Много читая про кризис Римской Республики, начавшийся в конце 2 века до н.э., мне всегда казалось, что я упускаю какой-то важный момент, мешающий понять ту трансформацию общества, что приведет Республику к гибели. И вот недавно в одном из сборников статей я наконец нашел ответ на вопрос - красивый и элегантный. Все дело, как это часто бывает, в деньгах.

Обычно “заморозку” сбора военного налога ("трибутума") в 167 году до н.э. упоминают лишь походя, как пример возросшего богатства Республики, способной теперь воевать чисто за счет доходов от провинций. Однако, на деле это одна из важнейших предпосылок для трансформации и римской армии, и общества, и самого государства, приведших Римскую Республику к гибели. Как один единственный налог мог быть так важен? Ответ вы найдете ниже.

Война всегда была общим делом римлян. С самого основания Республики все её граждане, способные купить оружие, были обязаны служить — таких людей называли assiduii. Система ценза — регулярных переписей для оценки имущества во владении гражданина — позволяла дифференцировать требования к призывникам: в зависимости от своего цензового класса гражданин обязывался иметь комплект снаряжения определённого типа: от дротикометателей (велитов) вообще без защиты до тяжелой пехоты и конницы, имевших кольчугу или панцирь.

Такая система комплектования на долгие века сформирует облик римского легиона и его тактику. Значительная часть assidui были бедны и не могли позволить себе приличный доспех. Поэтому более половины численности легиона в 4-2 веках до н.э. составляла легкая пехота. Так в описанном Полибием легионе начала 2 века до н.э. основой (2400 человек) были застрельщики (велиты) и гастаты (лёгкая пехота со щитом и металлической бляхой в качестве защиты торса), тогда как более тяжелобронированных принципов было 1200, а триариев - и того меньше — 600.

Велиты и гастаты в сражении всегда были выставлены вперёд, а потому несли наибольшие потери. Тогда как принципы и триарии - могли в бой вообще не вступить. Римские военачальники, как считается, отлично осознавали ту важную роль и риски, что несла лёгкая пехота. Поэтому при распределении добычи она получала достойную долю, позволявшую легионеру в перспективе накопить денег на переход в более высокий цензовый класс. В то же время, так как именно лёгкая пехота чаще всего вступала в бой, то и воинской славы ей доставалось больше. А в Риме даже времен Цицерона воинская доблесть ценилась больше других качеств, с чего сам Кикеро немножко подгорал. Что уж говорить про эпохи более ранние.

Система мобилизации в Риме сложилась уже к 5 веку до н.э. и благодаря этому он имел почти бесплатную армию, которую нужно было лишь кормить во время похода. Однако был у такого подхода и существенный минус. Рим ведь был тогда сугубо аграрной общиной и отрывать людей от хозяйства без последствий можно было только в период между севом и жатвой. Поэтому до конца 5 века до н.э. все войны в основном укладывались в летний период. Это было приемлемо пока кампании велись в шаговой доступности от города с целью захвата всего, что плохо лежит. Но стоило Риму на рубеже 5 и 4 веков до н.э. закуситься с хорошо укрепленным этрусским городом Вейи, как этот минус перевесил все плюсы.

Осаду Вей римляне не могли завершить за одно лето, равно как и бросить войну с заклятым врагом. Поэтому сенату пришлось совершить маленькую революцию — увеличить срок службы до года, но ввести денежную компенсацию за это — стипендиум, одинаковый для всех солдат. А для финансирования выплат легионерам был введён особый военный налог — трибутум. Он платится военнообязанными не служащими в армии в этот год в размере, зависящем от их ценза. То есть тяготы войны относительно справедливо разделялись между всеми ассидуями.

С одной стороны, это решение позволило Риму увеличить длительность военных кампаний. С другой же, теперь численность войск зависела от возможностей немобилизованных ассидуев платить трибутум: ведь требовалось набирать ровно столько солдат, сколько смогут своим трибутумом содержать ассидуи, оставшиеся на гражданке.

Поэтому с этого периода будет прослеживаться чёткая взаимосвязь между ростом числа легионов и численностью ассидуев. Последние в 4 - 2 веках до н.э. прирастали больше всего после раздач союзным общинам гражданских прав, что увеличивало не только мобпотенциал, но и налогооблагаемую базу. При этом, что не удивительно, выдавать гражданство римляне предпочитали богатым общинам, способным дать заметный прирост выплат трибутума.

В иных случаях устанавливался договор по которому общины выставляли определённое число солдат, которых сами и содержали. Такие союзные контингенты (socii) могли составлять иногда до 60% армии и были для Рима совершенно бесплатны. Однако и тут римским элитам приходилось соблюдать баланс — не сверхэкслуатировать союзные общины, чтобы они оставались стабильным поставщиком воинских отрядов.

Таким образом, очевидно, Рим в этот период вовсе не обладал “безлимитным менпавэром”, как нередко принято считать. Этот людской ресурс был заметно ограничен и недешев в своём использовании. Сенаторам приходилось постоянно балансировать интересы внешней политики с возможностями и желанием ассидуев её финансировать. Предполагается, что именно это изменение роли ассидуев заставило сенат прийти к урегулированию середины 4 века, окончательно снявшему правовые различия между плебеями и патрициями, допустившему плебеев до решения государственных вопросов через трибутарные комиции и магистратуры, а также расширившему практику раздачи земли. В долгосрочном плане от этого решения выиграли все римляне: чем больше было солдат - тем больше земли Рим захватывал и тем больше её распределялось между гражданами.

Однако этой компенсации за выросшие обязательства ассидуев хватало не всегда. В периоды тяжёлых военных кризисов, связанных с большими потерями на поле боя, были нередки мобилизационные кризисы. Так, во время войны с Пирром в начале 3 века до н.э. после поражения при Аускуле народ начал требовать замирения с ним и сорвал мобилизацию. Консулам пришлось набрать пролетариев (беднейших граждан, не прошедших ценз) и вооружить их за счёт трибутума, что подтолкнуло не желавших платить налог в ряды армии: ведь иначе ты оплачивал своим налогом улучшение благосостояния пролетариев. Другая показательная ситуация произошла в 200 году до н.э., когда после окончания Второй пунической войны ассидуи, уставшие от войны и влезшие в долги, выступали против вторжения в Грецию и только обещание обильной добычи переубедило их.

Поэтому сенат в 4 — первой трети 2 веков до н.э. вынужден был для поддержания собственных военных возможностей обращать внимание не только на число ассидуев, но и на их финансовое положение. Чем больше было землевладельцев, способных пройти ценз - тем выше были военные возможности Республики.

Однако в начале 2 века до н.э. эта ситуация начала радикально меняться. В конце Ганнибаловой войны и в ходе завоевания Греции римские армии захватили огромные трофеи, подчас больше нескольких годовых бюджетов Республики. Кроме того, превращение Испании и Греции в провинции принесло Риму стабильный поток налогов. Все это вместе взятое, привело к тому, что Республика оказалась способна оплачивать ведение войны без ввода трибутума. Поэтому в 167 году до н.э. трибутум был временно отменен и после вводился только в период острых военных кризисов.

Этот шаг стал настоящей, но невидимой многими, революцией в римском обществе. С одной стороны, эта мера должна была благотворно сказаться на финансовом положении военнообязанных ассидуев. Ведь теперь у них оставалось на руках больше денег. С другой, с этого момента государство было не связано ограничениями размера трибутума при ведении войн. Ассидуи же теперь выступали только источником пилумного мяса, что уменьшало их влияние на внешнюю и внутреннюю политику. Теперь можно было мобилизовывать ассидуев не заботясь о том, что будет с их хозяйством: именно во 2 веке до н.э. нормой стал призыв сразу на несколько лет. Главное чтобы провинции приносили достаточно доходов.

Единственная причина, по которой теперь сенаторов могло беспокоить экономическое положение ассидуев, — это необходимость наличия достаточного числа тяжёлых пехотинцев. Однако и тут рост доходов от провинций позволял перейти к государственному снабжению снаряжением, что и произойдёт окончательно во времена Мария и Суллы. Иронично, ведь выходит, что Рим стал слишком богат, чтобы продолжать поддерживать старую более справедливую модель устройства.

С учетом всего выше написанного теперь понятно почему последние колонизационные усилия сената в Италии (раздачи земли) завершились в 170-е годы и почти на 40 лет вопрос земли вообще уйдёт с повестки. В отсутствии необходимости в поддержании числа плательщиков трибутума такие меры были просто не нужны. В то же время земля, переставшая быть стратегическим ресурсом, от которого прямо зависели военные возможности Рима, начнёт приобретать все большую коммерческую ценность. Два поколения срок достаточный, чтобы большое число людей забыли о прежней роли землевладения и стали воспринимать его исключительно в плоскости личного обогащения. И уже во времена Гракхов слишком многие будут не понимать почему следует развернуть вспять процесс укрупнения земельных участков и раздавать землю тем, кто её не имеет.

Конечно, одной лишь отменой трибутума, проблемы Республики не ограничивались. Но они более очевидны и известны. Однако, если вам интересно, можем поговорить и о них.

Источники:
1. Сборник «Romans at war. Soldiers, citizens, and society in the Roman republic» под редакцией Jeremy Armstrong и Michael P. Fronda;
2. Сборник «Money and Power in the Roman Republic»

Пережил я день своего рождения, всех, вроде поблагодарил за поздравления. В этом году я был вежливым, не знаю почему и терпимо отнесся к любви людей к праздникам, которые я терпеть не могу. Сегодня в ответ на мою вежливость показалось солнце, правда, синоптики отвели ему только пару часов на более или менее свободным от облаков небосводе. То и дело отгоняю мысли о том, чтобы подумать о том, сколько я прожил, и сколько мне осталось. Глупо гадать, сколько ещё жить, потому что могу загнуться и завтра, а могу прожить ещё сто лет, чего крайне не хотелось бы. Насколько я знаю, очень редко бывает, чтобы человек после восьмидесяти жил нормально, и дело не в физиологии, а в усталости от жизни. Я в сорок четыре жутко устал от жизни. Хотя, после решения проблемы с моим отцом, особенно после последнего решения суда, я почувствовал себя намного лучше, как камень с души свалился.

Порой мне кажется, что даже люди в возрасте нуждаются в том, чтобы о чем-то мечтать, как-то планировать свое будущее. Жить сугубо настоящим моментом, как советуют многие мудрецы, для многих просто невыносимо или не получается. Человек живет сугубо настоящим тогда, когда он увлечен каким-то любимым делом и чувство времени для него исчезает. А если человек делает то, что ему не нравится, то он мыслями переносится в то будущее, когда он прекратит себя насиловать, и это нелюбимое занятие уйдет в прошлое и не вернется. Если же перспектив в будущем человек никаких не видит, понимает, что ничего хорошего ему уже не светит, тогда он мыслями переносится в прошлое, и стонет о том, как же раньше было хорошо. Часто, если у людей бедное воображение, и интеллектуальные способности не позволяют им построить какие-то планы будущего, они хотят прошлое сделать будущим, игнорируя тот факт, что мир уже изменился, и прошлое уже не вернуть. Причем они идеализируют прошлое, выбросив из него все негативные для них моменты. Конечно, модель будущего, как изрядно искаженного и знакомого прошлого, не так ужи и пугает недалеких людей, которые мало что понимают из того, что происходит вокруг, и потом у всего боятся.

Отсюда всякие безумные идеи возродить Римскую Империю, хотя любому человеку, хоть немного знакомому с историей и экономикой ясно, что та империя существовала за счет рабского труда и уплаты дани соседями. Эта империя существовала до тех пор, пока её составные части ощущали необходимость в её военной машине для защиты своих интересов, Предприниматели, дельцы, торговцы всегда сравнивают, кому лучше платить налоги - римскому патрицию, на шее которого сидит очень много избирателей плебеев, а не только легионеры или же какому-то пришельцу, который клянется много не брать, не лезть со своими законами и бюрократией, и обеспечивать безопасность. К тому же, если размер империй всегда зависел от скорости передачи информации и совместимостью единых законов с разными её уголками, так же тем, насколько друг в друге нуждаются разные части империи, насколько интенсивно идет между ними торговля. Империя может быть выгодной тогда, когда небольшая армия может быстро перемещаться по этой империи и отражать нападение разрозненных врагов. Таким образом можно сэкономить на безопасности. И по этим же дорогам перемещаются различные товары, за ввоз которых нет необходимости платить разные пошлины. В одной части империи делают самую дешевую сталь в империи и все регионы имеют сталь по самой низкой цене. А в отдельной маленькой стране с закрытым рынком, может образоваться монополия на производство какого-то вида товаров и этот монополист может задирать цену, как угодно высоко. Империя - это так же и доступ к новым технологиям. В каком-то уголке империи кто-то делает какое-то открытие, его результаты попадают в центр, а оттуда распространяются по всей империи.

Развал империи наступает тогда, когда бюрократический аппарат становится слишком большим и требующим много средств на свое содержание. В той же армии перестают делать реформы, она становится менее эффективной, и чтобы ей справляться с задачами, ей приходится увеличиваться. Пока империи разрастались, как это было особенно с Римом, они очень толерантно относились к другим народам очень толерантно, не навязывали им свой язык, свою религию, и даже брали в свою культуру то, что им нравилось в других, в присоединенных областях устанавливали особые законы или делали в общих законах поправки для конкретных мест. Да и представители вошедших в империю народов могли делать карьеру. Но со временем в империи в плане религии и культуры устанавливается некая монополия, появляется титульная нация и все прочие, права которых топчутся. И когда в империи уже только одна религия, и один язык, одна культура, и все, кто не исповедуют эту единую религию, не говорят на едином языке, не принадлежат к единой культуре, не подчиняются единым законам объявляются варварами, империя уже теряет свою привлекательность, для других народов. Наконец, когда империей управляет парламент, в котором находятся представители её разных частей и таким образом в законотворчестве все принимают участие, все имеют право голоса, она привлекательна, но если во главе империи стоит диктатор самодур и влияет на него узкая группа коррупционеров, то империя ни для кого привлекательной уже не выглядит, тем более если социальные лифты в ней совсем перестают работать и сын плотника может стать только плотником и никак не чиновником, потому что у чиновника есть свои дети. Культура империи закрывается для всего нового, там только следование традициям. И публика уже начинает интересоваться от скуки культурами варваров или других империй. К тому же коррупция и сословность общества препятствуют внедрению новых технологий. В плане науки тоже из-за сословности начинается застой, потому что учеными становятся по происхождению, а не по способностям. И в итоге даже в плане производства империя уже не может конкурировать с соседями, и торговцы с производственниками не видят за что платить огромные налоги, которые с каждым годом становятся всё больше. И не то, чтобы они переходят на сторону варваров, но они не готовы жертвовать свои средства на то, чтобы защитить империю. В той же армии в силу сословности солдаты уже не проявляют рвения, потому что знают, что без родословной они повышения не получат, каких бы ратных подвигов они не совершали, так что нет смысла рисковать жизнью. И вот армия начинает терпеть поражение за поражением. Там и начинается закат империи.

В современном мире, который экономически взаимосвязан и информация распространяется со сверхзвуковой скоростью, империи уже не могут существовать, а жизнь независимых, изолированных государств весьма неприглядна. Только какая-то страна закрывает свои рынки для импорта, как тут же при отсутствии конкуренции на мировом уровне качество товаров падает, а цена их растет по сравнению с мировым уровнем. В изоляции если технологии и обновляются, то с большим отставанием, и выгоднее просто купить готовую технологию на мировом рынке, нежели годами вкладывать огромные средства в образование, и исследования в надежде на то, что ученым удастся сделать какое-то открытие и разработать новую технологию. Но в наши дни для открытий мало читать научные журналы со всего мира постоянно, для этого нужно постоянно сотрудничать со всеми учеными всего мира, постоянно с ними быть на связи. В изоляции даже у хороших ученых нет шансов. К тому же в локальных науках, как и в локальных культурах или экономиках, можно и с низким уровнем влезть на олимп, а потом и пристроить своих детишек и знакомых, у которых вообще никакого уровня может и не быть. А вот на мировом уровне, чтобы стать ученым или деятелем культуры нужно очень постараться даже при выдающихся способностях. При открытом рынке страны, если вы хотите начать выпускать трактора, к примеру, вам нужно делать их лучше и дешевле, чем у мировых лидеров этой промышленности, а иначе ничего не получится.

Сейчас в плане экономики мир представляет собой большую, глобальную империю, некоторые маленькие части которой то и дело хотят из неё выйти, объявить независимость, запереть свои рынки для импорта, что быстро приводит к краху экономики, и страна эта становится экспортером рабочей силы в другие уголки глобальной империи. Из некоторых независимых стран рабочая сила бежит. Но рабочую силу можно экспортировать, никуда эту рабочую силу не перевозя. Британская идея, сделать из метрополии "мастерскую мира", огромную фабрику, уже давно устарела. Теперь в многочисленных центрах глобальной империи производят только технологии и разрабатывают новые виды товаров, там только лаборатории и офисы, а само производство находится в тех уголках мира, где дешевая рабочая сила и дешевые ресурсы. И эти предприятия, находящиеся в развивающихся нищих странах платят небольшие налоги тем странам, а прибыль уходит в метрополию. И стоит правительству этих бедных стран потребовать больше, как компании говорят им, что могут перенести свое производство в другую страну, и не будет и этих маленьких налогов, не будет и занятости населения и потребительская способность начнет падать. В общем, уже давно все правители развивающихся стран не хотят ссорится с воротилами глобальной экономики.

И в будущем, когда полезные ископаемые утратят свое значение, самым ценным ресурсом станет дешевая рабочая сила. В свою очередь этот ресурс образуется в аграрных странах, где нет современных технологий, образования, где большая часть населения не знакома с контрацепцией и не хочет о ней ничего слышать, потому что ковыряет землю мотыгами, и на детей смотрит, как на бесплатных помощников, как на тягловый скот, который будет работать из уважения к родителям только за миску похлебки и набедренную повязку. Но стоит какой-то компании в такой стране разместить там свое производство, и народ уже становится к станкам, и дети им сразу становятся не нужны. Да, можно отправить ребенка тоже работать на фабрику, но зарплату он будет получать сам и быстро отделиться от родителей. Так что после переселение в город на фабрику, люди сразу начинают интересоваться контрацепцией. Дети для них становятся слишком дорогой игрушкой, а не бесплатными помощниками. И рождаемость в стране падает, население получает образование, чтобы работать на фабрике нужно всё-таки больше знать, нежели, чтобы в деревне свиней пасти. И за каких-то сто лет страна меняется до неузнаваемости...