Towerdevil

***

Капитан, выслушав сбивчивый рассказ боцмана и штурмана, долго сидел и молча потирал подбородок. Потом взмахнул рукой, потянулся, точно искал что-то. Яна, уже более-менее пришедшая в себя, поняла намек, вскочила с места и вернулась с чашкой коньяка. Осушив ее, Сергей Геннадьевич заговорил:

— Мы… Мы явно столкнулись с какой-то аномалией. Не знаю, что это, но...

— Я слышал, черные дыры за счет сверхгравитации могут искажать пространство и время. Типа, если упасть в черную дыру, будешь падать как будто вечность. — задумчиво произнес Макс.

— Но мы не у черной дыры!

— Зато мы в войде… — Андрей, начав что-то понимать, говорил медленно, боясь упустить мысль, экипаж не перебивал. — Вернее, в супервойде. И если здесь нет никакого источника гравитации… Что мешает времени течь так, как ему заблагорассудится? Абсолютно хаотично, в любом направлении? Что если…

— Что если это все не просто так? Это шанс! — перебила его Яна. — У нас в руках оказалось два реакторных двигателя, и если второй до сих пор работает…

— Думаешь, мы сможем отсюда выбраться? — меланхолично поинтересовался капитан.

— Ну… Я посмотрела по приборам вручную. Мы ловим какой-то магнитный импульс, совсем слабый. Берта сочла его за погрешность, но я думаю…

— Квазар! — еле слышно выдохнул Андрей, будто боясь случайно задуть эту мерцающую свечу надежды.

— Да. Выходит, мы не в центре, а где-то с краю войда. Если удастся подобраться поближе к обитаемой части галактики, может, тогда какой-нибудь военный истребитель или линкор на импульсном движке вполне могли бы взять нас на буксир. Я настрою двагатели на параллельную работу, подкручу скорость. Будет работать на износ, но мы продвинемся, насколько сможем. Пайка нам хватит месяца на два-три… Если грамотно расходовать. Главное теперь — проверить движок на втором судне. Мне нужен кто-то, кто пойдет со мной в машинное отделение и…

— Стоять! — Макс вдруг вскочил с кресла и в суеверном ужасе вперился бешеными глазами в Яну. — Никто с ней никуда не пойдет! Мы не видели ее трупа! Твой, Сережа, был, пацана — был, мой… А ее — не было!

— А как же в шлюзе? — открыл было рот Андрей, но его перебил капитан:

— Помолчи! Макс, к чему ты это?

— А к тому, Сереженька, что если на том корабле — наше будущее, то перемочит нас всех именно она! Усёк? А тот фарш на стенках камеры, может, вообще, из консервов...

— Ты охренел, жирный? Зачем мне вас мочить? — возмутилась Яна.

— Я откуда знаю? Может, тебе мяса захочется или ты опять кукухой поедешь? Помнишь, как на Проционе? Таблетки забудешь принять и адье…

— Иди ты в жопу, у меня три года без срывов! Да я каждый день их горстями…

— Отставить! — взревел капитан, призывая всех к порядку, — Что ты предлагаешь?

— Не знаю, Сереж. Связать ее надо. Или запереть. Ты ж не хочешь мордой к движку прижвариться?

Капитан морщил лоб, тер виски. Андрей оказался меж двух огней. Ему очень хотелось встать на защиту девушки — та смотрела на него с обидой и недоверчивой надеждой — но жить хотелось сильнее. Уже набрав воздуха в легкие… он промолчал.

— Никого мы вязать не будем, — твердо заявил капитан, взглянул виновато на Яну. — Мы просто ненадолго тебя изолируем, пока не разберемся в ситуации.

— Где? В топливном, блядь, баке?

— Нет. Второй корабль полностью функционален. И тебе задание — осмотри его, поищи что-то полезное, подготовь второй двигатель… — приказ звучал как оправдание.

— Вы с ума сошли?! Там трупы, кровь! — Яна сорвалась на крик — даже мысль о том, чтобы остаться на том корабле пугала ее до дрожи. — Я туда не пойду!

— Пойдешь! — рыкнул боцман, нацеливаясь «заклепочником» девушке в ногу. — Или поползешь. Тебе решать.

Яна огляделась в поисках поддержки, но Андрей и Сергей Геннадьевич стыдливо промолчали. Жить хотелось всем.

Изо всех сил капитан и штурман избегали смотреть в заплаканные глаза девушки, что смотрела на них через прозрачные двери шлюза. Макс же удовлетворенно кивал.

— Так оно надежней, Сереж. Ну и пусть заодно движком займется…

— Про движок я, кстати, серьезно! — оживился капитан, будто полагая, что занятие чем-то полезным прогонит, смоет липкое чувство вины, — Припадки припадками, а девка она с мозгами. Я попробую перенастроить распределение мощностей...

— Ну не-е-ет! — замотал головой Макс, тряся мягким вторым подбородком. — Один ты в машинное не пойдешь.

— Хорошо. Штурман пойдет со мной. А ты, боцман за старшего на мостике!

— На мостике? Я там не останусь! — вдруг затрясся толстяк, — Я ж тебе сказал, именно там… Я лежал… Он лежал…

— А ты хочешь, чтобы на приборах остался этот, молодой да зеленый? — ничуть не стесняясь Андрея, спросил капитан. — Ты, Макс, сам подумай. А если сигнал чей будет, или поведет нас в сторону? Ты же разгерметизации на борту не хочешь? С этого станется — сядет на панель управления шлюзами, и добро пожаловать в открытый космос!

Макс машинально оглянулся на беспросветный мрак, что, казалось, в любую секунду выдавит иллюминатор и разольется по «Торсону».

— Ладно. Но если что — со всех ног ко мне, лады?

— Не трясись, — уже раздраженно бросил капитан. — Девку мы заперли, кого тебе теперь бояться?

— Не знаю…

В машинном отделении Андрей прижался спиной к стене, выставил вперед свой «клинок» и принялся зорко наблюдать за темными углами и провалами коридоров.

Сергей Геннадьевич же самозабвенно ковырялся в допотопном терминале движка, матерясь как сапожник. Слабо верилось, что рыжая девушка-техник могла оказаться тайным маньяком. Ее изоляция не успокаивала Андрея, а наоборот, снижала его шансы — теперь они втроем против… неизвестности. Казалось, в любой момент первозданная космическая тьма может выпростать свое бледное щупальце, ощериться бесчисленными зубами, распахнуть свои мириады глаз, и рассудок покинет его еще до того, как тело превратится в кровавую кашу. Перед глазами то и дело вставало изображение его собственного трупа, утыканного строительными костылями.

Реактор наполнял помещение тяжелым металлическим жаром. Воздух был словно лава — вдохни и обожжешься. Допотопная громадина переливалась багровым и малиновым, точно гигантское техногенное сердце. Обида, досада, страх, злоба захлестывали парня, наполняли без остатка, торчали комом в горле. Вот она — его карьера, его будущее, его жизнь, сгубленная движением чьего-то неаккуратного локтя, чьей-то безалаберностью, чьим-то «так сойдет».

Пожалуй, именно из-за этих мыслей Андрей, услышав булькающий визг боцмана из коридора, вкупе с испугом ощутил еще и странное чувство удовлетворенности.

— Блядь! — капитан отдернул руку от щитка, после чего сунулся вновь. — Иди проверь!

— Один? — переспросил Андрей.

— Я не могу отпустить шпильку! Перезагрузка мануальная… Да иди уже!

Андрей нерешительно двинулся по коридору, подняв на всякий случай над головой резак. Шлюз был закрыт. Значит, Яна здесь ни при чем. Ком в горле размяк, провалился, осел на сердце тающим сугробом. Стены сжимались, штурман ощущал себя точно в консервной банке, которую сейчас кто-то вскроет острым ногтем, чтобы…

Макса, конечно же, не оказалось ни в галереях, ни в грузовом отделении, ни на камбузе. Обреченно выдохнув, парень направился к мостику.

Сильнейшее дежавю нахлынуло, смыло страх — Андрей уже был готов к тому, что увидит. На этот раз внутренности были еще свежими и дымящимися. Кишки боцмана размазались по ребристой поверхности пола, наполняя воздух вонью сырого мяса и свежего дерьма. Парня вновь затошнило, на этот раз желудок был пуст — жгучая желчь стекла по подбородку, закапала на чужие обнаженные внутренности.

Он долго стоял в каком-то странном терапевтическом трансе, наклонившись над мертвецом, уперев руки в колени, позволяя вязкой тягучей слюне стекать вниз, пока воздух не начал наполняться соблазнительным ароматом жареного мяса. Штурман вдруг вспомнил, что за целый день не брал в рот ничего, кроме утренней овсянки и коньяка. Потихоньку, исподволь, к аромату барбекю примешивалась вонь паленых волос. Уже осознавая, что именно он увидит в машинном отделении, Андрей рванулся на запах. По коридору текло нарастающее аппетитное шкворчание. Лишь на полпути он вспомнил, что оставил резак лежать на полу кабины.

***

В машинное отделение Яна не пошла — не хотела видеть обугленный труп капитана. Усевшись с ногами на стол в тесном камбузе, она грызла безвкусные галеты прямо из упаковки.

Раздавшийся сигнал открытия шлюза выбил ее из колеи. Пробежав в несколько вдохов расстояние до декомпрессионной камеры, она застыла в изумлении.

За дверями стоял Андрей и приветливо улыбался. Его канареечный комбинезон теперь сменил цвет с желтого на темно-багровый, точно кто-то облил парня вишневым джемом. Никакого джема на камбузе не было — это Яна знала точно, она занималась закупками.

— Что случилось? Почему ты в крови? — кричала она, но четыре слоя бронестекла не пропускали звуков. А следом слоев стало два — Андрей распахнул двери декомпрессионной камеры оригинального «Торсона» и приглашающим жестом ткнул пальцем в терминал на стене — мол, проходи.

Яна не была дурой. Она прекрасно понимала — что-то пошло не так. Почему вдруг ее решили впустить обратно на корабль? Почему Андрей у шлюза один? Почему, в конце концов, он весь в крови? Но все эти вопросы канули в небытие, растворились в простом, естественном желании — вновь оказаться рядом с людьми, свалить, наконец, с этого корабля-доппельгангера.

Рванув рычаг на терминале, девушка дождалась, пока камера выровняет давление между шлюзами, и бросилась вперед. Вот разъехались прозрачные двери, мелькнул под ногами стыковочный порожек, вот и сам Андрей, совсем близко, совсем рядом, можно коснуться рукой…

Нельзя. Последний, незамеченный ею слой стекла отделял Яну от свободы. За спиной с мягким щелчком сошлись дверцы. Лишь сейчас, вблизи, она смогла разглядеть штурмана лучше. Когда-то начисто выбритое, теперь его лицо было покрыто щетиной, волосы, брови и ресницы склеены запекшейся кровавой коркой, а улыбка — лишь гримаса, паралич лицевого нерва, попытка зверя мимикрировать под человека.

— Андрей?

Первым изменением стал неслышный гул. Он не издавал шума, лишь заполнял собой пространство, пролезал в уши, забивал барабанные перепонки. Заболела голова, точно прихваченная стальным обручем. Яна вновь выкрикнула имя штурмана, но уже не услышала себя. Она стучала кулачками по толстому, непроницаемому, неразрушимому стеклу, а по ту сторону скалилось нечто… Нечто, принявшее облик Андрея.

Когда кровь хлынула из глаз, она уже ничего не видела — мир накрыло багровой пеленой. Сердце сжало, диафрагму приколотило к ребрам, которые трещали от неимоверного давления, точно из пустого бесконечного космоса чья-то злая воля загнала ее на морское дно, и теперь толща воды превращает ее тело в…

Яна не успела осознать, как все, чем она была, превратилось в краску для стен. Еще секунду за стеклом была живая, колотящая кулачками по дверям шлюза симпатичная рыжая девушка, а потом — раз! — и кровавая вспышка в глазах кого-то, чьи пальцы нервно поглаживали пульт терминала управления декомпрессионной камерой. У ноги его стоял, прислоненный к стене, покрытый кровавой коркой резак.

***

Андрей с ужасом оглядывал эти до боли знакомые кроссовки, тонкие конечности, нервно барабанящие пальцы, свой собственный обросший шишковатый затылок. Издалека можно было подумать, что он смотрит в какое-то странное зеркало, отражающее его со спины. А потом незнакомец обернулся, и Андрея прошиб холодный пот, скопившийся мерзкой каплей, стекшей по позвоночнику в трусы.

Его «близнец» некоторое время скалился напряженно, точно хищный зверь, что готовится к прыжку. Он сорвался с места резко, без предупреждения, без звука, как сольпуга, преследующая жертву. Лишь заячий безотчетный страх позволил Андрею не застыть в ступоре, но броситься бежать, не оглядываясь, не желая узреть свое «кровавое» воплощение.

Поворот по коридору, еще один, еще… Если добраться до мостика, то где-то там, под приборной панелью должен лежать «заклепочник», что так и не помог выжить боцману, но еще может помочь Андрею… Шлепки кроссовок по металлическому полу звучали почти синхронно — даже дыхание у обоих было одинаковое — хриплое, натужное. Все же, основной дисциплиной в универе были не физкультурные нормативы, а черчение и работа со звездными картами. Но в дыхании бегущего слышалось отчаяние, а в дыхании догоняющего — азарт.

Это была даже не идея, не мысль, не выход. Скорее, судьба, предрешенность. Не просто же так он оказался в грузовом отделении. Влетев грудью в один из контейнеров, Андрей с силой рванул упаковочный картон. Тот был уже наполовину вскрыт — не зря Макс всю дорогу ошивался у огромных кубов с пошловатым росчерком «Роксана» на боку: несколько девушек оказались распакованы. Ключ-активатор лежал здесь же, зачем-то украшенный вульгарным черно-розовым бантом. Щелкнула кнопка, и идеальные, выточенные по самым требовательным лекалам и влажным фантазиям корпоративных извращенцев роковые блондинки все, как одна, подняли головы, сверкнули глазными сканерами и проговорили хором:

— Эй, красавчик, познакомимся?

И вторили сами же себе эхом «Познакомимся? Познакомимся?» Андрей спешно натянул край комбинезона на подбородок, чтобы сканеры «Роксан» считали не его напуганную, блестящую от слез и соплей рожу, а окровавленную маску его «близнеца» — тот как раз влетел в дверной проем грузового отсека. Соблазнительно покачивая бедрами, толпа обнаженных дроидов двинулись к своей цели, окружили плотным кольцом из бедер, грудей и пухлых, будто надутых в обиде, губ.

— Прочь, суки, прочь! — метался резак, отделяя конечности несчастным, созданным для любви созданиям. Лже-Андрей прорывался сквозь толпу, готовый кромсать, разрезать и убивать, но теперь у него на пути стояла навязчивая, шумная тонна киберскина и алюминиевых суставов. Он бил, вгрызался в фальшивую плоть, выпускал наружу похожую на прозрачную икру начинку, лилась масляная жидкость, лезвие застревало в волосах и силиконе, путалось в проводках, тупилось о металлические кости дроидов, но убийца непреклонно прорывался вперед, пока Андрей выпускал новые и новые отряды «смертниц» из контейнеров.

Последняя «Роксана» пала, разрубленная пополам. Ее композитный позвоночник переломился надвое, а динамик продолжал твердить:

— Познакомимся, красавчик? О, люблю темпераментных мужчин...

С испуганным любопытством Андрей вглядывался в собственное окровавленное лицо. Хотел понять, как будут выглядеть его глаза, когда настанет его черед принять смерть. Но холодные, пустые, как бесконечный супервойд зрачки не выражали ничего. Кроме, может быть, облегчения.

«Заклепочник», найденный под креслом боцмана оказался тяжелым, и Андрей держал прицел слишком низко: первые два ремонтных костыля раздробили «близнецу» колено. Орудие било очередью, стоило приподнять ствол, как несколько черных железных штырей выросло в груди темного отражения Андрея. Отдача немного отбросила локоть назад, увела прицел вверх. Последние три костыля с хрустом пробили череп, приколотив лже-Андрея к переборке, где он и остался висеть, точно неудачная пародия на Христа.

Тяжелый, полностью разряженный инструмент с грохотом выпал из ослабевших рук Андрея, а следом упал и он сам, улегся на залитый терморегуляционной жидкостью пол, обнял колени и разрыдался. Где-то в недрах шаттла заурчал реакторный движок. Ожила Берта:

— Незапланированное смещение судна. Стыковка автоматически прервана.

Андрей не стал подходить к окну. Он знал, что увидит по ту сторону иллюминатора — как отражение «Торсона»-доппельгангера вновь тонет в бесконечной тьме, возвращаясь туда, откуда появилось. Прижав колени к груди, он орал с зажмуренными глазами, спрашивал у неведомо кого «Зачем?», «Как?» и «Почему я?», а после и вовсе сменил слова на звериный вой.

Штурман не смог бы сказать, сколько он так провалялся — месяц, год, столетие? За пределами иллюминатора не было ни планет, ни звезд, только пустота, первозданная, изначальная, и в ней он был крохотной песчинкой, что тонула теперь, погружаясь в бездонную пустоту. Черная вода — незримая, неосязаемая — заливалась в рот, в ноздри, в уши, а оттуда забиралась напрямую в мозг, вычищая все, что составляло личность Андрея, превращая его в своего безропотного слугу, в часть бесконечного ничто.

Наконец, когда лежать больше не было сил, Андрей поднялся на ноги, дошагал до кабины, где расплывалось гнилостным месивом тело боцмана. Отложенное сообщение от «Маск Джамп Корп.» так и болталось на дисплее приборной панели. Машинально штурман свайпнул его, сообщение развернулось, приятный женский голос объявил:

«Срочное сообщение от «Маск Джамп Корп.» Внимание! В связи со штормом нейтрино, проходящего через трамплин Галатея ожидаются навигационные аномалии. Маск Джамп рекомендует воздержаться от гиперпрыжков до дальнейшего уведомления. За сохранность судна, совершившего гиперпрыжок в течение шторма «Маск Джамп Корп.» ответственности не несет! Спасибо за внимание!»

Потрескавшиеся от жажды, искусанные губы разошлись, и по коридорам курьерского шаттла раскатился безумный, хриплый смех, переходящий сначала в неразборчивое бульканье, а следом — в рычание.

Первое время Андрей разводил смеси в кипятке, потом перешел на сухой порошок — сломался нагрев воды. Берта то и дело попискивала, пыталась сообщить о каких-то неполадках, об остановке двигателя. Освещение менялось с будничного тускло-желтого, на аварийное темно-багровое, и мир Андрея окрашивался в цвета человеческих внутренностей. Он то и дело вскрывал все новые и новые контейнеры с Роксанами, но те, видимо, разрядились и отказывались включаться. Вместо похоти идеальные пластиковые тела пробуждали в нем ярость, и он рвал мягкий киберскин зубами, выплевывая «икринки» пузырчатого термоматериала, пока от кукол не оставались одни лишь ошметки. В какой-то момент вся вода на «Торсоне» начала отдавать на вкус мочой, и какой-то остаток человеческого сознания подсказал Андрею — фильтры забились. Зверскую же вонь разлагающихся трупов он замечать почти перестал, хотя вентиляция упорно гоняла все тот же смрад по кругу, и с каждым новым циклом он становился лишь омерзительнее, но все это было неважно. Все было поглощено пустотой. Андрей сам был пустотой, был ее частью. И лишь малый осколок личности — не рассудка, нет, скорее, лимбической системы — заставил его расплыться в улыбке, да так, что сухие губы потрескались и закровили, когда Берта из колонок устало проскрипела:

— Опасное расстояние! Судно типа «Торсон» в девяти километрах!

***

Автор - German Shenderov

— Боцман, системы готовы?

— Все на мази, начальник!

— Макс, отвечай по форме! На борту новичок, давай без нарушений субординации!

— Системы готовы к гиперпрыжку, капитан! — ответствовал боцман — коренастый мужичок с трехдневной щетиной на лице. Ухмыльнувшись, он толкнул Андрея под локоть:

— Слышь, перед тобой рисуется.

Андрей не ответил, вздохнул с досадой — толчок под руку крутанул звездную карту по оси, и теперь вместо пункта назначения экран отображал кратчайший маршрут до Бетельгейзе. Скрипнув зубами, штурман принялся все исправлять. Из-за таких идиотов он и оказался здесь — сначала тебя толкают под локоть, потом преподаватель на летной практике говорит «Это тебе не понадобится», а следом кто-то удаляет твою курсовую работу с университетского облака — и вот он ты, на занюханной посудине с неотесанными дальнобойщиками. Все потому что никого другого не впечатлила строчка в резюме «четыре курса университета по направлению навигации и логистики».

— Берта, долго еще? — бросил капитан куда-то в потолок.

— Извините, не поняла вас, — раздался механический голос из колонок, и Андрей едва не застонал. Он знал, какие условия работы его ждут, но даже не предполагал, что капитан поскупится на приличный искусственный интеллект с функцией самообучения.

— Твою мать… — капитан выдохнул. — Берта, когда наша очередь?

— Судно «Торсон», регистрационный номер семь-ноль-восемь-восемь АР находится третьим в очереди на прыжок. Время ожидания — приблизительно десять минут.

— Ян, кофеечку будь добра? — в голосе капитана появились просящие нотки — экипаж явно не привык к приказам, все это был театр для Андрея.

— Ага. Бегу и волосы назад! В смысле, так точно, капитан! — рыжая приземистая девушка нехотя встала с кресла, стрельнула глазками в сторону новенького. Яна —корабельный техник — была, пожалуй, единственным, что радовало Андрея на потасканном и явно сменившем не одного хозяина «Торсоне». Даже в своем канареечно-желтом комбинезоне с веснушчатым носом «картошкой» она смотрелась изящнее и естественнее, чем все эти универские куклы с перешитыми по модным лекалам лицами.

Сглотнув слюну, парень отвернулся от задницы девушки и принялся выправлять курс на Глизе — нужно было торопиться, пока трамплин не выдал разрешение на прыжок. Боцман поймал взгляд штурмана, ослкабился, последовал очередной тычок.

— Яйца на мозги давят? — интимно шепнул Макс, пахнуло немытым телом. — Ты сходи в грузовое отделение. Знаешь, что везем? «Роксаны», секс-дроиды премиум-класса, полный трюм. Откроешь аккуратненько контейнер, от Глизе до станции недели две ходу…

— Отставить! — гаркнул капитан. — Они все посчитаны, сверять будут по серийникам! Если что всплывет…

— Да ладно, кэп, можно подумать, у нас на грузовую площадку коробка-другая не выпадала, — начал было Макс, но осекся, увидев, как насупились брови старшего по званию. — Извини, штурман, не судьба! Но ты смотри мне, Янку в декрет отправишь — сам будешь под движком ползать…

— Не отправит! Я на импланте. — игриво ответила девушка, появившись с подносом. Подошла, расставила чашки по приборной панели. Брови Андрея изогнулись удивленными скобками, когда в нос ему ударил сильный коньячный дух.

— Это что, алкоголь? Сергей Генн… Капитан, вы предлагаете пить коньяк перед рейсом?

Сергей Геннадьевич поморщился, повел подбородком, вздохнул и снизошел до ответа:

— Андрей… Можно Андрей, да? По-простому. Поймите правильно, у меня сплоченная команда, устоявшиеся традиции, и мне бы не хотелось их менять. Вы либо вписываетесь в коллектив, либо... Думайте сами.

Штурман вопросительно взглянул на Макса, застывшего с такой же чашкой в руке, на бескрайний космос, раскинувшийся за исцарапанным стеклом лобового иллюминатора, на ямочку на веснушчатой щеке Яны, после чего залпом выпил коньяк и тут же постыдно закашлялся. Перед носом появилась долька шоколада, на спину посыпались одобрительные хлопки.

— Наш человек! — довольно крякнул капитан. Хихикнула Яна. Отпила из кружки, забрасывая в рот горсть каких-то пилюль. Пиликнула приборная панель:

— Судно «Торсон», регистрационный номер семь-ноль-восемь АР получило приглашение на прыжок через трамплин Галатея. — этот женский робоголос напоминал Андрею старые наивные фильмы про космос.

— Навигационные координаты приняты. Проследуйте на трассу. Прыжок будет совершен в течение пяти минут. Если вы не успеваете выйти на старт к указанному времени, пожалуйста, вышлите сигнал отмены. Спасибо.

Огромное кольцо с Луну размером озарилось по краям гостеприимным зеленым сиянием, сигнальные огни выстроились в линию и замигали, приглашая «Торсон» на полосу. Торговые лайнеры — безразмерные космические титаны — неповоротливо разошлись в стороны, освобождая дорогу маленькому курьерскому шаттлу.

— Так-то, дармоеды! Лыжню бате! — ворчал Макс, лавируя меж торчащими во все стороны солнечными парусами. Неожиданно вильнувший в сторону пограничный линкор едва не задел кормой «Торсон», но боцман сманеврировал, сделав «бочку». Вселенная кувыркнулась, но внутри шаттла ничего не поменялось. Спасибо хоть генератор внутренней гравитации работал нормально! Берта вякнула:

— Опасное расстояние! Судно типа «Линкор» в шести километрах!

— Тебя сменить? — участливо поинтересовался капитан.

— Подгузники смени, Сережа! Э-э-э, я хотел сказать, все под контролем, капитан!

Наконец выйдя на глиссаду, боцман выставил приборы на положение «дрейф» — полоса сама доводила корабль до трамплина — откинулся в кресле, спросил:

— Берта, время до прыжка?

— Время до прыжка составляет пятьдесят восемь, пятьдесят семь...

— Экипаж — занять места, пристегнуться, приготовиться к гиперпрыжку! — скомандовал капитан. Робоголос продолжал отсчитывать:

— Пятьдесят два, пятьдесят один…

— Техник, состояние судна?

— Двигатель в норме, корпус герметичен, топлива хватит до Глизе и обратно! — отрапортовала Яна.

— Боцман, задраить люки!

Макс, кажется, и не собиравшийся пристегиваться, лениво щелкнул какой-то рубильник, и снаружи на иллюминаторы поползли металлические пластины.

— А вы когда-нибудь видели, что там, в гиперпространстве? — спросил вдруг Андрей, глядя на исчезающий под толщей экранирующего железа космос.

— Нет, но знаешь что? — боцман понизил голос, наклонился к штурману. — Я знаю парня, у которого на рейсе при входе в трамплин сорвало блокаторы…

— Сорок три, сорок два…

— Я навещал его в больнице. Он выцарапал себе глаза. Из живых на рейсе остался он один. Хочешь узнать, что он мне поведал?

— Что же? — Андрей пытался спрятать интерес под маской безразличного скепсиса.

— Он говорил, что встретил там умершего сына, — монотонный отсчет на заднем плане невольно добавлял истории драматизма. — Тот стучал в иллюминатор и кричал «Папа, пусти меня, пусти!» Бедняга закрывал уши и глаза, но это не помогало.

— Двадцать один, двадцать… — отсчет прервался — раздался очередной звуковой сигнал, — Срочное сообщение от «Маск Джамп Корп.» Хотите прослушать?

— В жопу! — шлепнул по кнопке «Пропустить» Макс, не желая прерывать историю, — Небось, уведомление о списании. Своего не упустят, барыги гребанные... Так вот. Потом капитан этого шаттла открыл шлюзы, говорил, что его жена пришла в гости. Она погибла год назад. Этот парень… Он сказал мне, что гиперпространство…

— Тринадцать, двенадцать...

— Это и есть ад! — выпалил Макс в лицо Андрею, отчего тот хотел отшатнуться, но, будучи пристегнутым, лишь отъехал в кресле от приборной панели. Боцман тут же расхохотался, радуясь произведенному эффекту.

— Макс, что ты городишь? — разозлился капитан. — Трамплин дает зверское излучение, если не задраиться — костный мозг в трусы стечет. Штурман! Сверьте координаты!

— До прыжка осталось десять, девять…

Оказавшись почти в метре от панели, Андрей попытался привстать в кресле, но помешал ремень. Краем глаза удалось увидеть звездную карту и вроде бы знакомые координаты. Попытавшись подвинуться ближе, он оттолкнулся ногами от пола, но кресло заклинило в рельсе. «Чертова посудина!» — выругался Андрей про себя, а отсчет шел дальше.

— Пять, четыре…

— Штурман, не слышу!

— Координаты проверены, капитан! — соврал Андрей. В конце концов, он сам выставил их минуту тому назад.

— Ну, с Богом… — кивнул Сергей Геннадьевич, пристегиваясь.

— ...два, один! Прыжок инициирован. Компания «Маск Джамп Корп.» желает вам приятного путешествия.

Мир вокруг взорвался, неслышно, но ощутимо. Вибрация прошла через все тело, заныли зубы. Корабль тряхануло, даже внутренний генератор гравитации не справился — пустая чашка вспорхнула с приборной панели и устремилась куда-то прочь из кабины.

— Макс, твою мать! — простонала Яна, ее голос двоился и дрожал, — Опять свинарник разводишь!

Андрея вжало в кресло, точно от перегрузок при входе в атмосферу, но как-то иначе — казалось, само пространство давит со всех сторон, обратившись чем-то невидимым, но при этом вполне осязаемым. И это что-то сжимало, скручивало изнутри, наполняло весь окружающей мир какой-то вязкой неправильностью, сминало, подобно бетонной плите. В ушах звенело, в глазах плясали искры, в определенный момент Андрей всерьез подумал, что там, за блокаторами бушует геенна огненная, и «Торсон» ползет по бесконечному океану из мертвых тел.

Оглянувшись на Яну, он подуспокоился — та, явно привычная к прыжкам, лишь морщила веснушчатый нос, пережидая тряску. Сергей Геннадьевич со скучающим видом затягивался бездымной сигаретой. Макс увлеченно ковырялся в ухе, то и дело вынимая палец и с неподдельным интересом рассматривал результаты «изысканий».

Все кончилось так же неожиданно, как началось. Мир вновь стал нормальным. Послышались щелчки отстегивающихся ремней. Голова еще гудела после прыжка, лоб был покрыт испариной, но в целом Андрей чувствовал себя нормально и даже устыдился своей внутренней паники, на всякий случай оглянувшись — не заметил ли кто?

— Переход по заданным координатам успешно произведен, — услужливо проскрипела из динамиков Берта. — Помните, что после гиперпрыжка может некоторое время беспокоить головокружение, повышенное давление и…

— Я на кухню! — оповестила Яна. — Пойду, похавать разведу, с Земли ничего не ела. Кто-нибудь еще будет?

— Да, Ян, сделай кексиков каких-нибудь или пирожков… — задумчиво бросил капитан.

— Смеси покупать надо было! Могу предложить десерт из агар-агара.

— Фу, сопли! — скривился Макс.

— Можно мне один? — отозвался Андрей, не из голода, а, скорее, из вежливости.

— Берта, поднять экраны! — скомандовал боцман, и металлические переборки медленно поползли вверх. Сантиметр за сантиметром чернота бесконечного космоса разливалась по стеклу, расползалась, поглощала металл, точно чернила, пока, наконец, не заняла весь иллюминатор. — Это что? Какого...

Андрей внутренне похолодел, вглядываясь в первозданную, доисторическую тьму, без единого проблеска звезды, без лун, планет, кораблей. Перед экипажем раскинулась идеальная девственная пустота, которую нарушали лишь царапины на стекле иллюминатора.

— Слышь, штурман, ты что нанавигировал? Куда нас занесло? — поинтересовался Макс.

— Штурман, уточните наше положение на звездной карте! — скомандовал капитан.

— Сейчас-сейчас… — парень вертел и так и эдак звездную карту, но та не отображала ничего. — Что-то с сигналом. Не может определить точку…

— Что там может быть с сигналом? — Макс вскочил с кресла и принялся сам водить жирным пальцем по панели. — Сереж, хуерга какая-то!

— Разберемся, не бузи! И хорош нарушать субординацию! — капитан сам подошел к приборной панели, бросил короткий взгляд, выматерился шепотом и проговорил в пространство:

— Берта, где мы?

— Извините, не поняла вопроса! — издевался искусственный интеллект.

— Твою мать… Берта, местоположение!

— Местоположение определить невозможно.

— Та-а-ак… Берта, назови ближайшую систему.

— В пределах действия сканера систем не обнаружено.

— Ладно. Берта, назови мне ближайший космический объект.

— В пределах действия сканера не объектов не обнаружено, — где-то за спиной раздался влажный шлепок. Все оглянулись — на входе в кабину стояла Яна, прижимая ладонь к губам. На полу валялись перевернутые пластиковые блюдца в луже зеленого желе.

— Отставить панику! — рявкнул Сергей Геннадьевич, но когда заговорил вновь, голос его уже дрожал. — Берта, назови мне пределы видимости сканера.

— Пределы видимости сканера на шаттле «Торсон» стандартной комплектации составляют четыре парсек.

Капитан уронил голову, отшатнулся от приборной панели, точно от горячей плиты, осел в кресле. Макс недоуменно моргал, осмысливая сказанное, после чего с рычанием набросился на Андрея, схватил его за воротник цыплячьего комбинезона и принялся трясти:

— Недоучка сраный, ты куда нас затащил, падла? Пидарас, если из-за тебя…

— Отставить неуставные взаимоотношения! — устало, машинально бросил капитан. За спиной слышался тихий плач Яны:

— Мамочка, что же мы натворили, мамочка...

— Говна кусок... — буркнул боцман, разжимая пудовые кулачища, но Андрей не ответил. Осознание произошедшего взорвалось, лопнуло в мозгу, подобно аневризме, шум в ушах заглушил все прочие звуки, а в глазах, будто в иллюминаторах расползался…

— Супервойд, — обреченно произнес Сергей Геннадьевич очевидное. — На сотни мегапарсек ничего вокруг… Ни планет, ни звезд, один сплошной вакуум…

— Мамочка... — кривила рот Яна, усаживаясь в угол на корточки и прижимая руки к лицу. И во всем этом виноват он, штурман-недоучка, четыре курса навигации и логистики...

— А если отправить сигнал о помощи? Квантовый коммуникатор ведь не зависит от расстояния. За нами прилетят, и…

— И хули? — оборвал его Макс. — Ты понимаешь, мудак, что здесь трамплинов нет? Прилетят, и что? Сдохнем вместе?

— Согласно Марсианской конвенции о терпящих бедствие в открытом космосе…

— Согласно твоей сраной конвенции любой капитан прикажет экипажу удалить наше сообщение сразу после получения и забыть о нас, как о страшном сне, потому что, дебилушка, — Макс наклонился к Андрею, оскалившись, — Никто не совершит прыжок в супервойд, чтобы сгнить здесь с нами, так что из-за тебя, уебка, мы застряли в этом...

— Опасное расстояние! Судно типа «Торсон» в девяти километрах! — скрипнула вдруг Берта из динамиков, заставив всех присутствующих застыть в изумлении. Даже Яна перестала лить слезы.

— Берта, определи судно! — приподнялся капитан в кресле, подобрался, поправил комбинезон.

— Может, это за нами? — робко предположил Андрей.

— Судно «Торсон» регистрационный номер семь-ноль-восемь-АР на расстоянии девяти километров.

— Но это же, — выдохнула Яна…

— Наш номер, — упавшим голосом подтвердил капитан, — Она считала саму себя. Просто глюк сканера.

— Нет, Сереж... Не глюк! — произнес Макс, завороженно глядя в иллюминатор. Там, будто в циклопическом зеркале, дрейфовало отражение их шаттла. Андрей мучительно вглядывался в маленькую слабо подсвеченную мушку, пытаясь выявить хоть какое-то различие, но не находил его. Даже нижний левый маневровый двигатель был помят так же как у оригинала — задели контейнером при погрузке.

Четверо безмолвно прилипли к стеклу, разглядывая копию собственного судна. Андрей чувствовал, как по позвоночнику от затылка пробегают тонкие острые коготки нездешней, иномирной жути — будто набрел на собственную могилу. Первым от оцепенения очнулся капитан:

— Яна, попробуй связаться…

— Я уже. В эфире тишина.

— Так, ладно… — Сергей Геннадьевич тер переносицу, точно пытаясь втереть себе в голову осознание, которое в нее не умещалось. — Боцман, организуй стыковку!

— Сереж, ты уверен? — по-настоящему напуганным Макс стал выглядеть только сейчас. Побледнели обрюзгшие щеки, маленькие глазки забегали, колено прыгало в нервном тике.

— Почему нет?

— Не знаю… У меня какое-то гадкое предчувствие. Будто на нас — оттуда — тоже кто-то смотрит.

— Даже если и так… Другие предложения?

Молчание.

— Стыкуй нас, боцман. Это приказ.

— А мне что делать? — спросил Андрей, изо всех сил желая тоже быть полезным.

— А ты — руки от панели и сиди тихо! — огрызнулся Макс.

***

По мере приближения к «Торсону» экипаж успел испытать целый спектр эмоций — сомнения, страх, иррациональная жуть, досада, тоска, но в итоге над всем довлела надежда. В этом странном капризе судьбы каждому из них, даже пессимистичному Максу, чудилось спасение.

— Введите код для стыковки! — потребовала Берта.

— Попробуй наш!

Яна отбила на дисплее длинную вереницу цифр. Никто не удивился, когда раздалось одобрительное «динь», и Берта оповестила:

— Начинаю стыковку.

Пока шлюз с шипением выравнивал давление, все четверо переминались у входа. Яна поводила плечом, то и дело всхлипывая, Макс держал палец на спусковом крючке допотопного «заклепочника» — тот не был способен пробить даже титановый лист, но с человеческим черепом справился бы легко. Андрей вооружился длинным, с руку, резаком — для вскрытия коробок и контейнеров. Гермошлемы изнутри пованивали свежим пластиком. Яну усадили за приборную панель и поручили вручную сканировать окружение — это бесполезное занятие, по крайней мере, отвлекало ее от рыданий. Капитан, как и положено, остался на судне.

— Сереж, ты это… Не закрывай за нами, — обеспокоенно просипел боцман, — Мне так спокойней.

Раздался звуковой сигнал, двери шлюза разошлись, пропуская боцмана и штурмана на борт корабля-доппельгангера.

— Твою ж мать еб! — Макс, стоявший впереди, отшатнулся, толкнул Андрея своей огромной тушей, да так, что тот свалился на пол. — Сука! Какого…

Что-то в голове крутанулось, поменялось местами, точно проводя переоценку нормальности окружающего мира. И то, что предстало глазам, было точно ненормально.

Декомпрессионная камера второго «Торсона» была покрыта ровным слоем подгнившего фарша. Местами можно было увидеть более-менее целые части и внутренние органы. Все сомнения относительно природы этого фарша развеивал прилипший к стеклянной дверце человеческий глаз. Газоанализатор гермошлема пиликнул, сообщая, что забрало поднимать не стоит. Впрочем, Андрей понимал это и сам — вряд ли здесь пахло освежителем воздуха. Еле сдержав тошноту, он поднялся на ноги, рассматривая мерзкую картину — казалось, кто-то монструозный надувал несчастного, точно лягушку, пока тот не взорвался, обдав своими внутренностями помещение.

— Что здесь произошло? — выдавил, наконец, Макс.

— Может… Может, не пойдем?

— Есть идея получше, умник хуев?

Боцман явно был на пределе, Андрей счел за благо не спорить. Выйдя из декомпрессионной камеры, они оказались в длинном коридоре, который на плане корабля гордо именовался «левой галереей». Весь, до самого мостика он был завален отрубленными частями человеческих тел. Красные лампы аварийного освещения карамелизовали тела, придав им единородный багровый оттенок.

Разум Андрея предпочел не зацикливаться на зрелище, передал сигнал желудку, и тот, недолго думая, выплеснул съеденную на завтрак овсянку на девственно-чистое стекло гермошлема. Та скопилась на стыке, залилась в фильтр. Не желая задохнуться, парень инстинктивно сдернул шлем, задержал дыхание… И вдохнул. От трупного смрада его едва не вывернуло вновь, но, по крайней мере, здесь можно было дышать. Макс, неодобрительно взглянув на штурмана через стекло, подумал недолго, и тоже поднял забрало шлема, сморщился, оглядывая раскинувшуюся перед ними бойню. Чуть погодя, подхватил ближайшую к нему блондинистую голову, подбросил и передал «пас» штурману. Тот, взвизгнув, отбросил ее прочь. Боцман насмешливо хрюкнул:

— Что, не узнаешь?

— Кого? — сквозь кулак спросил Андрей — тошнота еще накатывала.

— «Роксану» же! Смотри! — боцман поднял с пола идеально гладкую и стройную женскую ногу. Вместо кровавых ошметков из отчекрыженного бедра торчали какие-то проводки и обрывки пупырчатой материи. — Груз раздербанили! И кто с ними так, с красавицами?

Помрачнев, Макс зашагал прямо по частям тел секс-дроидов. Они то и дело лопались под его тяжелыми ботинками, выпуская белесую терморегуляционноую жидкость и прозрачные, будто желатиновые, шарики скользившие под подошвами.

— Слышь, салага… Если мы не выберемся отсюда… — мрачно шипел Макс, пока они шли через грузовое отделение — опустошенные контейнеры в темноте казались выбросившимися на берег китами с ряззявленными пастями. — Нам придется экономить паек. Пол-порции, потом четверть, но однажды закончатся и вода и концентрат. Смерть от голода, я слышал, штука мучительная. И если мне удастся оттянуть этот момент хотя бы ненадолго… Надеюсь, ты не слишком жилистый. Обойдемся без жребия. Ты заслужил стать первым.

— Знаешь что? — в Андрее вскипела ярость. — Если бы меня не толкали под локоть, пока я работал с картой…

Удар в челюсть был таким сильным, что парень отлетел к контейнеру и ударился затылком о твердый пластик. Кровь хлынула в горло, придала воздуху привкус меди. Выставив перед собой резак, Андрей приготовился защищаться, но боцман не нападал, лишь смотрел презрительно:

— Это твой косяк, салага. И не вздумай его валить на меня. Понял? Руку давай.

Андрей с опаской взялся за широкую ладонь, и Макс рывком поднял его на ноги.

— Пошли. Вякнешь Сереге — получишь болт в колено.

Машинное отделение встретило привычным гулом реактора. Раскаленный двигатель за барьером меланхолично переливался багровым и рыжим, но пахло почему-то не горячим металлом, маслом и топливом, нет. Воздух наполнял запах горелого, точно кто-то передержал стейк на решетке.

Опасливо обходя гигантский цилиндр и прислушиваясь к негромкому шкворчанию, Андрей знал, чего ожидать, но боялся даже мысли об этом. Последний поворот, и точно — на барьере, приникнув лицом к двигателю, висело тело. Веселое шкворчание и неаппетитный дымок исходили именно от него. Но тем, что пробрало даже Макса был знакомый канареечно-желтый комбинезон.

— Помоги-ка снять его!

Труп не поддавался, пришлось тянуть за ноги, пока тело с хрустом не оторвалось от головы — та окончательно приплавилась к цилиндру реактора. Опознать покойника почти не представлялось возможным, вонял он преотвратно и вдобавок нагрелся целиком, так что Андрей даже обжег ладони. Над нагрудным карманом комбинезона, как и положено, было вышито имя владельца и несмотря на сорокаградусную жару в машинном отделении штурмана прошибло потом.

— Дыбов С. Г. — медленно прочел вслух боцман, точно пытаясь объять сознанием находку.

— Дыбов? — переспросил Андрей, не в силах оторвать взгляда от зажаренного до корочки трупа.

— Фамилию капитана забыл? Я говорил, что здесь что-то неладно. Пошли, проверим кабину! Это, — сорвав нашивку с комбинезона, Макс положил ее в карман, — я возьму с собой.

Второй труп оказался приколочен болтами к переборке каюты. Андрей даже не до конца понял, что именно заставило волоски на шее встать дыбом, а сознание — взорваться адреналиново-кортизоловым коктейлем. Происходящее было столь неправильным, нездоровым, иррациональным, что некоторое время он просто смотрел на свое собственное искалеченное подгнившее тело. Болты из того самого «заклепочника» пробили лоб, челюсть, шею, два торчали из колена, но больше всего их было в грудной клетке. Осознав, наконец, что именно видит перед собой, парень вдруг ощутил, как потолок качнулся, а пол ударил в затылок.

В себя Андрей пришел от щедрых основательных пощечин. Макс продолжал его шлепать даже, когда он открыл глаза.

— Сидеть! Я тебя специально мордой в другую сторону повернул, — штурман машинально попытался заглянуть за плечо, но грубые пальцы поймали его за подбородок. — Эй! Не туда смотри, на меня смотри! Успокойся! Ты здесь, вот он ты, живой-здоровый! Отставить панику, салага!

Все напускное спокойствие боцмана рухнуло, когда он обнаружил собственное искалеченное тело, уже в кабине. Как и «Роксаны», он был нарублен, будто огурец — отдельно конечности, голова и тулово, покрытое глубокими порезами, из которых топорщился желтоватый жир и ползли сизые кишки.

— Нет… Нет, сука, нет! — пеликаний зоб задрожал, когда Макс принялся мотать головой из стороны в сторону. — Не может быть! Ну нахер! Херня какая-то! Что это за херня?

Боцман то и дело целился из заклепочника в разные стороны, вертясь волчком у собственного трупа, и Андрея посетила малодушная гадкая мыслишка — если бы толстяк сейчас на нервах высадил болт-другой ему в голову, это был бы не самый плохой исход.

— Валим отсюда! Валим! — взревел Макс, отступая спиной в галерею, подобно испуганному животному. Андрей, сбросив с себя цепи ступора, рванул следом в коридор, ведущий к стыковочному шлюзу, а под его ногами проминались бесконечные головы, груди и бедра секс-дроидов. На секунду в глубине коридора ему показалось какое-то мельтешение. Впервые за все время на корабле-доппельгангере его посетила мысль, что все это — дело чьих-то рук. И хорошо, если рук. На ум лезли куда менее приятные определения — мандибулы, педипальпы, псевдоподии или щупальца. По шее ползало, подобно червю, нечто холодное и влажное, шептало на ухо «Обернись-обернись», но стоило Андрею дернуться за какой-нибудь тенью, обернуться, выставив перед собой резак, его встречала лишь бездыханная затхлая пустота.

***

Читать продолжение...

Автор - German Shenderov

—Итак, вы хотите оплатить размещение на год вперед? — продажницав брючном костюме впритирку открыла проспект на нужной странице. — А родственник себя обслуживает? Если он неходячий, цена, конечно же, будет выше…

—Ходячий-ходячий, — заверила Маша, крысоватая, с торчащими зубами блондинка.

—Тогда подходит программа «Круглогодичная», на ней вы экономите до сорока процентов в сутки, всего сто сорок девять тысяч рублей.

—Маш, дорого выходит! — пожаловался Машин супруг, рано начавший лысеть одутловатый мужчина.

—Нормально! Не жадничай. Ты посчитай, Володь, выходит всего четыреста в сутки.

—Хорошо, — крякнул Владимир, — Берем. Не везти же его обратно.

—Именно! — обрадовалась продажница, — Как зовут пациента?

—Демьян Григорьевич Климов, тридцать первого года рождения, — оттарабанила Маша.

—Ого! Ваш дедушка прошел войну?

—Ему всего четырнадцать было. Да, партизанил помаленьку. Он сам с Беларуси, из-под Хатыни, вы понимаете…

Все трое скорбно примолкли, точно отдавая дань уважения погибшим.

—Так, а чем у нас болеет Демьян Григорьевич? Артрит, деменция, сердечно-сосудистые, катаракта, диабет? — пухлая ручка хищно нацелилась на многочисленные графы в бланке.

—Да знаете, ничем. Артрит, конечно, возраст, сами понимаете. Передвигается с трудом, но в коляску нипочем не хочет. Зубы до сих пор свои, представляете?

—Ничего себе, у меня-то вон, видите, о, — продажница оттянула пальцем губу, демонстрируя золотые коронки. — Скажите, почему вы решили привезти Демьяна Григорьевича в центр «Долголетие»?

—Как бы... — Маша замялась. — В общем, прадедушку мама привезла из глухой деревни. Сама жила в однушке, вот и разместила у нас. Потом мама… — раздался натужный, хорошо отрепетированный всхлип. — Мама умерла, а нам остался эдакий подарочек.

—Соболезную. Возникли проблемы с взаимопониманием?

—Ну… Дело в том, что дедушка — колдун, — в ответ на недоуменный взгляд собеседницы Маша усмехнулась — мол, сами все понимаете. — Или знахарь. К нему люди обращались — у кого скотина мрет, кто разродиться не может, кто замуж выйти — он помогал. Даже с райцентра ездили и из Минска… Шарлатанствовал помаленьку. А как его в город перевезли — совсем с цепи сорвался. Говорит, грязное здесь все, криксы из мусоропровода завывают, упыри кошек уличных жрут, совсем, мол, запустили…

—Угу, — кивала продажница, делая заметки в бланке. — И что, буянить начал?

—Не буянить, но… Володь, ну что ты молчишь, расскажи! — ткнула Маша мужа. Тот, будто очнувшись от глубокого сна, проморгался, откашлялся и заговорил:

—Да тут рассказывать нечего. Ну, таскает домой всякий хлам, талисманы из веток и шишек делает — вся квартира в этом гербарии. Орет постоянно, что мы то домового не уважили, то, понимаешь, мусор на ночь глядя вынесли — хобыря, мол, прикармливаем. А что она рыбу чистила и на всю квартиру шмон идет — это ему ничего…

—Это все?

—Если бы… — плаксиво протянула Маша. — Последней каплей… Представляете, ночью не спалось, я встала, а он стоит над колыбелькой Коленьки со свечой и шепчет что-то. И воск-то, воск — прямо в кроватку капает! Ясно дело, что здесь только дом престарелых…

Маша достала из сумочки бумажный платок и шумно высморкалась, точно пыталась доказать свое право на такое решение.

—Извините! — с неожиданным нажимом воспротивилась продажница. — У нас не дом престарелых. «Долголетие» — престижный реабилитационный центр на базе пансионата для лечения суставов. Я понимаю, что говорят о домах престарелых, вы наверняка думаете, что у нас здесь вонь, антисанитария...

—Нет-нет, ни в коем разе!

—Вы посмотрите сами — у нас обширная лесопарковая зона для прогулок, хвойный лес. Вдохните, вдохните! — под напором этой тумбочкоподобной женщины чета Симахиных послушно засопела. — Чувствуете? То-то ж. Современное оборудование, меблированные апартаменты, круглосуточное наблюдение, четырехразовое питание, сотрудники строго с профильным образованием, никаких дилетантов!

—Мы верим-верим, извините, просто… Стереотип такой, мол, отправлять родственника в дом престарелых — это…

—Правильное и мудрое решение, — продолжила за клиентов продажница. - Вы избавитесь от лишних хлопот, а ваш дедушка получит квалифицированную медицинскую помощь, уход и обслуживание. И трудности быта перестанут отравлять радость общения с пожилым родственником. А наш главврач... Александр Семенович, между прочим — видный специалист в геронтологии и ревматологии в частности! Какие препараты принимает ваш дедушка?

—Да… Собственно, никакие, — Маша растерянно переглянулась с мужем. — Он сам какими-то травками-корешками лечится, чаи заваривает.

—Ох уж эти знахари! — по-доброму усмехнулась продажница, — Ничего, схему лечения мы подберем.

***

Демьян Григорьевич не любил, когда его называли по имени-отчеству. Лучше просто «Демьян», на худой конец «Дед Демьян». Но после переезда в город все почему-то принялись поминать его батюшку. Тот за свою жизнь только тем и отличился, что спьяну поколотил мамашу Демьяна, а после повесился на осиновой балке в погребе. Его-то Демьян и увидел первым — неупокойник страшно хрипел, пучил глаза, шевелил синим вывалившимся языком и раскачивался на веревке, пытаясь схватить сына. И вот опять:

—Демьян Григорьевич, вы присаживайтесь, и мы мигом вас докатим! — неестественно ласково проворковала санитарка, тыкая его под колени сиденьем инвалидной коляски.

—Сам дойду, чай, ня калечный! — резко каркнул он и зашагал к главному корпусу. Белый и украшенный потрескавшейся лепниной, тот напомнил ему Дом Культуры в родном райцентре. Опирался старик на грубо обтесанную осиновую трость, покрытую черной вязью сложных узоров — шишковатая кисть дрожала от напряжения, шаги давались с трудом, но это всяко лучше, чем ехать в коляске, подобно убогому.

—А попрощаться? — виновато протянули родственнички, застывшие у занюханной «Вольво».

—Попрощалися! — буркнул старик под нос, не оборачиваясь, и ускорил шаг, насколько позволяли больные суставы.

На входе в здание его, картинно разведя руки в стороны, встречал тучный мужчина лет пятидесяти на вид, в белом халате и в очках с крошечными линзами, всем видом походивший на мультяшного крота.

—Здравствуйте, Демьян Григорьевич! — с театральной зычностью поприветствовал его «крот», протянул руку. — Добро пожаловать в ваши хоромы!

—Здоровее бывали, здоровее бачили, — скрипнул Демьян, пожимая мягкую, будто тесто, ладонь.

—Ух, ну и хватка! Сразу видно — руками работали!

—А вы животом, мабыць?

—Аха-ха-ха-ха! — фальшиво рассмеялся толстяк. — Отличное чувство юмора! А я буду Александр Семенович Варженевский, главврач и директор сего почтенного заведения! С самого дня основания, между прочим, здесь. Еще при Брежневе практику проходил.

—А я при Сталине таксама… практику.

—Ах-тях-тях! — Александр Семенович покатывался со смеху, точно еще никогда в жизни не встречал такого искрометного шутника. — Ой, уморили, Демьян Григорьевич…

—Кали ласка, просто Демьян.

—Как скажете… — толстые пальцы проникли под очки, стереть выступившие слезы. — Позвольте мне, Демьян Гр… Демьян-с, так вот, по-дворянски, позвольте провести для Вас экскурсию и показать, где тут у нас что. Вы своим ходом? Не прикажете ли подать транспорт? — «крот» кивнул на очередную коляску — та стояла рядом со входом.

—Я мабыць кости разомну.

—Это по адресу!

Аристократические замашки главврача удачно сочетались с антуражем центра «Долголетие» — здание чем-то походило на помещичью усадьбу, которую в советское время ободрали до штукатурки и набили немощными стариками. Пахло, на удивление, недурно — лавандовым мылом и антисептиками.

—Обратите внимание, совершенно безбарьерная среда — никаких дверей, порогов и лестниц! Если устали — вот, пожалуйста, коридоры оборудованы перилами. Все для удобства. Здесь у нас дежурит медсестра, Анна Павловна, прошу любить и жаловать!

На громогласную презентацию из-за двери выплыла похожая на белугу женщина, подобострастно выдавила «Здрас-с-сте» и вернулась восвояси.

—Тут выход во внутренний дворик, там беседка, фонтан, дорожки, даже поле для крикета.

—Для чаго?

—Не забивайте голову. Партнера по игре в нашем заведеньице отыскать бывает непросто. Ну да, прошу за мной, на третий этаж.

С приятным, услужливым «динь» распахнулись двери лифта. Демьян взглянул в кабину, окинул взглядом зеркало от пола до потолка, перечерченное посередине перилами и, как-то изменившись в лице, проворчал:

—Я, мабыць, пешком пройдуся. Чай, ноги ишшо не отсохли.

—Ну вы, Демьян Григорич, кремень! — восхищенно покачал головой главврач. — Давайте и я разомнусь с вами за компанию.

Каждая ступенька давалась с немалым трудом. Колени разве что не скрипели. Нависнув над лестницей, старик с трудом преодолевал пролет за пролетом, сопровождая подъем хриплым свистом из легких. Варженевский все порывался помочь, но Демьян брезгливо отпихивал его тестообразные ручонки.

Добравшись до третьего этажа, старик, изможденный, привалился к стенке. Тут же под колени его толкнуло сиденье коляски. Он было воспротивился, но рыхлая, даже слегка влажная, рука опустилась на плечо, удержала.

—Будет-будет. Устали, поди. Давайте я вас покатаю. Тросточку вашу позвольте…

—Не чапай! — громко приказал Демьян, и его голос заметался по длинному пустому коридору. Грубо обтесанную осину он прижал к груди, точно дитя.

—Как скажете, уважаемый, я ее только переложить хотел…

На третьем этаже находились жилые помещения. К сильному, уже навязчивому запаху лавандового мыла примешивались нотки многократно замытых человеческих нечистот. Большинство дверей были закрыты, некоторые, наоборот, распахнуты настежь, демонстрируя упакованные в полиэтилен белоснежные кровати.

—Тут у нас располагаются нумера, — не прекращал разглагольствовать главврач, толкая коляску и пыхтя как пароход.

В одном из дверных проемов Демьян заметил движение, приподнялся рассмотреть. Пахнуло свежим дерьмом. Санитар, менявший подгузник еще относительно молодому, в общем-то, деду, брезгливо морщился. Вдруг, будто почувствовав взгляд Демьяна, резко рванулся к проходу и захлопнул дверь.

—Любопытной Варваре… — усмехнулся Варженевский. — Ревматоидный паралич. Полное поражение суставов. Страшное горе для семьи, конечно… Ну, да пойдемте, я Вас все же провожу в номерулю!

Комнатка оказалась небольшой, чистой и уютной, как в санатории.

—Вот, Демьян Григорьевич… Ах, прошу прощения, Демьян! Ваше пристанище. Тут вот тревожная кнопка у кровати — на всякий не дай Бог, — тут пульт от телевизора. А вид какой из окна — сплошные деревья, на сколько глаз хватает! Туалет, душевая. Кафель специальный, не подскользнетесь. Вещи ваши уже доставили, — слово «вещи» было слишком большим и обширным для заношенной спортивной сумки и сваленных сверху узловатых деревянных фигурок. Варженевский окинул их взглядом, подошел, занес руку. — Разрешите?

И, не дождавшись ответа, взял верхнюю, почти черную. Суровый старик, лицо которого было обуглено, держал в руках копье и кубок, скалился злобно. Другая, из белого мертвогодерева изображала простоволосую бабу с серпом.

—По дереву вырезаю, — узловатая рука Демьяна тактично забрала идолов.

—Это удачно! У нас как раз есть кружок рукоделия, правда, Елизавета Сергеевна приезжает раз в месяц — маловато желающих…

—Дозвольте таперича… — старик выразительно кивнул на свои вещи.

—Разумеется, уже ухожу, отдыхайте, — главврач слегка поклонился и принялся отступать бочком к двери — на его тучную фигуру комната рассчитана не была. Демьян уже было принялся распаковывать сумку, как вдруг откуда-то из-за спины раздался тихий топот крошечных ножек — будто бежала крыса. Крыса в маленьких сапожках.

—Вы это слышали? — испуганно спросил Варженевский, застыв у двери.

—Слыхал, чай не глухой. Это вы ногтями по косяку стукали.

—Прекрасно. Извините за эту маленькую проверку, просто коллеги передали… Все, не смею более мешать. Отдыхайте.

***

Первым делом дед Демьян тщательно осмотрел комнату. Та оказалась стерильна до болезненности — никаких запахов, кроме лавандового мыла. Ни пыли, ни даже завалящего паучка.

—Недобро, без хозяина хата, — крякал дед Демьян, расставляя идолов у изголовья кровати.

На ужин подали оладьи, политые клейким сиропом, и чай. Чай привычно пованивал тряпками, а сироп оказался приторно-сладким, пришлось счистить ложкой. Таблетки «чтоб спалось крепче» Демьян спустил в унитаз. За окном темнело, вяло шумело хвойное море, по-городскому перекаркивались вороны у мусорных контейнеров.

Почистив зубы казенной, пластиковой щеткой, Демьян сполоснул лицо, подмышки и пах, сдернул покрывало с постели и улегся на белоснежную простыню. Сон не шел. Глодала обида на внучку и ее безвольного муженька, снедала тоска по родной деревне, густому подлеску, грибам, малине и долгим прогулкам по ночной чаще. Тревога нарастала, копошась под ребрами, давила на легкие, заставляла сердце заходиться в безумном стаккато. Тени под потолком сгущались, формировались в хищные крючья и кожистые крылья. В голове сменялись картинки одна гаже другой: полные мертвецов хатынские овраги, младенчик с пробитой головой, высокие белобрысые дьяволы в черной форме…

—Вона ты где!

Жупка прятался за плоским телевизором на стене. Скрюченный, серый, размером с младенчика, он просвечивал в лунном свете. В пустой дырке на месте лица глупо и растерянно перекатывалась горстка глаз. Демьян набрал воздуха в грудь и затараторил:

—Чернобога псы стерегут врата,

Мост меж Навью и Явью,

Придите, псы, за ночную хмарью,

За убёгшей тварью…

Договорить он не успел. Жупел тоненько запищал, исчезая с чмоканьем в стене. Малышу, конечно, было невдомек, что старик блефовал, и ни собачьей шерсти, ни сушеной калины у него не было. Жупка еще вернется, попробовать сны Демьяна на зуб, но ближайшие две недели можно было не беспокоиться.

Старика потряхивало — привыкнуть к столкновениям с теми, кто просачивается в наш мир из Нави, нельзя ни после десятка, ни после сотни таких встреч. Вынув из сумки маленькую таблетницу, Демьян зачерпнул темный комочек из сушеных пустырника и валерианы, закинул под язык и лег в постель. Уже засыпая, он слышал какой-то странный хруст, точно кто шею разминает, хотел было глянуть, но провалился в душный сон без сновидений.

***

Наутро страшно ныло левое колено. При попытке согнуть ногу боль прострелила весь позвоночник, взорвавшись фугасным снарядом под затылком. Закатав штанину казенной пижамы, Демьян удивленно вскинул седые кустистые брови — и где он успел так садануться? Лиловый синяк расплывался на всю коленную чашечку, нога распухла и ощущалась деревянной, будто чужой.

На утреннем осмотре Варженевский удивленно присвистнул.

—Э-э-э, батенька! Да у вас, батенька, гонартроз! — он почмокал пухлыми губами, точно смакуя страшное слово. — Да, гонартроз. Пропишем лечебную физкультуру и электростимуляцию. Заодно ибупрофен недурно бы для снятия болей. С него, конечно, в сон клонит, но и вы, считай, на каникулах, заодно отоспитесь. Наташенька, запишете?

Дебелая медсестра что-то лениво черканула в блокноте.

—А еще, Демьян Гри… А еще бы выдать вам ортопедические тапочки взамен этих… лаптей.

—А як жеж я на вулицу у тапочках-то?

—А зачем? Вы посмотрите, какая холодрыга — ветер, тучи, дождь скоро пойдет. Осень обещает быть сырой. Будут ныть суставы…

Действительно, небо налилось угрожающим темно-лиловым оттенком, под цвет синяка на колене. Деревья качало из стороны в сторону, точно через рощу пробиралось что-то громадное и неуклюжее.

—Я бы, конечно, посоветовал вам пересесть на коляску… — Демьян тут же замотал головой, — Ну, тогда тросточку вам подать?

—Нэ трэба! Сам возьму.

—Как скажете. Физиотерапию я поставлю в расписание, а вот с лечебной физкультурой придется обождать — специалист приезжает раз в месяц. У нас, к сожалению, большинство пациентов стационарные, спрос, как понимаете, невысокий…

—Я сам разомнуся, — махнул рукой Демьян, желая поскорее избавиться от навязчивого присутствия этого громкого и болтливого толстяка.

—Вот и славненько. Как спали на новом месте?

—Як младенец, — соврал Демьян. Перед глазами некстати встала картинка с детскими скелетиками, запорошенными жирным черным пеплом.

***

Не зная, чем себя занять, Демьян расхаживал по своей нарочито дружелюбной, выкрашенной в мягкие пастельные тона тюрьме, пытаясь разработать колено. Нога никак не сгибалась. Старик осторожно заносил ее над ламинатом и так же медленно опускал, перемещая едва на пару сантиметров. В очередной раз отняв подошву тапочка от пола, он хотел поднять ее выше — всего чуть-чуть, для проверки — но страх испытать вновь ощущение, как кости трутся друг об друга, остановил на полпути. Демьян горько усмехнулся — когда-то он, тринадцатилетний пацан, пробирался в захваченные немцами деревни, воровал кур и даже резал глотки, рискуя в любой момент повиснуть в петле с табличкой «Я - партизан» на груди, а теперь боится согнуть ногу в колене. На глазах выступили слезы, он сцепил зубы, дернул изо всех сил ногой вверх, точно отвешивая кому-то пинка. В колене будто взорвался пиропатрон, дыхание сперло. Едва не упав, он схватился за перила и долго не мог отдышаться. Где-то на грани слышимости раздалось хриплое задушенное хихиканье, и Демьян еле удержался, чтобы не пнуть прочь собственную трость.

Отдышавшись, он побрёл дальше по этажу.На пути ему встречались редкие старички — еле передвигающиеся, буквально лежащие на своих ходунках, они уныло переставляли одеревенелые конечности, направляясь по одному им известному маршруту. Не без удивления Демьян отметил точно такие же, как у него, припухлости и гематомы на локтях и коленях. В одном из коридоров в него едва не врезался дюжий санитар с обезьяньим лицом, он толкал перед собой инвалидную коляску с иссохшей, похожей на куклу старушкой. Ту слегка потряхивало в кресле, в остальном же она оставалась неподвижна. Санитар так куда-то спешил, что Демьян едва успел заметить уже знакомые вспухшие синяки на локтях пациентки.

Обед был далеко не королевский — сухой как песок творог, рыбная котлета с крахмалистым пюре, жидкий суп и несладкий компот. В отдельном стаканчике как и в прошлый раз, лежали таблетки.

—Там ибупрофен и успокоительное, чтоб спалось покрепче! — бросила разносчица.

—Дякую, — ответил Демьян, но женщина уже ушла. Поковыряв без аппетита творог, он вновь выкинул содержимое стаканчика в надколотый унитаз.

Попытки уснуть ничего не давали. За окном бушевала гроза, рокотала, стучала по карнизам крысиными коготками, раскачивала деревья до натужного треска. Ни примитивная молитва «Кот-баюн, приходи, сон скорее наведи», ни валериана с пустырником делу не помогали. Демьян слепо сверлил потолок, думая о своем. За стеной раздались тягучие стоны, кто-то прошагал тяжелой поступью по коридору — наверное, санитар. Стоны умолкли.

Не так себе Демьян представлял старость. Большой хутор, бегающие по двору внуки и правнуки, сыновья, невестки, и спокойная тихая смерть в собственной постели. Что теперь толку корить себя, мол, ховаться надо было со свечкой? Отец всегда говорил — «Что сотворишь — не воротишь», и сам стал иллюстрацией своим словам — вон он, в трости осиновой заперт.

До девяти лет Демьян не знал покоя. Пока остальные мальчишки беззаботно играли в реке, он и подходить к воде боялся: видел торчащую из неё шишковатую голову хозяина омутов — и действительно, в том месте потонуло немало сорванцов. Не понимал, как набирать воду из колодца, коли вспухшая склизкая тварь у него на глазах плевала ядовито-желтой слюной в ведро, стоило его опустить. Не хватало духу выбежать в поле в знойный полдень — сразу было видно, что баба в белом кружащаяся средь колосьев не петушков сахарных раздает.

Так бы и прослыл Демьян деревенским дурачком, что «видит всякое», если бы не бабка Ефросинья из соседней деревни. Жили они с матерью небогато — вдова так и не решилась сызнова сойтись с мужиком, а потому тянула лямку за двоих. Как-то раз захворала у них корова — кормилица единственная. Брюхо раздулось, мычит, мучается, глаза больные, затуманенные, жидким ходит. Побежал тогда Демьян по наказу матери к бабке Ефросинье — та была то ли фельдшер, то ли повитуха, а, может, просто баба знающая, но среди местных ее считали ведьмой.

Попросил Демьян хромую старуху о помощи, та схватила клюку, оперлась на посыльного и заковыляла. Демьяна в коровник с собой взяла — в подмогу. Подняла Ефросинья хвост скотине, наказала мальчишке держать, чтоб не брыкалась. Раздвинула коровье нутро, а оттуда на Демьяна чей-то глаз с куриное яйцо как зыркнет — так он в навоз и повалился. Спросила тогда бабка строго:

—Нешто бачил его?

Рассказал тогда Демьян все — и про чудище колодезное, и про хозяина омутов, и про батьку повешенного, что в подвале болтается да норовит незваного гостя с лестницы спустить. Выслушала бабка Ефросинья, а на следующий день заявила маменьке, мол, забирает парня на год, на обучение. Мамка, конечно, в слезы, но Ефросинье перечить никто не смел. Через год Демьян вернулся домой, взял первым делом топор и, наговаривая заветные слова, срубил балку в погребе. После обстругал ее рубанком, нанес символы тайные и сделал себе палку, по болотам ходить… А уже через год пришли немцы.

В комнату тоже кто-то пришел. Это старик почувствовал не по дуновению воздуха, не по шуму, не по теням — изменилось что-то в самой структуре пространства. Казалось, будто и буря за окном, и санитары за дверью — все растворилось, оставив его наедине с неведомым кошмаром.

Откинулась крышка вентиляции, чуть погодя звякнула, закрываясь. Что-то большое бесцеремонно вползло в палату — не крыса. Демьян обмер, одной рукой подтянул к себе трость. Глядишь, если не пошевелишься — может и не заметит. Кто знает, что за шатун тут бродит — место скорбное, грязное, смертями и болезнями переполненное, мало ли, что могло завестись.

А меж тем нечто ползло по потолку, бросая длинные угловатые тени, напоминающие паучьи лапы. Шуршало по штукатурке, волочилось; качнулась люстра, задетая ночным гостем. Демьян набрал воздуха в грудь, сжал челюсти, глаза сощурил — иногда если чего увидишь ненароком, прежним уж не станешь.

«Ну, если подползет, я его тростью-то ка-а-ак...»

Подползло. И понял старик — не будет он злить это коленчатое, узловатое создание, все будто собранное сплошь из тонких многосуставчатых конечностей. Не просвечивал потолок через торчащие ребра, не проходило длинное тело через люстру, подобно призраку — все оно здесь, и духом и плотью.

Тварь с хрустом крутила головой, точно выбирая точку для атаки. Нацелилась, выстрелила на всю длину своей костистой шеи с тонким гребнем позвонков. Каждое движение существа сопровождал хруст, какой бывает, когда разминаешь костяшки пальцев. Пальцы и правда были везде — они покрывали морду создания целиком, раскрываясь, точно пасть. Грязные, кривые ногти с траурной каймой, сбитые костяшки, струпья и язвы.

Скованный ужасом, Демьян следил, как, похрустывая, существо присасывается в поцелуе к его обнаженному локтю, и по руке разливается прохладное, почти приятное онемение. В какой-то момент создание даже показалось ему милым — желтые, рассыпанные как попало по «лицу» глазки, гладкий серый череп, малюсенькие, как у младенчика, пальцы на месте зубов… Да и сосал он локоть Демьяна точно младенец сиську. Почему-то вдруг захотелось откинуться на подушку, прикрыть глаза и прижать нечто к груди, поглаживать по гребнистой спинке...

—Ах ты, собака!

Старик прикусил язык, медный вкус крови отрезвил, прогнал тягучий морок. Трость тяжело опустилась на круглую серую голову, заставив тварь упасть с потолка на кровать. Демьян в панике засучил ногами, пытаясь сбросить неведомое чудище, но лишь сильнее запутывался в одеяле. Маленькие пальчики тыкались со всех сторон, проникали под кожу беспрепятственно, словно в масло, тыкались в кости, меж ребер и в позвоночник. Пузырчатое похрупывание накрывало со всех сторон, и было уже не различить, где трещат конечности навьего отродья, а где его, Демьяна, кости. Поняв, что если сейчас ничего не предпринять, тварь сожрет его целиком, старик принялся нараспев молиться:

—Морена-Марица, снежная птица,

Лютая вьюга, белая пурга,

Кошная мати, стани во хладе…

Демьян почувствовал, как тварь навалилась ему на горло, миниатюрные пальчики царапали зазубренными ногтями лицо, но нужно было говорить дальше:

—Снегами облачися, во нощи величайся,

Дозволь ныне тя величати,

Не расточати, а собирати,

Приди дорогами белыми,

Приди зелеными елями…

Обмотав длинную шею вокруг горла Демьяна, ночной гость затянул петлю, но последние слова успели вырваться натужным хрипом:

—Приди матушка,

Возьми платушку,

Сроку дай, сейчас не забирай…

Сверкнула молния за окном, белая вспышка озарила комнату. Едва угадывающаяся белая фигура, еле заметная, точно блик, возникла из идола, взмахнула серпом, как бы разрезая объятия Демьяна и хищного создания. Взглянула на старика пустыми черными глазницами да и растворилась в ночи. Уродец корчился на полу, перебирал в воздухе конечностями, точно ребенок в истерике. Извернулся, подпрыгнул, встал не то на руки, не то на ноги — не разберешь — уставился мелким виноградом глаз на Демьяна. Тот уже стоял на кровати, выставив перед собой трость на манер шпаги.

—Ну, сука, ишшо хошь?

«Ишшо» тварь не хотела. Хрустнула обиженно, подобно сороконожке взобралась по стене и нырнула обратно в вентиляцию. Звякнула решетка. Обессиленный, старик упал на кровать. Дыхание долго не могло успокоиться. Даже три цветка боярышника не успокаивали зашедшееся точно в припадке сердце. Мир располовинило — разделило на темную палату дома престарелых и первозданную, незыблемую черноту — из коей появимся, в которую вернемся. Забрала матушка-Мара свою плату. Подойдя к зеркалу в туалете, Демьян с тоской уставился на медленно тускнеющий глаз. Зрачок, оставшийся без контроля хозяина, все норовил утечь куда-то внутрь глазницы.

Остаток ночи старик проворочался без сна, пытаясь привыкнуть к потере и ломая голову: как так, в доме престарелых — не в грязном бомжатнике, не в лесу, не в болоте, не на дне озера — самый настоящий корпулентный навий? Не жупел, что нагоняет кошмарные сны, не вредный анчутка, что пакостит по мелочам, не злобная обдериха и даже не ночница! Нет, речь шла о самом настоящем телесном упыре! Вроде тех, что когда-то повадились ковыряться в хатынских оврагах, выискивая себе кусочек погнилее да послаще. Только этот предпочитал живых.

***

Продолжение следует...

Автор - German Shenderov

Первая часть

***

Рисуясь по частям, картина эта холодила его легкие, сводила желудок, наполняла рассудок страхом. И, когда сознание его набухло, вздулось да и лопнуло, будто перезревший фрукт, а весь ужас выплеснулся, Коля закричал что есть мочи и попытался вскочить с кровати, но едва сам не оторвал себе все добро. Оказалось, тонкий матрас сполз, пока он ворочался, и самую нежную часть его тела зажало пружинами кровати и кололо крючками. Успокоившись, Коля с величайшей осторожностью высвободился из плена и поклялся больше никогда не залезать на это пыточное приспособление — пущай придется спать хоть в ванне.

Такая его досада взяла на эту кровать, что, поднапрягшись, он дотолкал ее до двери и поставил на попа. Но чертово лежбище никак — ни по диагонали, ни по вертикали — не желало проходить. Коля пробовал и так, и этак, но лишь намертво заблокировал выход из комнаты. Разобрать кровать не получилось бы при всем желании — широкие дуги и перекладины были приварены друг к другу намертво.

— Як жеж йийи сюды затащылы! — цокал языком Коля, обходя кровать то с одной, то с другой стороны. Та, даже торча из двери вертикально, занимала едва не полкомнаты — было и вовсе непонятно, как она здесь умещалась, а главное — как она сюда попала. Задачка похлеще кораблика в бутылке.

От отчаяния парень, наплевав на соседей, даже саданул кувалдой по одному из сварочных швов — и тут же об этом пожалел: рука вся завибрировала, словно по ней пропустили ток, который разошелся по телу, неприятно щекоча нервные окончания, точно телевизионная статика. Оглушительный звук, вырвавшийся из неповоротливой конструкции, напоминал тоскливый похоронный набат.

Наконец его осенило: наверняка дверная коробка была установлена уже после того, как кровать попала в помещение. Примерившись как следует, он принялся вышибать из толстого, прокрашенного в несколько слоев дерева кусок, мешавший одной из верхних дуг. Дверная коробка ощущалась как каменная — к тому моменту, как в ней появились два подходящих углубления, Коля уже весь взмок, руки дрожали от напряжения.

— Ничого соби зарядочка!

Кровать удалось разместить в углу коридора, заблокировав теперь входную дверь. «Если хозяйка явится не вовремя — крику не оберешься!» — с неприязнью подумал он.

Остаток ночи ему все же не спалось, поэтому Коля просидел до рассвета на кухне, листая глупый суеверный календарь. Из-за злосчастной кровати в коридоре позавтракать пришлось вчерашним чебуреком и выдохшимся — забыл закрутить крышечку — «Колокольчиком».

Наскоро умывшись все такой же вонючей и ржавой водицей, Коля принялся за работу. Радио решил не включать — поповские рассуждения только забивали голову, мешали сосредоточиться, точно назойливое мушиное жужжание.

— Могылы-могылы, тьфу! Хоть бы про що нормальнэ говорылы!

Хоть убей, но вчерашнего участка с ободранными обоями он обнаружить никак не мог. На него ехидно пялилась половина «позвоночного столба с глазами» — дальше стена заканчивалась углом и начинался новый участок обоев.

— Ну и черт с тобой!

Респиратора у Коли не было, пришлось обойтись футболкой. Окатив стену водой из мусорного ведра — три раза, чтоб наверняка, — он взялся за перфоратор. Сначала в стене нужно наделать отверстий, равноудаленных друг от друга — тогда кувалда будет вышибать ровные, крупные куски, а не отдельные кирпичи. Старая розетка искранула, принимая в себя вилку устройства. На всякий случай парень отдернул руку — мало ли что.

Дверь он закрыл, чтобы пыль не разлетелась по всей квартире. Раздался знакомый жужжащий звук старого проверенного инструмента, комната тут же наполнилась тяжелой, пахнущей сыростью и вафлями взвесью. Но вдруг вгрызшийся было в стену бур ухнул на пару сантиметров внутрь, уперся и замер. Ротор крутился вхолостую, пока всепроникающее жало вяло проворачивалось в дыре.

— Щоб тэбэ чорты подралы! — выругался Коля и выключил перфоратор. Вытянув сверло, он чертыхнулся еще раз: все оно было покрыто толстым слоем намотавшейся бумаги — обои, какая-то пленка, желтые истлевшие газеты.

Перфоратор он из розетки выключил — а то еще коротнет — и с обреченным видом достал из сумки большой крепкий шпатель. Придется для начала все же ободрать этот полуметровый слой мусора, иначе, пожалуй, можно инструмент испортить.

С наслаждением Коля принялся срывать, сколупывать и отковыривать эти уродливые телесно-розового цвета обои с оголенной нервной системой. Этот участок стены шел легче, чем вчерашний — парень еще раз бросил взгляд в тот угол, где он вроде бы уже избавлялся от «глазастых» цветов. На полу не лежало ни ошметочка.

— Ерунда якая-то! — сказал он вслух — звук собственного голоса успокаивал и гнал прочь глупые мысли о бабкином привидении. Дело шло все тяжелее, шпатель то и дело срывался, и Коля больно стукался локтем об угол. Работа не спорилась, куски рвались, и приходилось зацепляться заново: шпатель оказался слишком толстым и не желал пролезать под ветхую, в несколько слоев поклеенную бумагу. С левой половиной стены он провозился добрых часа три.

Наконец, когда розовая дрянь, а следом и желтая, с мотыльками, осела неровными лоскутами на пол вместе с какой-то сетчатой подложкой, глазам его предстал очередной слой, вырвав горестный стон из груди. Все было оклеено газетами. Желтые, осыпающиеся, с почти нечитаемыми буквами, они составляли какой-то безумный криптографический узор.

— Tа вы, блин, издеваетесь!

Парень осел на пол прямо там, где стоял. Если бы он курил — наплевал бы на запрет хозяйки и закурил бы прямо здесь. Неужели ему теперь сдирать и это! Можно, конечно, рискнуть и перейти на перфоратор, но, если бумаги слишком много, порченый инструмент ему никто не возместит, а от работы кувалдой толку сейчас будет немного. Выбивать стену дома дореволюционной постройки по полкирпичика можно до второго пришествия, да и то не успеешь. Представив себя, всего в побелке, бегущего с кувалдой наперевес к Христу с криками: «Подождите, не начинайте без меня!», он глупо хихикнул. Сил подняться на ноги не было, поэтому Коля стал бесцельно ползать взглядом по газетным заголовкам.

«...аденiе ста... властi. Образо...нiе временнаго пр...», — кричало «Русское ...ово...»

«О ...кущих задачах комсомола в ...еревне», — скучно собиралась рассказать «Комсомольская правда».

«За ...яжелое машиностроение!» — призывала какая-то безымянная газетенка.

Глаза зацепились за неприятную черно-белую фотографию над статьей — какие-то темные волосатые комья, похожие то ли на морских ежей, то ли на раковые опухоли. Коля понял, что же на ней изображено, лишь прочтя невыцветший кусок.

«...от вязаного ковра на стене над кроватью осталась лишь верхняя часть... не смогла дотянуться. После вскрытия тела в желудке было обнаружено... общей массой более семи килограммов. Парализованная пенсионерка... без ухода... чтобы не умереть с голоду...»

Его затошнило. Гадкая кислина прикатилась откуда-то из горла да так и осела на небе. Желая поскорее прогнать из головы жуткую картину, Коля переключился на первую попавшуюся статью.

«Невский сом-людоед!» — кричал заголовок. На зернистом фото группа мужчин в милицейской форме что-то вытаскивала из воды.

«...детские останки» — дальше он читать не стал.

«...хищение на сумму... более восьми... готовой продукции. Родственники усопших возмущены и требуют возмещения... виновный не был найден… гранитных памятников с гравир...» — бессмыслица какая-то.

«...капище Чернобога. Безусловно, работы продолжились... слухи о смертности преувеличены... Обводной канал будет...»

«...случаях каннибализма, безусловно, не имеют под собой никакой основы. Блокадный... поставки регулярны... обглоданные кости — результат диверсий и пропаганды враж... подорвать дух советского народа».

«...дружественной социалистической республики Вьетнам негодуют. Тело героя... в результате военного столкновения под... ”Могила не должна оставаться пустой!“ — заявляет заместитель министра...» — сильнейшее ощущение дежавю заставило Колю выйти из транса, в который его вогнало это невольное путешествие в прошлое чужого ему города. От этой «стены памяти» нужно было избавляться.

Вновь взявшись за шпатель, он вгрызся металлом в еле заметный стык между «Известиями» и сурово-обвиняющим заголовком «Безбожник!», но инструмент соскочил, руку отбросило назад, и она коснулась чего-то влажного и липкого, будто слой жира на газовой плите. Обернувшись, парень с омерзением скривился, поняв, что притронулся к желтовато-коричневому силуэту на противоположной стене — посмертной тени покойницы.

— Та ну тоби! — возмутился он и схватился за перфоратор. — Хай будэ, як будэ!

Нащупав вилку на том конце провода, он не глядя ткнул ею в розетку, но не попал. Поелозил туда-сюда — пластиковый прямоугольник находиться не спешил. Взглянув в угол, Коля обомлел — он готов был поклясться, что еще пятнадцать минут назад здесь, ровно на этом месте, в углу у двери торчал этот искрящий пятачок, но теперь его не было. Он будто испарился, не оставив и следа.

Коля глупо покрутился на месте, сделав оборота три-четыре, прежде чем заметил, что след все-таки есть — из угла на пересечении стен торчал малю-ю-юсенький пластиковый уголочек.

— Да що ж це таке!

По всему получалось, что, пока он изучал газетные заголовки ушедшей эпохи, стена просто взяла и поглотила розетку. Не веря своим глазам, он открыл «масляную» дверь — та послушалась не сразу, зацепившись за какие-то выемки в дверной коробке — и заглянул за угол. С той стороны торчал точно такой же пластиковый уголок — выходит, розетка «застряла» где-то в середине стены.

— Не, ну це вже якая-то чушь!

Он решил проветриться, но сник при виде панцирной кровати, зажатой стенами коридора и загораживающей путь на свободу. Стену нужно было хотя бы начать ломать до наступления вечера, иначе соседи вызовут милицию или нажалуются хозяйке, и та вычтет из гонорара.

«Последним доводом королей» стала кувалда. Размахнувшись как следует, Коля нанес первый сокрушительный удар. Казалось, стена содрогнулась. По руке прокатилась отдача, а прямо по центру «Красного скотовода» появилась внушительная вмятина-трещина. Будто с испугу включилось радио и сразу затараторило:

— ...могила голодна, и, покуда количество имен на стеле не сравняется с количеством усопших под ней, она останется маяком для злых диавольских сил, что зарождаются в пустотах...

— Гарно пошло! — воодушевился парень и принялся долбить стену с задором и упорством, достойными строителя египетских пирамид. Кирпичная крошка, истлевшие газетенки, куски шпаклевки летели в лицо, но Колe все было нипочем. Работа спорилась, он снова был в своей среде, никаких тебе газетных статей и мертвых старушек — только он, стена и кувалда. Даже радио, казалось, было оглушено силой и упорством человеческого духа, а оттого лишь что-то застенчиво бормотало о недобросовестности сотрудников сферы ритуальных услуг и братских могилах.

Увлекшись, Коля не сразу заметил, что на улице уже стемнело, а значит, шуметь теперь нельзя. Результат работы впечатлял — добрых два квадратных метра внешнего слоя ему удалось превратить в мелкие рыжие черепки. Под хлипким советским кирпичом — пористым, со сколами, лежащим как попало — встретить его атаку готовилась темная, с узкими, в миллиметр, стыками дореволюционная стена. Кирпичи ставили будто по линейке, создав идеально разлинованную поверхность — хоть графики черти, как в школе. Стоило Коле выпустить кувалду из рук, как усталость, подобно хищному зверю, набросилась на него, да так, что он едва удержался на ногах. Мышцы тянуло от привычной, почти приятной боли. Руки дрожали от пережитого напряжения, мозолистые пальцы не гнулись, и он не с первого раза открыл дверь — не получалось даже повернуть ручку.

Очередной неприятный сюрприз подстерег Колю, когда он пошел отмываться от строительной пыли. Решение лечь спать в ванной оказалось весьма недальновидным — откинув длинную, во всю стену, замызганную занавеску, вместо огромного чугунного монстра с львиными ножками, какого ожидаешь найти в питерской дореволюционной квартире, в углу он узрел советскую сидячую ванну, в которой крупный деревенский парень из-под Луцка не уместился бы, даже сложись он в три погибели.

Разочарование постигло его и при попытке пойти и купить себе чего-нибудь на ужин: монструозное бабкино ложе не желало пролезать и во входную дверь, подпирая широкими верхними дугами и блокируя путь. Попытки отодвинуть кровать не увенчались успехом: коридор будто бы сократился и сузился в вечерних сумерках. Теперь Коля, оттащив ложе от двери, запер себя в туалете.

— Ну, була нэ була! — сплюнул он в раковину и шагнул прямо в скопление пружин и крючков. Разумеется, провисшая конструкция не выдержала давления его богатырской лапищи сорок шестого размера, и нога провалилась, раздираемая бесконечными ржавыми крюками до мяса.

— Твою-то маму слева направо! — выругался он, осторожно вынимая поврежденную конечность из сетки. Со злости Коля так пихнул кровать в коридор, что та перекосилась и встала намертво.

Включив свет в ванной, он оценил повреждения — царапины, но глубокие, — промыл раны водой и полил из найденного на полке пузырька йода, попеременно шипя и матерясь.

— Сука, щоб воно сдохло! — выкрикнул он, швыряя пузырек об стену. Тот разлетелся мелкими темными осколками, на кафеле остался внушительный скол.

Ему нужно было валить из этой квартиры прямо сейчас, пока он все тут не разнес. Коля издал короткий истеричный смешок — ведь для этого его, собственно, и наняли.

Вернувшись в комнату, он помотал головой из стороны в сторону — таким фантастичным казалось это видение. Там, где он буквально минут пятнадцать назад наблюдал лишь темный монолит с редкими вкраплениями желтоватого цемента, теперь выпирали по-тараканьи рыжие кирпичи. Точно обломанные пеньки зубов во рту старика, они торчали беспорядочно, где попало, будто бы заражая, оскверняя и низводя к нулю весь его труд.

— Нет-нет-нет! — качал Коля головой, прогоняя дурной сон, что не желал заканчиваться. Он отшатнулся назад и тут же уткнулся в жирный след разложения, к рукам прилипло что-то густое, пыльное, вонючее. По-бабьи взвизгнув от омерзения, Коля рывком захлопнул дверь, чтобы забрать радио и свалить к чертям из этой халупы, но застыл на месте, ошарашенный.

— ...одинаковое количество и мертвецов, и мест погребений очень важно для сохранения их святости. Любая пустая могила априори осквернена. Любая пустота нечиста по своей сути. Вспомните: «И берется чертовщина ниоткуда неспроста. Заведется чертовщина там, где только пустота!»

Но удивлен был парень вовсе не неожиданной трактовкой цитаты из мультфильма про оловянного солдатика, но тем, что колонка приемника вещала прямо из стены — из этих омерзительных розовых обоев. Выше торчала антенна, наградив мерзкий «позвоночный столб» цветка комариным носом.

Страх разлился стылым комом где-то в желудке, будто Коля проглотил покрытую весенней грязью глыбу льда с улицы, и та теперь медленно таяла, отравляя его сознание, пуская по венам холодную талую воду.

Не помня себя, он дернулся к выходу, со всей дури врезался в «масляную», теперь покрытую рыжей пылью дверь и вцепился непослушными пальцами в ручку. Рука соскальзывала дважды, прежде чем получилось повернуть обшарпанный металлический набалдашник.

Коля изо всех сил насел на полотно — оно не поддавалось. «Неужели меня здесь заперли?» — пронеслась ледяная, острая — будто врезающаяся в череп сосулька — мысль.

— Помогите! Выпустите меня! — забасил он, толкая дверь плечом с твердым намерением ее высадить. В радио кто-то засмеялся. Следом засмеялся и сам Коля, осознавая свою ошибку — дверь-то открывалась внутрь.

И лишь дернув на себя ручку изо всех сил, а потом еще раз и еще, он понял — его действительно заперли. Рванувшись к окну, он споткнулся о лежащую у самой стены кувалду и растянулся на покрытом кирпичным крошевом полу, больно разодрав колени. Расставив руки, чтобы подняться, Коля не сразу понял, отчего в его мозгу будто бы завыла сирена, сообщая о какой-то болезненной, неуместной неправильности окружающего мира. Через секунду осознал: его руки касаются обеих стен одновременно.

Вскочив на ноги, он саданулся головой об узкий деревянный подоконник и рассек себе лоб. Кровь хлестала, заливая левый глаз, но Коля уже не чувствовал боли. Все, чего он хотел, — выбраться отсюда. Но окно будто бы перекосило в раме, и оно не открывалось.

Парень подобрал с пола кусок кирпича и, прикрыв лицо, швырнул его в самый центр стекла. Во все стороны брызнули осколки, один впился в локоть, но это уже было неважно. Прижавшись к решетке, будто младенец к родной матери, сплющив лицо о ржавые прутья арматуры, он изо всех сил завыл:

— Помоги-и-ите! На по-о-омощь! Умоляю! Помоги-и-ите!

Темные окна напротив не спешили зажигаться. Во дворе не было никого, кроме тощей кошки, что важно расхаживала по краю курящейся паром ямы.

— На по-о-омощь! — отчаянно звал Коля, перемежая крики рыданиями и размазывая сопли вперемешку с кровью по лицу.

— Помо...

— Чего голосишь! — раздался вдруг недовольный оклик откуда-то снизу. Из-под козырька подъезда вышел вчерашний «морж» с беломориной на распухшей нижней губе. Под глазом у него наливался соком качественный, душевный «фонарь», а сам глаз заплыл, будто мужика покусали пчелы.

— Дядько, миленький! — заблажил Коля. — Вытащи меня отсюда, Христом-Богом молю, вытащи!

— О, бендеровец! — ощерился недобро «морж». Со вчерашнего дня он лишился половины переднего зуба. — Чо, не в радость тебе хата бабкина? Горишь, шоль?

— Не горю! Дядько, хороший ты мой, вызови милицию, пожарных, пусть меня спасут, а!

— А чо такое? Заперся? Ну ты посиди, бендеровец, подумай, как старших уважать! А с утра придет слесарь — ему и кричи. Или не придет. Не кричи тогда — пупок надорвешь!

Усмехнувшись, «морж» сплюнул папиросу себе под ноги и нырнул обратно в подъезд.

— Нет! Не уходите! Пожалуйста! Пожалуйста!

Коля изо всех своих богатырских сил схватился за прутья решетки и принялся расшатывать единственное препятствие, отделяющее его от свободы, но арматура сидела прочно и глубоко. Прутья были буквально утоплены в кирпич и накрепко сварены друг с другом. Да и в проем он бы едва ли пролез — не окно, а слуховое окошечко, как в туалете.

Отпустив прутья, Коля обессиленно осел на пол, повернувшись лицом к двери. Ту всю сплющило и перекосило — дверь не комнаты, а шкафа; дерево лопалось, топорщилось острой щепой.

— ...могила голодна всегда. Она будет наполнять самое себя, ибо таков баланс вещей. Если люди в своей алчности и богохульстве оставили пустоту там, где ее быть не должно, то зло, сила бесовская расставит все по своим местам, но заплачено будет душами невинных. Вспомните, как покарали безбожный Петроград в двадцать третьем за Обводной канал! «Всякий, кто прикоснется к трупу их, нечист будет!» — сказал Господь, но кровавые богопротивники не выказали уважения к древнему захоронению, разворотили гробницу древнюю, чухонскую, мертвецов на свалки свезли, как мусор, а плиты гранитные побили и на поребрики пустили! Великое проклятие навлекли на город — ступают там в воду отчаянные да безумные, зовет их могила, желает уравнять имена с мертвецами!

Слушая этот бред, Коля медленно, но верно мирился со своей судьбой. Подоконник постепенно и настойчиво толкал его в спину, оголенный провод на потолке медленно опускался вниз, будто змея за добычей. Дверь, сдавливаемая стенами с двух сторон, резко треснула пополам и вывалилась, ненадолго, будто в качестве издевки, показав проход в коридор, такой узкий, что Коля и голову бы не просунул. Обе стены теперь топорщились кирпичами, злобные «позвоночники с глазами» теперь, не таясь, смотрели на него.

— А бабушка та несчастная, что одна осталась, парализованная! Вот уж кто хотел пустоту заполнить! Так хотел, что ковер весь по ниточке распустила и съела — да-да! Природа не терпит пустоты! Господь не терпит пустоты! Как мужчина заполняет пустоту в теле женщины, так труп должен заполнять пустоту могилы! — надрывался по радио уже не поп, а какое-то странное многоголосье. На секунду Колe даже послышалось, что в нем есть и Наташкин голос тоже.

Какие последние слова она от него услышала? Слова любви? Какую-нибудь глупую романтичную ерунду, что шепчут друг другу летними ночами влюбленные? Или просто что-то незначительное, что поди еще упомни?

Коля помнил каждое слово, интонацию и одинокий фонарь на краю дороги, ослепивший его лишь на краткую секунду.

«Не целуй мене, покуда зубы не почистишь!» — он тогда грубо сбил ее руку, когда Наташка потянулась к его лицу губами. До ее дома в Тарасове оставалось не больше двух километров, когда несвершившийся поцелуй, фонарь и неведомо кем брошенная на дорогу коряга все перевернули. Сначала опрокинулся мотоцикл, закрутив в воздухе лихое сальто, потом закувыркался вниз по склону дорожной насыпи и сам Коля. А следом, когда он, держась за бок, подошел к раскидавшей во все стороны руки и ноги Наташке и принялся ее тормошить, перевернулся и Колин мир. Девушка выглядела почти невредимой — пара царапин тут и там, но что-то в ее облике — то ли слетевшая кроссовка, то ли странный наклон головы — кричало, вопило на все лады, заставляя кожу парня покрываться мурашками: это больше не человек, а предмет. И, как всякий предмет, была она неподвижна и мертва.

Коля и сам не сразу заметил, как раз за разом произносит на родном украинском, их с Наташкой языке, жалким подвывающим басом:

— Просты мэнэ! Будь ласка, просты мэнэ...

Бесцельно обводя глазами свою стремительно сужающуюся будущую могилу, он взглядом наткнулся на кувалду.

— А шо, ежели...

Времени было мало. Помещение уже больше напоминало куб со стороной в два метра, нежели когда-то роскошную, с высокими потолками, комнату дореволюционной планировки. Действовать требовалось быстро. Стена с пятном — несущая, через нее не пробьешься, то же самое с внешней стеной дома. Остается только одна — благо с ней Коля работать уже начал.

— Не боись, Тамар Васильна, — подбодрил он сам себя, — ща выполним мы твой заказ!

Взяв размах пошире, Коля не рассчитал и саданул в соседнюю стену — прямо в центр гнилостного пятна. Штукатурка осыпалась единым куском, разбилась. Вывалилось несколько кирпичей, повисли обои, и стена обнажила свое неприглядное нутро. Тут же каменный мешок, в котором парень оказался заперт, наполнился застоявшимся удушливым смрадом разложения. Сплюснутые, плоские, втиснутые друг в друга, из стены торчали трупы трех человек. Коренастые, чернявые, в трениках и шлепанцах, растекающиеся трупной эмфиземой и вгнивающие друг в друга. Запавшие глаза, вывалившиеся языки, плоские, неправильной формы черепа. Стиснутые в единый комок, они злорадно скалились, сломанные кости торчали острыми осколками наружу.

— Нет-нет-нет! Ну нет! Ни за что! — завопил Коля и принялся со всех данных ему матушкой-природой сил долбить злосчастную стену. Зубы-кирпичи, подступающие со всех сторон, удостаивались отмеренных ловких ударов, но основное Колино внимание было сосредоточено на одной точке — трещине, что разделяла «Красного...» и «...скотовода». Рассыпались в труху дешевые оранжевые кирпичи. Лезла в лицо неизвестно откуда взявшаяся солома, своим пыльным запахом заглушая вонь разложения. Гремела кувалда, разбивая бред, льющийся из вмурованного в стену радио на ровные кирпичики слов:

— …украденный труп вьетнамского...

Удар!

— …героя войны Нгуена Тхай Дао...

Удар!

— …скрывала у себя...

Удар!

— …его ленинградская любовница.

Удар!

— …Воистину — и жизнь...

Удар!

— …и смерть во...

Удар!

— ...грехе. Пока могила...

Удар!

— ...героя на родине...

Удар!

— ...пустовала, развратная девица...

Удар!

— …«хоронила» Нгуена в себе...

Удар!

— ...ежедневно, покуда тот...

Удар!

— ...не разложился окончательно...

Удар!

Левая рука у Коли отнялась. Нос и рот были забиты строительной пылью, в глаза будто песка насыпали. Места для размаха больше не хватало. Из последних сил парень методично долбил упрямый темный кирпич, ухватившись за кувалду у самого наконечника. Согнутый в три погибели, стиснутый со всех сторон наступающими стенами, он настойчиво пробивал себе путь к свободе.

— А вот вы слышали про невского сома-людоеда? Говорят, раньше он был человеком — в блокаду детей к себе заманивал, накормить обещал, а сам поедал их. Говорят, когда за ним чекисты пришли, он в Неву сбросился... Но не погиб, а переродился...

Вот груда кирпичей наконец покинула насиженное место и медленно, нехотя, грохнулась на пол, отдавив Коле большой палец и, вероятнее всего, раздробив его, но парень уже не мог кричать: от окна осталась лишь узкая щель, — ни кислорода, ни света не хватало.

Там, за кирпичами, мелькнул слабый, еле заметный блик. Коля прильнул к нему лицом, надеясь увидеть по ту сторону проделанной щели кухню, но... Блик исчез. Он прижимался лицом к чему-то гладкому и твердому. Какой-то неизвестный материал приятно холодил разгоряченное лицо. Сейчас он немного отдохнет и продолжит. Радио же не отдыхало, болтая без умолку:

— …выходит, что согрешил один, а страдают многие?

— Ибо сказал Господь: «Строящий дом свой на чужие деньги — то же, что собирающий камни для своей могилы». Такая гнусь, вор и взяточник, он не просто себе яму роет, он и другим грешникам путь прокладывает!

Коля почувствовал, как что-то влажное коснулось его спины и прилипло к ней. Каким-то шестым чувством он понял, что это лицо одного из покойников, но сил шевелиться в себе уже не нашел. Вдобавок потолок пребольно давил на макушку.

— ...Он ведь не просто своровал гранитные заготовки — такое богохульство, чтобы заячью свою душонку от смерти спасти, стены на случай бомбежек укрепить! А это ведь уже не просто материал — там портреты выгравированы, даты, имена... А могила-то остается пустой! Голодная. Жадная. Пожирать будет могила, покуда не наполнится...

И тут Коля осознал, что это за материал такой — гладкий и прохладный. Поднять голову уже не удавалось, потолок мешал, но он скосил глаза, насколько хватило сил, и посмотрел на гранитную плиту. В тусклом свете, льющемся из щели, на него благостно взирал единственным глазом выгравированный старик. Там, где должна была идти дата смерти и где следовало располагаться второму глазу, шел косой срез, а следом оказывался уже новый обрезок могильной плиты — портрет печально улыбающейся девочки лет десяти. Глаз у нее не было — прямо по ним шел тонкий цементный шов, а следом — чьи-то годы жизни. Глаза, носы, рты, звезды, кресты, имена, даты — осколки чужих смертей, которые чья-то воля превратила в эту бессмысленную мозаику. А эту комнату — в пустую голодную могилу.

Все они смотрели на него, на Колю, он чувствовал это каждой клеточкой, даже в темноте. Очень хотелось кричать, но воздуха в легкие набрать не получалось — очень уж мешали упершиеся в спину грудные клетки слипшихся в жуткий гибрид трупов. Радио продолжало монотонно бубнить про голодные могилы и что те не должны оставаться пустыми. Вдруг что-то тонкое, холодное проползло мимо шеи, слегка пощекотав парня. Тот не без труда высвободил одну руку и поймал этот предмет. У него было не больше секунды, чтобы понять, что это оголенный провод, ухватиться за него, как утопающий за соломинку, зайтись в судорожном танце и расцвести улыбкой... Все лучше, чем умереть, сгорбившись в три погибели.

***

— Так, а паспорта мне давайте. Я теперь ученая, в третий раз на эту удочку не попадусь.

Хозяйка строго, с недоверием следила за тем, как рослые темнокожие мужчины растаскивают сапогами весеннюю грязь по паркету, занося инструменты. Бригадир — солидный мужчина средних лет в комбинезоне — устало утирал пот со лба бумажным платочком.

— Тамара Васильевна, я повторяю, мы серьезная фирма, зачем вы...

— Ничего не знаю! Паспорта мне. Оплата только по факту!

Маленькую яростную женщину рабочие предусмотрительно обходили, предоставив разборки начальству. Бригадир открыл было рот, чтобы начать новый виток спора, но передумал, после чего гаркнул так, чтобы было слышно даже во дворе:

— Ладно, мужики, несите документы, сдаваться будем! — и, обведя взглядом комнату, поспешил сменить тему: — Я так понимаю, сначала нужно мебель вынести?

— Да, представляете, даже этого тот бездельник так и не сделал.

Поняв, что вновь поднял скользкую тему, бригадир поспешил зацепиться за любую другую. Ноздрей его достиг еле заметный, но на редкость удушливый сладковатый запашок.

— Извините, Тамара Васильевна, а чем тут, простите, пахнет?

— Я бы попросила! — возмутилась хозяйка, надуваясь, точно ядовитая рыба-фугу. — Да, тут умерла моя бабушка, но я требую проявить чуть больше уважения. Все-таки это...

— Здесь умерла, да? Тут вон пятнище в полстены!

— Нет, вон там, на кровати. А это... не имею ни малейшего понятия. Наверное, просто пятно. Неважно — все равно эту стену надо снести.

Бригадир, повинуясь какому-то странному порыву, коснулся темного силуэта, похожего по форме на человеческую тень. На пальцах осталось что-то жирное, густое, вонючее, точно стена истекала гноем. Бригадира передернуло, он вытер ладонь о штаны и повернулся к хозяйке.

— Не сомневайтесь, Тамара Васильевна, за неделю управимся! — отвлекшись, бригадир обратился к нагруженному, будто ослик, молодому молдаванину: — Мирче, спальные мешки сюда заноси, места всем хватит!

Мирче — новичок в бригаде, недавно из Тирасполя — с явной неохотой, осторожно обойдя хозяйку, внес спальные мешки в комнату и свалил их у подоконника. Несмотря на гигантские размеры, комната все равно ощущалась какой-то неуютной, даже тесной. На секунду Мирче даже показалось, что она оценивающе, голодно смотрит на него, но причиной такой странной фантазии были всего лишь дурацкие розовые обои в цветочек. Завитые листья отдаленно напоминали злобные зенки — особенно если смотреть на них краем глаза.

«Пока эту дрянь не обдеру — спать не лягу!» — решил Мирче и поспешил в машину за остальными вещами.

Наконец, когда все приготовления были закончены, паспорта сданы, а специфика работ оговорена, хозяйка с явным недоверием передала ключи бригадиру.

— И запомните — в квартире не курить, иначе вычту из гонорара!

— Помилуйте, Тамара Васильевна, среди нас и курильщиков-то нет! — умоляюще возвел очи горе бригадир.

— Я предупредила.

Хозяйка вынырнула в подъезд и с какой-то горькой досадой с силой рванула на себя дверь. Та, отсекая квартиру от внешнего мира, гулко захлопнулась, почему-то напомнив Мирче крышку гроба.

***

Автор - German Shenderov