Yuriy910

Моим первым воспоминанием было то, как я проснулся в тёмной холодной комнате. Вокруг не было ничего, кроме истлевших костей и растрескавшихся от времени стеклянных резервуаров. Я не знал кто я и почему здесь оказался. Страх и волнение переполняли меня, путая разум и не давая нормально мыслить. Но, спустя некоторое время, переборов ужас, я всё же смог выбраться из комнаты через единственную открытую дверь. Уже позднее, вдоволь исследовав казематы своей тюрьмы, я пришёл к выводу, что нахожусь в каком-то странном подземном бункере. В немногих текстах, что мне удалось отыскать среди куч разбросанного повсюду мусора, вскользь упоминалась некая "Великая война" послужившая причиной вымирания всего человечества. Почти всего. Записывая эти строки, я практически уверен в том, что являюсь последним живым человеком на всей земле. И хоть во мне теплится надежда на то, что другие люди смогли укрыться в бункерах, подобных моему, вероятность этого крайне мала.

Спустя долгие дни блужданий по мрачным коридорам, мои глаза, наконец, смогли адаптироваться к царившей вокруг темноте. Именно благодаря этому факту я и смог различить текст на потускневших от времени страницах отчётов и личных дневников. Поначалу, написанные в них символы казались мне несуразным нагромождением букв, однако со временем буквы стали складываться в слова и я уже мог практически полностью разобрать написанное. Что-то странное происходило с моей памятью. Я совершенно не мог вспомнить, как оказался в этом месте или даже того, как выглядел мир на поверхности. Даже человеческая речь, звучавшая из динамиков древних магнитофонов поначалу казалась мне чем-то чуждым и непознанным. Но раздумья об этом прервал внезапно наступивший голод. Он пронизывал каждую клеточку моего тела, заставляя дрожать от нестерпимой боли. К счастью, и к этому я сумел успешно адаптироваться. По тёмным коридорам покинутого бункера бродили целые стаи упитанных крыс. Будучи медленными и неповоротливыми существами, они были не в силах сбежать от измученного голодом человека. И хоть их плоть была мерзкой на вкус, а кровь пачкала пальцы, это всё же было лучше голодной смерти. Когда голод перестал быть проблемой, а все помещения бункера были исследованы вдоль и поперёк, я предпринял попытку выбраться на поверхность. И пусть в найденных мною документах упоминалось, что земля может быть непригодна для человеческого пребывания, я предположил, что, возможно, прошло уже достаточно лет и опасность миновала.

Я ошибался.

Повернув вентиль на выходной двери, я с силой распахнул её и горячий, обжигающий свет тут же опалил всё моё тело. Следующие несколько дней я провёл страдая от чудовищных ожогов и осознания того, что жизнь на поверхности навсегда исчезла, не дав человечеству и малейшего шанса на выживание. Сломленный этим фактом, долгие месяцы я провёл в тщетных блужданиях по своей тюрьме, пока однажды не произошло знаменательное событие.

Входная дверь бункера распахнулась и я увидел как кто-то спускается по лестнице. Моему ликованию не было предела! Другие люди! Стараясь не шокировать их своим потрёпанным видом, я притаился в тени и стал наблюдать. К моему глубочайшему удивлению и разочарованию, дверь бункера распахнули явно не представители человеческого рода. Это были странные продолговатые существа, медленно семенившие своими короткими конечностями. На их плечах располагалась всего одна большая голова, с парой маленьких глаз, размер которых был даже меньше их собственных кулаков. "Руки", хоть и походили на человеческие, располагались в количестве одной штуки с левой и правой стороны тела. Передвигались они также крайне нелепым образом - имея пару вытянутых конечностей, они балансировали на них, поочерёдно переставляя для движения вперёд или назад. Я притаился ещё сильнее, не зная, как поступить. Судя по длинным волосам и более хрупкому телосложению, я опознал в одном из существ самку. Она шла слегка впереди самца и дрожала, нервно оглядываясь. Тот же, в свою очередь, медленно брёл за ней, периодически подталкивая одной из своих конечностей. Когда они оказались внутри главного зала, самец внезапно толкнул другое существо на землю и достал откуда-то странную длинную иглу, блестевшую от падавших на неё из открытого люка лучей света.

Внезапно, существо начало говорить и в его словах я узнал вполне знакомую мне человеческую речь.

- Можешь кричать сколько угодно, здесь тебя всё равно никто не услышит

Лежавшее на полу чудовище зарыдало и только в этот момент я понял, что стал невольным свидетелем преступления. Стараясь обходить падавшие из люка лучи света, я приблизился к существам, намереваясь положить этому конец. Выпрямившись во весь свой рост, я с высоты уставился на вооружённую тварь. Попытавшись сказать что-нибудь угрожающее, от переполнявшей нутро злобы я смог выдавить из себя лишь грозный рык, который, по моему разумению, должен был спугнуть существо. Однако оно, впав на несколько секунд в ступор, с чудовищным воплем бросилось вперёд, выставив вперёд своё нелепое оружие с явным намерением проткнуть мою грудь. Хоть это и не принесло бы мне никакого вреда, я отклонился в сторону, схватившись правыми руками за лапу существа, а потом обрушился на него всем своим телом. Я хотел просто оттолкнуть его в сторону, но слишком поздно заметил, что мои руки сжимают окровавленную конечность твари. Она взвопила, скорчившись от боли, а спустя пару минут затихла, обмякнув на холодном полу. Другое существо в это время вжималось в угол, ошарашенно уставившись на меня своими глазами-бусинками. Мне было жаль это бедное создание и, пытаясь хоть как то его успокоить, я попытался что-то сказать, но отвыкшее за много лет от человеческой речи горло смогло издать лишь нечленораздельное бульканье. Услышав мои попытки начать разговор, существо вскочило на ноги и тут же стремглав понеслось к выходу. Я не стал его останавливать. По правде говоря, я бы и сам испугался вида истощённого человека, пытавшегося заговорить со мной при помощи неразборчивых звуков.

Хоть эти странные существа, явно возникшие вследствие Великой войны, были вполне разумны, я всё же принял решение съесть останки убитой мной особи. Крысы вот уже как несколько недель перестали появляться в моей обители, а голод пожирал и без того обессилевшее тело изнутри. Да и, по правде говоря, у меня не было абсолютно никакого сострадания к тому, кто посмел поднять "руку" на собственного сородича. На вкус тварь была по меньшей мере странной. К тому же, перед трапезой мне долго пришлось очищать тушу от толстого слоя плотной шкуры, покрывавшей тело и ноги существа. Я сделал предположение, что, по-видимому, именно она позволяла этим созданиям спасаться от обжигающего света. Кости их, что странно, напоминали человеческие. Возможно, эти существа являлись дальними родственниками людей, мутантами, что адаптировались к жизни на поверхности. Это открытие взбудоражило меня, заставив мучиться в томительном ожидании новых гостей. Если им ведома человеческая речь, то мы столько сможем рассказать друг другу! Уже множество лет я жаждал общения с другими людьми и, хоть эти существа не были таковыми, в теории, они всё же могли составить мне какую никакую компанию. Когда я вновь услышал звук открывшегося люка, то не таясь поспешил к выходу, готовясь встретить новых посетителей.

Существа спускались одно за другим, их было настолько много, что спустя некоторое время я даже начал волноваться, однако, увидев среди них спасённую мною ранее особь, успокоился. Должно быть, она решила поблагодарить меня за спасение и привела с собой сородичей, промелькнуло у меня в головах.

Как же я ошибался.

Когда они все закончили спуск, я вышел вперёд, чтобы они меня заметили. Существа молчали, вперившись в меня взглядами своих маленьких глаз. Я поднял руку в приветственном жесте и попытался улыбнуться.

Яркая вспышка света тут же озарила комнату. За ней последовала ещё одна и ещё. Вспышки сопровождались громкими хлопками и жгучей болью, существа кричали в исступлении, а я лишь пытался закрыться от них всеми своими руками. Когда боль стала нестерпимой, я развернулся и рванул в темноту бункера. Позади раздавались крики и топот множества ног, однако они не могли поспеть за мной и спустя время пропали, превратившись в далёкое эхо. Оказавшись в той самой комнате, в которой впервые очнулся, я сполз вниз по стене и посмотрел на свои руки. Забавно, что до этого момента я никогда не видел собственной крови. Она была тёмной, гораздо темнее чем у этих странных существ. Силы стремительно утекали и я потерял сознание...

Очнувшись от нестерпимого холода, я отчётливо понял, что жизнь стала покидать моё тело. Стены, пол и даже потолок комнаты теперь покрывают эти записи, написанные моей собственной кровью. Я так и не понял, чем смог заслужить подобное. Наверное, эти существа гораздо более далеки от людей, чем я мог бы себе представить. Не знаю, кому я оставляю данное послание. Быть может, даже перед смертью во мне живёт надежда на то, что ещё хотя бы один человек остался на этой бренной земле. К сожалению, до сих пор я удостоверился лишь в обратном. Пока эти существа правят поверхностью, человечество обречено на забвение. Но всё же, надеясь на лучшее, я оставлю эти строки на стенах своей тюрьмы, как напоминание о давно исчезнувшей расе и её последнем представителе.

Последнем человеке.

Часть 1

Экой тебя угораздило то, а! Хорошо, что я у делянки своей был и крики услышал, а то так бы и плутал ты по лесу до ишачьей пасхи. Это надо же, прямо в самые дебри залез, почти до Прокопеевки дошёл! Ну ладно, ничего, с кем не бывает. Меня Михал Семёнычем кличут, лесник я местный. А тебя? Ммм, понятно. Зачем пожаловал? Не моё дело, так не моё, да только кто в лес на Сдвиженье то ходит? Ну хватит лыбиться мне тут, я серьёзно. То что суеверия и объяснить всё можно это понятно, да вот только объяснение это не каждому по душе придётся. Я человек бывалый, многое слышал, ещё больше видел. Есть у меня парочка историй, после которых от твоего недоверия и следа не останется, хочешь расскажу? Чай дорога длинная, время есть ещё. Ну, тогда слушай...

Значится, жил у нас раньше в деревне дурачок один, по прозвищу Сашка Рябой. Мать его прямо в самый разгар войны родила. Голод тогда был страшный – траву по полям собирали и варили, лишь бы хоть чем-нибудь брюхо набить. Многие тогда на покой ушли, вот и Сашкину семью беда стороной не обошла. Мальчишке ещё года не исполнилось, когда матушка перед богом преставилась. Благо, повезло юродивому – Мария Прохоровна, доярка наша, к себе его взяла, ибо очень сердобольная женщина была. Выходила, выкормила, да вот только видимо чувствовал он сердцем, что не так что-то, отразилась всё же на нём смерть матери. Заговорил мальчишка лишь годам к пяти, не раньше, да и то в основном только мычал и кивал. Вся дворовая ребятня над ним потешалась – привяжут к ноге банку с камнями, да и давай гнать по двору. Тот несмышлёный совсем был, да от звука громкого всё убежать пытался, мог часами так носиться, пока кто-нибудь из взрослых не заметит. Одна отдушина у рябого была – любил он в лес ходить. По началу мачеха то ему строго-настрого запрещала от дома далеко отходить – не ровен час, в болоте утопнет, иль на кабана дикого нарвётся. Да только Сашка улыбался, кивал на Прохоровны наставления и всё равно в лес шёл. Никто тогда ещё не знал, чем конкретно он там занимался. Да и не до того было – после войны проблем и так было по горло, а дурачок он и есть дурачок, что с него взять?

Одногодки его подросли, стали на девок деревенских засматриваться, а он всё в лес ходит. Стало ребятам нашим интересно, чем же он там занимается и решили за ним проследить. Долго же за ним по чащобам крались, да набрели в конце концов на большую поляну. А на ней, как сейчас помню, сосед мой рассказывал, куча коряг сухих раскидано, будто приволок кто. Сашка стал посреди поляны, посмотрел по сторонам, а затем подошёл к одной из деревяшек и постучал. Подождал пару минут, а затем ухо к коре прислонил. Потом так же со следующей корягой сделал, а затем ещё и ещё... В общем, всю поляну так обошёл, а ребята в это время со смеху в кустах умирали — это надо же, совсем из ума вышел, с корягами разговаривать! Вернулись в деревню, да и разболтали всем, чем это там таким особенным Сашка в лесу промышляет. Все посмеялись, да и забыли. А потом несчастье случилось — дочка нашего председателя колхоза за клюквой пошла, да так и не вернулась. Целый день мужики по лесу бродили, но так никого и не нашли. И тогда Сашка, всегда жизнерадостный и весёлый, вдруг помрачнел. Подошёл к председателю, да и сказал, что сам в лес сходит, у друзей спросит, где дочку его искать. Тот глянул на рябого, да и махнул рукой, мол, пусть идёт, хуже то не будет.

Не было юродивого до полуночи. Уже хотели мужики его самого идти искать, как вдруг видят, выходит из лесу улыбчивый Сашка и ведёт за собой девочку. Как его тогда председатель до смерти не задушил, пока обнимал, даже не представляю. Мужики всё допытывались потом, как же ему в одиночку удалось девочку в лесу отыскать. Да только тот всё отмахивался. Друзья, говорит, подсказали.

С тех пор относиться к Сашке стали по другому. В нём больше не видели обычного дурачка, что бесцельно слоняется по деревне и подолгу пропадает в соседнем лесу. Кто-то стал поговаривать, что мать его настоящая ведьмой была, да перед смертью сыну успела дар свой передать. Кто-то, что блаженному был ниспослан дар божий и теперь он может чудеса творить. Жизнь в деревне стала чуточку лучше. С Сашкой всегда стали здороваться, мужики руку пожимать. Некоторые даже иногда с проблемами своими захаживали, совета спросить. Юродивый хоть и отвечал тихо, невпопад, да только прав всегда оказывался.

Пришёл как-то к нему сосед мой Петька и спрашивает, чего это жена его такой грустной стала. Тот улыбнулся и тихо так ему сказал — "куры". Ну, Петька сперва пальцем у виска покрутил, да и плюнул, а потом смекнул, что к чему. Был у него знакомый, к которому жена его, тогда ещё любимая, неровно дышала. Но не сложилось у них что-то, вроде как, не было у того ни гроша за душой, потому и не сошлись. А спустя время у знакомого жизнь потихоньку налаживаться стала, хозяйство своё появилось. Куры. Вот она и бесится, что шанс такой упустила.

Много ещё историй, да ссор семейных успел Сашка разрешить, но, увы, продлилось это дело недолго. К осени всё поголовье коров скосила хворь какая-то – скотина зачахла, да молоко давать перестала, не ровен час, к зиме бы совсем издохла. Ещё и урожай в тот год скудный был, в общем, к большому голоду дела шли. Стал народ готовиться к тёмным временам. Доярка наша, Мария Прохоровна, мать Сашки названая, как-то раз ходила за скотиной ухаживать, как вдруг услышала из стойла голос странный. Протяжный такой, печальный. Ну, она баба то боевая, схватила подвернувшееся полено, да и забежала внутрь. А там Сашка стоит босой, корову обнимает, да напевает что-то. А на улице уже холода! Она хвать его за шкирку и домой отволокла, отогреваться. Да вот только поздно уже было – после того Сашка заболел сильно, да и умер вскоре. А вот скотина напротив – все коровы в скором времени поправились и зиму перенесли на ура.

Хоронили Сашку, как говорится, всем селом – мужики гроб сколотили, бабы венки сплели. Из соседней деревни священника даже позвали отпевать и это в те времена то! И чудилось всем, что в гробу Сашка живой живёхонек лежит – даже батюшка, когда только приехал, подумал, что мы его разыгрываем. Кожа у мертвеца была розовая, кровью налитая, а на лице всё та же блаженная улыбка. Сколько лет прошло, а мы всё также дурачка нашего вспоминаем. Среди ребят, что помоложе, даже игра одна есть – ходют значит на поляну ту, где юродивый пропадал, да по корягам стучат и ухо прикладывают, ждут всё, что Сашка им что-нибудь ответит.

Ну, такая вот история. Что говоришь? Не веришь? Совпадение? Ну, тут как посмотреть. Не всегда всё можно списать на простое совпадение. Иногда вещи бывают настолько жуткими и странными, что сам диву даёшься. Знаю я и про такой случай...

Есть у нас в лесу такое местечко, что местные волчьей тропой кличут. И не потому, что по ней волки бродят, а как раз наоборот — даже те, хоть и к чащобам да болотам привычные, обходили её десятой дорогой.

Бабка моя, царствие ей небесное, раньше знахаркой была и не раз говорила, что место то проклято, сила нечистая там обитает и любой мол, кто тропой этой с деревни уйдёт, навеки сгинет. Говорили, что ещё во времена царя-батюшки дорога эта нехорошей считалась, потому как частенько пропадали там грибники, да скотина заблудшая.

И не искал их после этого там никто — где ж ты такого дурака возьмёшь, что сам полезет в волчью тропу то? С виду конечно местечко ничем не примечательное – рядом ручеёк журчит, солнышко сквозь ветви светит. Да вот только ни пения птиц, ни стрекотания букашек всяких не слышно. Я сам там бывал и даже мне, человеку, что за годы в лесу многое повидал, как-то не по себе становилось. Бабка мне рассказывала, что во время войны частенько в деревеньку нашу немцы захаживали. За ящик тушёнки, да мешок картошки предлагали провести через лес тропками знакомыми, чтобы к партизанским лагерям с тыла зайти. Вот тогда-то старожилы и указывали им на эту самую тропу. Батальона два немчуры тогда полегло в местечке этом, не меньше. И хоть никто не знал что ж за нечисть там такая обитает, да только про себя благодарили Бога, что хоть такая защита от захватчиков была.

Как война закончилась, так стало всё потихоньку забываться. Старожилы от возраста уже преставились все, бабка моя, царствие небесное, тоже, а молодняк, по заветам старших, той части леса, в которой тропа эта злосчастная была, избегал. До одного случая. Как-то раз приехал в деревню политработничек один, что-то про агитцентр рассказывать. И надо же было кому-то ляпнуть про тропу эту треклятую. Ух, как же у партийного глаза то загорелись. Захотел он значит, указать народу на их предрассудки, да авторитет среди местных заиметь. Сказал, что сам по тропе проедет и ничего с ним не случится, мол, суеверия это всё, да мракобесие. Ну, никто отговаривать не стал. По правде, молодые то сами не особо верили во все эти истории, но проверять самостоятельно всё же побаивались – а вдруг правда? И вот настал заветный день.

Залез агитатор в свой "Москвич" , да и двинул в путь. Не было его часа два, не меньше, а потом вдруг объявился. Выезжает из леса и говорит мол, пройдена тропа ваша и нет там нечисти никакой, айда за мной до города. Ну молодёжь раззадорилась – это ж теперь лес обходить не придётся, чтоб в райцентр попасть! Двинуло тогда человек двадцать за ним. И никого из них больше не видели. Вот тут то и вспомнили деревенские слова моей бабки – "любой, кто тропой той с деревни уйдёт, навеки сгинет". С деревни, а не в неё! Да только поздно уже было. Чуть погодя прибыли из города милиционеры и долго всех расспрашивали, партийного искали. Когда им про тропу рассказали, они сначала не поверили, а потом как-то вдруг посерьёзнели резко, да уехали. А спустя пару дней заявились снова, целым конвоем, да под ночь в лес двинули. Потом стрельба была, крики, только под утро затихло всё. Никто уж не видел, как они оттуда выходили, да вот только тропа та после этого волчьей быть перестала – сначала животные туда вернулись, а потом и люди, хоть и с большой опаской, но всё же стали захаживать. Поговаривают, что вдоль тропы до сих пор можно найти то каску немецкую, то кость человечью обглоданную. Я сам там бывал после этого. И знаешь, хоть теперь и поспокойнее стало, всё равно обходить тропу ту стараюсь, неуютно мне на ней как-то. Кажется, будто кто-то смотрит из кустов, недобро так смотрит, выжидает. Ты, кстати, почти до того самого места дошёл. Это хорошо, что я заметил, а то один Бог знает, чем бы это могло закончиться.

А чего это ты лыбишься? Опять не веришь небось? Думаешь, то волки были? Медведь? Ага, конечно. Всё это вы сейчас знаете. Интернеты у вас, компьютеры всякие. А простых вещей не замечаете. Всякое может в жизни случиться и ко всему нужно подход свой искать. В моё время, только на собственную смекалку приходилось полагаться, тем и спасались. Вот помнится мне один случай...

Было у нас раньше в деревне два колодца, ну, как по обычаям старым и нужно. Один посреди деревни, куда все и ходили воду черпать, а второй на опушке леса. Считалось, что к нему всякие духи лесные, да сам леший за водицей захаживали. И было про тот колодец множество слухов всяких. Кто-то говорил, будто по ночам там шёпот можно могильный услышать, кто-то, что вылазит оттуда на Ивана Купалу девица с волосами чёрными, длинными, да парней деревенских с собой утаскивает. А ещё местные шептались, будто судьбу свою узнать можно, в тёмную воду того колодца глянув. Да вот только долго смотреть нельзя – забудешься и духи речные тебя на дно утянут, будешь там вместе с русалками да утопцами жить. И была у нас в деревне девица одна, что Катериной звали. Любила она юношу одного всем сердцем, как и тот её. Хотели уже было свадьбу сыграть, да вот только парня на фронт забрали — война тогда в самом разгаре была, вот и до нашей деревеньки докатилась. Долго же Катька себе места найти не могла, всё думала ходила, вернётся домой суженый, али нет. И дёрнул чёрт её пойти к колодцу этому треклятому. Пришла девица к опушке лесной под самую ночь. Села она значит у колодца, голову свесила через кладку и сидит, смотрит. Воды в нём полным-полно, руку опусти и достанешь. Но тёмная она такая была, что аж звёзды в ночном небе отражались. Сидела Катька там, сидела, как вдруг видит в воде отражение замерцало — смотрит, а там вместо головы её да звёзд суженый по деревне идёт, в форме военной, на груди медали наградные. Как только увидела она это, сразу ум к ней вернулся. Испугалась страшно, закричала, да и рванула к деревне что есть мочи. Вот только забыла девка, что ежели в колодце будущее своё увидишь, надобно плату оставить – гребешок, али зеркальце, в общем, вещь не дорогую, но значимую. Сидела она тогда всю ночь, да глаза сомкнуть не могла – всё ей чудища под окнами мерещились, завывали страшно, к себе на дно колодца звали. А через недельку и служивый её объявился. Как полагается, весь в медалях, при параде, а за спиной мешок, трофеями набитый. Та к нему на шею сразу бросилась, давай расцеловывать, обнимать. Посидели они, отпраздновали возвращение, да и рассказала Катька ему про колодец всё. Мол, что вот уже неделю как к ней черти всякие ходят и ни молитва, ни крест чудотворный от них не спасает. Посидел, подумал солдат, да и отправился к бабке моей знахарке. Та ему про обычай древний и рассказала. Про то, что невеста его мир загробный потревожила и теперь так просто не отделается, духи, мол, не успокоятся, пока кого-нибудь к себе на дно не утянут. Ничего не сказал солдат Катьке тогда, только под ночь собрался и к колодцу пошёл. Девка как увидела, что суженого нет, так сразу разрыдалась, к бабке моей побежала помощи просить. Да вот только та отказала – решение это его было и ему теперь за него отвечать. Что, думаешь, черти солдата вместо Катьки на дно утащили? Как бы не так. Тот как только к месту пришёл, так мешок с плеча снял, тот самый, с которым с войны вернулся, да гранату оттуда достал и в колодец бросил. Взрыв был тогда страшный, вся округа слышала. И вернулся служивый цел целёхонек, через пару дней свадьбу с Катькой сыграл. А с колодца того водица с тех пор ушла – стоит пустой и по сей день, лишь тина болотная на дне виднеется, да лягушки квакают.

Но не всегда подобные истории хорошо заканчиваются. Ибо, помяни моё слово, не стоит заигрывать с тем, чего не понимаешь. А мир иной, тот, что Навью зовётся, человеку понимать и не положено. По своему опыту знаю...

Произошла эта история лет эдак двадцать назад. Был у меня тогда один друг, Гришка беспалый. Прозвище он такое получил за то, что как-то раз по пьяни дрова пошёл рубить, да и остался без безымянного пальца на левой руке. И был он очень жаден до денег. Всё мелочёвку всякую в дом тащил, да продать потом пытался. Что остальные люди выкидывали или просто так отдавали, он бережно хранил в своём сарае, доверху забивая того всякой рухлядью. Главной Гришкиной мечтой было уехать из деревни в большой город, стать, как он любил говорить, "человеком уважаемым". И вот как-то раз вычитал он в какой-то книжонке, что для того чтоб быстро разбогатеть, нужно неразменный рубль себе заиметь. Монетку такую, что всегда к тебе вернётся, куда бы ты её не потратил и где бы ни оставил. Не знаю уж, откуда узнал Гришка про ритуал нужный, из той же книжки, аль подсказал кто, да вот только загорелся он идеей этой, мама не горюй – купил гуся для обмена с нечистыми, выкопал яму, где его нужно было его без головы да с потрохами запечь и стал полнолуния ждать. Подношение по законам колдовским нужно было черту отдать, который за него рубль и предложит. Как Гришка мне потом рассказывал, только луна на небе показалась, стал он делать всё как положено – гуся взял, на перекрёсток вышел и стал ждать. Говорил, стоит, ждёт, а самому боязно как-то, неуютно. Хотел было плюнуть, да домой пойти, как вдруг видит, знакомый мимо проходит. Окликнул он его, поздоровался, а тот словно бы в лице переменился. Улыбается так странно и за гуся двадцать рублей предлагает. Ну, Гришка на знакомого так недоверчиво посмотрел и тут видит – лицо похожее, да вот только глаза чёрные, будто вместо них два провала бездонных. Ничего он ему не ответил и стал ждать черта с неразменным рублём. Стоит значит, ждёт на перекрёстке, как вдруг видит, идёт к нему мужик в одеждах старинных, украшенных богато. В камзоле обшитом, шапке меховой с перьями торчащими. Достаёт из-за плеча мешок, а тот доверху набит цацками всякими, да монетами золотыми. Говорит мол, вот тебе, за гуся. По правилам всем отказать нечистому надобно было, да продолжить черта с рублём ждать, только чего уж там. Жадный был Гришка, это его и погубило. Отдал он гуся мужику, да довольный с мешком золота домой пошёл. Поначалу жизнь его действительно наладилась – купил себе одежды импортной, магнитофон. Дом отгрохал в три этажа, дескать, когда в город переедет, вместо дачи будет. Потом в область поехал с деньгами и пропал. Вернулся спустя пару дней мокрый, побитый, весь в обносках. Говорит, только из деревни вышел, так его какие-то негодяи избили да ограбили, еле домой вернулся. Я сразу подумал, что кто-то из нашенских постарался - Гришка ж не только жадный был, но и хвастливый до жути. Да вот только понял потом, что вряд ли – деньги украли, а в деревне никто богаче жить не стал. Потом дом Гришкин раза три горел, скотина дохла. Остатки денег, что припрятать удалось, пропали – замок кто-то на сарае сбил, да и вынес всё подчистую, даже часть хлама Гришкиного прибрал. С тех пор стал беспалый собственной тени бояться. Не знал я тогда даже, чем ему помочь – бабка вот уже как лет десять преставилась, а я в делах потусторонних не очень силён был. Ходил он ещё месяца три как неприкаянный – исхудал, побледнел. Говорил, будто по ночам к нему черти приходят и спать не дают. Руки мне свои показывал, в укусах все. Синяки на них были большущие, как сейчас помню, следы от зубов. Да вот только кожа вся целая, ни царапинки. Будто бы изнутри кусал кто-то. Соседи шептались, что кричал он во сне часто и по дому носился как угорелый. А потом вдруг пропал. Ходил я к нему с мужиками, да вот только ни нашли мы никого – посуда на столе стоит, будто был здесь кто-то недавно, печь затоплена. Но пусто в доме и всё тут. А соседи всё продолжали жаловаться, что крики по ночам страшные из дома слышат. Ну и решил я тогда ещё раз к нему наведаться, авось найду чего. Перешагнул через порог и вдруг чувствую – смрад лёгкий такой повсюду расходится, да у спальни усиливается. Ну, я внутрь зашёл и вдруг вижу, из-под кровати лужица такая неприметная выглядывает. Ещё диву дал, как же с первого раза то не заметил. Отодвинул кровать, а там...

В общем, долго мы потом с мужиками не могли понять, что ж такое мне довелось найти. Это было маленькое, иссохшее тело уродливого старика, будто бы много лет пролежавшее в каком-нибудь подвале. Сначала мы даже и не поверили, что это и есть Гришка то – уж больно та высохшая мумия на человека не была похожа. Да вот только смотрю – у мертвеца пальца на левой руке нет, как и друга моего.

Схоронить его пытались, да только без толку – через пару дней кто-то могилу разрыл, а тело забрал. Мужики подумали, да и решили крест тоже убрать, от греха подальше. Противился я поначалу сильно, но потом смирился – что же мне, против всей деревни в одиночку то идти? С тех пор дом пустует, хоть и хоромы знатные. Много кто пытался туда заселиться, да только все сбегали вскоре. Говорили, будто по ночам из спальни Гришкиной крики жуткие, да стенания доносятся. Мучают его душу черти, до сих пор отпустить не могут.

И такое быва... Ну-ка стой! Нет, этой дорогой не пойдём. Почему? Почему, почему, надо так и всё тут. Треск слышал, будто дерево сухое переломали? Нельзя идти туда, по крайней мере, не сейчас. Ох, ну всё тебе рассказывай. Ладно, только на меня потом не пеняй, что по ночам спать не сможешь...

Часть 2 - Байки старого лесника (2/2)

Мне всегда снились очень яркие и реалистичные сны. С самого детства я обладал бурным воображением, из-за чего мои родители, за что я им очень благодарен, ещё в раннем возрасте отдали меня в художественную школу. Хоть и будучи бедными рабочими из небольшого городка на юге Миссури, в вопросах образования они старались дать мне лишь самое лучшее.

Окончив хороший колледж по специальности финансиста, я смог получить дожность клерка в фирме с банальным названием "Уилберг и сыновья". Выплачиваемое там жалование позволяло мне арендовать приличную квартиру на Холлоу-стрит и жить достаточно припеваючи по меркам нашего захудалого городка. Но, несмотря на это, я чувствовал себя словно бы не в своей тарелке. Любовь к живописи, сохранившаяся у меня с ранних лет, периодически давала о себе знать, подбивая бросить ненавистную работу и стать известным художником. Да вот только картины мои получались весьма посредственными. Нет, в них соблюдались пропорции, была красота линий и даже прослеживался какой-никакой стиль. Но изображённые на них пейзажи все как один были похожи на другие известные произведения — смотря на мои полотна, любой человек непременно ловил себя на мысли, что уже где-то видел подобное раньше, но не мог вспомнить, где именно. Один из моих друзей даже в шутку предложил мне создать "выставку дежавю" однако я подобного юмора не оценил. Отчаявшись, я даже стал ходить к одному хорошему психологу, который, для успокоения разума, посоветовал мне экспериментальную практику, включавшую в себя осознанные сновидения. Суть её состояла в том, что при просмотре определённых картинок и ярком представлении оных в своей голове, можно было добиться контроля над собственными снами и даже получить доступ к чертогам подсознания. По началу я отнесся к подобному с большой долей скепсиса, но вскоре всё-таки смог добиться некоторых результатов. Уже через пару недель мне удалось представить зелёное поле, по которому я ходил совершенно свободно, не подчиняясь никакому сценарию или паттерну, обычно присущему снам.

Постепенно, я стал пробовать воплотить всё более сложные места. Заснеженные Альпы, оживлённые улицы Нью-Йорка, жаркие африканские саванны – в своих снах я мог посетить их все, даже не вставая с кровати. Но, однажды, во время своих экспериментов я сумел попасть в такое место, которого не видел ни на одной картине или фотографии. Это был красивый осенний лес, простиравшийся во все стороны покуда хватало взгляда. Я стоял посреди него совершенно нагой, но совершенно не ощущал никакого стыда - почему-то я понимал, что в этом месте нет и не может быть ни одного живого человека.

По пробуждению на меня тут же напало вдохновение. Впервые за многое время, взяв в руки кисть, я быстро сделал пару простых набросков. Даже в незавершённом состоянии они нравились мне гораздо больше всех моих предыдущих картин вместе взятых и я твёрдо решил во что бы то ни стало снова посетить в своих снах этот странный, но в то же время завораживающий лес.

Главной проблемой стало то, что каждый раз, засыпая, я "воплощался" на одной и той же поляне посреди бескрайнего леса. Все мои попытки продвинуться вглубь, заканчивались тем, что я просыпался ранним утром от звенящей трели работавшего будильника, уведомлявшего меня о том, что мистер Уилберг в очередной раз ждёт момента, чтобы влепить мне ещё несколько штрафов за пару вопиющих, но крайне несущественных рабочих мелочей.

Я стал думать над тем, каким же образом мне продлить свой ночной сон. Взяв на работе отгул, я закупился снотворными и хорошим количеством первоклассного хереса, от которого мог долго спать как убитый. Когда у меня появилось больше времени, я стал организовывать так называемые "экспедиции" внутрь этого загадочного мира, названного мною не иначе как "Сад". Сначала я решил идти на юг до тех пор, пока не найду что-нибудь интересное. По пути мне так и не удалось встретить ни одного животного или даже самого крохотного насекомого. Лес молчал, застыл без движения, лишённый всякой жизни – даже ветер не колыхал деревья, отчего листья на них падали неохотно и то только лишь когда ветви, их державшие, уже не могли справляться со взваленной на них ношей.

Кстати о деревьях.

При помощи справочника мне удалось определить, что они представляли собой перемежающиеся между собой фиговое дерево, однако же, лишённое всяких плодов, и обыкновенную ель. Что странно, всегда зелёные иголки последней имели в этом мире желтоватый, практически оранжевый окрас, будто бы готовые в любой момент осыпаться на землю.

Чем дальше я шёл на юг, тем меньше у меня становилось надежды на то, что я смогу отыскать там что-то отличное от бесконечного лесного массива. Это продолжалось до тех пор, пока я не набрёл на "пустыню". Я не просто так поместил это слово в скобки, ибо у обычного человека при его упоминании в голове сразу всплывают огромные песчаные барханы, по которым движутся длинные караваны, снедаемые жарким зноем и обжигающе горячими ветрами. То, что находилось передо мной в тот момент не было похоже на эту картину. Это было огромное, простиравшееся до самого горизонта, идеально ровное песчаное плато, сливавшееся в единое полотно бледно-жёлтого цвета. Как только я ступил на песок, меня тут же одолело странное чувство. Будто бы я вдруг оказался не в собственном сне, а действительно отправился на прогулку по этой так называемой "пустыне". Чувства, до этого притуплённые или вовсе отсутствовавшие, стали возникать одно за другим. Я вдруг всем телом ощутил царивший в том месте неприятный, пробирающий до костей холод, почувствовал лёгкую боль от того, что ступал босыми ногами по неоднородному песку, даже голод, до этого не свойственный ни одному из моих снов, стал неожиданно давать о себе знать. Всё это было настолько неестественно, что я на несколько секунд замер, пытаясь понять, снится ли мне происходящее или я в бессознательном состоянии умудрился выйти из дома и забрести настолько далеко, что всё вокруг стало казаться мне чуждым и непривычным. Пересилив свой страх, я сделал ещё несколько шагов по холодному песку, как вдруг ощутил жгучую боль и тут же проснулся.

Сразу по пробуждению, я стал как заворожённый писать картины одну за другой, складывая их в кладовой целыми штабелями. На следующий день, когда я представил их нескольким своим знакомым, они были в полнейшем восторге. Раскупив целую партию меньше чем за сутки, они требовали ещё и ещё, да с таким рвением, которому мог позавидовать любой знаменитый художник.

Тогда я предпринял попытку ещё немного продлить свои сновидения. Закупившись кое-каким рецептурным лекарством у знакомого врача, я по несколько дней мог проводить во сне, полностью погружённый в исследование так называемого "сада". О работе уже думать не приходилось – написание картин позволяло оплачивать все необходимые расходы. Более того, по моим прикидкам, уже через несколько месяцев подобной жизни я бы мог начать откладывать деньги, чтобы в один момент наконец-то переехать в Сан-Франциско. Эта мысль настолько будоражила мой разум, что я, окрылённый ею, позабыл про всякие меры предосторожности.

Оглядываясь назад, я понимаю, что именно в этот момент мне стоило повернуть назад и закончить свои так называемые "эксперименты". Однако открывшиеся возможности, понимание того, что мне удалось отыскать нечто большее, чем просто очередной сон, будоражили сознание, заставляя двигаться дальше.

Возможно, это стало главной ошибкой в моей жизни.

В этот раз, оказавшись в саду, я стал идти на север, в надежде найти что-то стоящее, то, что я смогу запечатлеть на одной из своих картин. Каково же было моё удивление, когда из-за кроны фигового дерева я увидел огромный замок, целиком и полностью состоявший из цельного куска мрамора. Его архитектурный стиль не был похож ни на один из тех, которые мне приходилось видеть прежде – завораживающая смесь из античных скульптур, вычурного барокко и лёгких ноток брутализма приковывала глаз, служа прекрасным источником вдохновения для будущих картин.

Постепенно, почитателей моих полотен становилось всё больше и больше. Одно агентство даже предложило мне постоянную работу с приличным жалованием, но я наотрез отказался - их главным условием был чёткий рабочий график, а в своей нынешней ситуации позволить себе подобной роскоши я не мог.

В своих попытках найти вдохновение, я стал постепенно продвигаться всё дальше на север. То, что я прежде принял за новое чудо света, меркло по сравнению с тем, что скрывалось впереди. Гигантские, невозможные сооружения, сиявшие под закатным солнцем, словно огранённые алмазы то тут, то там выныривали из простиравшегося покуда хватало взгляда леса. Пустующие цитадели, замки, целые города раскинулись на многие километры вокруг. В их неповторимом стиле ярко читалось одно – торжество человека. Все статуи, найденные мною в этих покинутых руинах, изображали людей. Даже несмотря на однородность камня, мне казалось, что они вот-вот готовы были сойти с пьедесталов и словно ангелы предстать предо мной во всей своей неповторимой красе.

Не знаю, сколько бы это могло продолжаться, если бы я не нашёл нечто необычное.

Прогуливая по очередной улице, я вдруг увидел перед собой то, что, как мне показалось, походило на гигантский акведук, размер которого был сопоставим с таковым у небольшого городка по типу Ньюпорта или Теллерайда. В самом центре его располагались четыре огромных мраморных колонны, каждая высотой с Вулворт-билдинг, прямо из-под которых во все стороны тянулись широкие каналы, доверху заполненные кристально чистой водой. Я был так заворожён этой картиной, что не сразу заметил... Это. Оно было похоже на червя. Огромного, пульсировавшего, беспорядочно извивавшегося гада, что обвивал собой одну из колонн и, будто бы принюхиваясь, поднимал свою "пасть" к небу, выдыхая при этом густой едкий дым. Что самое главное, я его даже не видел, а буквально чувствовал всем своим телом. Ощущал исходивший от твари смрад, дрожал в такт колебаниям земли от движений столь массивного существа, слегка подрагивал в такт царившим в воздухе пульсациям. Глаза мои при этом продолжали видеть лишь чудесный пейзаж, состоявший из огромного мраморного акведука и перемежаемых густым лесом пустынных руин. Когда это "нечто" вдруг замерло, а затем стало медленно, почти осторожно ползти в мою сторону, я побежал. Я бежал так быстро, что не замечал, как ветви деревьев хлестали меня по лицу, оставляя глубокие кровоточащие раны, как ноги стирались в кровь об осколки гранита и острые камни. Последнее из строений скрылось за моей спиной, но я всё продолжал бежать. Когда впереди, наконец, показались очертания бесконечной пустыни, я рванул вперёд в отчаянной попытке выбраться из этого кошмара.

Только лишь ступив на песок, я вдруг споткнулся и на большой скорости рухнул наземь, ощутив при этом резкую боль в коленях. Во время попытки подняться, моя рука упёрлась во что-то твёрдое. Став медленно разгребать песок, я неожиданно для самого себя вскрикнул, отпрянув назад. Под его тонким слоем скрывались белые, будто бы аккуратно сложенные незримой рукой кости. Я тут же понял, что то, что изначально было принято мной за пустыню было колоссальным захоронением. Тысячи, может быть даже сотни тысяч костей были покрыты тонким слоем жёлтой блестящей пыли, ложно принятой мной за песок. Но, что самое ужасное, их положение не было хаотичным. Они образовывали какие-то странные, причудливые узоры. Кости были аккуратно выложены в некое подобие фрактальных изображений, беспорядочно расширявшихся и сходившихся в самих себя. Как заворожённый я стал всматриваться в них, как вдруг почувствовал движение чего-то большого за своей спиной. Когда я обернулся, то не увидел ничего, кроме видневшихся вдалеке крон деревьев, однако тут же ощутил жгучую боль, заставившую меня проснуться в холодном поту.

С тех самых пор всё пошло наперекосяк.

Пользовавшиеся до этого небывалой популярностью картины стали получаться блеклыми и по меньшей мере вторичными. Денег становилось всё меньше, а долги, в отсутствие постоянной работы, только продолжали расти. Но ни это беспокоило меня больше всего. Каждый раз, погружаясь в сон, я снова оказывался в этом саду, только на этот раз не мог пошевелить ни одним мускулом своего тела. Я чувствовал, как нечто большое сжимало меня в своих объятьях. Оно шептало странные слова на языке, что я не понимал, пело песни, мелодий которых я никогда не слышал. Его голос, раздававшийся словно бы отовсюду, сводил с ума. Самое ужасное, что я никак не мог проснуться - мне приходилось часами терпеть эти пытки, пока я, окончательно не лишавшись сил, терял сознание, просыпаясь в своей кровати в ещё более уставшем состоянии, чем был до погружения в сон.

Сейчас я не сплю вот уже третьи сутки. То нечто, терзавшее мой разум каждую ночь, окончательно сломало меня. С каждым разом я всё больше теряюсь, не понимая, что есть сон, а что явь. Буквально вчера я понял, что больше не ощущаю боли - она пропала вместе с чувством холода, голода и даже потребности в дыхании. Но во сне, в том самом саду эти чувства наоборот обострились. Каждым сантиметром своего тела я ощущал, как существо обвивало меня холодными, склизкими кольцами, а я не мог даже пошевельнуться.

В последнее время, в отсутствие нормального сна, я всё чаще стал размышлять над тем, с чем же именно мне пришлось столкнуться в своих снах и пришёл к неутешительным выводам, от озвучивания которых я решил воздержаться, ибо это могло бы привести к тому, что кто-нибудь из моих читателей в своём безрассудстве решил бы повторить эксперимент, обрекая себя, и даже, возможно, всё человечество на верную гибель. Как бы то ни было, я чувствую, что мне осталось не долго. Это нечто всё сильнее просачивается в мой разум - уже и наяву я слышу его странные песни и тихий, ужасающий шёпот. Рядом со мной лежит заряженный ремингтон, который я готов применить в любой момент. Дописывая эти строки, я чувствую, как начинаю засыпать. Веки медленно смыкаются и лишь большим усилием воли я продолжаю оставаться в сознании, чтобы запечатлеть свою историю на страницах дневника. Мне ужасно страшно, но выбор уже сделан. Я не дам этой твари проникнуть в наш мир.

И да поможет мне Бог.