«Кристоф же полагал, что и понимать тут нечего. Французские симфонии казались ему отвлечённой диалектикой, в которой музыкальные темы противопоставлялись одна другой или следовали друг за другом наподобие арифметических действий, - для обозначения их комбинаций можно было бы с таким же успехом пользоваться цифрами или буквами алфавита.
У одних произведение строилось на последовательном развёртывании определённой звуковой формулы, которая, выступая в законченном виде только на последней странице последней части, оставалась в зачаточном состоянии на протяжении девяти десятых вещи. Другие загромождали тему вариациями, и она появлялась лишь в конце, нисходя понемногу от усложнённости к простоте.
Это были очень замысловатые игрушки. Забавляться ими могла лишь глубокая старость и раннее детство. Изобретателям своим они стоили неслыханных усилий. Годами вынашивалась какая-нибудь фантазия. Не один композитор поседел в поисках новых комбинаций аккордов, чтобы выразить... не всё ли равно, что? Выразить новую выразительность. Как наличие того или иного органа создает соответствующие потребности, так и выражение в конце концов всегда порождает мысль; самое существенное - чтобы она была новой. Нового, нового, какой угодно ценой!
Они испытывали болезненный страх перед «уже сказанным». Даже самые талантливые были парализованы этой болезнью. Чувствовалось, что они все время с тревогой следят за собой, вымарывают написанное, терзаются, спрашивая себя: «Ах, боже мой, где я уже слышал это?» Есть композиторы, - особенно много их в Германии, - которые только тем и заняты, что склеивают чужие фразы. Во Франции, наоборот, сочинив фразу, композитор проверяет, не встречается ли она в каталоге уже использованных другими мелодий, и скоблит, скоблит бумагу, меняя форму своего носа до тех пор, пока он не перестает быть похожим на все известные ему носы и даже на нос вообще.
Но Кристоф не поддавался на обман, как ни рядились они в путаные, замысловатые словеса, как ни пытались подражать сверхчеловеческим порывам, доводя оркестр до конвульсий, как ни насаждали искусственные гармонии, тягучую монотонность, декламацию в стиле Сарры Бернар, которая сбивалась с тона и часами брела, как сонный мул по скользкому краю обрыва.
Кристоф безошибочно различал под любой маской приторные и холодные душонки, непристойно наодеколоненные на манер Гуно и Массне, но без их естественности. И он мысленно повторял несправедливые слова Глюка по адресу французов: «Оставьте их в покое: всё равно им никуда не уйти от своих пастушек и овечек». С той только разницей, что современные французы из сил выбивались, чтобы придать изощрённую форму своим «пастушкам и овечкам». Для своих учёных симфоний они брали темы народных песен, как берут тему для диссертации в Сорбонне.
Это стало повальной забавой. Были использованы одна за другой народные песни всех стран. Они писали на них Девятые симфонии и квартеты в стиле Франка, но гораздо более мудрёные. Как только у кого-нибудь рождалась ясная музыкальная фраза, он сейчас же торопился ввести вторую, совершенно бессмысленную, но жестоко диссонировавшую с первой. И при всём том чувствовалось, что эти бедняги - спокойнейшие и уравновешеннейшие люди!..
Дирижируя такими произведениями, молодой капельмейстер, корректный, с растерянным взглядом, бесновался, метал громы, принимал микеланджеловские позы, словно вел в бой армии Бетховенаили Вагнера. Публика, состоявшая из светских людей, которые умирали со скуки, однако ни за что на свете не отказались бы от дорогостоящей чести зевать на модном концерте, и скромных подмастерьев от искусства, с радостью убеждавшихся в своей школьной учености всякий раз, как им удавалось распутать на лету клубок профессиональных фокусов, проявляла свои восторги с тем же неистовством, с каким капельмейстер дирижировал, а оркестр надсаживался...
- Шик, да и только... - говорил Кристоф. (Ибо он стал заправским парижанином)
Но овладеть парижским жаргоном легче, чем постичь парижскую музыку. Кристоф судил о ней с присущей ему страстностью и с прирожденной неспособностью немца понять французское искусство. Во всяком случае, он был искренен и, когда ему доказывали, что он неправ, охотно признавал свои ошибки. Словом, Кристоф отнюдь не считал себя связанным своими суждениями и оставлял дверь широко открытой для новых впечатлений, способных изменить его взгляды.
Он вполне готов был признать талантливость этой музыки, считал, что у французских композиторов есть достойный внимания материал, любопытные находки в области ритма и гармоний, не отрицал тонкости, мягкости, блеска и разнообразия звуковой ткани, живости расцветки, неиссякаемой изобретательности и остроумия. Кристоф забавлялся и учился. Все эти щеголи обладали бесконечно большей свободой духа, чем немецкие композиторы: они отважно покидали наезженную дорогу и устремлялись прямо через лес. Они даже старались заблудиться. Но этим слишком благонравным детям никак не удавалось заблудиться. Одни через двадцать шагов снова попадали на торную дорогу. Другие сейчас же уставали и останавливались где попало. Некоторые, правда, почти добирались до новых тропинок, но тут же усаживались на опушке под деревом и пробавлялись пустячками.
Больше всего им не хватало воли, силы; они обладали всевозможными дарованиями, за исключением одного: жизненной мощи. А главное: казалось, что все их огромные усилия прилагаются бестолково и остаются втуне. Редко кто из этих художников понимал характер своего дарования и ещё меньше умел неуклонно и планомерно двигаться к заданной цели.
Обычное проявление французской анархии: целые россыпи таланта и доброй воли уничтожаются вследствие вечных колебаний и противоречий. Почти не было случая, чтобы какой-нибудь крупный французский композитор вроде Берлиоза или Сен-Санса, - не говоря уже о новейших, - не запутался в собственных тенетах и с ожесточением не губил бы и не отрицал бы себя, - прискорбный результат недостатка энергии, недостатка веры и прежде всего - отсутствия внутреннего компаса.
Со свойственной тогдашним немцам заносчивостью Кристоф думал: «Французы умеют только расточать свои силы на изобретения, которые остаются втуне. Им всегда нужен какой-нибудь иноплеменный повелитель вроде Глюка или Наполеона, который пришёл бы и пожал плоды их революции».
Ромен Роллан, Жан-Кристоф / Собрание сочинений в 14-ти томах, Том 4, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1956 г., с. 327-330.
Источник — портал VIKENT.RU
Дополнительные материалы
Вырождение писателей и художников по Максу Нордау
Об использовании различных эффектов в живописи по Н.В. Гоголю
см. термин Одноходовки & жизнь в 🔖 Словаре проекта VIKENT. RU
+ Плейлист из 16-ти видео: ЛИЧНОСТЬ: ЦЕЛЬ, СМЫСЛ, РАЗВИТИЕ
+ Ваши дополнительные возможности:Идёт приём Ваших новых вопросов по более чем 400-м направлениям творческой деятельности – на онлайн-консультацию третье воскресенье каждого месяца в 19:59 (мск). Это принципиально бесплатный формат.
Задать вопросы Вы свободно можете здесь: https://vikent.ru/w0/
Изображения в статье
Ромен Роллан — французский драматург и писатель, известный в том числе серией книг о творческих личностях. Лауреат Нобелевской премии по литературе за 1915 год / Public Domain & Photo by Jr Korpa on Unsplash
Photo by Anna Zakharova on Unsplash
Photo by Patrick Hendry on Unsplash
Photo by Rene Böhmer on Unsplash
