— Да о чём ты вообще? — крикнул он, чувствуя, как паника накатывает удушливой волной.
— Мы не могли иметь детей, — скороговоркой начала Марина Сергеевна, не отнимая ладоней от лица. — Я по больницам моталась, по бабкам, чего только не делала. Ваня уж и отчаялся, а я всё никак не смирялась.
— Мам, перестань, — Алексей шагнул к ней, но женщина дёрнула плечом, словно отталкивая.
— Дослушай, ради Христа, — выдохнула она. — Я тогда медсестрой в роддоме работала. Ох, Господи, будто вчера было... Привезли совсем девчонку, то ли студентку, то ли школу только закончила. Как же давно это было-то, боже ты мой...
Алексей оперся о холодильник, не чувствуя, как магнитик с видом Крыма впивается ему в ладонь. Его начало мутить.
— Она от тебя отказалась сразу, — продолжала Марина Сергеевна, вытирая слёзы краем фартука. — Даже не глянула. Вера её звали. Фамилию я уж и не помню, врать не стану. Соколова, кажется.
— Ты бредишь, — прошептал Алексей.
— Бумаги все есть, если не веришь, — женщина встала, пошатываясь, и прошла к старому серванту. — Вот, смотри.
Она достала из нижнего ящика потрёпанную деревянную шкатулку, которую Алексей помнил с детства. Мать всегда хранила там какие-то документы и открытки. Дрожащими руками она вынула пожелтевшие листы.
— Свидетельство о рождении твоё первое, — она протянула бумагу. — Вот, смотри. И документы на усыновление.
Алексей взял листок, но буквы прыгали перед глазами. Он смог разобрать только имя: Вера Николаевна Соколова, 18 лет. Откуда-то из Орла.
— Это неправда, — он швырнул бумаги на стол. — Это всё ложь!
— Лёшенька, — Марина Сергеевна шагнула к нему, протягивая руки. — Сыночек...
— Не смей! — рявкнул он, отшатнувшись. — Не смей меня так называть! Тридцать лет вранья! Тридцать!
Он повернулся и вылетел из кухни, натыкаясь на стены. В прихожей схватил куртку, не попадая в рукава. За спиной слышались причитания Марины Сергеевны, но он не оборачивался.
Только оказавшись на улице, он глотнул холодный осенний воздух. Колени тряслись так, что он едва добрёл до старой скамейки возле подъезда. На той самой скамейке они с отцом часто сидели вечерами, когда Алексей приезжал в гости. Отец курил свои «Яву», а Алексей рассказывал о работе, о жене, о детях...
Дети. Господи, а что теперь говорить детям? Максимке девять, Анютке шесть. Как им объяснить, что их бабушка на самом деле...
Телефон в кармане завибрировал. Наташа. Алексей выключил его, не отвечая. Не мог он сейчас разговаривать. Не мог ничего объяснять.
Он поднялся и пошёл к машине. Руки ходили ходуном, когда он пытался вставить ключ в замок зажигания. Наконец, двигатель зарычал, и Алексей вдавил газ, не разбирая дороги.
Сам не понял, как оказался на старой плотине, где они с отцом рыбачили каждое лето. Отец... Папа... Такой настоящий, родной. Как он мог лгать столько лет?
Алексей заглушил мотор и вышел из машины. Ноги сами понесли его к воде. Ночная река чернела внизу, холодная и равнодушная.
«А был ли хоть один человек, который не врал мне?» — мысль царапнула сознание.
Телефон он всё-таки включил, когда озяб до костей. Двадцать три пропущенных от Наташи, восемь от Марины Сергеевны.
Пальцы окоченели так, что он с трудом набрал номер своего друга Димки.
— Лёха, ты где пропал? — раздался обеспокоенный голос. — Тебя Наташка обыскалась!
— Димон, можно я к тебе? — голос Алексея сел до хрипоты. — Переночевать?
— Случилось чего? — насторожился Дмитрий.
— Расскажу при встрече, — Алексей сглотнул комок в горле. — Жду адрес.
Димка скинул сообщение, и Алексей снова завёл машину. Навигатор показывал полтора часа езды. Хорошо, далеко. Подальше от всего этого безумия.
Он гнал по ночному шоссе, вжимая педаль газа до упора. Обрывки мыслей метались в голове, не складываясь в единую картину. Вспомнилось вдруг, как в детстве он сломал руку, упав с качелей. Отец — нет, не отец, чужой мужик — нёс его на руках до самой больницы, потому что скорая не могла пробиться через весенний паводок. Как же тогда болела рука... Но ещё больше болело сейчас.
Дмитрий ждал его на крыльце, кутаясь в старую куртку.
— Ну ты даёшь, — покачал головой друг, разглядывая осунувшееся лицо Алексея. — На тебе лица нет. Давай, заходи, замёрз небось.
В квартире пахло жареной картошкой и немытой посудой. Типичная берлога холостяка. Они с Димкой когда-то вместе снимали такую же, ещё до свадьбы Алексея.
— Рассказывай, что стряслось, — Дмитрий плеснул в стаканы коньяк и подвинул один Алексею. — С Наташкой поругался?
— Хуже, — Алексей залпом опрокинул стакан, закашлялся. — Димон, я приёмыш.
— Сегодня узнал, — Алексей вертел в руках пустой стакан. — Мать призналась после похорон. Оказывается, отец давно хотел рассказать, а она боялась.
— Погоди, — Дмитрий потёр лоб. — То есть тётя Марина тебе не мать?
— Выходит, что так, — Алексей криво усмехнулся. — Прикинь, тридцатник разменял, а только сейчас узнал, что всю жизнь мне врали.
Дмитрий молча налил ещё коньяка.
— А хрен его знает, — Алексей покрутил стакан. — Я сбежал оттуда, как ошпаренный. Даже Наташке не позвонил. Поеду искать настоящую мамашу, наверное.
— Зачем? — удивился Дмитрий. — Она же отказалась от тебя.
— А ты бы не хотел знать, почему от тебя отказались? — огрызнулся Алексей. — Почему выкинули, как котёнка?
Дмитрий замолчал, разглядывая друга.
— Лёх, а может, это и к лучшему? — осторожно сказал он. — Ну, что тебя усыновили. Ты же сам говорил, что у вас хорошая семья была.
— Была, — эхом отозвался Алексей. — Теперь-то я не знаю, что у меня было.
Они пили до глубокой ночи. Алексей говорил, захлёбываясь словами и коньяком вперемешку. Дмитрий слушал, изредка вставляя короткие реплики.
— Знаешь, что обиднее всего? — Алексей опрокинул очередной стакан. — Я ведь всегда гордился, что похож на отца. Все говорили — одно лицо. Брови, глаза, походка... А оказывается, просто совпадение. Или самовнушение.
— Может, тебе стоит вернуться и поговорить с тётей Мариной? — предложил Дмитрий. — Она-то тебя как сына любит, это факт.
— Не могу я сейчас, — Алексей помотал головой. — Как подумаю, что тридцать лет в глаза врали...
— Не врали они, — вздохнул Дмитрий. — Просто не говорили всей правды. Разница есть.
— Для тебя, может, и есть, — буркнул Алексей. — А для меня... Я уже не знаю, кто я такой, понимаешь?
Дмитрий понимающе кивнул.
— Ладно, давай спать, — он поднялся, пошатываясь. — Утро вечера мудренее.
Алексей проворочался всю ночь на продавленном диване. В голове крутились обрывки воспоминаний: вот отец учит его кататься на велосипеде, вот мать штопает разорванные штаны, вот они все вместе лепят пельмени на Новый год...
Когда за окном начало светать, он наконец уснул тяжёлым, беспокойным сном. Проснулся от звонка — Дмитрий названивал с работы.
— Лёх, ты как там? — голос друга звучал обеспокоенно. — Я тебе завтрак оставил на столе. Ключи брось под коврик, если уйдёшь, ладно?
— Угу, — промычал Алексей. — Спасибо, Дим.
— Наташке позвони, — напомнил друг. — Она с ума сходит.
Алексей пообещал и отключился. Голова раскалывалась, во рту пересохло. Он доплёлся до кухни, выпил стакан воды и уставился на оставленную Дмитрием яичницу. Кусок в горло не лез.
Телефон снова зазвонил. Наташа.
— Да, — хрипло ответил он.
— Лёша, что происходит? — голос жены дрожал от волнения. — Где ты? Почему не отвечал? Мы с детьми с ума сходим!
— Я у Димки, — он потёр лицо свободной рукой. — Всё нормально, Наташ. Мне просто... нужно было подумать.
— О чём? — растерянно спросила она. — Что случилось?
— Я потом объясню, — Алексей не представлял, как рассказать ей обо всём. — Мне нужно кое-что сделать. Вернусь — поговорим.
— Лёша, ты меня пугаешь, — голос Наташи задрожал сильнее. — Это из-за смерти папы? Тебе плохо?
— Не только, — уклончиво ответил он. — Наташ, пожалуйста, дай мне время. Я позвоню.
Он положил трубку, не дожидаясь ответа. Ещё один звонок — Марина Сергеевна. Палец завис над кнопкой «отклонить», но в последний момент Алексей всё же ответил.
— Алёшенька! — отчаянный крик в трубке заставил его поморщиться. — Сынок, вернись, пожалуйста! Давай поговорим!
— Не могу я сейчас, — он стиснул зубы. — Мне нужно время.
— Лёшенька, я всё объясню, — голос женщины прерывался от рыданий. — Мы тебя любим, всегда любили! Ты наш сын, самый родной, самый...
— Я перезвоню, — оборвал он и отключился.
Приняв душ и выпив крепкого кофе, Алексей немного пришёл в себя. Нужно было решать, что делать дальше. Искать эту Веру Соколову? Но как? Прошло тридцать лет, она могла сменить фамилию, уехать из страны, умереть, в конце концов.
Он вспомнил пожелтевшую бумагу. Вера Соколова из Орла. Восемнадцать лет. Сейчас ей должно быть около пятидесяти, если жива. Не такая уж и старая.
Алексей взял телефон и набрал номер справочной Орла.
— Здравствуйте, — сказал он, когда оператор ответил. — Мне нужно найти человека. Вера Николаевна Соколова, примерно пятидесяти лет. Возможно, проживает в вашем городе.
— К сожалению, мы не можем предоставить такую информацию, — ответил вежливый голос. — Это конфиденциальные данные.
— Но это моя мать, — слова обожгли язык. — Я ищу свою мать.
— Обратитесь в паспортный стол или органы загс, — посоветовал оператор. — Там вам помогут, если предоставите документы, подтверждающие родство.
Алексей поблагодарил и повесил трубку. Документы... Нужно вернуться к Марине Сергеевне и забрать ту пожелтевшую бумагу. И ещё... чёрт, нужно объясниться с Наташей. Не может же он просто исчезнуть.
— Наташ, я еду домой, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Нам нужно поговорить.
— Что происходит, Лёша? — в её голосе сквозило неприкрытое беспокойство.
— Дома объясню, — он глубоко вдохнул. — Это сложно.
Дома Наташа встретила его с красными от слёз глазами. Дети были у соседки — она отправила их, чтобы поговорить без свидетелей.
— Лёш, ты меня до смерти напугал, — она обняла его, прижимаясь всем телом. — Я уж не знала, что думать.
Он неловко обнял её в ответ. Как рассказать? С чего начать?
— Присядь, — он кивнул на диван. — Я узнал кое-что... в общем, это меня огорошило.
Наташа послушно села, не сводя с него встревоженных глаз.
— Вчера мама... Марина Сергеевна, — он запнулся, — сказала мне, что я приёмный.
Наташа ахнула, прижав ладонь ко рту.
— Вот так, — он пожал плечами. — Оказывается, меня усыновили в роддоме. Моя настоящая мать от меня отказалась.
Наташа молчала, переваривая информацию.
— И что теперь? — спросила она наконец.
— Не знаю, — честно ответил Алексей. — Я в полной растерянности.
— Поговори с Мариной Сергеевной, — осторожно предложила Наташа. — Она, наверное, сама не своя.
— Да мне сейчас не до её переживаний! — вспылил Алексей. — Она мне тридцать лет врала!
— Лёша, — Наташа взяла его за руку. — Она тебя вырастила. Она любит тебя. Какая разница, родной ты или приёмный?
— Ты не понимаешь, — буркнул он. — Для тебя, может, и нет разницы. А для меня есть.
— И что ты хочешь делать?
— Найти её, — решительно сказал Алексей. — Мою настоящую мать. Я хочу знать, почему она отказалась от меня. Почему не захотела меня растить.
— А если она не захочет с тобой встречаться? — тихо спросила Наташа. — Если она уже забыла о тебе?
Алексей поморщился, как от зубной боли.
— Значит, так тому и быть, — он стиснул кулаки. — Но я должен попытаться.
Наташа помолчала, потом спросила:
— А как же дети? Что им говорить?
— Пока ничего, — Алексей встал и прошёлся по комнате. — Сначала я должен сам во всём разобраться.
Он остановился у окна, глядя на детскую площадку внизу. Там играли чужие дети, и среди них не было его Максимки и Анютки.
— Я поеду к маме, — сказал он, не оборачиваясь. — Заберу документы.
— Хочешь, я с тобой? — предложила Наташа.
— Нет, — он покачал головой. — Я сам.
По дороге к родительскому дому — язык не поворачивался назвать его по-другому — Алексей пытался собраться с мыслями. Злость понемногу утихала, уступая место тупой боли и растерянности.
Марина Сергеевна открыла дверь мгновенно, словно стояла за ней все это время. Глаза у неё были опухшие от слёз, лицо осунулось.
— Алёшенька, — прошептала она, пропуская его в дом. — Сыночек...
— Мне нужны документы, — сказал он, стараясь не смотреть ей в глаза. — Те, что ты вчера показывала.
Она кивнула и пошла в комнату. Вернулась с той же шкатулкой.
— Вот, — она протянула ему бумаги. — Здесь всё, что у меня есть.
Алексей взял документы и наконец заставил себя посмотреть на женщину, которую всю жизнь считал матерью.
— Зачем? — спросил он. — Зачем вы это сделали?
— Потому что любили тебя, — просто ответила она. — С первого взгляда полюбили.
— Я не об этом, — сказал он. — Зачем вы молчали? Почему не сказали мне правду раньше?
Марина Сергеевна тяжело опустилась на стул.
— Сначала ты был маленький, — тихо проговорила она. — Потом боялись, что уйдёшь от нас, разлюбишь. А потом... потом уже поздно было. Чем дальше, тем страшнее было признаваться.
Алексей молчал, сжимая в руках пожелтевшие бумаги.
— Ты для нас всегда был сыном, — продолжала она. — Родным, единственным. Иван тебя обожал. До последнего дня гордился тобой.
— Мне нужно найти её, — сказал Алексей, не реагируя на её слова. — Я должен знать, почему она так поступила.
— Я понимаю, — кивнула Марина Сергеевна. — Только... не исчезай, ладно? Что бы ты ни решил, как бы ни сложилось — я всегда буду ждать тебя.
Алексей кивнул, не доверяя своему голосу. Он сунул бумаги в карман и пошёл к выходу.
— Лёша, — окликнула его Марина Сергеевна. — Я люблю тебя, сынок. Что бы ни случилось — помни об этом.
Он замер на секунду, но не обернулся.
— Я позвоню, — сказал он и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
В машине он развернул свидетельство о рождении. Вера Николаевна Соколова, 18 лет, город Орёл. Не густо. Но для начала поисков сойдёт.
Он завёл мотор и выехал со двора. Предстоял долгий путь — и не только до Орла. Он не знал, найдёт ли он эту женщину. Не знал, захочет ли она с ним встретиться. Не знал, какой будет их встреча, если она состоится.
Но он точно знал одно: рано или поздно ему придётся вернуться. К Наташе, к детям, к этой старой женщине с опухшими от слёз глазами, которая тридцать лет называла его сыном.
Потому что, как ни крути, именно они были его настоящей семьёй. И это никакими документами не перечеркнуть.
