдохнул, потер лицо и встал. Хватит с меня этого. Мне нужно было выбраться из дома. Нужно было увидеться с друзьями: Джеймсом, Ники Ди и Тайлером. Цель была проста: отрезвиться, взять себя в руки и, может быть, рассказать о том, что происходит. На Xbox они все говорили совершенно нормально. Я лишь вскользь упомянул о нескольких вещах, но ничего такого, что могло бы их насторожить. В основном мы разговаривали о девушках из нашей школы, мемах и всякой фигне в лобби Rainbow Six Siege. Может быть, я просто слишком много думал.

Может, все в порядке.

Но когда я взял ключи и направился к двери, меня не покидало ощущение, что где-то наверху мама прислушивается.

Очевидно, что ехать на машине было нельзя. Моя машина была разбита. Родители отдали мне 250 долларов за металлолом, из которого она, очевидно, состояла, и на этом все. Поэтому из сарая на заднем дворе я достал свой старый велосипед. Уезжая, я даже не взглянул на дом. Мне не нужно было видеть, как моя жуткая мамаша выглядывает из окна наверху, словно статист из фильма ужасов. Если бы я это увидел, то, скорее всего, свернул бы прямо в машину, лишь бы не иметь с ней дела. Поэтому я отогнал эти мысли и позволил себе поверить, хотя бы ненадолго, что я просто раздуваю из мухи слона. Так было безопаснее. Так было лучше. Кроме того, вероятность глюков была велика. У меня все еще болела голова. Я все еще был немного под кайфом. И я все еще принимал тайленол. Если сложить все это вместе, то, возможно, мой мозг просто работал как лагающий Xbox.

Минут через двадцать я подъехал к футбольному полю школы и перепрыгнул через ограждение. Все уже были там - Джеймс, Ники Ди и Тайлер. А что было дальше? Это было потрясающе. Поначалу приветственные удары в плечо были немного жестковаты, но как только мы это сделали, все встало на свои места. У нас был насос, футбольный мяч (который продержался около десяти минут, прежде чем ему снова понадобилась подкачка) и фрисби. Впервые с тех пор, как я вышел из больницы, ярко светило солнце, и впервые за несколько дней я чувствовал себя прекрасно. Я побрился, меня окружали друзья, и я начал думать - нет, я позволил себе надеяться, что, возможно, мне просто не хватало настоящего, живого общения.

Мне почти удалось купиться на это.

Я почти позволил себе уверовать, что все в порядке.

Мы играли несколько часов. В конце концов обессиленные и уставшие, мы собрались домой. Я был ближе всех к углу поля, где стояла старенькая водяная колонка, так что решил первым им воспользоваться. Потянул за рычаг, позволив воде хлынуть, подставил ладони и попил. Остальные болтали позади меня, их голоса сливались с тихим бульканьем колонки. Освежившись, я вернулся к месту, где мы играли во фрисби, плюхнулся на траву и достал телефон. Солнце нещадно палило, заливая экран. Наклонив его вниз, чтобы отгородиться от бликов, я прищурился, потянувшись к кнопке включения... И тут же замер.

Потому что в черном отражении экрана телефона я увидел их.

Всех троих. Стоящих у колонки. Смотрящих мне в затылок.

Лица Джеймса и Тайлера были искажены. Их челюсти были открыты слишком широко, за гранью возможного. Они не просто отвисли, они были перекошены. Нижние губы изогнулись вниз настолько, что стали видны зубы. Их головы наклонились вперед, глаза уставились на меня, плечи ссутулились, руки слишком свободно болтались по бокам. Они выглядели как нечто из кошмара. Как «Крик», только хуже.

С Ники все было не так плохо. Он тоже пялился, но его лицо перекосилось так же, как у мамы, когда она забирала меня из больницы. Как будто он не мог понять, что происходит. И все же... Их разговор не прекращался. Их голоса звучали нормально. Но Джеймс и Тайлер не шевелили ртами. Колонка все еще работала. На секунду я поднял телефон. Но тут меня дернуло, как будто от удара ножом. Пальцы дрогнули, и телефон выскользнул у из рук, упав на траву с тихим стуком.

Ники спросил, все ли у меня хорошо. Голова с трудом соображала. Я едва дышал. На висках выступили бисеринки пота. Я тяжело сглотнул и заставил себя улыбнуться.

Выдавив из себя слова.

– Да, да. Все отлично.

И я повернулся к ним. Нормально. Они выглядели нормально. Все было нормально. Но мой желудок скрутило в узел, потому что я знал, что вижу. И впервые с тех пор, как я вернулся домой, я осознал - мне некуда бежать.

– Ты уверен, что все в порядке?

Я даже не помню, кто меня об этом спросил.

– Да, я в порядке, чувак. Просто голова раскалывается. Думаю, пора двигаться домой.

Это была правда. Она и вправду раскалывалась. Ники нахмурился.

– Тебя подвезти?

В голове пронеслось: “Да ну нахуй.” Но губы сказали иное.

– Не, братан. Тебе что, нравится катать чуваков на своей машине или типа того? Тебе нравятся мальчики-подростки? Все ок, я и сам доберусь.

Остальные засмеялись. Напряжение немного спало. Все уже начали готовиться к расставанию, но я тянул время. Ходил вокруг их машин, шутил, перебрасывал футбольный мяч через капоты - все, что угодно, лишь бы потянуть время. Я продолжал украдкой поглядывать на зеркала и окна, в ожидании возможности еще раз взглянуть на то, что скрывается под вуалью.

Но ничего.

Первые несколько раз, клянусь, я видел, как они отводили глаза от меня, как будто знали, что я делаю. Потом они как будто... перестали смотреть в мою сторону. Неважно, как я наклонялся, как быстро переводил взгляд, мне не удавалось поймать их так, как на поле. И все же.

Оглядываясь назад, я не могу избавиться от ощущения, что они точно знали, куда я смотрю. Как будто они просто нашли способ смотреть на меня исподтишка, чтобы я не мог их поймать.

Я просто рад, что мне позволили уйти домой. Не знаю, какова конечная цель, но кажется, будто из меня выкачивают кровь - играют со мной - прежде чем съесть.

По дороге домой мне удалось успокоить дыхание. Подъехав к дому, я свернул в сторону второго гаража - старого, отдельно стоящего строения, которое почти не используется, разве что для хранения вещей. Я решил оставить велосипед там, чтобы не торчать на улице дольше, чем нужно. Я подкатил к боковой двери и взялся за ржавую ручку. Замок давно был сломан, и от сильного толчка дверь со стоном распахнулась.

Пыль и спертый воздух, запах старого картона и забытого хлама. Помещение было тусклым, слабо освещенным уличными фонарями, проникающими сквозь грязные окна.

Я закатил велосипед внутрь, стараясь не споткнуться о разбросанные инструменты и испорченную мебель, как вдруг...

Я замер.

В центре гаража, прямо там, где ее не должно было быть, стояла моя машина.

Совершенно целая. Не разбита.Даже не поцарапана.

У меня перехватило дыхание. Сделав медленный шаг вперед, я коснулся пальцами капота. Холодный. Настоящий. Осязаемый. В последний раз я слышал об этой машине, когда мне сказали, что она разбита. Сдана на металлолом. Родители дали мне двести пятьдесят баксов и сказали, что это все, чего она стоит.

Так почему же она была здесь?

Я обошел машину со стороны водителя и заглянул внутрь. Ключей в замке зажигания не было, но они свешивались с приборной панели. Что-то было не так. Сиденье, обычно отрегулированное под меня, было отодвинуто назад, как будто там сидел кто-то гораздо выше меня.

По позвоночнику поползла слабая дрожь. Машина, несмотря на то что ее не трогали, была покрыта дорожной пылью.

Как долго я пробыл в больнице? Неважно. Уже темнело. Я быстро проверил жидкости, провел руками по шинам, чтобы убедиться, что машина наготове, если понадобится, и трусцой побежал к дому. Но как только переступил порог, меня снова накрыло.

Быстрота. Агрессивное шарканье. Хлопок двери. Затем голос, слишком обычный, чтобы быть реальным.

– Дорогой, ты пропустил ужин. Хочешь, я тебе разогрею?

Нет.

– Все в порядке, мам. Я справлюсь.

Телевизор в гостиной светился голубым экраном, отбрасывая тошнотворное сияние на открытую планировку. Я не решился вмешиваться в планы родителей. На данный момент они наверняка знали, что я их раскусил. И мне не хотелось нарушать их покой.

Я взял несколько снеков из холодильника, отправился в свою комнату и запер дверь. Откопал свой старый iPod Gen 6, оставшийся со времен средней школы, спрятанный в коробке из-под обуви, и поставил его на зарядку. Некоторое время я просто сидел и слушал. Было слишком тихо.

Я позвонил на iPod по FaceTime с телефона, сомневаясь, стоит ли вообще выходить из комнаты. Планировка наверху была простой. Четыре комнаты. Моя была первой слева от лестницы. Комната родителей была крайней справа. В самом конце - кладовка, где хранились стиральный порошок и полотенца. Моя ванная была последней дверью слева.

План был прост: во время очередного похода в ванную стратегически правильно подбросить iPod. План был выполнен безупречно: я дождался следующего цикла патрулирования, прежде чем выскользнуть наружу. Приоткрыв дверцу шкафа настолько, чтобы дать iPod'у обзор на коридор, я воткнул зарядное устройство в розетку под нижней полкой и оставил его там.

Скрытое око.

Способ увидеть, как на самом деле выглядят мои родители, когда они думают, что за ними никто не наблюдает. Я почти жалею об этом решении. Когда я вернулся в свою комнату и запер дверь, все было в порядке. Я тихонько придвинул к ней комод, подставив под ручку кресло так плотно, как только мог.

Слишком много движений.

Послышался звук распахивающейся двери родителей - она врезалась во внутреннюю стену их спальни. К тому времени как я схватил телефон, она уже была там.

Стояла в конце коридора. Лицом к моей двери. Покачиваясь.

У нее уже не было того странного перекошенного лица, которое было у Ники. Что бы это ни было, у него есть стадии. Ее челюсть была не просто выдвинута - она была растянута до предела, кожа натянута так сильно, что дергалась при каждом движении ее тела. Даже отсюда я мог видеть мешки под ее глазами. Не просто темные круги, а рыхлые, обвисшие складки, которые опускались к верхней губе, обнажая излишне сухие, розовые веки.

Ее волосы, тонкие и растрепанные, прилипли к коже головы, покрывшись сальным блеском от сияния телевизора в гостиной и тусклого света, льющегося из спальни. Ее руки были согнуты под жестким, неестественным углом в 90 градусов, плечи сгорблены, запястья как и длинные костлявые пальцы безвольно болтались.

Единственное, почему я понял, что это моя мама - это пижама. Она облегала ее тощий скелетный каркас, натягиваясь на позвоночнике и свободно свисая на хрупких плечах.

Она наклонилась. Прижалась к двери. Голова ее наклонилась - медленно, неторопливо, словно она могла видеть сквозь дерево, отслеживая, где именно я нахожусь. И тут раздался шепот.

– Милый, ты не спишь?

Ее рот не двигался. Губы растянулись, челюсть отвисла и застыла в этом гротескном, безвольном состоянии. Но слова все равно прозвучали совершенно отчетливо, абсолютно по-человечески.

– Я знаю, что ты не спишь, дорогой. Я просто услышала, как ты двигаешься.

– Да. Я просто передвинул мебель. Мне не понравилось, как стоит мой телевизор.

Наступила напряженная пауза.

Затем снова шепот. Совершенно чистый. Совершенно человеческий.

– Могу я посмотреть?

Горло сдавило.

– Давай завтра. Сейчас я голый. И не хочу одеваться, - солгал я.

ПОЖАЛУЙСТА. ПОЖАЛУЙСТА. ПОЖАЛУЙСТА, СРАБОТАЙ.

Я застыл, уткнувшись лицом в экран телефона, не решаясь отвести взгляд от зернистой картинки Facetime. Я едва слышно дышал. Затем, наконец...

– Хорошо. Завтра, значит, завтра.

Пока она говорила, в самом дальнем и темном углу за лестницей что-то зашевелилось.

Сначала я подумал, что это просто тень. Но потом - рука. Тонкая. Хрупкая. Свисающая с потолка, как марионетка на обрезанных ниточках. За ней последовала другая рука, затем тело, медленно и целенаправленно спускающееся по стене. Мой желудок покрылся льдом.

Папа.

Выходил ли он вообще из дома? Был ли он уже в таком состоянии, когда забирал меня из больницы вместе с мамой? Все это не имело значения. Он двигался абсолютно бесшумно, поднимаясь по лестнице, когда мама в последний раз прошептала:

– Спокойной ночи, сынок. Я люблю тебя.

Затем отец прошмыгнул мимо нее. С той же скованной, неестественной походкой, с которой мама двигалась уже несколько недель. Если бы я не смотрел прямо на отца, я бы поклялся, что это все еще голос мамы.

Он прошел в спальню. Закрыл дверь. Затем, не издав ни единого звука, вернулся. Если бы я не наблюдал за ними все это время, я бы точно купился на эту уловку.

Он оказался прямо за тем местом, где стояла мама. И вот я здесь. Вот уже два часа они стоят за дверью моей комнаты. Отслеживают каждое мое движение. Сквозь деревянную дверь. Сквозь тишину.

Сейчас 3:02 утра. Если мне удастся дотянуть до дневного света и не потерять сознание, думаю, я смогу открыть окно и спрыгнуть. После этого - сразу в запасной гараж, забрать машину и свалить из города. Не знаю, насколько далеко распространилось это дерьмо, но я не могу здесь оставаться.

Блять.

Они опускаются. Пригибаются. Заглядывают под дверь. Возможно, мне придется уйти прямо сейчас. Так. черт.

Я сообщу подробности, когда буду в безопасности.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Она видела то, чего мы не видели.

Комната Мэри, также известная как «аргумент знания - это философская концепция, касающаяся гипотетической женщины по имени Мэри, которая никогда не видела цвета, она существовала только в черно-белой комнате. Мэри изучает мир через книги и монохромный экран телевизора, она читает о цветах, но не познает их визуально.

Можно ли полностью понять Вселенную в чисто физических терминах?

Ответ зависит от того, верит ли человек в то, что мы знаем фундаментальные истины о реальности «априори» - без опыта или «апостериори» - с опытом.

Другими словами, узнает ли Мэри что-нибудь о цвете, когда покинет черно-белую комнату?

Это был мысленный эксперимент.

Никто не должен был проводить его на практике.

Однако в 2007 году группа исследователей попыталась ответить на этот вопрос.

Проведенный ими эксперимент был бы осужден этическими комиссиями по всему миру, но это были не этичные ученые, и это не была этичная организация. Я бы осудил ее действия еще тогда - не для этого я пришел в агентство.

Но мне было страшно. В конце концов, они готовы были поместить невинного младенца в бесцветную тюремную камеру, обреченного расти почти в одиночной камере, если бы не нянечка по прозвищу «Няня». А что бы они сделали с осведомителем?

Я не знаю, как они нашли ребенка, и не хочу знать. Неважно, добровольно ли ее отдали родители или кто-то из ученых специально вырастил ее для эксперимента, результат остается неизменным.

Младенца, названного Мэри в честь философской концепции, вдохновившей на ужасающий эксперимент, поместили в белую камеру без окон, обитую поролоном. Ей завязывали глаза всякий раз, когда в комнату входила медсестра, чтобы принести еду, лекарство и свежую одежду - всегда один и тот же черный комбинезон, а руки и ноги закрывали варежками и носками.

Ее также заставляли носить накладку на лицо, похожую на балаклаву, которая закрывала ее лицо, без прорези для рта, чтобы не видеть цвет ее губ, и с черными линзами в глазах. Кроме того, няня надевала точно такой же наряд каждый раз, когда входила в комнату.

Проще говоря, ежедневный наряд Мэри был ужасен - едва ли более гуманный, чем смирительная рубашка и мешок на голове.

Ошибиться было невозможно. В любое время дня и ночи за Мэри наблюдал как минимум один человек. Если она проявит любопытство и попытается украдкой взглянуть на цвет кожи или глаз, то получит разряд в сотню вольт от ошейника, закрепленного на шее.

Но еще страшнее был тот простой факт, что Мэри была хорошо обучена. Настолько хорошо обучена, что за все восемнадцать лет заключения ни разу даже не попыталась подсмотреть цвет своей кожи.

Она была настолько добровольным пленником, не знавшим ничего другого, что, думаю, осталась бы в своей комнате, даже если бы дверь осталась открытой.

Поначалу это казалось чрезмерным, учитывая, что были приняты все меры, чтобы в комнате не было отражающих поверхностей - даже телевизионный монитор был оснащен антибликовым экраном.

Однако ученые опасались, что Мэри может каким-то образом уловить взгляд своих зеленых глаз, ведь даже вид ее бледной, персикового цвета кожи мог испортить результаты эксперимента.

Черный и белый. Это были единственные оттенки, которые разрешалось видеть Мэри.

А когда она начала ходить и говорить, няня совсем перестала заходить в комнату. Свежую еду и одежду выдавали через горизонтальную щель в стальной двери, а Мэри всегда предписывали надевать повязку на глаза, прежде чем переодеться или воспользоваться ванной, которая состояла из белого фарфорового унитаза и черной душевой лейки, прикрепленной к гипсовой стене, отвратительно, что и то и другое было открыто для обзора в ее убогой комнате. Весь ее мир представлял собой коробку, растянувшуюся на четыре метра по всем трем измерениям.

На протяжении многих лет я много раз хотел спасти ее, помочь ей покинуть это ужасное место. Но я трус. Кроме того, мы бы не ушли далеко. От этих людей не убежишь.

И агентство - это еще не самый большой ужас этой истории.

На восемнадцатый день рождения Мэри доктор Робсон передал через громкоговоритель волнующее сообщение.

– С днем рождения, Мэри, - произнес он монотонным тоном, лишенным сочувствия.

– Спасибо, - коротко ответила девушка. - В этом году будет шоколадный торт? В прошлом году мне... видите ли, не понравился лимонный.

– Сегодня мы будем праздновать по-другому, Мэри, - ответил Робсон. - Ты знаешь свой возраст?

– Мне... восемнадцать, - пролепетала она. «Это значит...?»

– Да, Мэри, - сказал доктор Робсон. - Сегодня ты покинешь Комнату.

– Я увижу... цвет? - довольно невинно спросила она.

Любой здравомыслящий и развитый человек во внешнем мире был бы просто рад свободе, но Мэри не имела понятия о свободе. Она не имела понятия о тюрьме. Она не понимала, что это детство было ненормальным и даже хуже, чем ненормальным.

Бесчеловечным.

Чтобы Мэри была послушной, ее обучение было строгим, а в учебниках намеренно отсутствовали любые «опасные» идеи. И как результат? Девочка, радующаяся возможности не сбежать из своей тюрьмы, а просто увидеть цвет.

– Да, Мэри. Ты увидишь цвет. Няня уже отправилась за тобой, - сказал доктор Робсон.

Мы смотрели прямую трансляцию, снятую на камеру скрытого наблюдения, из операционной. Няня отперла массивную дверь в комнату Мэри, и мы все ждали, затаив дыхание, пока она помогала Мэри снять черную маску.

Я слышал, как Мэри хихикала. Хихикала задорно и нервно, когда с ее головы снимали маску, а с глаз - очки. А затем, впервые познакомившись с цветом, отличным от черного или белого, няня сняла свой черный наряд, продемонстрировав под ним потрясающее красное платье.

Мэри задохнулась.

Это был такой резкий вдох, что, казалось, она перестала дышать - возможно, на мгновение она и в самом деле перестала дышать.

– Что ты испытываешь? - спросил доктор Робсон. - Это что-то новое? Это похоже на...

– Я так и знала, - прошептала Мэри голосом, звучавшим так, будто она вот-вот сорвется, а затем ее смех вновь усилился, что, похоже, не на шутку встревожило Няню. - Вот почему вы провели эксперимент, не так ли?

– Это похоже на новый опыт, Мэри? - спросил Робсон с оттенком нетерпения, казалось, не замечая дискомфорта Няни, хотя это было очевидно даже через зернистую картинку камеры.

Мэри подняла к камере заплаканное лицо.

– Да, но я ждала этого.

– Да, я знаю это, Мэри, - простонал Робсон. - Но и я тоже. Расскажи мне об этом. Расскажи мне о красном. Каково это - впервые ощутить настоящий цвет? Мы видим на экране интересную мозговую активность, но твои слова очень помогли бы нам...

– Я говорю не о красном цвете, - вмешалась Мэри.

И тут она обвиняюще ткнула пальцем в платье Няни так, что я испугался - и уж точно испугалась Няня, которая отшатнулась назад.

– Я говорю об этом, - хихикнула девушка. - Я знала, что вы что-то упускаете из книг и телепередач на протяжении многих лет!

– Что ты хочешь сказать, Мэри? - спросил Робсон. - Я не понимаю... Красный. Ты смотришь на красный.

– Красный и второй цвет, - настаивала она. - Цвет, который вы не описывали в книгах. Ни одно из прилагательных, которые вы использовали, не описывает его. Красный такой же резкий, мощный и страстный, как и описанный. Голубой цвет глаз Нэнни такой же успокаивающий и нежный, как и описанный. Но этот другой цвет на ее платье просто...

– Какой другой цвет? - воскликнул Робсон. - Это просто красный, Мэри.

– Вот здесь! - крикнула Мэри, делая выпад вперед и тыча Няню в живот.

Женщина в красном платье отпрыгнула назад, схватившись за живот, и тут глаза Мэри расширились.

– Ооо... - прохрипела она.

– Что, Мэри? - спросил Робсон. - Пожалуйста, расскажи нам, что ты видишь.

– То, что я видела, - прошептала она, проводя пальцем по лицу Нэнни. - Оно двигалось там, а теперь... исчезло.

– Пожалуйста, опиши нам этот „другой цвет“, Мэри, - сказал Робсон, прежде чем вывести изображение на экран телевизора Мэри. - Какой из них?

Глаза Мэри метнулись к экрану телевизора и быстро просканировали двенадцать основных цветов на экране.

– Это не один из них. Не другой оттенок одного из них. Это другой цвет.

– Существует десять миллионов возможных комбинаций цветов, Мэри, - сказал Робсон. - Возможно, ты просто...

– Нет, доктор Робсон, - перебила девушка, тяжело дыша, и ее глаза вернулись к лицу няни, изучая его. - Я понимаю, как работают оттенки. Оттенок синего на экране отличается от цвета глаз Нэнни. Но тот другой цвет... Его не было на экране. Он был...

Мэри остановилась, и ее глаза расширились.

Затем она сказала.

– Мне очень жаль.

Няня нахмурилась.

– Это... ничего, Мэри. Я знаю, ты не хотела...

– Не ты, - шипела Мэри, наклоняясь вперед и пытаясь заглянуть в рот женщине. - Мне... мне жаль, что я тебя увидела.

– Мэри, ты несешь чушь, - сказал доктор Робсон. - Думаю, на сегодня мы сделали достаточно. Завтра мы сделаем больше, так что...

– Я не должна была этого видеть, - застонала Мэри, отшатнувшись назад и врезавшись в стену из поролона, а затем схватившись за растрепавшиеся волосы. - О, Боже... Почему ты не видишь? Это... Няня... Это в тебе.

Женщина подняла глаза к камере.

– Я бы хотела выйти, доктор Робсон.

Доктор Робсон вздохнул, затем сжал переносицу двумя пальцами.

– Хорошо.

Няня уже повернулась на каблуке, чтобы уйти - она сделала бы это независимо от того, дал ли ей Робсон разрешение, поскольку Мэри явно тревожила ее. Но она едва успела сделать шаг, как ее тело оказалось приковано к полу.

И тут Няня покачнулась, как мясистый болванчик.

По коже прокатилось ощущение тепла, а мгновение спустя прогремел взрыв.

В комнате произошло извержение красного: ошметки кожи, крови, кишок и платья.

Няня самопроизвольно взорвалась.

Крики заполнили операционную: кто-то убегал, кто-то упал в обморок, а кто-то просто застыл на месте.

Я даже не знаю, заметил ли кто-нибудь из них то, что Мэри выцарапала себе глаза, оставив на щеках полосы крови и слез, поскольку всего через несколько минут после того, как она впервые увидела цвет, она уверилась, что больше никогда ничего не увидит.

– Мне очень жаль! - причитала безглазая девушка. - Я не знала, что мне нельзя... Пожалуйста... Я больше никогда тебя не увижу...

Когда я увидел кровавый след, тянущийся от обезображенного трупа Няни к входной двери, явно оставленный чем-то незримым, глубокий ужас наполнил мою грудь. До меня дошло то, что уже дошло до некоторых других людей, и в страхе я побежал следом, оставив доктора Робсона и своих застывших коллег.

Я не помню, как выбрался из здания, сел в машину и поехал домой. Но я должен был это сделать. Иначе меня бы здесь не было и я не писал бы это для вас.

Прошло четыре часа. Четыре часа с тех пор, как Мэри впервые увидела цвет.

Увидела цвет, который никто из нас не видел.

Что это было?

Почему только Мэри могла видеть его? Кто она?

Откуда она на самом деле взялась?

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

– Привет, дорогой, - сказала я, суетясь над плитой, - как прошел день?

Он проигнорировал меня, бросив портфель и достав из холодильника пиво. Как всегда.

– Ужин уже готов?

Я указала на таймер, тикающий на кухонном столе. Мясному рулету оставалось еще 20 минут.

– Думаю, правильнее будет сказать „А что готовится?“, - отшутилась я.

– Слушай, у меня был тяжелый день, - вздохнул он, отхлебнув пива, - просто приди за мной, когда все будет готово.

– Обязательно, милый, - сказала я, - После ужина у меня для тебя приготовлен сюрприз.

– Как скажешь.

И с этими словами он удалился наверх, чтобы поиграть в видеоигры. Ужин, казалось, единственное, что его волновало в эти дни. До тех пор пока он был сыт, он, похоже, не хотел иметь со мной больше ничего общего. Я пыталась заставить его поговорить со мной. Его явно что-то беспокоило. Он просто не хотел открываться.

Но это было нормально.

Когда ужин был готов, я поднялась по лестнице и позвала его к столу. Блюда были приготовлены безупречно. Жареная цветная капуста с лемонграссом и луком-шалотом. Картофель в мундире с чесночным конфи. А на основное блюдо - прекрасный мясной рулет, мой собственный рецепт. Его любимый. Я думала, он это заметит. Но вместо этого он просто начал есть, даже не взглянув в свою тарелку, его глаза были прикованы к телефону.

Но это было нормально.

После 15 минут молчания, нарушаемого только звуками жевания, я заговорила.

– Ну, как тебе мясной рулет? - спросил я.

– Хорошо, - хмыкнул он.

– Любопытно, что за сюрприз тебя ждет? - спросила я, улыбаясь, - Хочешь подсказку?

– Что ты хочешь от меня, Роуз? - насмешливо ответил он, накладывая себе еще один кусочек, политый кетчупом, - Я ведь не забыл о твоем дне рождения, правда?

Его слова задели меня, но я старалась не показывать этого. Несколько часов я молча репетировала то, что собиралась сказать.

– Вообще-то я хотела поговорить с тобой, - сказала я, - о ребенке.

На мгновение он перестал жевать, а его челюсть сжалась. Он всегда хотел стать отцом. Но шесть месяцев назад у меня случился выкидыш на сроке 20 недель. Врачи сказали, что нам не стоит пытаться снова.

– Я уже говорила, что не хочу об этом говорить!

– Но я хочу, - сказала я. – Она была и моим ребенком.

– Если ты не можешь подарить мне ребенка, - сказал он, запихивая в рот последнюю порцию мясного рулета, - то нам больше не о чем говорить!

И тут он укусил что-то с такой силой, что чуть не сломал зуб. Осторожно вытащив это нечто изо рта, он вздрогнул, не в силах осознать увиденное.

– Это...? - тихо спросил он.

Я кивнула.

– В морозилке есть добавка, если ты всё ещё голоден.

Пупочный пирсинг.

Такой же, как носила его любовница.

Он зажал рот от ужаса и уставился на меня с большими чувствами, чем за последние месяцы.

– Что ты наделала, сумасшедшая сука? - закричал он, - Это и есть твой гребаный сюрприз?!

– Конечно, нет, - ответила я, довольная тем, что наконец-то привлекла его внимание.– Эта сука была беременна.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Знаете такой городок, где каждый знает каждого? Где в местной закусочной подают кофе в кружках с вашим именем, и каждый протянет руку помощи нуждающемуся соседу? Место, где несколько поколений семей выросли вместе?

Что ж, именно в таком месте я живу. Конечно, оно немного провинциальное, и здесь почти нет интернета. Но нам и этого хватает. Это такое место, где время как будто стоит на месте, за исключением одного - ночи. Ночи здесь немного иные.

Я прожил здесь всю свою жизнь, и нет другого места, где я хотел бы быть. По крайней мере, так я думал раньше. У этого места есть свои причуды, как и у любого маленького городка, но есть одна, которая выделяет нас среди других.

Видите ли, каждый вечер, непременно в 23:38, город... закрывается.

Я говорю не о том, что здесь просто закрываются магазины и меньше людей выходит на улицу. Я говорю о настоящей блокаде. Двери захлопываются и закрываются на засов, окна с грохотом закрываются, и все знают, что должны быть дома и не выходить, по крайней мере, до тех пор, пока не наступит момент.

Дальше происходит нечто странное: никто никогда не видит, как что-то движется снаружи, но все понимают. Все просто знают, что что-то снаружи пытается проникнуть внутрь.

На улицах воцаряется жуткая тишина. Как будто весь город затаил дыхание. А потом ровно через двенадцать минут все заканчивается.

Мне всегда было интересно, почему это происходит ровно в 23:38. Люди не часто говорят об этом, а когда говорят, то шепотом. Они говорят, что это так принято, что так было всегда, сколько себя помнят. Но я знаю больше. Я видел это. Что бы это ни было.

Впервые я увидел это, когда был еще маленьким. Думаю, мне было десять или одиннадцать. Я засиделся допоздна, читая свои любимые комиксы. Родители предупредили меня, как и многих других детей в городе, что ложиться спать нужно рано, а если уж проснулся, то ни в коем случае не выходить из дома и не оставлять открытыми окна или двери.

Я не спал, но следовал правилам, когда услышал странный звук. Низкий, гортанный гул, который, казалось, проходил сквозь стены. Я выглянул в окно и увидел это. Улицы были пусты, но там было... нечто. Это трудно описать словами. Это не был человек или животное. Это было нечто иное.

Оно двигалось странными, дергаными движениями, словно не совсем контролировало свое тело. Оно излучало тревожное чувство искажения, от которого у меня заболела голова, а глазам было трудно сфокусироваться на нем. Я ощутил непреодолимое чувство голода, от которого по коже побежали мурашки. Не успел я опомниться, как все закончилось. Он прошел мимо нашего дома, и я понял, что смотрел в окно словно в гипнотическом оцепенении. Была уже почти полночь, я лег спать и не стал рассказывать родителям об увиденном.

Я больше не видел его несколько лет, но то чувство не покидало меня. Каждый вечер в 11:38, когда город закрывается, я знаю, что оно там. Мы все стараемся вести себя так, будто ничего не происходит. Ведем себя так, будто у нас строгий комендантский час и что на самом деле на улице ничего нет. А те, кто слишком смел или глуп и думает, что это ерунда, долго не живут.

Те из нас, кто еще живет здесь, знают: что бы это ни было, оно где-то рядом. Преследует, охотится. Ищет что угодно - открытое окно, покосившуюся дверь.

Исчезновения происходят часто, особенно для такого маленького городка. Полиция устраивает пляски с песнями для тех, кто пропадает извне, но когда это местный житель, то, как правило, семьи жертв получают порицание за то, что не досмотрели.

Никто не знает, почему этот промежуток времени так милосердно короток. Почти так же внезапно, как все начинается, так же внезапно все и заканчивается. К 23:50 на улицах снова тихо, и город становится нормальным. Но это не норма. И никогда не было.

Здесь люди научились жить с этим. Они запирают двери, закрывают окна и делают вид, что ничего не происходит. Я спрашивал родителей, почему мы просто не переедем, но они так и не дали мне достойного ответа. Все, что они сказали: «Ничего хорошего из этого не выйдет. Нам нужно терпеть. Мы должны быть здесь. Так будет безопаснее для всех». В этом не было смысла. Я знаю, что люди могут привязываться к местам, но это казалось мне безумием. Я не мог просто притвориться, что это нормально, не после того, что я видел. Не после того, что я почувствовал. Там что-то было, и это было хуже, чем все думают.

Совсем недавно я снова увидел это. Это была самая обычная ночь, по крайней мере настолько обычная, насколько могут быть обычными ночи в моем городе. Я готовился ко сну, когда заметил, что мой кот Квинси пропал. Осмотревшись, я не смог найти его. Потом я что-то услышал, и, посмотрев в окно, увидел знакомую фигуру. Квинси был на улице!

Должно быть, он выскочил на улицу, когда я вернулся домой раньше, и прогуливался по тротуару, не подозревая о надвигающейся опасности. Время было 23:36. Я понятия не имел, делает ли это чудовище что-нибудь с животными, но выяснять не хотелось. Раньше я никогда не выпускал Квинси на улицу, поэтому он не отзывался на мои отчаянные призывы вернуться. Я должен был что-то сделать, что-то опасное и глупое, чтобы спасти его. Я бросился на улицу, стремясь схватить его и затащить в дом, пока не стало слишком поздно.

Мне удалось добраться до него и поднять. И сразу же замер, почувствовав чье-то присутствие, когда я возвращался к двери. Уши Квинси откинулись назад, и он зашипел. Меня словно парализовало, а потом мне почудилось, что я снова вижу его. На этот раз оно было другим. Более крупное и всепоглощающее, чем раньше. Казалось, его присутствие заполнило всю улицу, давя на дома, словно невидимая сила. Я попытался бежать, но ноги не двигались. Я застыл на месте, дыхание перехватило.

К моему ужасу, казалось, что он наконец-то обратил на меня внимание. Квинси выскочил из моих рук и побежал к дому. Он, к счастью, избежал любого интереса, который могло проявить это существо.

Голова существа неестественно повернулась в мою сторону, и его искаженные черты сложились в более узнаваемые формы. При взгляде на гротескную фигуру у меня вырвался крик, поскольку я увидел богохульную невозможность. Я развернулся и помчался прочь, крича как полоумный. Сердце билось о грудную клетку с такой силой, что казалось, будто от каждого удара оно может лопнуть. Позади меня раздавалось эхо его преследования - влажный шлепающий звук, словно чудовищная медуза скользила по земле. Оглушительный рев наполнил воздух, сотрясая землю под моими ногами, пока я бежал, спасая свою жизнь. Я не знал, удастся ли мне спастись, никто из тех, кого я знал, не оказывался снаружи и не выживал.

Я нырнул в проулок, руки дрожали, когда я прижался к стене. Дыхание сбилось на короткие резкие вдохи, по лицу стекал пот. Я не осмеливался выглянуть из-за угла. Я не смел пошевелиться.

И тут послышались истошные крики. Они прорезали воздух, пронзительные и полные ужаса. Сердце бешено колотилось, когда я попытался разглядеть, кто их издает, но все, что я смог разобрать - это тени, застигнутые врасплох. Крики были короткими и резкими, а затем их поглотила ночь. Последовавшая за этим оглушительная тишина только усилила страх, навалившийся на меня.

Прижавшись к стене, я старался стать как можно меньше и незаметнее. Темнота, казалось, оживала с каждым скрипом и шорохом, усиливая мой страх. Я затаил дыхание, пока не услышал звук удаляющегося существа. И вдруг оно исчезло.

Но жуткая тишина осталась, преследуя меня даже после того, как часы пробили 23:50.

На улицах снова стало тихо, но нервы по-прежнему были на пределе. Спотыкаясь, я вернулся к дому, каждый шаг казался мне гонкой со временем. Квинси с тревогой ждал у двери и вместе со мной заскочил внутрь, в поисках укрытия.

Эта ужасная ночь потрясла меня, но в то же время я был благодарен за то, что остался жив. Что бы это ни было, ему не место в этом мире. Оно не принадлежит ни этому времени, ни этому месту, и его присутствие настолько пугает, что от одного взгляда на него мутится разум. Никто не может поведать о его происхождении, возможно, оно затерялось в глубинах истории. Но какова бы ни была его история, оно остается. Оно всегда там, скрывается в тени каждую ночь, не переставая.

В этот день я сделал то, что, по вашему мнению, уже должен был сделать каждый - покинул свой родной город. Переехал в самый большой город, до которого смог добраться, чтобы убежать от всего этого. Мои родители не одобрили этого, более того, они пытались убедить меня, что я не могу уехать. Но я так отчаянно хотел убраться оттуда, что мне пришлось убегать ранним утром, когда они не могли помешать.

Я никогда не понимал, почему мы все оставались там и старались не обращать внимания на кошмар, преследовавший нас по ночам. Все казалось таким простым, и поначалу мне стало легче. Город казался живым: гул транспорта и отдаленная болтовня людей днем - какофония, которая заставляла меня чувствовать себя в безопасности.

Мне казалось, что я оставил в прошлом этот кошмар, что это существо - всего лишь воспоминание, пережиток прошлого, который я могу похоронить.

Новая квартира - уютная студия на пятом этаже с видом на шумные улицы внизу. Достаточно высоко, чтобы смотреть в окно по ночам без страха.

К сожалению, прошлой ночью произошло нечто, что разрушило хрупкую иллюзию моего мирного переезда.

В первую ночь на новом месте я сидел на краю кровати и перелистывал журнал, чтобы отвлечься от подкрадывающегося беспокойства, поселившегося в груди. Часы на тумбочке показывали 23:28. Я говорил себе, что это паранойя, что существо исчезло, что теперь я в безопасности. Но груз прошлого оставался тенью в уголке моего сознания, от которой я не мог избавиться.

В 23:38 в городе за окном стало жутко тихо. Привычные звуки транспорта и далекой музыки стихли, сменившись тревожной тишиной. Я попытался сосредоточиться на журнале, но взгляд все время устремлялся к окну, и темнота за стеклом давила. И тут я услышал его - тихое, осторожное постукивание по стеклу.

Сердце заколотилось. Я замер, журнал выскользнул из рук и упал на пол. Звук был легким, почти незаметным, но от него по венам пробежал холодок. Я сказал себе, что ничего страшного, что это просто паранойя. Но потом звук повторился - еще одно постукивание, на этот раз более настойчивое.

Я не двигался. Не дышал. Мои глаза были прикованы к окну, а темнота за ним, казалось, жила своей собственной жизнью. Стук прекратился, и на мгновение воцарилась тишина. Затем раздался слабый царапающий звук, словно когтями по стеклу. Сердце мое сжалось. Я знал этот звук, знал, что он означает.

Медленно, с дрожащими ногами, я поднялся с кровати и подошел к окну. Рука потянулась к занавеске, замешкалась, а затем, глубоко вздохнув, я отдернула ее. То, что я увидел, заставило меня замереть от ужаса. Существо сидело на пожарной лестнице за моим окном, его искривленная форма вырисовывалась силуэтом на фоне лунного неба. Его глаза светились неестественным светом, и казалось, что его присутствие заполняет всю комнату, давя на меня невыразимым ужасом.

Я попытался закричать, но звук застрял в горле. Голова существа наклонилась в сторону, его взгляд остановился на мне, и я почувствовал, как меня захлестнула волна ужаса. Оно было здесь. Оно последовало за мной. И тут, словно в замедленной съемке, его пасть раскрылась, обнажив ряды зазубренных зубов, и оно издало низкий гортанный рык. Этот звук разбил паралич, сковавший меня. Я попятился назад, и голос мой наконец вырвался на свободу в истошном, испуганном крике. Форма существа, казалось, расплывалась и менялась, его присутствие наполняло комнату невыразимой тьмой. А потом все стало черным.

Я пришел в себя и понял, что это еще не конец. От этой твари, преследующей меня, нет спасения. Я думаю о том, что сказали родители, когда я спросил их, почему мы никогда не переезжали. С ужасом осознаю истинность их слов: «Здесь безопаснее для всех».

Они не имели в виду, что так безопаснее для нас. Они имели в виду, что так безопаснее для всех остальных. Они знали об опасности, и они остались, чтобы удержать ее. А теперь, по своему невежеству, я совершил огромную ошибку. Каким-то образом оно узнало, что я ушел. Оно последовало за мной сюда, в место, где о его существовании скоро узнают более миллиона человек, а может, и больше, если оно выйдет за пределы этого места. Мне очень жаль, что я привел его сюда, я не знал.

Пожалуйста, для вашей же безопасности, оставайтесь внутри с 23:38 до 23:50.

В это время может быть небезопасно и там, где вы находитесь.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Березин Дмитрий специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.