Май. Холодный ветер драл окна, как будто кто-то снаружи рвался внутрь, забыв, что уже поздно. В питерской квартире на седьмом этаже пахло сушёным шалфеем и чем-то железным — может быть, старыми батареями, может быть, чужими воспоминаниями.
Алексей сидел у окна, завернувшись в плед, будто в кокон. Он не выходил из дома уже три дня. За эти трое суток его не покидало чувство, будто кто-то наблюдает за ним из зеркала в ванной — не прямо, не в лоб, но через слой пыли, через воду, стоящую в ржавой трубе. Сначала он думал, что это галлюцинации — хроническое недосыпание и тревожность часто играли с ним в такие игры. Но прошлой ночью он снова увидел себя — не в зеркале, а в отражении выключенного экрана телевизора. Только это «он» был другим — с седыми висками, глубокой царапиной на щеке и взглядом, которого Алексей ещё не знал.
«Не закрывай окно» — сказал тот. Беззвучно, но ясно.
Сегодня в дверь позвонили. Не почтальон. Не соседка снизу, которая обычно просит соль. На коврике стоял конверт без марки, на серой бумаге лишь имя: «Ева». Алексей не знал ни одной Евы. Но, почему-то, руки затряслись, будто он вспомнил её — не глазами, не разумом, а сердцем, где память живёт вне времени.
Он открыл конверт. Внутри была фотография: железнодорожная станция, покрытая инеем. На платформе стоял мужчина в старом пальто, с чемоданом. Это был он. Алексей. Только... не сейчас. Моложе. И в правом углу кадра — маленькая девочка с распущенными светлыми волосами. Она держала в руках плюшевого медведя и смотрела прямо в объектив.
На обороте — надпись, выведенная дрожащей рукой:
«Мы были там. Ты забыл. Ты пообещал вернуться. Время скользит, но не стирает. — Е.»
Он не знал, что означало это послание. Но знал точно — отныне всё изменилось. Мир, в котором он жил, уже давно был треснувшей оболочкой. И сейчас он начал слушать треск....
