Семейное чтение

На следующий день я проснулась от какого-то странного ощущения: будто бы я была одна в целом мире. Потом пришла в себя и поняла, что было уже совсем не утро, и, конечно же, мир уже давно ожил после ночи и жил вовсю, пока я так бесцеремонно отдыхала. Было уже больше полудня, когда я открыла глаза. Что ж, в жизни и такое бывает. И у меня тоже бывало, особенно, когда мама уходила на работу пораньше и не будила меня. Хотя это случалось крайне редко.

Я оглянулась. Балы в хижине, конечно же, не было. Ну да, было бы глупо думать, что этот неутомимый труженик будет спать до обеда. Я осторожно вышла во двор. Где же Бала? Да уж, великана-то я и не заметила. Бала сидел на корточках в арбузной грядке и собирал арбузы.

— Кхе-кхе-кхе, — прокашлялась я, подходя к великану. Таким образом я предупреждала его о своём появлении, ведь он мог не заметить меня и нечаянно раздавить. — Тебе помочь собирать арбузы?

— Не надо. Я уже почти закончил.

На земле справа от Балы я увидела целую гору арбузов.

— Э-э-э-э... мы опять арбузы будем есть? — поинтересовалась я.

Нет, зачем же? Тебе, наверное, скучно будет опять арбузы есть, — ответил Бала, —поэтому я с утра уже сбегал к соседям и набрал для тебя огурцов, помидоров и кукурузы. А ещё — свежего хлеба.

Хлеб был очень вкусным. Для Балы он являлся всего лишь малюсенькой булочкой, а для меня — огромной буханкой. Она была мягкая и свежая.

— Только из печи, — сказал Бала, увидев, как я с наслаждением вдыхаю хлебный аромат из самого сердца этого чудного, разломленного на две огромные части творения какого-то великана.

— Вкусно! — не удержалась я от ликующего возгласа.

— Ешь на здоровье! — ответил на этот возглас добрый великан.

Огурцы и помидоры я сама быстренько порезала в огромный тазик (миску). Получился прекрасный, сочный салат из свежих овощей.

А порезала я их огромным пластмассовым медиатором. Для меня-то, конечно, этот медиатор был ножиком (Бала заточил его с одной стороны так, что получилось что-то наподобие лезвия), и довольно удобным. А вообще этот медиатор для великанов служил приспособлением для игры на струнных инструментах.

— Подарок от друга, — сказал Бала.

— Это хорошо, что у тебя есть друзья.

— Да, — согласился Бала, — хорошо.

Он как-то грустно это сказал, поэтому я спросила:

— А ты что, несчастен?

— Ну... у друга есть возлюбленная. Они собираются пожениться. Так что другу скоро станет не до меня...

— А у тебя... мммм... есть возлюбленная?

— Ну... она...

— Есть? — нетерпеливо подталкивала я Балу к ответу.

— Есть, — печально ответил он.

— Так что ж ты не радуешься?

— Ну... она...

— Больна? — опять перебила я.

— Нет.

— Уехала?

— Нет.

— Так где же она?

— Она... она подруга...

— Нну... Твоя подруга...

— И моя тоже, конечно...

— Так где она, что с ней?

— Так я ж и говорю: она подруга... э-э-э... а теперь она ещё и невеста друга.

— Ох! Так твоя возлюбленная выходит замуж? Какой ужас!

— И вовсе не ужас. Я очень желаю ей счастья. Просто мне одиноко.

— А чем я могу тебе помочь?

— Ты?! Э-э-эммм... Пожалуй, оставайся у меня. Мне будет не так одиноко, да и ухаживать я за тобой буду хорошо: кормить, поить, одевать... катать. В общем, ты ни в чём не будешь нуждаться! — предложил Бала, и я заметила, как он оживился и повеселел.

«Да-а, — подумала я, — говорит обо мне, как о домашнем питомце. Позже я, конечно, поняла, что Бала на самом деле предлагал мне таким образом самую настоящую дружбу.

— Кстати, хочешь я тебе мир великанов покажу с высоты? — неожиданно спросил Бала.

— С высоты... гм... птичьего полёта? — пролепетала я свой глупый вопрос (высота «птичьего полёта» была Бале как раз по плечо).

— Ха-ха. Нет. С высоты, наверное, самой большой обзорной вышки на всей нашей планете, — сказал Бала.

И он аккуратно посадил меня к себе на плечи. Мы двинулись вдвоём за пределы земельного участка Балы и через некоторое время добрались до конца его деревни. Шагая дальше, Бала через некоторое время дошёл до пункта назначения. Там, посреди картофельных, морковных и тыквенных полей стояло огромное сооружение, похожее на линию электропередач, только без проводов. Эту обзорную площадку на невероятной, фантастической для меня высоте строили великаны. Какая у неё высота? — Сложно вообразить. Если уж люди способны строить сооружения более 800 метров в высоту, то только представьте, на какую высоту могут поднять своё строительство великаны.

Когда мы добрались до самой высокой точки, я, наконец, открыла глаза (закрыла я их от страха ещё на середине пути).

Нам с Балой открылся такой восхитительный вид: аккуратные поля, деревни, большие города вдалеке, реки, озёра и великаны — малюсенькие-премалюсенькие сверху, будто букашки... Далеко на востоке белели накинутой на свои изящные головки фатой симпатичные невесты горы. А небо, которое окутывало нас со всех сторон, казалось, дышало вместе с нами, наслаждаясь свежестью и безветренным спокойствием дня.

— А у вас, великанов, есть какие-нибудь проблемы, я имею в виду, в вашей стране? – спросила я.

— У нас?.. Разве только разобщённость, — вздохнул Бала. Великаны, как и люди, в последнее время разъединились, распались, разобщились... Вот у меня есть один друг... и подруга, его невеста (хотя я сейчас не очень хотел бы как-то вклиниваться между ними), и я рад. А так... Меня мало кто понимает среди великанов — мы все слишком разные.

— Это потому, что ты романтик, Бала.

— Я? — удивился он.

— Конечно! Романтик, романтик. Я тебя понимаю. Я и сама натура романтичная. И мама у меня такая, и папа такой, и все другие родные тоже.

— Милая ты! — выпалил Бала и немного смутился.

Тем временем мы спустились с вышки. Было тепло и как-то золотисто-по-солнечному уютно.

Я чувствовала, что Бала немного вспотел от подъёма и спуска на смотровую башню. Его пот был липким и горячим и пах почему-то персиками и ананасами.

— Я тебе плечи ещё не натёрла? — поинтересовалась я.

— Неа, — бодро ответил Бала.

Бала заботился обо мне так, как настоящий добрый хозяин заботится о своём питомце, которого он приручил. Хотя кто кого приручил, уже было трудно сказать. Кажется, что чем ближе я знакомилась с Балой, тем большую начинала чувствовать ответственность за него. Как-то всё настойчивей въедалась в мою голову такая гуманная и такая по-человечески прекрасная мысль: «Мы в ответе за тех, кого приручили!»

После экскурсии Бала накормил меня супом-пюре из собственновыращенных кабачков. Он сварил его в огромном котле (для него это был всего лишь навсего котелок). Сначала Бала отварил кабачки, а потом растёр их вместе с домашним сыром, добавив морской соли. Суп был просто великолепен. Если бы люди оценивали поваров и их кулинарные шедевры так же, как выступления музыкантов-виртуозов, то я бы, пожалуй, без всякого смущения прокричала в полный голос «Браво!» или даже «Брависсимо!», отведав это такое простое и в то же время такое изысканное блюдо Балы. Всем бы порекомендовала обязательно попробовать угоститься подобным супчиком.

— А ты этот сыр сам делал? — спросила я.

— Нет, друг делал. У меня главным образом — овощи и фрукты, а у него стада — коровы, козы, овцы.

— Он ведь рядом с тобой живёт, значит, в вашей деревне, а пасёт своих коров где же? Не на твоих же полях? И с вышки мы видели только огороды...

Бала засмеялся:

— Конечно же, не на моих полях. Его животные у меня бы все овощи поели.

— Так где?

— Смотри. Мы с тобой ходили на обзорную площадку. Она расположена на северо-востоке нашей страны, а друг ходит на юго-восток. Помнишь, там недалеко от вышки была река, которая текла на юг?

— Ага.

— Так вот если по этой реке плыть по течению, то как раз к пастбищам Кали и приплывёшь.

— Значит, его зовут Кали?

— Да.

— А коровы и другие животные его где живут — там, вдалеке, на пастбищах?

— В стойлах южнее нашей деревни.

— А как же они до пастбищ добираются, бедненькие? И ночью им, наверное, скучно?

— Скажи, — снова засмеялся Бала, — а ты вообще представляешь, как великаны коров пасут?

— Нет.

— Кали их до пастбища носит.

— Как?

— На руках, на плечах, по-разному. Или на большой телеге везёт... а потом обратно. Соберёт в охапку — и обратно. Кали, он вообще большой — больше меня.

— Весело им! — сказала я.

— Коровам да овцам-то?

— Угу. А ещё козам.

— Да, конечно весело. Днём на свежей травке резвятся, а ночью в тёплых стойлах все вместе спят. Чего им печалиться? Весело им, конечно. Вся жизнь — радость... Завтра тебя с Кали и Илой познакомлю, — сказал Бала.

«Кали и Ила... Хм, забавная парочка», — подумала я.

Бала устроил мне по-настоящему королевскую постель. Подушка, которая для него сошла бы действительно за подушку, для меня стала превосходным матрасом. То, что он называл лоскутком, стало прекрасным одеялом. В общем, мне должно было спаться очень комфортно. И поначалу я очень быстро провалилась в сон. Но позже проснулась и уже не могла уснуть до самого утра. Во-первых, потому что Бала сопел. Это не совсем то же самое, что храпеть, но и не совсем то же самое, что спать совершенно спокойно. Когда человек спит совершенно спокойно, он очень и очень-преочень тихий. Он замирает и лицо его становится будто маской — не напряжённое, но какое-то сосредоточенно-собранное: ни один мускул не дрогнет. Бывает человек спит почти всю ночь в одной позе, хотя понятно, конечно, что если у него затекают руки, ноги, бока, живот или спина, то он переворачивается. Некоторые люди спят вроде бы спокойно, но при этом храпят так, что никто вокруг не может не то, что спать, а вообще — находиться спокойно. Это храпуны. Они порой издают такие громкие и грубые звуки, что становится не только неприятно, но и страшно. Будто бы тебе слон в ухо протрубил. А слон-то ведь он большой, он если на человека наступит — убьёт нечаянно. А вот люди (как оказалось, и великаны также), которые занимают среднее положение между спящими совершенно спокойно и храпунами — они сопят. Это когда человек или великан спит расхлябанно, постоянно ворочается, тихонечко охает и вздыхает. Но ворочается не только он сам — ворочается и воздух, который проходит через его ноздри в лёгкие и возвращается обратно уже не носом, а ртом. Вот этот-то самый рот своими губами заворачивает воздух в какие-то воронки, а тот пока заворачивается и кружится, начинает чего-то говорить, лопотать, тявкать, повизгивать, свистеть, шипеть, сопеть или просто петь. Это, конечно, не так неприятно, как слушать «концерты» храпунов, но всё равно тяжело, потому что иногда сопение, пыхтение и прочее другое «-ение» бывает очень громким.

Так вот, возвращаясь к Бале — этот добрейшей души великан сопел достаточно громко. И ведь никто ему никогда, наверное, об этом не говорил. А как скажешь? Обидеть же можно.

Луна беззастенчиво заглядывала в огромную, вытянутую в длину комнату через небольшую щёлку в бамбуковом потолке-крыше. Я подошла к голове Балы. Веки его были плотно сомкнуты, а вот губы смыкались и размыкались, причмокивая. Я решила, что лучшим способом успокоить Балу будет поглаживание его по голове. Голова у него была большая, но вовсе не такая огромная голова монстра, как мне показалось сначала. Да и глаза его были совсем не как телевизоры — всего лишь величиной с кокос. Верно ведь говорят, что у страха глаза велики. Когда я в первый раз увидела Балу, я хоть и вела себя вполне отважно, всё-таки немного преувеличила и его размер, и разницу между нами. Я долго поглаживала Балу по голове, и он даже стал немного меньше сопеть. Перевернуть его на бок, чтобы он вообще перестал сопеть, мне было не под силу.

Переполненная впечатлениями прошедшего дня, я всё бродила и бродила по хижине, рассматривая и изучая Балу, одетого в какие-то смешные кривошитые хлопковые штанишки и такую же простую до безобразия рубаху. Наверное, он сам сшил этот комплект. Трудно было представить, чтобы какая-то портниха-великанша была настолько неаккуратна в своей работе. В то же время костюм Балы был невероятно подходящ к его внутреннему миру — он, как и Бала, был удивительно близок к природе и просто растворялся в ней, будто бы и был сотворён цветами, травами, насекомыми и лесом, будто бы и не прикасались к его созданию никакие руки.

Я разглядывала Балу: его огромные ладошки и вспотевшие пяточки (хотя, со стороны человека, наверное, следовало бы по-другому их называть — пятищи и ладошища), а сама стеснялась — проснётся Бала и что подумает. Может, что я хочу ему что-то плохое сделать. И как быть? Но Бала не просыпался. Он только перевернулся на живот. И в этот момент лёгкая хлопковая простыня, которой он укрывался вместо одеяла, упала. Я поднимала её по частям, потому что она была невероятно длинная — по всей длине тела моего друга. Сначала укрыла его плечи, потом, в три захода, — спину, затем, в четыре захода, — ноги. После этого я стала изучать хижину. Должны же у этого великана быть хоть какие-то вещи в доме?

Моё внимание привлекла бамбуковая перегородка, за которой обязательно должно было находиться какое-то помещение. Только как в него попасть, если перегородка эта представляла собой цельный кусок плетёного бамбукового полотна, которой мой крупный друг просто взял и перегородил проход в секретное помещение. Никаких дверей для маленьких девочек в перегородке не предусматривалось. Правильно, а зачем? В общем, я поняла, что перегородку эту, которая прекрасно справлялась со своей задачей, а именно — перегораживала, мог как поставить, так и убрать, только великан. Но сдаваться сразу не хотелось.

Я поняла, что для того, чтобы каким-то образом проникнуть в потайную комнату, мне необходимо получше рассмотреть устройство перегородки, ведь я видела её только при свете луны и то только центральную часть, потому что именно туда падал лунный лучик. Углы же оставались тёмными и неосвещёнными.

Аккуратно я выбралась из хижины, взяла лучину, которыми вечером пользовался для розжига огня в урнах Бала. Это была палочка, пропитанная какой-то горючей жидкостью, с тканевой обмоткой. Уже довольно хорошо разбираясь в предпочтениях Балы, я решила, что эта жидкость — вытяжка из какого-то своеобразного «горючего» растения или просто какое-нибудь растительное масло. В одной из урн я взяла огня и направилась со своим факелом в хижину.

Конечно, нужно было быть осторожной — не поджечь нечаянно жилище Балы и его самого. И я справилась. Ткань хоть и не молниеносно, но всё же довольно быстро прогорала. Но даже тех пяти-семи минут, которые могла светить моя «лампочка» мне хватило, чтобы обнаружить, что перегородка была приставлена не под прямым углом к полу, а под небольшим уклоном, образуя с полом в моей комнате тупой, а с полом в секретной комнате — острый угол. Сначала мне в голову пришла безумная идея уронить перегородку на пол, накренив её сильней. Но потом я поняла, что эта идея глупа хотя бы в том, что о моих похождениях обязательно станет известно Бале, потому как поднять перегородку своими силами и поставить на место я не смогла бы. Да и перегородка могла бы внезапно оказаться тяжелее, чем я предполагала. И тогда она могла, во-первых, поднять страшный грохот при падении, во-вторых, причинить вред мне и моему здоровью, а в-третьих, разрушить незатейливое жилище Балы.

К счастью, я одумалась и стала искать другие варианты. Подходящий вариант нашёлся достаточно быстро — стоило только поднести факел поближе к перегородке. С правой стороны «рогожка» не плотно примыкала к стене. Чуть-чуть отогнув край полотна, можно было аккуратненько пролезть в тайную комнату, что я и сделала.

Признаться, я не увидела там ничего особенного. Хотя... когда ты только узнаёшь нового человека (пусть даже он и великан), тебе неизменно интересно всё: его детские фото, его друзья, его увлечения и весь этот мир, который внутри него. Никаких полок, никаких шкафов или коробок, в которых лежали бы вещи, не было в этой комнате (да и как бы шкафы для великана уместились бы в жилище с такими низкими потолками, каким была хижина Балы?) — немногочисленные вещи хозяина лежали прямо на полу. Среди них был ещё один костюм хлопковой ткани, который отличался от надетого на Балу только тем, что он был не кристально белым, а с каким-то зеленоватым травяным оттенком. Ещё в комнате было несколько фотографий Балы. На них было запечатлено только его лицо, по которому можно было определить примерный возраст: на первом фото около пяти, а на втором – около десяти лет. Размером фотографии были примерно с небольшое окно, какие были в моём городе. Такие же по размеру были и книги, только они, в отличие от фотографий, были значительно тяжелее. Я попыталась поднять одну левой рукой (в правой я держала лучину), но у меня ничего не вышло. Я раскрыла эту книгу, лежащую сверху всей стопки, и удивилась тому, какой огромный был шрифт. Впрочем, эта книга не предназначалась для меня, а предназначалась для великанов, так что удивляться было совершенно нечему. В комнате было много книг — все они лежали высокими стопками – от пола комнаты до потолка. И только одна стопка — именно та, наверху которой лежала исследованная мною книга, была маленькой. Видимо, книги именно из этой стопки использовались Балой чаще всего в последнее время.

Лучина уже почти догорела, когда я аккуратно вылезла из секретной комнаты. Лучину я вынесла во двор и оставила на прежнем месте, а потом наощупь добралась до своей постели.

Я не сразу заснула, а ещё долго думала обо всём том, что увидела. Эх, если бы Бала был чуть поменьше, был бы нормального человеческого размера, я бы влюбилась в него как в парня. А пока... пока я начинала влюбляться в Балу как... в великана.

Продолжаю выкладывать главы повести для единственного подписавшегося и заинтересовавшегося повестью человека.

Пока мы с Балой разговаривали, наступил вечер. Солнце начинало клониться к земле. Оно потускнело, порозовело и уже собралось ложиться спать. Тут я встревожилась: родители, они, наверное, с ума сходят от беспокойства. Хотя нет. Бывало, я ночевала в стогах сена на лугах. Там очень тепло и совершенно безопасно. Бала успокоил меня. Он предложил отправить собаку своего друга с посланием для мамы. Так мы и сделали. Только написала я маме в письме не всю правду. Написала, что я нахожусь в гостях недалеко от восточной границы. Чтобы родители не волновались, пришлось немного обмануть их. Никому не рекомендую так поступать, но себя я в этой ситуации я оправдала исключительностью самой ситуации. Ну, представьте себе письмо, в котором написано:

«Дорогие мама и папа. Это я, ваша Мила, в здравом уме и твёрдой памяти. Не волнуйтесь за меня, я в гостях у очень милого, симпатичного и дружелюбного великана Балы.

Постскриптум: на всякий случай уточнила, людей он не ест...»

Ну, и как вам такое письмо? Понятно, что оно бы просто убило моих родителей раньше, чем я бы вернулась домой – целая и невредимая. Поэтому я решила схитрить. Написала, что я прекрасно расположилась в домике у очень гостеприимных и порядочных людей. Собака-почтальон не вызвала бы у родителей никаких сомнений, в подлинности моих слов, ведь Тобик (так звали собаку) был обычным «человеческим» псом, каких и в наших краях пруд пруди.

— А как же Тобик найдёт мой дом? — удивилась я.

— Найдёт, — уверенно заявил Бала. — По запаху найдёт, он ведь собака! Обязательно найдёт, не сомневайся!

И я успокоилась.

После того, как мы управились с отправкой Тобика, которого Бала каким-то особым звуковым сигналом призвал из-за ряда кустов, ограничивающих пространство земельного участка Балы, настало время ужинать.

Поскольку до этого времени я была всецело поглощена Балой, я не заметила ни всей красоты его ухоженного участка, ни красивой хижины, которая пряталась за невысокими деревцами, ни его огорода с овощами и фруктами. В общем, кроме Балы и неба в тот день я не заметила ничего. Когда стало уже совсем темно и, признаться, даже немного страшно, и когда небо заблестело крошечными зеркалами звёзд, Бала предложил мне пройти к его хижине.

Что меня удивило, так это то, что она не была такой же высокой, как он сам.

— Ээээ, позволь спросить тебя, Бала. Как ты живёшь в такой хижине? Ты же можешь наступить на неё, ты можешь её перешагнуть? Как ты можешь поместиться там целиком?

— Я понимаю твой вопрос, — признался Бала. — Не у всех великанов такие тесные и маленькие домишки. Если мы пойдём дальше на восток вглубь страны, ты увидишь огромные каменные дома. Там великаны живут в комфортных условиях. Их квартиры просторные, там можно принимать душ, заниматься творчеством, играть в игры. Там всё, как у людей. Но я живу один, и мне ни к чему большая квартира. У нас ведь тепло. В моей хижине я только сплю, а днём я всё время на природе — занимаюсь огородом, гуляю, лежу на траве. Понимаешь? — спросил он, когда закончил рассказывать.

— Понимаю, — ответила я. Я была одновременно и потрясена, и восхищена признанием Балы. Ведь я тоже люблю природу и то особенное чувство свободы, которое дают долгие прогулки по самым малолюдным и самым диким местам.

Бала зажёг огонь внутри десятка больших (относительно меня — больших) каменных урн, стоящих перед хижиной, и присел на огромный (опять же относительно меня) пучок сена, лежащий прямо на земле. Перед этим он отделил от своего пучка небольшую часть и положил на землю передо мной. Я присела на свой маленький мягкий пучок. У Балы перед хижиной стоял добротный каменный стол. К сожалению, для меня он оказался велик по всем параметрам — высок и необъятен. Если бы он был сервирован различными блюдами, то я бы смогла попробовать только те, что располагались бы непосредственно передо мной — на кончике стола.

Бала положил на мой кончик стола большой весёло-полосатый арбуз (весёло-полосатый — это потому что у него полосочки сильно закруглялись маленькими дугами, похожими немного на задорные мальчишечьи кучеряшки). Оказывается Бала выращивал арбузы в огромных количествах. Для меня этот подарок был ого-го какой арбузище, а для Балы он был примерно такого размера, как помидор для человека. Конечно же, наестся одним помидором сложно, поэтому Бала съел целых семь арбузов. Он очень ловко и быстро очистил все арбузы от кожуры и корки, смахнул большую часть косточек и покромсал сочную мякоть кучеряво-полосатых в большой тазик (относительно меня тазик, конечно). Для него это была просто миска. Бала ловко натыкивал кусочки арбузов на бамбуковые палочки, а затем хватал их зубами и пережёвывал. Для меня же он порезал арбуз на кусочки вместе с коркой, чтобы я могла съесть арбуз как обычно — выгрызая сладкую и сочную мякоть и оставляя корочку.

— Тебе вкусно? — спросил он.

— Конечно, вкусно! — ответила я, не задумываясь.

— А есть так удобно?

— Естественно! — ответила я.

— Я знаю... Знаю, как люди едят арбузы. Впрочем, по-моему, и у людей есть различные способы их поедания.

— Да, — сказала я, — но для меня ты выбрал именно тот, который мне подходит больше всего.

Бала засмеялся:

— Я не был уверен, — признался он, — но чутьё... Я рад, что моё чутьё... гм-м... моя интуиция меня не подвела.

— Откуда ты так много знаешь и почему ты такой умный? — не удержалась от комплиментов я.

— Видишь ли, великаны — цивилизованные существа. Мы чтим традиции предков, бережём письменность, читаем и пишем книги, — объяснил он. — Мы ведь с тобой хорошо понимаем друг друга, а это всё потому, что я знаю тот же язык, что и ты. Ты грамотная и хорошо воспитанная, именно поэтому я понимаю твои слова, а ты мои. Когда-то ваш народ и великаны говорили на одном языке, и многие из нас его не забыли.

— Но ведь наши народы очень давно не общались, — заметила я.

— Да, это так. Мне уже шестнадцать лет, а наши народы перестали общаться задолго до моего рождения, но меня учили великаны, которые ещё помнили те славные времена. Конечно, время многое меняет. Ты, наверное, не знаешь многих наших современных названий, а я — ваших, но ведь это не страшно — этому можно научиться.

— Точно! — поддержала я.

— Знаешь, Мила. Я думаю, всю нашу жизнь — что людям, что великанам — всем разумным существам суждено учиться, — поделился он.

— А ты очень это любишь, — заметила я.

— Да, я это люблю, — ответил он.

Тем временем с арбузами было покончено. За задушевной беседой я и не заметила, что уничтожила почти половину огромного десятикилограммового арбуза. При всём моём уважении к Бале и к восхитительно вкусной ягоде арбузу, вторую половину гиганта осилить я никак бы не смогла, в чём честно призналась своему приятелю великану.

— Да не проблема! — воскликнул Бала, в секунду проглотивший оставшееся лакомство. — Теперь забирайся в хижину, я положу тебе мягкого сена, дам мягкую хлопковую подушку и добротный лоскуток в качестве одеялка!

Когда я открыла глаза, мне показалось, что я лежу на лугу среди трав и цветов и отдыхаю. Зачем лежу? Почему отдыхаю средь бела дня? — непонятно. Видимо, я прилегла, чтобы посмотреть на небо. О, это чудесное красивое ясное светло-голубое небо с лёгкими и невесомыми, легче ваты, облаками! Сколько ещё стихов, поэм и песен напишут люди об этом небе. Как оно всегда манит, и как часто хочется смотреть на него, особенно в хорошую погоду и особенно, когда лежишь на земле и когда не надо задирать наверх свою голову. Так думала я, когда проснулась. Два момента смутило меня: трава, на которой я лежала была почему-то очень мягкая и тёплая. А ещё небо вместе с солнцем и едва заметными облаками было в этот раз намного ближе ко мне, будто кусочек земли, служивший для меня лежанкой, каким-то чудесным образом приподнялся вверх. Но солнце меня не жгло, я была в тенёчке. Как же так? Отчего наверху, в небе, может быть тенёк? Мурашки разыгрывали чемпионаты по скоростным гонкам на всём моём теле. Я боялась повернуть голову влево или вправо, боялась пошевелиться (не только из-за страха увидеть где я на самом деле, но ещё и потому, что мне казалось, я могу упасть вниз). Не знаю как, но тело моё само чувствовало, что пятачок земли, на котором я лежу, небольшой и что справа, слева, спереди и сзади от меня есть только воздушная пустота неба и больше ничего. Наконец, я взяла себя в руки, мурашки закончили свои ралли, и я повернула голову направо.

То, что я увидела, снова вернуло к жизни спортивный азарт моих нательных мурашек. Они с удвоенной, а то и утроенной энергией начали бегать, прыгать и куражиться, осваивая пространства моей кожи. Я прикрыла глаза ладонью, а потом потихоньку стала выглядывать наружу через промежутки между пальцами. Огромный глаз, наверное, величиной с телевизор с любопытством оглядывал моё теперь уже безнадёжно маленькое тельце. Но удивляться было нечему, ведь я сама дошла до границы на востоке, сама знала, что там, за границей, живут великаны, сама увлеклась кустиками и не заметила, как великан схватил меня своими огромными пальцами. Всё сама, так чего же теперь удивляться?

Кричать я не стала, хотя, мне ещё долго было не по себе — не каждый день всё-таки с великанами знакомишься. Перво-наперво нужно было выяснить, какие намерения у моего нового знакомого. Он рассматривал меня вполне дружелюбно. На его огромном лице сияла широкая улыбка. Среди зубов я заметила несколько застрявших между ними веточек укропа. И мне стало очень весело и смешно. Весело от той мысли, что если этот великан так любит свежий укроп, то он, вероятно, не любит маленьких девочек и не станет есть меня. А смешно мне стало потому, что с гигиеной у великана явно не всё в порядке, если у него такие «деревца» во рту, а ему хоть бы что, и он с ними ходит. Я не выдержала и засмеялась. Засмеялся и он, отчего моя «люлька» — его ладонь — закачалась. Я будто сидела в качельке-лодочке. Кстати, я была с ног до головы обсыпана собранными колокольчиками, которые пахли пряной травой и свежестью. Всё дело было в том, что когда любопытный Бала (так его звали) неожиданно для меня поднял меня с земли вместе с пакетом собранных мною цветов, колокольчики просыпались и упали в подол моего платья, а во время вынужденной качки они облепили меня всю. Кстати, именно платье и привлекло Балу, который в тот день гулял возле границы. Оно выделялось на фоне травы: тёмно-синее платье с яркими красными и белыми бантиками.

— Ха-ха, — смеялась я.

— Ха-ха-ха-ха-ха, — смеялся Бала.

— Хи-хи-хи, — вырывалось у меня.

— Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи, — выдавал Бала.

Его глаза отражали небо и облака, а ещё — бабочек и бантики на моём платье. Мои глаза для него были только точками с маленькими блестящими огоньками. Не знаю как, но свет этих огоньков проникал в его сознание. Мы понимали взгляды друг друга.

Несмотря на огромный рост и крепкое плотное тело, голос Балы не был слишком громким для меня. Это был приятный голос обычного взрослого человека, громкий, чёткий, с таким акустическим эффектом, будто бы говорил он в микрофон-петличку. Звук равномерно распределялся в воздухе, окружая меня со всех сторон. Что говорить — чудо акустики какое-то. Мой новый друг был просто великолепным оратором — ни разу его голос не осекался, а качество звука было просто на непревзойдённой высоте. И это я ещё тогда не знала, как он может петь в полную силу! О-ох! Это просто невероятно! Пока же мы с ним ничего толком не знали друг о друге и в своих предположениях могли полагаться только на логику, интуицию и здравый смысл. Например, я верно предположила, что Бала не будет меня есть.

— Кто ты? — был его первый вопрос.

— Мила, — ответила я.

— Я Бала. А ты и вправду милая, — сказал он.

Только я хотела усмехнуться и объяснить, что Мила — это моё имя, как до меня дошло, что в общем-то меня потому так и назвали — Мила, что я родилась прехорошенькой девочкой, которую папа сразу же окрестил милашкой. Так я и обрела имя. «А он ещё и не глуп, этот Бала», — подумала я и продолжила его исследовать.

— Ты хочешь меня съесть? — спросила я робко, хотя на девяносто девять целых и девять десятых процентов была уверена в его отрицательном ответе.

— Конечно нет, — улыбнулся он и потёр языком «кустик» укропа, застрявший между зубов.

— Зачем ты поднял меня? — спросила я голосом умирающей, потому что у меня от качки уже развилась морская болезнь: голова кружилась, руки тряслись, и меня не слабо подташнивало.

Бала тотчас же аккуратно опустил меня на землю. Для того, чтобы нам удобнее было разговаривать, он лёг на живот лицом ко мне, вытянул левую руку, прижав её тыльной стороной к земле и предложил мне снова забраться на его ладошку. Я, конечно же, воспользовалась его приглашением. Его ладошка была для меня очень удобным маленьким креслицем или мини-диванчиком: мягким и тёплым. Впечатления были ещё более будоражащими, чем тогда, когда я была на высоте (в прямом смысле этого слова). Ведь я никогда ещё не сидела на живом диване. Он немного шевелился, дышал, а внутри у него по жилам текла самая настоящая кровь. От этого было одновременно и жутко, и здорово. Вообще и моя встреча с Балой, и наш разговор, его голос, руки, фигура — всё это было таким необычным для меня, неземным, что ли. Всё это в совокупности дало такой отклик в моей душе, какой, пожалуй, мог бы появиться, если бы я, например, полетела на Луну, или на Марс, или на Венеру — да на любую другую планету! Но я была на нашей планете, не так уж далеко от дома, хотя казалось, что теперь я нахожусь в совершенно иной реальности. В то же время находиться рядом с Балой было очень хорошо, мы вели совершенно непринуждённый и душевный разговор.

— Я подобрал тебя потому, что мне было интересно, что это за создание такое с красными и белыми пятнышками.

Я засмеялась:

— Ха! Ты подумал, что я животное и что эти пятна — часть моего окраса?

— Совершенно верно, — признался Бала.

— Ты что! Я человек. И между прочим, это бантики — узор такой, рисунок на моём платье, — возмутилась я. Бала прищурился, изо всех сил попытался сфокусировать взгляд, чтобы увидеть очертания моих бантиков и сказал:

— Извини, сразу не разглядел.

«Вот врушка, да ты и сейчас не разглядел», — подумала я.

Подумала я, подумала, и решила повременить пока с постами на медицинскую тематику. Не навсегда отказаться, а подкопить интересных материалов. Опыта у меня в медицине мало, образование пока не закончено, и хоть и работаю сейчас в больнице, ничего действительно важного и интересного рассказать пока не могу, тем более, что на Пикабу очень много замечательных авторов-врачей, посты которых я сама читаю с удовольствием, и добавить к ним нечего, очень грамотно написаны. Поэтому пока предлагаю на суд Пикабушников свою повесть для детей. Жду оценок и комментариев, особенно если по прочтении будет высказано мнение самих детей. Надеюсь, повесть детям и родителям понравится. Буду выкладывать по одной главе. Всего не больше 20 глав. Повесть в бумажном виде пока не издана.

Глава 1. Наша жизнь дома.

Живём мы в такой полосе, где много трав и полевых цветов. Есть у нас целые поля красных и белых маков. Скажу по секрету: белые маки более красивые. Красные такие яркие, что глаза режет, а белые наоборот — нежные, трогательные. Кое-где у нас растут остролистные гвоздики с такими лепестками, у которых на кончиках кто-то будто вырезал ножницами малюсенькие треугольнички. А ещё у нас водятся васильки (цвет у них, как глаза моей мамы), кашка, клевер, лютики, люцерны и ещё много-много всяких разных цветов.

Мои любимые цветы — скромницы-ромашки, которые у меня почему-то вызывают ассоциации с девчонками из института благородных девиц. Они такие все опрятные, чистенькие, будто в накрахмаленных рубашечках. И удивительно, что в отличие от меня чистенькие всегда, не пачкаются даже никогда.

Ещё очень любо мне одно растение, которое обожают все дети без исключения. Почему? Да потому что это не только растение, но и игрушка. Да-да, два в одном: игрушка и растение. Трансформер такой. Растёт на поле — обычный неприметный жёлтый цветочек низенького роста. Сорвёт его какой-нибудь мальчишка или какая-нибудь девчонка — всё, игрушка. Цветочек этот называется львиный зев и при умелом обращении возможности его неисчерпаемы. Можно бесконечно открывать и закрывать пасть льва или маленький ротик львёнка, можно кормить его чем угодно от мелко покрошенных травинок до ароматных измельчённых лепестков различных луговых цветов. Можно, в конце концов, нарядить его в цветочный костюмчик, а если это львица, то даже и в цветочные юбочки из колокольчиков, платьица и красивые дамские шапочки.

Нравится мне, гуляя по лугам, смотреть вдаль и находить глазами линию горизонта. По сравнению с яркими и пёстрыми цветущими лугами, линия эта по цвету более тёмная, как будто кромка всего этого огромного цветочно-травянистого ковролина. По рассказам взрослых я знаю, что линия эта выложена кустиками. В листьях у них больше зелёного пигмента, чем у травы и полевых цветов, поэтому и цвет более тёмный, яркий, насыщенный. Это даже издалека видно.

Семья у нас небольшая: мама, папа да я. Мама и папа всё время заняты, но я не могу сказать, что мы редко видимся или мало общаемся. Наоборот, почти всё свободное время я провожу с родителями, ведь я всегда помогаю им в их работе. Зимой наша семья строит отели из снега. О-о-о! Это очень интересное занятие. Все дети, наверное, у которых на улицах зимой бывает снег, строят из снега кирпичики, а потом из этих кирпичиков сооружают крепости, дома, мосты, ворота, арки, да что там — целые города! Представляете теперь, как здорово мне живётся, ведь я занимаюсь этим ВЕСЬ снежный сезон (полгода, а то и больше). Только у нас масштабы строительства побольше и повнушительней. Мы делаем большие просторные ледово-снежные пещерки, в которых будут жить гости нашей земли. Приезжают к нам иностранные туристы с юга и запада. Ну, с севера-то я думаю вы понимаете, почему они не приезжают? Потому что на севере и так снега завались, зачем им ещё и к нам ехать? Не-ет, северян снегом не удивишь. А снег, ему что? Он и на севере, и у нас одинаковый – белый. В тёплые зимние дни — крупнохлопистый, рассыпчатый, рыхлый. Подтает, так вообще, как кашица — иногда пожиже, иногда погуще. А в морозные дни снег хрустит, как солёные огурцы из бабушкиного бочонка. Но для нас самый лучший снег — липкий, из него лепить и проще, и лучше. Вот так. Приезжают к нам гости с запада и с юга, а с востока и с севера не приезжают. Про север уже всё ясно, а про восток могу сказать только то, что у нас в народе говорят. А говорят у нас, что живут там не люди, а большие-пребольшие великаны. Впрочем, точно никто ничего сказать не может, потому что там давно уже никто не бывал, а про великанов мы знаем только из рассказов предков. Проверять правдивость историй, конечно, желающих не находится. Да и зачем? Жизнь у нас хорошая. С востока к нам никто не приходит и не приезжает, что косвенно теорию о великанах подтверждает. Тем более, что в старинных преданиях великаны обрисованы как неуклюжие, но безобидные существа, которые ведут оседлый образ жизни. То есть человека они убить, конечно, могут, но только если встретят его на своей территории и то только нечаянно, по неосторожности (они великаны ведь, размеры-то у них большие). Ну, а поскольку великаны за пределы своей территории не выходят, то и опасность нам никакая не угрожает.

Вот, строим мы значит снежные отели зимой, потому как туристический поток год от года нарастает. Кстати, снежные здания у нас только одноэтажными бывают. Папа говорит, что это для безопасности. Для двухэтажных нужно какую-то особую технологию знать, а папа эту технологию ещё только разрабатывает. Потом на маленьких снежных модельках испытывать будет, а потом уже и внедрять (если, конечно, испытания пройдут успешно). Ну а пока номера для ночлега гостей, столовые, ванные, туалеты, кинозалы, игровые и другие снежные помещения — всё у нас одноэтажное с длинными-предлинными коридорами. А для детей они ещё и специального, маленького, детского размера. Именно детские «снежные замки» я и строю. А ещё — детские площадки, где есть всё: горки, снежные крепости, спортивные тренажеры, пушки, стреляющие снежными ядрами, ледяные и снежные скульптуры, качели, карусели, всевозможные аттракционы и многое-многое другое. На этих площадках для маленьких гостей мной и моими родителями проводятся различные конкурсы и мероприятия. Там всегда бывает очень-очень весело.

Когда снег весной сходит, тают и наши постройки. Грустно это, конечно, но ведь я знаю, что в следующий сезон мы с родителями обязательно построим ещё лучшие снежные гостиницы и не менее великолепные снежные городки для детей. Весной мы все, затаив дыхание, с нетерпением ожидаем лета.

Летом у меня совершенно другая жизнь. В школе начинаются большие летние каникулы, и уже в самом их начале появляются первые цветы. Какой волшебный запах стоит повсюду! Чудесный запах. Как только появляются цветы, мы с мамой начинаем ходить по полям и собирать их. Не думайте, пожалуйста, что мы их убиваем или уничтожаем. О, нет. Мы рвём только некоторые бутончики, а их остаются ещё многие миллионы. И мы дарим сорванным нами цветочкам вторую жизнь. Да-да, вторую жизнь в виде ароматных духов. Мама выжимает соки из этих бутончиков, делая ароматические масла и экстракты, а потом смешивает их по-особому, создавая своеобразные ароматические букеты. Ох, какие у неё получаются духи! Это аромат лугов, помноженный на четыре, не меньше. Такая в этих духах свежесть и такая сила растений, что закачаешься. И я не шучу. В прямом смысле закачаешься, когда голова закружится от восторга. У меня чудесное лето — лето, наполненное ароматами. Когда мама занята на другой работе, я собираю цветы одна. Это не скучно, а очень даже весело. Я играю с цветами, разговариваю с ними и даже пою для них. Иногда мне кажется, что я тоже слышу их голоса: они то шепчутся, то смеются, то поют.

И вот однажды я шла-шла и ушла так далеко от дома, что увидела своими глазами чёткие очертания кустиков, тех самых кустиков, которые когда-то были далеко и обрамляли границу нашего региона. Мне очень захотелось подойти к ним поближе, и я подошла — потрогала листочки и постаралась мысленно запомнить общий вид кустиков, чтобы потом, дома, нарисовать их. Я пожалела, что у меня с собой не было фотоаппарата или хотя бы обрывка бумаги и огрызка карандаша. Пришлось «сфотографировать» кустики одними глазами. Вдоволь насмотревшись на кустики, я уже собиралась повернуть назад, как вдруг надо мной опустилась огромная чёрная тень.

Пусть  в новом году на всех нас свалятся счастье и новые возможности, а если захочется ностальгии по чему-то старому доброму - давайте вспомним светлую и предельно Новогоднюю историю:

Такси Деда Мороза