Во время работы в геолого-съёмочной партии мы со своей бригадой геофизиков решили пройти через пойменное болото, чтобы не ходить по своей обычной тропе по лесу да через скалу.
Вот через эту скалку нам практически ежедневно ходить приходилось: утром и вечером. Справа расщелину между камнями видите? Вот это и была наша тропа.
А болото сразу за этими кустами и кедром начиналось: здесь когда-то зона была, но от неё кроме заросшей дороги ничего не осталось.
Болото как болото: довольно сухое, только время от времени на нём чёрные торфяные лужи попадались. И ведь я прекрасно знал, что идти по ним не стоит, но то ли задумался, то ли отвлёкся но в одну такую лужу всё же умудрился влезть... Не знаю уж какая у неё была глубина, но чувство невесомости я тогда я испытал. Когда летел вниз, в глубины этой самой, оказавшейся совершенно бездонной, лужи. И очень хорошо, что успел в полёте расставить руки - на них и повис и даже умудрился из этого положения выпрыгнуть обратно наверх. Правда, к этому времени извозился в грязи с ног до головы. Лучше всего это описал мой рабочий Константин Константинович:
Скучно бывает в полевом лагере долгими вечерами: разве что радиоприёмник послушать, книжку почитать или в картишки перекинуться. Но рано или поздно все книжки оказываются прочтёнными, карты надоедают, а от шуток радиоведущих начинает тошнить. И тогда на помощь приходят разговоры. У каждого человека за жизнь накапливается великое множество самых разных историй: грустных и весёлых, трагических и таинственных. И особенно повезёт, если в собеседниках оказывается человек, чья жизнь напоминает самый настоящий приключенческий роман.
***
С Леонидом Павловичем я познакомился в 1996 году, когда он вместе с нашим геофизическим отрядом отправился на Кутимское железорудное месторождение. Находится оно на севере Пермского края, на берегу горной реки Кутим, впадающей Улс – один из многочисленных притоков красавицы Вишеры.
Фото перед выездом из Золотанки на Кутим. Леонид Павлович - второй справа, а моя начальница - вторая слева. А я, как фотограф, опять не влез в кадр )))
Кутимское месторождение было открыто ещё в 19 веке и даже спровоцировало самую настоящую «железную лихорадку»: люди туда ломились за большими деньгами в надежде разбогатеть на поисках железных руд, золота или платины. Усть-Улс, главный перевалочный пункт из жилых мест в горную часть Пермского края, практически в одно мгновение из мелкой деревни превратился в городок из времён Дикого Запада в Америке: со своими салунами-кабаками и местными жителями, обслуживающими работяг, приезжающих сюда на заработки со всех сторон Российской империи. Деньги, заработанные на приисках и заводиках, открытых при железных месторождениях спускались всё в том же Усть-Улсе, а пропившиеся до исподнего работяги пополняли ряды зимогоров (так в те времена называли бомжей), готовых делать всё что угодно за еду и выпивку. Железная лихорадка окончилась так же быстро, как и началась: вывозить железо из этого медвежьего угла оказалось невыгодно, рудники и железоплавильные заводы позакрывались, народ разбрёлся кто-куда, благо Россия большая и мест, где можно заработать в ней всегда хватало. Закрылся и Кутимский завод при Александровском руднике. Закрылся он шумно и громко, заставив опешить даже видавшую виды публику. Вот как описывалось разрушение Кутимского завода в газете «Пермские губернские ведомости» в 1907 году:
…Толпа орёт. Глаза блестят. Инстинкты разрушения разгораются. В это время администратор-француз обращается к толпе со словами:
– Лёмайте всё! Будет водка и деньги!
Я не могу передать здесь, что свершилось в эту минуту с рабочими. Зверь проснулся в них. С дикими криками они схватили топоры и бросились на здания… Рубили всё, складывали в кучи и зажигали.
– Алла! Алла! – кричали татары, взмахивая топорами и сокрушая, что попадёт под руку.
– Руби! Жги! Так его, так! – кричали пришельцы русские, пересыпаю восклицания трехэтажной бранью.
– Баско! Щепица им в хайло! – кричали чердынцы, весело потирая руки и даже приплясывая.
… Наступила ночь. Но зарево пожара не прекращалось и до следующего дня.
На развалинах Кутимского завода.
В 30-х и 40-х годах было ещё несколько попыток изучения Кутимского месторождения, но больно уж места здесь дальние да негостеприимные. И вот в конце 90-х годов наш геофизический отряд должен был провести детальные магниторазведочные работы на Кутиме. Вместе с нами поехал и старый геолог Леонид Павлович.
***
Когда-то давно дорога из Золотанки, где в 1996 году находилась база Мойвинской геолого-съёмочной партии, до бывшего посёлка Кутим, где предстояло работать нам, была на удивление хорошей. Ну ещё бы! Ведь по ней вывозили с Кутимского завода на Вишеру железные слитки, по ней завозили продукты, рабочих и даже австрийскую певичку, приглашённую для выступления в местном театре. Да-да, в посёлке Кутим был свой, самый настоящий театр!
Дорога была отсыпана шлаком из заводских домен и даже через 90 лет удивляла свой аккуратностью. Правда, за такое долгое время мосты не ней разрушились, так что к 1996 году ей уже никто не пользовался. Да и пользоваться-то, по большому счёту, было некому. В самом посёлке уже давно никто не жил, а лесовозники предпочитали гонять на своих КРАЗах и КАМАЗах прямиком по руслу реки. Точно так же добирались до места нового лагеря и мы.
Следы старых горных выработок на Кутиме встречаются повсюду. Вот эта, например, одна из двух знаменитых Берзинских штолен, на которой довелось потрудиться Варламу Шаламову, о чём он писал в рассказе "Алмазная карта".
Ехать в железном кунге ЗИЛ-131, забитого практически до самого верха барахлом, удовольствие, прямо скажу, ниже среднего. Особенно когда приходится ехать по руслу реки, совершенно не приспособленному для такого передвижения. Пару раз машина накренялась так, что из верхнего окошка кузова можно было вполне свободно дотянуться до воды рукой. В эти моменты, я судорожно хватался за ручку двери, чтобы в случае чего народ успел выскочить из машины. Но обошлось, хотя и добавило пару седых волосков в мою шевелюру. Наконец мы добрались до места будущего лагеря. Споро разгрузив машину и отправив её обратно на базу, мы отправились ставить лагерь.
– Дмитрий Иванович! – сообщила мне начальница. – У меня своя палатка. Бери четырёхместную палатку: будете с Леонидом Павловичем вместе жить.
– Понятно, - ответил я, хотя в душе и вздохнул с грустью. Делить палатку со старым геологом, пусть он и весь заслуженный, мне совершенно не хотелось. «Блин, да это же всё хозяйство на меня свалится!» - подумал я… И очень даже сильно ошибся. Палатку мы поставили самыми первыми, несмотря на то, что были всего лишь вдвоём, после чего успели помочь поставить палатку начальнице, и установили антенну для радиостанции и даже соорудили небольшие козлы возле своей палатки с которыми я вообще раньше никогда особо не заморачивался. Леонид Палыч делал всё как-то очень легко, быстро и при этом не суетясь и не ругаясь. А антенну, которую обычно ставят часа два, выкапывая метровую яму, которую потом приходится уплотнять и забивать камнями, мы поставили за 10 минут при помощи обыкновенного чайника!
Сначала Палыч колом наметил в земле отверстие для антенны и налил в него воды из чайника. После этого мы вставили антенну в ямку и начали её потихоньку вбивать, поднимая и опуская. Под собственным весом в смоченную водой землю антенна не просто вошла, она туда практически влетела. За каких-то 5 минут мы вогнали её в глубину на метр, время от времени подливая воду в ямку. Совершенно неожиданный и очень удобный, хоть и грязный, способ, которым я впоследствии не единожды пользовался.
Вообще, Палыч оказался каким-то невероятным кладезем самых разнообразных полевых премудростей. О него я узнал, например, о нескольких способов нагревания палатки без печки: от самого простого, с нагретыми в костре камнями, до весьма сложной палаточной печи из выкопанного в земле очага с выводом земляного дымохода на улицу. Объяснял, как можно сделать печь для хлеба и баню в шалаше, как делать мушку на хариуса из собачей шерсти и как можно насобирать воду в горах при помощи трубочки от капельницы. А по вечерам Палыч рассказывал истории, которых у него за долгую жизнь накопилось огромное количество. И вот однажды он рассказал очень необычную историю...
***
Маленький горный отряд пробирался вдоль реки Большой Мойвы к старой мансийской тропе, по которой манси перегоняли стада оленей с одного пастбища на другое. Путь геологов лежал к притоку Мойвы Ольховке, на которой были запланированы разведочные работы. Леонид – молодой геолог и начальник отряда шёл впереди, ведя за собой навьюченную лошадь. Время шло к вечеру и ему хотелось успеть выйти на тропу до наступления темноты. Пройдя очередной поворот, он заметил впереди лесную поляну со стоящим на ней навесом. Около навеса ярко горел костёр, а под ним сидели четыре человека в странной, явно старинной одежде.
– Вот хорошо, – подумал Леонид. – Можно будет расспросить про тропу, да и с людьми пообщаемся.
Внезапно лошадь за спиной геолога захрапела, зафырчала и начала пятиться назад. К ней присоединились и остальные лошади в отряде. Геологи бросились успокаивать лошадей, а когда оглянулись – никакого навеса на поляне не оказалось. Не было даже следов от людей и костра, зато в нескольких метрах от поляны нашлась заросшая и давно не хоженая тропа. Удивлённо почесав в затылке, геологи отправились по тропе.
Вечерело. Пройдя километров пять от странной поляны, отряд стал устраиваться на ночлег. Поставили три палатки: одну для начальника в центре лагеря и две - для рабочих и студентов. После разбивки лагеря быстро сладили походную столовую, поужинали да разбрелись отдыхать по палаткам. Леонид застегнул вход палатки, включил радиоприёмник (эта привычка сохранилась у него на долгие годы), и прихватив с собой книгу, забрался в спальник. Хорошо читать книжку при свете свечи, да ещё под хорошую музыку, льющуюся из приёмника!
Неожиданно вход в палатку распахнулся, будто и не был застёгнут на все пуговицы и в палатку вошла молодая женщина, одетая в старинную домотканую одежду и с замотанной в чёрный платок головой. Внимательно посмотрев на опешившего от неожиданности Леонида, ночная гостья присела на нары в ногах спальника. В полной тишине она провела рукой по спальнику. Молодой геолог явственно чувствовал вес её тела и тяжесть руки, скользящей по спальнику. Леонид подтянул ноги к себе и затем резко выпрямил их. В тот же миг ночная гостья исчезла, оставив Леонида в полной прострации. Он протянул руку и проверил собаку, спящую под нарами. Собака, как и полагается настоящему сторожу, дрыхла без задних ног, никак не отреагировав на приход ночного гостя. Палатка оказалась застёгнутой на все пуговицы, хотя Леонид Павлович прекрасно помнил, как незнакомка, войдя в палатку, широко распахнула вход в неё. Всё произошедшее показалось Палычу дурным сном, игрой уставшего за день мозга.
Утром Леонида разбудил шум, доносящийся из столовой – повар готовил завтрак. Пора было вставать и будить рабочих: начинался новый день с новыми заботами. О своём ночном приключении Палыч решил не рассказывать, мало ли что могут подумать работяги о своём начальнике. Но внезапно один из рабочих спросил его:
– Что, Палыч, суседка-то ночью заходила?
– Заходила, - ответил Леонид. После этого народ в лагере зашумел. Оказалось, что ночью девушка в чёрном заглянула во все палатки: не только к начальнику отряда но и к рабочим, и к студентам.
– Так это мертвячка-же неупокоенная, суседка! – начал громко объяснять один из работяг.
– Да откуда здесь женщинам-то взяться, - удивлялись другие. – Тут же тайга на сотни вёрст! Как её сюда занесло-то? Кикимора это, под человека рядится!
Так ничего током и не решив, народ позавтракал и начал собираться на работу. Леонид с одним из проходчиков пошёл в лес, чтобы задать горную линию, вдоль которой рабочие будут бить шурфы и копать канавы. Но не успели они отойти от реки на 200 метров, как неожиданно услышали душераздирающий крик, донёсшийся от воды:
– Помогите!
Не сговариваясь, Леонид с рабочим бросились на крики. Но добежав до реки они никого не нашли. Пройдя вдоль Ольховки, и никого не найдя, геологи снова отправились в лес… И снова их остановили крики, доносившиеся от реки. Ещё два раза бегали они искать кричавшую, пока, наконец, крики не прекратились.
– Суседка балует! – сказал на это проходчик, видавший виды мужик.
Больше суседка не досаждала геологам, а в том самом месте, где стоял лагерь Леонида Павловича, была найдена мощная кварцевая жила с крупными кристаллами цитрина – красивого медово-желтого кварца.
***
Прошло 30 лет. Леонид Павлович практически забыл об этой истории, как вдруг она самым неожиданным образом не напомнила ему о себе.
Женя, молодой проходчик Мойвинского отряда, отправился на рыбалку на Большую Мойву, богатую хариусом. Увлёкшись рыбалкой, он и не заметил как начало темнеть. Собрав удочки и добычу в рюкзак, Женька отправился обратно, решив пройти по лесу напрямик. Вечерело, мелкий дождь, сыпавший с самого утра, постепенно превратился в мокрый снег, в лесу стало откровенно холодать. Работяга в своей, успевшей насквозь промокнуть телогрейке, начал замерзать. Поэтому он пошёл быстрее и вдруг понял, что заблудился. Ночью да в темноте шансов выйти к полевой базе у него оставалось совсем немного, а развести костёр в сыром лесу – практически нереально. Неожиданно метрах в двадцати от себя он увидел стоящую женщину в какой-то чёрной одежде и с огоньком в руках: то ли со свечкой, то ли с фонариком. Женщина поманила его рукой, после чего молча повернулась и пошла в глубь леса. Замерзающему работяге было уже глубоко плевать, за кем идти – да хоть за чёртом! Лишь бы он вывел его обратно к людям. И он пошёл за женщиной в чёрном.
Так они и шли. Время от времени «суседка» останавливалась и снова манила Женю рукой, а тот покорно плёлся за ней, проклиная и рыбалку, и хариуса, и мокрый снег с дождём. Вдруг он заметил впереди свет: это горели окна в доме на полевой базе. Он вышел! Женька побежал к базе, но вспомнив о женщине, решил поблагодарить свою внезапную помощницу. Но женщина в чёрном исчезла так же внезапно, как и появилась.
***
Через много лет попала мне в руки книжка пермского журналиста Белдыцкого «Очерки Вишерского края» 1899 года. Оказывается, в конце 19 века в тех местах, где мы работали, жизнь кипела ключом! И если на Мойве и Ольховке, где Палыч встретил суседку, вроде бы никаких приисков не было, то совсем неподалёку, на хребтах Юбрышка и Чувал стояли маленькие железоплавильные заводики в одну-две домны, а вокруг них процветали золотые прииски, на которых, к моему большому удивлению, работали женщины:
…У вашгерда, большей частью, работают женщины. Эти несчастные, я видал и беременных среди них, стоя чуть не по колено в холодной воде, целый день перебирают лопатами землю, подставляя ее под струю воды…
Так как на приисках работают женщины и девушки, то романы между рабочими здесь не редкость. Н—н (начальник прииска) передавал мне, что почти всегда, уходя с прииска, рабочий уводит с собой и предмет своей страсти, часто против воли последнего. Но в пустыне право на стороне сильного, и женщине приходится покоряться. Обыкновенно в таких случаях она тихонько говорит своим приятельницам:
— Вот дойду со своим варнаком до широкого места, да и убегу от подлеца тамока!
«Широким местом» здесь зовется всякий населенный пункт, а главное Усть-Улс. После дня каторжного труда, засыпая на жестких нарах, почти каждый рабочий мечтает об этом широком месте. В его воображении рисуется ряд заманчивых картин, ожидающих его с заработанными деньгами в Усть-Улсе, этом Эльдорадо пьяниц — «Уж попирую же я там, всласть отдохну!» и во имя этой мечты несчастный работает, как вол, ведет жизнь полуголодную, мокнет под дождем, ежится от холода, дышит зловредным воздухом зловонного болота..
И кто знает, может быть одна из этих женщин так и не сумела добраться до вожделенного «широкого места».
***
А с Леонидом Павловичем мне ещё не раз довелось поработать вместе, изучая старые демидовские рудники, разбросанные по всему Уралу. Интересная эта была работа: находить и отслеживать геофизикой давно заброшенные копи, штольни и шахты.
На старых демидовских рудниках неподалёку от посёлка Кын. Леонид Палыч сидит второй слева, ну а я стою сразу за ним в бомбере.
P.S. Как всегда, пишите комментарии, спрашивайте, критикуйте - мне ваши комментарии очень помогают писать.
Каждый сезон рано или поздно завершается, но полевые заботы на этом не заканчиваются. Нужно вывозить с поля рабочих, аппаратуру, вещи, оставшиеся продукты и всё, что было набрано за лето: пробы, образцы горных пород, ну и конечно же грибы и ягоды. Порой выезд превращается в большую эпопею, в которой всегда найдётся время маленькому подвигу.
Подходил к концу летний сезон 1996 года. Магниторазведочные работы на Кутимском железорудном месторождении мы завершили, осталось только суметь выехать с поля. Вот казалось бы: что сложного-то? Загрузился на машину да поехал. Эх, всё бы так в жизни просто было…
Машину нам от родной «Геокарты» выделили всего одну, да и с бензином были довольно большие сложности: заправок-то в лесу нет, а ближайшая заправочная станция в Красновишерске, километрах в 100 от Золотанки, где располагалась база нашей партии. Не наездишься. Да и денег нам выделяли на работу только-только, чтобы не протянуть ноги с голоду: геология в то время откровенно начала умирать. Так что выбираться нам нужно было своим ходом: сплавом на резиновых лодках-пятисотках.
Первым уехал из полевого лагеря старый геолог Леонид Палыч со своими студентами. Загрузив в лодку набранную гору образцов пород, палатки, спальники и чуть не утопив перегруженную пятисотку, они отчалили от берега, перепугав переплывающего Кутим лося.
Леонид Палыч и его воинство у загруженной лодки.
Рабочих вывез местный пенсионер Пётр Борисович на своей лодке-чалдонке. В летний сезон он подрабатывал у нас лодочником, а зимой – сторожем. Правда, груза он с собой почти не брал, только вещи отъезжающих, поскольку в мелкой реке на перегруженной лодке легко можно остаться без мотора.
Пётр Борисович на своей чалдонке - длинной и узкой лодке. Скриншот видео о поездке на Кутим в 1999 году.
Преподаватель из Пермского университета Володя ушёл в Золотанку пешком, поскольку боялся опоздать к началу учёбы. 30 километров для бешеной собаки – не крюк, как любят говорить в геологии.
И остались мы в лагере вчетвером: начальница, я и двое рабочих. Грустно смотреть на покинутый людьми лагерь. Ведь совсем недавно здесь бурлила жизнь, в столовой рабочие играли в карты или гоняли вечерний чай под душевные разговоры, заливисто хохотала повариха, в палатке у начальницы бренчала гитара, а Саня Накоряков обучал студентов делать кру́жки из бересты. А сейчас, глядя на голые скелеты оснований, оставшихся от снятых палаток, и заброшенную столовую, начинаешь понимать: всё, ещё один сезон остался позади.
Грустно видеть лагерь, когда-то кипевший жизнью, а нынче уже заброшенный.
Спуск к воде, когда-то с любовью построенный студентами.
Моя палатка.
За день до отъезда мы с Саней накачали лодку, чтобы проверить её на «вшивость»: вдруг где-то есть дыры. Лучше уж найти проблему на берегу, чем столкнутся с ней на воде. Пару дырок нашли: резинки наши были весьма старыми, побывавшими во многих передрягах. Подлатав гондолы, мы загрузили лодку аппаратурой, проводами и прочими геофизическими мелочами вроде электродов и батарей – нам предстояло доставить их в Золотанку в целости и сохранности.
Последний вечер мы провели в воспоминаниях о закончившемся сезоне: вспомнили и неудачную переправу, и новые тёмные неудобные палатки, и мою ночёвку в лесу, и студента – самострельщика и диверсанта, который расцветил мою работу неожиданными красками. И даже произвели салют из ракетницы, чуть не спалив при этом рабочую палатку, куда неожиданно улетела ракета, срикошетив от ёлки. Хорошо, что палатка пропиталась сыростью настолько, что ракеты хватило только на то, чтобы прожечь дырку в потолке.
Наступило утро, и мы с Саней стали собираться в плавание. Путь нам предстоял неблизкий, поэтому мы взяли с собой тушёнку со сгущёнкой, чтобы было чем перекусить по дороге и насыпали в карман карамелек, чтобы было не так скучно плыть по реке. С неба сыпал дождь вперемешку с мокрым снегом: не самая лучшая погода для сплава, но и медлить было нельзя – если ударят морозы, то придётся всё на себе выносить. Саня сел впереди навигатором, я на корме рулевым, и мы отчалили, дружно оттолкнувшись шестами от берега. Кутим и Улс – реки горные и мелкие, поэтому там ходят не на вёслах, а на шестах, отталкиваясь ими от дна реки. Ими можно даже немножко загребать в глубоких местах, хотя и не так успешно, как вёслами.
На шестах там ходят практически все: и местные. и геологи. Просто и удобно. Золотанка - ягодники возвращаются с другого берега Улса.
В нижнем течении Кутим довольно спокоен: нет ни крупных перекатов, ни больших отмелей, разве что прижим у скалы Екатерины способен был испортить нашу карьеру. Чуть ниже по течению от бывшего посёлка река делает крутой поворот и практически под прямым углом бьёт в скалу – весьма сложное место для прохода, тем более что скорость течения очень сильно возрастает. Если не успеем развернуть лодку, то можем оказаться размазанными тонким слоем по камням…
Мы прошли Кутимскую поляну, где когда-то давно стоял посёлок и подошли к повороту на реке. Если в самом начале нашего путешествия Кутим тёк медленно и величаво, ускоряясь только на перекатах, то сейчас скорость его течения чувствительно повысилась. Нам с Саней приходилось прилагать большие усилия, чтобы просто выравнивать свою тяжелогружёную посудину на реке – времени, чтобы сработаться у нас практически не было, приходилось надеяться разве что на свой опыт, которого у меня практически не было. Пару сплавов по молодости в расчёт можно было не брать. У Сани, по его словам, опыта было выше крыши, но поди проверь, так ли это на самом деле. Тем более что основная нагрузка ложилась на меня, как на сидящего на корме. Итак, мы приближались к прижиму.
Вот она - скала Екатерина. Если присмотреться, то камень наверху очень сильно напоминает профиль Екатерины II, как её изображали на монетах.
Как только мы выскочили на прямой участок реки перед скалой Екатериной, лодка рванула вперёд, как лошадь, завидевшая родной дом. С какой-то дикой силой её тянуло на скалу: мы с трудом удерживали её, чтобы наш дредноут не развернуло поперёк течения – шест у меня в руках начал ощутимо прогибаться. Всё же удерживать на себе пару-тройку сотен килограмм груза довольно сложно. Екатерина, как и положено царственно особе, медленно, но неотвратимо приближалась. И вот мы практически встретились: Саня шестом отталкивал лодку от скалы, в то время как я старался развернуть её параллельно стене. Теперь затрещал уже не только шест, затрещали мышцы, но мне всё же каким-то неимоверным усилием удалось вытолкнуть нашу бандурину из прижима. Екатерина осталась позади, а впереди нас ждало устье Кутима.
Улс - река большая и солидная.
До устья Кутима мы добрались уже без приключений, а когда вышли в Улс, то весёлый сплав неожиданно превратился в ужасно нудное плавание под мокрым снегом. Как назло, ветер дул нам в лицо, и наша лодка стала откровенно тормозить. Так что следующие 25 километров мы провели в борьбе с ветром и снегом. Хуже всего приходилось на плёсах: мало того, что в таких местах течение реки замедлялось, так ещё и лодка начинала плыть в обратную сторону под порывами встречного ветра, а глубина была такой, что шесты наши уходили в воду почти полностью. Доходило до того, что нас обгоняли фантики от конфет, нами же брошенные в воду. От постоянного ветра и снега мы начали активно замерзать, поэтому пройдя по Улсу километров десять, пристали к берегу какого-то островка, чтобы хоть немного согреться и отдохнуть.
Замерзающий Улс прекрасен. Но холоден.
Ничто так не согревает задубевшее на холодном ветру тело, как полбанки сгущенного молока, выпитого в прикуску к горячему чаю у жаркого костра. Быстрые углеводы практически моментально накачали наши усталые и замёрзшие мышцы энергией и теперь мы горы готовы были своротить! Всего каких-то 15 километров осталось! И мы отправились дальше.
Берега Улса очень красивы, все закованы в могучие скалы.
По берегам начали появляться признаки жилья, а вскоре появилась и Двадцатка – заброшенная зона на берегу Улса. Поговаривали что именно здесь сидел Варлам Шаламов, когда отбывал срок в Вишерлаге.
Двадцатка. Интересно, сохранились ли бараки до сих пор? Вряд-ли, столько лет прошло.
От Двадцатки до Золотанки оставалось каких-нибудь три-четыре километра, вот только энергия, подаренная сгущёнкой, к этому времени уже успела истратиться и гребли мы на одном энтузиазме. Холод и снег довольно сильно выпили всю нашу энергию. Но вот появилась Золотанка – маленький посёлок на берегу Улса. Место, где заканчиваются дороги. Мы подплыли к базе партии, где нас уже встречал начальник партии во главе с геологами и рабочими. С лодки нас практически сняли, поскольку ноги отказывались нам служить, заледенев и задубев на ветру и холоде. А потом отпаивали чаем и даже отпаривали в бане, которую протопили к нашему приезду.
Справа в кадр влезла крыша нашей бани. А Улс уже почти затянуло льдом и снегом.
Замерзающий Улс у Золотанки. На переднем плане - чалдонка Борисыча.
На следующий день Пётр Борисович привёз с Кутима начальницу, а меня с тремя рабочими отправили на попутном КАВЗике в Красновишерск, откуда мы на автобусе уехали в Пермь. Закончился очередной полевой сезон.
P.S. Вот и написан очередной пост про Кутимский сезон 1996 года. Как всегда пишите, спрашивайте, критикуйте - мне очень нравится с вами общаться.
Подходил к концу тяжёлый и неудачный для меня сезон 1996 года. Наш отряд стоял на реке Кутим на севере Красновишерского района Пермского края. В этом сезоне я чуть было не утонул, умудрился заблудиться и чуть было не завалил электроразведку, не проверив перед выездом работоспособность аппаратуры. Но Кутимский участок мы всё же одолели. Осталось доделать последний магниторазведочный профиль.
По давно заведённой традиции в Мойвинской геолого-съёмочной партии, последний профиль всегда делает начальник отряда. Ставит красивую точку. Но в этом сезоне точку пришлось ставить мне, поскольку начальница повредила ногу, а с больной ногой по лесу бегать не очень-то приятно. По себе знаю.
Итак, отправились мы с Константином Константиновичем, моим замечательным рабочим на профиль. Работа ожидалась не слишком сложная – 3 километра пешочком до бывшего посёлка Кутим, а оттуда 4 километра с работой на юг до старой лесовозной дороги. Обратно решили возвращаться тем же путём, поскольку выходить по дороге было очень далеко – лишних пять, а то и шесть километров. Ну мы же себе не враги лишние километры мотать.
Итак, нацепив магнитометр и прихватив рюкзак с перекусом, мерным шнуром и топором, мы отправились в путь.
Я с Константином Константиновичем на электроразведке. Фото, правда, из 1997 года, но мы за год не сильно изменились )))
– Слышь, Дим, - спросил Константиныч, когда мы отошли от лагеря. – Ты сегодня ночью ничего не слышал?
– Нет, ничего не слышал, а что случилось? – поинтересовался я.
– Да вот сидели нынче ночью с мужиками в столовой, болтали и вдруг свист какой-то. Ну мы на речку-то вышли, а по ней что-то чёрное пролетело. Быстро так и со свистом. А минут через 20 обратно пролетело. Вот ты не знаешь, что это может быть?
– Не знаю, - я пожал плечами. – Может, вояки что испытывают, ракету какую. Или НЛО пролетело.
В те годы разговоров про всякие аномальные зоны, да сверхсекретные разработки советских военных ходило очень много. Ну а наш лагерь вообще на полпути между Молебкой и перевалом Дятлова стоял. Поневоле во всякую чертовщину верить начнёшь. Особенно когда старый геолог Леонид Палыч на ночь про суседку рассказывает.
– Не, НЛО круглое и светится, а это чёрное и маленькое – поделился Константин своими знаниями в уфологии.
– Ну кто их знает, может это такое чёрное НЛО, специально чтобы людей воровать. Сопрёт нашу повариху и останемся мы без обедов.
– Валентина сама кого хочешь, сопрёт, – хмыкнул Константин. – Они с бабой Симой на Лыпье у геологов бочку бензина спёрли с вертолётной площадки. Да так, что никто до сих пор не знает, как они это сумели: ни одного следа не оставили. Как по воздуху перенесли.
Валентину, нашу крупную и шумную повариху, Константин Константиныч знал очень хорошо: когда-то они были женаты и Валентина приехала вместе с ним в Красновишерский район поварихой в геологическую партию. Да так и осталась на Вишере, когда Константин в очередной раз загремел на зону. И вот нынче на Кутиме они встретились снова - удивительные зигзаги выдаёт порой жизнь.
Где-то в районе посёлка Кутим
Так, за разговорами мы добрались до посёлка Кутим, откуда и начиналась наша работа. Когда-то, ещё до революции, посёлок был очень большим и богатым, в нём было даже своё ремесленное училище. Но когда хозяева Кутимского завода обанкротившись, взорвали домну, посёлок захирел, а впоследствии и вовсе вымер, оставив после себя развалины завода и большую поляну на месте поселения.
Разыскивая фотографии Кутимского завода совершенно неожиданно наткнулся на его фотографию, сделанную сразу после взрыва. А вообще история этого завода очень интересная, почти что детективная.
И если поляна была вполне обычной поляной на берегу реки, то развалины завода произвели на меня неизгладимое впечатление своими закопчёнными стенами и дверями, ведущими в никуда, торчащими посреди густого и мрачного ельника. Самое интересное, что по какой-то таинственной причине пропали все фотографии, которые я снимал на заводе. Даже на плёнке я их не нашёл, хотя точно помню, что фотографировал и стену рудного склада, и взорванную домну. То ли память меня подвела, то ли аномалия какая…
Вот они - развалины Кутимского завода. Фото найдено на просторах интернета
Но нынче на развалинах нам делать было нечего: наш путь лежал через Кутимскую поляну. Магнитометр прекрасно отбивал места, где когда-то стояли дома и проходили дороги: не зря же магниторазведкой пользуются археологи. Но геологам эти аномалии только мешают: создают ненужный фон, мешающий изучению глубинного строения земли. Пройдя через поляну мы углубились в лес и вскоре вышли к магистрали, а это значило, что первые два километра профиля уже отработаны; оставалось пройти всего каких-то два километра. Сущие мелочи для людей, бродящих по лесам вот уже несколько месяцев. Попив чаю и отдохнув, мы отправились дальше.
И вот тут-то нас поджидал сюрприз. Как оказалось, не каждые два километра в лесу одинаковые. На каждые сто метров чистого леса на пути попадались широкие полосы ветровала. У меня возникло ощущение, что лес причесали какой-то гигантской расчёской с редкими зубьями, и там, где по лесу прошёл зубец, получились завалы из поваленных стволов. Иногда небольшие, а иногда высотой в 5 деревьев, лежащих друг на друге. Что это было не знаю: может смерч, а может ещё какое природное бедствие, но по этому безобразию приходилось идти дальше и дальше, продолжая работу, которая превратилась в аттракцион «Русские горки»: вверх-вниз, вверх-вниз и так до бесконечности. Константин пытался прорубать хоть какое-то подобие тропы, но что он мог сделать со своим лёгким топориком? Разве что убрать наиболее мешающие ветви, для остального пригодились бы бензопила и трелёвочник. Да и мне приходилось несладко: штанга магнитометра, закреплённая на спине, хорошо исправляет осанку, но не даёт сгибаться. Так что приходилось мне преодолевать все препятствия, как гренадёру – грудью вперёд! Что, конечно, красиво, но очень неудобно: попробуйте-ка перелезть через упавшее дерево не сгибаясь. А передо мной лежали десятки поваленных стволов, которые нужно было преодолеть. Взбираясь на очередной четырёхэтажный завал, я с тоской видел перед собой всё тот же дикий пейзаж из поваленных и поломанных деревьев, раскинувших свои ветви во все стороны. Совершенно неожиданно это буйство природы закончилось, и мы с Константинычем вывалились на лесовозную дорогу.
– Уф, отработались! – скидывая рюкзак на землю, сказал Константиныч.
– Да уж, повезло с работкой! – ответил я, снимая с себя сбрую магнитометра.
Быстро разведя костёр, мы сели обедать. После такого маршрута даже осточертевшая за сезон тушёная баранина была съедена со скоростью звука. Что уж говорить о чае, этом божественном напитке: заваренный на костре с запахом дыма и леса, он и расслабляет усталые мышцы, и придаёт силы для новых подвигов.
Тушёнка, сгущёнка и чай - классический перекус в маршруте.
Отдыхая, я задумался о том, как нам возвращаться в лагерь. Идти обратно по бурелому не хотелось совершенно, а по дороге – слишком большой крюк получался. Видимо, подобные думы посетили и Константиныча. Почесав бороду, он спросил:
– А куда эта дорога идёт?
– На Кутим выходит, только выше нашего лагеря. Там, где мы в брод переходили, когда восточный участок отрабатывали. Километров шесть лишних будет.
– Всего лишь? – радостно заулыбался Константин. – Да хоть десять! Иваныч, ты как хочешь, а я по дороге пойду, в эту хреновину обратно не полезу.
Немножко подумав, я согласился: лучше уж десять километров по плохой дороге пройти, чем два – по хорошему бурелому. К тому же я постепенно привыкал прислушиваться к Константинычу – его опыт работы в поле был, пожалуй, побольше моего.
Обратная дорога, хоть и заняла не меньше двух часов, но практически не утомила: за сезон мы привыкли ходить и на бо́льшие расстояния. И этим в очередной раз подтвердили истину, что в тайге прямая дорога не всегда бывает самой короткой.
P.S. Снова попал в топовые авторы. Так что теперь весь из себя такой топовый. Плюсов, правда, практически никаких - если честно вообще не очень понимаю, зачем эта топовость нужна, всё равно она никаких особых плюшек не даёт. Как говорили мои работяги, в кармане не шуршит и в стакане не булькает :-) Главное, что у меня есть вы - мои подписчики! Практически 4,5 тысячи - честно говоря, вообще не ожидал такого!
В общем, пишите комментарии, критикуйте, спрашивайте - у нас классное общение выходит каждый раз. Комментарии запросто можно читать, как отдельный пост!
Одно из самых больших проблем в поле — это продукты. И разнообразия-то никакого, и завести их в поле сложно, так ещё и сохранить нужно! Желательно на два-три месяца, а то и на пять — это уж как повезёт. И если с теми же крупами, макаронами или консервами особых проблем (не считая мышей) обычно не бывает, то вот как сохранить масло, майонез или тот же кетчуп? Холодильники в поле не предусмотрены, да и розеток с электричеством на ёлках тоже встречать не доводилось. Поэтому и приходится каждый раз выкручиваться, пытаясь придумать какие-нибудь способы хранения.
Усть-Цепёл с горы Кайбуш. Если присмотреться, то можно разглядеть наш дом, он самый крайний в посёлке - как раз его и задевает верхушка правой берёзы.
В полевой сезон 2000-го года наш геофизический отряд стоял в спецпоселении Усть-Цепёл. Жили мы в замечательном четырёхкомнатном доме, предоставленном нам начальством зоны. Честно говоря, устроились мы очень даже неплохо: каждую субботу зеки топили для нас баню, с начальником спецпоселения я договорился о том, что они будут выпекать нам хлеб, за что им был отдан мешок сахара и практически весь запас взятой нами муки и дрожжей. Может и дороговато, зато каждые два дня мы получали 4 буханки горячего, свежевыпеченного хлеба. А что может быть лучше горячего свежего хлеба? Разве что корочка от него! Договорившись с местным завхозом, я обменял четыре коробки кильки в томатном соусе, которую не хотели есть мои рабочие, на четыре коробки сардины в масле. Сначала я малость офигел от такого обмена, но завхоз так радостно ухватился за кильку со словами: «Да у нас эта сардина уже поперёк горла торчит!», что я не стал с ним спорить. Оставалась одна-единственная проблема: сохранить продукты до конца сезона. Крупы, консервы и сахар с солью мы затолкали в нежилую комнату, приспособив её под продуктовый склад, а вот скоропортящиеся продукты решили утопить в ближайшем ручье.
Вот он этот ручей на фотографии слева. Там где заросли кипрея.
Вообще в поле есть всего пара простых вариантов хранения таких продуктов: либо устроить полевой холодильник, либо засунуть в ручей. Полевой холодильник, по сути — просто глубокая яма с крышкой, куда складываются продукты. Из минусов: долго возиться, да и температура в нём может быть не очень низкой, особенно если лето жаркое выдалось. С ручьём проще: горные ручьи холодные всегда. Так что в качестве холодильника был выбран именно ручей.
Дорога на Усть-Цепёл. На горизонте - Золотой Камень во всей красе.
Неподалёку от дома протекал как раз такой ручей. Даже не ручей, а так, мелкий ручеёк шириной сантиметров 40 и глубиной в пару сантиметров. Из-за такой глубины нам даже пришлось углублять русло ручья в районе мойки, чтобы там можно было спокойно умыться и набрать воды. Чуть ниже мойки мои рабочие вкопали в русло два ведра, куда были уложены сливочное и растительное масло. А полиэтиленовые упаковки с майонезом и кетчупом притопили в ручье, утяжелив камнями. Полевой холодильник был готов к использованию.
Древние кедры на горе Кайбуш.
Каждый день мы ходили на работу, собирали грибы и ягоды. В августе в гостях у нас побывал журналист из National Geographic, ел с нами «из гриб суп» и даже не помер после этого. Я ходил за 50 километров за радиосвязью… Всё это время наш холодильник работал прекрасно, сохраняя свежими и майонез, и кетчуп и даже масло.
Моя бригада Ух на переправе через реку Язьву.
Но вот пришёл сентябрь, а вместе с ним – затяжные осенние дожди. Вода в ручье стала потихоньку подниматься, но не так, чтобы очень сильно, так что никаких причин для беспокойства я не видел, пока однажды утром повариха не разбудила меня воплем:
— Дима! Масло уплыло!
— Какое масло? – с утра я бываю весьма большим тугодумом. – Куда уплыло?
— Не знаю, - честно ответила повариха. – Но в ручье масла нет! И майонеза!
Я быстро выскочил из спальника и, на ходу одеваясь, побежал к ручью. Коварство горных ручьёв мне было известно не понаслышке, но чтобы ручеёк, в котором воробью сложно утопиться, за одну ночь превратился в бурлящий поток глубиной в полметра – такое я видел впервые! Естественно, все наши холодильники были сметены ручьём: не помогли ни камни-утяжелители, ни вкопанные вёдра. Всё наше добро в один момент оказалось унесено водой.
Из дома выбежали рабочие и уставились на разбушевавшуюся стихию.
— Так! Юра, Серёга, бегом к мосту! – начал я командовать. – Ловите там, далеко не должно было уплыть! Вася, Толик – пройдитесь по кустам, может там что застряло. Остальные за мной вдоль ручья!
Моё воинство растянулось вдоль ручья в поисках потерянного богатства. Время от времени кто-нибудь с радостным воплем выуживал из воды то ведёрко майонеза, то бутылку с кетчупом, прибитую к берегу. Бродя по пояс в воде, Вася с Толиком вытащили из кустов две целые упаковки кетчупа, а Юре с Серёгой удалось выловить из ручья стайку банок «Рамы» собравшихся совершить сплав по замечательной уральской реке Язьве.
Они спасли майонез, а что сделал ты?
По итогам спасательной экспедиции мы не досчитались трёх бутылок кетчупа, да двух бутылок растительного масла. Всё остальное нам удалось выудить из разбушевавшегося ручья – операция по спасению закончилась весьма удачно для нас. А через пару дней, когда вода спа́ла, ручей снова стал мелким и спокойным, каким и был раньше. Но теперь его мирным видом меня было не обмануть. Поэтому неподалёку от дома рабочие выкопали яму, куда и уложили все спасённые продукты, где они совершенно спокойно дожили до конца сезона. Те, что не успели съесть.
Ну а я получил совершенно новый навык охоты на майонез и кетчуп в диких условиях.
P.S. Пикабу каждый раз старательно пытается подсунуть мне теги "Страшно" и "Борьба за выживание". Неужели?
Пишите, критикуйте, комментируйте, давайте советы - всегда рад с вами общаться! И большущее спасибо всем донатерам!
Те, кто читает мои истории, может подумать, что жизнь геолога или геофизика наполнена приключениями, но если честно, то это не совсем так. А если совсем точно, то это совсем не так. Большая часть времени любого полевого работника – это рутина. Точно такая же, что и у любого другого работника. Точно так же, как и в городе, в поле я с утра уходил на работу, обедал тем, что брал с собой, а вечером, усталый и голодный, возвращался домой. Правда, вместо телевизора в лагере меня ждали совсем другие развлечения: заготовка дров, например, или стирка в тазике. А действительно, чем люди в поле по вечерам занимаются? В магазин не сходишь, у телевизора не посидишь. Вот и приходится придумывать себе развлечения. Впрочем, дела в лагере всегда находились сами, причем постоянно. Хотя бы потому что ни стиральной машины, ни микроволновки, ни центрального отопления, а также кофемашины, посудомоечной машины и прочих достижений цивилизации там не было. Тем не менее свободного времени там имелось в достатке, особенно ежели погода не рабочая, в смысле дождит. А дождить может и сутками напролет.
Естественно, первое что всегда есть в поле – это карты. Рабочие самозабвенно часами резались в «тыщу», «буру» или в какого-нибудь дурака: подкидного, переводного или даже венгерского. Из других развлечений в поле всегда имелись книги, радиоприёмники и разговоры в полевой столовой. Правда, много книг с собой обычно не возили: большой объём и вес довольно жёстко ограничивали количество ввозимой литературы. Да и чтение при свечке – дело, конечно, романтичное, но очень уж неудобное. Слушать всё время радио тоже так себе удовольствие, тем более что на СВ и ДВ диапазонах, которые хорошо ловятся в лесу, только официальные каналы вещают, а их слушать довольно скучно. Вот и остаются полевикам только разговоры в полевой столовой, которые зачастую заменяют и радио, и карты, и книги.
Довольно стандартный вечер в поле: кто-то умывается после маршрута, кто-то на гитаре брякает... Развлекается народ.
Ну а я помимо разговоров, занимался ещё и резьбой по дереву, а если точнее, то одной из её разновидностей под названием «лесная скульптура», т.е. старался изобразить что-нибудь симпатичное, при этом не сильно меняя форму найденной коряги или нароста на дереве. Началось моё увлечение с попытки вырезать солонку из берёзового нароста – капа при помощи заточенной отвёртки и плоскогубцев, а научил меня этому вездеходчик Володя Смирнов в далёком 1988 году. Это дело мне совершенно неожиданно понравилось, вместо отвёртки я обзавёлся набором резцов, стал таскать с собой в поле напильники, наждачную бумагу и обрезки войлока для полировки своих деревянных изделий: вазочек, пепельниц и прочих солонок, и сахарниц. Большую часть раздаривал по друзьям да знакомым, ну а что-то оседало дома на полках серванта и книжного шкафа.
Вот такие, примерно, вазочки я и вырезал.
Или такие.
Или просто красивую коряжку. Здесь только кору убрал, да почистил немножко.
В 2000-м году мой геофизический отряд работал в Красновишерском районе на севере Пермского края. Жили мы в спецпоселении Усть-Цепёл – жили в нём зеки, которых за примерное поведение ещё не освободили, но уже сделали бесконвойными, т.е. они могли совершенно спокойно ходить по посёлку и заниматься какими-то своими делами, с одним-единственным запретом – выезжать с территории посёлка. Зеки валили лес и варили пихтовое масло, ну а мы занимались геофизической съёмкой Цепёльской площади, которая в тех местах вообще никогда не проводилась. Вот такое белое пятно на геологической карте Урала, которое нам с геологом Александром Николаевичем Лычниковым довелось закрасить.
Александр Николаевич вспоминает...
Расположились на постой мы в четырёхкомнатном доме, любезно предоставленном нам начальником спецпоселения, с верандой и шикарным видом на гору Кайбуш; удивительное по своей красоте место.
Только представьте, что у вас каждое утро такой вид из окна!
Ещё в начале сезона я заметил выброшенный весенним паводком на островок в устье реки Цепёл здоровенный кедр. Давно я мечтал сделать что-нибудь из кедра, а тут такой подарок лежит практически под носом!
Слева на фотографии как раз этот самый остров.
Но сезон в тот год выдался настолько сложный, что у меня никак не получалось добраться до него, и только в самом конце сезона, когда снег уже выбелил вершины гор, а работы на участке практически закончились, я наконец-то добрался этого кедра.
Ну ведь красиво же!
Ах, какие замечательные корни были у этого кедра! Чистые, высушенные на солнце до звона! Сколько замечательного материала для поделок. На радостях я напилил разных корней, что оказалось не самым лёгким занятием, всё же кедр – дерево твёрдое. В лагере работяги тут же выпросили у меня пару коряжек, ещё одну я оставил практически без изменения: очень уж она мне напомнила японский бонсай. С такими что-то делать – только портить. А ещё с одной, самой мелкой, решил повозиться – очень уж она мне приглянулась. По старой привычке, работал я, сидя и держа корень в одной руке, уперев его в колено ноги. Положение довольно удобное, но очень опасное как для рук, так и для ног.
Обрабатывая корень, я болтал с Александром Николаевичем и его рабочим, зашедшим к нам в гости. Неожиданно моя рука с резцом сорвалась, и я со всего маху воткнул резец себе в колено. Особой боли я не почувствовал, зато впервые увидел, как кровь может бить фонтаном. Честно говоря, как мне в тот момент удалось скинуть штаны и перекрыть артерию, зажав под коленом злополучный резец я совершенно не помню: видимо произошло это очень быстро, а я сам был в тот момент в шоке от произошедшего.
Не будьте такими дурнями как я: работайте за столом, или кладите на колени какую-нибудь защиту!
Дня два после этого я практически не мог ходить: колено болело и совсем не хотело сгибаться. В эти дни рабочие ходили делать магнитку без меня – на самом деле ничего особо сложного в этом нет, но последний-то профиль в сезоне мне хотелось сделать самому: достойно завершить полевой сезон. Поэтому на четвёртый день, немного расходившись, я всё же решился на последний в этом сезоне рабочий выход.
Магниторазведка, она же магнитка - один из самых простых способов геофизических исследований. Все породы намагничены по-разному, поэтому магнитка легко показывает границы различных пород, ну а месторождение - большими и красивыми аномалиями. Ну а магнитометр, наверное, самый простейший геофизический прибор. Состоит он из датчика, измерителя с жидкокристаллическим экраном и одной-единственной кнопки. В общем, идёшь по профилю, нажимаешь на кнопку, да результат в журнал записываешь. Проще пареной репы, любого рабочего обучить можно.
И всё бы ничего, но располагался профиль достаточно далеко от лагеря. Только для того, чтобы до него дойти, нужно было пройти пять километров по одной дороге, а чтобы вернуться – 13 километров по другой. И это не считая шести километров, которые нужно было пройти с работой. Весёлая такая пробежка на хромой ноге. Но, как говорится: любишь денежки – люби и на профиль ходить.
Вот такой маршрут нам предстояло пройти.
В напарники я взял Юру Новикова, с которым проработал уже три сезона и точно знал, что легко могу на него положиться в случае каких-нибудь проблем. Да и на магнитку мы с ним неоднократно ходили.
Я в синей кепке в центре, а Юра - справа от меня. Весь такой суровый.
Как ни странно, но работа прошла довольно спокойно. Идти по лесу, уже практически полностью сбросившему листву, было одно удовольствие: лёгкий морозец сковал грязь и изгнал из воздуха мошку и комаров, так что управились с работой мы довольно быстро. Всего каких-то пару часов работы, и вот Юра уже выскочил по профилю на дорогу, по которой нам предстояло возвращаться обратно.
– Я уже на дороге! – радостно заорал он.
Как та самая лошадь, которая начинает бежать быстрее, почуяв дом, я ускорился и с размаху воткнулся пораненным коленом в какой-то дурацкий пенёк. Теперь я точно знаю, что значит фраза: искры из глаз. Я их видел!
– Экий вы, батенька, неловкий! – сказал я сам себе, с трудом переведя дыхание от боли.
После чего всё же собрался с силами, и выполз на дорогу вслед за Юрой. Хорошо, что тот был очень сильно увлечён приготовлением костра для чая и не обратил на меня никакого внимания: всё же негоже подчинённым видеть своего начальника ходящим на четвереньках. Я добрался до бревна, валяющегося на обочине дороги, взгромоздился на него и сказал:
– Юр, делай чай без меня. Что-то нога разболелась.
– Угу! – ответил Юра, колдуя с котелком и заваркой. – Чай покрепче сделать?
– Покрепче, - ответил я, крепко задумавшись о том, как же мне преодолеть оставшиеся 13 километров пути. Не на четвереньках же!
В общем, шли мы эти 13 километров ну о-о-очень долго, медленно и печально. Каждые пару километров я садился отдохнуть и успокоить саднившее колено. До лагеря дошли уже ближе к ночи, немало удивив окружающих. Колено, конечно, зажило, но опыт того, как не стоит делать при использовании режущих инструментов, запомнился мне намертво.
А коряжка эта до сих пор живая. Стоит на своём почётном месте в серванте.
Искусство требует жертв – теперь я это точно знаю.
Кстати, про этот сезон у меня уже есть одна история: Когда пропала радиосвязь . Если интересно, то могу ещё пару историй про него рассказать.
P.S. Выкладываю очередную историю из своей геологическо-геофизической жизни на ваш суд. Пишите, комментируйте, ругайте, критикуйте - мне всегда интересно с вами общаться.
1 сентября 1998 года выпал снег. Только вчера мы с бригадой и приключениями поднялись на хребет Кваркуш, чтобы провести на нём запланированные электроразведочные работы.
Моя бригада "Ух!" на стоянке с прекрасными видами перед Кваркушем
Переночевали в старой охотничьей избушке на краю леса и горной тундры, а с утра выпал снег. Он летел крупными липкими хлопьями, намекая на то, что очередной полевой сезон подходит к концу. Пришлось возвращаться в лагерь с надеждой на то, что снег надолго не задержится.
Снег не сошёл ни через день, ни через три, а всё больше заваливал окрестные леса и горы. Рабочие, наслушавшись по радио про творящийся в стране после дефолта бардак, собрались домой, начальство их особо не удерживало, поскольку и с продуктами, и с деньгами дела обстояли совсем невесело. Так что через неделю в лагере остался практически только «офицерский» состав да пара рабочих. Не очень-то много, но доделать работу всё равно нужно. И вот в один из этих морозных осенних дней я со своим рабочим Юрой Новиковым отправился на хребет Золотой Камень, чтобы провести контрольные магниторазведочные работы.
Мы с Юрой переходим реку Пелю. Фото этого сезона, но более раннее . Юра справа, радостный.
Магниторазведка – это старейший геофизический метод поисков полезных ископаемых. Ещё в 18 веке было замечено, что в некоторых местах стрелка компаса начинает «сходить с ума» - показывает неверное направление на север, а то и вовсе начинает кружить без остановки. Оказалось, всё очень просто – горные породы, богатые железом, имеют свою собственную намагниченность и поэтому влияют на стрелку компаса. А раз так, то можно смело использовать компас для поисков железа! Правда оказалось, что компас – не очень надёжный инструмент. Пришлось учёным придумывать более точную аппаратуру, ну а с появлением хороших магнитометров магниторазведку стали использовать не только для поиска руды, но и для геологического картирования, поскольку породы могут довольно сильно отличатся по своим магнитным свойствам. А контрольные измерения делаются всего лишь для того, чтобы оценить качество проведённых работ, а то бывали, знаете-ли, прецеденты с аномалиями из-за ножа, подвешенного на пояс не особо умного оператора. Правда, делать это особо никто не любит, поэтому очень часто контроль оставляют на самый конец сезона, когда основные работы уже сделаны.
Снег на профиле к нашей с Юрой радости, покрылся коркой крепчайшего наста. Идти по нему было сущим удовольствием: все коряги и завалы из поваленных деревьев, которыми богат восточный склон Золотого Камня, укрылись глубоким слоем снега, а ледяная корка наста позволила идти по нему, как по асфальту.
А завалы там действительно знатные. Вот, например, один из профилей, на котором мы работали. Скрин видео - качество так себе.
Я чуть не бегом бежал от пикета к пикету, а Юра, тащивший на себе рюкзак с перекусом, шёл чуть впереди и лениво обрубал топором мешавшие ветви деревьев. Красота, так бы всю жизнь работал!
К сожалению, всё вкусное когда-нибудь да заканчивается. Закончилась и наша комфортная прогулка: не успели мы подняться на вершину Золотого камня, как зарядил очень мелкий и очень ледяной дождь, который очень быстро «съел» наст со снега. А перед нами расстилалось Акчимское болото, через которое мы и летом-то ходили с опаской.
Занимаемся электроразведкой на Акчимском болоте. Я работаю на приборе стоя, чтобы не уйти в болото - стульчик очень хорошо мох прорезает.
Гадкое болото - в такие места вообще лучше не соваться
Очень это болото интересное: расположено оно на самой вершине хребта Золотой камень и окружает одну из главных вершин хребта, гору Золотой Камень, непролазными топями. Из него вытекают три реки: Акчим, Большая Золотанка и Средняя Золотиха, а само оно исследовано практически только с воздуха. Пройдя по болоту с полкилометра, я решил возвращаться, поскольку замёрзнуть оно не успело и на каждый наш шаг отзывалось раскачиванием так, как будто мы шли не по земле, а по огромному батуту, который к тому же грозил порваться в любой момент. Поскольку моржевание в наши планы не входило, то мы повернули назад по своим, уже залитым водой, следам.
Вернувшись в лес, мы с Юрой решили для начала отдохнуть, попить чаю и обсушиться, просто потому что к этому моменту успели промокнуть, замерзнуть и устать: всё же шесть километров в гору – это довольно много. И вот тут нас ждал небольшой сюрприз. Несмотря на наличие трёх упакованных в полиэтилен коробков спичек, сухой растопки в виде бересты и, как казалось, нехилого полевого опыты, разжигание костра в данных условиях оказалось нетривиальной задачей. Местная флора, в виде кривых ёлок, обросших моховыми бородами, впитавшими в себя всю воду этого мира разом, совершенно не хотела гореть. Совсем. Перед мокрым мхом был бессилен весь мой двенадцатилетний опыт работы в полях, а Юрин опыт, состоявший из одного полевого сезона и трёх лет исправительных работ, здесь явно не годился. Истратив два коробка спичек и всю сухую бересту, я плюнул и сказал:
- Пойдём домой, Юра, там чай и попьём.
И мы отправились домой.
Вот такая ледяная красота была в лесу.
Это был, наверное, один из самых тяжёлых моих походов. Напитавшиеся водой телогрейки (в то время стандартная верхняя одежда полевиков до того, как появились куртки на синтепоне) стали просто невероятно тяжёлыми. Ледяной дождь, окатывавший нас каждый раз, когда мы касались любой ветки или дерева, морозил руки и мерзко хлюпал в сапогах. Наст, размягчившийся от дождя, перестал держать, поэтому каждый наш шаг выглядел примерно так: встал – провалился – вылез из снега – встал – провалился – вылез из снега. И так все оставшиеся пять километров по лесу. Мы пытались идти и даже ползти на четвереньках. На четвереньках снег нас удерживал лучше, но сколько можно так пройти: сто метров, двести? Потом колени начинают болеть, а руки мёрзнуть от снега. Снова приходится вставать и снова идти в ритме: провалился – выбрался – провалился.
Через пару километров Юра пошёл «винтом»: ноги у него начали заплетаться, он стал оступаться и падать. Я забрал рюкзак с топором и магнитометром, который он тащил на себе, чтобы хоть как-то его облегчить. Не знаю, помогло это ему или нет, но теперь идти тяжелее стало уже мне – лишние пять или шесть килограммов груза за спиной бодрости отнюдь не добавляют. При этом приходилось держаться бодро и даже шутить, ибо ничто так не удручает рабочих, как начальник в депрессии. А ещё через сто лет мы всё же вышли на лесовозную дорогу, ведущую к лагерю, до которого оставалось всего-то пару километров. Юра сел на лесину, лежащую на обочине, и сказал:
- Всё, Иваныч, ты как хочешь, а я здесь останусь!
Я уселся рядом, поскольку устал не меньше, да и бросать рабочего мне бы никогда в голову не пришло. Усталые ноги гудели так, что казалось, будто они состоят из натянутых гитарных струн, так что отдых оказался весьма кстати.
Примерно в то самое время, только это я уже в лагере, возле вариационной станции сижу.
Посидев с полчаса на бревне, мы всё же сумели встать и отправились в лагерь пить чай и есть сечку с тушёнкой, которая в тот момент показалась мне вкуснейшей кашей в мире. И даже Кай Метов, орущий из кассетного магнитофона водителя звучал вполне мило и даже душевно.
А этот дождь всё-таки сумел растопить наваливший в сентябре снег, и на работу ходить стало совсем невозможно – реки вспучились от воды так, что переходить их стало опасно для жизни, а сам лес превратился в одно огромное болото. Так что отработать профиль мы успели очень даже вовремя.
Наша офицерская бригада перед самым отъездом домой. Я присел, а Юра стоит сразу за мной слева.
Краткое содержание предыдущих серий: В далёком 1986 году, отслужив в армии, я устроился на работу в Пермскую геолого-съёмочную партию. Рабочим 2 разряда на промывке золота в верховьях реки Вишеры, там, где сейчас раскинулся Вишерский заповедник. Нашей бригаде, состоявшей из начальника Ирины, её мужа Сани и нас, двух студентов-дембелей, Андрея и меня, лошади Ласки и двух собак: Чмоньки и Белки, не удалось обнаружить месторождение золота в верховьях рек Средний и Малый Ниолс. Поэтому нас перекинули на новый участок - на речку Дунью. Впрочем, всё это вы сможете прочесть в предыдущих частях:
Я проснулся от жгучего желания съесть торт. Огромный, масляный с дурацкими желтенькими розочками наверху. Даже не съесть, а сожрать, давясь, чавкая и запихивая большие куски в рот. «Плохо дело!» - подумал я. Никогда я не любил торты, ни в детстве, ни в молодости, а масляные розочки вызывали отвращение одним своим видом… И вдруг – на тебе! Захотелось со страшной силой!
На нижних нарах прямо подо мной заливисто храпел геофизик Женя Носов, справа внизу ему вторил Саня, а через пару минут к дуэту присоединился спящий рядом со мной на втором этаже Андрей, образовав ночное трио с храпящими внизу. Я толкнул Андрея в бок.
- Ты чего, - сонно пробормотал он.
- Не храпи!
- А я и не храплю, - лёжа на спине, очень чётко и ясно ответил Андрей. – Я храплю, когда на спине сплю, а сейчас не храплю.
После чего захрапел снова.
Я спрыгнул с нар и вышел на крыльцо. Вход на базу как обычно загораживала спящая стоя Ласка (лошади вообще редко ложатся на землю), давно уже облюбовавшая навес над крыльцом в качестве стойла. Около столовой спали собаки, свернувшись краковскими колбасками. С берёз медленно и печально опадала пожелтевшая листва. Пора было собираться домой…
Андрей пытался изобразить меня в думах о доме )))
Август подходил к концу. Мы уже заканчивали промывать пробы на Дунье, как неожиданно в шлих в пробах попёр чернющий, тяжёлый – дело запахло чем-то откровенно аномальным.
Шлих – то, что остаётся после промывки пробы. Самое, так сказать вкусное. Вся лёгкая мелочь и наоборот самые крупные камни при промывке убираются и остаётся тонкий тёмный порошок. Вот это и есть шлих. Нам, конечно же хотелось, чтобы в шлих был золотистого оттенка, но вместо этого нарвались на совершенно другое месторождение. Впоследствии выяснилось, что мы нарвались на месторождение вольфрамовых руд и, честно говоря, сложно сказать, что было круче – вольфрам или золото. Так что под конец сезона мы всё же нашли месторождение, хоть и не совсем то, что искали!
К концу месяца на базу пришли геофизики во главе с Женей Носовым, очень весёлым и жизнерадостным начальником. Они-то и жили в лагере, который мы отгрохали на Среднем Ниолсе. Точно так же, как и мы, геофизики закончили свою работу и теперь тоже готовились к отъезду, собирая грибы и коптя хариуса: на берегу Ниолса была организована замечательная коптильня.
Столовая на Ниолсовской базе. Живописнейшее место! На фото один из геофизрабочих - Александр Сергеевич.
Саня ходил охотиться, правда, не очень успешно – за неделю подстрелил одного здоровенного глухаря, очень старого и очень жёсткого. Андрей, как заядлый рыбак, носился по Ниолсу, ловя рыбу на мушку, сделанную из Белкиной шерсти – очень уж нравилась хариусам белая шерсть. Белка. Кстати, она была совсем не против, потому что ей за это доставались рыбьи потроха.
Опят насобирали. Обратите внимание на узорчатые перила слева - Ласка постаралась.
И все мы вместе с удовольствием наблюдали за противостоянием Ласки и геофиз-рабочего Валеры Назарова. Чем уж он не угодил лошади не знаю: то ли говорил очень громко, то ли ругался сильно, но она не оставляла его своим вниманием. Если Валера шёл за водой, то Ласка умудрялась опрокинуть полные вёдра, а потом убегала, радостно иго-гокая под громкие маты пострадавшей стороны. Могла за плечо куснуть – не сильно, но чувствительно, а то и на ногу наступить мимоходом. То и дело слышалось:
— Саня, да уйми ты уже свою лошадь, а то я из неё шашлык сделаю!
Ну, шашлык-то ещё поймать нужно, а у Валеры это ни разу не получилось.
Зарисовки с натуры)))
Дня за три до вертолёта мы с Андреем отправились на другой берег Ниолса за брусникой, которой на местных мшаниках видимо-невидимо. Но не успели мы и одну банку насобирать, как услышали ружейные выстрелы – нас звали на базу. Что могло случится? Мы с Андреем побежали обратно, поскольку игнорировать подобные призывы нельзя.
На базе мы застали какие-то шумные приготовления. На берег Ниолса вытащили большую резиновую лодку, знаменитую оранжевую геологическую трёхсотку (т.е. рассчитанную на 300 кг груза), которую сейчас дружно накачивали.
Трёхсотка. Саня с шестом, мужики придуриваются )))
— Начальство попросило перегнать лодку в их лагерь на Вишере! – объяснил Саня. – Еду я с Валерой. Поехали с нами! В устье Ниолса банька стоит, в ней и переночуем, а завтра лодку отдадим да порыбачим на устье. Вдруг да тайменя поймаем?
— Так вроде вечереет уже, - спросил Андрей. Он уже в то время обладал изрядной долей рассудительности.
— Да фигня какая – за пару часов домчимся, - махнул рукой Саня. – Успеем ещё по свету добраться.
Ох уж эта мне Санина уверенность!
Прихватив с собой котелок из-под примуса с сахаром и чаем, мы загрузились в лодку и отчалили в сторону Ниолса. Саня расположился на носу лодки с ружьём в руках (в то время ружья ещё выдавали геологам), мы с Андреем и с шестами в середине композиции, а Валера – рулевым на корме.
Даже точная дата сплава сохранилась )))
Почему с шестами? Горные речки мелкие, на вёслах по ним ходить сложно, а вот шестами толкаться очень даже удобно. До устья Вишеры плыть нам было километров десять, так что настроились на сплав очень серьёзно. Не успели мы проплыть и километра как Валера с Саней устроили фотосессию с пачки сигарет «Охотничьи», (в то время их ещё называли «Смерть на болоте»): Саня изображал утку, а Валера – охотника.
Вот она, смерть на болоте :-)
Проплывая мимо крутого берега, с которого свешивался кустик ягод, затеяли спор, что это за ягоды. Валера настаивал, что это голубика, а Саня доказывал, что черника. Тогда Валера привстал и схватился за куст. Лодку течением тащило дальше, поэтому он чуть было не сверзился в воду, благо Андрей в последний момент успел схватить его за ноги. Так и повис Валера между берегом и лодкой. С большим трудом удалось подтолкнуть лодку обратно, чтобы усадить Валеру на место, а не в реку, правда, пока мы проводили спасательную операцию, потеряли один шест. Так что дальше шли уже на двух шестах вместо трёх. Зато спор выиграл Валера – ягоды действительно были голубикой.
Дайка в сумерках.
Так мы доплыли до горы с красивым названием Дайка. Смеркалось. Плыть по реке, огибая торчащие из воды камни и обходя перекаты, довольно сложно, но плыть, ориентируясь лишь по звуку и бурунам – совсем «весело». Время от времени мы во что-то врезались, лодку разворачивало, после чего Валера радостно орал:
— Жопом едем!
Пару раз мы застревали в темноте на перекатах, а один раз выскочили на огромный плоский валун и застыли на нём, как памятник Ивану Федоровичу Крузенштерну, человеку и пароходу. С большим трудом снявшись с постамента, мы продолжили путь и в какой-то момент Саня, сидевший на носу в качестве вперёдсмотрящего, увидел баню на берегу.
— Прибыли! – радостно заорал он.
Пристав к берегу и похватав свои успевшие промокнуть насквозь пожитки мы отправились в баню. Нужно было её протопить, чтобы обсушиться после ночного сплава, да и подкрепиться чаем не мешало, поскольку ничего другого мы с собой не взяли, понадеявшись на рыбалку. В предбаннике нашлись дрова, и Саня начал разжигать огонь в каменке, а Валера, подхватив котелок, направился за водой.
— Аккуратнее, там ступеньки нет! – крикнул Саня ему вслед.
— Мать, мать, мать… - послышалось с лесенки.
Котелок с сахаром и чаем оказался полностью залит водой, и если для чая это не слишком страшно, то сахар растворился полностью. Так что пришлось нам пить чай, запивая его сахарным сиропом.
На следующее утро мы с Валерой и Андреем потащили лодку в лагерь к начальнику, а Саня остался рыбачить на устье Ниолса, в надежде на самую большую рыбу.
Фото в лагере у начальника. Сам Виктор Яковлевич в центре с фотоаппаратом.
Лодку мы отнесли, а вот с рыбалкой не повезло – хариус не клевал от слова совсем. То ли у него наступила осенняя хандра, то ли ещё что – но за пару часов не было ни одной поклёвки. Плюнув на рыбу, мы отправились обратно.
Через Ниолс переходили раза четыре. Не везде можно было пройти только по одному берегу.
Идти десять километров обратно – совсем не то же самое, что плыть по реке. Даже ночью. Тем более что особо хороших троп вдоль Ниолса нет – кроме геологов там почти никто не бывает, а они редко ходят без особой надобности. Так что до Ниолсовской базы мы добрались уже к вечеру, замаявшиеся и уставшие. Хорошо хоть в лагере промывальщиков нас немножко подкормили.
Валера в лагере промывальщиков.
А ещё через пару дней вертолёт отвёз нас в Пермь.
На вертолётке, в ожидании вертолёта. Снегоходы по пути забросили на другую базу.
А вот и наша замечательная лошадка - Ми-8
Ниолс с высоты птичьего полёта
Закончились наши с Андреем полевые приключения и началась студенческая жизнь. А Ласку и Белку забрали к себе Саня и Ирина, решившие заняться фермерством.
P.S. Вот и закончилась моя история про первый полевой сезон. Надеюсь, всем понравилось? Как всегда, спрашивайте, критикуйте, советуйте - мне нравится с вами общаться. Если сильно понравилось, то можете поблагодарить, но не настаиваю; это уж как хотите)))
P.P.S. Очень рекомендую посмотреть фильм Михаила Заплатина "В горах Урала" 1987 года. Там сняты практически все места, про которые рассказывается в моих постах: и Ниолсовская база во всей красе, и Дунья, и хребет Хомгинёл с останцами и даже работа на моём горячо любимом шейкере показана. Там даже Саня есть - в шляпе, очках и с ружьём за спиной. Меня там нет, я в 1987 году уже в Туве работал - шурфы копал. Не повезло немного. Или наоборот, повезло. Кто знает. Ссылку на фильм выложу в комментариях - здесь правила сообщества не позволяют.
P.P.P.S. Беру отпуск на недельку - отдохнуть надо от такого писательского марафона. Не теряйте. Обязательно вернусь с новыми историями. С уважением, автор.
