panacotaforcota1

— Миш, вылазь! Есть пойдем, — я брата за прятки никогда не ругал. Наоборот, даже поощрял. Пыль за диваном и шкафом он протирал на отлично. А под кроватью и вовсе можно было не убираться.

— Миш? — я как раз туда заглянул. Пол блестел, почти сверкал. Только вот Мишки там не было.

Странное чувство — тревога. Она как эхо, как надвигающийся поезд, про который ты знаешь — он прибудет по расписанию. Остается только подождать.

— Миш, ну вылазь, блин! — я приправил голос щепоткой гнева. Верный способ отпугнуть тревогу — начать злиться.

Между холодильником и стеной расстояние было не больше двадцати сантиметров, но туда я тоже заглянул. Мишке хоть и исполнилось недавно семь, на вид больше пяти никто не давал. Маленький он был, крохотный. Ручки тоненькие, ножки худенькие. В этом мы отличались. И сейчас, и в детстве я выделялся упитанностью. Раскрашены мы тоже были по-разному. Мишка, он как солнышко: светленький, бледный, голубоглазый. А я вот «весь в отца», как говорила мама. Почему в отца, непонятно. Мама ведь тоже была кареглазая, смуглая.

«И что же это папка от нас ушел?» — думал я иногда с сарказмом.

Нет, за холодильником никто не прятался. На полках тоже. За диваном — пусто.

«Прибытие поезда ожидается через десять минут», — я не планировал впадать в панику так быстро. Какая ерунда! Подумаешь, задержался у Митьки на полчаса.

Котлетки на кухне совсем развонялись. Выключив под ними огонь, я схватил со стола сотовый.

«Сразу надо было ему звонить», — поругал я себя. Но так уж работает наш мозг.

Гудки раздавались с равными интервалами, но иногда мне казалось, что с последнего прошло слишком много времени, а следующего еще не было.

— Алло? — говорил я неуверенно, а в ответ все тот же гудок.

Набрал еще раз. Ноги от волнения понесли меня из кухни в гостиную. Ну или в зал, как называла ее мама.

«Поезд прибыл», — а вот и паника!

Левое ухо, то, что было свободно от моего гудящего мобильника, услышало другой. Мишкин. Из его комнаты.

Если бы я сначала позвонил, то, может, и не испугался бы в ту секунду так сильно. Подумал бы, что: «Ага, Мишка, прячешься!». Но эту стадию я уже прошел. Мишки не было дома. Не было его ботинок, его синей курточки. А сотовый был!

В комнату к брату я ворвался как ураган. Звук доносился из шкафа. Туда пятью минутами ранее я уже заглядывал и теперь не понимал, каким образом мне удалось не заметить Мишкин рюкзак. Может, из-за цвета? Этот портфель из темно-коричневой кожи мы с мамой купили ему на первое сентября в этом году.

— Как у шпионов! — восхищался Мишка.

До этого был сезон супергероев, а еще раньше — период динозавров. Но на шпионах Мишка застрял совсем надолго.

«Хочу как у Штирлица, хочу как у Штирлица!» — клянчил он.

Ну Штирлиц, так Штирлиц. Купили, подарили. И если бы только этим и закончилось! Дальше пошли шифры.

— Яка текабяка прикавекатствукаюка! — выводил Мишка сквозь смех.

— Чего? — я играл тупицу.

— Тыка дукаракак! — Мишка не останавливался.

— Сам ты дурак! — пришлось его приструнить.

Он тогда расстроился, что, оказывается, его супершпионский тайный шифр давно уже всем известен. Пришлось рассказать ему про азбуку Морзе. Я тогда не думал, что Мишка втянется. Надеялся, поиграется чуток да и бросит. А он — нет.

— Точка, точка, точка, тире, тире, тире… — когда слова еще ладно. Потом в ход пошли постукивания. Руками по столу, ногами по полу.

— Ну хватит, а! — я, конечно, возмущался, хоть и редко. Один раз — тогда в лифте, когда мы поднимались вместе с соседом сверху. Миша, увидев в его лице зрителя для своего нового таланта, принялся настукивать по панели лифта.

— И Вам добрый день! — ответил ему мужчина. А как звать его, я и не знал. Мы с соседями в целом не очень общались.

Я отключил вызов.

— Миша! — крикнул я зачем-то.

Страх — он как свет. Его нельзя потрогать, и сам по себе он не существует. Страх лишь излучается, а вот от чего именно — выбирать тебе. Кто-то боится темноты. Кто-то пауков. А кто-то — обычного школьного портфеля.

— Миша! — мой голос дрожал.

Я набрал другой номер. Митькин. Вернее, его бабушки.

— Миша у Вас? — в обычной ситуации я бы сначала поздоровался, но назвать ее такой язык не поворачивался. — Как нет?

Портфель, на который я смотрел, засмеялся.

— Миша! — закричал я уже в который раз, когда положил трубку.

В ответ лишь тишина — второй источник моего страха. Я оглядел Мишкину комнату. Больше ничего не глумилось надо мной. Разве что немного помятая постель. На столе валялись листки с морзянкой, но это обычное дело. А рядом… Рядом стоял стакан. Его я тоже не заметил, пока искал брата.

Ведь я искал брата, а не этот дурацкий стакан, который, в ту самую секунду, когда я его коснулся, был все еще слегка теплый. Теплый! Из института я вернулся в 17:30. Горячий чай остывает минут за 50. Значит, с Мишей мы разминулись на жалкие десять минут!

Столько же у меня ушло, чтобы одеться и выскочить на улицу. Еще за минут пятнадцать я успел обежать весь наш дом — старую пятиэтажку, и несколько соседних. Заглянул в ближайшие магазины. Пусто. Вернее, многолюдно, но Миши среди всех этих чужих лиц видно не было.

Я бежал, а когда останавливался, слышал биение сердца. Тогда я начинал идти, но удары не становились тише. Бывало в моей жизни такое, когда случалось сильно испугаться. А потом все налаживалось, проходило, и я думал: «Ну что же ты, балда, зачем?» Хотелось вернуться и не тратить время на пустые волнения. Теперь же, вспоминая эту мудрость, я не мог заставить себя ей следовать. Не мог и все!

Во дворе, где я в тот момент находился, зажглись фонари.

«Семь вечера!» — завопил я про себя. Почти час я потратил впустую. А дальше… Дальше все как всегда. Полиция, поиски, опросы. Пока патрулировали дворы, поймали парочку закладчиков. Плохие у нас дворы, нехорошие. А как Миша пропал, мне они стали видеться еще мрачнее и зловещее. И как я брата отпускал сюда гулять?

Всю первую ночь я провел на ногах.

— Отдохни, сынок, — советовал мне майор. Как он представлял себе это, я понятия не имел. Но в квартиру я несколько раз поднимался. Взять вещи брата для поисков. И себе для обогрева. Соседи, с которыми я пересекался в подъезде, мне сочувствовали. Кто-то словом, кто-то делом.

— Держись, — подбадривал меня тот, что жил сверху. Даже обнял. Крепко.

А за что держаться-то — не сказал. За надежду? А на что? Что Мишка просто убежал и скоро вернется? Он, конечно, мальчик со странностями. Чудно́й, как говорила мама. Взять хотя бы снова морзянку. Когда Миша научился ее не только воспроизводить, но и улавливать, мы все выдохнули. Прекратились постоянные постукивания. Зато начались те самые странности.

— Собака морзит! — разбудил меня брат посреди ночи. Было это неделю назад.

— Чего? — возмутился я.

Собачий лай нас тогда и вправду доконал. Взялся из ниоткуда, без предупреждения. Спать мешал жутко! И главное — непонятно из какой квартиры. То ли снизу, то ли сверху. Думал, встречу в подъезде кого-нибудь с собакой, так и узна́ю. Но этого не случилось. Обзванивать квартиры я тоже не решился. Мы с соседями в целом не очень общались.

— Собака морзит! — повторил брат, когда я поднялся.

— Миш, она лает просто. Иди спать. — ответил я.

Да, чудно́й он, Мишка. Придумал же такое! Но чтобы сбежать? Нет, это не про него.

В шесть утра, когда я наконец вернулся домой, было еще темно. На улице и в квартире. Только в комнате у Мишки горел свет. Ночник в виде беленькой у́точки, торчащей из розетки. Миша, он ведь темноты боялся очень. Мы с ним даже комнатами поменялись, чтобы только ему к ванной поближе быть. Бывало, засижусь до ночи, а из коридора топот — Мишка в туалет скачет, обгоняя страхи. Куда он такой сбежал бы, а?

Плакать мне в жизни приходилось редко. В детстве немного, в школе, когда случалось подраться. Над фильмами иногда. Но зайдя в то утро в комнату к брату, я разрыдался. Увидел ее пустую, и как полилось. Мысли, идеи и догадки, где же он может быть, что же с ним случилось, атаковали меня. Я же не первый год живу, многое знаю. Про мир, про гадость. И все это начало мне видеться вокруг Мишки. Будто поглотило его в моих фантазиях. Страшно.

А ведь я тогда еще ничего матери не сказал. Думал, может, все же убежал. Может, найдется. Не нашелся.

— Пропал? — было ее первое слово после моего признания.

— Да.

— Выезжаю, — второе, и мама бросила трубку.

Поезд, груженный тревогой, стоял на путях в моем сердце и не думал двигаться дальше. А тот, что вез маму, мчался где-то в тысячи километрах от нашего города.

На вторую ночь я все же поспал. И не только из-за неимоверной усталости. Собака перестала лаять. Спасибо ей за это. Снился мне, конечно же, Мишка. Во сне я тоже искал его, только там он, в конце концов, нашелся. В шкафу на верхней полке. Проснувшись, я первым делом заглянул туда, хоть и знал — бесполезно все это. Так и оказалось. Жестокая реальность!

И вот от бесценных 48 часов оставалась лишь минута. Если за следующие 60 секунд дверь не откроется, и за ней не окажется Мишки, то по статистике вероятность его нахождения упадет до звонкого нуля. 58… 59… 60. Все.

Я грохнулся на колени. Думал, только в фильмах так бывает — драматично. Но нет. Я заплакал. Тревогу уже всю разгрузили, и на ее место приехал поезд с безысходностью. Мне всегда казалось, что безысходность — зверь довольно безобидный. Я не знал, что у нее такие клыки.

Оттащив себя в комнату к Мишке, я сел за стол. Руки, меня не спрашивая, начали шарить по поверхности, ползать. Что они хотели отыскать, я не знаю. Но так уж работает наш мозг. Пытается занять себя, отвлечь от важного. Глаза тоже не отставали.

«СПАСИ», — зацепились они.

А сверху — точки и тире. Я взял в руки этот клочок бумаги, успокоил их наконец. Но прочитав следующую строчку, я вновь задрожал.

«МЕНЯ. СПАСИ МЕНЯ», — было написано дальше.

Я вскочил на ноги. Снова тревога. На этом текст заканчивался, оставались лишь тире да точки.

— Что за черт? — спросил я у листка. Он мне, естественно, не ответил.

Зато алфавит висел рядом, прямо перед столом.

— Тире, тире, тире — это О, — я вертел головой. То вверх, то вниз. Записывал буквы.

— Тире, точка — Н. Тире, тире — М. Точка — Е.

Чем дальше я продвигался, тем страшнее мне становилось.

— Тире, точка — Н. Точка, тире, точка, тире — Я. ОН МЕНЯ…

«Какая глупость! Это просто детские игры», — мысль крутилась в голове, но остановить меня она была уже не в силах.

— ОН МЕНЯ УБЬЕТ, — прочитал я. Букву Т я тоже расшифровал, хоть, итак, было понятно, что это за слово. Наверное, как и с шестьюдесятью секундами, я все еще пытался надеяться.

Я не верю в призраков. Я не верю в духов. И во все паранормальное, хоть и люблю книги и фильмы про всякое мистическое. Но тогда, впиваясь глазами в жуткие строки, на секунду я не сомневался — я верю. Да еще как!

— Миша! — закричал я снова. Начал оглядываться.

Наверное, поэтому никогда не иссякнет поток поклонников потустороннего. Армии ясновидящих и их обожателей. В моменты уязвимости мы все подвластны их влиянию. Разум и здравый смысл не может удержать нас от падения. Падения, вызванного горем. А горе — оно никогда не закончится.

Вот и я купился. Жуть проникала до самых костей. Как холод, как мороз. Я застучал зубами.

— Где ты? — мы снова играли в прятки. Только теперь — если Мишку не найти, он не вылезет из-под тумбочки с радостным воплем победителя. Не выпрыгнет из за шторы. Не вернется обратно. Никогда.

Я медленно вздохнул и чуть быстрее выдохнул. Это еще не конец.

«ПОМОГИ МНЕ», — еще одна строчка.

В этом году декабрь не был суров, как мог бы. Топили тоже неплохо. Но пот, льющийся со лба, принадлежал лишь страху.

— Тире, тире — М. Точка, точка — И. Тире, тире, тире, тире — Ш.

Я боялся идти дальше. Не хотел поднимать головы. Но буква А уже встречалась раньше.

ПОМОГИ МНЕ МИША

Нет, это письмо предназначалось не мне. Его написал брат, и он же являлся получателем.

ОН БЬЕТ МЕНЯ И НЕ КОРМИТ УЖЕ НЕДЕЛЮ

МИША

ТЫ СПАСЕШЬ МЕНЯ?

Я чувствовал, что карандаш начинает исчезать в моих руках. Конечно, он был на месте. Просто мои пальцы совсем онемели.

ОН ОТРЕЗАЛ МОЙ ХВОСТ

ОН БЬЕТ МЕНЯ

КОГДА ТЫ СПАСЕШЬ МЕНЯ

МИША

ПРИХОДИ СЕЙЧАС

ПОКА НИКОГО НЕТ

Я ЗДЕСЬ…

Поверх слов я видел лицо моего брата. Моего маленького братика, который обожал котят, щенят и всех четвероногих. Который был как солнышко. Светлым и добрым.

НАВЕРХУ

Вот почему я не встретил его на улице. Вот почему мы не пересеклись во дворе. Миша даже не выходи́л из подъезда!

— Собака морзит… Собака морзит… — повторял я себе. Тому себе из прошлого, который как последний дурак проморгал все на свете. — Идиот!

В одних тапочках я выбежал на лестничную площадку. Десять ступенек — раз, десять ступенек — два. И вот я уже стою у двери. Преисполненный животным безумием я зачем-то звоню в звонок. Позволяю себе постучать кулаками, когда через секунд тридцать никто не открывает. Пинаю дверь ногами. Наконец, она сдается.

— Что? — выглядывает голова соседа. Того самого, который обнимал меня. Крепко. Того самого, который…

«Понял морзянку в лифте…» — вспоминаю я про себя, и от сомнений не остается и следа.

— Где Миша? — я дергаю дверь на себя, не позволяю ее захлопнуть. Сосед этот — всего лишь старик. Мерзкий, дряхлый и… В одном лишь халате.

— Проваливай! — кричит он мне. Тянет ручку двери. Огромное пузо обнажается, когда он начинает переступать из стороны в сторону. В бороде я вижу кусочки яичницы.

— Где Миша?! — мне страшно. Мне страшно, что я потерял так много времени. Что ничего уже не исправить.

Бью его по роже. Глупая мысль, но мне совсем не хочется касаться этого урода. Я замахиваюсь ногой и попадаю ему прямо в живот. Кажется, что моя стопа погрязнет в нем и застрянет. Но вместо этого мерзавец падает на пол. Я бью его дальше. Он стонет и кричит. Мне все равно.

«Только бы не было поздно…» — все мои мысли.

Я прохожу в квартиру. Она воняет. А может, мне все это просто кажется. И следы крови на полу. Может, это просто мое воображение.

— Пожалуйста… — я говорю уже вслух.

Может, и детский ботинок, который совсем как у брата, мне тоже мерещится. И курточка. Синяя. Может, это просто совпадение.

— Пожалуйста!

Я не верю в бога, но в тот момент мне хочется, чтобы он существовал. Чтобы он был таким, каким его описывают — защитником и благодетелем.

Дверь в спальню чуть приоткрыта. Свет в ней выключен. Только тьма, как черная дымка, пытается вылезти наружу.

— Он ведь боится темноты! — кричу я зачем-то, даже не замечая, что заикаюсь. Я не знаю, пот льется у меня по щекам или слезы?

Я захожу. Нащупываю на стене выключатель.

— Пожалуйста… — успевают прошептать мои губы, прежде чем закричать.

— Думаю, Бен будет очень рад, — послышалось сквозь ускользающий сон.

Бен резко поднялся. Откинул одеяло, опустил босые ноги на пол. Тот был холодным.

— С кем ты разговаривал? — спросил Бен отца.

Он не стал выходить из комнаты, лишь просунул голову в дверной проем. Здесь свет казался ярким, как солнце, и Бену пришлось прищуриться.

— Привет, сынок, — отец уже повесил трубку и теперь улыбался. — С миссис Нолан.

— О чем?

Бен задрожал. Было так холодно, а теперь стало страшно. Что если, думал он, Алиса рассказала маме? Про ссору, про слезы, и теперь миссис Нолан передала каждое слово отцу?

— Мне нужно уехать сегодня, Бенни. Ты переночуешь у них. Миссис Нолан заберет тебя после школы, так что собери вещи, какие нужно. Возьмешь с собой.

— Правда? — с улыбкой переспросил Бен.

Иногда полезно предполагать самое худшее. Иногда оно не случается, и тогда другой исход становится подарком. Или дважды подарком, как воспринял отцовские слова Бен.

— Да, — сухие губы выпрямились в полосочку. — Ты рад?

— Конечно! — Бен совсем позабылся. — Так здорово!

— И чему же ты рад, Бенни? — строгий голос вернул его в реальность.

— Просто… — сказал Бен тихо.

Он встретился с отцом взглядом и уже не смог отвести глаза в сторону.

— Видишь, Бенни. Мне приходится оставлять тебя с незнакомыми людьми. Ведь больше у нас с тобой никого нет. Только ты и я. Мама про нас забыла. У нее теперь есть Лора. Понимаешь?

— Да.

— И миссис Нолан я тоже еле уговорил. Она разрешила, но только на одну ночь. Понимаешь?

— Да.

Однажды Бен был на ярмарке. И там ему посчастливилось покататься на карусели. Самой обычной, для малышей. Шесть колокольчиков, висящих по кругу, куда работники заботливо усаживали ребятишек, веля им держаться покрепче и не баловаться.

«Две минуты», — было написано на табличке. — «Две минуты незабываемого счастья».

«Вау!» — думал тогда Бен, чувствую, как карусель начинает набирать скорость, а ветер обдувать лицо.

Конечно, он знал, что через две минуты карусель замедлится, остановится, и ему придется уступить место следующему мальчику или девочке. Но печалиться об этом все равно не хотелось. Когда Бен уже сидел на скамейке, немного завидуя только что подошедшим ребятам, радость кружилась в голове и на сердце. Как карусель, только гораздо дольше.

Да, две минуты проходят, и их уже не вернешь, но они были и были чудесными. И теперь, укладывая в рюкзак пижаму, Бен улыбался. Несмотря ни на что.

— Будь осторожен, Бенни, — сказал ему отец.

В этот раз он довез сына прямо до школы.

— Я буду, — ответил Бен.

Уже подходя к крыльцу, он обернулся. Просто так, не специально. Отец смотрел ему вслед.

Алису Бен ждал недолго, но казалось целую вечность.

«Интересно, ей сказали?» — спрашивал он.

И когда девочка наконец вошла в класс, ее глаза ответили:

— Да!

К концу занятий в школе Бен уже знал, в какие игры они будут играть, какие книжки разглядывать, и сколько зайчиков лежит сейчас у Алисы на кровати. А после его уведомили и о том, что будет у них на ужин:

— Пюре с мясными шариками, — отвлеклась от дороги миссис Нолан. — Надеюсь, ты такое ешь?

— Конечно! — закивал мальчик. Предложи она ему хоть вареный башмак, хоть сушеные тапочки, Бен ответил бы точно так же.

Улыбка наползала на его лицо. И если раньше Бен с трудом сдерживал слезы, теперь столь же сложно было контролировать и ее. Так замечательно он себя чувствовал! Не только день сегодня будет хорошим. Но и ночь. Спокойная и тихая. А может, веселая и бессонная. Неважно какая. Главное, в постель к нему не приползут больше теплые змеи. Пиявки не станут его целовать. И никто его не испачкает.

Ничего из этого сегодня не случится!

— Заходи, Бен! — открыла ему дверь Алиса.

Сверкай, сверкай, малышка-звезда…

Посреди ее комнаты стояла маленькая палатка.

Фильм достаточно новый, 2022 года. От Netflix. Подождите закрывать пост) В фильме, если кому-то это очень важно, нет ни единого упоминания гомосексуальных отношений. Сообщаю как факт, хоть это и забавно. Если человек не слушает Queen, только потому что Фредди был геем, то кто здесь больше теряет? Наоборот, кстати, тоже. В общем, в фильме нет геев, но я зачем-то о них поговорила.

История: повествует нам о двух американских подростках — Кевине (на постере с палочками) и Хантере (в гриме). Друзья с детства, они, тем не менее, весьма разные.

Хантер металлюга до мозга костей. Он живет в обществе, интересы которого не приемлет и немного презирает, и все, чем Хантер бредит — это музыка. В это же время ему хочется открыть миру глаза на свою правоту. Как это сделать? Стать известным, конечно же. Как и все его кумиры. Сделать в одиночку это довольно трудно, и Хантер сколачивает группу из себя и Кевина, сунув ему в руки барабанные палочки и сказав: "Играй, давай!" Впереди маячит "Battle of the Bands", где Хантер непременно хочет победить.

Кевин, хоть и не отвергает "настоящую" жизнь, в которой купаются популярные ученики их школы, но далек от нее. Как решение, он тусуется с Хантером, иногда поддакивая ему, иногда заглядываясь на "настоящую" жизнь. Он будто между двумя мирами, один из которых ему нравится, но недоступен, а другой всегда под боком, но Кевин (в отличие от Хантера) видит недостатки этого мира.

Позже в истории появляется Эмили — девочка, которая "не-такая-как-все". Кевин все пытается уговорить Хантера и ее взять в группу (она виолончелист), но тот проектирует сюда свои детские обиды на мать и желание "чистого металла" и оказывается против. Это еще больше отдаляет Кевина от Хантера, но приближает первого к "настоящей" жизни.

Дальше поднимаются вопросы дружбы, любви, "чего я вообще хочу" и "точно ли я прав".

Музыка: здесь просто взрыв мозга! Скажу так, в фильме есть сценка с камео Тома Морелло, Кирка Хэмметта, Скотта Яна и Роба Хэлфорда. Если имена эти для вас не пустой звук, то вам точно стоит посмотреть этот фильм.

Некоторые композиции, которые звучат в фильме:

И специально написанная для фильма:

В общем, взрыв башки! Нет, ну вы посмотрите на финальную сцену — кавер War Pigs c cello:

Игра актеров: здесь получилось интересно в моем случае. Мне нравится Джейден Мартелл, сыгравший Кевина. Я его видела в Оно, в Святом Винсенте, Защищая Джейкоба. Поэтому на постере я в первую очередь заметила его. И он отлично справился с ролью стеснительного паренька, который, тем не менее, имеет внутренний стержень. А-ля Билл Денбро.

Но настоящая звезда (ЗВЕЗДИЩА!) фильма — это чувак, сыгравший Хантера, Adrian Greensmith. И это его дебютная картина. Блин, у него даже страницы на вики нет! Не знаю пока, он настолько талантлив, или это просто отличный каст со 100% попаданием в роль. Но меня не покидает ощущение, что чувак и в жизни такой, и ничего играть ему даже не пришлось. Он великолепен!

Интересно, что никто из ребят не является музыкантом, насколько мне известно. Но их игра (на инструментах) не вызывает вопросов. Очень натурально выглядит для меня, обывателя.

В общем, у фильма драйвовая атмосфера с хорошим посылом и отличными актерами. Много хорошего юмора, отсылок (Йокос, йокос) и много шикарной музыки. В фильме не было, но пусть здесь будет, просто потому что я хочу:

И на всякий случай добавлю, что не стоит считать фильм "для подростков и их девчонок". Им он тоже зайдет, кстати, и это хорошо. Послушают хоть отличную музыку. Мужикам вспомнить молодость, всплакнуть — самое то!

А я пойду его еще раз (в 5?) пересмотрю.

* Предпочитаю смотреть фильмы в оригинале, так как озвучка может сильно испортить впечатления. Редко, когда она качественная, как в What We Do in the Shadows, например. И других альтернатив без рекламы и за небольшие деньги, кроме как ORORO, я пока не нашла. Не сочтите за рекламу. К сервису у меня куча претензий. Например, вечером в субботу сервера у них перегружены, при хорошем интернете видео порой еле грузится. Почему при наплыве клиентов они не закупят еще серверов, я не знаю. Поддержка и учет пожеланий пользователей тоже так себе. На стафф, я думаю, они особо не тратятся. Ну и весь контент просто скачан с торрента. Для меня загадка, как их еще не прикрыли за нарушение прав и все такое. Но других альтернатив за 800р/6 месяцев у меня нет (там иногда бывают скидки 2 за 1). Если есть у вас, поделитесь, плиз.

Самую прекрасную на Земле!

Но здесь такие не жили. Поползни, крапивник и даже голубая сойка — всем им не хватало чести, чтобы Бен мог назвать их Алисой. Не хватало красоты, которой он так хотел заменить слова.

А может, такой птицы вообще не существовало?

Кроме как в голове у Бена.

На стол посыпались карандаши. Красные, зеленые, синие и желтые. Сначала Бен нарисовал глаза — голубые, с золотой сердцевинкой. Еще долго они смотрели на него среди белого полотна, пока он думал, что же дальше. Сереньким легли вокруг них перышки. Зеленым расправились крылья. А лиловым закончился хвост. В лапках птичка держала цветок — горшочек с ростком, подписанным «Робин».

«А Л И С А!» — вывел Бен большими разноцветными буквами.

— Неправда! Я нормальный! — Бен вскочил на ноги. — И я рад, что поеду домой не с тобой, а с папой. Поняла?

На пол полетели сладкие осколки.

— Рад? Правда? Что-то я вчера не видела, чтобы ты был рад папе?

Их звон, тревожный и громкий, Алиса услышала в голосе Бена.

— Ты глупая! Ты мне не нужна!

Она тоже встала. Надула губы. Ей хотелось и дальше видеть в его глазах безмолвное «Прости». Поверить в то, что там есть это слово, но в этот раз Алиса не нашла в себе сил. В конце концов, у нее тоже была ниточка, пусть и не карамельная.

— А ты вонючка! — которая теперь порвалась.

Бен замер с открытым ртом.

— Неправда… — задрожал губами. — Я не виноват.

Он обнял себя за плечи, будто внезапно подул ледяной ветер. Сжался и закрыл глаза.

— Я не хотел. Я не виноват! — говорил Бен в темноту своих век.

Еще давно, хоть она и не знала, когда точно, Алиса определилась — больше всего на свете ее пугают пауки. Не те мохнатые, которых она называла плюшевыми, а другие. С тонкими длинными лапами и тощим тельцем. Черные, похожие на скрюченную ведьминскую кисть.

Иногда пауки приходили к Алисе во сне. Не одни, они приводи друзей. Страх, вызванный омерзением, и чувство опасности, желание поскорее уйти, убежать и спастись.

Что может быть хуже, думала раньше Алиса. Что может быть хуже?

— Бен… — она подошла к мальчику.

Он не видел ее за закрытыми глазами, не слышал, когда шептал себе:

— Я не виноват, я не виноват, я не виноват…

Но ее руки, укрывшие его тело, Бен почувствовал. Он разомкнул веки.

— Нет, Алиса, — начал вырываться. — Я грязный…

Она не отпустила его.

— Ты хороший. Очень хороший.

И Бен остановился.

— Она хороша, — выпалил Бен, — и добрая.

— Оу… — отец заглянул ему в лицо. — Добрая? Как думаешь, Бенни, она все еще будет с тобой добра, когда узнает, чем ты тут занимаешься?

Бен молчал.

— Ответь мне, Бенни. Будет? — руки расцепились и обняли сына.

— Нет, — еле слышно произнес мальчик. Он посмотрел на Робина.

Но маленький кустик не мог его защитить.

— Да, Бенни. И никто не будет.

Может, через много лет, Робин вырастет, окрепнет, и его корням станет тесно в крохотном горшочке. Может, после он вытащит их из земли и встанет, как ногами, на пол. Листья его превратятся в ладони, а ствол — в сильное тело. Робин откроет рот и завопит:

— Я спасу тебя, Бенджи! Беги!

Может быть…

— Никто, кроме меня, — добавил отец.

А пока что цветку оставалось только наблюдать. Копить в себе злость и взращивать ярость. Или просто плакать от бессилия.

— Мне так жаль, — гладил его по листочкам Бен, — что ты все увидел. Зря я тебя забрал.

Он вспомнил, как красиво было в цветочном. Как с потолка свисали сухоцветы, а на полу пестрили лепестки. Как пахли сладкие розы. И как среди других цветков он нашел Робина. Тот, что жил, окруженный сказкой.

Но пришел Бен и все испортил. Утащил Робина с собою в ад.

— Скажи, что ты шутишь, Билл! — ругалась два года назад мама.

Она кричала, била отца по груди, словно он был дубовой дверью, которая все никак не желала открываться.

— Успокойся, Мэри. Дело сделано. Бьюик куплен, и я не собираюсь его продавать, — отец, наоборот, говорил медленно и спокойно.

Он всегда был таким — маминой противоположностью. Не орал, не ругался, и уж тем более не распускал руки. Раньше Бен думал — папа хороший. Папа добрый, и поэтому он не делал всего того, что делала злая мама. Но с тех пор многое изменилось, и теперь Бен видел это так: отец творил что хотел, просто драки с истериками в этот список не входили.

— Спасибо. Я очень благодарен вашей помощи, — отец протянул миссис Нолан руку.

Той пришлось ее пожать.

— Не за что. Нам с Алисой очень нравится Бен.

— Да, он славный мальчик, — отец обнял сына за плечи.

Погода была прохладной, Бен носил курточку из желтого сукна, а под ней футболку с рубашкой. Но даже через слои синтетики и хлопка он чувствовал тепло отцовских рук.

«Расти, расти, расти!» — упрашивал он куст.

Никто не видел, как потемнело небо. Как солнце, обычно желтое или оранжевое, стало красным, а свет превратился в тревожные огни полицейских сирен. Тени на земле тоже почернели. Они ожили, закружились, и, казалось, собирались напасть, стоило только Бену отвести от них взгляд.

— Бен, можно? — донесся до него голос Алисы.

— Что? — очнулся Бен.

Он поднял голову и посмотрел на девочку. А чуть выше, над их макушками, раздался смех. Волчий оскал отца. И, что хуже всего — миссис Нолан тоже смеялась.

«Никто тебе не поможет, зайчик!» — читал Бен с поверхности ее белых зубов.

— Посмотреть твою комнату? — переспросила Алиса.

— Конечно, можно. Идите, Бен, а мы пока поболтаем, — ответил за него отец.

Бен послушался. В дом они зашли молча. Так же тихо прокрались в его комнату, бесшумно закрыли за собой дверь. Здесь, у кровати, стояла тумбочка. Еще пустая секунду назад, но теперь украшенная фикусом-малышом.

— Хочешь назвать его как-нибудь? — спросила девочка.

Бен оглянулся. Алиса не улыбалась. Но грусть в ее глазах не казалась тенью. Это был свет, тусклый и бледный. Видимый лишь тем, кто привык к темноте.

— Да. Робин.

И Бену вдруг захотелось разжечь его посильнее. Он натянул на лицо улыбку, широко открыл глаза.

— Ты чего? — смутилась Алиса, но в ответ начала смеяться.

— Кто я? — Бен накрыл голову руками, а потом выглянул из-под них, словно суслик из норки.

— Райская птица! — закричала Алиса и захлопала в ладошки.

— Будешь ли ты со мной дружить, девочка-птичка? — старался Бен, не переставая танцевать.

— Конечно! — девочка-птичка запрыгала на месте, заскакала из стороны в сторону.

Еще мгновенье длилось их веселье, а затем Алиса упала на кровать. И Бен заорал на нее:

— Нет! Нет, Алиса, уйди от туда! Встань! Быстро встань!

Тайлер, Дэнис и другие мальчишки были неправильными. Что-то неправильное исходило и от Бена. То, что отпугивало от него остальных одноклассников, то что не давало ему с ними подружиться.

Но для Алисы Бен был самым лучшим мальчиком на свете!

— Они танцуют вот так, — Бен расправил руки как крылья и согнул их перед собой в виде круга. Он нагнул голову и закачался. Резко поднял ее обратно. Сделал так снова.

Алиса смеялась. А когда ей становилось видно его лицо, на нем тоже светилась улыбка. Не та, что поджимала губы, чуть изгибая их у краев. Это была настоящая радость, зубастая и открытая.

— И если женщине-птице понравится танец, она согласится с ним дружить, — объяснял Бен.

— Женщина-птица? Ахаха, — прикрывала рот миссис Нолан.

— А почему они называются райские птицы? — спрашивала Алиса.

Бен пожал плечами.

— Они очень красивые. Может, поэтому.

Цветочный магазин «Роза» находился на Шарлотт-стрит, между рестораном мексиканской кухни «Тако Темпл» и мясной лавкой «Чоп Шоп».

— Человек будет думать, куда же ему пойти. Поесть буррито или заказать стейк. Он будет метаться между ними, туда-сюда, туда-сюда, а в результате угодит прямо в наш цветочный магазин, — шутила миссис Нолан, когда все трое вышли из пикапа.

Бен секунду глуповато улыбался, а после залился смехом. Тот вылетел из его рта так резко и сильно, что голову откинуло назад.

— Я представил… — выдавливал Бен. — Я представил…

От пола до потока, во всю ширину стены располагались окна. Если бы не надписи на стекле и нарисованные акрилом рисунки, можно было бы подумать, что стены нет вовсе. Заходи да и любуйся пестрым садом в любое время года.

— Нравится? — спросила Бена миссис Нолан.

— Да… — на выдохе ответил он. — Так красиво!

— Это все мама сделала, — гордо сообщила Алиса. — Смотри, Бен!

Она поманила мальчика к себе.

— Осенние букеты! Только у нас и только этой осенью!

— Вау… — потянул Бен.

Он тоже подошел к полкам с вазами, из которых торчали кустовые ромашки вперемешку с ажурными дубовыми листьями. Где лиловые пионы обрамлялись изогнутыми ветками кленов и еще зеленым папоротником. А в плетеных корзинках лежали подсолнухи, сухие, но от чего-то такие красивые. И в то время как Бен поглощал глазами карнавал цветов и текстур, Алиса смотрела на него.

Здесь, в цветочном, сложно было найти что-то бесцветное. Исключение составляла висящая на стене картина. Черно-белая фотография гондольера, спокойно плывущего себе по каналам Венеции. Рубашка в полосочку и шляпа с атласной лентой вокруг.

Мама говорила, эта картина помогает ей не забыться. Не потерять любовь к ярким краскам, только потому, что их так много вокруг.

— Когда я на нее смотрю, я даю глазам отдохнуть, — объясняла мама.

Почти два месяца прошло, как в жизни Алисы появился Бен. И ей совсем не хотелось позволять глазам отдыхать.

— Здесь как будто лето, — все восхищался Бен.

— Да, — улыбалась Алиса, любуясь небом в его радужках и солнечными прядями.

Когда мама вернулась из кладовки, и они уже собирались уходить, Бену было предложено:

— Выбирай цветок, зайчик. Какой захочешь.

И он указал на фикус. Маленький росточек в зеленом горшке.

— Спасибо… — сказал Бен.

Всю дорогу до дома он молчал, склонившись над кустиком, и лишь в конце пути улыбнулся.

— Спасибо большое, — повторил Бен.

— Не за что, зайчик, — ответила миссис Нолан. Она остановила машину и чуть нагнулась вперед, вглядываясь вдаль. — Твой папа уже дома?

Двигатель еще не успел заглохнуть, в салоне не было тихо, но все услышали, как Бен охнул.

— Наверное, — он открыл дверь и начал выбираться из пикапа. Цветок мешался как мог: — Это его машина стоит.

Повернувшись, чтобы забрать рюкзак, Бен с ужасом увидел — миссис Нолан тоже собирается выйти из машины.

— Давай с ним познакомимся, — сказала она.