Серия «Жертвоприношение »

dance of death

Ночь была исполнена шорохов и щелчков. Не видя своих противников, а лишь слыша шуршание земли, с которым те перемещались в непроглядной тьме, воинство моё несколько утратило свой пыл. Мне и самому было не по себе. Вспомнился случай, произошедший со мной в Африке.

Наша экспедиция воспользовалась гостеприимством вождя небольшого племени. Людям требовался отдых, а запасы — срочного пополнения. На третий день нашего пребывания в деревне аборигенов соседнее племя решило пойти войной на наших добрых хозяев. Военные действия начались ранним утром: из джунглей высыпала небольшая толпа раскрашенных туземцев, обряженных в пышные головные уборы из пестрых перьев, и приступила к пляскам. Пришельцы плясали часа три, а отплясав, устроились в тени пальм, ожидая ответа. Тем временем жители деревни приоделись, нанесли раскраску на лица и, под бодрый барабанный бой, выступили с ответным танцем. Танцевали до первых сумерек. По содержанию танцев, насколько я мог уразуметь, выходило, что пришельцы сначала осыпали наших оскорблениями, намекая на какой-то спорный момент в их взаимоотношениях, а потом перешли к прямым угрозам. Танец хозяев был ответом: да, мол, вопрос такой есть, бесспорно, но коль вы, говна носорожьи, сочли возможным явиться сюда, в наш дом, то на благополучное разрешение конфликта можете не рассчитывать. По итогу оскорбленные парламентеры, демонстративно плюя под ноги хозяевам, скрылись в джунглях. Война была объявлена.

Позже проводник разъяснил мне суть конфликта. Племянник вождя соседнего племени взял в жены внучку местного колдуна и дал за нее богатый выкуп, аж семь коров, что по местным меркам сокровище небывалое, в придачу пригнал белоснежного годовалого бычка. Внучка оказалась вздорной и скандальной бабой и сразу после свадьбы принялась поколачивать супруга. Супруг терпел и молчал, но новоиспечённой жене этого оказалось мало, и побоям стали подвергаться вся семья мужа. Тогда расстроенные домочадцы пожаловались своему дядюшке, вождю, а тот изгнал драчунью из племени, отправив ее домой, в родную деревню. Оскорбленные родичи невесты отказались возвращать полученный выкуп, полагая, что повторно, изгнанную, замуж никто не возьмёт. Тогда жители соседнего племени пришли требовать своё, угрожая, в случае отказа, пойти на деревню войной, но совершили тактическую ошибку, сравнив всех женщин соседей с самками шимпанзе, чем нанесли смертельную обиду и поставили крест на самой возможности полюбовного разрешения ситуации. На мой вопрос, а когда же племена приступят к боевым действиям, проводник ответил: «Ночью, ночью всё будет».

Стемнело, на джунгли опустилась ночь. Джунгли не засыпают никогда, наоборот, с наступлением тьмы чащи наполняются ревом хищников и криками других обитателей. Шуршит листва, бьет крылом взлетающая цапля, осыпаются камешки — это, раздвигая лианы гигантскими мускулистыми кольцами, ползет по своим делам пестрый удав. Это днём джунгли затихают, маскируя жестокую борьбу в своем чреве веселой перекличкой ярких разноцветных пичуг, ночь же срывает маски, показывая истинный, кровожадный лик этих мест. Уху привычного человека ночной шум джунглей говорит о том, что всё идёт как идёт, одни пожирают вторых, третьи спасаются бегством, такова жизнь повсюду, просто здесь на нее ещё не успели накинуть шоры цивилизации.

Вдруг все стихло. На деревню опустилась звенящая тишина. Хотелось попрыгать и похлопать себя по ушным раковинам, так ударила эта тишина по барабанным перепонкам. Рыхлая бледная африканская луна уползла за пелену туч. В наступившем мраке, сразу во всех сторонах от деревни, зародился шорох. Потянуло запахом разложения и сырой земли. Налетел и тут же стих ветер. Кто-то выползал из зарослей, беря деревню в кольцо, кто-то, кто не нуждался даже в слабых отблесках света, кто-то, чьим пристанищем была извечная тьма.

Одновременно по всему периметру деревни вспыхнули большие костры. Тут же раздался голос десятка барабанов. Их звук отличался от дневного, это был страшный, подчиняющий себе ритм. Ему вторил речитатив странных, будто плачущих, голосов. Били барабаны, стенали голоса, а из джунглей, на поле перед деревней, выходили мертвецы. Выглядели они ужасно: с иссохших скелетов редкими лохмотьями свисала сохранившаяся кожа, некоторые, те, что посвежее, лопались от бурлящего во внутренностях разложения и истекали зловонной жижей. Плечом к плечу с мертвыми мужчинами шли женщины и дети. Особенно поразила меня молодая женщина со вспоротым животом, умершая, судя по всему, совсем недавно. У ее ног, соединенный с матерью пуповиной, полз младенец с проломленным черепом. Единственный сохранившийся глаз ребенка бешено и бессмысленно вращался в гноящейся глазнице. Между ожившими трупами людей сновали мертвые животные. И те, и другие шли деревянной, дерганной, подпрыгивающей походкой, шли в абсолютном молчании, если не считать шорох сухой земли и травы под ногами мертвецов. Навстречу мёртвому воинству, повинуясь призывному рокоту тамтамов, выходили другие мертвецы, те мертвецы, что были на нашей стороне.

Я стоял в кругу света и сжимал свою верную винтовку Уитворта, готовый выступить против адской армии трупов, готовый выступить против кого угодно, встав на защиту людей, пустивших нас под свои крыши, преломивших с нами, белыми чужестранцами, твердую лепешку хлеба.

Сейчас точно так же шуршала тьма, опустившаяся на завод. Точно так же рука грела вороненую сталь моего Уитворта, а вокруг стояли те, за кого стоило отдать жизнь, снова отдать жизнь, если точнее. Мрак вспыхнул и отступил, пронзенный лучами тысячеваттных прожекторов, как когда-то мгла потеснилась, испугавшись десятка костров. И сотни уродливых белесых тел отпрянули вместе с темнотой, страшась яркого света. Подняв винтовку я выстрелил, перезарядил и выстрелил снова, шаг за шагом, продвигаясь вглубь завода. Выстрелы слышались повсюду, и пока их количество перевешивало редкие предсмертные крики моих людей.

What's up?

Гоню всю ночь, останавливаюсь выпить дурного кофе на заправке, снова гоню. Периодически звонит телефон. Люба бы справилась и сама, всегда справлялась, но предпочитает действовать под моим руководством. Зря её ругал, зря. Быстрая, решительная и находчивая. Истинная фон Бор. Моя порода.

Ночь они продержались. С рождения приученные действовать сообща, дисциплинированные заводчане, с молоком матери впитавшие истинность того, что общее превыше личного, успели забаррикадироваться на нескольких верхних этажах завода, держа оборону. Удалось спасти всех детей и большую часть взрослых горожан. Но второй такой ночи им не вынести.

Гоню как сумасшедший, гоню, будто все демоны ада гонятся за мной и дышат в затылок. К обеду въезжаю в Запрудный.

Разрушения в городе не так уж и велики, как я опасался. Впрочем, и нескольких дыр в тротуарах хватило бы для того, чтобы полчища белесых полуслепых тварей, адских получервей-полулюдей, с тонкими суставчатыми конечностями и тупым рылом миноги, наводнили улицы Запрудного и покончили с обороняющимися. Если бы перерожденцы действовали заодно, как люди, шансов у горожан не осталось бы. Но те, обладая сумеречным и недоразвитым разумом, одержимым лишь желанием поглощать, и слепой, яростной силой, все же сильно уступают нашему виду в навыке объединяться под влиянием обстоятельств. Значит, ещё поборемся.

Левое крыло завода треснуло пополам, и одна часть полностью ушла под землю. Заглядываю в образовавшийся, как после взрыва, котлован. На неимоверной глубине блестит вода — под городом скопление подземных водоемов и пещер. Стены котлована испещрены круглыми дырами подземных ходов. Их не просто много — открывшийся срез почвы похож на пористую губку. Странно, что здание провалилось только сейчас.

Узел сплетённых реальностей в Запрудном следует рубить одним махом. Сейчас причинно-следственные связи событий я вижу отчётливо, как на ладони. Виной всему мой эгоизм. Замыслив создать новый, чудесный мир без страданий, я разбудил силы, лежащие за пределами измерения, доступного пониманию человека. Однажды открыв дверь, не смог захлопнуть ее обратно, оставив в щели, в которые начали задувать потусторонние сквозняки. Материя плавилась под иномирным ветерком, видоизменялась согласно законам иной реальности. Отличия, наслаиваясь год от года, росли, пока не достигли критической массы. И произошел излом. Думаю, я смогу срастить трещину в ткани бытия, закрыть дверь и спаять края. Но мне по-прежнему не хватает когтей африканского крокодила.

Помощница Любови, Наталья, предлагает простое в своей гениальности решение — купить узкорылого крокодила целиком. По административным каналам, так сказать, на городские нужды, сделать это проще, и я поручаю ей это занятие, определив в подручные мэра. Мэр Запрудного Васильков Павел Игнатьевич, точная копия своего пращура Ивашки Василька, бывшего управляющего в старом Тверском имении фон Боров, этот сделает. В лепешку разобьётся, из-под земли достанет, но сделает. При самом благоприятном раскладе на это уйдет несколько дней: сможем ли мы столько продержаться?

Смеркается. Набрякшее небо медленно течет, цепляясь сизым брюхом за оставшиеся заводские башни. Весь день ушел на то, чтобы перетащить как можно больше припасов в административное здание. На верхних этажах, в офисах, устроили лазарет и комнаты для детей, все способные держать оружие собрались внизу, на первом этаже. Захар Калинин, смекалистый парень из семьи Петра Калинина, первого инженера на заводе, выросшего здесь, в Запрудном, ведет мужиков в подвалы здания, где за фальшивым стеллажом архива, под бдительным оком хранительницы Елены Борисовны Агеевой, праправнучки моей крепостной кормилицы, хранится городской арсенал. Удивлены, что в Запрудном есть свой арсенал? Куда удивительнее городки, не имеющие арсенала. При нынешней жизни — самоубийственное легкомыслие.

Вой заводской сирены оповещает о тьме, опустившейся на город. Это сигнал от наблюдателей, оставшихся снаружи. С балкона площадки второго этажа разглядываю лица, обращенные ко мне. Верные, благодарные, готовые броситься за мной в адское пекло люди. Мои дети. Те же самые, что, бросив тяготы и невзгоды, поверили, пошли за мной и построили завод, ставший им домом. Те, кто без сомнений подписали договор и вошли в темные воды пруда, принеся себя в жертву во благо следующих поколений. Те, кто разделившись, останутся охранять раненых и детей, и те, кто последует за мной в ночь на смерть, биться за свое право на жизнь со стерегущими во тьме умертвиями.

Поднимаю руку и жестом отдаю приказ поднять железные ставни, прикрывающие выход из здания. Да начнется битва.

Ahh! Here we go again

Вываливаюсь на улицу из дверей клуба. На руке повисла девица с волосами, заплетенными в дреды. Такую же прическу носила Нола, африканочка, которую я встретил в Эфиопии зимой 1849-го. Хороша была чертовка. Позже ее принесли в жертву Таурт, богине-гиппопотамихе. В Египет, где Таурт поклонялись как богине-матери и защитнице, изображали ее в виде бегемотихи с женской грудью и львиными задними лапами и отождествляли с Ипет, Нут и Хатор, культ гиппопотама пришел в сильно искаженном и смягченном виде. В Эфиопии же, где и зародилось это верование, богов чествовали по старинке, скармливая им время от времени юную девственницу. Иногда, как в случае с прекрасной Нолой, гиппопотам не брезговал и прекрасной, но не столь невинной плотью. Воспоминания о прошлой жизни накатывают внезапно, как сейчас. Погружаясь в них, я затрудняюсь с выбором, что более фантастично: Африка 19-го века или Москва 21-го.

Мокрый асфальт отражает фонари и разноцветные огни вывесок. По широким дорогам, шелестя шинами, почти беззвучно проносятся лакированные бока автомобилей, а я, барон Густав фон Бор, родившийся в 1825 году, бреду по Большой Лубянке в обнимку с девчонкой, одетой не по размеру, в оверсайз, как нынче принято говорить. А до этого мы пили текилу на рейве. Я — и на рейве. Рейв это вам, конечно, не весенний бал во дворце Разумовских, но и не что-то из ряда вон. В Африке и не на таких рейвах под тамтамы, устраиваемых аборигенами, бывать доводилось. Соберутся сразу десять племён в честь праздника, и закатывают вечеринку дня на четыре. Вот это, я вам скажу, рейв. В памяти всплывают козлобородое лицо князя Разумовского, почтенной его супруги и сухощавой дочки Аннет, которую мне прочили в жены. Я невольно усмехаюсь.

В столицу (а я был немало удивлен, узнав, что столицу вернули в Москву), меня привели дела. Оказывается, в мире интернета и мобильной связи, когда тебе могут доставить что угодно и куда захочется, совершенно невозможно разыскать обычных когтей африканского крокодила. А когти этого свирепого хищника просто необходимы мне для ритуала очищения. Собрать необходимые ингредиенты – первоочередная цель моей поездки, но не буду лукавить, ехал я с энтузиазмом, испытывая безмерное любопытство по отношению к нынешнему жизнеустройству.

Мне приходится много учиться, ученье занимает большую часть моего времени. Впрочем, освоение азов взаимоотношения с компьютером облегчило процесс обучения и сделало его едва ли обременяющим. Я с жадностью губки впитываю информацию без разбора: история, физика, биология, медицина – все в одинаковой мере привлекает меня, и я, как человек, продолжительное время голодавший, набрасываюсь сразу на все блюда, каждое из которых не в силах меня насытить. Вот где настоящая магия!

Дела в Запрудном обстоят куда хуже, чем я мог предположить. Скверна, так долго копившаяся под заводом, вот-вот наберёт необходимую мощь, прорвёт границы и выльется на поверхность, сокрушая город и обращая всё живое в подобие себя. Как же так произошло? Где я допустил ошибку? Возможно ли, что Запрудный повторит историю затерянного африканского города? Одни вопросы. И пока я пребываю в поиске ответов на них, мне необходимо совершить несколько действий, направленных на создание временной защиты от нечисти. И всё упирается в проклятые когти крокодила!

Удивительно, но в чём-то человек не меняется никогда. Владея секретами космических полётов, квантовой физики и моментальной связи с любой точкой планеты, люди всё так же прозябают в попытках обогащения за счёт обмана ближних. Мне уже трижды пытались всучить поддельные когти. В какой-то мере это даже умиляет — узнаю русскую мужицкую смекалку.

Улицы ночной Москвы приводят меня к дому, где я арендую апартаменты. По дороге покупаю пару бутылок шампанского, грешен — тело новое, а слабости старые. Близость молодого женского тела будоражит и пьянит чище игристого, и кажется невероятным, что последнюю сотню лет я был мертв. Вот же оно, сердце, стучит под тонкой тканью, горячая кровь пульсирует в членах, бьётся жилкой в виске, язык ощущает терпкий вкус вина и поцелуев, зрачки расширяются не в силах впитать сразу всю красоту окружающего мира, кожу холодит накрапывающий летний дождик. Разве так было не всегда, разве можно помыслить, что может быть иначе? Я жив, и разве я могу умереть?

Из запланированного погружения в разврат меня вырывает звонок мобильного. Звонит, конечно же, эта бессердечная сука, фанатично отдавшая собственную дочь, дитя, выношенное под сердцем, на заклание, моя прапраправнучка Любовь. Имя-то какое. Менее подходящее этой особе имя и придумать невозможно. Но родственников не выбирают, и я отвечаю на звонок.

—Хозяин, — тысячу раз просил ее обращаться ко мне "Густав", — беда. Левое крыло завода и несколько близстоящих домов провалились, ушли под землю. Они прорвались, Хозяин. Они уже здесь.

Вот черт! Попил игристого! Как же я теперь без когтей крокодила? Срочно нужен другой план. А вслух говорю другое, и голос мой звучит на удивление убедительно:

—Любонька, детка, возьми себя в руки. Нужно собрать, людей укрепить здания и держать оборону. Продержитесь до утра, днём вам ничего не угрожает. Я выезжаю.

Сам я никакой уверенности не чувствую. Где-то в глубине мелькает подленькая мыслишка: может, и чёрт с ним, с заводом? Я жив, я молод, впереди десятки лет чудесного бытия в новехоньком теле и целый неизведанный мир. Мысленно даю себе пощёчину. Зло сжимаю зубы. Я барон, а не подлец. Начинаю собирать вещи.

Финал

Стучат мялки, вращается воронка мясорубки, крутятся стальные вальцы, выпуская перемолотую породу, жёлтым и едким дымят высокие трубы, работает завод, бьётся сердце Запрудного. Каждый горожанин слышит это биение и живёт спокойно — пока работает завод, ничего плохого с ними не случится.

Лежу на кровати гостиничного номера, курю в потолок. Принятие решений — это не ко мне. Был бы решительным, пошел бы работать в полицию, охранять покой сограждан. Или летчиком бы стал. А ведь мечтал когда-то. Но я архивариус. Ар-хи-ва-ри-ус. Это такой человек, который сознательно раз и навсегда выбрал отгородиться от мира стопками пожелтевших бумажек, спрятался за конторкой, возвел вокруг себя крепостные стены из папок и картонных коробок. Старые документы хранят свидетельства о решениях, правильных или неправильных, но уже принятых, а моя работа, вовремя стряхивать с них вековую пыль. Архивариус это вам не герой приключенческого романа, это чувак, который по запросу выдаст вам справку об этом романе. Ну, вы поняли, да? Я совсем не тот человек, от которого может быть практическая польза в спасении мира. Я не тот, кто вам нужен.

Возможности у меня две. Остаться в Запрудном, ходить, как на работу, в подземелье покойного фон Бора и постигать тайные знания. Учиться, учиться и ещё раз учиться. Вариант годный, но кто знает, сколько продлится это обучение. И, потом, есть ли гарантия, что я, даже овладев всеми знаниями старика, сумею ими правильно воспользоваться и спасти Запрудный? При таком раскладе, деньги бы я на благополучный исход ставить не стал. Или иначе. Провести обряд и впустить в себя Густава фон Бора. Барон, кроме знаний, обладает необходимыми навыками, он опытен и решителен. Он, наверное, победит нечисть. Скорее всего победит. И всех в таком случае ожидает хеппи-энд, всех, кроме меня. То есть, предполагается, конечно, что после блистательной победы, барон покинет мое тело, и я заживу как прежде, только лучше, но честный до педантизма прапрапрадед, сразу предупредил, что стопроцентной гарантии нет, и вообще вся эта схема существует чисто в теории и, скорее всего, не была обкатана в полевых условиях. А, значит, возможно всякое. Не то, чтобы я особо цеплялся за жизнь, но живу я давно, привык.

Есть ещё вариант. Дождаться вечернего поезда и свалить нахрен домой, в Москву, никто силой держать не будет. Забыть про Запрудный, сменить телефон, имя. Как скоро монстры прокопаются под землёй до столицы? На мой век хватит. В конце концов всегда можно перебазироваться за океан и доживать там. Отличная альтернатива всей этой хтони, идеальная. Я бы обязательно ей воспользовался. Если б мог. К сожалению, я архивариус, а не подлец.

Стрелки часов на стене отсчитывают мое время. Хорошо бы поспать до вечера, но сон не идёт. Мне мерещится, что я слышу, как зубы мертвецов вгрызаются в прессованную глину, как шурша осыпается земля в темных норах, прорытых под пряничными домиками из красного кирпича.

Ближе к вечеру за мной заезжает Люба. Смотрю, как она ведёт машину, и думаю о том, как хорошо, что мы с ней почти не родственники, не хотелось бы встречать такую кузину на семейных застольях. Люба, словно отгадав мои мысли, бросает на меня быстрый взгляд, и в нем ясно читается: "Московская ты размазня". Да, все было бы проще, будь Люба мужиком. Уж она-то всех бы уделала. Как выяснилось, бухгалтерша является прямым потомком Павла, сына и наследника Густава, моя же семья ведет свое происхождение от дочери барона, Ирины, вышедшей замуж и покинувшей Запрудный. Эх, была бы Любка мужиком... Но мужиком нужно быть мне.

Подъезжаем к заводу. Пересекаем широкий двор, и я ловлю себя на мысли, что впервые не чувствую отвращения к этому гиганту. Ненависть заменило лёгкое сожаление. Все должно было сложиться не так. Долгий спуск в подземелье, интересно, почему они не пустят лифт до пещеры? Знакомая процедура извлечение гроба. Не дожидаясь вопроса, я сам подхожу к барону. И перестаю быть.

Продолжение возможо

Скверна

Если мир таков, как есть, и устройство его предопределено законами вселенной, то изменения нужно начинать с этих самых законов. Идея была проста: найти подходящее место и воссоздать заново волшебный город, покинутый неведомыми жителями, открывший перед бароном свои завораживающие и страшные секреты. Это не сказочка на манер Кампанелловского "Города солнца", а реальная возможность, которой грех не воспользоваться. И Густав фон Бор замахнулся на великий эксперимент целью которого было пошатнуть основы мироздания и подмять их под свое понимание блага для всех. Об одном лишь не подумал барон, что при всем своем величии, белокаменный город в самом сердце Африки все же пал.

Спустя несколько лет поисков, нужное место было найдено. На удачу, находилось оно вдали от цивилизации и железных дорог, главного оплота этой самой цивилизации. Фон Бор приступил к воплощению своего плана. История строительства завода была примерно такой, как поведала ранее Любовь Самуиловна. Кирпичик за кирпичиком росли стены, внешне ничем не напоминавшие разрушенный город в джунглях, но по внутренней своей сути, являвшиеся его точной копией. Завод рос не только вверх. Одновременно с возведением стен, бурились и расширялись подземелья, уходя на немыслимую глубину, где, как знал Густав, ветвятся ходы и пещеры, наполненные темной силой земной коры.

Плата за желаемое была велика, но может ли быть великой плата за место, где люди раз и навсегда позабудут о нужде, горе, болезнях и несправедливости? Так появился завод, вокруг которого раскинулся мирный городок, живущий своими законами, отделенный от остального мира договором, раз и навсегда скреплённым кровью. И всего-то требовалось раз в год обновлять эту подпись, принося в жертву одного чужака. Одна чужая жизнь за десять тысяч своих.

Но владея нечеловеческим знанием, Густав продолжал оставаться человеком, и как человек он не мог предугадать того, что подобные договоры в любой момент могут быть расторгнуты в одностороннем порядке без уведомления противоположной стороны. Изменения начались несколько лет назад, но горожане, слепо верящие в силу договора, не хотели замечать перемен и продолжали совершать ежегодный обряд. Ветшали дома, почва, пропитанная ядами подземных вод перестала принимать что-то, кроме яблочных саженцев, а сами яблони вырождались, обзаводясь чудовищными мутациями. Люди стали глухи и слепы ко всему вокруг, кроме идеи великого служения заводу. А потом из Запрудного ушла смерть. Нет, не старуха с косой, которую принято изображать в виде скелета, обряженного в монашескую рясу, а смерть как явление, как непреложный закон бытия, лишь благодаря которому возможно существование жизни на планете. Горожане старились и когда приходил их час, обретали все признаки, присущие биологическому умиранию, но лишь для того, чтобы очнуться в могиле перерожденными, и лысыми белесыми личинками прогрызать ходы в глиняных отвалах, копошась и питаясь нечистотами, продолжать свое противоестественное существование. Со временем переродившихся мертвецов стало столько, что вся почва под городом изрезана подземными норами подобно швейцарскому сыру. Чаша добра перестала перевешивать зло, что копится в недрах, и городу суждено пасть, и дело лишь за малым — какой конец будет у этой истории, закончится ли она здесь и сейчас, или продлится, пока не окрепнет скверна и не расползется дальше, захватывая все новые и новые земли, заражая их и уничтожая все на своем пути.

Ошеломлённый, открывшимся мне, я отдергиваю руку и перестаю слышать мысли мертвеца.