жили-были три сестры; в холода трескучие
захотели погадать, ибо жизнь наскучила.
дома — темень, холод, грусть, спать — и то не можется.
только мерзкая луна корчит вечно рожицы.
встали, значит, в полуночь три девчонки-школьницы,
башмаки бросать пошли за плетень околицы.
у старшо́й — башмак простой, с дыркой и коричневый;
он, свистя, помчался в лес — аккурат к лесничему.
побрела сестра за ним в черном своём ватнике,
чтоб прийти и стукнуть в дверь,
чтоб к чертям сорвать её.
у другой сестры башмак старый взялся, кожаный.
он на поле ускакал; поле было скошенным.
и пошла искать любовь, ковыляя, средница.
рядом с полем есть шоссе;
там они и встретятся.
у мало́й сестры — башмак, в прочем — был он тапочкой, —
улетел в глухой забор, стукнулся о баночку.
там завыл охранный пёс, свет включился — светится.
повело туда сестру, как огневку-смертницу.
вышел парень на порог, рукава засучены.
увидал её впотьмах
и сказал:
соскучился.
покрестился, а потом (тут уж тени замерли)
как подкошенный упал.
оказалось, замертво.
*
от мороза воздух свеж, серебрятся вешенки.
все здесь спят, но только вот трудно спать повешенным.
люди спят и птички спят, серебрятся вишенки.
только те еще не спят, кто ушел обиженным,
кто от боли всё кричал, от стыда и крамолы.
и сейчас лежит во тьме, под камнями мрамора.
так и девочки лежат; три девчонки-школьницы.
сердце в юной их груди больше не колотится.
