Мы, конечно, были сволочи. Ещё те! Нам следовало бы тихо и смиренно сидеть на ташкентском военном аэродроме Тузель с постными физиономиями, думать о вечном и ждать, когда за нами прилетят.
Хотя, при чём здесь мы? Кабульский "Тюльпан", забитый гробами, терпеливо ждал, пока прилетят два таких же АН-12, перегрузят себе печальный груз и понесут его в города и веси Союза рвать души и сердца родным, друзьям и близким.
Мы, собаки последние, позорно не соответствовали почётной траурной миссии. Мы, уроды, радовались!!! Мы, по полгода минимум не видевшие никого, кроме солдат, и ничего кроме пыли и грязи войны, радовались мирной жизни.
Нас буквально распирало при виде множества женщин и девушек, встречавшихся на каждом шагу, в их воздушных полупрозрачных по случаю духоты и августа месяца платьях. Они видели наши голодные глаза, понимали и улыбались! Можно было запросто подойти и заговорить! А на берегу Комсомольского озера они вообще были в купальниках!
На рынках и магазинах нас восхищало обилие копеечных по цене, но рублёвых по размеру и вкусу арбузов и дынь, сладкого винограда, бухарских лепёшек, дешёвой пусть тёплой водки и жестких пусть обгорелых шашлыков. Мы буквально тащились от не минированных дорог и вообще от возможности не опасаться за выстрел в спину.
Мы, кого снарядили проводить в последний путь своих боевых товарищей, радовались и жадно старались использовать каждую свободную секунду, чтобы хлебнуть этой радости полной грудью.
Потому, что через две недели нам всем назад в Афган, в свои полки и батальоны и, кто знает, как повёзёт нам вернуться от туда второй раз. Мы уже не были романтиками или несмышлёнышами, понимали, какой подарок судьбы, что мы прилетели сюда живыми и как зыбка грань, отделяющая нас от тех, кто прилетел в грузовом отсеке. Простите нас, пацаны, за эту нашу радость...
Мы, полторы десятка офицеров и прапорщиков, собранных с разных афганских гарнизонов, бросили свои пожитки в общежитии, и с утра уехали в город наслаждаться миром и безопасностью.
Для очистки совести каждые два-три часа приезжали на аэродром, узнавали, что бортов нет, и срывались вновь.
Ближе к вечеру, возвращаясь очередной раз через КПП, мы, уверенные, что за нами ещё никто не прилетел, спросили для проформы у дежурного: Ну, что гробовых дел мастера - Безенчука по-прежнему нет?
Мы ждали такого же весёлого ответа. Но прозвучало неожиданное: Прилетели оба, разобрали гробы, и один уже улетел.
Опаньки!!! Как улетел, а мы? Их же там без нас не похоронят, документы же - вот они!!!
С матом и гвалтом бросились в общагу, схватили барахло и - вновь на аэродром. От КПП до стоянки самолетов бежали молча и молили судьбу, что бы только наш борт остался на месте.
Пусть улетит сибирский, мечтали те, кому предстоял путь в Мурманск, Воронеж и Винницу... Только бы наш остался, иначе, как мы до Владика доберёмся, думали другие....
Эти мысли, сопение и шаркание ног по бетону нарушал гнусным голосом только низкорослый старший лейтенант с танкистскими эмблемами. Мы все были загружены под завязку. У каждого в одной руке было по здоровому чемодану со своими или по большей части чужими "колониальными товарами". В другой - по коробке с "Шарпом", "Тошибой" или на худой конец чайным сервизом и авоськой, куда были сложены купленные на местном рынке экзотические вкусности и продукты на дорогу.
У старлея было чемодан, два огромных арбуза и ящик винограда. Он был кряжистого вида, голова росла прямо из плеч, руки, привыкшие к тяжёлому грубому железу, готовы были и не то поднять, но пальцы коротковаты, не ухватить. Поэтому ящик с великолепным виноградом, нёс за него интеллигентного вида капитан связист.
Что там у "трака" переклинило, не знаю. Может, водка палёная была, может, темечко на солнце напекло, но вместо благодарности добровольному помощнику, старлей всю дорогу ныл:
Ты думаешь, если несёшь, я тебе винограду дам?
Капитан молчал...
Хитрый, блин, какой... Даже не надейся...
Связист только глянул с укоризной, как смотрят воспитатели детского сада на нашкодивших детей...
Хрен даже попробовать дам, - не унимался короткий.
Капитан остановился. Поставил свой чемодан. Ящик с виноградом взял в две руки и со всей силой грохнул его об бетон. Несчастный "дамский пальчик", вызревший на жарком солнце, прозрачный и без косточек, такой сладкий и вкусный, что сам тает во рту, брызгами разлетелся в радиусе метров десяти. Деревяшки от ящика ближе. Наконец, танкист замолк. Нет, он не закрыл рот, наоборот, он его широко распахнул, только почему-то никаких звуков не издавал.
Капитан взял свой чемодан и с чувством выполненного долга налегке потрусил к самолёту. Никто даже не подумал остановиться и принять участие в судьбе несчастного винограда. Мы поспешали, как за трамваем, который уже закрыл двери и вот-вот сорвётся с места.
Еще издали самые прозорливые пытались угадать, кому же повезло, но на безликом армейском борту АН-12 не было никаких надписей, могущих в этом помочь.
Раскололся сам командир экипажа, который вышел из-под крыла навстречу разношёрстной и расхристанной толпе, напоминающей мешочников, готовящихся к штурму проходящего поезда на каком-нибудь полустанке в годы гражданской войны.
Это сибирский борт. Кто по правую сторону от Урала, подходи, остальные - свободны!
А мы, а нас?!
Ничем не можем помочь - европеец улетел час назад.
Стон разочарования слился с радостным многоголосым визгом. Группа начала делиться. Кто с облегчением стал пристраивать в тени самолёта своё барахлишко и переводить дыхание, кто перед броском в аэропорт начал прощаться с более везучими знакомцами.
По дороге из Кабула в Ташкент, да и здесь за время ожидания было откушано на десятерых не менее ведра водки, рассказано множество героических и абсолютно негероических историй, состоялась даже короткая стычка с местными, что не могло не породить взаимный симпатий и привязанностей. Мы, "сибиряки", лицемерно сочувствовали "европейцам", хлопали их по плечам и желали не пролететь с билетами до места в гражданском аэропорту.
Прощались и танкист со связистом. Молча. Только капитан повернул две ладони рук вверх и пожал плечами. Танкист, хоть и запоздало, но тоже промолчал. На том и расстались.
Командир экипажа ещё раз обратил на себя внимание:
Определились? Хорошо. Вы, кто с нами, как рассчитываться будете, за то, что мы вас тут ждали?
Сколько у нас времени? - спросил я.
Минут двадцать ещё подождать можем.
Так, залётчик, иди сюда, - подозвал я прапорщика-пехотинца. - Мухой, водки, сколько сможешь донести... С деньгами потом разберёмся, бегом давай!
Залетчиком я его назначил после того, как он, отколовшись от группы, полез на рынке поучаствовать в игре в три листика. Коля, так звали прапорщика, интеллектом не блистал, вначале врал нам напропалую, как каким-то салажатам, про свои подвиги, быстро надоел, и его вежливо попросили подождать более благодарной аудитории, а пока заткнуться. Типичный бедоносец, он требовал постоянного контроля.
Там и так мозгов было немного, а на жаре, разбавленные водкой, они вообще, наверное, испарились. Мы подоспели, когда он уже всё просадил и его, упирающегося начали бить и отгонять от рабочего места. Развесив направо и налево зуботычин "зрителям", которые на самом деле были участниками игры и охранниками шулера и, отобрав назад Колины деньги, мы, не дожидаясь аплодисментов, ретировались с рынка.
Прапор был счастлив до соплей, и понимал, что должен. Поэтому, не смотря на жару, рванул по команде, аж гай зашумел. Вернулся назад даже раньше установленного срока на подножке аэродромного заправщика с двумя сетками "Столичной".
Ведь может, если захочет!
Ай да молодца!!!
Коля - зачёт!!!
Командир экипажа глянул на сетки, удовлетворительно кивнул и повернулся к своим:
Запускаемся!
Дальше всё по отработанной схеме. Пока экипаж запускался, выруливал и взлетал, мы в гермокабине доставали, нарезали, расставляли и разливали.
Бортач достал примус, виртуозно, что значит опыт, начистил картошки, и вскоре у нас была горячая закуска - молодая картошка с укропом. Самолёт благополучно занял свой эшелон, командование бортом принял "автопилот" и наша дружная компания пополнилась всеми остальными членами экипажа.
Когда перезнакомились и приступили к процессу, мне не давала покоя одна мысль, кого же с нами нет? Кто там за всем этим следит? Мы на земле, в батальоне, когда за воротник льём, всегда дежурных и ответственных трезвыми держим.
А тут мы вроде как летим! Все члены экипажа были здесь, включая даже борт-стрелка, место которого в самом хвосте самолёта. Правда, за то, что сейчас нам в хвост зайдёт вражеский истребитель, волноваться, действительно, не стоило. На высоте стало легче дышать и все с удовольствием хлопнули по три "нурсика".
С нас-то спрос, какой? Но экипаж пил на равных, я бы даже сказал круче. Мне, например, уже хватило, а "правак" разливал не по детски и не думал сбрасывать обороты. Пошли анекдоты, разговоры, разбились по интересам, достали нарды. К Коле, амнистированному залётчику, вернулся дар красноречия, и он напропалую вешал лапшу на уши борт-стрелку.
Кто уставал пить, тихонько отваливался и, накрывшись лётной курткой, здесь же отдыхал. Мне "пёрла кость" и, поэтому практически безвылазно, весь полёт проиграл в нарды. Продувшие подсаживались обратно к столу. Куда-то уходили и возвращались члены экипажа.
О тех, кто летит вместе с нами, вспомнили однажды, когда пили третий. Не от чёрствости и равнодушия, скорее это была такая форма психологической защиты. Похороны всем нам ещё предстояли. Слёзы матерей ещё выжгут, как лазером, след на сердце каждого. О траурной церемонии старались не думать, поэтому наливались водкой и говорили о чём угодно, только не об этом.
Я не собирался лезть в чужую епархию, но чем дальше, тем больше меня мучил вопрос - сажать-то, кто будет?
Поделился сомнениями с замполитом вертолётной эскадрильи, который вёз тело лётчика на Дальний Восток. Он сам летал, имел орден и в моих глазах был большой авиационный авторитет.
Там у них штурманец молодой остался, не переживай, - успокоил вертолётчик меня.
Я, конечно, в высоком пилотском искусстве не дока, но штурман по моему приблизительному представлению, не даёт самолёту в небе заблудиться, но сажает все-таки пилот. Хотя, чёрт их знает. Может, у них взаимозаменяемость отработана. Во всяком случае, ночью в Барнауле и Новосибирске мы сели без проблем. Мат-перемат ранним утром стоял после приземления в Абакане. Тот самый, единственный трезвый член экипажа при заходе на посадку не выставил превышения уровня аэродрома, и мы просто чудом не снесли дальний привод.
Привод - приводом, но тазиком медным могли накрыться все. Не понимая, что произошло, я на правах знакомого (у командира три раза с марсом в шиш-быш выиграл!) попытался разнять расходившихся не на шутку в своём разборе пилотов.
Замкомэска, спасибо, меня удержал:
Не лезь, это семейные, практически интимные дела.
А что случилось?
Если бы командир сопку не заметил, нас бы сейчас по кускам собирали...
Так он и должен замечать...
Во-первых, видишь, дымка. Во-вторых, он не вниз, а на горизонт и приборы смотрит, а там разница с реальностью двести метров!!!
Ни ого себе!
Поэтому и говорю, не лезь, пусть пар спустят. Хорошо, что мастерство не пропивается!!! Сегодня, кажется, уже никуда не полетим.
А мне и не надо. Я приехал...
Вскоре ко мне подошёл помощник местного военкома и напомнил о миссии, ради которой меня и отправили из Афгана. Это была неизбежная расплата за право хотя бы пару дней побыть дома. От одной мысли о скорой встрече с родственниками озноб прошёл по спине. Да и прохлада утренняя мало была похожа на летнюю. В одной рубашке я быстро понял, что - не сибиряк и до вечера околею.
Но командир экипажа, успокоившись, выделил мне китель с погонами старшего лейтенанта, назвал гостиницу, где они собирались обитать, и пригласил вечером отужинать вместе.
Лётчиками, да и вообще мужиками, они оказались классными. Сами недавно вернулись "из-за речки", отбивались, как могли, от этой командировки, но, когда не вышло, приняли нас на борту, как родных.
Командир и на земле оставался командиром, даже в ресторане ни на секунду не терял контроль. Когда после полуночи там остались одни проститутки и местные , заботливо следил за каждым членом экипажа. Уважаю...
На следующий день, после похорон я на борту московского ТУ-154 выруливал на взлётку.
Знакомый АН-12 всё ёще сиротливо стоял чуть в стороне от стройных гражданских бортов и чего-то ждал. Может керосина, а может, когда экипаж снимет стресс и соберётся с духом нести дальше по мирной стране свой тяжкий скорбный груз.
Автор -Владимир Осипенко.
Об авторе - Родился в городе Житомире. Закончил Киевское Суворовское военное училище, Рязанское воздушно-десантное и Академию Фрунзе. Службу проходил в полковой разведроте в городе Алитусе (7вдд). В феврале 1984 года в должности НШ батальона убыл в Афганистан в 357 пдп 103 вдд. Через полтора года был назначен комбатом в 317 пдп. Командовал гарнизоном в Шахджое. Заменился в июне 1986 года. После академии вернулся в 103 вдд, где был сначала НШ 317 пдп, а потом командиром 357 пдп. В период пребывания дивизии в составе погранвойск КГБ СССР участвовал в закрытии брешей на границе с Ираном и Румынией. После развала Союза отказался принимать белорусскую присягу и был назначен командиром 36 овдбр (посёлок Гарболово под Санкт-Петербургом). В 1996 году назначен заместителем командира 98 вдд( Иваново). На полтора года летал в Югославию, где участвовал в миротворческой миссии ООН в Восточной Славонии. В 1999 году уволился в запас.
