ZoyaKandik

Здесь и сейчас я был один – сам себе Учитель, сам себе плечо. И действовать мне приходилось на свой страх и риск, не опираясь на опыт моих собратьев. Потому что ни у кого, кроме меня, не было подобного опыта. Я не хвастаюсь, я просто констатирую факт.

В отчаянии я пробовал совсем не спать, но эта затея, как и следовало ожидать, провалилась.

Где ты, безмятежное существование в материнской утробе? Ощущение покоя и абсолютной защищенности, которое я хорошо знал, к которому привык за все свои предыдущие рождения? Здесь и сейчас я был на войне: позиционной, затяжной, изнурительной. Шаг вперед, шаг назад, бросок вперед, отступление… Я терял свои позиции и отвоевывал их, я укреплял тылы и увязал в обороне противника. И конца этому не предвиделось!

Проанализировав свою ситуацию, я понял, где именно я совершил ошибку. Я не изучил свое новое обиталище, удовлетворившись тем, что сохранил свою изначальную сущность. Я доверился ему и, как оказалось, зря! Что ж, еще не поздно восполнить этот досадный пробел.

Наблюдая исподтишка за крошечным кусочком живой плоти, иногда ослабляя направляющие вожжи и позволяя телу действовать самостоятельно, я с неприятным удивлением убедился, что оно, это тело, обладает некоей свободой воли. Если можно так выразиться, у него были зачатки мышления. Не в том смысле, к которому мы привыкли, это было всего лишь мышление клеток, органов и систем. Но оно мне мешало!

Взять, например, мой новый мозг. Не могу сказать, насколько он анатомически отличается от моего прошлого, но на уровне физиологии разница была огромная – он, этот мозг, спал двумя полушариями сразу! И меня увлекал в двуполушарное сновидение, лишая надежного бодрствующего стража. Уверен, моя амнезия была связана именно с этой особенностью моего нового тела, которую я никак не мог предусмотреть. Мне такое даже в голову не приходило!

Возможно, эта особенность была вызвана тем, что человечество, к которому когда-то принадлежал я, и местные разумные пошли разным эволюционным путем? И среди предков моего нового тела никогда не числились морские млекопитающие? Не знаю, да и знать, если честно, не хочу. У меня была серьезная проблема, которую надо было устранить в самое ближайшее время.

Но как это сделать?

Вмешаться в работу моего нового мозга? Попробовать научить нерожденного младенца спать левым и правым полушариями по очереди? Не уверен, что у меня получится, да и последствия могут быть непредсказуемыми, я ведь всего лишь человек, а не Всемогущий Дан.

Дистанцироваться от него? Расслабить тугие путы, связывающие нас? Немного, чтобы только получить возможность мыслить независимо?

Оставить все, как есть? Позволить событиям развиваться самостоятельно, без моего участия? В надежде на то, что все кончится благополучно для моего Я?

Она была слишком ничтожна, эта надежда. С каждым днем мне становилось все хуже; с ужасом я видел, что моя память с каждым днем становится все короче; я понимал, что пройдет еще немного времени, и я исчезну, растворюсь в своем упрямом новом теле, заживу его жизнью. И зачем тогда всё? Моё упорство, мои страдания… вся моя прошлая жизнь, наконец?

И я решился.

Это было труднее всего, что выпадало на мою долю в любой из моих жизней! Я словно шел над пропастью по канату, в кромешной тьме, а злой ветер налетал на меня со всех сторон, грозя столкнуть в бездну, из которой не будет возврата. Натянув связующие нас – меня и мое тело - нити до предела, я давил, насиловал его, заставляя подчиниться. На стороне моего тела была генетика и инстинкты; на моей – черный колдун, живший в незапамятные времена, его специфический опыт и мое желание выжить любой ценой.

Я так и не понял до конца, что именно я сделал. Но впервые за все это время я уснул глубоко и спокойно. А мой новый мозг работал в привычном для меня ритме. Он обрел новое свойство… и, возможно, что-то утратил. Но я ничего не мог с этим поделать.

Я обживал свое новое вместилище, и настроение у меня было прекрасное. Да, были шероховатости, мое тело иногда взбрыкивало, как норовистый конь, желающий сбросить наездника. Иногда приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы восстановить над ним контроль, и это меня слегка беспокоило. Но я самонадеянно решил, что разберусь с этим позже. Главное, что моему самосознанию больше ничего не угрожало.

… Когда начались роды, я испытал невыразимое облегчение. Пребывание в тесноте и враждебности материнской утробы начало утомлять меня. Мне не терпелось своими глазами увидеть мир, в котором мне предстояло прожить долгие годы.

***

Я жадно разглядывал свой мир и людей, его населяющих. Перед глазами плыло, зрение не хотело фокусироваться, взрываясь слепящими вспышками, но кое-что мне разглядеть удалось.

Аборигены. Две руки, две ноги, одна голова – явные гуманоиды, вроде моих соотечественников на Беррине. Тела  и лица скрыты – шерстью? перьями? одеждой? Вокруг – множество предметов явно искусственного происхождения. Может, какая-то аппаратура? Будем надеяться, что я попал в какой-то технократический, довольно развитый мир.

На краткий миг мое зрение прояснилось, и я отчетливо увидел: больничная палата, врачи, одетые в медицинские халаты; один из них низко склонился надо мной, и я разглядел отражение какого-то уродливого тельца в его очках.

Что ж, совсем неплохо! Меня это вполне устраивает – я привык к определенному уровню комфорта. Оказаться в каком-нибудь средневековье было бы куда хуже.

О составе атмосферы, давлении и прочих физических параметрах этого мира я нисколько не переживал. Разумеется, мое тело великолепно приспособлено к местным условиям жизни, так что беспокоиться не о чем.

Аборигены передвигались и разговаривали. Движения их казались мне неестественными, модуляции их голосов странными. Но меня это не беспокоило – так воспринимал мир новорожденный младенец, в теле которого я пребывал. Пройдет совсем немного времени, и ребенок поползет, потом встанет, потом начнет ходить. Он начнет понимать обращенную к нему речь, научится говорить… таким болтунишкой станет, что только держись! Все будет, дайте только срок! Это естественный ход событий.

Я чувствовал себя победителем и торжествовал.

***

- Вы только взгляните на этого мальчишку! – воскликнула акушерка. – Как он смотрит! Как будто всё понимает!

Роженица устало улыбнулась.

- Дайте его мне, - попросила она, протягивая руки. – Хочу, наконец, познакомиться со своим сыном… Ну, здравствуй, малыш. Мы с папочкой очень ждали тебя.

Ребенок пристально, не моргая, смотрел в лицо матери, и было в его взгляде какое-то недетское напряжение. И ни намека на обычную младенческую бессмысленность в бледно-голубых глазах. Казалось, он прислушивается к словам, пытаясь уловить их смысл. Дети так не смотрят! Особенно новорожденные дети!

Молодая мать вздрогнула.

- С ним точно все в порядке? – жалобно спросила она.

- Ну, конечно! – акушерка ободряюще улыбнулась. – Отличный здоровый младенец. Практически эталон. Подними его повыше, девочка, поближе к груди. Пусть займется делом. А то ишь, какой важный выискался! Ну вылитый начальник!

Она засмеялась, и молодая мать, успокоившись, приложила ребенка к груди. Набухший сосок ткнулся в розовые губки, но младенец никак не отреагировал.

- Не хочет? Ничего, это бывает. Проведи ему пальцем по щечке, ближе к губам – это стимулирует сосательный рефлекс. Смелее, девочка, не бойся. Вот так, вот так…

Младенец, словно опомнившись, обхватил сосок губами, замер, а потом резко дернул головой: раз, другой… Короткая судорога скрутила крошечное тельце.

- Что с ним? – изо всех сил закричала мать, пытаясь удержать ребенка. – Что с моим сыном?

Акушерка совершила невозможное – она успела подхватить падающего новорожденного, и ребенок безвольной тряпочкой обвис в ее руках. Его холодная, как у лягушки, кожа стремительно наливалась восковой бледностью. А на помощь со всех ног уже бежал неонатолог, толкая перед собой грохочущий реанимационный кювез.

***

Оно спит, мое тело, мое бедное больное тело с искалеченной душой. Оно спит так крепко, что я получаю возможность ненадолго вновь стать самим собой. Это случается все реже, но все же случается иногда. И в эти редкие драгоценные моменты я пытаюсь понять, что же со мной случилось? В чем я ошибся? И когда?

Когда я впервые понял, что произошла катастрофа? Внутри материнской утробы? Вряд ли – мое тогдашнее состояние, хоть и сильно отличающееся от всего, что я переживал ранее, не вызывало у меня особого беспокойства. Я списывал все происходящее на то, что мне удалось сохранить память. Да, непривычно, да, трудно. Но я же справлюсь? Приспособлюсь?

Пожалуй, впервые это случилось тогда, когда меня приложили к материнской груди сразу после родов, - вспышка острой, как укол иглой, тревоги. Я пытался и не мог сосать материнское молоко. И не из-за стыдливости, брезгливости и прочих благоглупостей. Нет! Мое новое тело не справлялось, оно что-то делало не так! Я ему помогал, как мог, но у нас ничего не получалось. И ощущение какой-то страшной, неотвратимой беды охватило меня.

… Наверное, это было предчувствие. Или я уже все понял, но гнал от себя это понимание? Не знаю. Не помню. Все таки это было так давно…

Потом был судорожный приступ, реанимация, ИВЛ и принудительное кормление через зонд. Я забился в самый дальний уголок сознания, затих, замер – шла борьба за жизнь, и инстинкты в данный момент были важнее разума. Я надеялся, что мое тело выживет, и оно выжило.

Стараясь ни во что не вмешиваться, я украдкой, как через замочную скважину, подглядывал за своим телом. Я видел, как мать кормит его грудью, и понимал разницу между нами.

Мы, люди Беррины, как наши предки, как наши двоюродные братья человекообразные киты, не имеем настолько мягких щек, чтобы всасывать жидкости. Любые, включая материнское молоко. Наши младенцы сильно сжимают материнский сосок, стимулируя цилиарную мышцу молочной железы, и густая питательная жидкость под давлением впрыскивается им в рот.

Тело, в которое я попал по воле Великого Дана, действовало не так. Оно создавало отрицательное давление в полости рта, втягивая щеки и помогая себе языком, и именно что высасывало молоко из груди матери. Точно так же, как это происходит у сухопутных животных Беррины.

Малейшие мои попытки поучаствовать в этом процессе вызывали мгновенный сбой: мое тело бросало грудь и начинало корчиться в судорогах. Мне пришлось смириться и отступить. Я надеялся, что временно.

Моим надеждам не суждено было оправдаться. Чем дальше, тем очевидней становилась разница между нами: мной и моим телом.

Держать головку, переворачиваться, садиться, ползти… Обычные этапы развития любого здорового ребенка. Я тоже проходил через эти этапы, но результат был плачевный. Я не мог, чисто физически не мог слиться со своим телом! Я был словно внутри гигантской неповоротливой оболочки, я сражался со своим телом, двигая его руками и ногами, как ребенок заставляет двигаться куклу – осознанные волевые усилия вместо естественной легкости. И все это сопровождалось криком, который я так и не научился контролировать.

Когда я уставал от этого безумства, когда в отчаянии отпускал управляющие поводья, дело становилось еще хуже – мое бедное тело замирало и отказываясь реагировать на окружающее.

Со слухом и зрением дело обстояло еще хуже. Сам себе я напоминал человека, ослепшего и оглохшего в осознанном возрасте. Закрывая глаза, я видел памятью: леса Беррины, океаны Беррины, людей Беррины. Я слышал их голоса и смех, слышал пение птиц и шум ветра. Но стоило мне открыть глаза…

Серая размытая муть, в которой метались бесформенные тени. Они возникали внезапно, выныривая из мутной глубины, они стремительно передвигались, не давая сфокусировать на них взгляд, они несли угрозу, и мое тело пугалось.

Прикосновений оно пугалось тоже, потому что они были всегда неожиданны и непредсказуемы. Когда что-то непонятное касалось моего тела, лишало надежной опоры, хаотически перемещало в пространстве, я не мог сдержать крик. Даже мне – мне! который перенес столько тяжелейших испытаний – становилось не по себе. Особенно когда это сопровождалось резкими тревожными звуками или глухим далеким бубнежом, не несущим никакой информации.

Умом я понимал, что ничего особенного с моим телом не происходит. Просто его купают, переодевают, кормят… играют с ним, наконец, или носят на руках, напевая колыбельную. Но та стремительность, с которой это все происходило, исключала возможность сосредоточиться, осознать происходящее и ответить соответствующей реакцией. Только страх, истерика и крик, выворачивающий душу.

Я старался обуздать свое новое вместилище, я очень старался. Иногда время словно бы замедлялось. Тогда прояснялось зрение, обострялся слух, и на краткий миг передо мной распахивался мой новый мир, яркий и приветливый. К сожалению, «краткий миг» это не фигура речи, это жестокая реальность. Он проходил, и я вновь оказывался в темнице своего тела, которое уже начинал ненавидеть.

Порой, не выдержав, я сбегал, замыкался сам в себе, оставив мое тело на произвол судьбы, и оно, радуясь покою, замирало бессмысленным куском плоти. Или, нечленораздельно мыча, начинало раскачиваться из стороны в сторону.

… Полагаю, со стороны это выглядело страшно…

***

Итак, я не сумел овладеть своим новым телом, стать с ним одним целым. Мы были как сиамские близнецы: вроде бы отдельно друг от друга, но связанные перемычкой.

И я начинал подозревать, в чем тут дело.

Матрица! Матрица моего бывшего тела, память о котором я так хорошо сохранил! Она стала моей неотъемлемой частью, моей сутью, о чем я даже не догадывался тогда, в своей прошлой жизни! И она была несовместима с моим новым телом…

Я двигался, как уроженец Беррины; я воспринимал мир, как уроженец Беррины. И пусть телесно моих прошлых органов чувств не существовало теперь, память о них сохранилась, прописанная на самых тонких планах бытия.

Мое тело тоже обладало своей памятью – телесной, генетической памятью предков. У которых, например, не было сонара. У меня был, а у них нет, даже в рудиментарном состоянии. И я оказался лишенным очень важного для меня органа чувств.

Великий Дан! Я и не думал раньше, как важен был для меня сонар! Сколько информации я получал с его помощью! И как буду страдать, лишившись его.

Значит ли это, что мое новое тело обладает органами чувств, о которых я даже не подозреваю? И которыми не могу воспользоваться только лишь потому, что они не прописаны в матрице моего прошлого тела? Боюсь, что дело обстоит именно так.

Мы – я и мое тело – несовместимы как фрачная пара и осьминог.

Память ты моя, память! Самонадеянный идиот, я был уверен, что ты станешь моим спасением. Теперь я вижу – ты принесла мне гибель. Теперь я осознал мудрость Великого Дана: лишая нас памяти о прошлых жизнях, Он дарил нам жизнь новую.

Я совершил невозможное; я натянул фрачную пару на осьминога… и стоит ли удивляться, что костюм треснул по швам, а осьминог сдох? Нет, не сдох еще. Еще копошится, выброшенный на берег, еще шевелит вялыми щупальцами. Надолго ли?

Я не знаю, какой диагноз поставили моему телу. Умственная отсталость? ДЦП? Аутизм? Всё вместе? Или что-то иное, свойственное только этому миру? Не важно. Важно то, что моя гордыня стала причиной несчастья этого ребенка, принесла горе его родителям. О своих страданиях я даже говорить не буду, я их заслужил.

Великий Дан! Теперь я понимаю, почему Тебя называют Ужасным! Чувство всепоглощающей, выворачивающей душу вины, когда твой поступок привел к необратимому злу, когда ничего нельзя исправить – какое наказание может быть страшнее?

Умереть – вот настоящее счастье! Уйти на новое перерождение, забыв всё! Только оно мне не доступно – мое искалеченное тело по-прежнему не подчиняется мне. Нож, открытое окно, какая-нибудь бытовая химия… все это бесплодные мечты. Все, что я могу, это уснуть, пусть даже ненадолго, чтобы хоть так оградить несчастного ребенка от моего разрушительного влияния. Может быть, это поможет? Может быть, он потихонечку выправится? Говорят, детский мозг на удивление пластичен, он способен компенсировать многие дефекты.

Великий Дан! Теперь я понимаю, почему Тебя называют Справедливым. Ты действительно справедлив – я получил всё, что хотел, к чему стремился всей душой. И не Твоя вина, что это не принесло мне счастья. Здесь и сейчас, вспоминая себя-былого, я чувствую себя преступником, приговоренным к высшей мере справедливости.

… В последнее время я много сплю. Мне снится сон – один и тот же, из раза в раз. Мне снится молчание Дана. Великого и Ужасного Дана, Мудрого и Справедливого. И я, червь, копошащийся во прахе, из бездны отчаяния взываю к Нему: оглянись! Не оставь меня любовью Своей!

Будь Милосердным!

Поздно ночью за мной пришел охранник. Меня, все в том же халате и тапочках, усадили в машину и завязали мне глаза.

- Обычная предосторожность, - извинился Мастер Смерти. – Исключений мы не делаем ни для кого.

Мы долго кружили по городу, потом заехали в какое-то просторное гулкое помещение – наверное, подземный гараж – и остановились. Меня заботливо высадили из машины, и я, поддерживаемый с двух сторон, все еще с повязкой на глазах, шел по каким-то пустым коридорам, поднимался и спускался по лестницам. В коридорах гуляли сквозняки, и я продрог после теплой машины.

- Вы боитесь? – озабоченно спросил Мастер Смерти, чувствуя мою дрожь. – Может, успокаивающий укольчик?

- Я замерз, - стуча зубами, сказал я. – У меня ноги ледяные.

- Ничего, скоро уже придем, - успокаивающе сказал Мастер.

Меня завели в какое-то помещение, сняли повязку с глаз, и какое-то время я щурился и моргал, привыкая к яркому свету. А потом огляделся.

Больше всего это помещение напоминало маленькую, я бы сказал – камерную, операционную. Высокий стол-каталка посередине, под бестеневой лампой. В головах стола справа – столик с инструментами, накрытый белой пеленкой. Слева – аппаратура, из которой я узнал аппарат ИВЛ и дефибриллятор. Рядом на крутящемся табурете сидел давешний молодой врач и просматривал какие-то бумажки. Не отрываясь от них, он помахал мне рукой.

- Миоглобинчик низковат, - весело объявил он. – В остальном – возрастная норма.

- Что это значит? – спросил я.

- Низкий миоглобин? Ну, в вашем случае, это означает то, что вы будете меньше мучиться. Быстрее умрете, понимаете?

- Понимаю, - сказал я. – У меня быстрее кончится кислород.

Врач просиял:

- В самую точку! Люблю понимающих людей!

- Мы приступим, когда вы будете готовы, - вмешался Мастер. В отличие от врача, он был очень серьезен и сосредоточен. – И хочу предупредить - иногда этот опыт кончается смертью. Настоящей смертью, я имею в виду. Так случается с вероятностью один к ста. Так что вы имеете последнюю возможность передумать. Обещаю, никаких неприятных последствий! Вы просто уйдете, пообещав мне забыть все.

Я не стал ничего отвечать. Я развязал пояс халата и сбросил его с плеч. Нагой, как при рождении, я проделал весь подготовительный комплекс и вошел в состояние медитативного отрешения. Мне не мешали, молчали и ждали.

Опыт – великая вещь! Опыт, наработанный годами изнурительных тренировок. Даже в такой необычной ситуации мое разделение с телом прошло быстро и без труда. Повинуясь моему приказу, мое тело поднялось на ноги, забралось на операционный стол и вытянулось на нем. Как бы не своей спиной я ощущал холод гладкого пластика, но меня это не беспокоило.

Врач разложил подлокотники и зафиксировал на них мои руки эластичными повязками. Такие же повязки легли на мои ноги и на грудь.

- Приступаем, - голосом, в котором не было уже ни капли веселья, объявил он. – Сейчас я вам сделаю укол. Судя по вашим анализам, агония продлится не более десяти минут. Потом миоглобин выработается до конца, и вы умрете. В состоянии клинической смерти вы пробудете ровно пять минут, а потом я начну реанимационные мероприятия. Вы готовы?

- Да, - сказало мое тело.

Я едва ощутил укол, когда длинная игла вошла ему между ребер, я был сосредоточен на себе, на своем Я. Игнорировать неприятные ощущения, когда диафрагму парализовало и дыхание мое остановилось, было сложнее, но я справился. Сторонний наблюдатель, я равнодушно наблюдал, как мое тело бьется в судорогах, безуспешно пытаясь вдохнуть. Врач и Мастер Смерти стояли рядом, негромко о чем-то переговариваясь. Они терпеливо ждали; я – тоже.

Я был книгой, Книгой моей Жизни, я вспоминал себя, весь сосредоточившись на этом, и не было в мире ничего важнее! Я наблюдал за тем, как угасает мое сознание, и не сопротивлялся.

А потом, как и было обещано, я умер.

***

Рвали вас когда-нибудь на части взбесившиеся кони, к которым вы привязаны за руки и за ноги? Увлекала вас в открытый океан мощная отливная волна, которой невозможно сопротивляться? Проворачивала вас через мясорубку умелая стряпуха? Нет? Тогда вы вряд ли сможете понять мои ощущения.

Меня рвали, тащили, сжимали и растягивали одновременно. Вокруг меня рождались и умирали звезды, меня пронизывали волны излучений, способных убить все живое, пространство и время слиплись и вывернулись наизнанку. Вокруг бушевал ад, и я был в его центре.

Не сразу я понял, что этот ад – во мне. Что это мои эмоции; естественный инстинктивный страх смерти. Я не ожидал встретиться с ним, поэтому не узнал его. Мне-то казалось, что я навсегда избавился от него, когда научился засыпать обоими полушариями сразу. Но нет! Оказывается, существовала принципиальная разница между таким глубочайшим сном и настоящей смертью!

Как только я это понял, я сразу успокоился. Далось мне это не без труда, но мое тренированное сознание справилось. Ад исчез, теперь вокруг меня была Вселенная: и привычная, хорошо знакомая мне-астрофизику, и новая, неизведанная, недоступная белковому мозгу и человеческим органам чувств. Эта новая Вселенная была полна знаниями, ответами на все вопросы, и я наслаждался, как наслаждается гурман изысканными блюдами. Чувство небывалой, невероятной и невозможной ранее свободы охватило меня, и я, позабыв себя, купался в волнах безграничного, ничем не омраченного счастья. Я торопился наслаждаться, потому что твердо знал – Вселенная не вечна. В ней уже созрел зародыш моей новой судьбы, и скоро моя свобода закончится новым рождением.

Что помогло мне в этот мой самый первый раз? Не знаю. Может, моя тренированная воля? Или простая случайность? Хотелось бы верить в первое, но нельзя исключать второго. Как бы там ни было, я вдруг вспомнил о своей цели, вспомнил, зачем я здесь. Свобода получила имя «соблазн», и губительная эйфория стала покидать меня. Это было сложно, все во мне сопротивлялось отрезвлению - как в детстве, когда родители отрывали меня от увлекательной игры и усаживали за учебники. Но я справился.

Книга моей жизни раскрылась передо мной, и я сосредоточился на ней, игнорируя окружающее. Книги жизней девочки Илси и монаха стояли рядом, на полке, а за ними проступали очертания других книг, которые мне еще только предстояло прочесть. Улыбаясь, я протянул к ним руку, и в тот же миг Мироздание вздрогнуло.

***

- Все прошло отлично, - сказал Мастер Смерти. – Честно признаюсь, я удивлен.

Мы находились в подвальной комнатке антикварной лавки. Я лежал на диване с капельницей – физраствор, глюкоза, витамины, и отдыхал. Мастер устроился в кресле, развернув его так, чтобы видеть мое лицо.

- Очень удивлен, - повторил он, и в его взгляде мелькнуло неподдельное уважение. – Вы действительно оказались прекрасно подготовлены. Вы – уникум. И все же я осмелюсь дать вам несколько советов.

- Конечно, - сказал я. – Почему нет?

Я был не против выслушать советы Мастера. Другое дело, буду ли я им следовать? Это зависело от того, что он собирался мне сказать.

- Для меня очевидно, что вы глубоко изучили «Путь управляемой смерти», - сказал Мастер. – Но даже эта великая книга не дает ответы на все вопросы. И не научит вас выбирать свое новое воплощение. Это может сделать только человек, имеющий подобный опыт.

Мастер улыбнулся, похлопал меня по руке и встал.

- Мы займемся этим, - объявил он. – Как только вы отдохнете и наберетесь сил, я прочитаю вам несколько лекций. Уверен, вам будет интересно.

- Нет, - сказал я. – Мне не нужны лекции.

- Вот как? – нахмурился Мастер. – Почему? Уверяю вас, без них вы так и останетесь беспомощной игрушкой в руках Великого Дана.

- Меня не интересуют новые рождения, - объяснил я. – Точнее, мне без разницы, в каком теле я воплощусь в следующий раз. Меня не страшит хижина бедняка и не соблазняет царский дворец. Единственное, что для меня важно – это моя память. Родившись в следующий раз, я хочу помнить себя. И себя-нынешнего, и себя-прошлого. В идеале – все свои воплощения от начала моего существования.

- Зачем? – спросил Мастер. Он был явно сбит с толку.

- Бессмертие, - объяснил я. – Мое личное бессмертие – не тела, а души. Это же очевидно: сохранив память, мы обретем вечную жизнь. Во время сегодняшнего опыта я сумел сохранить память о себе и о двух своих прошлых воплощениях. Не буду врать, это далось мне с некоторым трудом. Первые мгновения я был словно чистый лист бумаги, на котором скоро напишут новую историю. Но все-таки я вспомнил себя и сейчас уверен, что смогу сохранить самосознание и в новом рождении. Даже если это рождение случится в мире, где люди понятия не имеют о реинкарнации, о непрерывности своей жизни. Понимаете? Мне нужны только тренировки, чтобы закрепить эффект – две или три, если вы сочтете меня достойным.

Мастер Смерти долго молчал, потрясенный до глубины души.

- Ничего подобного мне и в голову не приходило, - наконец промолвил он, глядя на меня с безграничным изумлением. – Я даже не предполагал, что такое возможно. Сохранить память в новом рождении… это звучит невероятно! Вы уверены, что такое возможно?

- Нет, - сказал я. – Но я хочу попробовать.

… Я прожил у Мастера еще три недели и три раза проходил через клиническую смерть. Результатом я был полностью удовлетворен: страх смерти, отшибающий память, не исчез до конца. Но он стал таким маленьким, незначительным, что я без труда перешагивал через него, как перешагивают через мелкий камешек на дороге.

Дальнейшие тренировки я счел бессмысленными; новый опыт мне могла дать только настоящая смерть. И я позвонил Учителю.

- Я хочу вернуться в Обитель, - сказал я, внутренне готовый к отказу. – Навсегда.

- Хорошо, - коротко сказал Учитель. И больше ничего не сказал, ни о чем не спросил.

***

Вернувшись в Обитель, я очень скоро стал знаменитостью. Дело в том, что мои опыты не прошли для меня даром – погружаясь в двуполушарный сон, я без особого труда вспоминал свои прошлые рождения, причем в таких подробностях, которые не могла подарить самая глубокая медитация. Уже через два года моя цепочка жизни включала в себя сто восемнадцать перерождений - всего на два меньше, чем у Учителя Эйха, который потратил на это почти семьдесят лет. Пожалуй, мне было чем гордиться. Но я не гордился. Мои достижения не были для меня спортивным рекордом, они несли практический, утилитарный смысл. Я копил воспоминания, как иной человек копит деньги на большую  покупку. Такой покупкой для меня было бессмертие.

Время от времени в нашу Обитель, как и во все другие, приходили миряне с просьбами помочь им вспомнить их прошлые воплощения. Для того чтобы по-настоящему прочитать Книгу своей прошлой жизни, надо посвятить этому несколько лет. Для того чтобы получить краткий пересказ основного содержания, достаточно двух-трех месяцев.

Мне удалось сократить это время до нескольких дней – мои медитации достигли такой глубины, что захватывали других людей, находящихся неподалеку от меня. Небольшое волевое усилие – и любой, даже самый неподготовленный мирянин, погружался в состояние созерцательного недеяния, и мог увидеть свою прошлую жизнь. Что из того, что это были скупые монохромные картинки, вроде краткой автобиографии? Они уходили счастливыми, и слава обо мне распространилась далеко за пределы нашей страны.

Мне предлагали стать Учителем; собратья по Обители умоляли меня взять их в ученики. Я неизменно отказывался. Не потому, что я не хотел делиться своим опытом, совсем нет! Просто я отчетливо осознавал – мой личный опыт настолько специфичен, настолько уникален и дался мне таким трудом, что мало кому доступен. Хотя бы потому, что для этого надо повторить мой путь.

Я честно пытался объяснять, что такое двуполушарный сон и как его достичь. Увы, никому не удалось одолеть инфернальный ужас небытия, даже Учителям. Мой метод был изучен, зафиксирован и признан непригодным для подавляющего большинства людей.

- Не огорчайся, - сказали мне. – Возможно, ты еще найдешь своего ученика.

Я не огорчался. Мне было всё равно. У меня была своя цель.

А потом умер мой Учитель. Я до последней минуты держал его за руку, вбирая в свою ауру его боль и страх, и он ушел, улыбаясь. Мне очень хотелось последовать за ним, проводить немного – я был уверен, что у меня получится. Но я даже пробовать не стал – мне не хотелось оказаться навязчивым.

- Человек рождается один и умирает один, - не раз повторял Учитель слова древнего философа. – И только гордец мнит, что он не одинок во всякий миг своего существования.

Что ж, он был прав. Как всегда.

Я лично опустил тело Учителя в бассейн с вечно голодными пираньями. Я лично выловил объевшихся рыб и выпустил их в море – плоть каждого человека должна вернуться в лоно прародины. А кости сжег и удобрил прахом сад Обители.

***

Я остался один. Это было очень странное ощущение – вокруг кипит жизнь, Обитель разрастается, ко мне приезжают ученые и журналисты, но даже в самой гуще событий я продолжал находиться в одиночестве.

После смерти Учителя у меня словно бы не осталось больше дел на этой грешной земле. Наверное, так оно и было. Наверное, мне можно было готовиться к уходу. Но я знал, что Учитель этого бы не одобрил – он, как и Церковь, считал самоубийство тягчайшим грехом.

- Бросить священный дар Великого Дана ему в лицо – что может быть отвратительней? – говорил он. – Всё равно, что ударить мать. Этому нет прощения.

Что ж, мне оставалось только ждать и надеяться, что ожидание не затянется надолго.

На шестьдесят пятом году у меня появился ученик – совсем молодой человек, почти мальчик. Он стал калекой после железнодорожной катастрофы, врачи совершили чудо, поставив его на ноги, но мозг оказался поврежден. И парень буквально с ума сходил от своих двуполушарных сновидений, умирая от страха.

Я узнал о нем случайно. Лично съездил в реабилитационный центр, где находился этот несчастный ребенок, поговорил с его лечащими врачами, с его родителями. Моя репутация сработала на меня, и мне разрешили забрать его в Обитель. С этого дня моя жизнь переменилась.

Научившись жить с синхронизированными полушариями мозга, парень стремительно шел на поправку. Изначально хорошие способности к медитации переплавились в настоящий талант, и в будущем он обещал затмить даже меня, своего Учителя. Я был этому искренне рад. Моя жизнь приобрела смысл, и я был счастлив.

А потом всё кончилось. Внезапно, как обычно кончается всё хорошее.

- Боюсь, прогноз для вас неблагоприятный, - сказал мне врач. Он виновато смотрел на меня, словно брал на себя ответственность за то, что я так запустил свою болезнь.

- Сколько? – спросил я, и он понял.

- Полгода. Максимум – год. Но операция может продлить вам жизнь… ненадолго, правда…

- Нет, - сказал я. – Никаких операций. Меня всё устраивает, спасибо.

Я протянул почти полтора года. Вовсе не из-за того, что цеплялся за жизнь – я ведь знал, что меня ждет там, за чертой, и был готов к новому путешествию. Просто мой организм оказался крепче, чем рассчитывал врач.

Все эти полтора года я был счастлив. Я наслаждался жизнью, каждым прожитым… нет! подаренным мне днем. Дождь ли, снег или солнце, рассвет или закат, ноющие в непогоду суставы или смешной встрепанный воробей, клюющий крошки на подоконнике моей кельи – за все я был благодарен Великому Дану. Даже за боль, грызущую меня изнутри.

Смирение? Нет! Подведение итогов и осознание своей греховности? Тоже нет! Просто моя жизнь, войдя в некую размеренную колею, вдруг наполнилась таким количеством крошечных событий и маленьких бытовых радостей, что я только диву давался, как я мог не замечать этого раньше. Она словно бы замедлилась, моя жизнь, стала глубже, полнее, ярче, пусть даже для кого-то это покажется абсурдом, и каждый ее день был насыщен до предела. Мне было жалко тратить время на сон, и я свел его к минимуму.

Наверное, это называется старость. И, честное слово, я бы не променял ее на молодость, силу и здоровье.

... Я умер в первый день нового года. Уверен, мистики усмотрели в этом некий символизм, обнаружили в этом событии глубокий скрытый смысл… Я знал, что это не так. Календарь изобрели люди для своего удобства, как изобрели колесо, штаны и прочие блага цивилизации. И эта искусственная система летоисчисления не имеет никакого отношения к истинному течению Времени.

Я успел попрощаться со своим учеником, пожал ему руку и отправился в Путь.

***

Я знал, что меня ждет; я был готов к этому. Я только не знал, что клиническая смерть, когда за твою жизнь борются врачи, сильно отличается от смерти настоящей, безвозвратной, когда рвутся тонкие невидимые нити, связывающие тебя с твоим телом. В первом случае ты словно бы выстраиваешь маршрут на карте; во втором – взваливаешь на плечи рюкзак и отправляешься в поход по намеченному маршруту. Не знаю, насколько это сравнение корректно, но оно хотя бы дает представление о категориях сложности. Как там поется в одной старинной песенке? «Как легко на гладкой карте стрелку начертить. А потом идти придется, через горы и овраги, так что прежде, человечек, выучись ходить»

Пришла пора проверить, насколько хорошо я научился ходить.

Мой закаленный тренированный дух сделал все возможное. Как только исчез последний якорь, удерживающий меня на Беррине, я оказался в коконе, сплетенном из моих воспоминаний о самом себе. В очень плотном коконе, который, как я надеялся, оградит меня от разрушительных внешних воздействий. Пусть даже эти воздействия люди называют Волей Великого Дана.

Я не собирался бороться с Богом. Просто мне казалось, что мое скромное желание сохранить память никак не противоречит Его Воле.

Я достиг такой степени сосредоточения, какой никогда еще не достигал. Был только Я; и я был Книгой своей Жизни; и я читал сам себя, все глубже погружаясь в воспоминания. Так я, бывало, читал в детстве: упоенно, поглощенный интересным сюжетом, закрыв уши и не замечая ничего вокруг.

А вокруг ликовало Мироздание…..

Это был соблазн - Великий Соблазн, посланный чтобы ослабить мою волю. Он проникал сквозь мою защитную оболочку, он коварным змеем-искусителем вползал в мою душу, настойчиво нашептывал о возможностях, которые нельзя упустить. И я изнемогал в борьбе с ним.

Не знаю, сколько времени это продолжалось – пять минут, пять лет, пять веков… Само понятие времени утратило свой смысл, как и понятие пространства. Эта была некая иная сущность, изначальная и многогранная, неразделимые альфа и омега, причина возникновения Мироздания и, одновременно, его следствие.

Моя сущность, моё истинное Я истончалось, таяло, растаскивалось, как истончается и тает туман под горячими лучами солнца, и я ничего не мог с этим поделать. Исчезла надежда, исчезло отчаяние, осталось лишь дикое упрямство, без цели и смысла, и этим упрямством я, как зубами, вцепился в остатки того, что было когда-то мною.

А потом я ощутил разочарование. Не своё – чье-то. Да, пожалуй, это можно было назвать разочарованием. Словно кто-то, устав от бесплодного спора, пожал плечами и сказал: «Ладно, поступай, как знаешь»

И в тот же миг время пустилось в галоп, а пространство скрутилось вокруг меня тугой плотной спиралью, силовой воронкой, и меня затянуло в эту воронку, протащило сверху донизу, от широченного раструба до игольного кончика. И я упал сам в себя.

***

Трудно не узнать материнскую утробу, если за твоими плечами более сотни рождений. Мощное биение сердца, скрип и бурчание перистальтики, шелест легких. Звуки, доносящиеся извне. Темнота. Солоноватый бульон околоплодных вод.

Уставший, я отдыхал после хорошо выполненной трудной работы и улыбался. Тихая спокойная радость заполнила меня до краев – у меня всё получилось! Я получил новое воплощение, сохранив память обо всех своих прошлых жизнях, о своём Я! И даже если я, грешник, попал на адскую планету, где нет реинкарнации, где рвутся кармические нити… плевать! Мой опыт, мои знания и память избавят меня от ужасной судьбы. И прожив эту свою новую жизнь, я не исчезну бесследно, я сумею выйти на новый виток спирали.

Итак, все трудности позади, я достиг своей великой цели! Осталось только в покое и безопасности дождаться своего биологического рождения. Устроившись в своем новом теле, как в непривычной чужой постели, я задремал.

Я не стал использовать методику, рекомендованную обывателям, - проснуться по будильнику в неурочный час, подвигаться немного, но не слишком активно, чтобы не взбодриться окончательно, а потом снова лечь спать, имея твердое намерение погрузиться в управляемый сон. В подробностях описывать этот метод я не буду, у меня нет такой цели. Тем более что оценить его эффективность все равно не могу. А все желающие ознакомиться с ним найдут информацию в открытом доступе.

Глубокая медитация мне гораздо ближе. И привычнее, чего уж там. Старый добрый проторенный путь - он, как гласит народная мудрость, всегда короче новой незнакомой дороги. И гораздо быстрее приведет меня к цели. Так решил я и не ошибся.

Проделав необходимый комплекс дыхательных упражнений, я погрузился в медитацию, сосредоточившись на самосозерцании, без особого труда вызвал у себя состояние предсна, хорошо знакомое каждому человеку. Еще одно маленькое осознанное усилие – и здравствуй, управляемый сон!

Это было захватывающе! Нет, без шуток! Я увлекся, как ребенок новой игрушкой. Я возводил великолепные города и выращивал прекрасные сады на голых безвоздушных планетах. Точно зная, что такое хорошо и что такое плохо, я перекраивал судьбы обитаемых миров в соответствии с истинным замыслом Творца, и Великий Дан с одобрением взирал на меня. Я наслаждался своим всемогуществом и ничуть не стыдился этого.

Но каким бы ярким, каким бы правдоподобным ни был ваш сон, говорили Мастера Управления, это всего лишь сон. Иллюзия, не имеющая никакого отношения к реальности, и не позвольте себе увлечься ею. Иначе вам никогда не сделать следующего шага.

Я был полностью согласен с Мастерами, но все же разрешил себе несколько дней невинных развлечений. Возможно, мне просто нужен был небольшой отдых. Возможно, я просто собирался с духом перед следующим этапом – гораздо более сложным и опасным, чем управляемое сновидение.

Потому что мне предстояло научиться погружаться в сон двумя полушариями одновременно. Невозможное, противоестественное состояние, все равно как сделать шаг вперед обеими ногами одновременно.

Но есть люди, умеющие прыгать; есть Мастера, умеющие погружаться в сон, подобный смерти. Мне предстояло стать одним из них.

Не знаю и даже представить себе не могу, как ощущают себя во сне сухопутные животные. У нас же, потомков морского прачеловечества, спящее и бодрствующее полушария коррелируют друг с другом, в том числе и на уровне сознания. Даже во время самого глубокого сна мы знаем, чувствуем – рядом чуткий сторож, готовый при малейшей опасности пробудить нас. Если же опасности не было, полушария незаметно менялись обязанностями, а человек при этом продолжал мирно спать. Сопеть в две дырочки, как говорила моя бабушка.

Представьте, вот вы лежите в кровати, в темной спальне. А из соседней освещенной комнаты через неплотно закрытую дверь проникает к вам отблеск теплого света. Этот свет слишком слаб, он не может рассеять ночную тьму, но он дарит спокойствие и уют.

Мне предстояло погасить свет в обеих комнатах и остаться одному в кромешной темноте.

Будет страх, предупреждали Мастера Управления. Будет паника. Вы начнете судорожно метаться в поисках выхода, и вы найдете его – в пробуждении. Это нормально и естественно – сон обоих полушарий слишком напоминает смерть, а человеку свойственно бояться смерти. Инстинкт выживания, это серьезно. Это основа основ, без которой жизнь невозможна в принципе. Вам надо научиться преодолевать страх смерти. Задавить панику, пресечь первый бессознательный порыв броситься прочь из страшного места, заставить сердце биться ровно – вот ваша главная задача! Это непросто, но это возможно. Главное, не опускать руки при первых неудачах, а раз за разом, упорно повторять свои попытки.

Обычно на данном этапе управленцу-неофиту требуется помощь наставника. Не только моральная, но и физическая тоже. Я знаю, что Мастера практикуют совместную медитацию; так же в некоторых случаях допускают применение веществ, расширяющих сознание. Под контролем, аккуратно, чтобы не вызвать привыкание.

Наверное, эти способы оправданы. Наверное, они проверены временем. Но для меня они были неприемлемы. По многим причинам. И одна из них – глупое детское упрямство: я сам! Я должен справиться сам!

Можете назвать это гордыней, если хотите.

И я, уверенный в своих силах, приступил ко второму этапу тренировок.

… В этот раз я почему-то оказался на ночной деревенской улице. Я стоял перед бревенчатым домом без окон и смотрел на дощатую дверь – грубо сколоченную, щелястую, словно светящуюся изнутри. Я испытывал легкое волнение; проанализировав свои эмоции, я счел степень волнения приемлемой и поднял руку.

Я застыл в неподвижности, а моя рука принялась удлиняться в сторону двери, медленно, словно неуверенно; с легким потрескиванием с нее осыпалась рыбья чешуя. Когда мои пальцы коснулись шершавых досок, я с неудовольствием констатировал, что мое волнение усилилось, а сердце забилось чаще. И все же это была не паника, это даже страхом не было, поэтому я без колебаний толкнул дверь.

Когда вы ночью заходите с улицы в дом, то свет вырывается из дверного проема, немного рассеивая темноту. Здесь, в моем сне, все произошло ровно наоборот – уличная темнота вползла в открытую дверь, перевалила через порог и принялась распространяться по комнате, поглощая свет. Этого света становилось меньше с каждым ударом сердца – так засыпало моя бодрствующая часть сознания.

Свет сжимался, уплотнялся, как уплотняется снежок в руках мальчишки. Светящийся шар висел в комнате, в ее геометрическом центре, похожий на давно вышедшую из моды люстру огромных размеров, он пульсировал, отчаянно сопротивляясь сжатию, но мое упрямство оказалось сильнее, и я упорно наращивал давление, стремясь погасить свет.

Свет моего разума, моей жизни. Такова была моя цель.

И все шло, как надо… вот только страх…

Он нарастал, грозя вот-вот перерасти в панику. Он сжимал мне горло ледяными пальцами, и я задыхался; он визжал мне в уши – «Беги! Спасайся!», и мое сердце билось так, что едва не проламывало ребра. Едкий пот заливал мне глаза, мышцы скрутились тугой пружиной, готовой в любой миг бросить меня назад, к спасению, и лишь моя воля, многолетняя привычка смирять порывы души и тела, удерживала меня на месте. Но и она не выдержала в какой-то момент, и я с воплем облегчения вывалился из этого кошмара, который кто-то по ошибке назвал управляемым сном.

Я не скоро решился на вторую попытку. Сперва я долго приходил в себя, восстанавливая душевное равновесие, потом анализировал свои действия, очень тщательно и скрупулезно, и не находил в них очевидных ошибок. Я тянул время, и когда я это понял, то разозлился сам на себя.

Злость плохое подспорье в деле поиска истины, но иногда лишь она одна способна справиться со страхом.

Во второй раз мне удалось продержаться чуточку дольше, а светящийся шар немного уменьшился в диаметре. Я понял, что мне не удастся одним мощным рывком достигнуть своей цели, что мне предстоит долгий путь крошечных последовательных шажочков, и смирился с этим.

Третья попытка, четвертая… Десятая, двадцатая, сотая…

Я добился того, чтобы свет сжался до размеров огонька свечи, до крошечной искорки, мерцающей в конце длинной анфилады. Она ничего не освещала, эта искорка, но она была, и я ничего не мог с этим поделать. Погасить ее окончательно – нет, не мог. Слишком уж это напоминало самоубийство, а я никогда не был склонен к суициду.

Целый год я убил на бесплодные изнуряющие попытки, но так и не сумел сделать последний решительный шаг. Мой страх каждый раз одерживал победу над моей волей, и плакал от бессилия и ощущения своей ничтожности. Я уже всерьез рассматривал возможность обратиться за помощью к Мастерам Управления, как в дело вмешался случай.

Если угодно – Его Величество Случай.

Говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Еще говорят, что молящегося монаха даже змея не кусает.

Меня укусила. Может быть потому, что я не был монахом, а медитация не молитва?

Я взмахнул рукой, почувствовав легкий укол в запястье, и успел краем глаза заметить гибкую изумрудную ленту, скрывшуюся в пожухлой бурой траве. В растерянности я смотрел на две крошечные красные точки, а легкое жжение, усиливаясь, ползло к локтю, отмечая свой ход по сосудам багровыми полосами.

Я ничего не мог сделать для своего спасения! Сыворотки у меня не было, телефона тоже – электричество в скиту предусмотрено не было, так что мне негде было его зарядить. Брат Гибос, который раз в неделю приносил мне еду и письма от Учителя, навестил меня только вчера. Самому попробовать добраться до Обители?

К этому моменту у меня горело уже плечо и правая сторона груди, подмышечные лимфатические узлы стреляли острой болью. С трудом, но я все же встал и сразу понял – не дойду. Голова у меня кружилась, перед глазами двоилось и плыло. Шатаясь, как пьяный, я кое-как доковылял до своей хижины и рухнул на пол, не добравшись до кровати.

Покой, думал я, борясь с тошнотой. Покой и обильное питье. Вот на что я могу надеяться, если нет сыворотки, нет врачей и реанимации.

Проклятая змея! Откуда взялась речная гадюка здесь, в глубине леса? Почему напала на мирного отшельника, который ничего плохого ей не сделал?

Говорят, яд гадюки не смертелен. Говорят, взрослые здоровые люди от него умирают в редких, совершенно исключительных случаях. Что ж, скоро я узнаю, правда это или нет.

Год упорных тренировок не прошел даром – все получилось само собой, без моего волевого участия. Наверное, сказалась близость реальной смерти моего отравленного тела.

Я вновь стоял в бревенчатом доме, пристально всматриваясь в крошечную искорку, слабо мерцающую в темноте.

Погаси ее, сказал кто-то. Теперь ты сможешь.

Зачем? – спросил я. Какой в этом смысл? Я умираю, и скоро все случится само собой.

Погаси, настаивал кто-то. Ты так долго шел к своей цели, и вот теперь она близка, как никогда. Ты хотел своей волей управлять своим умиранием, и вот он, твой шанс. Твой последний шанс. Торопись, иначе придет страх и все испортит.

Он был прав, этот кто-то. Я больше не колебался. Я протянул руку и смял в ладони слабый огонек своего разума. И первозданный мрак обрушился на меня.

***

Брат Гибос, принесший мне очередной недельный запас еды, пришел в ужас, увидев мое состояние. Он хотел позвонить Учителю, хотел вызвать спасателей, но я категорически запретил ему делать это. Да, я был еще слаб и истощен, но с каждым днем силы возвращались ко мне. Я шел на поправку, и все, что мне требовалось, это покой и хорошее питание. И чтобы получить все это, мне не нужно было покидать свой скит. Единственное, что я позволил собрату, это переменить мне постель и выстирать мою одежду.

Уходя, он то и дело оглядывался, озабоченность и тревога не сходили с его круглого доброго лица. Я боялся, что он сгустит краски, описывая мое плачевное состояние; я надеялся, что Учитель проявит выдержку и не бросится меня спасать во главе реанимационной бригады. Мне нужно было побыть в одиночестве, чтобы решить, что мне делать дальше.

Я понимал, что со мной произошло. Да, яд гадюки оказался для меня не смертельным. Да, мой организм, ослабленный суровым постом и долгими медитациями, перенес болезнь хуже, чем мог бы, веди я обычную жизнь мирянина. Но все же я выжил и уверенно шел на поправку. Еще недели две-три, и я вернусь к своим опытам.

Я чувствовал, что это необходимо.

С одной стороны, я добился своей цели – страх смерти исчез. Но, с другой, я же так и не вспомнил себя! Стоя у безвозвратной черты, уверенный, что умираю по-настоящему, я так и не открыл книгу своей нынешней жизни! Про девочку Илле и монаха я уже вообще молчу, в тот момент они для меня словно бы и не существовали никогда. Я умирал, как обычный человек. Я! Который столько сил и времени потратил для того, чтобы научиться умирать осознанно, в полной памяти!

Эту ошибку надо было непременно исправить. Без этого я не мог двигаться дальше.

***

На исправление ушло совсем немного времени. Уже со второй попытки я равнодушно смотрел, как тьма поглощает свет, и меня это ничуть не трогало. Я этого практически не замечал, погруженный в воспоминания. Я открывал себя-книгу на первой попавшейся странице и читал; иногда бегло, иногда внимательно и вдумчиво. И ничто не могло оторвать меня от этого важнейшего занятия. Даже глубочайший двуполушарный сон, не свойственный моей расе.

Во время этого необычного сна я тоже мог управлять своим сновидением, и это стало приятным сюрпризом. Своей локацией я выбрал небольшой необитаемый островок. Устроившись на белом песочке пляжа, в тени пальмы, я читал-вспоминал себя, а набегающие теплые волны ласкали мое тело.

Двуполушарный сон имел неприятные последствия – я просыпался разбитый, с тяжелой головой. Но это были мелочи, не стоящие внимания. Главное, я добился своей цели: я отключал оба полушария, сохраняя полное спокойствие и твердую память.

Только вот как я поведу себя, когда придет мой срок? Когда Госпожа Смерть возьмет меня за руку и поведет за собой? Я не знал. Но должен был узнать.

Что ж, сказал я себе, пришло время встретиться с Мастерами Управления.

Посох отшельника давал право на бесплатный проезд в общественном транспорте третьего класса, на одноразовое питание в социальных столовых и на десятисуточное пребывание в странноприимных гостиницах. Этого мне хватит, чтобы добраться до города Торпив, где проживает один мой давний студенческий приятель.

Дело в том, что среди управленцев, на которых власти смотрели сквозь пальцы, были те, кто называл себя Мастерами Смерти. Полумифическая, глубоко законспирированная секта, члены которой преследовались по закону. И было за что, если честно.

Я знал, что мой приятель имеет к этой секте непосредственное отношение. Узнал совершенно случайно – на студенческой вечеринке он перебрал с выпивкой и разоткровенничался. Мы потом никогда не возвращались к этому разговору, старательно делая вид, что его не было. Но отношения между нами лишились прежней легкости, в них возникла напряженность, и мы оба были рады, когда наши пути разошлись.

Сейчас, спустя столько лет, я решил напомнить о себе. Надеюсь, что он жив и узнает меня. И я тронулся в путь.

***

Надежды мои оправдались - мой бывший приятель действительно узнал меня. Но совсем не обрадовался. А после того, как я изложил ему свою просьбу, окончательно скис.

- Не понимаю, о чем ты говоришь, - фальшиво заявил он, избегая встретиться со мной глазами.

Я молчал, опираясь на посох. Худой, постаревший, одетый буквально в рубище, я представлял собой разительный контраст богатому убранству гостиной, в которой проходила наша встреча. И самому приятелю тоже – такой он был моложавый, подтянутый, лощеный. Просто красавчик из рекламы дорогого тренажерного зала или салона красоты! Мой ровесник, внешне он мог сойти если не за моего сына, то за младшего брата точно, но меня это ничуть не задевало. Каждому, знаете ли, свое.

Мое молчание красавчик понял правильно и решил сменить тактику.

- Это ведь было так давно, - вздохнул он, подпустив в голос сентиментальной грусти по ушедшим временам. – Мы все были молоды, делали глупости… Стоит ли ворошить прошлое? Давай лучше выпьем. За встречу! А?

Я молчал, и молчание мое было красноречивее слов.

Мы оба прекрасно понимали – стоит мне хотя бы намекнуть, где надо и кому надо, и спокойной жизни красавчика придет конец. Правоохранительные органы вцепятся в него мертвой хваткой, раскручивая весь клубок его связей. И даже если ничего противозаконного не отыщется, его репутации придет конец.

Я не собирался на него доносить, но он этого не знал. Я не хотел его пугать – он испугался сам.

- Ладно, - злобно сказал он, сжимая кулаки. Не для того, чтобы угрожать мне, а для того, чтобы я не видел, как дрожат его руки. – Твоя взяла. Я дам тебе адрес и…

- Нет, - сказал я. – Так не пойдет. Ты должен лично представить меня.

Я знал – совершенно случайно узнал, из телевизионного интервью одного специалиста по деструктивным сектам – что среди Мастеров Смерти признаются только личные рекомендации. Если ты привел нового человека, значит, ты головой отвечаешь за его лояльность и умение держать язык за зубами. Головой – в буквальном смысле этого слова. Если я заявлюсь по указанному адресу без приятеля, со мной даже говорить не станут.

Приятель, тяжело дыша, как после пробежки, смотрел на меня. Во взгляде его были страх и ненависть.

- Ладно, - процедил он. – Но это не так просто. Мне нужно время.

- Я подожду, - кивнул я.

Я пересек гостиную и без спроса уселся в кресло. В роскошное кресло, удобное и мягкое. Оно буквально обволокло меня уютом, вызывающим приятную истому и мысли о сне. А, собственно, почему ююбы и нет? Почему бы мне не вздремнуть немного после дальней дороги? Я устал, мне требуется отдых…

Если у приятеля и была мысль вызвать полицию, то он благоразумно отказался от неё. Что он скажет стражам порядка? А, главное, что им скажу я? Патовая ситуация, цунгцванг, как говорят шахматисты. Он, конечно, может устроить мне неприятности, но мой ответный ход просто уничтожит его!

- Ладно, - повторил он. – Жди здесь.

Он быстро вышел, а я расслабился и закрыл глаза. Ждать пришлось довольно долго, я даже успел посмотреть какой-то незначительный сон. А потом приятель вернулся – мрачный, как грозовая туча.

- Пошли, - коротко сказал он.

Яркий, вызывающе дорогой автомобиль быстро домчал нас в старую часть города, попетлял по узким горбатым улочкам, между старинных низеньких зданий, и остановился возле двухэтажного желтого особнячка, украшенным скромной вывеской «Антиквариат». Спустившись по скользким вытертым ступеням, мы вошли внутрь.

Хозяин антикварной лавки встретил нас очень приветливо. Толстенький, с круглым добродушным лицом, он ласково улыбался мне, но глаза его из-под мохнатых бровей внимательно изучали-ощупывали меня с ног до головы. Судя по мягким щелчкам, звучащим у меня в голове, он сканировал мою ауру. Это являлось нарушением негласных законов гостеприимства, но я ничего не имел против. Я даже расслабился, чтобы ему было проще.

Мой приятель, заискивающе улыбаясь, бочком придвинулся к хозяину лавки и что-то прошептал ему на ухо. Выражение лица антиквара ничуть не изменилось, улыбка осталась такой же приятной, только зрачки сузились, превратившись в два смертельно опасных кинжальных острия.

- Попрошу ваши документы, - сказал он. Голос у него оказался бархатистым, очень приятным, внушающим доверие легковерным покупателям древних безделушек.

Я молча протянул свидетельство, выписанное мне Учителем. Хозяин внимательно изучил его, просветил каким-то приборчиком голографическую печать-наклейку, придирчиво сравнил резьбу на моем посохе с описанием в свидетельстве и кивнул. Он небрежно взмахнул рукой, и мой приятель буквально испарился, только мягко стукнула входная дверь. Взревел мотор (как мне показалось, с облегчением), и мы с хозяином остались вдвоем.

Нет, не вдвоем! Откуда взялся этот здоровенный детина с совершенно бандитской физиономией я так и не понял. Наверное, соткался из воздуха и теперь стоял, буравя меня взглядом, лишенным хоть какой-то доброжелательности. Оружия у него я не заметил, но это ничего не значило. Уверен, он и безо всякого оружия с легкостью свернет мне шею, повинуясь приказу своего хозяина.

Интересно, как они избавляются от тел неудачников, не прошедших проверку?

- За мной, - коротко бросил антиквар.

Я молча повиновался, а за мной бесшумно последовал охранник. Мы пересекли лавку, битком набитую древностями, прошли через незаметную дверь, скрытую тяжелыми портьерами, спустились в подвал и оказались в крошечной, скудно освещенной комнатушке. Дверь напротив входа явно вела в какое-то другое помещение; слева стоял шкаф, справа – кушетка, обитая дешевым кожзамом. Такие кушетки можно встретить в больницах для бедных.

- Переоденьтесь, - приказал хозяин, скрываясь за второй дверью.

Под пристальным взглядом охранника я разделся догола, облачился в махровый, пахнущий химчисткой халат, который тот достал из шкафа, сунул ноги в одноразовые шлепанцы.

- Зачем? – спросил я. Я не ждал ответа и ошибся.

- Безопасность, - прогудел охранник таким басом, что у меня завибрировало в груди. – Проверка. Вдруг «жучки»?

Я кивнул и беспрепятственно прошел во вторую дверь.

За ней оказалась довольно уютная жилая комната: два кресла, журнальный столик между ними, раскладной диван, телевизор на стене. Обычная комната, если не считать отсутствие окон. Антиквар… нет, конечно, никакой не антиквар, а Мастер Смерти!.. ждал меня, сидя в одном из кресел. Повинуясь приглашающему жесту, я занял соседнее, запахнув поплотнее полы халата.

Мастер не стал ходить вокруг да около, он был сторонником коротких путей, ведущих прямо к цели.

- Итак, вы хотите умереть,- сказал он.

- Да, - сказал я. – Умереть. И воскреснуть.

- Разумеется, - кивнул Мастер. – Будь вы обыкновенным самоубийцей, вы бы не пришли сюда. А позвольте полюбопытствовать – зачем вам это надо? Честно вам скажу – процедура эта весьма неприятная и даже мучительная. И она необратимо меняет психику. Вам уже никогда не стать прежним.

Он ласково улыбался, глядя на меня, и ждал ответа.

- Мне нужен этот опыт, - сказал я. – Это необходимый этап моего духовного развития, без него я не смогу двигаться дальше.

- Весьма похвальное стремление, - сказал Мастер Смерти. – Со своей стороны я могу только приветствовать его. Мы рады каждому новому человеку в наших рядах, но ваш возраст… Буду откровенен: столь, скажем так, зрелый неофит – большая редкость. А ведь на тренировки уйдут годы и годы! И результат я не гарантирую. Ваша психика уже сложилась, она утратила необходимую гибкость, вам придется буквально ломать себя! Справитесь ли вы?

- Я готов, - сказал я. – У меня есть необходимый опыт.

Коротко, сжато, но не упуская ни одной важной детали, я изложил Мастеру Смерти историю своей жизни. Мастер слушал очень внимательно, не перебивая, и у меня в голове раздавались знакомые тихие щелчки.

- Возможно, - задумчиво проговорил Мастер, когда я закончил. – Возможно, вы говорите правду. Да что это я? Конечно, вы говорите правду! Я в этом совершенно уверен! Ваша история крайне необычная, но вы ни слова не соврали. Умолчали о чем-то, да, но я не собираюсь лезть вам в душу. Только… правда и истина – это разные вещи. Понимаете, о чем я? Вы можете быть уверены в себе, в своих силах, а на деле окажется, что вы ошибаетесь. Это будет большим разочарованием.

- Это мои проблемы, - сказал я. Меня начал утомлять этот бессмысленный разговор. Я не юноша, которому шлея под хвост попала, мое решение зрело годами. И никакими словами его не изменить.

- Вижу, вы настроены очень решительно, - задумчиво проговорил Мастер Смерти. – Ну, что ж, пожалуй, я поверю вам и не стану устраивать стандартную проверку. Мы ничем не рискуем - отсюда вы выйдете или нашим собратом… или не выйдете вовсе! – Мастер приятно улыбнулся. – Я практикую удушение, - сообщил он доверительным тоном, наклоняясь ко мне. – Как вы к этому относитесь?

Я пожал плечами. Мне было всё равно.

Мы, люди, вернулись обратно на сушу. Необходимость в половинчатом сне отпала, но мы его сохранили – Матушка-природа, по каким-то причинам, не захотела ничего менять. Поэтому, даже когда мы крепко спим, часть нашего мозга всегда настороже. Мы этого не осознаем, для нас это вполне естественно и физиологично… и эта особенность отличает нас от других обитателей суши! Потому что все они - и крошечные юркие землеройки, и гигантские неповоротливые приматы – спят иначе. У них отключаются сразу оба полушария.

Помню как я, будучи школьником, был потрясен этим фактом. Настолько, что постоянно будил свою собаку, стоило ей ненадолго задремать, - ведь мне казалось, что тем самым я спасаю ее от неминуемой гибели. И что с того, что раньше она благополучно просыпалась без моего участия? Моей любимице грозила смертельная опасность, и я просто обязан был ее спасти!

Наверное, со стороны это выглядело забавно и даже весело, но моим родителям достало такта не смеяться над глупым испуганным мальчишкой. Они успокоили меня, объяснили, как могли, разницу между нами, потомками обитателей морских глубин, и коренными жителями суши; следующий урок биологии полностью подтвердил их слова, и я испытал невероятное облегчение. Страх ушел, осталось лишь удивление, насколько прихотливы и непредсказуемы пути эволюции. Но очень скоро я привык к этому факту, он стал для меня тривиальным, и я выбросил его из головы за ненадобностью. Как и все мои сородичи.

Все, кроме управленцев. Для которых двуполушарный сон животных стал основой их духовных практик.

Умирать надо осознанно, говорили они. Не пускать на самотек этот важнейший процесс, а управлять им, чтобы иметь возможность самому решать свою дальнейшую судьбу. Сохрани полное самосознание, переступая незримую черту между жизнью и смертью, и станешь свободным, утверждали они. Ты сможешь сам выбрать свое новое воплощение. Более того, находясь там, за чертой, ты сможешь откорректировать свою новую жизнь по своему усмотрению. И тем самым станешь вровень с Великим Даном!

Никогда я не мечтал стать Богом! Даже сама мысль об этом казалась мне… нет, не кощунственной, а – невероятно глупой. Нелепой, сравнимой с наивным желанием маленького ребенка стать самым могущественным волшебником в мире. Другое по-настоящему беспокоило меня, лишая сна и душевного равновесия. И виной всему один случай, который приключился со мной.

Давно, когда я только еще начинал свое Ученичество, я повстречал в Обители одного человека. Одного очень странного человека. В чем именно заключалась эта странность, я не смог бы внятно объяснить. Может быть, в искательном взгляде, которым он одаривал каждого встречного? В растерянной улыбке? В походке, неуверенной и ломкой? И как он постоянно вздрагивал, вжимая голову в плечи? Одежда и тело его были чистыми, от него не воняло, но он вызывал безотчетную брезгливость. Беднягу сторонились все, в том числе и я.

А потом я стал свидетелем одного разговора. Не специально, не по своей воле – просто меня послали с поручением к одному из Учителей. Я вошел в келью, Учитель Эждин в это время разговаривал по телефону и дал мне знак не мешать. Я скромно остановился в дверях, опустив взгляд, но успел заметить выражение озабоченности на морщинистом лице старца.

- … кармические нити. Они оборваны полностью, - говорил Учитель, расхаживая по келье. – Создается впечатление, что человек родился в первый раз. Что значит «этого не может быть»? Это есть! Нет, я не могу ошибаться. Нет, я не знаю, как такое возможно. Да, у меня есть предположения. Нет, не сейчас и не по телефону – позже я напишу вам самый подробный отчет, где изложу свои соображения и выводы. Вот только не надо меня торопить! И голос повышать тоже не надо! Командовать будете там, у себя, а здесь – Обитель. Да, хорошо. Да, я принимаю ваши извинения. До встречи.

Учитель Эждин закончил разговор, бросил серебристый аппарат на койку; на меня он не смотрел, покусывая в задумчивости костяшку пальца.

- Бедняга, - проворчал он. – И ведь ничего нельзя сделать. Если только…

Спохватившись, что в келье он не один, Учитель вопросительно посмотрел на меня. Я передал поручение и удалился, сделав вид, что ничего такого не слышал и что меня вообще это не интересует.

Не знаю, почему я связал этот разговор со странным жителем Обители? Интуиция, наверное. Но с этого момента я стал внимательнее приглядываться к нему. И не только я – очень скоро этот человек заинтересовал всех Братьев. Даже из других Обителей приезжали, чтобы взглянуть на это диво дивное. Еще бы! Отсечение кармических нитей – это вам не шутка! Ничего подобного я никогда раньше не видел. Читал, да, как теоретические выкладки, но встречаться с подобным явлением мне не приходилось. Интересно, каково это – жить в первый раз? Нет, мы, люди, все через это проходили, все когда-то впервые осознали себя разумными существами. Но было это так давно, что память об этом важнейшем событии надежно спрятана в глубинах Первичной Матрицы. Во всяком случае, у тех из нас, кто пережил хотя бы десяток реинкарнаций.

Этот человек напоминал мне книжный шкаф с пустыми полками. Нет, не так! Он напоминал мне компьютерную базу данных с пустыми ячейками, которые только предстояло заполнить множеством самых разнообразных фактов. И Учителя Обители занимались этим методично и старательно, объясняя этому человеку устройство мира, в котором он живет. Какой-то инфернальной жутью  веяло от этого процесса, настолько механистическим, неестественным выглядел он.

Но даже самая полая база данных бесполезна без алгоритма, созданного для их обработки. И Наставники учили этого человека делать логические выводы из набора фактов и строить прогнозы. Например – если идет дождь, а ты оказался безо всякого укрытия, то ты вымокнешь.

Когда таких простых вещей не понимает годовалый младенец, это нормально и вызывает умиление. Когда же нечто подобное приходится объяснять взрослому человеку…

- И ведь он не дурак, - как-то заметил Учитель. – Не умственно отсталый, хотя многие годы родители и врачи думали именно так. Просто все его прошлые жизни вдруг перестали существовать. Вы уже знаете на собственном опыте, что все наши реинкарнации ложатся в основу нашего бессознательного самоощущения, нашего разума. Прошлое влияет на будущее – это аксиома, не требующая доказательств, потому что каждый из нас является тому живым доказательством. Мы настолько привыкли опираться на эту основу, что даже не замечаем этого; мы строим каждую свою новую жизнь на прочном фундаменте жизней прошлых, внечувствительно накапливая опыт, необходимый для нашего дальнейшего развития. А этого бедолагу ничего не поддерживает в его нынешнем воплощении. Крыша без стен и фундамента – вот что представляет собой его сегодняшняя жизнь.

- Но как это произошло? – воскликнул кто-то. – И что с ним будет дальше?

Учитель пожал плечами.

- Полагаю, случилась какая-то катастрофа… может быть, даже по вине этого самого человека. Может быть, он совершил нечто такое, из-за чего Великий Дан стер его личность и воссоздал заново, дав ему еще один шанс. Этого никто не знает и вряд ли узнает когда-то. А что касается будущего этого несчастного… Будем надеяться, что его следующее воплощение пройдет без эксцессов. Во всяком случае,  мы постараемся сделать для этого все возможное.

Спустя несколько дней после этого разговора я, выполняя поручение Учителя, зашел в библиотеку, чтобы сделать кое-какие выписки из жизнеописания Святого Трасуна. Разумеется, старо-ренигского, на котором было составлено жизнеописание, я не знал, но к моим слугам была вполне современная превосходная копия. Переводчик явно обладал писательским даром, потому что я, не большой любитель исторических трудов, по-настоящему увлекся чтением. Жизнь Святого Трасуна разворачивалась передо мной эпизод за эпизодом, стремительное повествования влекло меня вперед, как упряжка резвых коней… и вдруг упряжка встала, как вкопанная, а я прикипел глазами к странице.

Медленно, проговаривая про себя каждое слово, я читал невероятную историю о человеке без прошлого по имени Брин. Описание его поведения до мельчайших деталей совпадало с поведением несчастного, живущего в нашей Обители, и я сделал вывод, что передо мной второй известный, документально подтвержденный случай отсечения кармических нитей. Точнее первый, если придерживаться хронологии. Единственное отличие между ними состояло в том, что тогда, двести с лишним лет назад наука не была настолько развита, как сейчас. Зато был Святой Трасун. Он странствовал по Беррине, и слава его бежала далеко впереди, открывая все границы и распахивая любые двери, от нищих хижин до великолепных дворцов. И судьбе было угодно, чтобы путь Святого Трасуна привел его в Обитель близ горы Муа, где влачил свое жалкое существование человек без прошлого.

Редкостный умница, гений, опередивший свое время, Святой Трасун не мог не заинтересоваться этим случаем. Он провел в Обители больше года; он наставлял и поучал братьев, щедро делясь с ними своими знаниями; он написал свой знаменитый «Трактат о невидимых нитях души». И еще он изучал Брина.

О, конечно, им двигало прежде всего милосердие, желание помочь несчастному! Но я совершенно уверен, что не последнюю роль здесь сыграл чисто научный интерес, острое, как микротомный нож, любопытство ученого! И это нисколько не умаляет заслуги Святого Трасуна! Потому что он действовал не жалея себя, сознательно подвергая себя такому риску, на который далеко не всякий пойдет.

Когда стало окончательно ясно, что обычные методы не оказывают сколь ни будь заметного влияния на состояние Брина, Святой Трасун решился на совместную медитацию.

Я люблю и глубоко уважаю своего Учителя, я преклоняюсь перед его духовными заслугами, для меня он является идеалом, к которому нужно стремиться. Но даже он, при всех своих талантах, вряд ли бы смог повторить то, что сделал Святой Трасун. Да и никто бы не смог.

Собственно, в совместной медитации нет ничего такого невероятного. Обычная, пусть даже не слишком распространенная практика; рабочий метод, если, например, ученик надолго застрял на каком-то этапе, а Учитель хочет помочь ему. Просто для совместной медитации необходимо, чтобы оба оппонента были хоть как-то готовы к ней, имели хотя бы минимальные знания и обладали базовыми навыками.

Брин, человек без прошлого, не имел, не обладал и не был готов совершенно. Всё за него предстояло сделать Святому Трасуну, и этот подвиг был сравним с тем, как если бы чайка вознамерилась отправиться в совместный полет с пингвином.

Медитация длилась трое суток и сопровождалась разного рода знамениями. Я по натуре скептик, мне претит религиозный фанатизм и оголтелая вера в написанное слово. Ужасная гроза, разразившаяся над обителью? Обычное преувеличение восторженных свидетелей события. Стаи птиц, затмившие небо? Сезонная миграция. Но даже я, при всем своем научном складе ума, не мог объяснить некоторые явления. Например, каким образом ожила тысячелетняя мертвая олива, под которой, согласно преданию, отдыхал сам Великий Дан? Не проклюнулась новым ростком среди узловатых корней, что было бы хоть как-то объяснимо – съел, например, кто-нибудь спелую маслину, сплюнул косточку, а та и проросла, после обильного дождя. Нет! Эта прокаленная, выбеленная солнцем олива, сухая и звонкая, одетая в остатки коры как нищий в лохмотья, вдруг окуталась нежным, серебристо-зеленым покрывалом молодой листвы.

Этот феномен пытались объяснить многие ученые, и большинство из них склонялись к массовой галлюцинации. Но один известный популяризатор науки, автор десятка увлекательных книг, выдвинул такую теорию – Святой Трасун погрузился в столь небывало глубокую медитацию, что вызвал некий временной сдвиг. Ткань Мироздания дала трещину, и сквозь нее в настоящее проникло прошлое. Вроде того, как копье солнечного луча бьет из разрыва туч. Очевидно, Святой Трасун понимал, чем это грозит людям, поэтому сделал все, чтобы удар пришелся на сухое дерево. Так что не оживала эта тысячелетняя мертвая олива, нет, просто явился из далекого прошлого оливы образ молодой листвы и одарил ее неким подобием жизни.

Кстати, утверждал популяризатор, эта теория превосходным образом объясняет тот факт, почему спустя три дня зеленая листва бесследно исчезла – это Святой Трасун закончил свою медитацию, и ткань Мироздания восстановилась.

Да, Святой Трасун вышел из медитации. Точнее, вывалился – истощенный, измученный, постаревший. Несколько дней он пролежал пластом, восстанавливая силы, питаясь жидкой кашицей и разведенным в вине медом. А потом объявил свой вердикт:

- Этот человек, которого мы называем Брином, когда-то прогневал Великого Дана своей дерзостью. И чтобы преподать гордецу урок смирения, Великий Дан повелел ему родиться в самом дальнем из своих миров. Этот мир настолько далек, затерян в такой глуши, что даже единая нить Судьбы не в силах дотянуться до него. Существа, обитающие там, ничего не знают о череде сменяющих друг друга рождений. Они не имеют памяти, поэтому каждый раз умирают навсегда. Они обречены на вечное кружение во тьме, поколение за поколением, но ничего не знают об этом и поэтому счастливы. Так счастлив муравей, который даже не подозревает о величии мира, в котором ему выпало жить.

- Мы называем Дана не просто Великим, но и Ужасным, - продолжал Святой Трасун. – И это воистину так, потому что сила его гнева велика и невыносима. Но он еще и Милосердный! И в милосердии своем, сочтя наказание достаточным, он взял душу этого человека после его телесной смерти в том обреченном мире и вернул в наш мир, осененный благодатью реинкарнации. Увы! Кармические связи этого человека были разрушены, прошлое его было стерто, и теперь ему предстоит новый путь.

Я не знаю, что там дальше случилось с этим Брином – я не мог дальше читать. Я был потрясен до глубины души.

Неужели и вправду существуют такие миры, где смерть – это приговор? Миры, где не существует Обратной Жизни, где о ней никто никогда не слышал и даже мысли об этом не допускает? А что если я, в наказание или по нелепой роковой случайности, воплощусь в одном из таких миров? Я не смогу вспомнить свои прошлые жизни, прервется единая цепь моих перерождений…

Призрак страшной гибели, окончательной и бесповоротной смерти восстал передо мной, распахнув черные крылья, сотканные из мрака небытия.

Меня охватил ужас. Крупная дрожь колотила меня, тело все покрылось липким холодным потом, и я задыхался. Не хочу умирать! Не хочу!!! И пусть шансы на это ничтожно малы, но они ведь не равны нулю! Великий Дан, за что? Зачем ты создал такие миры, где жизнь обречена? Это твой неудачный эксперимент? Или просто две стороны одной монеты? Аверс, без которого не существует реверса? Катод, без которого невозможен анод? Ладно, пусть. Но дай слово, что меня это не коснется! Что я буду жить вечно, пока не исчезнет Вселенная!

… Меня нашли поздно вечером, когда Учитель, обеспокоенный моим долгим отсутствием, поднял на поиски всю Обитель. Я лежал под столом в библиотеке, у меня был жар и я бредил. Жизнеописание Святого Трасуна, смятое и изорванное, валялось в углу, словно я изо всех сил запустил им в стену.

- Грипп, - поставил диагноз вызванный врач. – Ничего удивительного, сейчас как раз сезон. Но состояние больного тяжелое. Я буду настаивать на госпитализации.

***

Я ничего не рассказал тогда Учителю. А он и не спросил – для него, как и для всех остальных, я просто переболел гриппом в особо тяжелой форме. О том, что это был приступ панической атаки, начало развития фобии, он даже не догадывался. Я, впрочем, тоже. Я не врач, я астрофизик, в неврозах я не разбираюсь. Но липкий черный ужас остался со мной навсегда.

Мы все с детства твердо знаем,  что смерть это не смерть тела, а отсутствие памяти о прошлых жизнях. Сохрани память, и обретешь практическое бессмертие. И какая тогда разница, в каком теле ты воплотился в очередной раз.

Теперь я так же твердо знаю – бывает и по-другому. И тогда, в дни болезни, лежа на больничной койке, дал себе клятву – я сделаю все, чтобы избежать страшной судьбы.

Еще подростком я, как и многие мои ровесники, прочитал скандально известную книгу «Путь управляемой смерти» - она лежала в открытом доступе за какую-то смешную цену. Тогда она произвела на меня впечатление некоего Откровения, способного перевернуть мою жизнь. Я буквально горел этой идеей, я ни о чем больше не мог говорить, я усердно, но довольно бестолково, следовал описанной в книге практике управленцев и даже добился кое-каких успехов. Это безумство продолжалось целую неделю, а потом мне стало сложно и скучно. Да и экзамены приближались, так что мне было чем заняться. А книга, распечатанная на дешевой бумаге, осталась пылиться среди другого хлама.

Повзрослев, я снова перечитал «Путь управляемой смерти» и испытал дичайшее раздражение. Великий Дан! Набор банальностей, изложенных корявым языком! Нелепость, помноженная на бессмысленность и возведенная в степень ничтожности! Какой идиот написал эту книжонку? Каким идиотом надо быть, чтобы относиться к ней серьезно? В огонь её, в огонь! И забыть.

Спустя годы, уже в Обители, я, поправляясь после перенесенного «гриппа», вдруг осознал, что эта книга – инструкция. Самая подробная, тщательно продуманная, разбитая на последовательные этапы инструкция. Которая единственная может помочь мне избежать смерти. Не смерти моего нынешнего тела – я не настолько наивен, я знаю, что законы биологии неумолимы. Но избегнуть смерти моей души, моей сущности, моего вселенского Я… Да, это возможно! Даже в том аду, что зачем-то создал Великий Дан.

Память! Вот основа основ! Базис, матрица, которая позволяет нам оставаться самими собой! Сохрани ее и станешь воистину бессмертным!

Гуляя по больничному саду, то и дело присаживаясь на лавочки, чтобы отдохнуть, я тихо изумлялся, каким же слепцом я был раньше! Как не сумел разглядеть драгоценное зерно истины среди словесной, ничего не значащей шелухи? Наверное, для этого нужен определенный жизненный опыт, некая зрелость души?

Пережив страх смерти, я получил этот опыт. Я созрел и прозрел. И с этого дня намеревался твердо следовать тем путем, который открылся мне.

… Так я думал тогда. Так я думаю и сейчас…

Опыт мой преумножился: я вспомнил девочку Илле, я вспомнил монаха-героя. И решил на этом остановиться. Конечно, соблазнительно вспомнить еще несколько своих инкарнаций, пережить заново те далекие ушедшие дни. Но к моей истинной цели это никак не приблизит. Даже наоборот.

Я не знаю, сколько отпущено мне в этой моей нынешней жизни. Да, я еще не стар и относительно здоров. Но ведь я могу погибнуть просто от несчастного случая, погибнуть в любой момент! Предположим, что дни мои сочтены. Предположим, что невидимый червь смертельной болезни уже подтачивает мой организм. И что? Тратить драгоценное время на никому, в сущности, не нужные воспоминания?.. Нет уж, лучше я потрачу их на особые тренировки. Научиться умирать не в панике и безнадежных метаниях, а хладнокровно, осознанно, чтобы в итоге сохранить себя там, за чертой, - вот моя цель!

И «Путь осознанной смерти» - моя путеводная звезда, простите за невольный каламбур.

… На девятом году своего ученичества я пришел к Учителю с просьбой благословить меня на отшельничество.

- Зачем? - хмурясь, спросил Учитель.

- Что-то тревожит мою душу, - сказал я. – Мне нужно разобраться в себе. Понять, что я есть такое на самом деле. В чем замысел Великого Дана относительно меня. Я не мог сделать этого в миру, я не могу сделать этого в Обители. Даже здесь слишком много событий, слишком много страстей. А мне нужен покой. Покой и одиночество.

Как видите, я соврал. Соврать своему Учителю – какой грех может быть более тяжким? Разве что грех самоубийства. Но и правду сказать я не мог, чисто физически не мог! Просто язык не поворачивался, губы немели, а слова осыпались сухим песком. И я сгорал со стыда, не смея взглянуть в лицо своему Учителю.

Конечно, он мне не поверил. Но ничего не сказал. Такой у него был принцип – каждый должен пройти свой Путь до конца, даже если этот Путь приведет в конечном итоге в ад. Он оформил мне необходимые документы, и на следующий день я покинул Обитель.

Я сделал это украдкой, под покровом ночи – небо на востоке только-только начало сереть. Душа моя ныла, я чувствовал себя предателем, неблагодарным сыном, оставившим стареющих родителей ради благ мира. Но у меня была Цель! И я утешался банальной мыслью, что она непременно всё оправдает.

- Я вернусь, - сказал я. – Честное слово!

В глухой тишине мои слова прозвучали беспомощно и глупо. Закусив губу, я поправил на плече котомку, перехватил поудобнее дорожный посох, выданный мне вместе с документами, и направился по еле заметной тропинке на север, в сторону Исоторского леса.

Там, в глухой чащобе этого огромного лесного массива, ждал меня отшельнический скит.

- Чтобы победить смерть, - объяснял я. – Многие считают, что смерть наступает, когда умирает тело. Чушь! Бред! Ведь что такое тело? Временная оболочка, что-то вроде костюма, который можно сменить в любой миг. Сегодня оно одно, завтра другое… не стоит переживать из-за него. А вот память, это совсем другое дело! Именно отсутствие памяти о прошлых воплощениях делает нас смертными! Вселяет в нас страх смерти!

- Память бессмертна, - улыбнулся тогда Учитель. – И ты в этом очень скоро убедишься.

***

Открытая Дверь чем-то напоминает Обратную Жизнь – те же строжайшие ограничения во всем, включая еду и сон, та же глубочайшая медитация. И все же это совсем другая методика. Потому что медитация в этом случае направлена не вовнутрь, а вовне.

Обратная Жизнь подразумевает сосредоточение человека на себе самом, на его нынешнем воплощении. Желающий вспомнить свою жизнь должен отсечь все, что не связано с ним лично, сделаться центром Вселенной… да что там центром – стать самой Вселенной, в которой ничего, кроме тебя самого, не существует. Мир есть ты, ты есть Мир, а больше ничего нет, не было и никогда не будет. Вселенная обретает конечный объем, четко очерченные границы, и наш разум, наш несовершенный разум, помещенный в грубую белковую оболочку, может без особого труда охватить этот объем. И тогда мы начинаем вспоминать нашу жизнь, просто потому, что вспоминать больше нечего. Даже не вспоминать – проживать, от дня сегодняшнего к началу и наоборот, с любого момента, с любой скоростью.

Выход из такой медитации поначалу довольно болезнен – очень странно и неприятно вновь ощутить себя незначительной пылинкой в бескрайнем космосе.

Практика Открытой Двери направлена на то, чтобы человек открыл себя для Вселенной, для всей той информации, которая эту Вселенную составляет. В том числе и для той, которая касается его прошлых воплощений. По большому счету, вы можете получить ответы на все вопросы, даже на не заданные, и в этом заключается главная опасность – слишком велик соблазн узнать все тайны мира, слишком трудно ему противиться. Неподготовленный человек может настолько увлечься, что навсегда останется погруженным в медитацию. Ну как – навсегда? До самой своей смерти от жажды и голода. Про таких говорят: «Ушел к Великому Дану».

- Ушел и дошел – две большие разницы, - не уставал напоминать нам Учитель. – Открываясь миру, вы должны оставаться самими собой. Помните, каждый из вас – маленький человек, обремененный маленькими страстями. Вам не следует брать больше, чем вы сможете унести. Поэтому без колебаний отсеивайте все лишнее. Без сожалений отсекайте все, что не связано с вами лично. Не поддаться искушению – вот ваша задача. Вернуться, сохранив разум и душевное здоровье, - вот условие для следующего шага вперед. Помните – торопиться некуда, Великий Дан всегда держит двери открытыми.

Мне в этом смысле повезло. Меня не интересовали тайны Вселенной, меня интересовал я сам. У меня была совершенно конкретная цель, и я шел к ней кратчайшим путем. Наверное, именно поэтому у меня все получилось с первого раза.

Оказывается, в прошлой жизни я был девочкой по имени Илле, единственной дочерью ничем не примечательного государственного чиновника. В девять с небольшим лет меня укусила ядовитая змея и я умер… умерла… Короткая, ничем не примечательная жизнь, но я ничуть не расстроился. Не всем же быть царями, великими полководцами и прочими историческими личностями. Главное, что она была – эта моя прошлая жизнь, и память о ней сохранилась в структуре Вселенной.

Я прошелся по ней, от смерти до рождения, и это не заняло у меня много времени. Какой-то жалкий десяток лет, о чем тут говорить! К тому же, память об этом десятилетии была дискретна – бусины, через неравные промежутки нанизанные на одну нить. Мне не составило труда перебрать их все, одну за другой.

Моя прошлая смерть случилась около ста лет назад, и вот это вызывало вопросы. С которыми я и отправился к Учителю.

- Мне сорок лет, - сказал я. – Где я был все эти шестьдесят лет? Чем занимался? Можно ли вспомнить этот период моей жизни? И почему вы, Учитель, получили новое рождение в тот же год, когда умерла ваша прошлая инкарнация?

Учитель покачал головой.

- Какой любопытный у меня ученик. Как много вопросов задает! И как трогательно уверен, что я знаю ответы! – Улыбаясь, Учитель смотрел на меня. – Что ж, слушай. Мой ответ такой – я не знаю!

- Не может быть! – вырвалось у меня, и я поспешил захлопнуть рот: подвергать сомнению слова Учителя граничило со святотатством. За такое без разговоров изгоняют из Обители.

Но Учитель не обратил внимания на мою дерзость.

- Может, мой мальчик, еще как может! Я задавал точно такие же вопросы своему Учителю, а он – своему. И никто из нас не получил ответа. И не потому, что их не существует. Просто, я полагаю, это знание разрушит изначальные планы Великого Дана. Каждый из нас должен пройти свой путь шаг за шагом, а не перескакивать через ступеньки. Иначе мы рискуем пропустить что-то очень важное, без чего мы не сможем стать теми, кем должны стать. Вселенная смертна, ты, астрофизик, знаешь это лучше меня, - продолжал он. – Когда погаснет последняя звезда… нет, даже не так! Когда исчезнет последняя материальная частица нашей Вселенной, мы, мыслящие сущности, должны быть полностью готовы.

- К чему? – спросил я.

- К тому, чтобы перейти в другую Вселенную, разумеется! Через очередной Большой Взрыв или что еще там вы, ученые, для нас придумали. Получив и сохранив бесценный опыт, мы получим толчок к дальнейшему развитию. И лучшие из нас станут творцами нового мира. Единым Творцом, которого здесь мы называем Великим Даном.

- И так до бесконечности? – спросил я.

- И так до бесконечности.

- Но это же глупо, Учитель! – воскликнул я. – Глупо и бесперспективно! Развитие не может быть бесконечным! У него должен быть какой-то конечный результат! Достигнутая цель, если хотите! А иначе получается какой-то бег по кругу. Ну, даже если по восходящей спирали – все равно!

- Достигнутая цель,- повторил Учитель, кивая. – Конечный результат. Костюм, пошитый портным. Картина, написанная гениальным художником, или детский рисунок. Обед, приготовленный стряпухой. Нечто зримое, вещественное, статичное… Да, так бывает, особенно у молодых… Ты спрашивал, почему я ушел на следующее перерождение почти сразу, а ты – через много лет? Видишь ли, есть такая теория: в промежутках между рождениями душа проделывает определенную работу. Осмысливает полученный опыт, анализирует ошибки, готовится сделать следующий шаг… Кому-то на это требуется больше времени, кому-то меньше. Считается, что это говорит о духовной зрелости человека. Не знаю, так ли это на самом деле, ведь нам не дано помнить о нашем внетелесном существовании. Но мне кажется, что так оно и есть.

Тогда мне показалось, что он просто сменил тему, не желая обсуждать со мной перспективы развития человечества. Теперь я понимаю, что он хотел предостеречь дурака от ошибки. У него не получилось, но это не вина Учителя – он не хотел запрещать мне прямо, это противоречило его убеждениям и этическим принципам. Все, что он мог, это разговаривать со мной – терпеливо, изо дня в день отвечая на мои вопросы. Он хотел донести до меня свое видение мира, ту целостную картину, которая сложилась у него в результате многолетних размышлений о природе Жизни. Только я оказался плохим учеником – я его не услышал. Нет, не так! Я и услышал, и понял, и даже принял. Только эта величественная картина, от которой у некоторых захватывало дух, мало трогала меня. У меня был свой план, дерзкий и наивный одновременно. И для его выполнения мне не требовалось проникновение в глубочайший философский смысл Жизни. С меня вполне было достаточно досконального знания ее законов. И то лишь ради того, чтобы в определенный момент нарушить их.

***

… Фрагментарная память о моей прошлой жизни сохранила эпизод, когда девочка Илле диктует школьной учительнице свой домашний адрес: город Эйкья, квартал Цагур, жилой комплекс номер восемь. Это было совсем недалеко от Обители, всего-то в двух часах езды, и я, по совету Учителя, отправился туда.

- Твои воспоминания о прошлой жизни ярки, подробны и, на первый взгляд, не требуют доказательств, - сказал мне Учитель. – Но таково свойство человеческого разума – подвергать все сомнению. Пройдет совсем немного времени, и ты вспомнишь другие свои воплощения. Поверь мне, некоторые из них будут настолько фантастичны, что ты усомнишься в их достоверности. Ты будешь думать, что тебе достался кусочек чужой жизни или что ты сошел с ума… и это будет проще, чем признать, что эти воспоминания принадлежат именно тебе – настолько чуждым тебе-нынешнему покажется твое далекое воплощение. У тебя и слов-то не будет, чтобы описать его. Так вот, чтобы ты не сомневался, чтобы доверял сам себе полностью, тебе надо убедиться в реальном существовании девочки Илле. Тебе повезло, она жила на Беррине, причем не так давно. А вот некоторым повезло меньше. Я знаю людей, чьи предыдущие жизни прошли на других планетах. А если даже одна из них пришлась на Беррину, то случилось это в такие давние времена, что ни могил, ни даже городов тех не осталось.

- Ничего себе! – воскликнул я. – И как же они живут с этим, бедняги?

- Точно так же как те, кто никогда не покидал Беррину, - сказал Учитель. – Апогей и перигей, если брать знакомую тебе терминологию, и оба максимально экстремальные. А между этими двумя крайними точками – мы. Большинство.

Я отправился в Эйкья и ничуть об этом не пожалел.

Я бродил по узким горбатым улочкам старинного приморского городка, вдыхал запахи йода,  жареной рыбы и цветущих магнолий и вспоминал.

Вот здесь, в этом тесном дворике я любил играть… то есть, любила играть с подружками. По этой улочке я бегала в школу. А вот и сама школа – приземистое трехэтажное здание с открытым бассейном на плоской крыше. Я терпеть не могла этот бассейн, он был слишком мелким, слишком тесным для меня, и слишком много народу туда набивалось на переменах. Поэтому на большой перемене я не ходила вместе со всеми в столовую, а удирала к морю, чтобы поплавать в свое удовольствие. Я хорошо тогда плавала, гораздо лучше, чем сейчас.

Знакомая тропинка, петляющая между скал, привела меня на берег моря, усыпанный валунами; точно такие же гладкие валуны, только побольше, тут и там торчали из воды. Сбросив одежду, я доплыл до своего любимого камня, взобрался на его плоскую, нагретую солнцем верхушку и улегся там. Мне было о чем подумать.

Что ж, сегодня на личном опыте я убедился, что реинкарнация не выдумка многоумных философов, не красивая сказка, пленившая наши души. Реинкарнация это самая что ни на есть реальная реальность: гуляя по Эйкья, я вспомнил многое из того, о чем не мог вспомнить, погружаясь в медитацию, и воспоминания эти были так свежи, так подробны, словно я сейчас был той самой, умершей сто лет назад девочкой Илле. Не все они были приятны, о некоторых эпизодах своей прошлой жизни я бы предпочел вовсе не помнить, и это лишний раз убеждало меня в их правдивости. Теперь мне надлежало решить, как мне действовать дальше.

На этом камне, соединившим две мои жизни, я провел весь день в одиноких размышлениях. И лишь когда солнце скрылось за щетинистыми сопками, отправился домой, в Обитель. Тихая светлая грусть наполняла мою душу – я навсегда простился со своим прошлым и сейчас все мои мысли были о будущем. Я готовил себя к роли первопроходца и, как всякий первопроходец, чувствовал себя безмерно одиноким.

До этого момента я двигался тем же путем, что и все мои собратья по Обители. Теперь же наши дороги расходились.

***

Многие обыватели, далекие от духовных практик, задаются вопросом - в чем цель пребывания человека в Обители? Зачем все эти жесточайшие ограничения, эта аскеза, уход от мира со всеми его маленькими и большими радостями? Для чего переносить такие испытания, которые далеко не каждому под силу? Неужели только для того, чтобы вспомнить все свои прошлые воплощения?

Отвечу – да, именно для этого! И не просто вспомнить, а осознать их, проанализировать и сделать выводы – это влияет на качество будущей жизни. Не в материальном плане, разумеется, а в плане духовном. Так, например, все великие философы, мыслители и вожди народов, все те, кто оказал самое серьезное влияние на социум, все они в том или ином своем воплощении проходили обучение в Обители и становились Учителями.

Все великие ученые совершали свои открытия не только из-за своих исключительных мыслительных способностей. Пройдя малое обучение в Обители, потратив на это не один год своей жизни, они получали уникальные знания о мире, в котором мы живем. Эти знания двигали науку как в глобальном, так и в утилитарном, чисто прикладном смысле. Вот почему научная мысль на Беррине редко когда заходит в тупик – всегда есть возможность обратиться к неиссякаемому источнику знаний и тем самым решить проблему.

Это, кстати, объясняет, почему власти с таким уважением относятся к нам, бедным отшельникам. Да и содержание Обителей, сколько их ни есть, обходится правительствам куда дешевле, чем содержание самой захудалой армии.

- Иногда я думаю, что было бы, если бы наша планета стала одной большой Обителью? - как-то сказал Учитель. – Если бы каждый из нас, живущих на Беррине, в совершенстве овладел духовными практиками и вспомнил все свои прошлые жизни? Привело бы это к высочайшему взлету нашей цивилизации? Или наоборот, повлекло бы за собой ужасную катастрофу? К счастью, Мироздание всегда стремится к равновесию, даже если это равновесие в итоге приведет к смерти Вселенной. Именно поэтому мы не можем выбирать свои инкарнации и проживаем часть своей бесконечной жизни в самых разных воплощениях.

- Учитель, а вам не кажется, что это… ну, скажем так, несколько расточительно? – осторожно спросил я. – Взять, например, бедняжку Илле. Она могла бы прожить долгую полноценную жизнь, вспомнить свои прошлые воплощения и вырасти духовно. Родить детей, в конце-то концов! А вместо этого умерла десятилетней. В чем был смысл всего этого? Зачем я потратил время на эту бесполезную инкарнацию? Ведь я мог бы попасть в Обитель гораздо раньше! Я мог бы дойти до своей цели прямым путем, а вместо этого целых десять лет петлял по тропинке, которая завела меня в тупик.

- Это ты считаешь свое прошлое воплощение тупиком, - возразил Учитель. – Потому что молод и нетерпелив… Скажи, до того, как ты пришел в Обитель, ты любил читать детективы?

- Не особо, - сказал я, несколько сбитый с толку этим вопросом. – Слишком мало хороших авторов. Избитые темы, предсказуемый финал, пресный язык.

- Но были авторы, которые тебе нравились? – настаивал Учитель. – Которых ты читал с удовольствием?

- Да. Двое или трое, уже не помню точно. Признаюсь, некоторые их книги произвели на меня сильное впечатление.

- И как ты их читал, эти книги? – продолжал допытываться Учитель. – Уделял внимание мельчайшим деталям? Останавливался, пытаясь сложить для себя картину преступления? Строил свои версии? Или стремился побыстрее добраться до финала, чтобы узнать, кто же убийца?

- Скорее, последнее, - подумав, сказал я. – Мне было… ну, скучновато, что ли, самому искать ответы, которые уже существуют. Но потом, конечно, я перечитывал книгу и получал при этом удовольствие.

Учитель покивал, словно и не ждал от меня иного:

- Вот об этом я и говорю – ты нетерпелив. Ты не умеешь получать наслаждение от неопределенности, загадки тебя раздражают и выводят из состояния созерцательного спокойствия. Сделать паузу, позволить жизни развиваться своим чередом, без ясно видимого смысла – это не для тебя. Тебе нужна цель, желательно – конечная, как точка в конце предложения. И ты идешь к ней прямо, не сворачивая и не останавливаясь.

- Да, - с некоторым вызовом сказал я. – А разве это плохо – иметь цель в жизни? Разве не этим человек отличается от животного?

- Не знаю, - вздохнул Учитель, глядя на меня с непонятным выражением. – Но мне кажется, что девочка Илле была твоей паузой. В которой ты нуждался, по мнению Великого Дана.

Спорить с Учителем – глупо; спорить с Великим Даном – бессмысленно. Я и не спорил. Я просто остался при своем мнении.

***

Мои собратья по Обители старались вспомнить как можно больше своих инкарнаций. Чем больше – тем лучше, вот их девиз, который лично мне казался довольно сомнительным. Какая разница, вспомнил ты пять своих прошлых воплощений или пятьдесят пять, если для твоей будущей жизни это не имеет ровным счетом никакого значения? Если каждый раз ты вынужден проходить свой Путь заново, начинать новую жизнь с чистого листа? И нет никаких гарантий, что эта новая дорога не заведет тебя в тупик! Как, например, это произошло с бедной девочкой Илле – ее Книга Жизни оказалась короткой и скучной, не стоящей того, чтобы ее хранить и перечитывать. Если бы ее не было вовсе, Мироздание ничего бы не потеряло.

Мои собраться по Обители были другого мнения. Они бережно хранили каждую свою Книгу Жизни, даже самую ничтожную, они гордились их количеством и радовались каждой новой так, как иной библиофил радуется редкой инкунабуле, заполучив ее в свою коллекцию. Мне же такое отношение казалось диким.

Один мой товарищ узнал, что в каком-то из своих прошлых воплощений прожил всего несколько минут после своего рождения. Тот несчастный младенец даже не успел ничего осознать, как сразу же погрузился во тьму смерти и ушел на новое перерождение. И что? – спросил я. Какой смысл был в этой твоей жизни? Какой смысл ее вспоминать сейчас? Опыт, с важным видом ответил мой товарищ, и я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться ему в лицо.

Для моего опыта вполне хватало одной девочки Илле, я бы с радостью на этом и остановился. Но такое мое равнодушие вызывало удивление и косые взгляды моих собратьев, поэтому я буквально был вынужден вспомнить хотя бы еще одно свое воплощение. И получилось это у меня с удивительной легкостью, к которой я, честно признаться, был не готов.

Как не был готов к тому, что это мое воплощение оказалось довольно интересным.

В той прошлой жизни я, оказывается, был монахом ордена Странствующих и жил в большом монастыре на южной границе средневекового королевства Сезария. До того, как принять постриг, я изучал философию в столичном университете, поэтому ничего удивительного, что образованного монаха не отправили собирать милостыню по городам и весям, а приставили к монастырской сокровищнице. Я провел ревизию всех ценностей, я завел каталог; изучив монастырский архив (который находился в ужасающем беспорядке), я сумел вернуть в монастырь некоторые ценности, которые считались безвозвратно утраченными. Например, воротник святого Айрина. Или корону Идлина Первого, основателя королевства. Или единственный экземпляр Священного Писания Гувизара Богослова.

Когда орды конных варваров, воняющих чесноком и потом, обрушились на наши границы, я руководил эвакуацией ценностей монастыря. По древнему тайному подземному ходу (который, между прочим, я же и обнаружил, благодаря архиву), я и еще двое крепких монахов денно и нощно, без отдыха, переносили сокровища – прежде всего книги - в глубокий подвал. Увы, спасти удалось не всё – я едва успел потянуть рычаг, когда дикари ворвались в монастырь. Тяжеленная каменная плита встала на место так плотно, что даже щелей не было видно, и мы втроем оказались замурованы в подземелье: я, брат Парвин и брат Сузес. Изобретение неизвестного гениального механика, тайный подвал был оборудован вентиляцией, поэтому смерть от удушья нам не грозила. Так же мы слышали крики и стоны умирающих монахов и молились за спасение их душ. А потом мощный взрыв сотряс стены монастыря до основания – это кто-то из выживших братьев поджег бочки с порохом. Очевидно, взрыв повредил запирающий механизм, потому что, когда все закончилось, мы не смогли выйти из подземелья. Мы умерли там, среди сокровищ, от голода и жажды, смиренно приняв свою участь, и судьба спасенных ценностей несколько долгих веков оставалась неизвестной.

Разрушенный монастырь восстановили и заселили заново. Потом его неоднократно перестраивали, реставрировали, но никто так и не смог отыскать тайный ход, ведущий к братской могиле трёх скромных иноков. Насчет сокровищ, пропавших без вести, существовало несколько теорий, и по одной из них алчные монахи-ренегаты, еще до нападения варваров, сами разграбили монастырские закрома. А взрыв устроили исключительно для того, чтобы скрыть недостачу.

Разумеется, я обо всем рассказал Учителю. А он, в свою очередь, обратился в Академию Наук. И пусть моя история вызвала недоверие историков, её необходимо было проверить. По согласованию с Советом Церквей была организована научная экспедиция с моим участием.

С волнением я вступил под своды монастыря, в котором не был четыре с лишним сотни лет. Конечно, очень многое здесь изменилось до неузнаваемости и кое-что даже в лучшую сторону, но я довольно быстро отыскал ту роковую для меня плиту.

… Я стоял над тремя высохшими мумиями в монашеских рясах, и светлая печаль сжимала моё сердце. Печаль и гордость – все-таки я до конца выполнил свой долг. Я не только сохранил сокровища тогда, четыреста лет назад, но и очистил память о монахах от грязных домыслов и наветов. А вокруг меня ликовали, обнимались, хлопали меня по плечам и орали в уши благодарности и восхваления.

Увы, это происшествие сразу же стало мировой сенсацией. Почему «увы»? Да потому что главным героем этой сенсации стал я. Меня буквально рвали на части: телевизионщики, журналисты, научная братия и просто любопытствующие. Президент лично вручил мне орден «За заслуги перед Отечеством». Патриарх удостоил меня аудиенции и отпустил мне все прегрешения, вольные и невольные. В мою честь была названа недавно открытая малая планета и улица моего родного города. А собратья по Обители смотрели на меня как на святого и бешено завидовали мне.

Кстати, сами Обители пережили настоящий бум популярности – такого наплыва желающих обрести Истину не было, пожалуй, со времен Святого Трасуна.

Слава обрушилась на меня, как снежная лавина, и я задыхался. Покой? Отрешение и сосредоточение? Ха! Об этом можно было только мечтать! Учитель сочувствовал мне и тихонько посмеивался над моими жалобами и проклятиями.

- Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее, - без устали повторял он избитую истину, а я лишь скрипел зубами в бессильной ярости.

Но всё проходит, в том числе и мирская слава. Утихли восторги и славословия в мою честь, иные события стали сенсацией, потеснив в людской памяти воспоминания о моем открытии, и я с огромным облегчением вернулся к своему прежнему образу жизни.

Мне надо было спешить; мне казалось, что я потерял слишком много драгоценного времени.

Сам Учитель помнит больше десятка своих прошлых жизней. Не полностью, не как цельную, день за днем, историю, а кусками. Самые яркие эпизоды – ведь они тверже впечатываются в память души, их легче всего вспомнить. В одной из них он был бедным крестьянином по имени Инду, вдовцом, обремененным кучей детей. Он умер шестьдесят лет назад, в восемьдесят два свои года, и его прах покоится на кладбище высокогорной деревушки Гажида. Это официально доказанный факт, поскольку сведения, которые сообщил об этой своей жизни Учитель, полностью совпали с записями в местных регистрационных книгах. А внуки и правнуки старого Инду подтвердили правдивость семейных преданий, о которых поведал Учитель. Как он, например, поймал большую рыбу, которой его семье хватило на два дня. Или как Бенгу, младшую внучку Инду, шершень укусил в щеку, отчего лицо девочки осталось навсегда перекошенным, и бедняжка так и не смогла выйти замуж. Их было много, таких историй, и Учитель вспоминал о них с грустной улыбкой.

- Иногда мне кажется, что в том моем существовании не было никакого смысла, - как-то сказал он. – Зачем я родился? Для чего жил? Только лишь для того, чтобы продолжился мой род? И что бы изменилось, умри я во младенчестве? Но смысл, конечно же, был, иначе зачем Великий Дан подарил мне эту жизнь?

О другом его воплощении я узнал на третьем году своего ученичества, когда стало окончательно ясно, что я никуда не уйду и пройду выбранный путь до конца. Мои успехи были очевидны, и Учитель доверил мне свою тайну. Я стал избранным – одним из немногих.

По словам Учителя, он жил на другой планете – огромной, в десятки или даже в сотни раз больше нашей Беррины. Мир высокого давления и жесткого излучения, совершенно чуждый человеку. Белковой жизни, по понятным причинам, там не существовало, зато в изобилии была представлена жизнь кристаллическая. В том числе и разумная. Одним из таких мыслящих кристаллов был Учитель.

- Жить – значит мыслить. Мыслить – значит жить. Между этими двумя понятиями не было никакой разницы, это был единый неразделяемый процесс. Познание как смысл жизни, как основа жизни! Каково? У нас тоже есть такая философская концепция, но там, на той планете, это было все равно как жизнь и дыхание для нас. Даже больше. Я не могу этого объяснить, в человеческом языке нет таких понятий, но ты просто поверь, что это было грандиозное, восхитительнейшее наслаждение – познавать окружающий мир, проникать в самые сокровенные тайны Вселенной. И при этом никакого желания хоть что-то изменить в существующей картине мира. Даже мысль такая не возникала. Неторопливая, растянутая на миллионы лет жизнь, наполненная глубочайшим смыслом. Бесконечное развитие и самосовершенствование. Ничем не ограниченный разум и способность помнить каждый миг своей жизни и жизни своих соплеменников. И при этом полное осознание своей индивидуальности и неповторимости.

Я был потрясен и не стал этого скрывать. Да у меня бы и не получилось.

- Ты же астрофизик, - с упреком сказал Учитель. – Кому, как не тебе, знать, что Великий Дан создал бесконечное пространство, наполненное бесконечным множеством миров. И что все они отличаются друг от друга. Конечно же, формы жизни в каждом из этих миров будут свои, особые, приспособленные к местным условиям. Как и разум, в конечном итоге. Или ты считаешь, что разум, это исключительно свойство белковой материи?

- Да, - сказал я. – То есть, нет. Дан с ними, со всеми этими мирами, не о них речь! Я о другом хотел сказать… спросить… Учитель, но ведь тогда получается, что разум вообще не привязан ни к одной из планет! Ни к одной из форм жизни! И я, родившийся на Беррине, могу воплотиться на любом из бесконечного множества миров!

- Или воплощался в какой-нибудь прошлой жизни, - согласился Учитель. – Да, по-моему, это единственно верный вывод. Конечно, только в том случае, если мои воспоминания являются истинными, а не ложными. Лично я склонен полагать их правдивыми, хотя доказательств у меня нет. Но весь мой опыт, вся моя многолетняя практика Обратной Жизни… и не только моя… Мой Учитель рассказывал, что однажды он был включен в исполинский разум целой планеты. К сожалению, взрыв сверхновой уничтожил эту уникальную жизнь. Но это не значит, что подобное не повторится вновь. И нам надо быть к этому готовыми. Тебе, мне, в идеале – каждому человеку. Кто знает, какие чудеса ждут нас в будущем?

- Некоторые считают, что мы можем управлять своими следующими воплощениями, - осторожно сказал я. У меня была одна идея, но я пока не готов был ее озвучить. – Что можем выбрать себе тело, в которое вселится наша душа.

Учитель внимательно посмотрел на меня.

- «Путь управляемой смерти»? Как же, читал, читал. А ты знаешь, что эта книга признана ересью?

- Но ведь она же не запрещена, - робко возразил я.

- И очень жаль. Я бы, например, запретил. Она вредна, она толкает неокрепшие души на ложный путь. Кто мы такие, чтобы выбирать свои воплощения? Кто мы такие, чтобы спорить с Великим Даном? Мальчик мой, поверь, ему виднее, что для нас полезно, а что нет. Вспомни себя – в детстве ты наверняка мечтал питаться одними конфетами и пирожными. А умные родители впихивали в тебя ненавистные овощи, каши, супы. Ну и кто оказался прав в результате?

- Вы меня не так поняли, Учитель! Я не планирую воплощаться по своему выбору! И уж тем более не собираюсь противиться воле Великого Дана!

Учитель долго молчал, прикрыв глаза. Его аура (а я уже научился видеть человеческие ауры) уплотнилась и приобрела легкий фиолетовый оттенок, что говорило о возросшей интенсивности мыслительного процесса.

- Будем надеяться, - только и сказал он.

***

Обратная Жизнь – это методика, отточенная веками практики и дополненная новейшими открытиями нейрофизиологов. Методика сложная, долгая и зачастую до того нудная, что лишь немногие могут это выдержать. Большинство же, потеряв терпение, бросают эту практику в первый же год своего ученичества и возвращаются к обычной мирской жизни. Ведь на быстрый результат рассчитывать никак не приходится! Терпение и труд, бесконечное терпение и упорный ежедневный труд, невзирая на отсутствие хоть какого-нибудь эффекта, - вот что такое Обратная Жизнь. И если вы будете тверды в своих намерениях, если не сойдете с этого пути, то в один прекрасный – воистину прекрасный! – день дверь в ваше прошлое распахнется, и вы вспомните всю свою жизнь: от дня сегодняшнего до рождения и первого своего вдоха. В идеале – до зачатия.

Представьте, вечером вы ложитесь в постель и начинаете вспоминать прошедший день. Не думать о нем, не оценивать его с точки зрения удач и неудач, не подводить какие-то итоги, а именно вспоминать. Каждый шаг, каждую мелочь; так, словно вы записали этот день на видео, и теперь прокручиваете его в обратную сторону. Вы ведь разделись перед сном? Извольте вспомнить, в каком порядке вы это делали – как расстегивали пуговицы на рубашке, какой носок стянули первым, левый или правый. И не просто вспомнить последовательность действий, а – ощутить все заново: тактильно и эмоционально. На работе был ничем не примечательный день, надоевшая рутина? Вспоминаем, вспоминаем: с кем встречались, о чем говорили, кто во что был одет и чем пах. И – эмоции, обязательно надо вспомнить эмоции, пережить их заново. Ощущения тела: вдруг заныла коленка, а потом прошла; зачесался нос, и вы его почесали. И так далее и тому подобное – по-настоящему нудное занятие, способное кого угодно вывести из себя.

- Это обычная ошибка, которую поначалу совершают все ученики, - сказал Учитель. – Вы все стараетесь запомнить свою жизнь – от и до, в мельчайших подробностях. Запомнить, как школьник запоминает стихотворение, чтобы пересказать его на уроке. А надо не так. Представь, что твоя жизнь – это книга. И тебе надо научиться открывать ее на любой странице и читать выбранный фрагмент. Потом ты можешь забыть какие-то детали, хотя самый смысл останется у тебя в памяти. Что ж, всегда можно перечитать эту страницу, чтобы освежить воспоминания. Понимаешь?

Я понял. И не мог не признать, что Учитель, как всегда, прав. С тех пор дело у меня пошло на лад.

Это было восхитительное ощущение – пережить каждый ранее прожитый день – любой, на выбор - заново, от дня вчерашнего до самого раннего детства. Чем-то это напоминало домашнее любительское видео, только ярче, глубже, точнее. Наблюдая за своими действиями, я знал, чем они вызваны и к чему в итоге приведут. И это знание странным образом переплеталось с теми эмоциями, которые я-прошлый переживал в тот или иной момент своей жизни. Но я-настоящий, сегодняшний, который вспоминал прошлое, оставался бесстрастным, как само Мироздание, для которого нет ни абсолютного Добра, ни абсолютного Зла. Я видел свои ошибки, но не огорчался из-за них. Я видел свои успехи, но не радовался им. Прошлое перестало волновать меня, ведь его уже не изменить.

- Эмоции для разума все равно, что пыль на зеркале, - говорил Учитель. – Сотрите эту пыль, и вы сможете ясно увидеть себя самого.

Переживая момент своего рождения, я понял, что младенец в родах переносит сильнейший стресс. Изгнание из теплой безопасной материнской утробы не проходит для нас бесследно, оно необратимо разрушает некие каналы, связывающие нас… с чем? Может быть, с предыдущими жизнями? Я не знал, но сам факт показался мне очень важным. И я запомнил его – на будущее: мой дерзкий план постепенно обрастал конкретными деталями.

Внутриутробный период моей жизни поразил меня. Там все было по-другому, не так, как я привык. Я слышал глубокое, мощное биение сердца моей матери – постоянный фон, окружающий меня день и ночь; смена его ритма заставляла меня тревожиться или успокаиваться. Бурчание и писк перистальтики, шелест дыхания тоже были фоном, только фоном умиротворяющим, уютным, как бывает уютным теплое одеяло в промозглый осенний день. Я слышал голос матери – вибрация, заполняющая каждую клеточку моего тела, вызывала у меня радость и любовь. Да, любовь – я не мог ошибиться в оценке этой своей эмоции. Поэтому с полным на то основанием я заявляю – ребенок начинает любить свою мать задолго до своего рождения!

Я слышал и другие звуки – доносящиеся издалека, неразборчивые. Иные из них, резкие и громкие, пугали меня, заставляя вздрагивать и замирать. Другие были приятны для слуха, и я улыбался. Несколько раз в мой уютный мирок проникали звуки иного рода – тонкие, злые, как комариный писк. Они легкой щекоткой отдавались во всем моем теле, от макушки до пяток, это было смешно и неприятно одновременно, и я вертелся, пытаясь избавиться от этих ощущений. Я-настоящий долго ломал себе голову, пытаясь понять природу этих звуков, пока наконец не сообразил, что это была обыкновенная процедура УЗИ.

Околоплодные воды на вкус напоминали теплый, чуть солоноватый, сильно разбавленный бульон. Теснота моей временной обители не вызывала дискомфорта – тонус мышц-сгибателей был выше тонуса разгибателей; чтобы выпрямить руки-ноги мне приходилось прикладывать ощутимые усилия, а свернувшись в клубок и засунув палец в рот, я, наоборот, расслаблялся и засыпал.

Кстати, мне снились сны! Какие-то разноцветные вспышки, яркие аморфные пятна, геометрические фигуры такой странной конфигурации, что я, как ни старался, не смог воспроизвести их на бумаге. Может быть потому, что это невозможно было сделать физически? Ведь одни из этих причудливых фигур имели прямое отношение к звукам, другие – к запахам, третьи передавали ощущения моего растущего тела… Попробуйте нарисовать равновесие. Проприоцепцию. Чувство голода. Я попробовал. Учитель долго смеялся, а потом сказал, что во мне умер чрезвычайно эмоциональный абстракционист, и что лично он этому только рад.

Природу некоторых фигур я так и не смог понять – возможно, они несли информацию, не связанную с моим телесным существованием.

Я раскручивал свою внутриутробную жизнь день за днем, от рождения до зачатия. Все шло хорошо, и я не ждал особых сложностей. Но я ошибся. Благополучно прожив очередной день своего прошлого, я шагнул в день предыдущий, ближе к зачатию. И попал в пустоту – в нечто непредставимое, не имеющее никакой структуры. И я провалился в эту пустоту, и я вывалился из нее в день сегодняшний, удивленный и слегка раздосадованный. Что-то явно пошло не так.

Проанализировав свои действия, я не нашел в них очевидных ошибок. Я очистил дух, изгнав мысли и чувства, проделал заново весь комплекс дыхательных упражнений, погрузился в глубокую медитацию и попробовал еще раз. А потом еще. И еще. И еще много-много раз. Тщетно!

Я бился головой о стену, или, если хотите, в пустоту. Я потратил на эти попытки полгода, но так и не сумел перебросить мостик через пропасть, разделяющую меня и мою цель. И самое главное – я не мог понять, что же именно я делаю не так!

- Все правильно, - сказал Учитель, когда я сдался и пришел к нему за советом. – Так и должно быть. Наша память о прошлой жизни заканчивается на тринадцатой-четырнадцатой неделе жизни плода. Это происходит со всеми, исключений нет.

- Как? – пораженный, воскликнул я. – Со всеми? То есть и с вами, Учитель? Неужели даже вы не смогли вспомнить день своего зачатия? Тот судьбоносный день, когда материнская и отцовская клетка слились в единое целое?

Учитель улыбнулся:

- Как я могу вспомнить то, чего никогда не было?

Я помолчал, переваривая информацию.

- Если я правильно понял ваши слова… - осторожно начал я. – Значит ли это, что вы, Учитель, появились на свет в результате непорочного зачатия?

Учитель рассмеялся:

- Можно и так сказать. Но не я один. И ты тоже, друг мой. И все, кто пришел в Обитель. И те, кто в Обители никогда не был и даже не планировал быть. Одним словом – все люди на Беррине… и, думаю, за ее пределами. Возьму на себя смелость предположить, что этот принцип соблюдается для всех форм белковой жизни.

- Но как же? – растерянно проговорил я. – Генетика, эмбриология… Они что, ошибаются? Вся наука ошибается?

- Ни в коем случае, - весело сказал Учитель. – Это я тебе как бывший врач говорю.

Наверное, у меня был очень глупый вид, поэтому он сжалился над дураком и объяснил.

Как известно, в первый триместр беременности происходят самые важные события в жизни будущего человека. Закладываются все органы и системы, начинает биться сердце и работать щитовидная железа. Эмбрион совершает свои первые, еще чисто рефлекторные движения, у него появляются зачатки зубов, формируются глаза, уши и конечности.

Вообще, можно сказать, что к концу первого триместра – а это где-то тринадцатая-четырнадцатая неделя беременности – человек формируется окончательно, говорил Учитель. Это не значит, что он способен к самостоятельному существованию, просто ничего принципиально нового с ним уже больше не происходит. Младенец растет, набирает вес, его организм развивается и совершенствуется, но все это опирается на уже заложенную основу. В том числе и мозг.

К четырнадцатой неделе у будущего человека все базовые структуры мозга уже сформированы, и это самое главное для нас. Ведь что мы такое есть в период своего внетелесного существования, между жизнью прошлой и жизнью будущей? – спрашивал Учитель. Душа? Чистый разум? Заархивированный пакет с информацией? Теорий много, но все они сходятся в одном – душе, разуму или информационному пакету для нормального полноценного существования необходимо некое вместилище. Хорошо подготовленное вместилище, сиречь тело. Точнее – мозг.

- Теперь понимаешь, почему мы не можем вспомнить свое собственное зачатие? Потому, что его не было! Для нас – не было. Великий Дан позаботился о том, чтобы вырастить для каждого из нас тело, в которое мы вселяемся. И происходит это на четырнадцатой неделе внутриутробного развития. А до этого срока тела пусты. Как до поры до времени пусты скафандры, изготовленные для космонавтов. Даже не изготовленные, а – находящиеся в процессе изготовления. Мудро, не правда ли?

- Получается, в абортах нет ничего плохого? – спросил я. – Если до четырнадцати недель зародыш всего лишь бездушный кусочек мяса?

Учитель долго молча разглядывал меня, словно увидел диковинную зверушку.

- То есть ты считаешь, что разрушить творение Великого Дана – в этом нет греха? – наконец проговорил он. – Лишить душу её нового пристанища – это не кармообразующий поступок? Мальчик мой, я был лучшего мнения о твоих умственных способностях.

- Я об этом не подумал, - сконфужено пробормотал я.

- Что значит «не подумал»? Ты, ученый, астрофизик – не подумал? Или ты ни разу не слышал, что Церковь считает аборт убийством? Тяжким грехом, оскорбляющим высший замысел Великого Дана?

Я тяжело вздохнул и покаянно развел руками. Учитель смягчился.

- Ты пойми, единственное существенное отличие между Обителью и Церковью заключается в том, что отцы-вероучители воспринимают Великого Дана персонифицировано. Как некоего человека, в давние времена жившего на Беррине, вполне плотского и смертного, но заслужившего личное бессмертие. А мы, Учителя Истины, считаем, что Великий Дан это некий принцип. Мировая Истина, по законам которой развивается Вселенная. Что-то вроде набора констант, если тебе так будет понятней.

- Единая формула всего сущего, - пробормотал я, и Учитель улыбнулся.

- И так тоже можно сказать, - согласился он. – Единое информационное поле, набор констант, Бог – это всё имена Великого Дана. Форинцы называют яблоко «инджи», абберийцы – «тунак»… но ведь от этого оно не перестает быть яблоком, правда?

Не могу сказать, что я был потрясен или хоть сколько-нибудь удивлен этим разговором – наверное, я был готов к чему-то подобному. Мои собственные размышления о природе внетелесного существования вели меня в том же направлении. Но кое-что оставалось для меня неясным.

Дело в том, что, проживая внутриутробный период своего нынешнего существования, я столкнулся с некими… структурами, назовем их так. Мне они напоминали черные непроницаемые сферы, нанизанные на единую невидимую нить. Они вдруг возникали неизвестно откуда, наплывали на меня, обволакивали, и я погружался в некое подобие небытия. Во всяком случае, вынырнув из сферы, я не мог сказать, что происходило со мной там, внутри. Вреда мне это небытие не приносило точно, но и пользы никакой я в нем не видел.

Этих сфер было довольно много в самом начале моего нынешнего существования; к моменту рождения их количество значительно уменьшилось, а после моего появления на свет практически сошло на нет. В последний раз с подобным явлением я столкнулся в возрасте трех с небольшим лет.

Как мог, я описал Учителю эти сферы.

- Что это было, Учитель? – спросил я.

- Не знаю, - задумчиво сказал он. – И никто не знает. Некоторые считают, что Великий Дан таким образом корректирует наши не слишком удачные матрицы. Вносит, так сказать, поправки. Мой учитель полагал, что это наши прошлые грехи, которые мы искупаем, пусть даже неосознанно, в жизни нынешней.

- А что думаете вы? – осмелился я прервать затянувшееся молчание.

- Как тебе сказать… Не исключено, что эти сферы, как ты их назвал, имеют какое-то отношение к нашим прошлым воплощениям.

- Воспоминания? – замирая от предощущения чуда, спросил я. – Сферы – это наша утраченная память о прошлых жизнях?

- Что-то вроде того, - неохотно проговорил Учитель.

Целая буря чувств бушевала у меня в душе, и главным из них был восторг. Моя безумная идея понемногу получала подтверждение! Я, конечно, попытался скрыть свои чувства, и мне, конечно, это не удалось -  ауры Учитель считывал даже с закрытыми глазами.

- Вижу, ты что-то задумал, - сурово хмурясь, проговорил он. – Я не могу… да и не хочу, если честно… запрещать тебе – каждый должен сам пройти свой путь. Одно скажу – еще никогда и никому не удалось узнать хоть что-то об этих черных провалах.

- А пытались? – жадно спросил я.

- Смельчаков всегда хватало, - коротко сказал Учитель.

Почему-то «смельчаков» у него прозвучало как «дураков».