Oskanov

Двумя годами ранее. Санкт-Петербург

Экономка взглянула на пришедшего посетителя: одежда была на нём приличная, вид – опрятный, статная фигура и приятное лицо. Да и возраст его не подходил для студента. Не обнаружив ничего её смущавшего, она спросила:

– Что вам угодно, сударь?

– Я бы хотел увидеть профессора. В университете мне дали его адрес. Могу я с ним встретиться?

– Как о вас доложить?

Визитёр извлёк из кармана визитную карточку и протянул женщине:

– Вот, пожалуйста.

На карточке значилось: «Никон Архипович Суздалев, путешественник». Экономка перевела взгляд на господина, стоявшего перед ней, и ответила:

– Извольте подождать тут, сударь. Я доложу.

Через пять минут Илья Петрович Иванов встречал гостя в комнате, которая была идеальным хрестоматийным образцом профессорского кабинета: практически все её стены занимали шкафы с фолиантами научных трудов на разных языках, свободные от мебели участки стен были украшены дипломами. На небольшой этажерке имелось подобие кунсткамеры с различными диковинками, видимо, найденными учёным либо подаренными ему коллегами. Илья Петрович был палеонтологом и, как и полагается настоящему палеонтологу, страстным коллекционером древних окаменелостей. Полноту картины дополняли массивный старинный стол, заваленный какими-то рукописями и черновиками, и три таких же старинных одинаковых кресла: одно – для хозяина, два – для его посетителей.

Илья Петрович усадил гостя на одно из кресел, а сам уселся напротив, на второе, проигнорировав своё, стоящее за столом. Он с любопытством посмотрел на путешественника и нарушил молчание:

– Итак, Никон Архипович, чем обязан?

Суздалев вздохнул, задумчиво улыбнулся и ответил:

– Видите ли, Илья Петрович, я пришёл к вам по вопросу довольно непростому и деликатному одновременно. У меня необычный род деятельности: я – путешественник.

– Ну, полно, кто же не знает вас в среде просвещённых людей? Как же, с большим интересом читал ваши дневники из последней экспедиции. Нахожу их весьма занятными.

Суздалеву была приятна похвала профессора и даже немного смутила его. Перед ним сидел известный учёный, и Никон Архипович и представить себе не мог, что его скромные труды служат не только развлечением для праздного дворянства, но и находят своих читателей в высших сферах научной элиты.

Иванов меж тем продолжил:

– Вам требуется консультация по какому-то вопросу, относящемуся к палеонтологии?

– В том-то и дело, что нет.

Брови профессора от удивления приподнялись, а его гость виновато развёл руками.

– Если честно, мне были нужны не вы, а ваш друг, ныне, увы, покойный. Но, так как с ним я пообщаться не имел возможности и чести, мне посоветовали обратиться к вам, ведь, по словам его коллег на кафедре, именно с вами он был более всего дружен. Я имею в виду Августа Альбертовича.

– А, понимаю. Вам правильно отрекомендовали меня. Август, действительно, был моим другом. – Илья Петрович на несколько мгновений замолчал и продолжил. – Вы пробудили моё любопытство.

– Чем же, позвольте узнать?

– Как известно, профессор Вернер был химиком, и вряд ли вы пришли ко мне с каким-то вопросом о химии. Было бы логично задать его на кафедре, которую вы посетили, его же коллегам. Стало быть, вопрос личного характера, но на биографа вы не похожи. Да и с чего бы путешественнику писать биографию химика?

Суздалев улыбнулся:

– Всё верно. Но, как я уже сказал, вопрос деликатный. И начать стоит, пожалуй, с того, что я представляю интересы наследников промышленника Михаила Николаевича Стужина. Вы слышали о нём?

– Ах, это… – понимающим тоном ответил палеонтолог. – Ну конечно же. Эта тёмная история здорово подкосила Августа. Целый год после возвращения из Сибири он был не в себе. Отмалчивался и не хотел обсуждать поездку.

– Его что-то там напугало?

– И да и нет. – Иванов поджал губы, на его лбу проступили морщины. Он нахмурился.

– Поделитесь со мной? – спросил Суздалев. – Мне будут ценны любые сведения касательно этого дела. Если, конечно, ваш покойный друг не завещал вам хранить его рассказ в тайне, или если вы не думаете, что это как-то повредит его посмертной репутации учёного или человека.

Некоторое время Никон Архипович выжидающе смотрел на Илью Петровича, а тот погрузился в раздумья. Видимо, что-то для себя решив, старый профессор, наконец ответил:

– Пожалуй, я расскажу всё, что знаю. Обстоятельства этой истории и правда туманны и при определённом толковании могут кинуть тень на моего друга. Поэтому я хочу сразу вас уверить: Август Альбертович был человеком порядочным в высшей степени и учёным, который свою добросовестность в научных исследованиях почитал наиглавнейшей ценностью. Попрошу вас держать эти два факта в голове, когда вы услышите мой рассказ.

– Разумеется. – Суздалев кивнул с совершенно серьёзным видом. Илья Петрович, не заметив в собеседнике и намёка на улыбку, продолжил:

– У нас в университете ходили разные пересуды, почему профессор Вернер оставил кафедру химии и решил поехать со Стужиным в Сибирь. Люди злые и недалёкие полагали, что дело в деньгах. Дескать, богатый промышленник ради своей прихоти заманил известного учёного быть советником в личных вопросах, а тот в свою очередь оставил академическую науку ради развлечения и прожектов очередного сумасбродного богатея. Однако скажу вам со всей ответственностью, что эти люди очень далеки от истины. Мой друг был человеком добрым и кротким, и его до глубины души тронула история отца, который готов положить любые средства на здоровье своей дочери. Но это частный мотив. Был и общий. Начинание Стужина имело благородные цели. Безусловно, как отец он в первую очередь хотел вылечить Софью. Кажется, так звали несчастную девочку. Но этим желание Михаила Николаевича не ограничивалось. Он хотел найти способ вылечить всех людей, страдающих душевными недугами. А вы знаете, как ныне обстоят дела в этом вопросе?

– Да, знаю. Я сам врач, – ответил Суздалев. – Хоть и не по этой специальности. Но в целом мне известно, что человечество только-только начинает приоткрывать тайны человеческого мозга, а к разгадке излечения душевнобольных не приблизилось вовсе. Всё, чего мы пока достигли, – смогли лишь описать некоторые болезни, классифицировать их и по возможности обеспечить уход, если средства семей несчастных позволяют это сделать.

– Именно. Но Август не верил в термин «душевнобольные». Да, собственно, он и в душу не очень верил. Его холодный рациональный немецкий взгляд на вещи сформировал у него уверенность, что причина повреждения рассудка в каких-то физиологических изъянах, возможно, связанных с ходом биохимических процессов нашего организма в целом или мозга в отдельности. Когда он услышал от Стужина, что в Сибири есть озеро, вода которого помогает его душевнобольной дочери, он буквально загорелся желанием устроить туда экспедицию. Ведь если он найдёт средство лечения болезней мозга – это будет сенсация! Революция в медицине!

– Вне всякого сомнения, это так, – подтвердил Суздалев, слушавший Илью Петровича очень внимательно и, как показалось профессору, с большим интересом. Поэтому старый учёный воодушевлённо продолжил:

– Стоит ли удивляться его согласию, когда вместо экспедиции Стужин предложил Августу устройство научного стационара, оборудованного по последнему слову современной науки, и возможность проводить исследования на месте, да ещё и имея согласного на опыты пациента.

– А Софья была согласна? Или просто была покорна воле отца?

– Насколько я понял, девочка была больна нетяжело. Точнее не так. У неё случались тяжёлые помутнения рассудка, однако большую часть времени Софья была мила, болезнь свою осознавала и очень хотела от неё избавиться.

– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

– Как я и сказал, Август видел в предложении промышленника не способ сделать себе карьеру или сколотить состояние, а возможность совершить великое открытие на благо всего человечества. Он был из тех исследователей, которые не заботятся регалиями, званиями или богатством. Даже перспектива войти в историю его не волновала. Наука в чистом виде и благо людей. Квинтэссенция гуманизма. Ах, какой был человек! Знали бы вы, как его любили студенты!

Иванов на некоторое время замолк, и было видно, как он сдерживает навернувшиеся на глаза непрошеные слёзы гордости за друга. Он достал платок и промокнул края глаз. Суздалев деликатно молчал, ожидая, когда палеонтолог справится со своими эмоциями. Тот несколько раз глубоко вздохнул и продолжил:

– Август договорился, что покинет кафедру на время. Неопределённое, впрочем. Но его авторитет был настолько велик, что его уверили, что он сможет вернуться к своим лекциям в любое удобное для него время. Потом, когда всё было подготовлено к его работе в Ирие, он с Михаилом Николаевичем отправился в Сибирь. Я долгое время не получал от него вестей. Понятное дело, жили они в уединённом месте, без постоянной связи с ближайшим городом. Да и зная моего друга, предположу, что он просто увлёкся работой и по рассеянности забывал мне писать.

– А когда вы в следующий раз увиделись с другом? – поинтересовался Суздалев.

– Это случилось примерно через полгода после его отъезда. Он приехал ко мне в один из выходных. Я поразился, увидев, как изменился Август. Он осунулся, постарел, вид имел неопрятный, будто забывал следить за своей внешностью. Но это не главное. Более всего меня поразила его подавленность. Я начал расспрашивать его о поездке и об исследованиях. Но он отвечал без интереса, привычного, когда он говорит о работе. Вид он имел угрюмый. Было видно, что его что-то тревожит и мучает. Ему хотелось кому-то открыться, но то, что он хотел рассказать, похоже, пугало его самого.

– Он рассказал вам, что приключилось в Ирие?

– Да, позже, когда он немного оправился от пережитого потрясения. Рассказ его, впрочем, не проливает свет на судьбу усадьбы, так как некоторые события он объяснить затрудняется, а некоторые мои вопросы остались без ответов, или ответы были сформулированы туманно, что не свойственно той ясной и чёткой манере Августа изъясняться, к которой так привыкли все люди, его знавшие.

– Насколько мне известно, Стужин и профессор благополучно добрались до Ирия. И некоторое время дела в усадьбе шли хорошо.

– Именно так. Август рассказал, что разместились они с удобством, место было живописным, а его исследования свойств воды из озера мало-помалу продвигались. Софье действительно становилось лучше. И в первое время он не мог понять почему, испытывая свойства воды и ставя различные опыты. В какой-то момент ему показалось, что он нашёл ниточку, которая, возможно, приведёт его к выходу из лабиринта этой научной загадки, но… – Илья Петрович неожиданно умолк и погрузился в себя.

– Но… – подбодрил его Суздалев, который настолько увлёкся историей, что хотел быстрее услышать её продолжение.

– Вы знаете, он сам толком не мог сформулировать, что произошло потом. Всё началось с каких-то мелких происшествий. Потом пропал любимый пёс Софьи. Потом появились какие-то странные фигурки из веток на берегу озера. Но это всё были незначительные события, пока не начали пропадать и умирать люди.

– А как они умирали? – не удержался от вопроса Суздалев.

– По-разному. Кто-то от несчастного случая, кто-то от неизвестной болезни, а кто-то и вовсе пропал. Но дальше случилось и вовсе непредвиденное – вода в озере начала меняться.

– Она перестала помогать Софье?

– В тот-то и дело, что нет. Софье становилось лучше, хотя анализы показывали существенное изменение состава. Я не очень понимаю в тонкостях химии, но Август говорил, что сделанные им прежде выводы оказались неверными. Если бы его первоначальная гипотеза подтвердилась, то Софье, очевидно, должно было становиться хуже, и она ни под каким видом не должна была пить воду из изменившегося озера. Но новый состав воды оказывал даже более сильный положительный эффект на здоровье девочки.

– Любопытно. Но почему же профессор Вернер вернулся?

– Это самая необъяснимая часть его истории. Он рассказал, что перемены начали происходить и с Михаилом Николаевичем. Он стал подозрителен и резок с дочкой. Временами куда-то пропадал. Несколько раз между ним и Софьей происходили ссоры. Что до того момента считалось немыслимым для всех, кто знал Стужиных. Ведь его любовь к дочке была притчей во языцех. Промышленник так обожал девочку и так потакал ей во всём, что было трудно представить, чтобы он не то что гневался, но даже голос на неё повысил. В какой-то момент он объявил профессору, чтобы тот прекратил давать Софье воду до окончания исследований. Август возражал и говорил, что видит положительный эффект, но Михаил Николаевич был категоричен и не желал слушать доводы моего друга.

– Это Стужин выслал его из Ирия?

– Выслал – не вполне подходящее слово, и сейчас вы поймёте почему. Август имел характер мягкий и первое время послушал Стужина. Но мой друг стал замечать, что состояние Софьи ухудшается. Он несколько раз заговаривал с Михаилом Николаевичем о том, что для девочки было бы хорошо возобновить приём воды, но тот оставался непреклонен. Дело дошло до того, что промышленник после одного из таких споров заявил, что если Август Альбертович соизволит ещё раз поднять этот вопрос, то он готов компенсировать ему все издержки и отправить обратно в Санкт-Петербург, а исследования свернуть. Как я и говорил, мой друг был гуманистом и мечтал, что сделает важное для человечества открытие, поэтому долгое время колебался, не смея перечить Стужину, ради продолжения своих научных изысканий.

– Но в какой-то момент что-то толкнуло его на решающий конфликт?

– Именно так. Дело было в Софье. Как я и упомянул в начале, большую часть времени она была прелестным ребёнком, и что самое важное – осознавала свою болезнь и хотела излечиться. После запрета отца она несколько раз приходила к Августу, упрашивая его дать ей воду. Поначалу мой друг отказывал ей, ссылаясь на распоряжение Михаила Николаевича и советуя объясниться с отцом, чтобы уговорить его продолжать лечение. Но девочке становилось всё хуже, приступы безумия стали сильнее и всё чаще имели над ней власть. После одного из них она снова пришла к Августу, умоляя дать ей воду. Она пообещала ему, что найдёт способ покончить собой, если он ей откажет.

– А почему она сама не набирала воду из озера и не пила?

– Ах, да… совсем забыл упомянуть! Память уже не та, – пожаловался Илья Петрович, – подводит временами. Последние две недели до этого, так сказать, ультиматума Софьи, Стужин велел не выпускать её из дома в его отсутствие и запирал её в комнате на ночь.

– Но, я так понимаю, профессор ослушался Михаила Николаевича?

– Верно. Он начал тайно давать воду девочке, и та снова стала поправляться. Её душевное здоровье начало крепнуть. День ото дня ей становилось лучше. И Август рассудил, что ничего дурного он не делает. Более того, он был уверен, что поступает правильно, а распоряжение Стужина считал ошибкой. Так или иначе, Софья раз в день приходила к нему в лабораторию получить порцию воды. За одним из таких визитов их и застал Стужин.

– Это и послужило причиной возвращения профессора в Санкт-Петербург?

– Нет, тогда всё обошлось, но, как признался мне Август, он в первый раз испугался всерьёз. И за себя, и за девочку. Вначале он попытался спорить, приводить свои аргументы, но промышленник и слышать ничего не хотел. Тогда мой друг попросил объяснить причины, по которой Софье отказывают в лечении. Но Стужин лишь ответил, что это личное семейное дело, и следующее ослушание его прямого наказа в отношении дочки может привести к роковым последствиям. Сказано это было таким тоном, что Августу стало не по себе. И он на время снова перестал давать девочке воду. А Софью Стужин стал опекать ещё сильнее.

– Довольно странно, – заметил Суздалев. – По словам людей его знавших, промышленник имел репутацию человека рассудительного, спокойного и безмерно любящего свою единственную дочь. Что же могло его так изменить?

– Как я уже упоминал, в Ирии стали умирать и пропадать люди. Возможно, Стужин что-то знал или догадывался о причинах их несчастий. Возможно, произвёл собственное расследование. Трудно сказать. Август был так увлечён своей работой, что считал происшествия несчастными случаями, не вдаваясь в подробности и обстоятельства смертей, полагая это делом властей и хозяина. В конце концов, ведь убийств как таковых не было. А пропажа человека в тайге – дело хоть и трагическое, но не такое уж и невероятное.

– Неужели он не заметил, как Ирий стремительно обезлюдел?

– Конечно, заметил. Но Стужин его успокоил и сказал, что ничего страшного в этом нет, что в город послана весть, и вскоре прибудут новые поселенцы, а среди них и доктор, который будет тщательно следить за здоровьем всех обитателей усадьбы.

– Что же тогда послужило причиной отъезда профессора?

– Софья, конечно же. Последние несколько ночей её мучили приступы. Она кричала и стучала в запертую дверь, попеременно требуя и прося, чтобы её выпустили. В последнюю ночь мольбы о помощи были так неистовы и отчаянны, что Август не выдержал и пошёл в лабораторию, где он набрал для девочки воды. Он уже подошёл к её спальне и полный решимости собрался взломать дверь, когда чуть не лишился чувств в тот момент, когда пуля вошла в дверной наличник прямо над его ухом. В коридоре стоял Стужин с револьвером в руке. И хотя он не кричал и не буйствовал, тон его не оставил сомнений: если мой друг не подчинится ему – его ждёт верная смерть. В тот момент в Ирие оставались только он и Стужины. Михаил Николаевич дал Августу несколько минут собраться и потребовал покинуть усадьбу немедленно. Он был так одержим этим решением, что даже позволил моему другу забрать последнюю лошадь.

«Август Альбертович, – произнёс промышленник, – к моему великому сожалению, пути наши сейчас расходятся. Я не могу объяснить вам всех причин моего решения. Да вы, скорее всего, в них не поверите. Возможно, нам будет суждено ещё встретиться. И если мне удастся решить возникшие тут трудности, я обязательно извещу вас, а скорее, даже появлюсь лично с самыми подробными объяснениями для вашего суда о правильности моих поступков. Возможно, даже мне получится снова убедить вас вернуться и продолжить исследования, ведь мы оба понимаем, какую важность они имеют. Возможно, всё так и будет. Но сейчас я вынужден потребовать от вас покинуть Ирий немедленно. Софья остаётся со мной. Это наше семейное дело. Собирайте личные вещи, забирайте последнюю лошадь и бегите отсюда так быстро, как только можете. Если вы решите остаться, я не гарантирую, что это утро вам посчастливится встретить живым».

– Так описал мне причину своего отъезда Август, – продолжил Илья Петрович. – Он впопыхах собрал вещи, всё самое необходимое, помещавшееся в дорожную сумку. А когда вышел к конюшне, ему навстречу шёл Стужин, придерживая под уздцы осёдланную лошадь. Он помог моему другу усесться в седло, приторочил его сумку и с какой-то торжественной грустью произнёс: «Храни вас Бог, профессор». И добавил со странной усмешкой: – «Впрочем, я сильно сомневаюсь, что Бог в этих местах бывал. Здесь правят другие, не знающие нашего Бога силы». Мой друг хотел было ещё раз попытаться уговорить Михаила Николаевича оставить его в усадьбе, чтобы помочь Софье, но лицо того сделалось какой-то неживой маской, он странно посмотрел на Августа, поднял руку с револьвером и взвёл курок, давая понять, куда может привести дальнейший спор.

– Невероятная история, – задумчиво проговорил Суздалев. – Насколько я понимаю, Август Альбертович был последним человеком, который видел Стужина. Интересно, если бы Михаил Николаевич появился в Санкт-Петербурге, профессор согласился бы вернуться в Ирий к своей работе?

– Строго говоря, – заметил Илья Петрович, – последним человеком, который видел Стужина, была, вероятнее всего, его дочь. Ведь, полагаю, после того как мой друг уехал, Михаил Николаевич вернулся к ней в дом. А что касается вашего вопроса, то да, думаю, вернулся бы. И в первую очередь из-за Софьи. Ах, если бы вы знали, как его тяготило остаток жизни то обстоятельство, что девочка осталась там, в таёжной глуши, наедине с отцом, отрицающим всякую ей помощь. Он испытывал какое-то странное чувство вины, что бросил её там. Я много раз пытался переубедить его, что он жертва трагических обстоятельств, что ничего дурного он не сделал, занимался наукой на благо людей, и что Софью он не бросил, а оставил с родным и, как все знают, любящим её отцом. Он соглашался со мной, и согласился бы окончательно, если бы не тот прискорбный факт, что ни Стужин, ни его дочь так не вернулись из Ирия и пропали без вести. «Возможно, – говорил Август, – если бы я сумел убедить Михаила Николаевича оставить меня, всё было бы иначе».

– Возможно, ваш друг и был прав, – произнёс Суздалев. – Но возможно так же и другое. Вместо двух сгинувших людей было бы трое.

– Я тоже это ему говорил. Но это не сильно утешало его.

– Понимаю. А скажите, Илья Петрович, может, всё же вы помните какие-то подробности о том, какие именно исследования проводил профессор и к каким выводам пришёл?

– Он несколько раз пытался объяснять мне. То ли я был не в том настроении, то ли биохимия не тот орешек, который мне по зубам, но я так и не смог вникнуть в суть. Впрочем, кое-что, пожалуй, вам может показаться полезным. Если вы отправитесь в те края и сумеете попасть в Ирий, поищите журнал, в котором Август фиксировал ход своих опытов и личные наблюдения. Он очень сокрушался, что от страха за свою жизнь и, переживая за Софью, совсем забыл о своём долге перед наукой. Журнал остался лежать в лаборатории на его рабочем столе. Вероятно, там вы сможете найти то, что поможет раскрыть тайну, окутавшую мраком судьбу несчастного промышленника и его дочь. И, конечно, коллеги Августа на кафедре будут вам безмерно благодарны, если вы сможете доставить его записи сюда.

– Ничего обещать не могу, – улыбнувшись, сказал Суздалев, – ведь я ещё даже не отправился туда. Могу лишь уверить, что если мне выпадет удача найти журнал покойного профессора, я обязательно постараюсь его привезти, если позволят обстоятельства.

В этот момент в кабинет вошла экономка и пригласила:

– Илья Петрович, ужин готов. Не изволите ли пройти в столовую с гостем?

Профессор повернулся к Суздалеву и, лукаво улыбаясь, сказал:

– Ну что, Никон Архипович, я вас рассказом, надеюсь, развлёк. Не откажите старику в удовольствии, развлеките меня и вы за нашей скромной трапезой. Уж больно соблазнительно услышать о ваших приключениях из первых рук. Вы в одной главе своих дневников писали, что встретили какие-то необычные кости среди пустыни…

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

Суздалев

Волк. Я замер, вглядываясь в зверя. Удивительно, что он вышел вот так, не таясь. Волк смотрел на меня, поводя головой из стороны в сторону. Пасть его была открыта, бока тяжело вздымались и опадали, как после долгого бега.

Рука моя невольно потянулась к ружью, висевшему на плече. Я бросил быстрый взгляд на ближайшие деревья. Пожалуй, успею забраться. Если понадобится, можно пристрелить его, сидя на ветке. Но вдруг обойдётся.

Хищник постоял, ворочая головой, и потрусил ко мне. И было в его движении что-то неестественное. Бег его был небыстрым, прерывистым. Он забирал то влево, то вправо. Хвост был поджат, голова клонилась к земле, и я заметил, как из его пасти срывается на землю слюна. Бешеный!

Только этого ещё не хватало! Один укус, и меня ждёт верная мучительная смерть. Я ринулся к ближайшему дереву. Нижняя ветка росла высоко, но я допрыгнул, подтянулся рывком, и тут она неожиданно обломилась.

Приземление было неудачным: под ногу попался камень, я потерял равновесие и перекувыркнулся через спину. Время шло на секунды. И было уже не до соблюдения осторожности. Ружьё как бы само спрыгнуло с плеча и удобно легло в руки. Глаза моментально нашли цель. Волк сбежал с дороги, нас отделяло шагов двадцать и полоса редких кустов. Не лучшая позиция для стрельбы, но выбирать не приходилось.

Присев на одно колено, я вскинул ружьё, прицелился, задержал дыхание и спустил курок. Прогремел выстрел. Приклад привычно толкнул в плечо. Зверь дёрнулся, коротко взвизгнул, но продолжил свой бег. Промазал. Я чертыхнулся и отбросил оружие на землю. Перезаряжать и целиться времени не было. Выхватив из кобуры наган, я взвёл курок и отступил на шаг, прижавшись к стволу дерева спиной. Десять шагов. Волк проламывался сквозь кусты. Голова с ощеренной пастью вынырнула из поросли. Пять шагов. Выстрел.

Волк будто налетел на невидимое препятствие и неуклюже ткнулся мордой в землю. Попал. Пуля вошла в череп, разворотив его на выходе. Моя взяла. Повезло.

Я перевёл дыхание и подошёл поближе рассмотреть свой трофей. Его левый бок пересекал росчерк ружейной пули, оставившей на шкуре длинную кровоточащую борозду. А ведь мог и с первого раза уложить! Практиковаться тебе нужно, Никон Архипович!

Осознание близости смерти, как всегда, пришло немного запоздало. Как всё же хрупка человеческая жизнь, и как сильно она зависит от случая и удачи. Ещё минуту назад у тебя всё в порядке, жизнь прекрасна, и ты ещё не знаешь, но бешеный волк уже бежит тебе навстречу.

Впрочем, долго подобные мысли держать в голове вредно. Особенно, когда путешествуешь один в тайге. Неуверенность порождает страх, а страх – панику. Верная дорога к смерти.

Я присел, привалившись спиной к дереву, чтобы отдышаться и унять лёгкую дрожь в теле. Я читал несколько лет назад статью поляка Цыбульского из Ягеллонского университета в Кракове, который описывал причину этой дрожи выработкой физиологически активных экстрактов наших надпочечников. Что ж, если верить Цыбульскому, с моими надпочечниками, похоже, всё в порядке.

Передохнув, я поднялся и подобрал ружьё, вложил новый патрон вместо использованного и повесил оружие на плечо. Потом перезарядил наган и вложил его в кобуру. Можно возвращаться.

Я вышел обратно на старую дорогу и зашагал по направлению к Ирию.

Несмотря на то, что инцидент окончился для меня благоприятно, расслабляться было нельзя. Наоборот – бешенство не врождённый порок, а инфекция. И раз есть один заражённый зверь, значит – могут быть и другие.

Конечно, вряд ли эта зараза могла быть причиной гибели Ирия. Вероятность того, что все обитатели были в короткий срок укушены, почти невозможна. Стужин и его люди были опытными, не могли не знать об опасности. К тому же с ними был профессор Вернер. Уж он-то точно знал, что это за напасть, и, вернувшись из усадьбы, сразу бы оповестил об этом власти. Так что версию о бешенстве можно пока не рассматривать.

Я шёл не быстро, немного прихрамывая, так как подвернул ногу при падении, и она давала о себе знать.

Плохо, конечно, что пришлось стрелять. Если в этих местах до сих пор живёт тот, кто погубил Ирий, он наверняка теперь знает о моём присутствии. Да и пропажа двух отрядов авантюристов-мародёров тоже не добавляет оптимизма.

К тому же у меня был рассказ ещё одного очевидца, участника второй вылазки в опустевший Ирий. Конечно, его нельзя было принимать за чистую монету, уж больно ненадёжным был этот человек, но и не принимать в расчет ничего, из рассказанного им, было бы легкомысленно.

Два года я собирал сведения об этом происшествии. Разрозненные фрагменты причудливой мозаики, которая никак не укладывалась у меня в голове в целостную картину. Не хватало каких-то важных частей.

Как раз этим я и собирался заняться по возвращении в усадьбу. Нужно будет изучить комнаты жильцов, подвал и лабораторию профессора. На неё была особая надежда.

Лес расступился, и я вышел на уже знакомый луг перед усадьбой. Здесь ничего не изменилось. Я решил, что исследованием окрестностей, пожалуй, продолжу заниматься завтра, а сегодня осмотрю, насколько позволит время, комнаты особняка. Нога всё ещё побаливала, а долгие прогулки могут и подождать.

За этими мыслями я вдруг понял, что изрядно проголодался и пора было подкрепиться. Как и прошлой ночью, огонь решил не разжигать. Конечно, мои выстрелы были слышны далеко, но кто знает, может быть, источник угрозы (если таковой вообще имелся) находится в противоположной стороне от Ирия?

Звук выстрела слышно версты за три. Но я отошёл от усадьбы примерно на две, стало быть, есть шанс, что моя пальба меня не выдала. Так что лишняя мера предосторожности не помешает, и меня не затруднит провести ещё день без огня. Ночи пока стоят тёплые, да и запас сухого пайка ещё изрядный. Впрочем, дальнейшая разведка покажет, стоит ли таиться и ждут ли меня тут какие-то особые опасности, кроме тех, которые обычны в тайге.

Подойдя к особняку, я осторожно зашёл на крыльцо, достал наган и тихо приоткрыл дверь. Ничего подозрительного. Покрывало пыли, лежащей на полу, всё так же хранило лишь мои следы. После меня тут никого не было.

Перекусить я решил в гостиной, где провёл ночь, мысленно присудив ей роль моего лагеря. Почему-то не хотелось занимать комнаты людей. Пусть и давно заброшенные, они всё же хранят память о своих хозяевах. Глупо, но чувство незваного гостя не покидало меня.

Я подошёл к своим вещам, устроенным на поняге. Жители городов носят вещи в сумках, чемоданах и саквояжах. Но это не годится в путешествии. Руки отсохнут нести. В тайге используют понягу – деревянную рамку с полкой внизу, на которую ставят поклажу. От рамки идут лямки – плечевые и поясные. Сама рамка изогнута по форме спины. Бесценное приспособление, если идёшь в долгий поход. Я представил себя бредущим сквозь чащу с саквояжем и усмехнулся нелепости этой картины.

На поняге покоился мой большой рюкзак из превосходной парусины. Я сам изобрёл его конструкцию, добавив по бокам петли, куда можно было приспособить топорик, небольшую лопату или геологический молоток, в зависимости от цели похода, а сверху клапан, не позволяющий воде заливаться внутрь во время дождя. Ведь сухость вещей и продуктов – чуть ли не самое важное в успехе любого путешествия.

Запустив руку в рюкзак, я извлёк оттуда пару галет, несколько тонких полос сушёного мяса и присел на диван, чтобы насладиться трапезой. Ел не спеша, запивая из фляги маленькими глотками.

После трапезы на свет божий из рюкзака был извлечён мой кисет и трубка. Табак был наилучшего качества, презентованный мне одним из Степанцовых из его личного запаса.

Я взял со стола початую бутылку коньяка и сделал глоток, после чего закурил, прикрыв глаза. Что и говорить: с прикрытыми глазами, сидя на роскошном диване, попивая дорогой коньяк и покуривая трубку с превосходным табачком, можно было представить, что я нахожусь в закрытом клубе столичного высшего общества.

Но я был далеко-далеко, в сердце Сибири. Да и приехал сюда не отдыхать. Так что позволил этой иллюзии продлиться лишь считанные мгновения. Впрочем, подобная слабость простительна. Утреннее происшествие с волком немного выбило меня из колеи, и я был рад восстановить силы на этом сибаритском привале. В конце концов, не каждый день отбиваешься от бешеного зверя. Даже с моим опытом это случилось впервые.

После отдыха нужно было осмотреть комнаты, и в первую очередь мне хотелось найти лабораторию профессора Вернера.

Ирий не случайно возник именно тут. Какая-то аномалия была в этом месте. Сначала она помогала больной девочке поправляться, а затем превратила окрестности Ирия в бесприютную картину, лишённую радости.

Первое, что приходило в голову, – я имею дело с каким-то событием, неизвестным науке явлением, которое могло изменить судьбу обитателей усадьбы. Никаких определённых построений и выводов разум мой не делал, но интуиция подсказывала, что ключ к разгадке может быть найден в деятельности профессора.

Впрочем, как писал классик, есть много под луной такого, что и не снилось нашим мудрецам. Мой мозг настойчиво требовал дополнительные сведения для анализа, а сведения, как известно, сами к тебе не приходят.

Было логично начать разведку с первого этажа. Скорее всего, лаборатория находится именно там. Хорошо бы успеть перед сном осмотреть её. Возможно, найдётся какая-то зацепка.

Центральная лестница привела меня в холл, от которого отходили влево и вправо два длинных коридора. После короткого раздумья был выбран левый.

Он был длинным с рядами дверей по обе стороны. Я решил дойти до конца и производить осмотр в обратном порядке, начав с самой дальней из них. Коридор окончился большой двустворчатой дверью. Я потянул створки на себя, и они с лёгким скрипом подались, открывая моему взгляду обширное пространство. Это была кухня.

Вдоль стен располагались шкафы с бесчисленными дверцами и полочками, перемежавшиеся с открытыми участками, куда были ввинчены крючки, на которых висела разная утварь: половники, вертела, и какие-то хитрые приспособления, названия которых человеку, питающемуся большую часть жизни сушёным мясом и галетами, знать не положено.

Отдельный ряд крючьев хранил обширную коллекцию тесаков и разделочных ножей. Когда-то я читал, как известный драматург Чехов утверждал, что если ружьё висит на стене в пьесе, то оно обязательно должно выстрелить. Это замечательное наблюдение весьма некстати всплыло у меня в голове, и я подумал, что предпочёл бы оставить все эти тесаки бессмысленной и немотивированной декорацией моей истории в надежде, что Судьба не знакома с трудами Чехова.

У противоположной от двери стены во всю её длину располагалась печь внушительных размеров. Я подошёл поближе. Она была произведением печного искусства, облицованная голландскими изразцами, цветными, украшенными затейливыми орнаментами и покрытыми глазурью. На металлических частях печи стояли клейма собственных заводов Стужина. Похоже, промышленник гордился своим делом и был уверен в качестве, раз не стал заказывать детали из-за границы. Похвально.

На печи стояли кастрюли и сковороды. При желании можно было развести огонь и готовить. Но я слишком ленив и непритязателен в еде, чтобы тратить время на кухне.

Во всём помещении царило запустение. Толстый слой пыли покрывал это уютное некогда место. Кое-где со шкафов и потолка свисали клочья паутины, а на металле появились пятна ржавчины – следы, оставленные неумолимым временем.

Прохаживаясь вдоль стен, я открывал наугад дверцы шкафов, находя там посуду и испортившиеся продукты, превратившиеся буквально в прах, или бесформенные высохшие комья чего-то, что трудно было определить по прошествии стольких лет. Ничего ценного я для себя не нашёл, не считая соли, лампы и запаса фитилей и масла к ней, хранившегося в плотно запечатанном сосуде. Теперь можно не экономить соль, набрав её на обратный путь здесь, а вечер коротать при свете лампы.

Я решил не задерживаться на кухне и, прихватив лампу с маслом и фитилями, отнёс их в гостиную к своим вещам, чтобы не искать потом в потёмках. Потом снова спустился вниз, но решил проверить, чем заканчивается правый коридор. Не терпелось найти лабораторию профессора.

В конце второго коридора также обнаружилась массивная двустворчатая дверь. По счастью тоже не запертая. Войдя внутрь, я улыбнулся. Вне всякого сомнения, передо мной была лаборатория.

Это был настоящий храм науки. Думаю, что многие университеты мира позавидовали бы оснащённости рабочего места немецкого учёного. Я ожидал чего-то более скромного, но открывшееся мне зрелище было достойно чертогов Гефеста, если бы античный бог жил в наше время.

Я прошёлся среди запылённых стеллажей, шкафов и стендов с приборами и приблизился к окну, под которым стоял массивный рабочий стол, окружённый полками с плотными рядами книг. В неясном свете грязного окна было трудно разглядеть названия на корешках.

Однако я искал нечто совершенно определённое. На столе обнаружилась толстая, прошитая шнурками тетрадь. Я взял её, смахнул пыль с обложки и прочитал название. Губы мои непроизвольно растянулись в улыбке. Ну вот. Кажется, я нашёл, что искал.

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

Двумя годами ранее. Санкт-Петербург

– Знаете, Никон Архипович, а мне нравится ваше предложение. Этот вопрос, так или иначе, всегда оставался для нас нерешённым. С годами он хоть и стал менее острым, но всё же было бы хорошо поставить в нём точку. Правда, брат? – спросил дородный лощёный мужчина, сидевший в кресле за огромным столом. Его звали Никифор Аркадьевич Степанцов. А вопрос он адресовал старшему брату – Фёдору Аркадьевичу, такому же дородному и лощёному, стоявшему неподалёку и дымившему в задумчивости сигарой.

Фёдор Аркадьевич выпустил густой сизый клуб и произнёс:

– Соглашусь. Дело деликатное. И мы готовы в нём поучаствовать. Наш интерес в нём понятен, но хотелось бы понять, что вы хотите получить от этого предприятия?

Братья Степанцовы были племянниками по матери известного и таинственно пропавшего промышленника Стужина. И самое главное – были его наследниками. Люди они были предприимчивые и к моменту пропажи своего дяди уже имевшие капитал и дело. Они занимались табаком.

Когда признали Стужина и его дочь официально пропавшими, они вступили в наследство, но продолжать труды родственника не стали, решив заниматься тем, в чём они разбирались. Они довольно выгодно продали заводы и рудники дяди его конкурентам, а на вырученные деньги развили своё дело, построив несколько новых табачных фабрик, обширные складские помещения и открыв несколько розничных магазинов в крупных городах империи.

Табачный лист им поставлялся с Кавказа, из Крыма и Турции. Особым спросом в верхних слоях общества пользовались сигары, которые братья везли с Кубы и Филиппин. Их последним приобретением стало большое грузовое судно для собственной перевозки сигар и особенно качественного табачного листа из-за океана.

И хотя наследниками они стали вполне официально и действовали исключительно в рамках законности с полученным наследством, всё же их тяготил факт, что тело дяди так и не было найдено и смерть его была лишь допущением. Им хотелось получить определённость в этом вопросе. С одной стороны, как бизнесменам, с другой стороны, как родственникам. Собственно, они были в хороших отношениях с братом матери и не желали смерти дяди ради его капиталов.

Меж ними даже обсуждался вопрос, что будет, если дядя вдруг обнаружится. Ведь продажа его дела была, по их мнению, мерой вынужденной, чтобы дело это не обанкротилось, а деньги были преумножены там, где они преуспевали сами.

Николай Архипович Суздалев, которому адресовал вопрос один из братьев, на некоторое время задумался и произнёс:

– Как я вам уже сказал, я еду в экспедицию в те края. Частным консультантом. История Стужина меня заинтересовала. И я думал, что, окончив свои дела, я мог бы взяться за разгадку тайны. Однако я не знаю, насколько это затянет моё возвращение, да и к тому же мне придётся понести определённые расходы, к которым я, честно сказать, не готов лишь ради удовольствия удовлетворить своё любопытство. Вот я и подумал, что если бы вы взялись понести некоторые финансовые неудобства, конечно, имей вы к этому делу интерес, возможно, мы сможем поставить точку в этом запутанном деле.

– А о какой сумме идёт речь? – осведомился Никифор Аркадьевич.

Суздалев назвал сумму и добавил:

– Естественно, я не могу вам гарантировать, что тайна будет разгадана, но результаты моего путешествия будут представлены вам в полном объёме. Если же по каким-то причинам я не смогу добраться до Ирия, я верну вам остаток за минусом фактически израсходованных средств. Правда, поручительством достоверности полученных в ходе экспедиции сведений могут быть только мои честное слово и репутация.

– Этого нам вполне достаточно, Николай Архипович. Да и сумму вы назвали весьма скромную. Я полагаю, мы сможем её удвоить, – сказал Никифор Аркадьевич и посмотрел на брата, тот выпустил клуб дыма и кивнул, после чего Степанцов продолжил: – А о размере премии мы договоримся по вашем возвращении, в зависимости от результатов экспедиции. Согласны?

– Это больше, чем я рассчитывал, – ответил Суздалев и улыбнулся: – Да я и сам не привык делить шкуру неубитого медведя.

Они ещё некоторое время обсуждали детали, после чего расстались, скрепив свой договор крепкими рукопожатиями.

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

Суздалев

Проспал я довольно долго. И это было немного странно. Обычно меня будит пение птиц. Но за окном было мертвенно тихо. Впрочем, долгий сон можно списать и на усталость от трудного похода.

Я поднялся с дивана, на котором уснул вечером, немного размялся, чтобы разогнать кровь, и решил отправиться на разведку.

Нужно было осмотреть окрестности и усадьбу, чтобы попытаться распутать клубок загадок, которые породила эта тёмная история.

Я спустился в холл, с удовлетворением отметив, что мои следы так и остались единственным свидетельством пребывания тут человека за прошедшую ночь.

День за дверью был хмурым, таким же, как и вчера. По лугу перед входом стелился до самого леса туман, скрывая частично вековые деревья. Была в этом какая-то атмосфера готического романа, с той лишь разницей, что находился я не на улочках старой Европы, а был затерян в бесконечных просторах сибирской тайги.

Выбрав одну из мощённых серым камнем дорожек, я зашагал к краю леса, где неясно угадывались руины каких-то строений. Пока я шёл, я рассматривал луг. Меня смущало, что травы и кустарники на нём были низкими, выродившимися. Создавалось впечатление, что нечто подавляло их рост. Вместе с густым туманом и пронзительной тишиной это усиливало недоброе впечатление, исходившее от этого места.

Я продолжал прислушиваться, но тишину так ничего и не нарушало. Ветра не было, а потому из леса не доносилось ни шелеста, ни скрипа деревьев. Лишь мои шаги по брусчатке были единственным источником звуков в этом сонном царстве. Когда до развалин осталось саженей пятьдесят, стали видны кости, торчавшие из жухлого низкого травостоя. К ним я и направился.

Кости были старыми. Дожди, снега, ветер и солнце давно выбелили их, и они уже успели частично врасти в неприветливую здешнюю землю.

Это был скелет лошади, которая, видимо, пала и не была захоронена. И это подтверждало рассказ конюха о странной хвори, поразившей лошадей, а позже и людей. Что ж, тут ничего сверхъестественного не было. Эти дикие места только-только начали системно изучаться учёными, а потому я вполне допускал, что в этих краях могут существовать болезни, до сих пор неизвестные современной науке. Нужно будет осторожно относиться к местной пище и воде, если, конечно, мне вообще удастся тут добыть пропитание.

Я двинулся дальше к развалинам. В отличие от особняка, время не пощадило это строение. Серые доски, покрытые узором бурых лишайников, местами прогнили, а прошедшие годы выгрызли в стенах и крыше дыры.

В вытянутой постройке угадывалась конюшня, что было ожидаемо, учитывая мою находку. В торце обнаружился вход. Истлевшее дерево перестало держать когда-то тяжёлую дверь, петли вывернулись, и обе створки теперь лежали на земле, по бокам от зияющего тёмного провала.

На некоторое время я задумался, стоит ли вообще заходить внутрь. Что я там могу найти? Но сомнения были побеждены мыслью, что я проделал сюда длинный как по расстоянию, так и по времени путь, а потому должен подойти к разгадке тайны Ирия скрупулёзно, не упуская ничего. Иногда подсказки находятся в самых неожиданных местах.

Бывает, что старые здания населяют звери. Поэтому я скинул с плеча винтовку и двинулся вперёд, готовый в случае опасности стрелять. Стараясь ступать по возможности бесшумно, я вошёл под своды разрушающейся постройки. Немного постоял, давая глазам привыкнуть к окружившему меня полумраку.

Конюшня была добротной. Вначале обнаружилось несколько хозяйственных помещений, включая амуничник и фуражную. Далее следовал длинный коридор с чередой денников по обе стороны. В конце также имелся выход. Двери его удержались на петлях и были приоткрыты.

Я шёл, методично заглядывая в каждый денник, но все они были пусты. Обойдя конюшню, я не нашёл ничего примечательного и вышел из другого торца постройки.

Конечно, было заманчиво посвятить первый же день обследованию Ирия. Но прежде нужно было озаботиться вещами прозаичными. В пешем походе не унести с собой много провизии, а потому нужно уметь добыть пропитание в тайге. Это является ключевым навыком выживания в любом авантюрном приключении вроде моего. И если запасы еды у меня кое-какие имелись и можно на время затянуть пояс, то найти источник воды было необходимо в кратчайший срок, так как, возможно, мне придётся провести здесь довольно долгое время. А зловонное озеро возле особняка не внушало доверия.

В душе я надеялся, что быстро найду разгадку этого места. Но лучше заранее обеспечить себя всем необходимым и разобраться с главными вопросами существования, а уж потом заниматься расследованием.

По дороге сюда я запомнил ручей, пересекавший мой путь. Он был довольно близко, примерно в двух верстах. Стоило снова разыскать его, а заодно выяснить, нет ли других, более близких ручьёв или родников. Также мне хотелось узнать, где заканчивается эта полоса мертвенной тишины в лесу и появляются звери и птицы.

Я двинулся к дороге, которая уводила от Ирия. К чему ломать ноги по лесу, если можно было пройти пусть по заросшей, нехоженой, но всё же дороге?

Луг, окружавший поместье, закончился. Деревья сомкнули кроны над моей головой. Захрустела под ногами опавшая хвоя. Я оглянулся, охватывая взглядом целиком весь пейзаж.

Мне представилось, как давно, двенадцать с лишним лет назад, по этому самому месту проезжал экипаж, на котором приехала в усадьбу Соня Стужина с отцом. Я знал, что это случилось весной.

Луговые цветы, должно быть, уже распустились, расцвечивая зелёное полотно травы вокруг новенького и уютного особняка. Деловито жужжали шмели, щебетали птицы, работники, трудившиеся вокруг усадьбы, оторвавшись от повседневных дел, приветливо улыбались и кланялись молодой хозяйке, а из трубы валил дымок, говорящий о том, что на кухне готовят что-то вкусное к приезду Стужиных.

Должно быть, картина в самом деле была райской и идиллической. Но по какой-то причине благодать ушла из этого места, уступив место тишине и тлену.

Я продолжил путь по старой дороге, шагая всё дальше вглубь леса. Двигался медленно, внимательно присматриваясь к стене окружавших меня деревьев и к земле под ногами. Если глаз набит, то обязательно найдёшь признаки жизни – отметины от когтей рыси на коре, след животного на влажной почве, гнездо на развилке веток, порои кабанов или помёт птицы под деревом, где она любит присаживаться.

Барабанная дробь прозвучала так неожиданно, что я вздрогнул. Не было ничего устрашающего в этом привычном звуке – где-то рядом занимался поиском добычи дятел. Просто мой мозг слишком привык к лесному безмолвию, окружающему усадьбу. Я даже обрадовался и пошёл на стук. Хотелось увидеть кого-нибудь живого.

Птица сидела неподалёку, деловито долбя ствол. Вся чёрная, с красной «шапочкой» на голове. Желна. Дятел, заметив меня, спрятался за ствол и замер, потом не вытерпел и выглянул. Я подмигнул ему и зашагал дальше.

Чуть позже нашёлся и ручей. Лес по мере удаления от Ирия оживал. Стало слышно пение птиц, да и насекомые попадались на глаза. Вверх по ручью в одном месте на влажном берегу обнаружились заячьи следы, где косой остановился попить. Значит, с голоду не помру.

Вода в ручье оказалась холодной и вкусной. Было приятно умыться и почувствовать свежесть на лице.

Взбодрившись, я продолжил разведку.

Оглядев место, где наследил заяц, я обнаружил узкую звериную тропку, выходящую к берегу. Пройдясь вдоль неё, выбрал место, где было удобно поставить петлю.

Несколько свитых из конского волоса петель я специально прихватил с собой, заранее решив, что ружьём пользоваться по возможности не буду.

Одну из них я приладил над тропой, решив, что вернусь сюда завтра с рассветом и проверю ловушку.

Можно было, конечно, подкараулить и подстрелить зверя, но я пока не хотел стрелять, чтобы не выдавать себя, если вдруг в окрестностях кто-то живёт.

Выстрел в тайге слышен далеко, и звук его ни с чем не спутать. Лучше на всякий случай без нужды не шуметь. И беречь патроны. Да и время, которое придётся провести в засаде, лучше потратить на разведку.

Запасы у меня ещё были, и в ближайшие дни голод не грозил. Хотелось быстрее решить насущные задачи и заняться разгадкой Ирия. У меня было двойственное чувство: я любил тайны и приключения, но заброшенная усадьба вызывала чувство какой-то необъяснимой опасности и тоски. Не было никакого желания проводить там лишние дни.

Я снял с пояса флягу, достал из кармана куртки вторую, опорожнил их и наполнил свежей водой. Можно возвращаться. Ещё остаётся время осмотреть какую-то часть особняка и найти если не ответы, то хотя бы какие-то зацепки, которые помогут распутать клубок тайны, окружавшей исчезновение Стужиных.

Но планам моим не суждено было сбыться.

Я собрался было идти к Ирию и выбрался с берега ручья обратно на дорогу, когда на неё из густого непроглядного подлеска бесшумной серой тенью выскочил зверь.

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

В гостиной столичного особняка князя Касаткина царило оживление. Вечер был в самом разгаре. Гости уже успели разбиться по группам и интересам, где-то велись тихие задушевные разговоры, где-то кипели страсти политических споров.

Сам хозяин, князь Пётр Сергеевич, сидел в роскошном кресле перед небольшим столиком с закусками, вокруг которого расположились несколько мужчин и женщин, внимательно слушая рассказ человека, сидевшего напротив князя.

Рассказчик весь состоял из контрастов. Одежда его была простой, но понимающие люди сразу оценивали её шик. Движения его были скупыми и ленивыми, но в них угадывалась затаённая, как бы дремлющая до поры сила. Речь его тоже была необычной. В ней чередовались изысканные и красочные обороты с просторечием и профессиональными терминами, от которых рассказ его обретал особую образность. Часто серьёзные и драматичные построения сюжета сменялись острой шуткой и весёлой самоиронией, отчего его повествование неотрывно удерживало внимание слушателей.

На вид ему было около сорока. Однако, если приглядеться, становилось понятно, что рано исчертившие лоб и уголки глаз морщины, а также густая борода и усы несколько старили его, и на деле он лет на пять моложе.

Слуги принесли напитки как раз к тому моменту, когда он закончил рассказ. Образовалась небольшая пауза, пока все разбирали бокалы, а потом беседу начал пожилой граф, сидевший по правую руку от хозяина.

– Скажите, Никон Архипович, а вам доводилось бывать в краях, где осталась проклятая усадьба Стужиных? – обратился он к прежнему рассказчику.

– Проклятая усадьба Стужиных? Впервые слышу.

– Какая жалость. Я ж понадеялся услышать взвешенную версию событий той загадочной истории, которая уже обросла таким количество небылиц, что и не знаешь, как воспринимать её.

– А что за история?

– Ну как же. Был такой очень преуспевающий промышленник – Михаил Николаевич Стужин. Владел рудниками и заводами в Сибири. Вы, наверняка, слышали о нём.

– Что-то не припомню.

– А я помню, – присоединился к беседе князь Касаткин. – Это тот, кто пропал в своей загородной усадьбе, где-то в тайге. Давняя история. Десять лет как прошло.

– Точно, – подтвердил старый граф. – Как раз десять и прошло.

– А вас не затруднит развлечь нас этой историей?

– Ну что вы, Никон Архипович! Я с удовольствием изложу вам всё, что знаю, уж очень мне интересно узнать, что вы об этом думаете. Если остальным гостям это интересно, я расскажу.

В кругу собравшихся за столиком послышались одобрительные возгласы. Мистические истории были очень популярны в то время, а потому все с предвкушением уставились на старого графа. Тот отпил из своего бокала, откинулся в кресле и принялся излагать.

Случай этот произошёл двенадцать лет назад. Я тогда по службе находился в Сибири и был знаком со многими значительными людьми. А Михаил Николаевич Стужин был в высшей степени таковым. Он владел несколькими рудниками, плавильными заводами, солеварнями и был одним их самых состоятельных людей, пожалуй, во всей Империи.

Это был человек выдающихся способностей в управлении делом, имел живой интерес к естественным наукам, а также прослыл патриотом и меценатом, сочетая свою коммерческую жилку с интересами государства и нуждами простых людей.

Единственная причина, по которой его не сильно знали в столице, – его нелюбовь к свету и петербургской жизни, полной, по его мнению, фальши, бестолковой суеты и соблюдений формальностей.

Ему в то время было чуть больше сорока, точно не припомню. Сыновей у него не было. Жена его умерла от чахотки, оставив лишь трёхлетнюю дочь Софью, в которой он просто души не чаял. А жениться второй раз он не надумал.

Стужин любил путешествовать и регулярно отправлялся в дикие места со своими геологами-разведчиками. Понятное дело, не в дальние походы, но вполне мог посетить вновь открытое месторождение или какое-то интересное место, чтобы лично осмотреть.

В этом случае он снаряжал масштабные экспедиции, в которые он непременно брал маленькую Соню, которая обожала отца и организованные им приключения. Он же считал, что она должна быть привычной к его образу жизни и разбираться во всём, так как свою промышленную империю он собирался передать ей.

Когда девочке исполнилось девять, в обществе стали ходить слухи, что Соня нездорова. У неё случались «странности» и припадки. Однако, из уважения к её отцу, слухи высказывались всегда кулуарно и не особо обсуждались, скорее, упоминались в контексте сочувствия к Михаилу Николаевичу.

Стужин отправил дочку в столицу к докторам, но через год она вернулась, и, по всей видимости, лечение не увенчалось успехом.

Как раз в этот год я и прибыл по службе в те края и познакомился с промышленником. Тогда же и произошло судьбоносное для их семьи событие.

Во время одной из экспедиций, куда Стужин поехал с Соней, был разбит привал у красивого озера. И, уж не знаю подробностей как, но Михаил Николаевич обнаружил, что вода озера облегчает нежелательные состояния его дочери. В общем-то, слухи, скорее всего, были верными, потому что по возвращении обратно Стужин тут же занялся обустройством усадьбы на берегу того озера.

Проект был грандиозным. Но средств промышленник имел с избытком, так что стройка шла с наибольшей возможной поспешностью.

Когда была жива его жена, Михаил Николаевич бывал с ней за границей в санаториях, куда столичные врачи рекомендовали ездить, так как больным чахоткой показано проживание на курортах.

Как я и говорил, Стужин был человеком государственным и благотворителем. Он решил создать усадьбу, пригласить учёных, врачей и, если удастся вылечить дочь, то создать на берегу озера санаторий особого типа, для болезней душевного характера. Поговаривали даже, что он думает продать свои заводы и посвятить жизнь управлению таким санаторием. Не знаю, правда ли это, но слухи такие ходили.

Так или иначе, стройка шла, к месту даже проложили дорогу. Не из города, правда. Часть пути грузы и люди преодолевали по реке, так было проще, обычное в Сибири дело. В тайге даже пристань со складами возвели как опорную базу для строительства.

Строящуюся усадьбу назвали Ирием, так в старинных преданиях называли рай наши предки до принятия христианства. Стужин увлекался фольклором и часто говаривал, что Ирий должен был находиться где-то в этих краях.

Для возведения усадьбы пригласили известного архитектора и лучших мастеров из столицы, а мебель и обстановка частично привозились из Европы. Оттуда же привезли и оборудование для лаборатории, в которой планировалось изучать свойства воды и местного климата.

Также Стужин пригласил известного медика, профессора Вернера, обрусевшего немца, приехавшего из Марбурга преподавать в Россию. Уж не знаю, что предложили учёному, но кафедру он свою оставил и принял приглашение уехать в глушь на край света. Впрочем, как я упоминал, в средствах Михаил Николаевич стеснён не был, а потому, думается мне, предложение было весьма щедрым.

Два года ушло на то, чтобы завершить строительство. Я тогда ещё оставался там по службе и был свидетелем переезда. Сначала в усадьбу отправились работники: управляющий, конюх и три семьи, мужья были охранниками, разнорабочими и охотниками, а их жёны занимались поддержанием порядка в усадьбе. Они обустроили быт, после чего управляющий вернулся, доложил, что к переезду всё готово, и отбыл в Ирий вместе со Стужиными и Вернером.

Некоторое время дела шли хорошо, от переехавших постоянно приходили вести, которые привозил управляющий вместе с распоряжениями хозяина относительно его дел на заводах, на которых у промышленника были поставлены руководить надёжные люди.

Но в какой-то момент связь оборвалась. И надолго. Беспокоиться было не о чем, это всё же не столица – путь дальний. Но местная публика начала шептаться, как бы там не случилось беды. Вестей не было месяц, потом ещё месяц.

Местные власти уже хотели было послать туда уездных стражей полиции, но, пока собирались, из Ирия вернулся Фёдор, конюх Стужиных. Его прибытие, слухи о котором немедленно расползлись, немало поразило и озадачило местную публику.

Он прибыл измождённым, оборванным и полубезумным. Рассказы его были сбивчивыми и настолько фантастическими, что сперва подумали, что он помешался. Он толковал о каких-то языческих обрядах, демонах леса и проклятии места, где построили Ирий. Но главное – он заявил, что все, кроме Стужиных, профессора и одной из служанок, либо таинственно исчезли, либо мертвы.

Это, конечно, переполошило общественность, и в Ирий был срочно отправлен отряд уездных полицейских из трёх человек, чтобы проверить показания конюха.

Представители власти вернулись через две недели и сказали, что всё проверили и ничего особенного не обнаружили, а конюх просто выжил из ума, и претензий у Михаила Николаевича к нему нет, он лишь сожалеет, что с беднягой случилось подобное расстройство. А вестей особых нет, так как владелец Ирия сильно занят своими изысканиями, а распоряжения по ведению дел дал заранее и доверяет своим управляющим на заводах.

Народ в городе успокоился. Прошёл ещё месяц. И тут неожиданно объявился немец. Профессор тоже был измождённым и явно потрясённым пережитым в последние несколько недель и подтвердил, что Ирий, за исключением Стужиных, вымер, а сам Михаил Николаевич, похоже, повредился рассудком и выгнал Вернера из усадьбы, удерживая там насильно дочь. И ехать с ней обратно отказался, сказав, что они остаются на неопределённый срок и больше ни в ком не нуждаются.

На этот раз шум поднялся сильный, и даже до столицы дошли вести об этом происшествии. Второй раз в Ирий отправился большой отряд с местным урядником во главе.

Когда они вернулись, мы узнали, что усадьба безлюдна. Никаких следов Стужиных найти не удалось. В окрестностях обнаружено несколько могил. Они были вскрыты, и полицейские убедились, что там тела слуг. Нашлись не все. Везти тела обратно не стали без воли наследников и перезахоронили. Поиски отца и дочки не дали результатов, и их объявили временно пропавшими.

В столицу были отправлены донесения, а также уведомления ближайшим родственникам, так как в случае, если Михаил Николаевич и Софья не появятся до истечения положенного срока, нужно было определить порядок наследования.

Потом я покинул те края по долгу службы. Правда, остались друзья, с которыми я до сих пор веду переписку. Из их писем я узнал, что Стужины так и не нашлись. Наследники вступили в права, но Ирием особо не интересовались, начав делить заводы и примерять на себя неожиданно свалившуюся роль промышленников. На фоне их хлопот и новой роскошной жизни заброшенная в глубине тайги усадьба казалась ненужным грузом, о котором они просто предпочли забыть.

Но, естественно, нашлись те, кто помнил о богатстве заброшенной усадьбы и имел желание к этому богатству приобщиться. То есть попросту разграбить Ирий. Люди это были лихие. Бывшие преступники, авантюристы и просто любители лёгкой наживы.

Насколько мне известно, трижды собирались группы таких искателей приключений. Первая отправилась в Ирий и не вернулась. Вторая вернулась, но объявила, что не смогла найти путь к усадьбе, дескать, дорога заросла. Им не поверили, но проверять было некому. Дело было закрыто, властям это было неинтересно, а желающих отправиться в место с такой репутацией не нашлось в том году. Годом позже, правда, снова нашлись желающие отыскать Ирий, но и эта группа сгинула.

С тех пор, насколько мне известно, никто больше не пытался найти проклятую усадьбу. А судьба Стужиных обрастала пугающими слухами и догадками, превратившись в местную легенду.

Граф закончил свой рассказ и несколько мгновений помолчал, давая понять, что история завершена.

– Потрясающе! – заметил кто-то из слушателей. – И неужели до сих пор никто так и не разгадал тайну этой проклятой усадьбы?

Старый граф развёл руками, показывая бессилие людей перед этой загадкой, и, повернувшись к своему собеседнику, ради которого он это всё рассказал, спросил:

– Ну? Что думаете, Никон Архипович?

Никон Архипович Суздалев был «главным блюдом» этого вечера. Известный путешественник, писатель, человек очень необычной биографии и редких талантов. Он недавно вернулся из очередной одиссеи по Центральной Азии, в которой участвовал в качестве врача и помощника начальника экспедиции. И, естественно, многие организаторы светских вечеров желали его заполучить, чтобы развлечь своих гостей удивительными историями, которых у Суздалева всегда было в избытке. До этого он побывал в нескольких экспедициях по Крайнему Северу, бывал на Камчатке и в Уссурийском крае и, благодаря своим книгам, написанным в виде дневников, живо и образно описывающих его странствия, быстро стал человеком с репутацией знатока азиатской части Империи.

Собственно, это и было причиной, по которой графу хотелось узнать его мнение о той мрачной таёжной истории, так нашумевшей десять лет назад.

Суздалев немного помедлил, окинул взглядом присутствующих и повернулся к графу.

– История ваша – крайне примечательная. Но я затрудняюсь назвать её мистической. Это, безусловно, драма – пропажа и даже смерть людей. Но почему она мистическая?

Граф горячо возразил:

– А как же рассказ конюха? Таинственные ритуалы, демоны и проклятие этого места?

– Да, но вы сказали, что позже вернулся профессор, который лишь упомянул о том, что Стужин повредился рассудком. Я представляю себе жизнь в тайге, и если в усадьбе остались душевнобольные дочь с отцом, то благополучный финал возможен только по счастливому стечению обстоятельств. Учёный упоминал о демонах и проклятии?

– Нет, не упоминал. Но он был явно подавлен и что-то не договаривал. Вполне возможно, он просто боялся выставить себя в неловком свете в научных кругах. Ведь он собирался вернуться в столицу и снова заняться преподавательской деятельностью.

– Конечно. Допустим, это так. Но ведь вы говорили, что на месте был урядник со своими людьми. Они видели что-то странное?

– Кое-что странное видели. Могилы нескольких человек были действительно осквернены. На них нашли камни со странными знаками и какие-то фигурки из сплетенных веток.

– А что с телами? Выяснили, отчего умерли обитатели усадьбы?

– Хороший вопрос. Скажу откровенно, урядник, который занимался этим делом, был человеком честным, исполнительным, добрым служакой. Но Пинкертоном его назвать трудно. С его слов, тела не имели следов насильственной смерти. Но, так как они не были доставлены в город и не обследованы доктором, трудно судить о достоверности его выводов.

– Знаете, Матвей Александрович. Мне трудно судить об истории, не зная всех фактов и не побывав на месте. Вряд ли мнение моё будет весомым, если я просто приму рассказ конюха за действительное и объявлю сейчас, что согласен с тем, что обитателей Ирия погубили злые духи леса. Боюсь показаться прозаичным, но лично мне не довелось встречать ни в одном из моих странствий нечто убедительно сверхъестественное.

– Понимаю вас, Никон Архипович. Было бы интересно, если бы лично вы занимались расследованием этого дела. Возможно, история получила бы достоверное объяснение. Я признаю, что мрак невежества зачастую порождает чудовищ и духов, но согласитесь, что в мире нашем осталось немало необъяснимых событий и белых пятен на картах.

– Соглашусь. И в этом прелесть нашего бытия – иметь возможность прикоснуться к тайнам. Ваша история заинтересовала меня. Возможно, я сумею отыскать профессора в столице, переговорить с ним и раздобыть дополнительные сведения. Да и переговорю с моими товарищами по экспедициям. Кто знает, может быть, в следующий раз, когда мы увидимся, я представлю вам мою версию событий. Ну а пока, извините, –Суздалев виновато развёл руками, – я знаю не больше вашего.

– Вот было бы чудесно, – воодушевился старый граф. – Надеюсь, доживу до следующего свидания с моей подагрой.

Вся компания весело рассмеялась…

Продолжение следует

Предыдущая глава

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

Место мне сразу не понравилось. Здесь было мертвенно тихо, как если бы я находился внутри написанной каким-то угрюмым художником картины. Лишь лёгкое покачивание травы да рябь, пробегающая по зеркалу воды, нарушали эту иллюзию. Птицы не пели, не жужжали насекомые.

Я оглядел особняк. Нижний этаж здания был оплетён разросшимися травами, отчего впечатление запустения и заброшенности только усиливалось.

Вход, похоже, находился с обратной стороны дома, и я двинулся к нему, обходя болото слева. Вода в нём была чёрная, и от неё исходило хоть и слабое, но вполне ощутимое зловоние.

Шёл осторожно. Мне привычно странствовать в одиночку по безлюдным и опасным местам, а потому страха не было. Как и не было чувства опасности в этом безрадостном пейзаже. Лишь гнетущее ощущение мертвенности этого места.

Парадный вход, как и ожидалось, оказался обращённым к горам. От него разбегались давно нехоженые, но всё ещё приметные дорожки и одна большая дорога, струившаяся вдаль к сопкам.

Собственно, по ней я и добрался сюда. Но, увидев старый, чудом сохранившийся указатель, что до Ирия осталось десять вёрст, я решил сделать крюк по лесу, чтобы не выходить к усадьбе в лоб. Мало ли. Всегда лучше сначала понаблюдать издали и заходить с тыла. Но, оказалось, здесь таиться было незачем, так что бдительность проявлял скорее по привычке.

Дорожки, расходившиеся паутинками от особняка, были выложены брусчаткой. Но имелись и протоптанные тропы, явно не звериные. На границе с лесом виднелись какие-то хозяйственные постройки. Брёвна и доски посерели от времени, а поднявшаяся поросль уже начала скрывать стены.

Я подумал, что скоро наступят сумерки, и решил, что осмотрю всю усадьбу утром, а пока нужно было устраиваться на ночлег. Хорошо бы до заката осмотреть дом изнутри и найти место, где можно безопасно поспать. Путь сюда был довольно долгим и непростым, а потому тело ныло и требовало отдыха после длительных переходов по тайге.

Скинув с плеча винтовку, я поднялся по ступенькам крыльца. Доски были старые, но добротные. Ни одна из ступеней ещё не прогнила и не провалилась.

Парадная дверь была массивной, двухстворчатой, украшенной красивой резьбой с русскими народными орнаментами. Я потрогал ручку. Та подалась, и между створками появилась узкая щель. Открыто. Кто бы здесь ни жил последним, он не счёл нужным закрыть дом перед уходом. Впрочем, вполне возможно, никто никуда и не уходил. Бывает, что смертный час застаёт дома. А если ты живёшь один в глуши, то и дверь закрыть некому.

Холл встретил меня тишиной и толстым слоем пыли на некогда красивом паркете. Я не спешил идти вперёд, осматривая, насколько мне позволял вечерний свет, пол. Никаких следов я на нём не заметил. Похоже, здесь давно никто не ходил.

Это обстоятельство меня немного успокоило. Я повесил винтовку на плечо и начал осматриваться. В дальнем конце холла была большая лестница, которая раздваивалась, уводя на второй этаж правого и левого крыльев особняка. Её также покрывал слой пыли, штукатурки, осыпавшейся с потолка, и какого-то мусора.

Немного поразмыслив, я повернулся к парадной двери и задвинул тяжёлый кованый засов. Неизвестно, есть ли в доме другие входы (наверняка есть) и закрыты ли они, но времени на полноценную разведку не оставалось. Оставалось надеяться, что закрыты.

Я решил подняться, чтобы при свете уходящего дня осмотреть окрестности из окон. Лестница была деревянной, с массивными резными перилами, хранившими память о былой роскоши и мастерской руке краснодеревщика, когда-то их сработавшего.

Первый шаг отозвался негромким, но отчётливо прозвучавшим в тишине поскрипыванием. Это было замечательно. Я решил обосноваться на ночь наверху, и если ночью пожалуют незваные гости, их будет слышно.

Медленно я поднялся по лестнице, прислушиваясь, но мои шаги были единственными звуками, нарушавшими покой мёртвого дома.

Лестница привела меня в просторную гостиную, которая когда-то служила местом отдыха хозяев. Посреди комнаты стояли стол и диван, обшитый кожей. За диваном у стены виднелся стеллаж, на котором угадывались в неясных тенях запылённые бутылки.

На столе тоже стояли бутылки. Все они были открыты и пусты. Тот факт, что они были не убраны со стола, говорил о том, что дом был покинут внезапно. Или хозяева не заботились об уборке в свои последние дни.

Я подошёл к одному из широких окон. Из него открывался вид на сопки, дорогу, прямой линией уходящей к лесу через неухоженный и годами не кошенный луг. Не увидев ничего, заслуживающего внимания, я вернулся к дивану, смахнул с него пыль и присел.

На удивление, диван был исправен, пружины нигде не выпирали, а кожа нигде не потрескалась. Похоже, эту вещь делали на века. Но, зная личность бывшего хозяина, трудно представить, что он экономил на мебели.

В пыли, покрывавшей пол гостиной, также не было никаких следов. Можно было не беспокоиться о том, что в соседних комнатах подстерегает какая-то опасность. И я решил, что посплю эту ночь на диване, а утром осмотрюсь как следует и намечу план действий.

Прежде чем приступить к поискам, которые меня сюда привели, нужно было убедиться, что здесь безопасно, насколько может быть безопасной для одинокого странника тайга.

Это место уже много лет заброшено и пользуется дурной славой. Мне даже людей, знавших в него дорогу, удалось отыскать с трудом.

Называлось оно «Ирий». Так в древности язычники на Руси именовали рай. Когда-то Ирий был процветающей загородной усадьбой, где проживал известный промышленник Михаил Николаевич Стужин. Он построил эту резиденцию для своей дочери, которая была больна. Оказалось, что вода местного озера помогает ей поправляться, и отец обустроил роскошное жилище прямо в сердце тайги.

Некоторое время дела в Ирии шли хорошо, но потом в усадьбе начали происходить странные события. В нём пропадали и внезапно умирали люди и животные. Дурная слава пошла по округе, и никто больше не хотел туда ехать.

В конце концов в доме остались лишь Стужин и его дочь Софья. А потом исчезли и они.

Местные жители – народ суеверный, а чаща непроходимого леса таит в себе немало неожиданностей. Никто не захотел проверять рассказы сбежавших из поместья людей, и постепенно история Ирия обросла мистическими подробностями, превратившись в пугающую легенду.

Впрочем, конечно, горячие головы нашлись. Те, кто захотел проверить правдивость того, что усадьба вымерла. Тем более, что о богатстве Стужина знали все, и соблазн разграбить оставленное им имущество был велик.

Спустя год после того, как поместье покинул последний человек, принёсший оттуда новости, туда отправились трое искателей приключений. И пропали. Через год и ещё через год снова были снаряжены две экспедиции. Но одна вернулась, якобы не найдя Ирий, а другая тоже пропала.

Я бы подумал, что второй отряд нашёл усадьбу и разграбил её, припрятав и потом потихоньку сбыв ценности. Если бы не обстоятельство, что после этого туда отправилась третья группа и пропала, как и первая.

Целых два года ушло у меня на то, чтобы собрать разрозненные сведения от участников тех событий и подготовиться к этой авантюре, прежде чем я ступил на эту бесприютную странную землю.

Я подошёл к стеллажу и осмотрел бутылки. В них были коньяки и вина. Все дорогих марок. Бутылки были запечатаны. Грех пропадать такому добру. Пожалуй, глоток хорошего коньяка не помешал бы мне перед сном, тем более ночь обещала быть прохладной, а с розжигом камина я решил повременить.

Мой выбор пал на бутылку A.E.DOR. Было странно встретить такую изысканную редкость в такой глуши, где почти не бывает белых людей. Кто бы мог подумать, что среди дремучего векового леса судьба угостит меня дорогим коньяком, который и в столице-то не просто найти?

Сургуч, которым была залита пробка, я срезал походным ножом, а на столе среди пустых бутылок отыскался штопор. Похоже, хозяин, если это был он, не утруждал себя уборкой в последние дни.

Я сделал большой глоток. Ароматная жидкость приятно обожгла гортань и стекла вниз, разливаясь по телу теплом. Усталость от долгого путешествия понемногу брала своё, но сон пока не заключил меня в свои объятия. Я поставил бутылку рядом, прилёг на диван и стал вспоминать.

Продолжение следует

-

Поддержать онлайн роман можно по ссылке ниже. Поощрение читателей не позволяет рукам автора опускаться.

Сделать донат для ускорения следующей главы. 😉

Мой телеграм-канал:
https://t.me/yakovoskanov