Серия «Страшилки »

26

Жираф-людоед

Жираф-людоед Конкурс крипистори, CreepyStory, Страшные истории, Городское фэнтези, Проза, Ужас, Дети, Монстр, Длиннопост

Одна семья переехала из маленького города в Москву: мама, папа и дочка Света. Пока родители вещи разбирали, Света вышла во двор осмотреться. Ходит, по сторонам смотрит, а навстречу ей старушка идет:

— Раньше не видела тут тебя, — говорит.

— Потому что раньше меня тут не было, — ответила Света — мы переехали только что.

— Тогда добро пожаловать, — сказала старушка. — У нас тут район тихий, спокойный. Ты только вон, видишь, дом высокий посреди пустыря стоит?

— Вижу, — сказала Света.

— Туда не ходи. А то что-то плохое случится.

— Ладно, — кивнула Света, — спасибо.

И пошла дальше гулять. Если бы она обернулась, то увидела бы, что старушка провожает ее долгим печальным взглядом. Но она смотрела вперед и по сторонам, а назад не смотрела.

И вот зашла она в соседний двор, весь в полупрозрачной тени от домов и тополей, видит, там мальчик ходит, будто высматривает кого.

— Ты в прятки играешь? — спросила Света, подойдя.

— Да ищу, с кем поиграть, — пояснил мальчик, — сегодня никто гулять не выходит. Куда-то подевались все. Я уже и в кустах искал, и за гаражами, а тут ты. Давай знакомится?

— Давай, — кивнула Света, — меня Света зовут. Мы только что сюда переехали, родители еще вещи разбирают.

— То-то  раньше тебя не видел. А меня — Миша.

Он протянул ей руку. Света ее пожала: рука была липкой. Немного трудно было отцепиться, а Миша стоял и ждал, улыбаясь.

— А! — вспомнила Света — я же приготовилась к переезду и сделала из бисера несколько колечек. Чтобы дарить новым друзьям. Вот, выбирай! — и она вынул из кармана пригоршню мягких колечек. Миша выбрал белое, с красными бусинками.

— Здорово! — улыбнулась Света — Знаешь, я сделала его самым первым и мне оно нравится больше всего.

— Спасибо, — тихо сказал Миша. Они немного помолчали. — Ты голишь! — Миша резко хлопнул Свету по плечу и побежал.

Они играли до вечера и договорились завтра встретиться тут же. Перед сном Света долго умывала ладони, но они все равно оставались липкими.

На новом месте, в незнакомой постели Свете спалось плохо, она все ворочалась и вспоминала слова старушки про заброшенный дом. Незаметно провалившись в сон, она ходила вокруг этого дома среди высохшей высокой травы, дул беспокойный ветер, небо затянуло тучами и откуда-то из дома ее звал мишин голос:

— Меня тут заперли, помоги!

И Света очень понимает, что там, где заперли Мишу, живет она и уже очень давно. И сейчас она зайдет и выпустит его и все будет хорошо — и просыпается.

Почему-то все лицо у нее в слезах. Она быстро вытирает их.

Но стоит ей выйти на улицу, как сон начисто вылетает у нее из головы.

Миша уже ждет ее в соседнем дворе: они снова бегают вдвоем по пустому прохладному от тени двору. Странно, думает Света, других детей нет совсем. Только женщины выгуливают собак, да старушки кормят голубей, а больше никого.

После салочек Света совсем запыхалась:

— Пойдем ко мне попить, хочешь? — спросил Миша. Он тоже тяжело дышал.

— А это где?

— Да вон рядом — Миша показал одинокий дом в просвете между домами двора.

— Но мне сказали, что туда лучше не ходить! — с опаской возразила Света.

— Да все в порядке, я же пойду с тобой, — успокоил ее Миша. Это прозвучало убедительно и Света согласилась. Они вышли со двора на пустырь: к дому вела узкая протоптанная тропинка, в по обе стороны колыхалась высокая, по  пояс, сухая трава. Ее шуршание казалось печальным, хотя светило солнце и было начало лета.

В доме был всего один подъезд: за дверью было темно и сыро: Миша уверенно шел впереди, Света, озираясь, плелась следом. Она хотела сказать, что уже не хочет пить, но вроде они уже почти пришли.

— Долго еще? — спросила она. На темной лестнице ее голос показался ей дрожащим и совсем испуганным.

— Все в порядке, — не оборачиваясь, ответил Миша. — Пришли.

И открыл железную дверь.

— Заходи, — пригласил Миша. Света прошла в просторную комнату, в глубине ее шевелилось что-то большое. Вдруг Миша сзади резко схватил ее, прижав ее руки к бокам.

— Мааам, у нас гости, — громко крикнул он.

Темное шевеление увеличилось: Света смогла различить длинную пятнистую шею, паучьи ноги, слизистую, складчатую кожу.

Кто-то громко и пронзительно закричал. Через секунду она поняла, что это ее собственный крик и начала вырываться изо всех сил. Но Миша держал крепко.

Чудовище приблизило свою маленькую узкую голову к Свете, шея была такая длинная, что тело даже не пошевелилось из своего угла.

«Это жираф! Жираф-людоед!» — поняла Света.

В этот момент жираф раскрыл свои челюсти и одним движением головы, будто отрывал ветку от дерева, вырвал из плеча светину левую руку. Брызнула кровь. Мишино спокойное лицо стало все красное. Света обмякла в его руках, ее голова упала на грудь. Жираф жевал светину руку бархатными губами.

Прошло несколько месяцев и в тот же двор, в ту же квартиру переехала из маленького города другая семья: папа, мама и их сын, Дмитрий, потому что он был очень рассудительный. Даже родители его как-то сразу начали уважать, как только он начал говорить, а когда в школу начал ходить, тут и говорить нечего. Бывает, придет он со школы, а мама его спрашивает: Дмитрий, будешь  суп есть? А Дмитрий и отвечает: а это смотря какой суп. И не поспоришь с ним.

В общем, переехали они и Дмитрий пошел во двор осмотреться и сделать выводы. Видит, старушка на лавочке сидит, скучает. «Старушка во дворе — самый осведомленный человек» — подумал Дмитрий и подошел знакомиться.

— Добрый день, старушка, меня зовут Дмитрий, я уже хожу в школу. Мы с семьей только что сюда переехали и я решил разузнать от вас местные особенности проживания. Вы выглядите осведомленным человеком с достатком свободного времени.

— Здравствуй и ты, мальчик. Верно ты решил: да, я про все тут знаю и скажу тебе: ох не к добру вы сюда переехали. Знаете, почему квартира ваша такая дешевая оказалась?

Дмитрий помотал головой. Выяснить это ему не удалось.

— Так я тебе скажу: девочку там убили. Страшно убили, на куски разорвали. Только туфельки хоронили. Родители ее жить тут после такого не смогли, развелись и уехали в разные стороны: он на запад, она — на восток.

Так что берегись, мальчик.

Дмитрий серьезно кивнул.

— Где нашли туфельки? — подумав, спросил он.

— В заброшенном доме посреди пустыря. Вон, видно его отсюда.

Дмитрий кивнул.

— Спасибо, бабушка. Заходите в гости. А я пойду искать напарника по детским играм.

— Иди-иди, милый. — сказала старушка и улыбнулась. А за приглашение спасибо, зайду. Если... — она не договорила.

— Если что?  — уточнил Дмитрий.

— Если… ноги не разболятся. Бабушка старенькая уже.

— Понял, — сказала Дмитрий и пошел в соседний двор.

Там он встретил мальчика. Тот как раз искал, с кем бы поиграть. «Мы играли с одной девочкой, но она больше не приходит. Волнуюсь, как бы не случилось с ней чего» — сказал он. Это был, разумеется, Миша.

— Дмитрий, — емко представился Дмитрий. — Что ж, сыграем.

Он сразу отметил: что-то с этим Мишей не так. Вроде смеется, бегает, даже показал, где на стене гаража неприличные рисунки — но Дмитрия не покидало ощущение, что все это Миша делал уже много-много раз, и сейчас играет заученную роль.

Поэтому ближе к вечеру он сказал, что ему пора домой. Миша кивнул. «До завтра?»

— До завтра. — сказал Дмитрий, но, сверну из двора за угол дома, он вовсе не пошел домой, а стал следить: куда пойдет Миша. А тот постоял еще немного, колупая веточкой в песочнице, потом вздохнул и пошел через просвет между домами на пустырь. Дмитрий — за ним, благо, трава высокая: он пригнулся в нее и тихонько шел следом прямо до заброшенного дома.

Миша зашел внутрь: Дмитрий немного постоял возле дома, ему было непонятно, что делать дальше. Но вот в одном из окон первого этажа зажегся свет. Дмитрий подошел туда и заглянул:

Миша стоял, опустив голову, а над ним возвышался слизистый жираф-людоед.

— Почему ты сегодня никого не привел? — грозно спросил он.  —  Я слышала, сегодня въехала новая семья.

— Да, я познакомился с мальчиком. Но он умный. Может догадаться. 

— Скажи ему завтра: бабушка приболела, а ты забыл лекарства ей купить. Скажешь, да мы сейчас быстро их отнесем да и дальше играть.

— Сработает ли?

— Лучше пусть сработает. Придешь опять один — съем тебя. Я уже очень голодна.

Дмитрий отпрянул от окна. Он слышал достаточно.

…Миша теснее прижался к склизском пятнистому боку жирафа-людоеда и вздохнул.

— Что-то случилось?

— Да ничего. Все хорошо. Завтра я приведу мальчика.

— Он мне не понравился. Весь такой взрослый-взрослый, посмотрите на него. Фу ты, ну ты.

— Вот именно.

— Легко быть самостоятельным, когда ты потом возвращаешься домой к маме и папе. И вы смотрите телевизор. И папа перед сном читает тебе книгу.

Миша кивает и гладит пятнистый бок. Бархатные губы накрывают его лицо. Миша глубоко вздыхает.

— А что это у тебя на руке?

— А, это? Это колечко подарила мне та девочка.

— Ты скучаешь по ней, да?

— Не знаю, — Миша отстранился и повернулся к окошку под потолком, из которого на пустую комнату лился серебряный ядовитый свет луны. — Я думаю о ней.

— Сними.

Миша медлит.

— Сними. Нам никто не нужен. Они все предатели, так устроен мир. Они сдадут тебя обратно, туда, где было так страшно и темно. Они против нас. Это не подарок, это метка: она сказала главному врачу, что тебя можно узнать по этому колечку и в милицию сообщила эту примету. Сними.

А я был там, где страшно и темно? Я ничего не помню.

Я спасла тебя оттуда. Но эти люди ищут тебя.

Я хочу спать.

Но Миша не спит. Он прислушивается к дыханию жирафа-людоеда: постепенно оно становится медленным и глубоким. Миша тихонько отстраняется, оглядываясь, выходит. Залитый лунным светом, он лежит, примяв высокую сухую траву и пытается вспомнить.

Ночью Дмитрий смотрел, как по потолку едут полосы света от автомобильных фар и о чем-то думал, иногда кивая своим мыслям, иногда нахмурившись, мотал им головой, наконец, выдохнул глубоко, закрыл глаза и повернулся лицом к стенке.

Во дворе Миша уже ждал его. Они стали играть в салочки и Дмитрий не мог отделаться от ощущения, что игра воплощает буквально происходящее между ними. И вот они запыхались бегать, как угорелые, и Миша говорит:

— Ой, забыл! — и Дмитрий отмечает, как это неестественно звучит — бабушке надо таблетки отнести. Давай щас быстренько до меня сбегаем, а? А потом обратно? Давай! — прямо уже подталкивает он — кто последний, тот черепаха!

— Я все знаю, — медленно и спокойно говорит Дмитрий.

— А? — недоуменно оборачивается Миша, — ты про че?

— Про жирафа-людоеда. Я вчера шел за тобой и видел все через окно.

Миша разом поник.

— Но я — продолжил Дмитрий — кое-что придумал. Мы избавимся от него.

— От нее... — поправил Миша и вздохнул. Потом до него, видимо, дошел смысл сказанного: — в смысле, избавимся?

— Да. Ты ведь понимаешь, что детей в округе больше не осталось. Она съест тебя.

— Нет, ты чего, я нужен ей! – горячо возразил Миша.

Дмитрий молча ждал.

— Ты прекрасно понимаешь, что так и будет, если ты сегодня вернешься один. А ты вернешься один.

Миша молчал.

— Что ты собираешься делать, — наконец, тихо произнес он.

— Что МЫ собираемся делать, — поправил его Дмитрий.

Миша кивнул и поднял взгляд: лицо его было бледным, губы подрагивали, будто он хотел что-то сказать, но не мог. Он протянул Дмитрию руку. Тот без раздумий пожал ее. Она была немного влажной и совсем не липкой.

— Итак, план такой... — начал рассказывать Дмитрий.

— Все понял? — строго спросил Дмитрий.

Миша кивнул.

— А что, если...

— Никаких если быть не должно. Идем.

Они прошли в гаражи мимо непристойных рисунков, не замечая их. Дмитрий достал ключи и открыл замок на жестяной двери. Та распахнулась, запахло бензином и железом. Дмитрий достал из-под тряпок пустую канистру и шланг. Откинул крышечку бензобака, протянул в темное отверстие шланг, изогнул его и подставил горлышко канистры под пахучую прозрачно-золотистую струю бензина. Подождал, пока наполнится, осторожно опустил на землю. Завинтил канистру крышкой. Вынул шланг и протер его тряпкой. Убрал на место. Захлопнул крышечку бензобака.

— Выходим, — сказал он. Миша вышел из гаража и Дмитрий закрыл дверь.

Молча они прошли через солнечный, совершенно безлюдный двор, ступили на тропинку среди травы. Подошли ко входу в дом.

— Иди. — Дмитрий подтолкнул Мишу в худую спину в красной майке. — Удачи.

— К черту, — тихо отозвался Миша и вошел в темноту.

Дмитрий помедлил чуть и, стряхнув оцепенение, открыл канистру и начал поливать дом по периметру, следя за тем, чтобы горючее не попало ему на обувь и одежду.

— Я слышу тебя, — сказал жираф-людоед. — Ты один.

— Нет, — тихо, но отчетливо сказал Миша, встав в открытой двери, — Не один. — И резко захлопнул дверь, подперев ее снаружи скелетом железной кровати, на которую начал спешно накладывать все, что он успел по пути припомнить тяжелого: сломанный телевизор, ящик со своими игрушками, тяжелые полки перекошенного шкафа. «Только бы хватило» — отчаянно думает он. Снаружи слышится треск горящей травы — это Дмитрий уже поджег бензин. Пламя заплясало в окнах, в комнате забегали тени. Дверь сотряс удар изнутри.

— ТЫ ПРЕДАЛ МЕНЯ! КРОМЕ МЕНЯ ТЫ НИКОМУ НЕ НУЖЕН! ОТКРОЙ СЕЙЧАС ЖЕ! НЕБЛАГОДАРНЫЙ!

Миша резко отворачивается и бросается бежать. Черный дым заползает через щели в оконных рамах.

— ТЫ ПРОСТО МОЯ ПРИМАНКА! – кричит в ярости жираф-людоед и голос его уже совсем незнакомый – Я СОЗДАЛ ТЕБЯ ТОЛЬКО, ЧТОБЫ ПРИВОДИТЬ КО МНЕ ДЕТЕЙ!

Миша стоит перед пылающим домом, свет от пожара прыгает на его лице, по которому безостановочно текут слезы.

Дмитрий молча подошел и положил руку ему на плечо.

—Да, — сказал он наконец.

— Да, — согласился Миша. — Потому что, а что а что тут еще скажешь.

Мишу потом усыновила та старушка. А Дмитрию немного прилетело за то, что он забыл канистру возле сгоревшего дома.

Показать полностью 1
28

Три поросенка. Конец сказки

...С диким ревом ошпаренный волк вылетел в трубу обратно на крышу, скатился по ней на землю, перекувырнулся четыре раза через голову, проехался на своем хвосте мимо запертой двери и бросился в лес.

А три брата, три маленьких поросенка, глядели ему вслед и радовались, что они так ловко проучили злого разбойника.

А потом они запели свою веселую песенку:

Хоть полсвета обойдешь,

Обойдешь, обойдешь,

Лучше дома не найдешь,

Не найдешь, не найдешь!

Никакой на свете зверь,

Хитрый зверь, страшный зверь,

Не откроет эту дверь,

Эту дверь, эту дверь!

Волк из леса никогда,

Никогда, никогда,

Не вернется к нам сюда,

К нам сюда, к нам сюда!

С этих пор братья стали жить вместе, под одной крышей.

— Черт бы побрал эту посуду, — ворчал себе под нос Нуф-Нуф.

— Прости, Нуф-Нуф, не расслышал тебя из-за шума воды, которой ты моешь в том числе и свою грязную посуду. Будь добр повтори, брат. — сказал Наф-Наф, отложив газету и внимательно глядя на младшего брата. Тот уставился в мойку, полную грязной посуды и промолчал.

Наф-Наф подождал немного и вернулся к чтению. За окном мела метель, но в камине уютно потрескивал огонь.

Хлопнула входная дверь, в комнате повеяло холодом: Ниф-Ниф вошел, отряхивая с куртки хлопья снега. В руках у него была охапка дров.

Ниф-Ниф с грохотом бросил их перед камином, прямо перед ногами Наф-Нафа. Тот спокойно поджал ноги и продолжил читать.

— Ты мог бы взять санки, тогда ты не устал бы нести дрова в руках, — проговорил он.

Ниф-Ниф вспыхнул:

— Знаешь, мог бы и сам...

Наф-Наф молниеносно отбросил газету и одним движением оказался лицом к лицу с Ниф-Нифом:

— Дорогой брат, — заговорил он, делая мягкий шаг навстречу, так что Ниф-Нифу невольно пришлось попятиться — я хочу обратить твое внимание на то, что я просто дал тебе совет, и притом, полезный. Было бы умнее прислушаться, для своей же пользы, разве не так? Ты взял бы санки, довез на них дрова — и сейчас не страдал бы от усталости, верно?

Ниф-Ниф поднимает на старшего брата взгляд, исполненный затаенной ненависти.

— ВЕРНО Я ГОВОРЮ, ДОРОГОЙ БРАТ? — повторяет спокойно и медленно Наф-Наф. И делает еще один шажок навстречу.

— Да, — склоняет голову Ниф-Ниф. — Ты прав, конечно, ты прав, брат. Как всегда.

— Ну вот и славно, — Наф-Наф обнимает Ниф-Нифа, — ну и холодный ты! Немедленно раздевайся и иди к камину греться. Нуф-Нуф сейчас сделает тебе чаю. Да, Нуф-Нуф? — он оборачивается в сторону кухни. Нуф-Нуф медленно вытирает руки полотенцем и ставит чайник, не глядя ни на кого.

— Через пять минут гасите свет. Завтра много дел. — Наф-Наф стоит в дверях спальни — А мне еще нужно поработать. Спокойной ночи, любимые братья.

— Спокойной ночи, — отвечают младшие братья из своих постелей. Наф-Наф закрывает дверь. Слышны удаляющиеся шаги.

— Видел, как улыбается? — спросил шепотом Ниф-Ниф, — опять сегодня напьется. Ненавижу это.

— Иногда я думаю, что лучше бы меня съел волк.

— И я.

— Как же он бесит меня.

— Просто невероятно бесит.

— Особенно тем, что постоянно тычет нам тем, что мы живем в ЕГО ДОМЕ.

— И В ЭТОМ ДОМЕ ЕСТЬ ПРАВИЛА — передразнивает Ниф-Ниф. Оба непроизвольно оглядываются на дверь. Но за ней тихо, слышна только тихая классическая музыка: это Дебюсси, любимый композитор Наф-Нафа.

— Посмотри, до чего мы дошли, он запугал нас, как зайцев, слова нельзя сказать, не подумав сперва: а не заденет ли что-то Наф-Нафа.

— Мы должны что-то сделать. Но что?

— Уйти и строить свои домики? Но ведь сейчас зима.

— И, как ты помнишь, мы не умеем строить дома, Ниф-Ниф. Вспомни свой соломенный.

— Это все Наф-Наф внушил нам, что мы ни на что не годимся без него. Всегда говорит, как надо.

— Верно-верно. А мы и сами бы разобрались с волком.

— Или не с волком... — Ниф-Ниф снова быстро смотрит на дверь. Одергивает себя и говорит чуть громче:

ИЛИ НЕ С ВОЛКОМ

— Погоди, — с дрожью в голосе говорит Нуф-Нуф, — неужели ты хочешь сказать, что...

— Да. Сколько можно пресмыкаться перед ним. А вдруг он решит — жениться? Мы будем ему мешать и он выгонит нас. Или хуже того, сделает из нас прислугу: будем стирать пеленки его детям — а стоит нам пикнуть — он скажет: вспомните, братья, что вы спаслись только благодаря моему трудолюбию. Ведь это же неблагодарность, забывать о таких вещах.  боже — воскликнул Ниф-Ниф — я уже говорю, как он.

За дверью послышались шаги. Они нетвердо приближались.

— Сегодня, когда он напьется, — скороговоркой отчаянно выпалил Ниф-Ниф, — мы свяжем его: я свяжу руки, а ты — ноги. Веревка у меня под одеялом. А потом...

— Милые братья, — в двери появляется Наф-Наф с бокалом в руке. Он чуть облокачивается на дверной косяк. — Знаете, хотя вы и бываете непослушными поросятами, но, видит Бог, я люблю вас.

А теперь я выключаю свет. — Он щелкает выключателем и комната погружается в синюю мглу. — Спокойной ночи.

Наф-Наф закрывает дверь и вздыхает: ох уж эти младшие братья. Ну ничего, еще полгода, ну год, и они научаться жить. Просто слишком рано ушли из дома, слишком мало воспитания. Ну ничего, я помогу им.

Вино и музыка смягчали его мысли: он откинулся в кресле и вытянул ноги: приятно было представить, как они, все в троем, работают в поле: у каждого свой дом — он поможет, свои семьи, их дети бегают все вместе, прыгают по лужам...

Просто нужно еще немного их воспитать, чтобы они стли самостоятельными, думает Наф-Наф. Ох, как же мне тяжело строжиться на них иногда.

Но так надо.

Наф-Наф сонно улыбается.

Встает с кресла, гасит свет и тихонько проходит в спальню, чуть покачиваясь. С любовью смотрит на спящих братьев. Ложится в постель и сразу же проваливается в сон.

— Вяжи ему руки, я же говорил - ты вяжешь руки! — слышит Наф-Наф сквозь сон, он не понимает, что происходит.

— Нет, сам вяжи руки, я уже почти закончил с ногами.

«Что вы делаете, братья», — хочет сказать Наф-Наф, но у него во рту скомканные носки. Он пробует вырваться, но ноги его привязаны к перекладине кровати, а братья держат руки и продолжают препираться:

— А что потом? Ну связали мы его и что? — трусливо спрашивает Нуф-Нуф, приматывая запястье Наф-Нафа к железному ребру кровати, больно выламывая его руку.

— Мы потребуем — Ниф-Ниф склонился над лицом старшего брата — ПОТРЕБУЕМ УВАЖЕНИЯ К СЕБЕ.

Наф-Наф уже пришел в себя и спокойно смотрит на происходящее.

— А если он сейчас согласится со всем, а однажды... — визгливо кричит Нуф-Нуф — однажды он припомнит нам это. Да, припомнит. Мы не можем рисковать!

— А ведь ты верно говоришь, брат, — медленно отвечает Ниф-Ниф, продолжая глядеть на Наф-Нафа неотрывно, — верно ведь он говорит, старший брат?

Наф-Наф мотает головой.

— Что? Неверно говорит? Я что-то плохо тебя слышу, старший брат, — издевательски передразнивает Ниф-Ниф, — а, по-моему, Нуф-Нуф дело говорит. Мы уже зашли слишком далеко. Обратного пути нет. Ты не забудешь. И будешь прав.

Так что не обессудь. Нуф-Нуф, принеси подушку.

Наф-Наф понимает и начинает отчаянно рваться. Но братья крепко привязали его. Он сам учил их вязать узлы.

Он каким-то замедлившимся взглядом наблюдает, как Нуф-Нуф выбирает подушку, зачем-то взвешивает в руках, наконец, берет одну и подходит к Ниф-Нифу.

— Ты это придумал, ты и души, — и руки, которыми он протягивает подушку, дрожат сильно-сильно. — Я не буду, я не могу.

— Нет уж, дорогой, уже поздно делать невинное лицо. Мы вместе дошли до этого. Вспомни, как он унижал нас. Мы должны вернуть себе свои жизни, — говорит Ниф-Ниф, не принимая протянутую подушку. Нуф-Нуф устает держать ее на вытянутых руках и снова прижимает к себе.

Воцарилось молчание. Слышно было только вой вьюги на улице, похожий на волчий вой.

— Давай вместе, — наконец говорит Ниф-Ниф. — Это будет по-честному. И берет подушку со своей стороны. — Давай, это быстро.

Итак, на счет три накрываем ему голову и держим, пока не перестанет шевелиться. — странным, надтреснутым голосом говорит Ниф-Ниф. — Итак,

раз

два

три

Прости нас, брат, — тихо говорит Ниф-Ниф, всем весом упираясь в подушку, на которую с другой стороны падают крупные и горячие слезы Нуф-Нуфа.

Когда тело Наф-Нафа покидают последние судороги, братья не смеют убрать подушку и увидеть его лицо.

— Теперь нужно его развязать и унести подальше. — сказал Ниф-Ниф. — у нас как раз есть санки. Мы погрузим на них тело, увезем его далеко в лес. И совсем не устанем.

Разве это не разумное решение, младший брат?

Нуф-Нуф со смятым от слез лицом, молча кивает.

Показать полностью
7

Гроб на колесиках

Гроб на колесиках Страшные истории, Конкурс крипистори, CreepyStory, Городское фэнтези, Проза, Страшилка, Сталинград, Гроб, Тайны, Длиннопост

Утром родители собирались на работу, котлован копать для огромного небоскреба будущего, в котором вся страна сможет жить, а дочку дома оставили: в садике взрыв бытового газа случился. Дома оставили, а сами наказывают: дверь никому не открывай, кто стишок про что хорошо и плохо без запинки не расскажет, газ не включай, а то будет, как с садиком, свет не зажигай, радио не включай. Девочка кивает. Папа ее по волосам потрепал, мама косичку русую ей за ухо заправила — и дверь хлопнула, ключ провернулся в замке и стало тихо.

Девочка осталась одна дома: походила туда-сюда по комнате, выглянула в окно: под окном стояла черная машина с открытой задней дверцей, возле нее задумчиво курил усатый водитель в черной кожаной куртке. Над ним, на голой черной ветке сидел жирный ворон и смотрел на девочку.

Кар! — ответила она, показала ему язык и спрыгнула с подоконника.
Пройдя на носочках к книжному шкафу, она вытянула книгу наугад и начала читать:

«Сафронов слушал и торжествовал, жалея лишь, что он не может говорить обратно в трубу, дабы там слышно было об его чувстве активности, готовности на стрижку лошадей и о счастье. Жачеву же и наравне с ним Вощеву становилось беспричинно стыдно от долгих речей по радио; им ничего не казалось против говорящего и наставляющего, а только все более ощущался личный позор. Иногда Жачев не мог стерпеть своего угнетенного отчаяния души, и он кричал среди шума сознания, льющегося из рупора:
— Остановите этот звук! Дайте мне ответить на него!..»

Девочке стало скучно читать дальше и она решила послушать радио: там передавали сказки и новости и можно было, закрыв глаза, представлять поля с пшеницей под синим сводом небес, улыбающихся мужчин и женщин, красный хлебоуборочный комбайн, собирающий своими жалами колосья, а под ним, под корнями пшеницы — подземный мир тесных извилистых коридоров и огромных пещер с колоннами из разноцветных кристаллов… И ее под руку ведет в глубину большой деловой жук, держа ее за руку свой твердой лапкой….

В общем, забыла девочка родительский наказ и включила радио: сперва было слышно только помехи, будто ветер рассеял все звуки до их маленьких кусочков и перепутал как попало. Девочка вспомнила, что папа крутил большую цилиндрическую ручку и из шума проступали голоса. Она тоже покрутила — вдруг, шум разом весь пропал и наступила тишина, такая торжественная и серьезная, как когда много-много людей молчат вместе, будто на демонстрации летом, когда объявляют минуту молчания. Хотя девочка и так молчала, а из-за этой торжественности даже стала стараться совсем замереть и даже дышать как можно тише.
И из этой тишины, как из темноты на свет, вышел голос: он был негромкий и сухой, с тем акцентом, от которого у девочки сразу ёкнуло сердце:
—Дэвочка-дэвочка, — сказал голос, — выключи радио.
Это был голос Сталина. Девочка, конечно, сразу же его узнала дышать уже перестала совершенно.
— Не могу, — наконец, сказала она. — мама с папой говорят, что старших перебивать нельзя.
— Девочка-дэвочка, — снова сказал голос, — гроб на колесиках уже нашел твой город, скорее, выключи радио.
Девочка снова помотала головой.
— Да как же я посмею выключить радио, по которому со мной разговаривает сам Сталин! Ни за что!
— Девочка-дэвочка, — снова сказал голос, — гроб на колесиках уже нашел твою улицу, скорее, выключи радио. Я приказываю тебе, как верховный главнокомандующий СССР.
Девочка помолчала.
— Но я же не военный, — наконец ответила она.
На улице громко хлопнула автомобильная дверь и следом завели ревущий мотор.
— Девочка. Девочка, милая, — снова сказал голос, — гроб на колесиках уже нашел твой дом, скорее, выключи радио. Это я, твой Сталин, прошу тебя, ты же комсомолка?
Девочка кивнула. Поняла, что Сталин из радио не видит ее кивок, она сказала:
— Да. — И показала пионерское приветствие.
— Молодец, — голос потеплел. — У меня же тоже есть дочка, вот прямо как ты. Будь умницей, выключи радио. Быстро! — вдруг закричал он — гроб на колесиках поднимается по лестнице!
— Но я ему просто не буду открывать, товарищ Сталин, мне мама с папой запретили открывать незнакомым.
— Поздно, — с тоской и усталостью сказал голос.
На дверь обрушился сильный удар. А потом еще и еще один. По радио заиграл гимн. Девочка стояла и смотрела то на радио, то на дверь.
На улице слышно, как по снегу отъезжает автомобиль.

Показать полностью 1
29

ЛЕДЯНЫЕ ЗУБЫ

Родители девочки, ее звали Мона, переехали и она пошла новый садик. И там была одна странная воспитательница: она никогда не смеялась, даже не улыбалась никогда и на обед не садилась с остальными воспитательницами за стол рядом с детьми, а уходила есть одна в кабинет. Наверное, она очень застенчивая, решила Мона и на следующий день подошла к ней и сказала: не волнуйтесь, все хорошо. Никто вас не обидит.

Неулыбчивая воспитательница очень удивилась ее словам и даже недоверчиво отпрянула. Мона улыбнулась ей и показала большой палец кверху.

После этого воспитательница продолжила уходить обедать в кабинет. Однажды, когда Мона проходила мимо, дверь кабинета была приоткрыта. С волнением Мона заглянула внутрь: воспитательница пила из кружки с надписью «лучшей маме на свете» и ничего необычного в этом не было. Однако вдруг воспитательница, будто что-то почуяв, резко обернулась к двери и крикнула:

— Убирайся! — и эти слова как ударили Мону. Не помня себя от страха она бежала по коридору среди рисунков и перед ее глазами стояла картина: открытый рот воспитательницы сверкал, как лед.

На следующий день в садик не пришел мальчик Денис. Мона с ним особенно не дружила: он дразнился и даже дин раз пытался подраться. Но воспитательницы шептались, что его нашли на улице мертвым, всего синего.

Мона после сончаса вышла в коридор и смотрела на последний рисунок Дениса: мама, папа, ребенок, видимо, он. И у всех широко, кружочками, распахнуты рты.

Еще через неделю не пришла девочка Алина. Ее Мона знала уже хорошо, они дружили и даже обменялись колечками как-то раз.

Ее тоже нашли на улице замершую, как камень.

Шептались, что это бродячие собаки, потому что курточка на Алине была разорвана будто зубами и на теле были странные укусы.

«Укусы? Да ведь это.... Ледяные зубы воспитательницы!» — догадалась Мона. А та как раз в это время разносила тарелки с кашей и котлетами. Как всегда, молчаливая и очень серьезная. Моне показалось, она внимательно осматривает детей. Ищет, кого она съест следующим, догадалась она. И воспитательница осмотрела на нее в этот момент и Мона ясно поняла: она догадалась, что я все знаю.

Надо было спешить. Отказавшись обедать, Мона вышла из группы, а в коридоре сразу же побежала в кабинет директора. Это была добрая, тучная женщина с огромной кудрявой прической и тремя подбородками, наплывавшими на крупное золотое колье.

— Чего тебе, Мона, — спросила та, снимая очки, в которых она разбирала за столом документы, — у вас же обед сейчас.

— Там... Воспитательница, которая.... Которая не улыбается никогда...

— Кристина Алексеевна? Что с ней?

— Да, то есть, у нее... У нее — ледяные зубы! Это она ела Дениса и Алину!

—Вот как... — директорша отъехала от стола в кресле в сторону Моны. — Ты уверена?

— Да, да! Я сама видела ее ледяные зубы!

Директорша медленно и неловко вынула из кресла свое грузное тяжелое тело, подошла к Моне и наклонилась, внимательно глядя ей в глаза с каким-то пониманием — и сожалением. Мона отдышалась и ждала, что сейчас-то все решится и кошмар закончится.

— Говоришь, ледяные зубы — Мона закивала. — Такие?

Показать полностью
0

Кошачий глаз


Жила-была девочка, её звали Аня: она жила с мамой, папой, бабушкой и котиком. И вот однажды папа утром пошел в ванную и вернулся оттуда весь красный, как рак. Из крана бежала красная вода и папа весь окрасился. На следующий день пошла в ванную мама — и тоже вышла вся красная. Бабушка как это увидела, так сразу охнула: ну прямо как когда война была. Родители сразу на неё зашикали. Аня открыла тем временем кран и подставила ладошку. Та стала красная, а вода в ней была, как морс.

На вкус, как ранка, сказала Аня.

И вот на следующий день по телевизору объявили, что все, кто красные, полностью или частично, должны быть наказаны, потому что это серьезное нарушение. Анины родители очень перепугались, разволновались, стали как-то прятать свою красноту: вообще-то сказать, очень многие люди тоже мылись в эти дни и вода у всех по трубам текла одинаковая — так что на улице стали все ходить в масках и больших темных очках или сильно покрытые кремом с эффектом загара: а между прочим, на дворе зима стояла.

Ане в садик родители дали белые перчаточки и сказали никогда не снимать, чтобы не было видно красную ладошку.

Одна бабушка оставалась спокойной: и раньше были красными, и ничего — непонятно сказала она.

И котик тоже умывался языком и оставался беленьким.

Так прошло какое-то время. Однажды Аня вернулась из садика и сидела с бабушкой, а та уснула перед телевизором. Аня села посидеть рядом, к ней боком подошел котик и говорит: посмотри в телевизор через мой глаз. Через какой глаз? — удивилась Аня. Через любой, пояснил котик.

Аня приблизила свой глаз к кошачьему, похожему на луну в желейном шарике: там какой-то важный человек громко, будто кого-то перекрикивал, рассказывал, что в наших интересах и так далее, но Аня не слушала: потому что в кошачьем глазу было видно, как  телевизоре неистово бьется блестящий белый червь.

— Видела, да? — Аня аж подпрыгнула от неожиданности: она не заметила, как бабушка проснулась и смотрит на нее из кресла. Машинально Аня посмотрела через кошачий глаз на бабушку.

Вместо бабушки в кресле сидела ужасная кукла из палок, обмотанных грязными тряпками. А во рту у куклы были набиты старые газеты.

— Да, внучка, — сказала кукла. — Пора взрослеть. Ничего не поделаешь.

Аня совершенно растеряно смотрела на ужасную, нелепую куклу.

— Но ты вспоминай меня той — сказала кукла. — Как раньше.

— Хорошо, — сказала Аня, невольно отворачиваясь. Кукла вздохнула.

— Ничего. Однажды поймешь, — сказала она. — Ты вот что, сейчас родители с работы вернутся, ты хоть на них не смотри. Не спеши. А ты, котик, чтоб тебя черти взяли, шел бы спать.

Весь вечер Аня старалась не смотреть на родителей через глаз кота, который, как назло, все время терся у ее ног. Ночью, давясь слезам, чтобы никого не разбудить, она задушила его своей подушкой.

А утром пошла в садик совсем невыспавшаяся.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!