Странное чувство испытывал Владимир Иванович, приходя в виварий. Порой ему казалось, будто собаки знают, для чего они здесь находятся. В этих приподнятых над землею, стоящих как бы на куриных ножках домиках протекала своя - не хотелось сказать собачья, но какая-то удивительная и недоступная пониманию людей жизнь, жизнь, очень похожая на зоопарковую и в то же время решительно от нее отличающаяся.

Сейчас подошло время обеда, и собаки, еще десять минут назад резво носившиеся по газонам и асфальтовым дорожкам своего двора, без понукания вернулись в домики. Голод не тетка, и стригущие уши и нетерпеливые глаза повернуты в одном направлении: к входу в виварий. Владимир Иванович пропущен почти равнодушно - знают, что он не по обеденной части, - а вот следующего за ним служителя в синем халате надо приветствовать стоя. И хвостом веселей, веселей…

Старожилы и внимания не обратили, а новенькая, Пальма, сразу уши навострила, стрельнула ревнивым взглядом - от соседнего домика плеснул в нос наивкуснейший запах колбасы: мне похлебку, а Гильде колбасу? Это по какому такому случаю, за какие такие заслуги?

Как объяснить ей, Пальме, что Гильда три дня и три ночи прожила в особой, совершенно темной и звуконепроницаемой конуре. Когда наконец дверцу открыли и из нее после долгих просьб и уговоров высунулась помятая мордашка, собачьи глаза были полны обиды. Не надо бы Пальме удивляться и другому - почему вместо положенного всем пшенного супа куриный бульон был налит в миску Марсианки. Она лизнула и отвернулась - не до бульона: не так-то просто десять минут прокружиться на центрифуге. Это не карусели на детской площадке…

Да, своя жизнь протекала в виварии. И направляясь сейчас к самому, можно сказать, главному на сей день домику, Владимир Иванович видел эту жизнь во всех вроде бы и привычных, но каждый раз вновь открываемых подробностях.

Первое, что бросилось в глаза, - какая-то удивительная похожесть населения этого городка: почти все собаки были белыми, одинакового роста, чуть крупнее кошки, словно однажды их сняли с полки магазина и оживили. Цвет шерсти и «габариты» диктовались соображениями чисто техническими: оказывается, белое на фоне темного больше устраивало киносъемку и телевидение, а что касается размеров, то на первых кораблях-спутниках, впрочем, как и на последующих, на строгом счету был каждый килограмм.

Но за внешней похожестью собак скрывалось то общее, что и объединяло их в одну семью. Стоило только незнакомцу войти в виварий, как его встречал дружный заливистый лай. Словно где-нибудь в деревне глухой ночью неосторожным стуком калитки ты вспугнул чуткую, недремлющую свору, и теперь, в какую бы сторону ни кинулся, всюду - впереди, сзади, со всех сторон - тебя преследует и теснит безудержное тявканье отводящих душу собак. Такое сравнение напрашивалось не случайно, ибо все обитатели этого городка были дворняжками. Да, выбор пал на беспородных представителей, хотя по внешним признакам для полетов в космос могли бы годиться так называемые декоративные собаки. Но первые же экзамены на выносливость показали, что породистые комнатные обитатели, привыкшие к жизни со всеми удобствами, для космоса неподходящи.

Теперь уже никто и не помнит, как звали ту голосистую и бойкую собачку, от которой ведется история Белки, Стрелки, Пушинки, Жемчужинки и других обитателей этого шумного городка. Говорят, что какой-то молодой лаборант после множества неудач с испытанием благородных, увенчанных призами и наградами кандидатов, вышел однажды во двор и увидел возле ворот приблудную собачонку. Ее габариты внешне соответствовали нормативам. На свой страх и риск поместил он пушистую незнакомку в центрифугу и включил предельную нагрузку. Через несколько минут, вынув из кабинки испытуемую, он пожалел о своей беспечности: она лежала, вытянув лапки, в полной неподвижности. Лаборант уже начал было раскаиваться, как вдруг собачонка зашевелилась, поднялась и глянув на такого жестокого, но все-таки вновь обретенного хозяина, уважительно завиляла хвостом. Это было непостижимо!

Ни одной собаке еще не удавалось столь безболезненно перенести тяжелейшую нагрузку.

Начались опыты, и в результате для подготовки в космос были утверждены такие вот беленькие, на вид похожие друг на друга, но все же такие разные дворняжки, которые сейчас наперебой пытались о чем-то сообщить Владимиру Ивановичу. Нет, их лай не был похож на злобный лай гремящих цепями деревенских сородичей. Стоило подойти к домику, протянуть руку к решетке - и собака, склонив голову, сложив уши, замолкала. Значит, она не отпугивала, а звала? Вот она уже сама тянется к руке мордашкой, смотрит добрыми, ласкающими глазами. Откуда такая привязанность к человеку вообще, а не просто к своему хозяину? Хотя собака остается собакой. Вот выбрала же Белка именно женщину, одну-единственную, и именно с ней, а не с кем другим особенно приветлива, на прогулках ходит за ней по пятам. И даже после триумфального полета в космос осталась верна своей хозяйке.

Но это желание общения с человеком не от предчувствия ли близкой и опасной разлуки? Может быть, разлуки навсегда? В такую интуицию собак не хотелось верить, но и не думать об этом было невозможно. С этими мыслями и подошел Владимир Иванович к домику, хозяйке которого сегодня предстояло стать героиней дня.

Две темные блестящие вишенки глаз - вопрошающих, но уже с тем оттенком спокойного любопытства, какое было характерно для собак, прошедших все «огни, воды и медные трубы» предполетной подготовки, - глянули на него. Прядая темными, чуть обвислыми ушами, собака склонила набок голову, стараясь без слов, по одному только выражению лица человека понять, чего он от нее хочет. Владимир Иванович открыл дверцу, и она, секунды две-три помешкав, еще раз подняв на него глаза-вишенки, соскочила по лесенке вниз, заюлила под ногами, ткнулась влажным холодноватым носом в подставленную ладонь.

- Ну, здравствуй, здравствуй… - проговорил Владимир Иванович, испытывая неловкость от того, что не мог назвать собачку по имени.

Странная человеческая беспечность - это симпатичное, ласковое, не совсем, правда, белое, а какое-то дымчатое существо не имело имени. В списках вивария собачка значилась под лабораторным номером 238, но не будешь же звать ее по номеру! Потому-то звали ее всяк по-своему, как кому вздумается: Дымка, Тучка, Тиша и даже Точка. К чести 238-й, из сочувствия к представителям высшего земного разума она откликалась одинаково чутко на любое имя.

- Ну, пойдем, пойдем, - сказал Владимир Иванович, направляясь к выходу, и через секунду дымчатый клубок катился уже далеко впереди него.

Ослепляющий голубой свет марта заливал поляну. Судя по теплу, погода в этих краях давно уже обогнала календарь. Свежесть еще улавливалась дыханием, но ее сминал, прогонял подступающий зной, и было приятно смотреть на редкую, доверчиво выглянувшую травку, которая в подмосковных краях решается показаться только в мае. К этим травинкам и кинулась собачка. И остановившись, Владимир Иванович подумал о том, что, наверное, очень сейчас похож на городского жителя, вышедшего в воскресный день прогулять свою собачонку. Да и глядя на этот дымчатый клубочек, очутись он в московском дворе, кто бы мог подумать, что через каких-то три-четыре часа эта милая мордашка глянет с экранов всех телевизоров, какие есть на Земле. «А может, она в последний раз бегает по планете и эта травинка, которую она так старается сорвать, может, эта травинка - последняя?» Ему, конечно, было ее жаль, очень… Но от исхода полета зависела теперь не только ее собственная жизнь. Уж слишком много других «датчиков» было привязано к этой неказистой и такой милой собачонке.

Желтый огонек бабочки замелькал над поляной, дымчатый клубок покатился было за ней, но замешкался возле Владимира Ивановича, словно спрашивая разрешения порезвиться. «Пожалуйста», - разрешил глазами Владимир Иванович и уловил в ответном блеске собачьих глаз нечто вроде даже иронии, как будто, перехватив его мысли, она хотела сказать: «Не волнуйся!» Не волнуйся, говорили ее глаза, все обойдется, ну смотри, какая я тренированная: вот прыгнула и почти достала до бабочки; но я ее не цапну, пусть живет и летает; вернусь - и тогда мы еще поиграем…

Вот так же успокоительно-доверчиво смотрели на него четыре года назад глаза Лайки. Он гулял с ней перед стартом на этой же лужайке, только тогда была осень, ветер завивал песок, и Лайка жалась к его ногам. У нее были чуткие, очень выразительные уши - словно два надломленных пальмовых листа, - по этим ушам сразу улавливалось любое движение собачьей души. «Я верю тебе, я с радостью сделаю все, что ты захочешь», - просемафорили тогда уши Лайки. Чувство вины перед этой ее доверчивостью не прошло до сих пор.

Он-то знал тогда, что завтра в удобной, сделанной на совесть кабинке с пробковым полом, с хитроумными приспособлениями для кормления и очистки воздуха Лайка будет отправлена на верную гибель. Тогда еще не умели возвращать аппараты на Землю.

Сейчас он вспомнил все до подробностей: как, опутав проводками датчиков, Лайку усадили в кабину, как закрыли колпаком. Лайка подчинялась каждому приказанию, каждой дотрагивавшейся до нее руке… Она верила, она доверяла людям в белых халатах, и это как бы ею самой подчеркиваемое доверие, ее мордочка, спокойно поглядывавшая из иллюминатора, настолько обострили чувство вины, что Владимир Иванович пошел на поступок почти невероятный: попросил у Сергея Павловича Королева разрешения отвинтить на минутку в кабине пробку и дать Лайке напиться. В этом не было никакой необходимости, приготовленная в дорогу пища, упакованная в автоматическую кормушку, содержала нужную воду, но просто воды в кабине не было. Все знали, как относился Королев к подобного рода просьбам, нарушающим стартовый регламент космодрома. А тут, можно сказать, прихоть, пустяк… Гром и молнии должны были обрушиться на Владимира Ивановича - в подобных прогнозах ошибок обычно не было. Но что-то произошло с Главным конструктором. Встал, заглянул в иллюминатор, отвел глаза.

- Дайте ей попить… Только быстренько. Ну!

И ушел к себе в бункер принимать, командование стартом.

Какой радостью вспыхнули Лайкины глаза, когда через резиновую трубочку при помощи шприца Владимир Иванович капнул ей прямо на нос, на язык несколько капель…

На другой день, когда Лайка плыла уже высоко над Землей и перед ним лежал другой, телеметрический ее портрет в виде широкой бумажной ленты, на которой тонкие, чуткие перья вычерчивали биение собачьего сердца, он понял, что там, на старте, вода была нужна не ей, а ему. Для очищения совести. Семь суток он был весь сосредоточен на признаках жизни, рисуемых магическими перьями. Лайка жила, ела, двигалась, насколько позволяла ей «упряжка» из проводов и кабина. На восьмые сутки перья остановились, словно поставили точку… Что там было, на медленно пересекающей невообразимую высоту звездочке? На этот вопрос ответить не мог никто. Ждала ли Лайка увидеть в иллюминаторе знакомое человеческое лицо или, привыкнув к новой жизни, тихонько засыпала, чтобы уже никогда не проснуться?.. Но люди теперь знали главное - сразу космос не убивает живое сердце.

Портрет Лайки висел теперь у него в кабинете. Впрочем, так же как и фотография Белки и Стрелки. Но тех провожать было легче - им предстояло вернуться. Потом Пчелка и Мушка, которые не долетели обратно. Потом Чернушка, ее радостный лай на Земле…

Сегодня было 25 марта 1961 года, нужна была еще одна гарантия, и все надежды теперь возлагались на эту собачонку, вприпрыжку бежавшую за желтым огоньком бабочки.

- Ну, погуляли - и хватит, пора, - тихо сказал Владимир Иванович, и пушистый комок, как бы все время державший уши настороже, тут же откликнулся, подкатился.

Через час вымытая, высушенная рефлектором и тщательно расчесанная, в окружении возбужденных, но не подающих виду, что волнуются, людей она стояла на столе и помогала себя одевать. Да, помогала! Девушка-лаборантка еще только подносила зеленую рубашку, а собачья мордочка уже сама просовывалась в ворот. Вот подняла лапку, которую надо было продеть в рукав… А теперь замерла. Неужели понимает, что так удобнее закреплять на животе капроновые ленты?

Космическая путешественница была уже почти в полном облачении, когда в лабораторию вошли несколько совершенно не знакомых сотрудникам военных. Из-под накинутых на плечи халатов выглядывали голубые петлицы. С любопытством наблюдая за процедурой одевания, они улыбались, тихо переговаривались.

- Кажется, все, - сказал лаборант. - Теперь в путь.

И тут молодой, стриженный под полубокс летчик, робко улыбнувшись, шагнул к столу:

- Разрешите подержать на руках?

- Подержите, - сухо разрешил старший лаборант: вообще-то фамильярности с собаками не допускались.

Что-то мальчишеское, озорное и доброе одновременно мелькнуло в глазах молодого офицера, когда, потянувшись к путешественнице, он спросил, подмигнув:

- А как нас зовут?

Собака повела в ответ влажным носом, и в наступившей неловкой тишине старший лаборант смущенно признался:

- Номерная она у нас… Кто как хочет, так и зовет…

- Номерную в космос отправлять нельзя, - возразил молодой летчик. - Это же живая душа…

- Пусть будет Дымка, - подсказал кто-то. - Дымка или Шустрая.

- Ну что за Дымка, - не согласился гость. - Да и Шустрая - это не для космоса.

Он на минутку задумался, глянул в собачьи глаза, как будто в них искал подсказки, и твердо, как уже о решенном, сказал:

- Пусть будет Звездочка. За Звездочкой легче лететь…

Было 25 марта. До 12 апреля оставалось немногим более двух недель. Но почему до сих пор не забывалась, не выходила из сердца Лайка?

Спустя много лет, когда в космос летали уже люди, Владимир Иванович прочитал в дневнике Владислава Волкова такие строки:

«Внизу летела земная ночь. И вдруг из этой ночи сквозь толщу воздушного пространства, которое, как спичечные коробки, сжигает самые тугоплавкие материалы космических кораблей, - оттуда донесся лай собаки. Обыкновенной собаки, может, даже простой дворняжки. Показалось? Напряг весь свой слух, вызвал к памяти земные голоса - точно: лаяла собака. Звук еле слышим, но такое неповторимое ощущение вечности времени и жизни… Не знаю, где проходят пути ассоциаций, но мне почудилось, что это голос нашей Лайки. Попал он в эфир и навечно остался спутником Земли…»

Из книги «Серп Земли».

Сергей Другаль

«Твой друг», 1986г.

Источник материала: Tut.by

Крысы и мыши из поколения в поколение, умирают в лабораториях после тестов, которые вроде бы должны помогать нам - людям.

О тех, кому удается выжить, а также о сомнительной деятельности читайте в нашем материале.

— Надо будет после Нового года хотя бы ближайшие к дому мусорки проверить…

Это краткосрочное планирование не человека без определенного места жительства, а волонтера, которая помогает крысам, попавшим в беду.

Прошлый год Белой Крысы/Мыши, как все неизвестное, вызвал у человека тревоги: у каждого — свои.

Но у людей, которые любят этих животных, страх вполне конкретный и обоснованный: с «талисманами» и «символами года», которые стоят так дешево, совсем не трудно расстаться.

Особенно, с учетом того, что эмпатии по отношению к грызунам в обществе еще меньше, чем к животным-компаньонам.

Хотя именно крысы, из поколения в поколение, умирают в лабораториях после тестов, которые вроде бы должны помогать нам — людям.

О тех, кому удается выжить, а также о сомнительной достоверности экспериментов на животных и альтернативах им — в этом материале.

Как у нас:

В белорусском законодательстве нет обязательного требования об умерщвлении лабораторных животных, если только это не прописано самой методикой проведения исследования.

Но и в то же время, нет норм, которые бы регламентировали передачу лабораторных животных волонтерам.

На этом основании работники вивария вправе отказать волонтерам.

Как у них:

Так положение о «пристройстве лабораторных животных» трактуется в международном законодательстве, в частности, в Директиве Евросоюза:

Статья 19

«Выпуск животных на волю или переселение в домашнюю среду»

Государствам ЕС разрешено переселять в домашнюю среду или возвращать в подходящую среду или систему содержания тех животных, которые были использованы или были предназначены для использования в процедурах, в случае удовлетворения следующих условий:

a) состояние здоровья животных позволяет это сделать;

б) отсутствует угроза здоровью человека, животных или угроза окружающей среде;

в) были предприняты необходимые меры по обеспечению надлежащих условий жизни животного.

Александра Микурова, руководитель сообщества «V-Фонд. Помощь лабораторным крысам»: «Мы формируем новый имидж крысы. Это колоссальная пиар-работа».

Когда мы начали поиск белорусского сообщества, которое помогает лабораторным крысам, быстро зашли в тупик: есть лишь отдельные волонтеры, которым не безразлично, что происходит с «отработанным» материалом.

Вероятно, в Москве поклонников книги «Цветы для Элджернона» больше, потому что там существует Фонд помощи грызунам, которых использовали для экспериментов, — и на его счету уже 400 животных, которые получили шанс на вторую жизнь без боли и страха.

— Идея создать фонд помощи крысам появилась у нас пять лет назад, — вспоминает Александра. — Кстати, с подачи работников лаборатории: надо отдать им должное — они выходили на сообщества крысоводов и просили помощи.

Сами сотрудники вивариев хотели, чтобы животных не утилизировали, а устраивали их судьбу. Главным было найти людей, которые готовы этим заняться.

Такие люди нашлись, и теперь про фонд знают не только в Москве, но и в других городах России:

— Крыс передают из разных учреждений, но есть и «постоянные клиенты». Люди уже знают о нашем существовании, и когда у них появляется очередная партия ненужных крыс — нам сразу звонят и просят «заберите».

Периодически в Сеть попадает информация, что крысам нужна помощь, им грозит смерть — и тогда мы сами звоним в научные институты или виварии.

На вопрос, почему схема передачи животных такая хаотичная и нельзя ли ее отладить, Александра вздыхает:

— Ситуация с нормативно-правовыми актами сложная… По сути, крыс нам передают в обход правил.
Сотрудники институтов и вивариев не должны этого делать, но делают — по велению сердца.

Потому что поддерживают гуманное отношение к животным и не хотят причинять им лишних страданий.

Прямого запрета на передачу крыс волонтерам нет, но инструкция не доработана, и устоявшаяся практика — убивать, а не спасать.

Как показывает наш опыт, единственным ответом на вопрос «почему животных утилизируют, а не пытаются найти для них дом? будет фраза: «Исторически так сложилось».

Но «вытянуть» из лаборатории крысу, которая пережила опыты, это полдела.
Ведь все животные, которые попадают под опеку волонтеров фонда, травмированы — и физически, и психически.

— Все животные, которые попадают к нам из вивариев, нуждаются в лечении, потому что условия содержания были, мягко говоря, скверными.

Огромное количество зверьков, которых не обследуют надлежащим образом, содержат вместе на крохотной территории. Из-за этого мгновенно распространяются инфекции: в большинстве случаев, прежде чем социализировать крысу и искать ей новый дом, животное приходится серьезно лечить, в особо тяжелых случаях — оперировать.

Никакой бесплатной ветеринарной помощи для таких случаев не предусмотрено, а услуги ратолога стоят в разы дороже, чем специалиста, который работает с кошками и собаками.

«Выжившие» — это зачастую участники так называемых поведенческих экспериментов и жертвы человеческой неосмотрительности:

— Зачастую ситуация в виварии выходит из-под контроля: животные начинают активно размножаться… Из-за людской беспечности появляются сотни крыс, которых некуда девать. И, конечно, проще всего их убить.

Когда дело касается биохимических исследований, почти в 100% случаев крысы не выживают. К нам попадают те, кто стали исключением из правила.

Обычно у крыс нет возможности выбраться из этой системы: на животном не только тестируют препараты, его еще и вскрывают, берут образцы тканей… Это смертники.

Александра признается, что помогать крысам — дорого и трудозатратно. Но четыре сотни жизней, пусть очень маленьких, но от этого не менее ценных, доказывают, что оно того стоит:

— К нам попадают животные, не приученные к общению с человеком, не доверяющие ему: ведь все, что они видели в своей жизни — это манипуляции и боль вместо ласки и заботы.
Прежде чем искать животному дом, мы учим его общаться, играть, показываем, что человек — это не только враг, от которого нужно прятаться в углу клетки, но еще источник радости, игры, вкусной еды наконец. (Улыбается).

На все это уходят время и силы наших волонтеров, которые занимаются передержками животных.

С учетом того, сколько энергии волонтеры вкладывают в своих подопечных, они особенно внимательно относятся к людям, которые хотят взять домой крысу в предпраздничные дни.

Некоторые и вовсе отказываются пристраивать животных до Нового года — и для этого есть причины.

— От крыс отказываются на каждом шагу… По моим ощущениям, это происходит даже чаще, чем с кошками и собаками: просто они так редко выживают на улице, что их не видно. Когда человек берет в дом животное-компаньона он хоть примерно понимает, что и зачем делает. Хотя… Тоже не всегда, увы.

Но с крысой или хомяком дело обстоит еще хуже: ведь это маленькая мягкая игрушка. Такая незначительная вещь, которая стоила копейки или вовсе досталась бесплатно — она ни к чему не обязывает.

А потом начинаются трудности: хозяин оказывается к ним не готов, как и не готов прощать животному даже самую малость — и крыса попадает на улицу.

Стресс, а еще холод и голод (зачастую от крыс избавляются, выставляя их в подъезд или прямо на улицу) расшатывают здоровье зверьков, но, если ситуация еще не критическая, волонтерам удается все исправить:

— Крыса, о которой заботятся, которую любят, со временем становится активной, любопытной, игривой — такой, какой она должна быть по природе своей.

Если вы не хотите мучать животное, прежде чем его заводить нужно учесть, что крыс не держат поодиночке, нужна хотя бы пара — однополая или стерилизованная.

Чтобы понять, как себя чувствует одинокая крыса, представьте, что вы до конца своих дней будете жить на необитаемом острове.

Или еще лучше: закройтесь в шкафу, ведь крохотные клетки или, не дай бог, аквариумы — это для крыс то же самое. Крысе нужна просторная клетка со всякими нужными для нее штуками — домиками, полочками, лесенками…
А не как у нас принято…

Еще крысе нужен выгул: не на улице, конечно, а в доме — безопасный, под присмотром хозяина. Ведь с точки зрения эмоционального интеллекта крысы похожи на собак, им также нужны прогулки и новые впечатления.

Они любознательны, любопытны, активны, очень преданны и любвеобильны. Они действительно привязываются к своему хозяину — скучают по нему и узнают его из всех.

Крысы умны: знают свое имя, учатся быстро — и хорошему, и плохому. Например, как открыть свою клетку и выбраться на волю, соображают мгновенно. Мне всегда казалось, что крысы — это такие микро-собачки. (Улыбается.)

Найти новый дом для крысы непросто, но своей работой фонд доказывает, что это возможно:

— Волонтеры, которые занимаются помощью крысам, сталкиваются со сложностями: помимо длинного списка требований, который касается условий содержания, есть еще одна особенность — у крыс, к сожалению, плохая репутация. Многие считают их разносчиками заразы, вредителями…

Нам приходится преодолевать эти стереотипы, по сути, формировать новый имидж крысы. Это колоссальная пиар-работа. (Смеется.)

Мы показываем, какие они здоровские: пишем статьи в соцсетях, приносим крыс на выставки — смотрите, какие они славные, как любят человека, как вылизывают руки от избытка чувств…

Когда постоянно крутишься в этом, глаз замыливаешься и кажется, что ничего особого ты не делаешь… А потом поднимаешь цифры и понимаешь: за пять лет существования фонда мы спасли 400 животных, которые встретят этот год имени себя живыми.

Задать вопросы Александре и перенять ее опыт помощи грызунам можно будет лично этой зимой: она приедет в Минск на выставку «Зимние следочки» (22 и 23 февраля).

Виола, волонтер: «Даже спустя много лет после окончания медицинского, я чувствовала себя виноватой перед крысами»

Многим трудно представить: кто они, люди, которые готовы тратить свое время, деньги, силы… на крыс. Мы нашли таких людей.

Одна из них — Виола, жительница Солигорска, у которой живут крысы, спасенные из питерского вивария. Гражданок другого государства ее заставила спасти любовь к грызунам, но прежде всего — чувство вины:

— Я училась в медицинском, и на парах по хирургии мы резали и зашивали крыс, — рассказывает Виола. — После этого крысы не выживали… Ну, представьте себе: люди первый раз взяли в руки иглу с ниткой — что у них может получиться…
Там места живого не было. Крыс сразу отправляли в морозилку после того, что мы сделали. Тогда я старалась абстрагироваться от происходящего, относиться к этому холодно — мол, так и должно быть.

Но даже спустя много лет после окончания учебы то, что я делала, просто не выходило у меня из головы, я чувствовала себя виноватой перед этими маленькими существами каждый день.

И мне очень хотелось помочь хоть кому-то из лабораторных животных, которым удалось выжить.

Виола так и не смогла выйти на связь с белорусскими вивариями или теми, кому удавалось забрать оттуда выживших крыс, поэтому она подписалась на питерское сообщество в соцсети.

И однажды увидела объявление о том, что из местного вивария спасли несколько самочек с крысятами.

По правилам их должны были утилизировать, но волонтерам удалось уговорить сотрудников и забрать несколько семей.

— Через знакомых-волонтеров я нашла водителя, который согласился привезти мне малышей из Питера, — делится Виола. — Ни на минуту не жалею о том, что пришлось с ними повозиться.

Выросли самодостаточными личностями: погладить себя дают не всегда, но бегут ко мне со всех ног. Знаю, что они ко мне привязаны и отличают меня от всех других людей.

Виола, как и Александра, уверена: мнение, что крыса — это неприхотливое животное, не больше чем миф.

— Крыса требовательна: ей нужны просторные клетки, определенный наполнитель, правильное питание.
А еще крыса — животное, которое часто болеет. Если заводчик был недобросовестным, то с полутора лет, а то и с самого детства можно не вылазить из ветеринарок.

Ну, и главное, крыса — грызун. Постоянно слышишь: «Она съела, она испортила…». Так это же в ее природе! Зато как приучает к порядку! (Смеется.)
Все мои вещи всегда лежат на своих местах, потому что крысе интересно абсолютно всё. Даже если ей страшно, крыса будет идти вперед на цыпочках и шевелить усами.

И если вы не готовы дать ей узнать этот небольшой для вас, но огромный для нее мир квартиры — не мучайте животное, просто его не заводите.

Марина, знаток и любитель крыс: «Посмотрите, сколько той крысы? И какое в ней доверчивое сердце…»
Марина разрешает крысам свободно перемещаться по комнате, и они с любопытством встречают нас в прихожей, смешно вставая на задние лапы и поводя носами.

Не выходят из клетки только виварцы: просовывают «пятаки» между прутьями — помним, любопытство — их главное качество — но к рукам не идут.

Чтобы выходить этих крыс, Марина разово отдала более 600 рублей. Но это помогло поправить только физическое здоровье:

— Виварцы очень отличаются от других крыс, — делится Марина. — По сути, лабораторных крыс можно считать отдельной породой — вистар. Их столько лет держат в лабораториях, аж с 1906 года!.. Они и не видели в этой жизни ничего другого.
Именно для виварцев характерно бояться рук. Когда достаешь их из клетки, они испытывают сильный стресс, дрожат: ведь если человек берет тебя в руки — значит, он причинит боль.
После, когда прижимаешь к себе, начинаешь гладить — они оттаивают, успокаиваются.

Вистары — очень умные крысы, и они настоящие командные игроки: друг за друга горой.
Они всегда держатся рядом со своими и отдельно от всех остальных. А еще защищают друг друга от прочих крыс, а иногда — и от людей.

Марина вспоминает, как стояли друг за друга крысы, которые спаслись после поведенческих опытов, где их били током за каждую ошибку в прохождении лабиринта:

— Возможно, один из мальчишек ошибался чаще и потому ему доставалось больше, — рассуждает Марина. — Поэтому он был более диким и запуганным, а второй соглашался идти на руки. Так вот, когда я брала его, чтобы погладить, второй, пугливый, загонял товарища назад в клетку и не подпускал меня: защищал…

Вместе с тем, Марина точно знает: после периода адаптации крысы влюбляются в хозяина так же беззаветно, как и собаки:

— Когда я возвращаюсь домой, у них такая же буря восторга: они выбегают навстречу, просятся на руки, а потом ходят за мной по пятам.
А еще они залезают на клетку, выстраиваются в рядок и ждут, пока ты подойдешь и каждую из них погладишь… (Улыбается.)
А еще они, как и собаки, перед смертью просят помощи: волнуются, ползут к тебе, просятся на руки…

Пока Марина рассказывает нам все это, крысы собираются кружком и таращатся на нас так, будто понимают, что речь идет про них. Ну, кто их знает — если послушать крысоводов со стажем, может, и правда понимают:

— У них развито ассоциативное мышление: они распознают игрушки в виде крыс, играют с ними, как с живыми, — улыбается Марина. — У них есть свои догонялки, прятки, салочки… Если крысы нравятся друг другу, они покусывают объект симпатии за ухом. Ну, а поскольку человека они воспринимают, как большую крысу — тоже перебирают его волосы и брови, если он им нравится.

Почему мне их так жаль? Наверное, потому что крысы — очень хрупкие, трогательные, маленькие существа. Ну, посмотрите: сколько той крысы? (Показывает одного из виварцев, который решился к нам выйти и забраться на руки).
И какое в ней, этой крысе крохотной, доверчивое сердце…

Людмила Логиновская, директор «Центра этичного отношения к природе», биолог:

- Признаемся, что за время подготовки этого материала и общения с крысами мы сами прониклись к ним симпатией и сочувствием.
Потому обратились к Людмиле Логиновской с вопросом: правда ли, что опыты на животных — это, как принято думать, то, чего нельзя избежать ради прогресса, и «если не делать эксперименты на животных, тестировать всё будут на людях». (Спойлер: нет, можно; на людях всё и так тестируют).

А теперь подробнее:

— Более ста миллионов животных в год используют для экспериментов, — рассказывает Людмила. — Часть из экспериментов — научные, еще часть — для сферы образовании, последний сегмент — тестирование новых соединений.
Это тесты косметики, бытовой химии, лекарств.Разработан международный этический стандарт, в котором прописаны главные пункты:

Сокращение количества животных в экспериментах;

Усовершенствование методики проведения эксперимента за счет обезболивания, использования нетравматических методов;

Замена экспериментов на животных альтернативными методами. За рубежом давно началась работа в этом направлении, а у нас с этим пока, давайте будем честными, мрак.

Сфера в которой я вижу хоть какие-то подвижки — это образование. До 2000-ого года было нормой ставить эксперименты на собаках, демонстрировать студентам кровопотерю, анафилактический шок.

И молодые люди смотрели, как животные бьются в агонии и умирают в мучениях.
Но, с течением времени, наконец-то стали применяться альтернативные методы.

Полагаю, помогло и то, что мы привезли специалистов из международной организации «ИнтерНИЧ», которая занимается разработкой альтернатив опытам — и провели семинары по биоэтике в БелМАПО и нескольких университетах.

Некоторые педагоги сами проявляли инициативу: например, кандидат медицинских наук, Инна Меркулова, которая преподавала курс патофизиологии — а это одна из самых жестоких дисциплин — сама внедрила альтернативы тестам на животных.

И она не одинока в этом. Могу сказать, что спустя несколько лет хотя бы в сфере образования мы уже почти пришли к тому, что есть в Западной Европе.

Людмила подчеркивает, что, к сожалению, эти позитивные изменения совершенно не коснулись сферы тестирования косметики. Хотя в Евросоюзе тесты косметических средств на животных запрещены с 2013-ого года, а значит — без них вполне можно обойтись.

— Есть научные публикации, которые доказывают, что применение альтернатив в сфере косметики — в 2 и более раз дешевле, чем тесты на животных, — объясняет Людмила. — Соответственно, можно сделать выводы: то, что у нас нет альтернатив — это не столько финансовая проблема, сколько отсутствие инициативности и желания учиться.

По мнению Людмилы, и в знаниях специалистов, и в законодательной базе, которая касается экспериментов на животных есть огромные пробелы. Специалист надеется, что благодаря ее центру ситуация начнет меняться быстрее:

— Например, наш эксперт съездила в Австрию на европейский конгресс по альтернативам тестам на животных — и провела семинар в БелМАПО для наших ученых. В феврале будет проведен обучающий курс для этических комитетов.

Напомним, мы уже рассказывали об этических комитетах в материале о собаке Флюке, которая должна была пожертвовать своим сердцем ради эксперимента, который был признан недостоверным. Как же создаются эти комитеты и каким образом они принимают решения?

— В Европе есть несколько 3R-центров, которые занимаются обучением членов этических комитетов. Большинство таких центров функционируют при министерствах, и соответственно получают государственную финансовую поддержку. Хотя есть пример создания такого центра и без финансирования, на добровольной основе — в Словакии.

Люди, которые входят в этические комитеты, должны быть достаточно экспертными для того, чтобы оценивать протоколы, которые им дают ученые, и решать — разрешать проведение опытов на животных или нет, оправдано ли это.

Наши же этические комитеты готовы решать вопросы, связанные с людьми, а когда речь заходит о животных, оказывается, что знаний и опыта недостаточно.

Сама методика экспертизы пока что для них — темный лес. Как в этом случае принимаются решения? Для нас это тоже вопрос.

Тем не менее, Людмила уверена, что перспектива есть: опыт перемен в сфере образования доказал, что в любой среде можно найти хоть одного небезразличного человека, который захочет учиться и уменьшить количество вреда, что мы приносим животным.

— Я не приемлю тестов на животных в принципе, — делится Людмила. — И считаю, что заявления из серии «а как же иначе? тогда на людях будут эксперименты ставить» — это просто манипуляция.

Ученые не раз отмечали, что результаты тестов на животных нерелевантны при переносе на человека. То есть, зачастую это не просто неэтично, но еще и не эффективно.

Сколько лекарств, потенциально полезных, на стадии экспериментов на животных, выбраковываются?
По данным исследователей: до 90%.
Если бы на животных в свое время протестировали Парацетамол, Анальгин, Ибупрофен — они бы просто не вышли на рынок, потому что для животных они высоко токсичны.

Если мы говорим о косметике и бытовой химии: так ведь на людях их тоже тестируют! Новые средства просто не попадут на прилавок без тестов на волонтерах.
Поэтому фраза «вы же не хотите, чтобы этот крем на вашей подружке тестировали» — это глупость.

То есть, даже с практической точки зрения есть масса вопросов, а с этической… Если не жалко животных, можно хотя бы подумать о людях. Это травма для исследователя.

И либо она повторяется из раза в раз — и человек уходит из этой сферы. Либо он просто перестает сочувствовать чужим страданиям, чужой боли.

Но если врач не сопереживает животным, почему мы впоследствии требуем от него какого-то человечного, эмпатичного отношения к пациентам?

Важно знать, что в европейских общественных организациях, которые занимаются разработкой и внедрением альтернатив, входят не зоозащитники, а биологи, ученые, врачи — то есть, это важно для самих специалистов, а не только для тех, кто неравнодушен к животным.

И я верю, что при нашей с вами жизни эксперименты на животных будут остановлены — просто нужно над этим работать.

Узнать больше об этой проблеме и о том, как помочь лабораторным животным, можно, познакомившись с книгой «190 слов в защиту подопытных животных».

На одном из занятий по физиологии нас водили в виварий,так там было это чудо

Не знаю, как вам, а лично мне при словах «веселый мужчина» на ум приходят братья Гомес и Фестер из «Семейки Аддамс». Веселые? Еще какие. Позитивные? Несомненно. Не скучные? Ахаха, черта с два вы с ними успеете заскучать. Но я решительно отсоветовала бы общество таких мужчин, если вам дорого ваше психическое здоровье. Нафиг-нафиг, дорогие мои.

К счастью (или к сожалению), в реальности настолько безумные персонажи не встречаются. Во всяком случае, мне не встречались никогда.

В жизни мне встречалось вот что:

1. Цирк уехал, клоуны остались

О да, он любит и охотно будет вас развлекать! Он знает тысячу анекдотов и смешных ужимок, и готов продемонстрировать их в любую минуту.

Вот только юмор у этого типчика плоский, как у кошки титьки. Из анекдотов он предпочитает самые тупые и примитивные (потому что более сложных не понимает), причем даже их рассказывает не смешно. Шутит всегда не к месту. Вершиной искрометного юмора считает историю о том, как его кореш Веня поскользнулся на гололеде и сломал копчик. Рассказывает об этом на каждой вечеринке и всякий раз едва не писается от смеха. Как правило, в полном одиночестве. Экспромта от него можете не ждать: он не знает слова «экспромт».

Не переносит шуток над собой. Поэтому девушкам с интеллектом и чувством юмора этот типаж не подходит. А жаль, потому что его поведение могло бы служить для них неисчерпаемым источником лулзов. Впрочем, к черту такие лулзы.

2. Балабол

У него миллион веселых баек из жизни. Он душа любого общества. Он гиперобщителен и как правило, очень эмоционален. Слушать его – настоящее удовольствие. Вот только длится оно обычно недолго.

В любой компании все внимание всегда будет приковано к нему одному. Пока он травит свои истории, вы на заднем плане можете жонглировать горящими факелами, катаясь на одноколесном велосипеде, и все равно вас никто не заметит.

Через некоторое время приходит осознание: он не просто любит побалагурить. Он наслаждается процессом и любит находиться в центре внимания. Если ему в голову придет отличная шуточка на ваш счет, он непременно пошутит, даже если будет знать, что вы обидитесь. Он не злой: ему просто очень хочется получить порцию внимания.

Затыкать фонтан он тоже не умеет. Через неделю или две общения вы будете готовы отрезать себе уши, лишь бы побыть немного в тишине.

3. Мужчина с хорошим ЧЮ

Очень, очень редкий зверь в наших широтах. Не пытается выдавливать шутки и не сыплет юмором ежеминутно. Иногда вообще весь вечер сидит молча и слушает других, а потом вдруг вставляет пару слов в разговор. И вот эта пара слов – идеальная шутка. Идеально подходит к месту и времени, будто отрепетирована заранее. Иногда она становится локальным мемом на весь вечер, а то и дольше.

Встречается так редко, что его пора разводить в заповедниках. Как правило, уже давно женат, потому что за редкими животными охотятся все, кому не лень.

Единственный вопрос: где его взять?

Я бы согласилась даже на развод.

То есть, не разводиться с ним, а разводить.

В смысле – не на бабки, а на приплод.

В общем, вы поняли. Такие мужчины с чувством юмора нужны миру.

Если увидите где-нибудь неженатый экземпляр, бегающий на свободе – сообщите мне.

Вознаграждение гарантирую.

P.S. В идеале, из моих постов можно будет потом собрать отличное пособие, чтобы потом издать его отдельной книгой. Я уже придумала для нее название: «Итак, почему я живу одна».