Таня-то про себя все понимала. Нет, конечно, цирковым уродцем она не была. Просто нос немного длиннее, чем надо, глаза посажены немного ближе, чем хотелось бы, волосы какие-то тусклые да реденькие, фигура – гибрид «груши» с «яблоком».
Как в том анекдоте: «Здесь сто, и здесь сто, здесь тоже сто. Где будем делать талию?»
Случались в ее жизни, конечно, мужчины. Но тоже какие-то неказистые. Зато с гонором. Видно, считали, что для такой, как Таня, любой за принца сойдет.
Но Таню затрапезные монархи не привлекали. Лучше уж одной. Да и не одинока она, пока есть мама...
И вот мама ушла. Насовсем. Не готова была Таня к этому. Невозможно к такому подготовиться. Плакала так, как в детстве себе не позволяла. А когда слезы кончились, рыдания стихли, вот тут-то и пришла эта жуткая, сводящая с ума тишина.
И не было от нее спасения. Подружек Таня еще в юности всех разогнала, новых не завела. Так как поняла хитрую женскую сущность: дружили с ней только потому, что на Танином фоне любая мнила себя королевой красоты.
Таня не желала быть фоном.
«Эх, не думала, что когда-нибудь волком выть буду от одиночества, — думала Таня. — Всегда считала, что уж я-то достаточно от людей хлебнула, чтобы страдать без их общества. А вот поди ж ты — тошно, страшно, хоть в петлю лезь».
Именно тогда на ее пути и встретилась баба Маша. Раньше Таня с работы бегом бежала, а теперь не торопилась в пустую, одинокую квартиру. Шла себе неторопливо в очередной раз по аллейке, сумочкой помахивала, думы скорбные думала.
И вот на тебе – взбудоражилась на ее качающуюся маятником сумку какая-то звонкая собачонка. Таня сумку к груди прижала, попятилась: мелкая-то мелкая, а вдруг цапнет?
— Зинка, бабка ты старая, иди сюда! Чего людей пугаешь? — маленькая, аккуратненькая бабулечка, опираясь на палочку, грозно поднималась со скамейки.
Звонкая Зинка бросила последний взгляд на недосягаемую теперь сумку, тявкнула и засеменила к хозяйке.
— Вы ее не бойтесь, от Зинаиды только шуму много. Скандальная она бабка, не чета мне, — улыбнулась старушка.
«На маму мою как похожа! — удивилась Таня. — Улыбка – из самой души, глаза – голубые, добрые, и даже росточек такой же – дюймовочный...»
А ноги уже несли ее к скамейке, где старушка отчитывала свою Зинку:
— Ты чего это, скандалистка, разоралась сегодня? Смотри у меня, на поводок навсегда посажу и намордник надену!
— Вы ее не ругайте, — Таня присела на край скамейки. — Сама я виновата, размахалась сумкой, вот ваша Зинаида и решила стариной тряхнуть, поиграть.
Черно-белая Зинка посмотрела на Таню, махнула лохматым хвостом, словно благодарила за понимание.
— Да я ее особо-то и не ругаю. Так, огрызаемся друг на друга по-стариковски, — старушка была, похоже, рада поговорить. — Я баба Маша. А вас как величать?
— Глаза у тебя грустные, Таня. И не говори, что мне показалось. Мы с Зинкой бабки старые. Многое подмечаем. Слова что? Воздуха колыхание! А вот глаза врать не умеют. Так что, выговорись. Вижу – надо тебе это.
Таня и не думала спорить. Наоборот, ей почему-то захотелось рассказать, как ей тошно и одиноко в последнее время. Как она, взрослая женщина, тоскует по маме, на которую баба Маша так сильно похожа.
Она заговорила, сбиваясь с юности на детство, возвращаясь в день сегодняшний, путаясь в тропках памяти. Баба Маша слушала, Зинка сочувствовала.
— Сил нет домой возвращаться. Все жду, что мама выйдет навстречу, улыбнется, как дела спросит. А потом понимаю, что ничего уже не будет, и криком кричать хочется, на стены лезть!
Сегодня вот вас встретила, познакомились, спасибо Зинке. Есть повод подольше домой не идти, — закончила Таня свою исповедь.
— Эх, Танюша, — баба Маша вздохнула, совсем как мама. — Не туда ты смотришь. Невозможного хочешь: чтобы мать вернулась. Так себя и с ума свести недолго. А решение-то у тебя под носом...
Когда я без мужа осталась, только Зинаида меня и заставляла жить день за днем. Без нее бы за ним сразу отправилась. А она меня держала.
Ты знаешь, как собаки сочувствовать и любить умеют? Не каждому человеку это дано. Лечат лохматые душу, сердце по кусочкам склеивают. Половину горя на себя берут.
Собачку тебе надо в дом взять. Помяни мое слово – легче станет. Да и мы пособим, если нужно. Выслушаем. Мы с Зинаидой тут часто гуляем...
Задумалась Таня: может, и правда? Только с собаками ведь, как с людьми. Свою нужно встретить, чтобы как у бабы Маши с Зинаидой было. Надо бы спросить, как они друг друга нашли.
— Да как нашли? На улице встретились, — ответила баба Маша, когда пару дней спустя сидели они с Таней на той же самой скамейке. — Эта дамочка в помойке рылась. Грязная, тощая, шерсть, что твой валенок.
Жалко ее стало до слез. Маленькая ведь. Ее даже коты шугали. Вот и пригласила я ее к себе на постой.
Эта трусиха сперва подойти ко мне боялась: хвост дрожит, шаг вперед, два назад. Видать, досталось ей от людей. Я ее не торопила, звала ласково, ждала терпеливо.
Дождалась – двенадцать лет уже вместе. Теперь-то она у меня деловая, разговорчивая, и не догадаешься, что бывшая беспризорница.
«Беспризорница. Вот оно, — подумала Таня. — В приюте мне надо подругу искать. На породистых и молодых и без меня желающих хватает. А вот на таких звонких зинок, добрых бабушек, наверное, не хватает…»
Жучка догадывалась, что в приют она попала надолго. А может, и вовсе навсегда. Ну и пусть. Все лучше, чем на улице.
Там Жучке ловить совсем нечего. Собратья гоняют, потому что мелкая. Люди отталкивают, потому что некрасивая.
Даже в приюте хмурая уборщица Петровна звала ее не иначе как Жутька.
— Эх, Жутька, ну что же ты за недоразумение-то такое. Прям, шутка природы. Маленькая, криволапенькая, нос длинный, шерсть короткая, да еще и бурая какая-то, уши торчком...
Мамка у тебя небось таксой была. А папка наверняка дворянин в десятом поколении. Вот и получилось у них такое чудо-юдо.
Жучка свою родословную не знала, да и в породах не шибко разбиралась. Где-то на донышке памяти ютились воспоминания о том, что когда-то она была домашней, совсем в щенячестве.
А потом подросла, вся ее «красота» вылезла наружу, и она оказалась на улице. А теперь вот и здесь. Небогатая биография. И рассчитывать на лучшее ей, похоже, не стоит.
Она, конечно, встречала проходящих мимо приютских клеток людей. Махала своим хвостом-морковкой, некоторым даже улыбалась…
А вот ей в ответ ни разу не улыбнулись. Отводили глаза и шли дальше. Со временем Жучка перестала ждать.
И очень удивилась, когда у ее клетки остановилась женщина...
— Да неужто вам Жутька наша приглянулась? — удивилась Петровна, приметив, как Таня смотрит на неказистую собачку.
— Ну, можно и так, — «разрешила» Петровна. — Но если и правда глянулась, то вам к начальнику надо. Бюрократию всякую заполнять.
— Да я уже все заполнила, — улыбнулась Таня. — Она мне уже давно, как вы говорите, глянулась. В интернете ее фотографию видела. Познакомиться вот пришла.
— Жутька, — позвала Петровна, — за тобой пришли! Чудеса...
Даже когда они вышли из дверей приюта, Жучка все еще не могла поверить, что Таня пришла именно за ней. Ей казалось, что вот сейчас та опомнится и отведет ее обратно со словами:
«Что-то я ее сначала плохо разглядела, а вот на свет вышли, смотрю – не подходит!»
Но Таня ничего такого не сделала. Наоборот, подняла Жучку на руки, заглянула в ее карие глаза своими серыми и произнесла что-то уж совсем невероятное:
— Какая же ты замечательная. Лучше, чем на фото, в сто раз!
И тогда Жучка поняла – жизнь сделала ей, беспородной и некрасивой, подарок!
Баба Маша Жучку одобрила:
— Хорошая девка: молодая, крепенькая, а взгляд-то какой!
Зинаида к Жучке отнеслась снисходительно:
— Приютская, значит? Наверняка невоспитанная. Ну ничего, ты меня, главное, слушайся. Объясню, помогу, воспитаю...
Ну а сама Таня в Жучку просто влюбилась. Да и было за что:
— На меня она похожа. Вот, чувствую. Не красотка, одиночка, жизнью не избалованная. А в глазах – доброта, благодарность, осторожная симпатия. Из которой потом обязательно любовь вырастет! И тишину эту проклятую она в два счета прогнала!
Теперь они гуляли вчетвером: Таня с Жучкой да баба Маша с Зинкой. Хорошела Жучка прямо на глазах. Чистенькой стала, гладенькой, шерстка здоровьем заблестела. Да и схватывала все на лету, быстро в воспитанную мадам превратилась.
А вот баба Маша потихоньку сдавала. Тяжелее вставала со скамейки, опираясь на свою палочку, быстрее уставала...
— Вот что, Танюша, я не вечная, — сказала она однажды.
Ледяные мурашки пробежали по Таниному позвоночнику: так когда-то говорила мама. Она хотела сказать что-то бодрое, жизнелюбивое и... неуместное. Баба Маша не дала, жестом велела молчать.
— Все мы уходим, Таня. Одно меня только тревожит: Зинаиду оставить не с кем, если я раньше нее... Ты уж не бросай бабку мою.
Таня кивнула. Слова не шли, застряли в горле душным комом. Зато глаза повлажнели: того и гляди прольются слезинками.
— Ты это мне прекрати, Танюшка! — приказала баба Маша. — Сырость не разводи. Я же не прямо сейчас помирать собралась. Просто на будущее хочу о Зинаиде своей позаботиться, как она обо мне когда-то. Пусть ей тоже достанется только половина горя!
— Обещаю, — только и смогла сказать Таня...
Бабы Маши не стало спустя год. Желтой, дождливой осенью. На ее похоронах Таня познакомилась с ее дальней родней, приехавшей откуда-то с чертовых куличков.
Родня была только рада, что им не придется возиться со старой дворняжкой бабы Маши. Отдали Зинку без разговоров.
Шли они в тот скорбный день втроем, несли свою печаль к дому, и вдруг...
— Гоша, Гошка! Да стой же ты!
Черный пес летел, как стрела, за ним скакал поводок-рулетка. А следом бежал, отдуваясь и пыхтя, полный мужчина в расстегнутой куртке.
Таня среагировала на удивление быстро: перехватила свои поводки в одну руку, а другой поймала, рулетку, как раз пересекающую лужу вслед за беглецом-Гошей.
Раскрасневшийся толстячок остановился возле них:
— Спасибо, вот спасибо! Не слушается он меня совсем. К хозяину рвется, тоскует. И не объяснишь ему, что хозяин в больнице...
Я сосед. Согласился вот за Гошкой присмотреть, да чувствую, он меня тоже в больницу уложит. Не мастак я бегать. Как вы с двумя справляетесь, ума не приложу.
Гоша тем временем знакомился с дамами. Те ему на удивление благоволили. Толстячок это подметил.
— Вы меня, ради бога, извините, вы где-то рядом живете? — поинтересовался он.
— Я без задней мысли. Может, вместе гулять будем? Сам-то я не собачник. Просто парня жалко стало, — мужчина кивнул на Гошу. — Вот и решил старику-соседу помочь...
Так уж вышло, что больше некому. Только вот силы не рассчитал. А ваши Гошке, похоже, понравились, может, убегать перестанет. Меня, кстати, как и его, Георгий зовут.
— Мы не против, — согласилась Татьяна. — Я Таня, а это Жучка и Зинаида...
Так они и познакомились. А потом и подружились...
Нет, они не побежали в загс через три месяца, да и романтики между Георгием и Таней пока не случилось. Общаются, собак вместе выгуливают, разговаривают о разном.
Гошин хозяин, хоть и выписался из больницы, к долгим прогулкам пока не готов.
Сама Таня просто живет и радуется жизни. Не на что сетовать. Много хорошего с ней случилось в последнее время: баба Маша с Зинкой, потом Жучка, а сейчас еще и Георгий.
Ушло горе целиком. Осталась только светлая грусть. А она счастью не помеха.
Автор - Алёна Слюсаренко. Источник.
