В середине XIX века наш неполживый Герцен разводил с банкиром Ротшильдом такой «шахер-махер», что и не снился сегодняшним аферистам, скрывающим свою спекулятивную сущность под маской бунтарей недовольных властью. Публично революционер презирал толстосумов, хотя неоднократно пользовался их услугами для сохранения и роста родового богатства доставшегося ему в наследство от батюшки.

Помимо решения сугубо финансовых вопросов Ротшильды обеспечили главному на тот момент врагу Российской империи в изгнании надежный канал связи с его агентами на Родине.

В 1847 году после смерти отца Александр Иванович навечно покинул Россию. Согласно завещанию покойного родителя революционер получил треть его состояния. По самым скромным подсчетам доля Герцена составляла 120 000 руб., баснословные деньги по тем временам. 35-летний богач один в течение года мог бы оплачивать работу 500 российских учителей, или 750 титулярных советников, коллег Акакия Акакиевича Башмачкина.

Герцен обратился к Ротшильдам, с просьбой помочь вывести все его капиталы из «загнивающей» России в процветающую Европу. Карл Гассер агент банкирского дома в русской столице смог переправить часть состояния писателя и его матери за пределы Российской империи. Забавно, что деньги, полученные его предками в «тошнотворной тюрьме народов», неполживец ударяя себя характерным копытом в грудь, обещал потратить на борьбу с проклятым русским самодержавием.

Правда, получив из России знатный кусман батюшкиного состояния, революционер после бесплатных консультаций в банке Ротшильда стал напропалую скупать акции европейских и американских компаний.

В центре французской столицы рантье Герцен приобрел особняк, чтобы сдавать его внаем.

Когда в июле 1849 года император Николай I наложил арест на оставшуюся часть состояния отца Герцена, тот вновь обратился к всесильному банкиру. «Решала» Ротшильдов проталкивал щепетильный вопрос в самых высоких кабинетах российской власти.

Когда на первом этапе переговоров граф Нессельроде отказал Карлу Гассеру в разморозке активов Герцена, революционер за глаза стал поливать Ротшильда помоями. Только через год Николай I приказал министру финансов разрешить вывоз заграницу наследства рода Герценых, дальних родственников дома Романовых.

На часть поступивших из России денег пламенный революционер купил акции правительства США и основных рабовладельческих штатов этой страны. Позже по рекомендации Ротшильда он приобрел ценные бумаги Бельгии, Франции и Пьемонт-Сардинии. На Западе хапуга Герцен хотел инвестировать, а на Родине делать революцию.

Автобиографическая хроника «Былое и думы» написанная изгнанником в 1856 году буквально пропитана ротшильдовским духом. Свою тотальную ложь о взаимоотношениях с всемогущим банкиром революционер разбавил незначительными дозами правды. Бунтарь-златолюбец восторгался, как вместе с Джеймсом де Ротшильдом ему удалось «нахлобучить» своего родственничка императора Николая I.

Сегодня достаточно трудно сказать, кем был больше Александр Иванович социалистом или жадным инвестором не стеснявшимся получать барыши за счет эксплуатации своих крепостных крестьян, американских рабов, арендаторов и биржевых спекулянтов. При этом у нашей интеллигенции состоятельный писака стремился пробудить ненависть к русскому царю как к самому богатому человеку в мире.

Константин Дмитриевич Ушинский — российский педагог, основоположник научной педагогики в России.

Родился 19 февраля (3 марта) 1823 года в Туле.

Окончил юридический факультет Московского университета (1844).

В 1846–1849 годах был профессором Демидовского лицея в Ярославле.

В 1850–1854 годах служил в канцелярии Департамента иностранных дел.

С 1854 года — преподаватель Гатчинского сиротского института.

С 1859 года — инспектор Смольного института. Провёл в нём реорганизацию и осуществил ряд преобразований: ввёл новый учебный план, внедрил педагогически рациональные методы обучения, организовал проведение предметных уроков и опытов по дисциплинам естественно-научного цикла.

В 1862 году из-за доноса был вынужден выехать за границу, до 1867 года жил главным образом в Швейцарии, изучая постановку школьного дела и женского образования.

Умер 22 декабря 1870 (3 января 1871) года в Одессе. Похоронен в Киеве.

Константин Дмитриевич Ушинский — выдающийся русский педагог и писатель. На протяжении всей профессиональной карьеры занимался разработкой эффективных методов и подходов к обучению молодого поколения. Во многом именно он стал основоположником российской педагогики в ее лучшем смысле. Современники, коллеги по цеху ставили Ушинского в один ряд с Ломоносовым, Пушкиным по степени значимости, которую он имел в своей профессиональной области.

Ушинский родился 3 марта 1823 года в Туле в семье отставного офицера, мелкопоместного дворянина, чиновника Тульской казенной палаты Дмитрия Григорьевича Ушинского.

В 1844 году окончил юридический факультет Московского императорского университета. В 1846–1849 годах был профессором Демидовского юридического лицея в Ярославле. В 1850 году переехал в Санкт-Петербург, до 1854 года служил в канцелярии департамента духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел.

В 1859 году Константин Ушинский был приглашён в Смольный институт благородных девиц на должность инспектора классов. По его инициативе в учебном заведении было ликвидировано разделение учащихся по принципу происхождения, открыт специальный педагогический класс для подготовки воспитательниц, проведены другие преобразования.

В 1862 году, после конфликта с главой Смольного института Марией Леонтьевой, был отстранён от должности и отправлен за границу для изучения «школьного дела». В ходе долгосрочной заграничной командировки Константин Ушинский посетил ряд учебных заведений в Бельгии, Италии, Германии, Франции, Швейцарии. В основном жил в Швейцарии, окончательно вернулся в Россию в 1867 году.

В последние годы жизни Ушинский занимался переизданием своих книг, писал статьи о школьном образовании.

3 января 1871 года Константин Ушинский скончался от воспаления лёгких на 48-м году жизни в Одессе, где находился с частной поездкой. Был похоронен в Киеве на территории Выдубицкого мужского монастыря.

Ушинский (19 февраля (3 марта) 1823, Тула — 22 декабря 1870 (3 января 1871), Одесса) — русский педагог, писатель, один из основоположников научной педагогики в России.

Основа его педагогической системы — требование демократизации народного образования и идея народности воспитания. Педагогические идеи Ушинского отражены в книгах для первоначального классного чтения «Детский мир» (1861) и «Родное слово» (1864), фундаментальном труде «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии» (2 т. 1868—1869) и других педагогических работах.

К. Д. Ушинский придавал огромное значение систематическому обучению учащихся логике мышления.

Кем был и чему учил Константин Ушинский
13 мая 2023
Объявленный в России указом президента Владимира Путина Год педагога и наставника приурочен к 200-летию одного из основоположников отечественной педагогики — Константина Ушинского. Впрочем, знакомое большинству из нас из первых школьных учебников имя Ушинского относится к тем именам, чтить которые имеет смысл не только в связи с датами. О том, кем был, как жил и за что боролся Константин Ушинский,— в материале Марии Башмаковой.

«За свободу мыслей и передачу оных воспитанникам лицея»

В Санкт-Петербурге перед фасадом главного корпуса Российского педагогического университета на набережной реки Мойки, 48 стоит памятник.

Посторонние не могут зайти на территорию вуза — прочитать имя на монументе невозможно. Казалось бы, логика подсказывает, что вуз, носящий имя Александра Герцена, должен быть украшен его скульптурным образом. Вопрос «Кому установлен памятник в РГПУ?» нередко звучит в петербургских викторинах. Правильный ответ — нет, не Герцену, а Константину Ушинскому. Герцен поначалу был определенно ближе советской власти, чем Ушинский с его педагогическими идеями. Памятник Ушинскому собирались ставить еще при «старом режиме», в 1914 году, но эти планы были нарушены войной и революцией, и вернулись к ним только в 1945-м — кстати, в тот же год Совнарком постановил издать 11-томное Полное собрание сочинений педагога. Впрочем, с одиннадцатитомником Академия педагогических наук РСФСР успела раньше: работа над отливкой скульптуры по эскизу Всеволода Лишева и Всеволода Яковлева началась на следующий год после завершения издания, в 1953-м, а установлена она была только в 1961-м. Советская педагогика в итоге сделала Ушинского кумиром: его именем называли стипендии, учебные заведения, улицы. Его принято было представлять демократическим педагогом, пострадавшим от самодержавия, не слишком фокусируясь на христианской и консервативной основе его общественно-политических взглядов.

Скорее всего, знаменитый педагог бывал в стенах Петербургского Воспитательного дома, который по распоряжению императора Павла I стал самостоятельным учреждением и был взят под покровительство императрицы Марии Федоровны. Ее имя теперь носит Фундаментальная библиотека РГПУ — университет занимает здание Воспитательного дома.

Константин Ушинский родился в Туле, а детство мальчик провел в Новгород-Северске Черниговской губернии — он происходил из малороссийских дворян старинного рода. Отец его, Дмитрий Григорьевич, окончил курс в Московском университетском благородном пансионе — лучшем по тем временам среднем учебном заведении России, участвовал в войне 1812 года, делал военную карьеру, потом оставил ее, а когда сыну исполнился год, был переведен на службу в Полтавскую торговую палату. Мать, Любовь Степановна Ушинская, урожденная Карпинская, умерла в 1835 году. Возможно, именно она привила сыну интерес к чтению: дома была богатая библиотека.

После окончания новгород-северской гимназии в 1840 году Ушинский поступил на юридический факультет Московского университета, где, как отмечал его биограф Матвей Песковский, «выделялся в студенческой среде самостоятельностью, независимостью своих воззрений».
Во время обучения Ушинский подрабатывал частными уроками, университет окончил с отличием. После выпуска стремился найти свое действительное призвание. В 1846 году после защиты магистерской диссертации Ушинский получил назначение в Демидовский юридический лицей в Ярославле на должность профессора законоведения, государственного права и финансов.

В лицее Ушинский проявил себя как ученый-энциклопедист и талантливый лектор, но преподавал там всего три года. Уже с первых шагов деятельность молодого профессора, пытавшегося реформировать устаревший курс, вызвала недовольство руководства. Ушинского упрекали не только за «самовольное» изменение учебных программ, но главное, как отмечал «начальник Ярославской губернии» генерал-майор Алексей Бутурлин,— за «дух своеволия и непокорности начальству», «за свободу мыслей и передачу оных воспитанникам лицея».

Попечитель лицея писал: «Ушинский имеет большое влияние на студентов; он мог бы быть полезным в лицее, но нужно иметь за ним постоянное наблюдение со справедливой строгостью в отношении к службе».
В сентябре 1849 года Ушинский ушел из Демидовского лицея, отказавшись исполнять требование директора составить подробнейшие программы каждой лекции: он посчитал, что эта регламентация убивает «живое преподавание», а «решиться на такое убийство честный преподаватель никогда не отважится». Свое увольнение он оправдал необходимостью проконсультироваться со столичными медиками.

«Воспитание за дверьми здания»

Оказавшись без средств к существованию, Ушинский разослал в различные учебные заведения России три десятка ходатайств с просьбой предоставить ему место учителя — и ни на одно не получил ответа. Двери школ, не говоря о высших учебных заведениях, оказались для него закрыты. Ушинский некоторое время занимался переводами статей из иностранных газет и журналов, написанием рецензий и обзоров, потом от безысходности устроился в Министерство внутренних дел, в департамент духовных дел и иностранных вероисповеданий.

Служба в департаменте была не слишком обременительной, но приносила лишь 400 рублей в год. Карьера чиновника Ушинского не привлекала — это были мучительные пять лет службы ради заработка. Впрочем, в свободное время он занимался философией, изучал психологию, социологию и естествознание. В 1851 году, будучи, как сейчас сказали бы, в служебной командировке в Черниговской губернии, он посетил родные для него места и вновь встретил подругу детства — Надежду Семеновну Дорошенко, с которой вскоре обвенчался. У супругов родились шестеро детей: Павел (1852), Вера (1855), Надежда (1856), Константин (1859), Владимир (1861) и Ольга (1867).

Жалованья, получаемого Ушинским в департаменте, семье откровенно не хватало. Но в конце 1853 года бывший начальник Ушинского в Демидовском лицее Петр Голохвастов предложил ему место преподавателя русской словесности и законоведения в Гатчинском сиротском институте, который Голохвастов возглавлял теперь в качестве директора. 1 января 1854 года Ушинский вышел на новую работу в институт, где через год станет инспектором классов. Учреждение, в котором он теперь трудился, было создано как сиротский воспитательный дом распоряжением императрицы Марии Федоровны в 1803 году; в 1837-м Николай I преобразовал его в институт, готовивший главным образом как раз будущих чиновников. К моменту прихода Ушинского это было большое профессионально-юридическое учебное заведение, в котором училось около 600 человек — по сути, целая система школ, от начальных, где обучали элементарной грамоте, до высших классов с курсами законоведения, финансов и педагогики.

Воспитание лояльности будущих государственных служащих требовало строгости, но в ситуации нехватки средств получалось, судя по отклику Ушинского, не слишком блестяще: «Канцелярия и экономия наверху, администрация в середине, учение под ногами, а воспитание — за дверьми здания».
Ушинский старался покончить хотя бы с воровством и доносительством среди воспитанников. В здании учреждения он нашел архив одного из прежних инспекторов, Егора Гугеля, одного из основоположников светского дошкольного образования в России. Книги и записи пылились в запертом шкафу, который несколько лет никто не открывал. В этом собрании — «полное собрание педагогических книг», под влиянием которых Ушинский позже напишет статью «О пользе педагогической литературы» — и станет постоянным автором «Журнала для воспитания».

Для него это не первый журнал. Еще до ухода из департамента, в 1852 году, он начал писать в «Современник», а потом вел в нем обзор иностранной прессы вместо Николая Чернышевского. «Современник», основанный Александром Пушкиным, в 1846 году получил второе дыхание благодаря новым издателям Николаю Некрасову и Ивану Панаеву. В девятом номере за 1852 год вышла большая ...

Двести лет тому назад декабристы разбудили тринадцатилетнего Сашу Герцена, а когда этот барчук возмужал, он своей революционной агитацией поразил Российскую империю в самое сердце.

На самом деле мало кто знает, что Александр Иванович Герцен больше был эротоманом, чем революционером. Любвеобилие этому языкастому колоколу величайшей русской смуты досталось от его батюшки богатого крепостника Ивана Алексеевича Яковлева.

В 1811 году в Штутгарте помещик Яковлев соблазнил 15-летнюю дочь мелкого клерка и заделал ей ребенка. Отец нашего героя, обладавший скверным чувством юмора, дал своему незаконнорожденному сыну фамилию Герцен (vom Herzen), что в переводе с немецкого означает «Из сердца». Право слово учитывая пикантную ситуацию с рождением Александра, ему вполне бы подошла фамилия производная от «vom Penis» - «Из члена».

Первым другом мальчика стала его двоюродная сестра Наташа Захарьина, внебрачная дочь обер-прокурора Святейшего синода, Александра Алексеевича Яковлева. В 1838 году Герцен узнав, что тетка Натальи решила выдать ее замуж за некого московского хлыща, да еще отвалить ему 100 000 рублей приданного, похитил сестру из ее золотой клетки и 9 мая венчался с ней во владимирской «Церкви Казанской иконы Божией Матери».

Герцена воспитывал гувернер француз, радостно встретивший Французскую революцию и бежавший в Россию после установления в стране бонапартизма. Этот тихий вольнодумец первым начал «скармливать» своему подопечному запрещенную иностранную литературу. Отечественный «самиздат» Александру приносил учитель русской словесности некий Иван Протопопов.

Руссо, Шиллер, Вольтер, Гете перегрузили воображение пылкого Саши. Повзрослев, и осознав, сколько горя своим вредительством он принес Родине, Герцен пожалел, что еще в юности не попал в дом умалишенных.

В декабре 1820 года отец обманом зачислил 8-летнего сына в «Экспедицию кремлевских строений». Мальчишка нигде не служил, но уже в 11 лет получил низший гражданский чин 14-го класса, став «коллежским регистратором».

В 13 лет у Герцена произошла судьбоносная встреча с Николаем Огаревым. После подавления Декабрьского восстания 1825 года друзья поклялись до последнего вздоха бороться с «мерзким» русским царизмом.

В 1829 году Герцен на платной основе поступил на физмат МГУ, где он создал революционную ячейку, наверное, первую в русской университетской среде. В свободное от учебы время молодые бунтари читали запрещенную литературу, дискутировали, и строили планы по революционному преобразованию страны.

В 1831 году Александр устроил в «универе» травлю профессора слишком сильно ратовавшего за развитие России в роли непобедимой православной монархии. Вместо исключения из МГУ «проклятый царизм» дал Герцену трибуну для его публичных выступлений.

В 1833 он выпустился из ВУЗа, получив серебряную медаль за дипломную работу «Математическое изложение астрономической системы Коперника».

В июле 1835 Герцена арестовали за клевету на личность императора и его ближайших сподвижников. Дерзкого барчука законопатили в Вятку, но не на каторгу, как кто-то мог бы подумать, а в канцелярию к местному губернатору.

Изворотливый ссыльный долго думал как ему перевестись поближе к дому, и узнав что вскоре в рамках своего «Большого выезда по России» город посетит цесаревич Александр Николаевич он устроил для наследника престола выставку самобытных мастеров. Герцен лично провел для венценосного гостя экскурсию и своей подачей материала растрогал его до глубины души.

В перерывах между подготовкой экспонатов и их искусствоведческой атрибуции 23-летний ссыльный соблазнил 25-летнюю Прасковью Медведеву, насильно выданную замуж за нелюбимого мужа.

Через месяц после выставочной «виктории» Герцена перевели в более «комфортабельный» Владимир. В этом городе он женился на похищенной им двоюродной сестре Наталье Захарьиной.

В мае 1840 году он уже жил в Санкт-Петербурге, откуда спустя год его за оскорбление высоких полицейских чинов выслали в Новгород. В этом городе Герцен возглавил интеллектуальную группировку «западников» резко враждовавших с альянсом «славянофилов» под руководством Виссариона Белинского.

В мае 1846 года Александр похоронил отца, а спустя год после смерти родителя навечно покинул пределы Российской империи. За свое будущее молодой барчук мог быть спокоен, батюшка оставил ему в наследство 1 500 крепостных душ, полмиллиона рублей на банковских вкладах, недвижимое имущество, и земельные угодья.

Александр Иванович участвовал во Франции в Февральской революции 1848 года, а спустя год опасаясь ареста бежал из Парижа по купленному на черном рынке румынскому паспорту.

В эмиграции жена Наталья вдохнувшая воздух «свободы» и воочию увидевшая европейские свободные нравы наставила Герцену рога с немецким борзописцем Георгом Гервегом. Это был опытный «ходок» не брезговавший спать с первыми европейскими красавицами и разводить их мужей-рогоносцев на деньги.

Герцен не стал исключением из правил, по факту он содержал семью любовника своей супруги, не зная, что тот вытворяет у него за спиной. Когда кто-то по «доброте душевной» рассказал ему, чем жена за его спиной занимается с другом семьи Гервегом, то любовник вызвал «рогоносца» на дуэль. Александру Ивановичу был настолько мерзок этот человек, что о благородном поединке не могло быть и речи.

Состоятельный литератор откупился от жадного Гервега, а тот, получив деньги через свою супругу-подельницу опубликовал свою интимную переписку с Натальей Александровной.

Герцен нашел в себе силы простить жену, к тому же супругов сплотила трагедия произошедшая 16 ноября 1851 года. В этот день в Средиземном море во время кораблекрушения парохода «Город Грасс» утонула мать писателя и его глухой от природы сын Николай.

В апреле 1852 года Наталья Александровна родила мужу шестого ребенка. Мальчик Владимир скончался утром 2 мая, а вечером этого же дня умерла его 34-летняя мать.

В 1857 году Герцен перебрался в Лондон, где он создал «Вольную русскую типографию», революционную газету «Колокол» и между делом увел у друга Огарева его супругу Наталью Тучкову. Детей от прежнего мужа у нее не было, а в браке с Герценом она родила дочь Елизавету наложившую на себя руки в 1875 году и близнецов Алексея и Елену умерших во младенчестве от дифтерита.

Поразительно, что Огарев на лучшего друга не обиделся, а ушел жить к лондонской проститутке Мэри Сэтерленд, чьи ласки он впервые купил в далеком 1839 году.

Как тут не процитировать старый забойный хит:

«Вот такая вот музыка

Такая, блин, вечная молодость».

Говорили, что Огарев после расставания с Тучковой вечно бухал, а его новая пассия неплохо боксировавшая вечерами отрабатывала на слабохарактерном русском хахале свои не женские удары.

31 мая 1877 года перебрав джина, Николай Платонович упал в канаву, получил тяжелые ушибы и скончался на руках Мэри. В районе, где они ютились в скромной квартирке, поговаривали, что Мэри налопавшись горячительных напитков, забила этого странного русского насмерть, а ее дружки полицейские помогли превратить убийство в пьяную смерть по неосторожности.

С 1857 по 1867 год Герцен и Огарев выпускали в Лондоне и Женеве антирусскую газету «Колокол». Главные опусы этой газетенки периодически читал император Александр II, и это несмотря на то, что во время «Крымской войны» (1853-1856гг.) беглый литератор неоднократно призывал, русских солдат и казаков сдаваться.

В дни польского восстания 1863-1864гг., Александр Иванович разродился такой вот «братской просьбой» к русским воинам:

«Несправедливый, подтасованный польский набор совершился! Сила одолела еще раз правду; еще черное дело прибавилось в формуляр русского правительства, еще черная тень отбросилась на вас, на нас, на весь народ русский. Бессильные отстранить удар от многострадальной груди польской, нам надобно употребить все средства, чтоб облегчить его боль участьем, смягчить горе деятельным сочувствием. За этим-то мы и обращаемся к ротным начальникам и офицерам, к старым солдатам, дядькам и учителям.

В ваши роты, команды, взводы вскоре поступят несчастные жертвы польского набора; вырванные без очереди из семейств по указанию полиции, оторванные от отечества, они, невинные колодники, отправляются в мрачный, дальний край, о котором они слышали одни ужасные предания, в снежных тундрах которого безвестно погибли их деды, их отцы, лучшие люди их, - их ведут туда служить годы и годы чужому царю, чужому делу, чужому народу... без друзей, без языка, без родины, которую бы защищали, без этого последнего утешения для рекрута.

Друзья, братья, русские воины, примите новых товарищей с распростертыми объятиями; покажите им, что русский народ добрее, лучше русского правительства. У вас есть общее поле, не весела и ваша жизнь; расскажите им об вашей горькой доле, о двадцатилетней лямке, о голоде, о воровстве начальства, о том, как вас наказывали и как вами наказывали крестьян; скажите им, что и у вас - после Севастополя - пала повязка с глаз, что и ваше терпение приходит к концу, что крестьянская кровь, которую вас заставляли лить, вас душит, бродит в ваших жилах, не дает спать... что от нее испытанные герои, как Красовский, пошли на каторгу, юноши, как Сливицкий и Арнгольдт, - на тот свет. Да, скажите им это!

А главное, полюбите их, остальное все само сделается.

Под серой солдатской шинелью легко хранится здоровое, теплое сердце. Человек, обреченный на кровавое, безжалостное ремесло, там где-то на дне души бережет запас великой и простой нежности. Через седые усы, по загорелым щекам воина, наглядевшегося бог знает каких ужасов, участвовавшего в них, чаще льется слеза, чем по толстенькой щечке мирного гражданина, сделавшего из семейного эгоизма и безучастия ко всему вне своего забора добродетель.

Одинокий бессемейник артели и казарм, лишенный всякой ласки и всякой улыбки, солдат ищет возле себя полюбить что-нибудь и крепко привязывается.

Полюбите же, друзья, выкраденных польских рекрутов, как меньших братий, как детей полка, и да будет над вами благословение несчастных матерей и сестер их. Матерей, которые с 1831 года только провожали сыновей своих на казнь, в ссылку, в изгнание... Сестер, которые не знают другого цвета, как черный цвет траура!».

Печатается по тексту К, л. 155 от 1 февраля 1863 г., стр. 1288 - 1289, где опубликовано впервые, с подписью: И - р. Автограф неизвестен.

Забавно, но когда в 1855 году Герцен вознамерился вместе с Марксом пройтись в одной митинговой колонне по Лондону, тот с какой-то запредельной нацистской брезгливостью написал товарищу Энгельсу: «Я с Герценом, не хочу никогда и нигде, фигурировать вместе, так как не держусь того мнения, будто «Old Europe» может быть обновлена русской кровью». Так чистокровный еврей из рода потомственных раввинов отзывался о русском Герцене как о человеке с «грязной кровью».

Дурачок Маркс даже не догадывался, что полвека спустя после его смерти немцы будут отправлять таких как он «олд европейцев» в газовые камеры. В 1944-1945гг. советские воины проведут денацификацию «Старой Европы» («Old Europe») правда, сделают это слишком мягко, не осознавая какую ошибку они допускают.

Герцен, чей род вел свое происхождение от боярина Андрея Кобылы, первого летописного предка императорского дома Романовых до сатанинского исступления ненавидел помазанника Божьего. Наш «революционный звонарь» считал, что царская система обучения отвращает учеников не только от пороков, но и от гражданского достоинства, из российских школ в мир выходят покорные люди-автоматы заточенные на выполнение приказов и циркуляров.

9 января 1870 года Александр Иванович Герцен скончался в Париже от пневмонии.

Раздел первый. Участие евреев в формировании современного народного хозяйства
Глава шестая. Коммерциализация экономики
II. Торговля ценными бумагами
2. Биржа
...По крайней мере, когда речь заходит о торговле ценными бумагами, нет никакого сомнения, что «спекуляция» увеличивает рынок спекулятивных бумаг и повышает вероятность заключения реальных, действительных сделок. Причины этого (они не всегда с должной ясностью излагаются сторонниками такой точки зрения, равно как о спекуляции как созидательнице рынка в отношении производимой ею корректировки цен, всегда говорится весьма нелестно, хотя она по меньшей мере и тут так же значима) доходчиво излагает уже Исаак де Пинто), рассуждение которого я привожу здесь дословно, потому что всегда интересно послушать, как много лет назад осмыслялись и выражались те или иные истины. Итак, он пишет:
«1) Возможность продать свои бумаги на какой-то срок и получить на них же какую-то разницу заставляет многих вкладывать в это дело свои деньги, с которыми они никогда не расстались бы, если бы не эти выгоды;
2) в Англии и Голландии много богатых людей, которые не хотят вкладывать деньги в какие-то новые бумаги, не желая подвергать себя риску во время войны. Но что они делают? Они вкладывают по десять, пятнадцать или двадцать тысяч фунтов стерлингов в аннуитеты, которые продают на срок биржевым спекулянтам, в результате чего получают большой процент со своих денег, не переживая той неопределенности, которая выпадает на долю этим спекулянтам; они проделывают это годами, и счет идет на миллионы...
Таким образом, английское правительство благодаря такой игре вымело деньги не только тех, кто хотел этих бумаг, но даже все деньги тех, кто вовсе к этому не стремился».
И далее:
«...Обращение, которое создает такая игра, огромно, и просто невозможно представить, насколько она облегчает возможность в любой момент сбыть с рук эти ценные бумаги, причем на весьма значительную сумму. Именно той легкости, с которой частные лица избавляются от этих фондов, Англия, например, обязана столь же легкой возможностью делать огромные займы».

...Огромное количество одинаковых бумаг, внезапно появившихся в обращении, широко распространившаяся страсть к игре, высокие проценты, которые с самого начала связывались с этим предприятием, нестабильная прибыль и обусловленные этим колебания в настроении и неопределенность решений,— все это, по всей вероятности, способствовало тому, что на хорошо подготовленной почве Амстердамской биржи спекуляция акциями быстро расцвела буйным цветом. За какие-то восемь лет она распространилась так широко, что власти стали воспринимать ее как явное зло, как нарушение общественного порядка, которому надо было положить конец на законодательном уровне: постановлением Генеральных Штатов от 26 февраля 1610 г. запрещалось продавать акций больше, чем их было в реальном наличии (надо сказать, что такие запреты в дальнейшем издавались не раз (в 1621, 1623, 1677, 1700 гг.), но каких-либо существенных последствий не имели).

...Главными посредниками в деле оформления первых английских кредитов были евреи. Они помогали советами Вильгельму III, а один из них, богатый банкир Медина, ежегодно платил ему 6000 фунтов стерлингов, получая взамен свежую информацию о ходе военной кампании. Для Медины день победы английской армии стал днем получения прибыли, для английского оружия — днем славы. Приемы игры на повышение и понижение, ложные сообщения с поля битвы, мнимые курьеры, тайные биржевые котировки, тайный механизм работы золотого тельца,— все это было хорошо известно пионерам биржи и сполна ими использовалось.

...Государственный долг воспринимался как нечто постыдное, на что государству не следует идти. Лучшие умы воспринимали непрестанную государственную задолженность как тяжелейшее зло, которое надо устранить всеми имеющимися средствами. В этом отношении практики и теоретики были едины. В торговых кругах самым серьезным образом размышляли о том, как можно кассировать государственный долг, и задавались вопросом, не следует ли стремиться к добровольному банкротству государства как к его последнему спасению. И все это происходит в Англии во второй половине XVIII в.!. Давид Юм называет государственные займы «безусловно губительной практикой», а Адам Смит, как известно, употребляет самые сильные слова, выражая свое недовольство тем, что задолженность государства постоянно растет. У него мы читаем о «губительной практике финансирования», о «пагубном средстве постоянного финансирования», которое «постепенно ослабляет всякое государство, к нему прибегающее», об увеличении и без того «огромных долгов, которые уже сейчас подавляют и в перспективе, наверное, погубят все большие европейские государства».
Будучи зеркалом складывающейся ситуации во всех прочих отношениях, Адам Смит и здесь дает точное отображение того, как складывалась экономическая жизнь его эпохи. Ничто так не характеризует все своеобразие тогдашнего народного хозяйства (хозяйства эпохи раннего капитализма в противоположность нашему), как тот факт, что в величественном здании, каковым явилось экономическое учение Адама Смита, для ценных бумаг, биржи и биржевой торговли не нашлось, так сказать, даже каморки. Он построил целую систему национальной государственной экономики, в которой о бирже не было упомянуто ни единым словом!

...То, что сегодня нам кажется вполне естественным, а именно интернациональный характер кредитного обращения, в начале XIX в. вызывало крайнее изумление, если такое на самом деле случалось. Когда в 1808 г. во время войны Англии с Испанией Ротшильд оплатил расходы на содержание британской армии в самой Испании, это было воспринято как нечто неслыханное и весьма способствовало упрочению и росту его авторитета и влияния. До 1798 г. существовал один дочерний банкирский дом во Франкфурте, однако, как известно, в 1798 г. сын старого Майера Амшеля основал филиал в Лондоне, в 1812 г.— в Париже, в 1816 — в Вене, в 1820 г.— в Неаполе. Таким образом, появилась возможность размещать займы других стран как внутренние, и население привыкло вкладывать свои деньги и в чужие ценные бумаги, так как проценты и дивиденды оно получало у себя дома в своей валюте. Один писатель начала XIX в. как о чем-то крайне важном и имеющем далеко идущие последствия сообщает о том, что «каждый обладатель государственный ценных бумаг может... без каких-либо затруднений получать проценты там, где это ему удобно: банкирский дом Ротшильда во Франкфурте выплачивает проценты применительно к нескольким правительствам, парижский банкирский дом Ротшильда платит проценты австрийских металлургических предприятий, неаполитанскую ренту, а также проценты по англо-неаполитанским облигациям в Лондоне, Неаполе или Париже — по желанию клиента».

...Однако мы только тогда поймем столь сильно изменившееся отношение банкира к бирже и общественности, когда вспомним, что в те времена, о которых идет речь (то есть в эпоху Ротшильдов), в коммерческой жизни произошла новая кристаллизация, возникла новая форма деятельности, новая форма сделки, утверждавшая самостоятельную форму экономической жизни и выдвигавшая новые, самостоятельные требования — эмиссия.

https://papalagi.livejournal.com/3888272.html

Во времена Гражданской войны в США (1861-1865) на полях сражений проливали свою кровь и русские офицеры. Самым известным из них стал наш соотечественник Иван Васильевич Турчанинов. Сегодня его жизнь и подвиг изучают на уроках истории американские школьники.

Дядя Ивана генерал-майор Павел Петрович Турчанинов был адъютантом Суворова, соратником Кутузова, во время войны 1812 года он командовал Олонецким полком.

Иван окончил Санкт-петербургский «Кадетский корпус», Новочеркасскую «Военную гимназию» и «Михайловское артиллерийское училище». После краткосрочной службы в «Царстве польском» он поступил в академию «Генерального штаба», и после завершения учебы, получил предложение стать генштабистом. Боевой опыт Иван Васильевич приобрел на «Крымской войне» (1853-1856гг.).

После воцарения Александра II под влиянием идей диссидента Герцена, полковник Турчанинов попросил командование отпустить его в Европу на воды.

Позже вместе с молодой женой Надеждой в девичестве Львовой он перебрался в США.
Вскоре Турчанинов буквально влюбился в эту страну, но не зря говорят, что первое впечатление бывает обманчивым. Уже в 1859 году он написал Герцену:
«Эта республика - рай для богатых, они здесь истинно независимы, самые страшные преступления и самые чёрные происки окупаются деньгами. Что касается до меня лично, то я за одно благодарю Америку: она помогла мне убить наповал барские предрассудки и низвела меня на степень обыкновенного смертного, никакой труд для меня не страшен».

Полковник не врал, в США он перестал чураться любого труда. В бурно развивающемся Чикаго Иван Васильевич служил топографом на железной дороге, а его жена медсестрой в госпитале. Русского полковника благосклонно принял чикагский высший свет и вскоре он познакомился с будущим президентом США Авраамом Линкольном.

В начавшейся Гражданской войне Турчанинов предложил помощь американскому правительству и вскоре получил под командование 19-й Иллинойский полк. За полковником теперь уже армии США последовала его верная супруга, служившая в полевом госпитале санитаркой.

Иван Васильевич отказался выдвигаться с полком на фронт, пока его люди не получат положенные им обмундирование, боеприпасы и продовольствие. Вопрос решился за сутки, поскольку Турчанинов пообещал повесить тылового интенданта.

Во время похода на Алабаму его полк выбил южан из городка с причудливым названием Афины. Оставив в городе гарнизон полковник повел своих людей дальше. Три часа спустя на бойцов занявших оборону в городе напали местные бунтовщики. Убив солдат, они вывесили их скальпы на центральной улице. Узнав о гибели своих людей Турчанинов развернул полк, вернулся в Афины, повесил убийц, их дома приказал сжечь, а город на три часа передал в руки солдат.

Командующий Дон Бьюэлл тайно помогавший южанам, и сдерживавший пыл проклятого русского решил воспользоваться «афинским инцидентом», чтобы предать Турчанинова военно-полевому суду. Суд исключил Турчанинова из армии США и лишил его звания полковника.

Надежда добилась встречи с Линкольном, рассказала ему о ситуации с мужем и нашла у президента поддержку. Личным указом Линкольн произвел русского полковника в генералы и распорядился прекратить судилище.

Генерал Джон Бэйзил Турчин участвовал во всех значимых сражениях Гражданской войны. Солдаты звали своего командира «Громобой». После того как однажды Надежда подняла его солдат в атаку, те прозвали русскую героиню «Орлеанской девой».

Южане со злостью называли Турчанинова «взбесившимся казаком», и не раз подсылали к нему в лагерь наемных убийц.

Осенью 1864 года с генералом случился сердечный приступ и он подал командованию прошение об отставке.

В Чикаго Турчанинов начал печатать военно-исторический журнал, но его точный анализ причин поражений всех значимых битв прошедшей войны не вызвал энтузиазма у американской верхушки, издание пришлось закрыть.

Иван Васильевич скончался 19 июня 1901 года в бедности и забвении, его прах с почестями захоронили на военном кладбище города Маунт-Сити. В этот день газета «Chicago Tribune» с горечью написала: «Упрёк тебе, Америка, не умеющая ценить пролитую за тебя кровь»