VampiRUS

– Ах ты, чудище поганое, – прокричал Иван-царевич и рубанул по толстой чешуйчатой шее мечом.

Оружие, издав глухой звук, отскочило от шеи дракона, даже не оставив царапины. И тогда Иван-царевич, замахнувшись, ударил еще несколько раз. Однако всё также без какого-либо эффекта.

– Слушай, отвянь, а? – попросила откуда-то сверху голова на тонкой шее. – Я ж тебя не трогаю? Чего ты до меня докопался?

– Зло должно быть наказано! – проверещал Иван, срываясь на фальцет и вновь нанося удар.

– Аллё, дурашка? Какое зло? Кому я чего плохого сделал? – с недоумением и возмущением спросило чудище.

– Ты дракон! – гневно сказал царевич, наконец-то задирая голову вверх и разглядывая морду противника.

– И?

Иван не нашелся, что ответить и потому ударил по шее дракона еще раз. Всё также, без какого-либо видимого результата.

– Да отстань же ты от меня! – рявкнуло чудовище с плаксивыми интонациями в голосе. – Ну, сижу я в лесу, медитирую, никого не трогаю. Да чего ты пристал? Я же ведь даже не плотоядный.

Замахнувшийся было для очередной атаки Иван-царевич замер с занесенным над головой мечом.

– В смысле, не плотоядный? – переспросил он.

– В прямом, блин. Травку щиплю. Огнем не дышу.

Лицо Ивана стало задумчивым и он опустил меч.

– Веган, что ль?

– Не-е-е-е, – помотала головой рептилия, – дракон я, – и, выдержав небольшую паузу, полюбопытствовала: – А кто такой веган?

Иван с интересом посмотрел на змея.

– А ты, видимо, от реальности совсем оторванный?

– Чего это? – обиделся дракон.

– Травку щиплешь, принцесс не воруешь, золото не копишь. Кто такие веганы не знаешь. Что такое интернет хоть в курсе?

– Интернет? – глаза дракона округлились еще больше и стали похожи на выпуклые чайные блюдца.

Иван-царевич помолчал, разглядывая рептилию, а потом вынес вердикт:

– Н-да. По ходу, действительно, безобидный, – царевич полез в карман и достал черную прямоугольную штуку. Поводил над ней пальцами, и та засветилась холодным белым светом. – Вот смотри, – и уже обращаясь к прямоугольнику: – Алиса, кто такие веганы?

Что-то в плоском прямоугольничке дзынькнуло и оттуда донесся женский голос:

– Веганство – наиболее строгая форма вегетарианства, исключающая потребление продуктов животного происхождения…

– Так а я мясного и не ел! – возмутился змей, не обращая внимания на то, что голос из прямоугольника продолжал что-то объяснять. – Я сам по себе травоядный. Это во мне природой заложено.

Царевич стукнул пальцем по устройству и голос оборвался на середине фразы.

– А-а-а-а! – протянул Иван. – Вон оно чего! Ну, тогда извини, что я на тебя драться кинулся.

– Бывает, – примирительно мотнул головой змей. – А ты-то какого черта в эту часть леса полез? Сюда ж даже самые отбитые грибники не ходят.

– Грибники? – переспросил парень. – О, точно!

И принялся рыться в карманах.

– Что точно? – не поняла рептилия.

– Да погоди... Сейчас... Вот! – и Иван-царевич достал из кармана надкушенный мухомор. – Это вот он меня сюда завел. Говорит, мол, ты царевич, а царевичам положено подвиги совершать. Ну-ка, говорит, бегом в самую глухую чащу, найдешь там, говорит, дракона и совершишь подвиг.

– И? – настороженно спросил дракон.

– И вот я с тобой чуть не подрался.

– Мухомор, значит... – проговорил дракон, протягивая лапу, беря из рук принца мухомор и задумчиво разглядывая надкушенный гриб. Немного помолчал, собираясь с мыслями, и сказал: – когда-то, давным-давно, много-много веков назад, когда люди чтили совершенно других богов, имена которых не сохранили ни летописи, ни людская память, такие грибы, как этот, были говорящими. Не просто говорящими, но ведающими суть вещей. И способными рассказывать о грядущем тому, кто исполнит пред ними ритуал воопрошания.

– Ритуал воопрошания?

– Да, – рептилия печально вздохнула, – но последовательность действий этого ритуала тоже затерялась в веках.

– Хм, – Иван-царевич скептично пожал плечами. – У грибов еще чего-то спрашивать, тоже мне...

– Помнится, когда-то, когда я был еще молод, я проходил этот ритуал.

– Чего, правда?

– Да.

– И что же ты попросил тебе показать у грибочка-то?

– Мне было интересно, как будут выглядеть в будущем принцы, которые будут идти на бой с драконами.

Тут мухомор в лапе змея пошевелился, открыл глаза и заявил:

– Да тебя, я смотрю, знатно накрыло, – мухомор поправил надкушенную шляпку. – Ты о принцах меня спросил всего час назад. Я, вот, как раз тебе и показываю, какими принцы-царевичи в будущем станут.

Дракон испуганно дернулся.

– Твою ж боярыню! Говорящий гриб! Три тысячи лет такого не встречал!

– Не говори ерунды! – возразил мухомор. – Каких три тысячи? Ты час назад, – мухомор постучал по откушенному краю шляпки, – всего час назад от меня откусил. Понимаешь? Осознаешь? Ну-ка, быстро отдай меня своей галлюцинации, – гриб кивнул в сторону Ивана-царевича, – и бегом на болото, умываться и в себя приходить. Посмотрел, какими принцы в будущем будут?

– Ага, – кивнул змей.

– Ну и хорош с тебя. Не хватало ещё, чтоб единственный в Тридевятом царстве дракон от передоза загнулся. Тебе еще сегодня принцессу воровать и царского коня жрать.

– Я травоядный! – возразил дракон.

– Ты, в первую очередь, упоротый, – объяснил мухомор. – Накрыло тебя, понимаешь?

– Не очень, – призналась рептилия.

– Побочный эффект. При употреблении некоторых наркотических веществ такое случается, – принялся объяснять надкушенный мухомор. – Ты допускаешь какую-то, зачастую бредовую, мысль и так заморачиваешься на ней, что в конце концов принимаешь её за правильную. Понял?

– Не очень, – повторился дракон.

– Короче, на самом деле ты не травоядный и воровать принцесс – твоё любимое хобби. Просто поверь. И смирись, – порекомендовал мухомор. – Отдавай меня принцу и бегом в болото, откисать. Как отпустит, сам вспомнишь, что плотоядный.

Змей протянул царевичу мухомор и сказал:

– Держи. А я пойду в болото, откисать, в себя приходить, – рептилия грустно вздохнула. – Мухоморам лучше знать, таращит меня или нет.

И змей, грузно топая, скрылся в кустах.

– Вот это дела, – пробормотал Иван-царевич, смотря на кусты, за которыми скрылся дракон.

– Так, теперь с тобой решать давай, – очень серьезно сказал надкушенный гриб. – Ты в курсе, что ты не Иван-царевич?

– А кто?

– Ты Семен Сергеевич Полянский, тысяча девятьсот девяностого года рождения, отставший от своей группы туристов и нажравшийся галлюциногенных грибов. И дракон, равно как и я, это видения, существующие только в твоём мозгу.

– Я царевич, – обиженно проговорил парень.

– Да какой ты царевич?! Турист бестолковый.

– У меня меч!

– Да?

Парень поднял меч, который держал в другой руке и изумленно протянул:

– Да ла-а-а-адно! – в руке у него была обыкновенная увесистая палка.

– Вот тебе и «да ладно». А теперь на дерево просмотри, которое слева, – посоветовал надкушенный мухомор.

Парень повернул голову и увидел дерево, кора которого была содрана. По виду повреждений было понятно, что по стволу лупили палкой. И, скорее всего, той самой палкой, которую он держал в руке.

– Узнаешь дракона? – хохотнул гриб.

– Так ты же только что говорил, что будущее ему показывал… – растерянно пробормотал недавний царевич.

– Но факт остается фактом: дрался ты с деревом, а вместо меча у тебя палка, – констатировал мухомор. – У тебя ж была мечта, стать сказочным героем? Считай, что она исполнилась посредством пластинчатого гриба семейства Аманитовых.

Парень отбросил палку в сторону и аккуратно положил надкушенный мухомор на землю.

– Вот это вштырило, – сказал он сам себе. – Ну их нафиг такие эксперименты. Хорошо хоть в голове просветлело и в реальность вернулся.

Он достал смартфон, разблокировал его, тапнул по привычному значку и попросил:

– Алиса, проложи кратчайший путь до ближайшего населенного пункта.

Смартфон дзынькнул и женский голос сообщил:

– Сказка еще не закончилась. Продвигайтесь на восток и через двести метров поверните налево. Дойдите до дуба и ныряйте в кроличью нору, расположенную под ним…

Каждое полнолуние моя мертвая жена появляется за окном и просит:

– Впусти меня.

Голос ее дрожит, то ли от холода, то ли от страха, а в глазах игривыми искорками мерцает ложь.

– Впусти меня, пожалуйста, – просит она. И добавляет: – Здесь холодно и одиноко.

В такие ночи я сижу на подоконнике, пью чай, курю сигареты одну за другой и смотрю на неё. Мне уже давным-давно не страшно. Мне просто интересно, когда ей надоест? И надоест ли вообще? У неё ведь, в отличие от меня, впереди целая вечность. Хотя, если я её впущу, то, наверное, целая вечность появится и у меня.

– Пожалуйста, впусти.

Настойчивая.

Интересно, что она делает в те полнолуния, когда я на работе? Стучится ещё к кому-то? Или вглядывается в мои окна и ждёт?

Поначалу я боялся, что она придет и ко мне в сторожку, или выйдет мне на встречу, пока я буду обходить объект. Но, нет. Почему-то появляться она может только за окном.

– Не хочешь впускать? Тогда выйди и согрей меня. Мы ведь столько были вместе. Неужели теперь ты позволишь мне замерзнуть?

Сначала я пытался объяснить жене, что она умерла и ей не место среди живых, что я нервничаю, когда она приходит и просит впустить её. Просил оставить меня в покое. Безрезультатно. Она всё равно появляется каждое полнолуние и до самого рассвета просит впустить ее внутрь. Забавно, что ей холодно и зимой и летом.

С одной стороны, стоило бы сходить на прием к психиатру и выяснить, всё ли в порядке с моей головой. А с другой – я не могу рассказать психиатру всё. К тому же, к фигуре за окном я уже привык. А вот, узнать, что фигура эта существует только в моей голове, не готов. В реальности ведь призраков не существует?

* * *

Я отлепил приклеенную кусочком скотча к входной двери открытку, повертел в руках, пожал плечами и вставил ключ в замочную скважину. Зашел в квартиру, закрыл дверь, задвинул задвижку, навесил цепочку, повернул замок на два оборота, прошел на кухню, где и прочел послание на кусочке глянцевого с одной стороны картона. Фотобумага, не иначе. Ну, в самом деле, кто сейчас типографскую полиграфию покупает, когда на любом цветном принтере то же

самое распечатать можно?

«Уважаемый Евгений Степанович, в эту субботу в квартире номер 33 планируется проведение первого дня свадьбы Виктора и Марины. Мы торжественно обещаем приложить все усилия для того, чтобы поведение гостей не доставляло дискомфорта Вам и остальным соседям, но, сами понимаете, свадьба иногда проходит непредсказуемо и было бы свинством с нашей стороны не предупредить о предстоящем мероприятии. Мы постараемся уложиться до 23:00. Но если уж так получится, что мы задержимся или излишний шум доставит Вам некоторый дискомфорт, то просим отнестись к этому с пониманием». И витиеватая Витькина подпись.

Ну, что ж, свадьба, так свадьба. Дело молодое. Один вечер можно и потерпеть. Пускай молодёжь развлекается. Тем более, вежливо предупредили. И даже, я так понимаю, заморочились на то, чтобы каждому лично написать – просьба на открытке не штампованная, написано от руки, с нотками юмора, с подписью.

Я положил открытку на холодильник, к другим «важным» письмам и уведомлениям, придавив их гипсовым бюстом Ленина, служившим чем-то вроде пресс-папье.

Этот бюст, буквально пару дней назад, отдал мне тот самый Витька, у которого сегодня свадьба. Они генеральную уборку дома затеяли. Я его как увидел с этой статуэткой, так екнуло что-то в сердце. В детстве у нас дома такой на комоде стоял. А я смотрю – тащит куда-то. Спрашиваю:

– Куда это ты, Витёк, советское наследие поволок?

– На мусорник, дядь Жень, – говорит. – Мы чистоту-красоту дома навести решили, вот хлам и выношу.

– Охренели совсем, – говорю ему. – Ильича на мусорник. Давай я его дома у себя поставлю.

– Да пожалуйста, мне тащить меньше…

Так у меня бюст Ленина и появился. Сам не понимаю, чего это на меня нашло, не то ностальгия, не то еще что-то. Но теперь вся та бесполезная чепуха, которую достаю из почтового ящика, лежит на холодильнике под охраной гипсового Владимира Ильича.

Я быстро позавтракал и решил немного покемарить. Все-таки после ночного дежурства. А там не выспишься. Обход каждые полчаса, везде камеры. Случись чего, к тебе в первую очередь вопросы будут, когда по записям сверять начнут. Поэтому в сон я нырнул быстро и спал крепко. Даже не слышал, как там этажом выше всё начиналось и развивалось.

Проснулся от настойчивой трели дверного звонка. Сверху шумела музыка, сквозь которую пробивались голоса, но в целом было приемлемо, раз уж мероприятие за все время меня не разбудило. Либо я устал настолько, что шум не был мне помехой.

А вот дверной звонок – был. Он зачирикал снова, пока я пытался попасть ногами в тапки и накидывал халат. И еще раз, когда я уже снимал цепочку и отодвигал засов. Открывая дверь, я мельком глянул на циферблат настенных часов – без пяти одиннадцать. Пора бы и закругляться уже, а они шумят. Но, справедливости ради, не так уж и громко шумят. Так что, пускай повеселятся. Не каждый день свадьба ведь.

Мозгом, еще не расставшимся с сонным оцепенением, я допускал и понимал, что, скорее всего, это кто-то из участников шумевшей этажом выше свадьбы. Но увидеть на пороге невесту не ожидал.

– А меня забыли украсть, – заявила она, пьяно покачиваясь по ту сторону двери.

Я растерялся. И ничего умнее мне в голову не пришло, чем отступить на шаг и сказать:

– Ну, проходи, – сделав жест рукой, мол, добро пожаловать. А она, как будто это норма, вламываться в свадебном платье к незнакомым людям, вошла, прошуршав белоснежным нарядом.

– Так я-то причем? – поинтересовался я, закрывая дверь, накидывая цепочку и задвигая засов.

Хотя, я уже догадывался, причем. Процентов на девяносто был уверен даже. И она мою уверенность подтвердила.

– А можно я у вас посижу? – попросила невеста. – Пусть поищут меня, сволочи.

Ее губа дрогнула, и глаза стали наливаться слезами.

Ненавижу пьяные женские слезы. Потому что в большинстве случаев не угадаешь, как на них реагировать. Если это не слезы от физической боли, а как сейчас, какая-то обидка на мир, то что ни сделай – только хуже становится. И ничего умнее в голову не пришло, чем клацнуть кухонным выключателем и предложить:

– Давай-ка, милочка, я тебя чаем напою.

Она кивнула и, касаясь рукой стены, прошла за мной на кухню. Знаете, как человек, который вроде бы и может передвигаться сам, но не уверен в стадии собственного опьянения, а потому – страхуется, делая вид, что непринужденно касается каких-то вертикальных поверхностей.

– Тебя же Мариной зовут? – спросил я, поворачиваясь к ней спиной и открывая пенал.

Девушка всхлипнула что-то похожее на «ага».

– Ну а я дядя Женя. Чая тебе лучше или кофе?

– Кофе, – прозвучало жалобно из-за спины.

– Так чего случилось-то, Марин? – спросил я, ставя на стол кофейную чашку, насыпая в турку молотый порошок, добавляя туда же гвоздику и поворачиваясь к плите.

Невеста снова тяжело всхлипнула.

– Не украли. Забыли напрочь. Бухают как не в себя.

– Не переживай, Маринка, – нарочито бодрым голосом продолжал я. – Пройдет время и будешь вспоминать это как приключение, которого у других невест не было. Представляешь? Сама себя украла.

– Ага… – обиженно вздыхая, говорит Витькина невеста за спиной. – Легко вам говорить, свадьба-то не ваша, вы-то не невеста. А я хотела, чтоб все как у людей.

– Глупости какие, Марин, – делаю огонь на маленькой конфорочке максимально тихим. – Ты думаешь, что семейная жизнь из вот этих двух дней состоит? День первый – пьянка у жениха, день второй – у невесты? Настоящая семейная жизнь, дай-то бог, спустя полгода начнется, когда притираться друг к другу станете.

Марина за спиной уже в который раз тяжело вздохнула.

– Да мы и так вместе почти год прожили…

– Э, нет, девочка моя, это не то совсем, – сказал я, не отрывая взгляда от турки. – Теперь у вас обоих уже не будет возможности в любой день раз и навсегда разбежаться.

– Ой, как будто этот штамп в паспорте что-то меняет? – неуверенно возразила девушка.

– Меняет, Марина. Меняет.

Ну, всхлипывать перестала, в диалог вступила – уже хорошо. Значит, обидка пьяная уже ее мозг не занимает. Кофе сейчас попьет, окончательно успокоится, да и выпровожу её. Тоже мне, проблема – не украли. Разве ж это проблема?

Думая об этом, я и не подозревал, что проблема этого вечера совершенно в другом. И она гораздо весомее, чем невеста, которую забыли украсть.

Когда кофе стал приподниматься радужной пеной, я снял турку с огня и повернулся, чтобы налить его в стоящую на столе чашку. И замер с туркой в руке. Я совершенно забыл о том, что сегодня полнолуние, а кофе был настолько ароматным, что перебивал гнилостный запах. Да я, если честно, и не ожидал его. После похорон я видел жену только через закрытое окно.

– Соскучился? – ухмыльнулось мне изгнившее лицо.

Кожа на скулах разошлась, обнажая кости. Губы, выеденные гнилью и червями, шевельнулись в попытке улыбнуться, сделав оскал еще более мерзким. Скользнувший меж обнаженных зубов полуразложившийся язык был похож на посыпанного солью виноградного слизня. Пропитанные грязью лохмотья не имели ничего общего со свадебным платьем. Это были остатки того, в чем её хоронили. Нашла всё-таки способ получить приглашение в дом.

Я не знал, чувствуют ли умертвия боль. Но плеснул кипяток из турки туда, где когда-то было лицо, а второй рукой схватил бюст Ленина с холодильника и под звуки свадьбы этажом выше бил, бил, бил... Кроваво-серая каша брызгала на стены, холодильник. Гипсовый Ильич стал красным от крови, а я поднимал его бюст и опускал на голову своей покойной, но неупокоенной жены, поднимал и с силой опускал.

А в какой-то момент гнилые лохмотья вновь стали свадебным платьем.

Свадебным платьем, заляпанным кровавыми брызгами.

Мне стало не по себе.

О хитрости вернувшихся в реальность мертвых существует множество историй и легенд. Но разве мы, живущие здесь и сейчас, верим в них? Для нас это всего лишь страшилки, позволяющие скоротать немного времени за чтением книги или просмотром фильма. Кто сейчас верит в призраков, демонов, умертвий? В то, что они действительно существуют и иногда, при соблюдении каких-то условий, получают доступ к нашему миру, к нам? Кто задумывался о том, что в мире, который принимает нас после смерти, могут быть совершенно другие ценности и условия, необходимые для того, чтобы существовать, не растворяясь в энергетических потоках бесконечной вселенной?

Что это было? Морок? Морок внутри морока?

И тут в дверь позвонили.

Черт. Я только сейчас заметил, что музыка и гомон этажом выше стихли. Черт. Черт-черт.

Напустив на себя заспанный вид, я подошел к двери и дождался, когда звонок зачирикает вновь.

– Кто там? – придавая голосу усталые интонации, спросил я.

– Дядь Жень, это Витька, – раздалось с той стороны.

Я отодвинул засов, повернул замок и приоткрыл дверь, не снимая цепочки.

– Что-то случилось, Вить? – поинтересовался я, щурясь.

– Дядь Жень, а вы сейчас или недавно на балконе не курили? В окно не выглядывали? Не видели ничего?

– Витька, – я притворно зевнул, – меня даже свадьба ваша разбудить не смогла. Я, вон, пару минут назад только встал – после ночной смены отсыпался. Кофе варю.

– А... Понятно... – озадаченно пробормотал Витька. – Извините, дядь Жень.

И отступив на шаг, нажал кнопку соседского дверного звонка.

– Случилось чего, Вить? – спросил я.

– Да... Не важно, дядь Жень, – отмахнулся парень.

– Ну, смотри. Если что, стучи-звони, – предложил я и закрыл дверь.

А потом я действовал очень быстро.

Тело на ковер. На разможженую голову пакет – чтобы меньше пятен. Ковер с телом в ванную. Воды в ведро, тряпку, моющее средство. Отмыл кровь и кофе со стены, с холодильника, с пола. Выдраил щеткой гипсовый бюст Владимира Ильича. А потом, почти до самого утра пилил... пилил... пилил...

Через несколько дней ко мне заходил полицейский. Но его визит был, скорее вынужденным. Сам он был уверен, что невеста просто сбежала с каким-нибудь тайным любовником. Задав несколько вопросов и выяснив, что я ничего подозрительного не видел и не слышал, полицейский извинился и пошел опрашивать других соседей.

В тот же вечер я вынес на мусорник последний пакет.

* * *

Каждое полнолуние они стоят за моим окном и просят:

– Впусти нас.

Голоса их переливаются, перетекают из одного в другой, сплетаются в одно целое, завораживают.

А я сижу на подоконнике и дрожу. То ли от холода, то ли от страха. А может быть, это чувство вины вгрызается в мою нервную систему, заставляя вздрагивать от осознания того, что случилось.

Я сижу на подоконнике, пью чай, курю одну за другой сигареты и смотрю на фигуры за окном. Фигуру жены, в строгом черном платье – том самом, в котором ее хоронили. И фигуру Витькиной невесты, сбежавшей со свадьбы и бесследно исчезнувшей. Но я-то знаю, что никуда она не исчезла. Потому что каждое полнолуние они появляются с той стороны стекла и просят впустить их.

Интересно, назад возвращаются только те, кому помогли умереть?

© VampiRUS

Как-то в начале девяностых, лет 13 мне было, отправил меня батя в строительный магазин, я уже не помню зачем конкретно. Он в квартире ремонт делал и чтоб не отрываться от процесса поставил мне задачу купить чего-то там. Не суть важно чего.

Я по пути встретил друга и говорю, мол, пойдем сходим вместе, чтоб скучно не было. Ну и пошли. А он предложил завернуть в какой-то дворик, покурить.

Ну, завернули. Товарищ закурил и спросил, за чем именно идём. Я называю, к примеру, краску, шурупы, кисточки... Товарищ говорит, что, мол, слышал, как сосед ругался, что краска подорожала.

Я в карман за деньгами и давай пересчитывать. Вдруг не хватит! И на этом самом моменте выходит из подъезда классическая гоп-компания, человек в пять. Видят в моих руках деньги, которые я суетливо начинаю прятать, попутно понимая, что всё равно отберут, куда ни суй.

А с нами начинается "беседа".

- Дай закурить. А чо вы тут делаете? А Васю Гнутого знаете? А есть на пиво? А чо ты пиздишь.

И пока мы с товарищем блеем какие-то невнятные отмазки, нас ненавязчиво тянут к подъезду "перетереть". Отскочим-побормочем и всё в том же духе.

Белый день же. Люди ходят. Бабушки недалеко сидят, на солнышке греются.

Они понимают, что лишние глаза ни к чему. Мы понимаем, что в подъезде нас размотают, как Бобик старую фуфайку. Тянем время, пытаемся чего-то отвечать на вопросы-ловушки, но с каждой фразой, как-то так получается с точки зрения гопников, мы совсем не по понятиям живем и за это нас надо проучить.

А чтоб не бить нас, надо отойти в подъезд, чтобы там нам объяснили, в чем мы неправы.

Но мы-то понимаем, что в подъезде точно огребем...

По ощущениям мы мычали в том дворе минут десять всего. Как потом оказалось, вдвое больше.

Вдруг из-за угла выходит мой батя и так неспеша, вразвалочку подходит к нам и гопникам. Спрашивает сигарету. Кто-то из гопоты достает пачку. Батя спрашивает, а чего это гопник таким фуфломицином угощает приличного человека? (Не дословно).

И начинает кидать предъяву за предъявой на каждую попытку что-то ему возразить (причем я две трети слов тупо не понимаю) так, что гопники плавно перестают борзеть, а потом включают заднюю и рассасываются, как синяк после гепариновой мази.

Как потом выяснилось, батя "нутром почуял", что что-то не так. Магазин, мол, в пяти минутах ходьбы всего. А меня все нет и нет.

Ну он на всякий случай в сторону магазина по дворам и пошел.

В общем, повезло нам в тот раз.

А спустя пару месяцев я случайно узнал, откуда у папки словарный запас такой интересный был в разговоре с гопотой. Выяснилось, что он отсидел 4 года за хулиганство с причинением тяжких увечий. Но до самой его смерти подробностей я у бати так и не выпытал.

Традиционно напоминаю: писатель я не настоящий - блокнот и ручку на руинах библиотеки нашел.

Когда я говорю, что не прикладывал усилий для раскрутки, чтобы в дальнейшем продавать книги, многие не верят. Когда говорю, что не в курсе, каким был первый тираж, говорят, что скрываю цифру специально. Аналогичная фигня происходит, когда отвечаю на вопросы про раскрутку. Мол, как это так, на бумажный тираж собираешь, книги рассылаешь, но при этом в рекламу не вкладываешься?

Да, не вкладываюсь.

Почему так происходит? Да все просто! У меня нет цели заработать миллион, сам я не заточен под коммерцию, а любая работа с цифрами меня пугает. К примеру, ведение бухгалтерии при сборе денег на тираж второй книги я доверил супруге.

Ну как может вести финансовые дела человек, которого не смущает нечетная стоимость при покупке двух пачек доширака? Как можно быть уверенным в том, что ты не уйдешь в минус, если считая, сколько дней до воскресенья, ты загибаешь пальцы, проговаривая вслух названия дней с текущего и до нужного? О какой материальной ответственности может идти речь, если тебе для сложения 87 и 13 хочется тянуться к калькулятору, а чтобы посчитать количество предметов больше пяти, в них обязательно нужно тыкать пальцем проговаривая вслух "один, два, три..."?

Вот и во всяких пиар-стратегиях я совершенный ноль.

Есть у меня знакомые авторы, которые составляют график публикаций, высчитывают количество символов на главу и последовательность платных и бесплатных глав, есть те, кто постит короткие рассказы бесплатно, а главы длинного произведения продает. Есть люди, договаривающиеся о рекламе своих произведений в других пабликах (ну, вот это вот бесячье "читай продолжение по ссылке..."). Есть и те, кто вкладывается в рекламу на всяких ВК-биржах...

Я в этом всём ничего не понимаю. Поэтому просто пишу то, что пишу и выкладываю в сеть. А люди уже сами решают, стоит это читать или не стоит.

Единственное правило, которое я для себя выработал и стараюсь ему следовать: "можешь сделать читателю приятно - сделай" (гуары, молчать!). Попросили тебя выложить книгу на флибусту - выложи.

Предложили рассортировать истории - рассортируй. Заметили ошибку - поблагодари и исправь.

Подали идею, подсказали, посоветовали - упомяни при публикации...

Вот и всё, что я знаю о пиаре: сочинять истории нужно для людей, а не ради денег. И в один прекрасный момент тебя попросят "сделать бумагу", даже несмотря на то, что все истории в этой книге и без того были прочитаны где-то в сети. Даже если тираж будет небольшим и всё, что будет собрано сверх стоимости тиража и рассылки, в итоге уйдет на такси (довезти тираж до дома) и бутылку вкусного коньяка (отметить печать). Оно того стоит.

Ах, да!

По возможности, изучи какой-нибудь inDesign, освой Photoshop, разберись с программой для создания электронных книг (их бесплатных тьма тьмущая в интернете). Во-первых, сэкономишь много денег на создании макета для печати, во-вторых, знания лишними не бывают, в-третьих, приятно ведь, когда книга создана тобой от и до.

Блин, уже собирался запостить статью, но тут подумалось.

В этот раз, не предупреждая заранее тех, кто скидывался на печать, я по наитию создал карты с персонажами и, описав способности этих карт, рассовал их по тиражу наугад.

Это, наверное, единственное, что я и сам бы назвал пиаром. Да и то несознательным. Потому что узнали читатели об этом лишь после того, как оплатили книгу.

P.S. Эту статью тоже сложно назвать пиаром, потому что я никому ничего не предлагаю даже в намеках - весь тираж был продан по предварительному заказу.

– Алексей, здравствуйте.

Блондинка была эффектной. Настолько, что Алексею Михайловичу Трубникову даже польстило то, что она обратилась к нему по имени, без отчества. Хотя, если быть честным, то разница в возрасте между ним и его клиенткой была видна невооруженным взглядом и ей всё-таки стоило бы назвать его по имени и отчеству. Впервые за долгую карьеру строгий, но от этого только выделяющий всё, что нужно выделить, черный наряд девушки вкупе с низким пропитанным едва уловимой хрипотцой голосом вызывали у нотариуса эрекцию и швырнули его мысли в сторону, противоположную от этики отношений с клиентами. Даже черная косынка, говорившая о том, что у девушки траур, не могла переключить Алексея Михайловича на рабочий лад.

– Здравствуйте, присаживайтесь, – деловито кивнул он на стул. – Присаживайтесь и рассказывайте, кто вы, с чем пожаловали...

– Мне нужно изменить завещание. А еще лучше аннулировать.

Либо девушка была расстроена гораздо меньше, чем её обязывал траурный наряд, либо очень хорошо держала себя в руках.

– Напомните, пожалуйста, кто вы? – спросил Алексей Михайлович, попутно отмечая, что уж такую девицу он бы наверняка запомнил.

– Анна Шумейко. Но я у вас впервые.

– Ну, тогда…

– И мне нужно, чтобы вы внесли изменения в завещание Виктора Воронкова. Он был у вас около месяца назад. У него коротенькое завещание. – Анна выдержала паузу, надеясь на то, что нотариус вспомнит, но Алексей Михайлович молчал, а потому она добавила: – Там не было ничего, кроме пожелания кремации.

На самом деле Алексей Михайлович помнил этого клиента. В первую очередь, за счет странного поведения...

* * *

Большинство из приходивших составлять завещание, рассчитывали написать текст прямо у Трубникова в кабинете. И именно поэтому он старался отправить таких клиентов домой, предлагая вернуться с уже готовым текстом, который он и заверит. Потому что, как показывала практика, написание завещания затягивалось очень надолго. Была даже пара забавных случаев, когда человек, расписывая, кому и что достанется, начинал с того, что завещал квартиру детям, но в процессе несколько раз передумывал и, в конце концов, отписывал её какой-нибудь благотворительной организации.

Были, конечно, и такие клиенты, которые приходили, всё обдумав, и четко знали, кому, чего, сколько. Но таких можно было пересчитать по пальцам. Парень, о котором шла речь, умудрился попасть в обе категории клиентов. Он четко знал, какой будет его последняя воля, однако потратил много времени на то, чтобы объяснить, почему она будет таковой и насколько это важно.

Честно говоря, на протяжении всей беседы, большую часть которой логичнее было всё-таки назвать монологом, Трубникова не покидало чувство, что парень слегка не в себе.

– Завещание будет коротким: «Будучи в здравом уме и твёрдой памяти, завещаю кремировать моё тело после смерти». Дата. Подпись. Всё.

– Понятно, – кивнул Трубников и пододвинул к парню белый лист формата А4. – Так и пишите.

Парень подвинул листок к себе, взял ручку и, внимательно посмотрев на нотариуса, сказал:

– Но прежде чем мы перейдем к формальностям, я хотел бы объяснить, почему это для меня настолько важно.

Алексей Михайлович кивнул, давая понять, что готов внимательно слушать. Парень набрал воздуха в грудь, шумно выдохнул, собираясь с мыслями, и сообщил:

– Мы с матерью расходимся во взглядах на то, что происходит с человеком после того, как отведенный ему срок заканчивается. Она, как и большинство, считает, что душа после смерти попадает в рай или ад, а я, что у каждого есть возможность переродиться. Именно поэтому я настаиваю на кремации.

Трубников снова кивнул и парень продолжил:

– Я очень долго изучал этот вопрос и обнаружил множество совпадений и закономерностей, которые дают мне основание утверждать, что моя мать не права. Но, вы же можете себе представить, что такое спор с фанатиком? Именно по этой причине я и хочу нотариально заверить своё желание быть сожженным после смерти. Потому что другие способы решить возникшую задачу после того, как меня не станет, не будут иметь эффекта. Я видел множество похорон и все они сводятся к выполнению набора принятых в обществе штампов, без попыток понять причины и цели тех или иных обрядов. Я не считаю это верой. Это стадное следование существующим нормам. И чаще всего на желания самого покойного всем плевать, если он не успел их нотариально заверить, – сообщил парень и замолчал.

Алексей Михайлович решил было, что уже всё и вновь подвинул к клиенту листок бумаги и ручку. Но, как оказалось, тот просто собирался с мыслями.

– Вы знаете настоящую причину, по которой при отпевании священник повязывает голову покойному лентой с написанной на ней молитвой?

Трубников отрицательно помотал головой.

– А не задумывались, зачем завешивают зеркала в доме, где человек умер? Почему именно на сорок дней? Почему над могилой ставят крест? – и, не дожидаясь пока Алексей Михайлович еще раз мотнет головой, продолжил: – Все это делается для того, чтобы свести шанс реинкарнации к нулю. Если бы не все эти обряды и приметы, которые люди выполняют, не задумываясь о причинах, мы бы слышали о помнящих свои прошлые жизни, гораздо чаще. Но у пришедшего на смену старым богам немного иные цели. Старые боги, такие как Один, делали упор на качество произведенных душ. Именно поэтому большинство прошлых верований, которые теперь считаются мифами, содержали в себе знания о перерождении. Перерождения нужны для того, чтобы души могли исправить допущенные в прошлой жизни ошибки и стать лучше, качественнее. Но в какой-то момент произошла смена концепции и там, – парень указал пальцем куда-то в потолок, – почему-то стали делать упор на количество, абсолютно наплевав на качество. Теперь там, наверху, никому не нужны идеальные души. Куда важнее выполнить план по производству новых, которые, отработав минимальный срок, будут утилизированы. Крест во все времена был знаком отрицания, запрета. Именно поэтому над могилами ставят кресты сразу же. Душа прикована к телу ровно сорок дней. Не знаю, почему именно такой срок, но... – парень развел руками в стороны, – после этого, не имея возможности оторваться от гниющего тела, душа впадает в забвение и исчезает. Задача священников удержать душу в умершем теле на этот срок. Крест на крышке гроба, лента с молитвой... А вы не задумывались, что именно отпевающий священник кладет покойнику под сложенные на животе ладони? И для чего? Этот момент обычно проходит незамеченным, потому что все зациклены на переживаниях и скорби. Да и в голову никому не приходит, даже из тех, кто замечает это короткое движение, спросить, что именно теперь под ладонями покойного. Хотя, если всё-таки задать вопрос, то ответ вы обязательно получите. Вы получите ответы на любые вопросы. Но никто не задумывается о правдивости этих ответов. Скорбящим не до того, когда близкий человек умер.

Нотариус слушал парня и думал о том, что у него не все дома. А еще, он боялся его перебивать. Если парень действительно больной на голову, то неизвестно, как он отреагирует на предложение Трубникова закругляться. Кто его знает, что в голове у этих сумасшедших.

– Зеркала, – продолжал тем временем клиент, – эти проходы в параллельные измерения, которые дают возможность душе переключиться на отражение и разорвать связь с умершим телом, перейдя в мир отражения. Зеркала обладают очень сильной магией. Именно поэтому их завешивают – сводят вероятность освобождения души к минимуму. Знания, как бы тщательно их не скрывали, просачиваются в мир. И отголоски этих знаний доходят до нас порой очень странными способами. О причинах, по которым это происходит, можно разговаривать очень долго, а я и так отнимаю ваше время чем-то, как вы наверняка считаете, бесполезным. Но мне важно объяснить, почему этот аспект очень важен для меня. Я верю в перерождение. А для этого нужно разорвать контакт души с умершим телом. И гарантированно этого можно достичь только при помощи огня. Мы часто видим частицы правильных знаний, но у нас не хватает ума сложить все элементы мозаики в одно целое.

Парень замолчал и пододвинул листок с уже написанным завещанием к Трубникову. Текст был точь-в-точь таким, как он его и озвучил ранее: «Будучи в здравом уме и твёрдой памяти, завещаю кремировать моё тело после смерти».

– Хорошо, Виктор, – кивнул Алексей Михайлович. – Оригинал мы приложим к официальному бланку, Галина наберет и распечатает на компьютере…

– Есть один нюанс, Алексей Михайлович, – перебил нотариуса парень. Голос его стал отдавать сталью: – Если я умру, то за оставшейся у вас копией завещания придет мать и, наверняка приложит все усилия для того, чтобы изъять ее, аннулировать или внести исправления, отменяющие мою последнюю волю. Искушение может быть очень велико, но я бы не советовал вам ему поддаваться. И дело не в том, что репутация пойдет под откос, а в том, что под откос пойдет ваше психическое здоровье. Я не угрожаю. Я предупреждаю.

Парень замолчал, глядя в глаза нотариусу, а тот, в свою очередь, не отводил глаз от взгляда парня, стараясь ничем не выдавать разрастающийся внутри него страх.

– Кстати, о психическом здоровье… – парень полез в нагрудный карман и достал оттуда сложенный вчетверо листок. Развернул его, положил на стол. – Справка от психиатра, выдана сегодняшним числом. С головой у меня всё в порядке. Предлагаю присовокупить к завещанию…

* * *

– Помню, – кивнул нотариус, – своеобразный молодой человек.

– Он умер.

Алексея Михайловича это заявление ошарашило, несмотря на то, что он и ожидал чего-то подобного.

Девушка продолжила:

– Сейчас решается вопрос с похоронами, но проблема в завещании.

– Последняя воля усопшего, – кивнул Трубников. – Кремация.

– Вся его семья придерживается христианских взглядов и завещание станет для них дополнительным ударом.

– Тут, Анна, я ничего не могу поделать, – развел руками Алексей Михайлович. – Это его желание, сделанное в здравом уме, нотариально заверенное, занесенное в реестр.

Лицо девушки изменилось. Напускной траур уступил место совсем не напускному отчаянию.

– Вы просыпались в одной постели с покойником? – спросила она. – Представьте, вы трахаетесь, что-то жрете после секса, потому что организм требует срочно перекусить, засыпаете, слыша привычное дыхание, а утром, уже проснувшись, но еще не открыв глаза, понимаете: что-то не так, как обычно. Нет дыхания, нет тепла. А тело есть. И вам нужно позвонить, сообщить, что вы проснулись в одной постели с покойником. И сообщить это нужно матери того, с кем вы всего несколько часов назад ели печенье прямо в постели. Сразу после секса...

Она немного помолчала, затем полезла в сумочку, достала оттуда широкий конверт, положила его на стол и многозначительно посмотрела на Трубникова.

– Это его экземпляр. Никто ничего не узнает, если вы всего один раз замените профессиональную этику состраданием.

– Но, раз у вас есть его экземпляр... – начал Трубников, собираясь предложить девушке сделать вид, будто никакого завещания не было и попросту никому о нем не говорить.

– У него есть друзья. Они были в курсе темы завещания, – девушка тяжело вздохнула, сдерживая дрожь в голосе. – Такие же придурки, вообразившие, будто раскрыли вселенский заговор против человечества. И они обязательно придут за завещанием к вам, если им сказать, что я его в глаза не видела. Ну, может не к вам, к другому нотариусу. А тот заглянет в реестр и перенаправит их к вам. В итоге его сожгут, пепел развеют, как он и хотел, но мать этого не вынесет...

– Вы знаете, Аня, Виктор предупреждал именно о таком варианте развития событий, – заметил нотариус и вдруг понял, что за все время разговора девушка ни разу не назвала покойного по имени.

– И вы готовы отправить в могилу его мать только потому, что у самого него при жизни в голове поселилась какая-то блажь? – девушка еще раз тяжело вздохнула и повторила, словно непонятливому ребенку: – Она – верующий человек. Взгляды сына на религиозные аспекты жизни и без того причиняли ей боль, а вот такой посмертный «привет с того света» разобьет её окончательно. Поймите, Алексей, вы не сделаете хуже никому. Наоборот.

Анна вновь полезла в сумочку.

– У нас были некоторые сбережения. Если это поможет вас убедить, – она достала пачку банкнот, перетянутых резинкой, – то они ваши.

Пачка купюр, легшая на стол, перевесила профессиональную этику. Не последней причиной было и то, что, несмотря на траурный наряд, Анна Шумейко выглядела притягательно и будоражила сексуальную фантазию нотариуса. И если бы не траур...

– Хорошо, – осторожно сказал Алексей Михайлович, – я готов войти в ваше положение...

* * *

Ощущение, будто он в квартире не один, появилось у Трубникова ближе к вечеру и было сродни дежавю. В каждой мысли сквозило чувство, будто кто-то думает то же самое параллельно с ним, в каждом действии ощущалось еще чье-то движение, будто Алексей Михайлович преодолевал сопротивление встречного потока воздуха.

Поначалу он списывал всё на усталость и нервное перенапряжение. Еще бы! Не каждый день испытываешь такую гамму двойственных ощущений. С одной стороны, ты нарушаешь закон, а с другой – делаешь всё, что в твоих силах, чтобы не подливать масла в огонь скорби лишившейся сына матери. С одной стороны, ты, возможно, и помог бы от чистого сердца, но пятьдесят тысяч, это пятьдесят тысяч. За перераспечатку документа с обновленным текстом и копирование подписи через подсвеченное стекло, это легкие деньги. С третьей стороны, несмотря на трагичность и абсурдность ситуации, ты постоянно ловишь себя на мысли, что при других обстоятельствах обязательно попробовал бы залезть ей под юбку.

Трубников думал, что такая странная усталость обусловлена именно двойственностью отношения ко всем аспектам случившегося сегодня.

– Надо выкинуть сегодняшний день из головы, – порекомендовал он своему собственному отражению в зеркале. И тут же спросил, изменившимся тоном: – Так значит, ты хотел её трахнуть?

Голос принадлежал Трубникову, но вместе с тем Алексей Михайлович осознавал, что не думал такого говорить своему отражению. Слова вырвались изо рта против его воли. И это заставило его покрыться гусиной кожей.

– Ну, хоть кивни? – предложил Трубников отражению. – Я понимаю, она девка эффектная. На неё и пока я жив был, многие губу раскатывали.

Осознание, что его голосом, его голосовыми связками, звуками, вылетающими изо рта, управляет кто-то другой, бросило Алексея Михайловича в холодный пот. Он попытался было возразить самому себе, но губы, горло, язык его не слушались. Тогда Трубников попытался закричать. Но опять безуспешно. Он будто был заперт внутри собственного тела, будто передал управление речевым аппаратом кому-то извне.

– Правильно думаешь, – сказал Трубников, – Это я, Витя Воронков, завещание которого ты сегодня так бессовестно подделал.

«Да ну это же бред какой-то. Это, наверное, нервное расстройство на почве сегодняшних событий, – подумал Трубников, – должно же быть какое-то объяснение…»

– Есть объяснение, – сообщил Трубников вслух. – Но оно тебе не понравится.

Его голосовые связки издавали звуки, которые совсем не были связаны с его мыслями. Трубников был готов поклясться, что вылетающие из его рта слова не принадлежат ему.

– Да ты не парься, – сказал он вслух, – просто думай мысли. Я их все слышу. Такая у нас, у освободившихся от тела, особенность.

Алексей Михайлович почувствовал, как его спина покрывается испариной и по ней стекает одинокая капля холодного пота.

«Интересно, – подумал Трубников, – а как сходят с ума?»

– По-разному сходят. Но это не твой случай. Можешь даже не мечтать, – сказали его голосовые связки против его воли. Тебя, конечно, могут сдать в психушку, но для этого сейчас надо быть буйным или представлять опасность для окружающих. А несущий ахинею человек таковым считаться не может. Да и неохотно сейчас у нас с дурачками связываются. Психиатрия уже не та, что при СССР была.

Мысли в голове нотариуса играли в чехарду, перепрыгивая с одного на другое. Какая-то часть Трубникова думала о том, что он сошел с ума, какая-то допускала, что завладевший его голосом Виктор Воронков – это реальность. Еще Алексей Михайлович допускал, что задремал после трудного рабочего дня и то, что его голос ему не принадлежит – это всего лишь сон. Однако, у самого голоса на этот счет было другое мнение.

– Помнишь, я тебя предупреждал, что если ты пойдешь на поводу у тех, кто попросит изменить моё завещание, у тебя начнутся проблемы с психическим здоровьем?

Трубников помнил.

– Согласись, я же не мог тебе сказать, что оккупирую какую-то часть тебя. Ты бы не поверил. А так, ты не придал значения промелькнувшей вскользь угрозе, но она осталась в памяти. Ты не сошел с ума и не спишь, хотя тебе очень хотелось бы, чтобы это было сном.

Трубникову хотелось.

– Как я и говорил, скрыть знания полностью невозможно. «Сверхъестественное» смотрел?

Это был один из любимых сериалов Алексея Михайловича.

– Так вот, система работает очень похоже. Не знаю, сознательно или интуитивно, но авторы сериала отразили картину мира очень близко к правде. Освободить призрака можно, если сжечь его тело. И я очень хочу освободиться и родиться вновь. Хоронить меня будут завтра. У тебя, Алексей Михайлович есть все шансы помочь моей душе.

Трубников сделал усилие и прокашлялся. По своему желанию.

– А-а-а-а-а-а! – прокричал он, потому что хотел этого. – Твою ж мать, что это было?

Звуки из гортани выходили именно те, которые он и хотел произнести.

– Твою… нет, ну мне точно к невропатологу или психологу нужно. Или к обоим.

Дрожащими руками нотариус открыл бар, достал початую бутылку виски, налил себе полный стакан и залпом его осушил.

В голове почти сразу же зашумело.

– Спать, – приказал он сам себе. Быстренько помыться и спать. А то работа меня точно дураком сделает…

* * *

Как только Алексей Михайлович уснул, в сон к нему пришел Виктор Воронков.

– Извини, мы не договорили, – сообщил он, появившись напротив нотариуса, которому снилось, что он висит посреди бесконечной пустоты, наполненной истрепанными, изувеченными, сошедшими с ума душами, – только разбираюсь с этими энергетическими потоками. Мне не всё еще понятно. Не всё соответствует тому, что встречалось в книгах при жизни.

Трубников не знал, откуда ему известно, что беззвучно вопящие души, вьющиеся в этой бесконечности, сходят с ума, но он почему-то был уверен в этом.

– Вот здесь мы и остаемся до скончания веков, если современные обряды проведены правильно, – сообщила душа Воронкова. – Постепенно сходим с ума и растворяемся в вечности.

Трубников несколько раз обернулся, но повсюду, насколько хватало взгляда, происходило одно и то же. Души корчились, беззвучно кричали, извивались и метались из стороны в сторону.

– Страшно, правда? – спросил Трубникова Виктор.

Трубников кивнул.

– Видела б Анька это, не стала бы вытворять таких глупостей. Она хорошая баба. И не дура. Только атеистка. Ей по большому счету насрать, что там после смерти. Она вообще ни во что потустороннее не верит. И пришла к тебе сегодня просить подделать документы по зову сердца, потому что действительно верила, что делает как лучше, – призрак Воронкова хлопнул себя по лбу. – А, ты ж не в курсе, наверное! Она, когда проснулась и увидела, что я того, – Воронков скорчил смешную гримасу, – спокойно оделась, достала мою копию завещания и пошла к тебе. Решила все вопросы с тобой, как посчитала нужным, потом вернулась домой, разделась и лишь тогда взялась за телефон. Сказала, что мы долго не спали, что проснулась поздно, а я труп. И ей поверили.

Призрак тяжело вздохнул, оглядывая окружающее пространство, а затем продолжил:

– Я её не виню. Она как лучше хотела. Но ты… Ты же представитель, так сказать, закона. И перешагнул его. Неужели из-за денег? Или потому что тебе Аньку хотелось? А может, из-за всего сразу?

Трубников слушал призрака и не знал, что ответить. А Воронков всё говорил, говорил, говорил…

* * *

Проснулся нотариус совершенно разбитым. Голова была тяжелой, а тело измотанным, будто всю ночь Трубников таскал один и тот же мешок с картошкой на пятый этаж и обратно.

– Будь он неладен, этот вискарь, – пробормотал мужчина, доставая из аптечки анальгин.

В голове его таяли обрывки сна. Он помнил, что снилось ему нечто, связанное со вчерашним днем, но что именно, сказать бы не смог.

Списав всё на вчерашнюю усталость и алкоголь, Трубников позавтракал, выпил кофе, оделся и, спустившись во двор, сел в припаркованную возле подъезда машину.

Повернув зеркало заднего вида так, чтобы взглянуть на себя и оценить степень помятости, Алексей Михайлович увидел в отражении не себя, но Виктора Воронкова.

– Мы не договорили, – сообщил ему голос в собственной голове.

В памяти нотариуса, словно гигантское полотно, мгновенно развернулся сегодняшний, казалось бы, забытый сон.

– Если я не сошел с ума, то чего ты от меня хочешь? – устало и безэмоционально спросил Трубников.

Голос в голове замолчал. В отражении снова был Алексей Трубников. День прошел как обычно: клиенты, подписи, печати, разговоры.

А возвращаясь с работы, Трубников заехал в строительный магазин, чтобы купить алюминиевую канистру.

* * *

Наряд, выехавший по вызову кладбищенского сторожа, всю дорогу шутил о том, что мужик, дескать, допился до белочки, а теперь ему мерещатся вурдалаки, сшибающие кресты с могил. Но встретивший их у ворот кладбища сторож впечатления запойного пьяницы не производил. Он был трезв и до смерти перепуган.

– Я, ребятушки, сам к нему не пойду, – торопливо объяснял сторож. – У него с головой не порядок, это точно. Он кресты со всех свежих могилок в кучу собрал. И одну сегодняшнюю раскапывал уже, когда вы подъехали. У него лопата, а я чего… мне даже ружья не положено. А если б и было ружье, как в живого человека стрелять?

Пройдя вслед за сторожем, патрульные вышли в ту часть кладбища, где располагались свежие захоронения и в свете луны, милостиво выглянувшей из-за туч, увидели измазанного в земле человека, взгромождающего тело на гору из крестов.

– Мужик, – прокричал один из ППСников, – ты чо творишь?! Отойди нахрен!

– Вы не понимаете! Я обещал! – прокричал мужчина, схватив канистру и принявшись поливать кресты с лежащим на них телом. – Я должен! Иначе он не оставит меня в покое!

– Прекрати, мужик! – прокричал второй полицейский, доставая пистолет из кобуры.

– Я обещал и соврал! – прокричал мужчина, отбрасывая канистру в сторону и чиркая зажигалкой.

– Ты чо творишь, дурак?! – заорал полицейский, стреляя в воздух. – Последний раз предупреждаю!

– Я обещал! – вновь прокричал безумец.

И в следующее мгновение импровизированный костер из свежих крестов, с лежащим на нем телом, вспыхнул.

©VampiRUS

– Да чтоб ты сгинула! – в сердцах рявкнул Миша на Нину, пилящую ему мозги по очередному незначительному поводу.

– Я? – возмутилась та, но послушно растаяла в воздухе.

Только домашний халат, в котором она была, осел на пол.

Несколько секунд Михаил сидел с открытым ртом, пытаясь вписать увиденное в привычную картину мира, а когда понял, что, во-первых, мозг к такому не готов, а во-вторых, глаза настаивают на том, что пора моргнуть, решил спросить у опустевшей комнаты:

– Чо за мирыкл?

Еще немного помолчал, а потом помотал головой, будто пытаясь сбросить мысленный мусор с поверхности мозга, и настороженно позвал:

– Ниночка?

Ответа, естественно, не было.

Михаил повертел головой в поисках супруги, допустив, что она переместилась куда-то за спину в момент, когда Миша моргнул. Но жены не оказалось ни сзади, ни сбоку, хотя халат лежал в поле Мишиного зрения.

– Нинка, будить твою мать! – испуганно гаркнул он в сторону кухни.

Но ответом ему было лишь урчание старенького холодильника "Донбасс-10".

Мужчина еще немного посидел, прислушиваясь к тишине. А потом со словами:

– Да чо за нах? – решительно встал с кресла и поднял халат, заглядывая внутрь, будто супруга могла укрыться где-то внутри валяющегося предмета одежды. Жены под халатом не было.

Миша отложил халат на спинку дивана и прошел на кухню. Там он открутил крышку с бутылки газировки и сделал несколько глотков, продолжая скрипеть мозгами.

Была. Послал. Исчезла.

Держа в руках бутылку с газировкой, Миша вернулся в коридор, посмотрел на полку с обувью. Вся обувь жены и даже тапочки, в которых она выбегала к соседке или выносить мусор, были на месте.

– Блин… – пробормотал он растерянно и вернулся в кухню.

– А чего блин? – поинтересовался тоненький голосок откуда-то со стола.

Миша испугано дернулся, потому что решил, будто с ним разговаривает пробка от пластиковой бутылки с газировкой.

– Приве-е-е-ет! – помахало ему рукой маленькое существо.

В привидений и НЛО Миша не верил. Наркотические вещества никогда в жизни не употреблял, а к алкоголю относился равнодушно. Поэтому принял появление синего человечка за эхо своего боксерского прошлого. Все-таки в голову ему прилетало не единожды. А пару раз дело даже заканчивалось сотрясениями.

– Мля... – озадаченно пробормотал он. – Говорили ж доктора, что бокс до добра не доведет.

– А причем тут бокс? – пропищало существо.

– Ну, мне пару раз прилетало, аж до сотряса, – пожал плечами Миша. – И вот, теперь глючится.

Человечек на столе хмыкнул и посерьезнел.

– То есть, ты решил, что я галлюцинация и, по сути, рассказываешь своей галлюцинации о том, почему ты считаешь, что она – галлюцинация?

– Ага, – кивнул Миша и схватился руками за стол, чтобы не упасть в обморок от переизбытка чувств. Перед глазами у него заплясали разноцветные пятна, изображение поплыло.

– Спокойно, спокойно. Ты вон водички попей, – порекомендовала малявка, указывая на открытую бутылку.

Миша схвалил газировку и в три глотка допил всё, что оставалось в бутылке.

– Вообще-то я настоящий, – сообщил мальчик, – нас таких много. Просто мы тщательно скрываемся. Поэтому не стоит думать плохо о собственном мозге. Всё у тебя в порядке с головой.

– Но я же тебя вижу! – с ударением на "тебя" прокричал вдруг Миша.

– Это нормально, – кивнул синий человечек, – видеть то, что существует.

Миша немного подумал, а затем спросил:

– Домовой?

– Нет, – ответил синенький.

– Инопланетянин?

Синенький помотал головой из стороны в сторону.

– Тогда кто ты?

– Существо другого вида. Если тебе угодно, то другой расы, – объяснил человечек. – Как эльфы.

– Но эльфов же не существует.

– Не существует, – согласилась малявка и пояснила: – потому что вымерли давно. А мы приспособились, сменили, так сказать, профориентацию.

– А почему эльфы вымерли?

Миша уже забыл, что всего минуту назад сомневался в реальности происходящего. Ему, – вот уж чудеса человеческой психики, – стало интересно!

– Много кто вымер, не только эльфы. Домовые, например, не вписались в меняющуюся действительность, оборотни утратили возможность мутировать. Знаешь о такой болезни, как бешенство?

– Слышал, – кивнул Миша.

– Это и есть результат деградации вервольфов. Что-то на генном уровне пошло не так и всё, вместо оборотней – бешенство, в какой бы день луны ни укусили тебя. И, что примечательно, до сих пор непонятно, то ли людская ДНК настолько изменилась, то ли волчья теперь не имеет власти над человеческой.

– Так а эльфы-то?

– Какие именно?

– А они что, разные бывают?

– Бывали, – поправил человечек. – Тех, которые с крылышками, над цветами порхали, комары съели.

– Комары?

– Ну да. Там того цветочного эльфа пять сантиметров. Для него комар, что для тебя собака. Только кровососущая. Один укус – анемия, два – труп. Короче, не выдержали межвидовой конкуренции. А те, которые в лесах жили – сказали, мол, мир меняется, магия из него уходит. Ну и ушли вслед за магией.

– Так! Стоп! – вдруг опомнился Миша. – Исчезновение жены моей, твоих рук дело?

– Да, – согласно кивнул человечек.

Почему-то Миша не удивился и не возмутился. Спросил только, как-то отстраненно:

– Зачем?

Человечек устало вздохнул и принялся объяснять:

– Я, Миш, не первый день за вами наблюдаю. И вы изо дня в день ругаетесь, ругаетесь, ругаетесь. Посуду даже бьете иногда, да и друг друга бывает. Ну, на кой черт тебе такая жизнь? Вот, собственно, и решил помочь.

– И где она теперь?

– А кто его знает, – пожал плечами синенький человечек. – Может в другом измерении, может просто исчезла. Но факт остается фактом, теперь она тебе нервы мотать не будет. А ты ей.

– Даже не знаю, хорошо это или плохо, – пожал плечами Миша.

– Хорошо, хорошо, – заверил человечек. – А может стать еще лучше.

– В смысле?

– В прямом. Если ты мне поможешь, я соберу такой аппарат, который золото из воздуха будет делать.

– А разве такое возможно?

– Ну, жена же исчезла.

Миша задумался. С одной стороны, конечно, нехорошо это, когда человек пропадает. Но синенький, вроде бы, прав. Зря они вообще сошлись. И месяца в любви и согласии не протянули после свадьбы. Вроде бы и мелочи служили причинами для ссор, но ссоры эти были сродни ураганам. А предложить жене развестись Миша не решался. Сначала думал, что будет совсем глупо разводиться, пробыв в браке какой-то месяц. Затем надеялся, что скандалы с непривычки и постепенно они с Ниной притрутся друг к другу. А потом привык и сам не заметил, как стал считать такие взаимоотношения нормой. Может, и к лучшему, что этот мелкий синий человечек сделал так, чтобы жена исчезла.

– А что для этого нужно? – наконец спросил Миша.

– Сущие пустяки, – успокоил его человечек. – Несколько деталей из её телефона.

– Так он же новый! – возмутился Миша. – За него даже кредит не выплачен!

Человечек скорчил недоумевающую мину.

– Миша, ты совсем, что ли, не умеешь отслеживать причинно-следственные связи? – покрутил человечек пальцем у виска. – Ты взамен получишь аппарат по производству золотых украшений из воздуха. И золота будет столько, что даже если сдавать его в ломбард за бесценок, ты в ближайшем будущем не только кредит выплатишь, но и с работы сможешь уволиться без финансовых последствий. Главное, ломбарды менять иногда, чтоб не заподозрили ничего.

– Сейчас, – сказал Миша и, быстренько сходив за телефоном жены, положил его перед человечком на стол. – Я согласен.

– Вот и чудно. Погуляй три-четыре часа. А как вернешься, всё будет готово.

– Ага, – кивнул Миша и пошел в коридор обуваться.

– И про меня особо не рассказывай никому, – порекомендовал синенький человечек.

– Это почему? – с глупым выражением лица поинтересовался Миша.

– Потому что, – многозначительно ответил синий мальчик. – Либо в дурку упекут, либо посадят. Но, скорее всего, посадят. Скажут, что ты жену убил, расчленил, по пакетам расфасовал и прикопал где-то в лесополосе.

– Но это же ты её... исчез! – возмутился Михаил.

Человечек провел рукой перед лицом мужчины на манер джедаев из «Звездных войн» и сообщил:

– Нет никаких маленьких человечков, – хихикнул, довольный собственной шуткой, после чего спросил: – Ты думаешь, тебе кто-то поверит?

Миша отрицательно помотал головой.

– Ну вот, – развел руки в стороны человечек.

– Я всё понял, – кивнул Миша.

Он прошел в коридор, обулся и вышел в подъезд, захлопнув дверь.

Миша не видел, как на стол при помощи хитроумных приспособлений взобрались еще несколько человечков – красненьких, зелененьких, желтеньких – и принялись разбирать телефон исчезнувшей жены Михаила.

– Может, я всё-таки сошел с ума? – думал Миша, сидя на лавочке в скверике и сквозь прищуренные веки наблюдая за гуляющими людьми. – Но жена-то ведь исчезла? Исчезла. Прямо на глазах. Может, просто, сознание, взявшее курс на шизофрению, показывает ему то, чего не было в действительности? А объяснения синенького человечка на самом деле не предположения, а то, что в действительности случилось. Просто его мозг, варварски покореженный за время спортивной карьеры партнерами по рингу, таким образом, завуалировано пытается донести до Миши, что именно случилось?

Например, у маньяков в кино сплошь и рядом раздвоения личности. И одна личность может не ведать, что творит другая. А то и третья. В реальности, интересно, так же?

Может, он её действительно расчленил и по пакетам рассовал?

Нужно будет прийти домой и внимательно всё осмотреть на предмет свежих царапин и затертых пятен крови. Полы, обои, мебель – всё. В ванной тоже: кафель, саму ванну, умывальник, стены, корзину для белья, стиральную машину. Вдруг она там, по пакетам расфасованная, лежит? Но сначала выждать три часа. Вдруг у меня с головой всё в порядке и маленький синенький человечек на самом деле существует?

Почему-то, чем дольше Миша прокручивал ситуацию в голове, тем больше склонялся к тому, что синенький существует и в данный момент собирает для него на кухне аппарат по производству золота. Мысль о том, по какой причине неожиданно появившийся человечек решил ему помочь таким странным способом, Мише в голову почему-то не пришла.

Может быть именно поэтому, когда он вернулся, выждав оговоренное с синим человечком время и зашел на кухню, яркая зеленая вспышка, отключившая Мишино сознание, стала неожиданностью?

* * *

– Спору нет, люди – не эльфы и не оборотни, – рассуждал зеленый человечек, скрепляя при помощи какого-то необыкновенного аппарата куски кожи в районе виска Миши, валяющегося между комнатой и кухней. – С ними надо быть осторожнее, их просто так с планеты не выведешь. Но, как говорят они сами, Москва не сразу строилась. К тому же, человеческие технологии достигли нужного витка развития, позволяющего нам собирать необходимые устройства для собственного пользования, отвечающие нашим задачам и целям. Просто не умеют собирать необходимое и распределять энергию правильно, чтобы выжать из имеющихся устройств то, что можем мы.

Зелененький выглядел и говорил, как лидер.

– А правда, что раньше нас называли домовыми? – поинтересовалась желто-рыжая девочка.

– Правда, – кивнул зелененький, и попросил: – Будь добра, утилизируй всё то, что мы изъяли из этого человека.

Девочка взяла устройство, напоминающее пистолет с дулом в виде раструба, и принялась наводить его на кусочки кости, мозга, кровавые пятна на полу. Все, попадавшее под дуло-раструб, исчезало, не оставляя после себя ничего. Каждый раз, нажимая на кнопку на ручке своего орудия, девочка весело озвучивала своё действие:

– Тыц. Тыц. Тыц-тыц!

Зелененький закончил возиться с виском человека и несколько раз открыл-закрыл дверку внутрь Мишиной головы, проверяя, плотно ли та прилегает, и не видно ли зазоров. Дверь, покрытая наращенной при помощи странного аппарата кожей, прилегала идеально. Со стороны этот участок головы казался самым обыкновенным.

– Ты, конечно, рисково себя повел, – обратился он к синенькому, наблюдая, как желто-рыжая наводит порядок. – Мог бы не выпендриваться и не переиначивать историю, а сразу предложить ему машинку для производства денег.

– А так не интересно, – заявил синенький мальчик. – Хочется поиграть, выдумать что-то, что будет выглядеть как альтернативная версия настоящей истории. Или наоборот, умолчать о чем-то. Но чтобы складно получилось. Не рассказывать, что это мы вывели комаров, пьющих кровь, специально для того, чтобы они уничтожили популяцию цветочных эльфов.

– Ага, я понял, – ухмыльнулся зелененький. – Приврать, что гены оборотней мутировали в процессе эволюции, а не мы им помогли, сказать, что телепорт лесные эльфы сотворили при помощи магии, а не мы его для них собрали и вместо параллельного измерения направили в пустоту, да?

– Именно! – хлопнул в ладоши синенький. – Есть что-то в этом, сродни магии.

Желто-рыжая девочка закончила удалять следы недавней операции и, подойдя к зелененькому с синеньким, сообщила:

– Обалденная штука этот аннигилятор.

– Согласен, – кивнул зелененький и крикнул остальным маленьким разноцветным, сидящим без дела у плинтуса: – Всем на борт!

Человечки организованно прошли сквозь дверь в голову Миши.

– Слушай, Нолик, – спросила желто-оранжевая девочка у сидящего за рычагами синенького, когда все погрузились внутрь Мишиной головы и зелененький закрыл дверцу, – а остальные люди точно не распознают, что с ним что-то не так?

– Если мы не будем осторожными, то могут и узнать, – рассудительно кивнул Нолик. – Но мы ведь не будем портить все сами себе и постараемся вести себя максимально аккуратно, Симка. Потому что, – мальчик сделал заговорщицкое лицо и спросил: – Кто такие фиксики?

– Большой-большой секрет, – хихикнула Симка.

Нолик дернул один из рычагов, человек в комнате встал и, нелепо покачнувшись, сделал два шага вперед. Натолкнулся на телевизор, невнятно пробормотал:

– Трыц-тыц, телевизор, – повернулся на девяносто градусов, сделал несколько шагов в сторону коридора, натолкнулся на мерно урчащий «Донбасс-10», с трудом удержал равновесие и добавил: – Трыц-тыц, холодильник…

(финальная история из серии "Трое, которых пятеро")

– Проходной двор какой-то, – раздраженно замечает фея, наблюдая, как из открывшейся двери спальни, крадучись, чтобы не отвлекать меня, пробирается парень, одетый в красную рубаху с крупными белыми горошинами. – Ваня, ну что ты как дитё малое!

Парень испуганно дергается, замирает на месте и заискивающе объясняет:

– Да я, это, водички попить, – указывает он увесистой дубиной в сторону кухни.

– Ну так иди, пей, – предлагает фея. – Красться-то зачем?

– Дык это, я же чтобы этому, – теперь он указывает дубиной на меня, – покой не нарушать, чтобы.

– Ой, он привык уже, – отмахивается фея. – Иди спокойно. Думаешь ты один тут такой?

– Ага, – соглашается Ваня и направляется на кухню, уже не крадучись.

Фея, закинув ногу на ногу, продолжает объяснять:

– Так вот. Сюжетные линии твоих героев заканчиваются тогда, когда читатели к ним привязываются. Думаешь это не обидно?

– Ну, вообще-то они сами решают, чего делать.

– Не ври! И вообще, верни мне возможность путешествовать между мирами.

– Я у тебя её не забирал.

– Ну врешь ведь?

– Не вру, – я отталкиваюсь руками от стола и вместе с креслом отъезжаю от компьютера. – Это тебе со стороны кажется, что я придумываю всё за них. А ведь я на самом деле просто записываю. Ты думаешь, я Ваньку с Волком хотел разлучать? Это Серого решение было. Я его несколько раз пытался обратно вернуть, так нет же. Он разворачивался и бежал куда угодно, только не навстречу Ивану. Да и Яга с середины второй книги очень уж хотела домой. В каждой второй сказке об этом говорила. Думаешь, я её заставлял это говорить?..

В туалете раздается треск электрических разрядов, я слышу, как распахивается дверь, словно от пинка, и кто-то, матерясь, отряхивает одежду. В следующее мгновение в комнату входит Кащей. Его плащ покрыт пылью, борода всклокочена. В руках у него та самая игла бессмертия.

– Нитки есть? – спрашивает он, не здороваясь.

– На верхней полке, – я киваю на шкафчик в углу комнаты. – Шкатулка деревянная.

– Ага, – кивает он. – Как бабка к себе в измерение вернулась, я всё сам. Всё сам. Тяжело. – По-хозяйски распахивает дверцу, берет всю шкатулку, не открывая и не выбирая катушку нужного цвета, разворачивается и, не поблагодарив, уходит.

Хлопает дверца туалета. Раздаётся треск разрядов. А я, уже не так эмоционально, продолжаю объяснять фее:

– Ты ж пойми, я только записываю то, что вы и так делаете. Ты вон, тоже у меня в квартире по собственному желанию появилась. Не сам же я тебя звал. Треснула по голове палочкой своей, наехала…

Фея грустно смотрит на сломанную волшебную палочку, занявшую свое место на полке, между моделью танка «Maus» и дипломом «Академии придурков», который мне когда-то подарили друзья.

– Ты думаешь, мне улыбается вот это вот всё, – обвожу руками комнату. – В нашем мире такое состояние шизофренией называют.

– Так! Стоп! – протягивает фея руку ладонью вперед, прерывая меня. – Подожди! Ты хочешь сказать, что Волк оказался alter ego Вани не потому, что ты так решил?

Отрицательно мотаю головой.

– Тогда почему сейчас их двое? – недоумевает она.

– В смысле, двое? – моя очередь недоумевать.

– Серый! – кричит фея в сторону кухни.

Несколько секунд ничего не происходит, и она зовет снова.

– Волчара, едрить твою шапочку!

В дверном проеме появляется здоровенный волк.

– Чо? – спрашивает он и наклоняет голову на бок, как это умеют делать только собаки.

– Ну вот, пожалуйста, – указывает в его сторону фея.

– Да я откуда знаю?! – взрываюсь и негодую. – Я ж тебе говорю, я вас не придумывал! Вы все уже были! И каждый из вас – личность со своим характером, переделать который я не могу!

Волк наклоняет голову на другой бок, наблюдая за тем, как я эмоционально жестикулирую, а потом спрашивает у феи:

– Может ему сто грамм налить? А то он нервный какой-то.

– Оставьте коньяк в покое, сволочи! – кричу я, думая о том, что соседи точно скоро вызовут на мой адрес психиатрическую бригаду. – Это – мой коньяк!

Белый кот на подоконнике приоткрывает один глаз, смотрит на меня, тяжело вздыхает и вновь закрывает его.

Завидую этой белой пушистой падле. Всё ему нипочём. И ничего его не удивляет.

– Да никто твой коньяк не трогает, – раздаётся голос Ивана из кухни. – Мы и прошлый раз не трогали, правда, Машка?

– Да, – скромно потупив взгляд, соглашается фея. – Просто в кофе добавили.

– В кофе? – я останавливаю себя, чтобы не кричать, потому что понимаю: бесполезно. Беру себя в руки и спокойно заканчиваю мысль: – Тот еще вопрос. У меня сложилось впечатление, что вы не кофе с коньяком пили, а наоборот – коньяк с кофе.

– Коньяк, кстати, говно! – кричит Иван из кухни. – Потому он его и в кофе добавляет, чтоб привкус перебить.

– Кстати, да, – поднимает указательный палец вверх фея. – Коньяк – говно.

– А говорите, что не трогали.

– Не трогали, вот те крест! – уверенно заявляет Волк. – Я б даже перекрестился, но у меня лапки.

– Лапки, это у кота моего. Да, Дэй?

– Мрррк, – отзывается кот, не открывая глаз.

– А у тебя – лапищи!

– Так вы меня зачем звали-то? – пытается уточнить Серый Волк.

– Чтобы этот, – фея кивает в мою сторону, – убедился, что ты никуда не пропал и не второе я Ваньки Дурака.

– Я? Не, я не второе, – довольно скалится Серый. – Я первое. Нужно ж мозгу человеческому иногда отдыхать. Вот я и резвлюсь. А так-то Ванька у нас умный.

– Да?

– Ну по крайней мере, не дурнее некоторых.

Серый Волк разворачивается и вновь уходит на кухню.

– Ладно. Ты тут пиши, а я в библиотеку, – сообщает мне фея. – Потому что надо, в конце концов, понять, кто такой Гендальф, что за Франкенштейн, Сальватор, Герцог Икторн и прочие, с кем мне пришлось пересекаться за последнее время.

Фея хлопает дверью и наступает тишина.

Некоторое время я тупо пялюсь в монитор, а затем вновь пододвигаю кресло вместе с собой к компьютеру и продолжаю набирать текст. Но спустя буквально пару абзацев из кухни доносится удивленный голос Ивана:

– Серый! Этот белый ящик открывается! И свет внутри!

Интонации настолько дурацки-радостные, что я невольно улыбаюсь, прислушиваясь.

– О! Да тут котлетки! Будешь котлетку, Серый?

– Проходной двор какой-то, – тяжело вздыхаю я и возвращаюсь к клавиатуре.