AnticDailyNews

Эта история началась во Франции в начале XIX века, когда в семье французских кулинаров Оливье додумались добавлять в майонез свои фирменные секретные ингредиенты. Соус получался таким вкусным, что любой желудок ему аплодировал в экстазе. Это быстро сделало майонез Оливье популярным на всю Европу.

В то время, как старшим братьям Оливье хватало работы в Париже, младший Люсьен, оставшись не у дел, решил отправиться в Москву, где в 50-е года XIX века французским шиком не пахло и вовсе, ведь страна была в глубоком застое. А застой, знаете ли, пахнет далеко не розами.

В середине 60-х жизнь закипела, ведь отмена Крепостного права хоть и не стала спасительной пилюлей от всех бед, но всколыхнула страну. Начали появляться богатые буржуи, которым шляться по трактирам да кабакам стало западло. Вот для таких мажоров, которым бабло жгло ляжку, Люсьен и решил открыть элитный французский ресторан «Эрмитаж».

Вместе с купцом Пеговым, Люсьен воплощает свою мечту в реальность, напичкав под завязку «Эрмитаж» дорогущими понтами в виде хрустальных люстр, роскошной мебели и красных дорожек. Любой купец, которому дорога в высший свет была заказана, в «Эрмитаже» обслуживался как царь-батюшка. Если бы звёзды Мишлена вручали бы в то время, то «Эрмитаж» был бы усыпан ими как новогодняя ёлка.

Фабриканты-миллионеры, промышленники и прочие жирные бобры со всей Москвы залетали в ресторан, чтобы доказать, что они не быдло. Соревнуясь с остальными посетителями толщиной своего кошелька, они заказывали горы изысканных блюд высокой, как Гималаи, французской кухни. Эти блюда, приготовленные под чутким руководством Люсьена, то и дело вышколенные официанты приносили посетителям на огромных подносах под серебряными колпаками, в которых золотистыми языками пламени отблёскивавший свечи, воском рыдая об астрономических суммах, потраченных на эти кушанья.

По шкале пафосности «Эрмитаж» был Его Величество Пафосом, особого колорита которому добавляли спутницы денежных мешков, всегда приходившие в самых модных и дорогих платьях, усыпанных драгоценностями. Надо ли говорить, что предприятие Люсьена приносило колоссальные деньги во многом благодаря его фирменному майонезу, ведь понты понтами, а хавать шопопало мажики не стали бы.

Однако через время майонез приелся, а в моду вошли стройные дамочки, заставив пышку Анну Каренину от горя прыгнуть под поезд. В общем ЗОЖ он суров, и гласит: «Никакого майонеза, рапуха жирная!». Вот дамы и перестали заказывать блюда с майонезом, и своим кавалерам запрещали это делать, пригрозив вагинальными санкциями.

Поэтому посетители перестали почти ежедневно посещать «Эрмитаж», появляясь в гнезде пафоса только изредка, для поддержания понтов. Люсьен понял, что дело пахнет керосином и принялся усиленно шевелить мозгами. Благо он был ещё тот Рататуй в человеческом обличии, поэтому вскоре выдал истинный кулинарный шедевр, придумав свой фирменный салат «Майонез из дичи», который стал гастрономической Моной Лизой, вкус которого был настолько роскошным в своей элегантности, что буквально с первого дня не только вернул популярность «Эрмитажу», а и превратил его из блатной шараги для толстосумов, в один из самых признанных ресторанов Европы, посетить который было делом чести каждого уважающего себя гурмана.

Кулинарный шедевр состоял из филе рябчиков да куропаток, под слоями желе из бульона, а так же паюсной чёрной икры. Блюдо окаймляли варёные раковые шейки и маленькие слайсы языка. В центре для красоты была пирамидка из варёного картофеля с корнишонами и вареными в крутую яйцами. Всё это дело приправлялось фирменным майонезом Провансаль, который Люсьен готовил лично в отдельной комнате, запертой на ключ. Естественно, что рецепт майонеза знал только он.

Вскоре Люсьен увидел, что многие русские не парились, а смешивали картоху с огурцами, которые были лишь для декорации, с остальным блюдом, и с аппетитом уминали полученное месиво. В ранимом поваре проснулась злобная Люся, которая из принципа стала подавать шедевральный «Майонез из дичи» как в захудалой столовке — перемешанным как попало и обильно приправленным сверху фирменным майонезом. Удивлению его не было границ, когда вместо жалоб он получил ещё больше заказов салата. Видимо, местной публике перемешанный салат показался ещё вкуснее и они, любя, стали называть его «салат Оливье».

Многие повара именитых домов пытались накормить своих хозяев салатом как в «Эрмитаже», но без знания секретов фирменного соуса, у них вместо Айфона получался Мейзу — на вид почти то же самое, но всё равно не то пальто. Сам Люсьен умер в 1883 году так никому и не открыв свой секрет.

Даже после его смерти «Эрмитаж» оставался кулинарным флагманом, и в нем отмечали день рождения и корпоративы самые уважаемые москвичи, проводились торжественные обеды в честь великих русских писателей Тургенева, Достоевского и Пушкина.

Пережившие Первую Мировую и Революцию, перенёсшие голод и холод люди ещё помнили о том, что когда-то давно, в лучших и богатых домах подавали «салат Оливье», поэтому когда наступил НЭП, то во многих ресторанах новым буржуям — нэпманам стали подавать салат Оливье. Советский салат Оливье был так же похож на оригинал как шмурдяк «Советское шампанское» похож на игристое вино из провинции Шампань.

Да и не гоже было советским гражданам кушать рябчики как каким-то буржуям, поэтому рябчиков сменили куропатки, которых сменила курица, которую сменила вареная колбаса, а сам салат часто принялись величать более пролетарским именем «Столичный», по названию центрального ресторана, где его подавали.

Однако для большинства в советское время салат с заграничным названием Оливье был чуть ли не показателем шика и блеска, ведь тот же майонез, зелёный горошек и вареная колбаса для многих советских граждан, особенно в последние годы СССР, зачастую были дефицитом, поэтому оливьешка подавалась только по особым случаям, в основном на Новый Год.

Как бы там ни было, а память о культовом салате в народе жива по сей день, и очень часто, стоя в очереди можно услышать фразу:

— Девушка, дайте мне, пожалуйста, хорошей варёной колбасы. Грамм 300-400. Мне на Оливье.

От этих слов становится как-то тепло на душе. Перед глазами новогодний праздничный стол, на котором стоит куча новомодных нетронутых салатов, и почти пустая большая тарелка с «салатом Оливье».

Будет ли на Вашем Новогоднем столе Оливье? На моей будет обязательно!

Если большинство роковых красоток чудить начинали чуть ли не с появлением первых лобковых волос, то жившая в провинциальном мухосранске Оленька, исполнять стала гораздо позже. Она засиделась в девках аж до 25-ти лет, а по тем временам считалось, что такой товар сильно залежался, и вот-вот начнёт покрываться плесенью.

Но пусть Вас это обстоятельство не смущает, ибо потом она с лихвой наверстала упущенное. Ольга выходит замуж за друга своего отца, у которого, как для мужа по расчёту, было два достоинства. Он являлся профессором консерватории в Петербурге и был на 34 года старше жены.

Впрочем Оленька не стала ждать, пока старых хрен окочурится и принялась сходу проматывать его состояние. Изрядно полиняв, хитрый старикан на старости лет сделал открытие, что дешевле тягать своих студенточек, и сформулировал житейскую мудрость, которую нынче знает каждый похотливый препод. Мудрость гласит, что женщинам свойственно стареть, а вот студенткам 3-го курса — нет.

Получив под зад коленом, Оленька быстро нашла утешение под престарелым генералом фон Штейном, и в 1901 году выходит за него замуж, переехав в большой особняк на Литейном проспекте. Но и этот дедок быстро сдулся, не сумев удовлетворить аппетиты своей супруги.

— Что такое «не везет»? И как с этим бороться?!?! — в сердцах вскликнула Оленька, промотавшая внушительную зарплату солидного чиновника всего за два дня.

Однако генерал это Вам не чмошный консерваторский профессор, и его связи позволили Оле постепенно потерять страх и с лицом лохушки-провинциалки глушить простофиль, как рыбу в нерест. Со временем шулерских ипостасей у Оленьки было как красок на палитре у именитого художника: от наивной простушки, до образованной аристократки, от похотливой сучки, до целки патриотки, от ранимой и нежной домохозяйки, до прожженной жизнью светской львицы...

На каждый из этих крючков попадались люди. Кто-то из сострадания, кто-то по тупости, кто-то из жадности, а кто-то от похоти. Для каждого из них у Оленьки была своя история и свой образ. Она как тонкий психолог за три секунды вычисляла потребности каждого, и через время делала предложение, от которого жертва не могла отказаться, отдавая Оленьке свои кровные.

Она торговала подделками Рембрандта и фальшивым золотом, угоняла автомобили и сдавала их в ломбард, мутила элементарные финансовые пирамиды. Оленька с наивным фейсом брала огромные залоги от нанятых ею управляющих, которые должны были управлять её далёким имуществом, будь то рудники в Сибири или имение в Вене. Отслюнявив огромный кэш, чуваки отправлялись рулить имуществом, а приехав на место службы, понимали, что их тупо развели как юнцов, ведь никаких имений и рудников там не было. Но никто не жаловался, ведь генеральская крыша решала все в пользу Ольги фон Штейн.

В 1906 году Оля склепала левую телеграмму, в которой сообщалось, что она получила огромное наследство, оформить которое у неё, якобы, не было денег. Она принялась собирать денежку на оформление документов со своих знакомых. Однако её махинация вскрылась и поднялся такой хай, что генеральскую крышу вырвало по самый фундамент, ведь все терпилы осмелели и стояли в огромных очередях в полицию, чтобы дать подробнейшие показания о том, как их обчистила милейшая Оленька фон Штейн.

Госпожа фон Штейн была на всех заседаниях суда и искусно делала большие глаза и невинное лицо, но сообразив, что такой номер уже не пролазит, решила, что настало время чпокаться со своими покровителями и именитым адвокатом, который был к тому же депутатом Государственной Думы.

Своё дело, видать, она знала на отлично, и ей устроили побег в Америку, где непуганая Оленька принялась за старое, забыв дать кому следует. В результате уже в 1908 году её арестовывают, и за ненадобностью экстрадируют на родину. Поговаривают, что продай бы она особняк на Литейном, то могла бы и пропетлять от тюрьмы, но Оля кинула на зарплату своего дворника, а тот был не из тех тэлэгэнтов, что в суд ходють. Он был простым мужиком и вопрос он решил по-простому — спалил её особняк к едреней фене. Вот так вот, господа работодатели! Задумайтесь!

— Гори сарай, гори и хата! - подумала Оля и отправилась на год в тюрьму, а отсидев, с чистой совестью вышла замуж за барона фон дер Остен-Сакен, что стоило сделать хотя бы только ради такой блатной фамилии. Но в 1915 году уже не молодую Ольгу опять повязали, ибо причёсывать лохов она так и не перестала. Вскоре пришла Революция и в моде стали совсем другие фамилии и способ жизни.

Под революционный шумок престарелая Оля на суде гордо заявила, что она обирала буржуев, а не пролетариев. Сыграв интернационал на кожаной флейте какого-то комиссара, она доказала свою лояльность рабоче-крестьянскому строю и вышла на свободу. А поскольку вскоре буржуи закончились, то пришлось шухерной милфе нахлобучивать зажиточных советских граждан, чего не смог ей простить Народный суд трудящихся, и в 1920 году приговорил её к пожизненной каторге.

Сидеть Ольгу отправили в костромскую колонию, где она вскоре умудрилась присесть на кукан начальнику колонии, товарищу Кротову, что в её почтенном возрасте «за 50» говорило о многом. Голубки бежали в Москву, где куралесили, как старики-разбойники.

Чудачка собирала бабло для бесчисленных голодающих, кидала фраеров и угоняла автомобили. Именно в краденом авто их и накрыла милиция в 1923 году. Завязалась лихая погоня и перестрелка, в которой Кротов, как истинный пионер, прикрывая грудью старшую по возрасту мамзель, смертельно нахватался овердохрена пуль.

На допросе Ольга разыграла классическую схему: «Во всем виноват мёртвый», и обвинила Кротова в изнасиловании крупного рогатого скота, сатанизме, некрофилии и в преданности проклятому Госдепу.

Увядавшую фифу пожалели и отпустили на поруки к родственникам, которым Ольга была так благодарна, что обокрала их не полностью, а оставила им битые горшки и пару медяков. Остальной кэш она забрала себе, и найдя покалеченного в Гражданскую войну красноармейца, жила с ним на казенной хате, торгуя до самой смерти квашенной капустой на Сенном рынке.

Когда натуральный обмен всех окончательно достал, в малоазийском государстве Лидии одним умным человеком была придумана первая монета.

Все вздохнули с облегчением, ведь менять сало на рыбу, чтобы потом обменять её на сапоги, было делом утомительным, ведь в бестолковой беготне можно было стереть ноги по самый анус, и становилось как-то не до сапог.

Тут же появился какой-то хитрожопый кулибин, который повертел в руках монету и подумал: «Да кули тут делать?!?! Я и сам такое сварганю, что фиг отличишь». Так появился первый фальшивомонетчик.

Вся история монет непрерывно связана с фальшивками и напоминает игру в догонялки. Монетный двор выпускает монеты, а фальшивомонетчики их подделывают. Затем государство пытается защитить монету от подделывания и усложняет её, а фальшивомонетчики осваивают более новые и новые технологии, чтобы фальшаки были максимально похожи на оригиналы.

Первые монеты делали из золота и серебра и они были простые как гвозди, поэтому их было легко подделать. Для этого мастырили заготовку из меди или свинца, и покрывали её тонким слоем драгметалла. И такое фуфло шло как дети в школу, ибо народ был ещё непуганым.

Когда липовые монеты начали возвращаться в казну в виде налогов и податей, то там сильно расстроились, сообразив, что их нахлобучили, а государство совсем не любит, когда его так нагло фачят, поэтому всячески пыталось отучить народ от фуфлогонства, вливая пойманным фальшивомонетчикам расплавленный свинец во все дыры, но такие прививки от жадности нифига не помогали.

Решено было надпиливать или надкусывать монеты, чтобы проверить не покрыта ли она чем-то. Фуфлогоны стали изготавливать надпиленные монеты, а потом покрывать их слоем серебра или золота, чтобы казалось, что монету уже проверяли и она настоящая.

Монеты также проверяли «на зуб», то-есть надкусывали их, ведь серебро и золото относительно мягкий металл, и если зуб оставлял след, а под ним не был виден другой металл, то монета считалась натурой.

Ещё ушлый народец старался обпилить настоящую монетку по гладкому ребру, украв тем самым небольшую часть драгметалла. Соответственно монета становилась меньше, но это было почти незаметно, т.к. рисунок на монете не портился. Расчёт был как в том анекдоте: «Одна бабушка-один рубль, сто бабушек- сто рублей». Из-за этого монета, походив по рукам, могла потерять 40-50% своего веса. Поскольку клизмы из свинца фуфлогонам не помогали, то было придумано гениальное решение —украшать ребро монеты, называемое гуртом, разными рисунками или надписями, чтобы было можно понять порченная монета или нет.

Поскольку большинство фальшивых монет изготавливались при помощи литья, а не штамповки, то гурт у фуфлогонов является традиционно слабым местом и обычно похож на настоящий точно так же, как тюремный онанизм на нормальный половой акт.

Такой финт с гуртовыми узорами сильно усложнил жизнь жуликам-одиночкам, которым дешевые монеты подделывать стало не выгодно, а дорогие делать было весьма сложно.

Поэтому особо талантливые товарищи переключились в основном на подделку старинных монет, а бездари и рукожопы продолжали фуфлыжничать, но почти все получили свою порцию свинца.

Так эра фальшивомонетчиков-одиночек пошла к своему закату, а на смену им пришли другие, но о них в другой раз.

Все прекрасно знают сказочный Диснеевский замок, но не все в курсе, что прообразом ему послужил замок Нойшванштайн, который своей красотой, элегантностью и воздушной легкостью, в сочетании с отчужденностью и нереальной сказочностью, в полной мере отображает характер «сказочного короля», который, увы, так и не дожил до завершения его строительства.

Замок выглядит так, как будто сказка ушла из нашего мира и забыла забрать его с собой, так же и Людвиг не вписывался в реалии своего времени.

В 1864 году он стал королём Баварии. За красоту, романтичный нрав и чудаковатость, его прозвали «сказочным королём». И надо сказать, баварцы как в воду глядели.

Многих удивило то, что «сказочный король» первым делом пригласил ко двору Рихарда Вагнера. Король объяснил это тем, что без ума от музыки великого композитора и что его музыка будет вдохновлять его на великие дела.

Вагнер в Мюнхене был как сыр в масле, и опроверг общее убеждение о том, что для того что бы творить художник должен быть голодным. Сытый Вагнер творил ещё лучше. Вдохновлённый его музыкой Людвиг мечтал сделать из Мюнхена музыкальную столицу и открыв здесь музыкальную школу, хотел создать оперный театр.

Романтизм и рыцарские идеалы были не пустыми словами для Людвига и все эти идеи он воплощал строительством невероятно красивых, «сказочных» замков. Причём если другие монархи строили замки для демонстрации своего величия, то Людвиг просто материализовывал своё видение мира. В его голове сказка и быль были неразделимы и он просто не мог не делать окружающий мир прекраснее.

Но приходила новая эпоха и Людвигу, с его видением мира, увы, в ней не было места. Раздробленную Германию тогда лихо колбасило. Пруссия, руками «железного Отто» подминала под себя все германские земли и Баварию в том числе.

В 1871 году все германские земли были объединены, и немцы, уже начинавшие задумываться о мировом господстве, хотели строить мощную машину-убийцу — милитаризованную Германскую Империю, а не сказочные замки. В общем, девочка повзрослела, и принялась выкидывать свои детские игрушки, покупая вместо них разнообразные игрушки для взрослых, а плакат слащавого Джастина Бибера сменил брутальный Том Харди. Не только малолетки бывают жестоки в период формирования, но и нации, устраивая травлю на всех, кто осмелился быть не такими как большинство.

Оголтелая толпа считала, что в такое судьбоносное для всех педантиш-дойчей время, нет места для сказки и прочих розовых соплей. Только реализм, только хардкор! Прям как у Маяковского:

«Вы любите розы?!?!

Я на них срал!

Стране нужны паровозы!

Стране нужен металл!»

В обществе всё чаще и чаще вслух стали задаваться вопросом, а не дурачёк ли король часом? И всё ли хорошо у Людко-дурко с головой? Ведь его грандиозные проекты разорили королевскую казну, а государственными делами он практически не занимался, укрывшись ото всех в своём замке среди музыки и искусства.

Создали медкомиссию во главе с доктором Гудденом, и Людвига заочно признали больным паранойей, и отправили в отставку. Того же Гуддена назначили лечащим врачем Людвига, и отправили в замок Берг не лечение.

По приезду в замок, хорошенько отужинав, Людвиг и Гудден пошли прогуляться к озеру вдоль леса, и не вернулись....

На следующий день их нашли мертвыми в озере. Смерть «сказочного короля» породила массу легенд и теорий, но что произошло в тот роковой вечер доподлинно никому неизвестно. Его жизнь, как и смерть, овеяна тайной и романтизмом.

Он ушёл непонятым, но показал в ем нам, что даже в суровые индустриальные времена всегда есть место для сказки.

Сказочный король умер, а умерла ли сказка? Все зависит от нас, ведь сказка будет жить, пока в неё кто-то верит.

Изложено по версии

Эпилог

Как бы это смешно не звучало, но сегодня «непрактичные замки Людвига II» приносят немцам на туризме миллиарды евро в год, а большинство «практичных» заводов-пароходов было уничтожено или в Первую Мировую Войну, или же сразу после неё.

Шаровский замок похож на видавшую виды старую аристократку, витавшую в высшем обществе, и сводившую в своё время с ума многих кавалеров. Однако её муж оказался морфинщиком и игроком, поэтому быстро промотал всё их состояние и обрёк свою жену на жалкое существование.

Не смотря на все беды и превратности судьбы, ещё можно себе представить былую красоту замка, а неоготическая архитектура, хоть и безжалостно исполосованная морщинами времени, вызывает восхищение.

Но обо всём поподробнее. В Диком Поле постоянно шныряли разные ушлёпки, коих с переменным успехом гоняли козаки, основывая поселения — слободы. Отсюда и берет название Слобожанская Украина, центром которой является Харьков — город барыг, блатных и нищих.

В середине XVII века один есаул, с очень дискредитированной ныне фамилией Шарий, около реки Мерчик купил за 4 рубля себе землю, основав поселение — Шаровка. Затем он продал своё имение своему кенту-сослуживцу Ольховскому. Если бы жена Ольховского вела Инсту, то у неё в шапке профиля было бы написано:

«Мать четырёх англелков»

«Или бурерожденная мать 4-х драконов» или ещё какое-то подобное сопливое дерьмо в стиле яжемать.

Один из детей Ольховского, Пётр, учился в Царскосельском лицее. Где тоже учился, хоть и плохо, один курчавый паренёк, уже тогда писавший отличные стихи.

Стихи Пётр не писал, зато учился хорошо. Поэтому курчавого поэта в итоге подстрелили, а Пётр стал дипломатом в Европе и сделал отличную карьеру. Вот почему, дети мои, надо хорошо учиться, а не пытаться стать рэпером.

Выйдя на пенсию, Пётр Ольховский возвращается в Шаровку и с ужасом смотрит на отеческий дом. Зная, как жить с комфортом, Пётр отбабахал себе годную одноэтажную кирпичную домину, да церквушку рядом, которую впоследствии взорвали коммуняки.

Но не очко обычно губит, а к одиннадцати туз. В 1860 году один из детей Петра на очередной дворянской тусе прикупил на мизере двух тузов, и проиграл Шаровский имение в карты Гебенштрейнам, которые сносят батькину хату и на большом холме строят замок с террасами, утыкав по красоте все это дело различными экзотическими растениями.

В 1881 году с криками «Фсе сдафайтесь!» в Украину из Питера примчал всех ставить раком мультимиллионер, сахарозаводчик и просто красавчик Лёва Кёниг. Дойч сразу прохавал, какое самое знатное место в Слобожанской Украине, и выкупил это поместье с винокурней за 1 млн. 100 тыс. рублей, чем вызвал жесткий анальный сквирт у своего агента по недвижимости, получившего процент от сделки.

В своей летней резиденции Леопольд Кёниг сразу построил первую в Слобожанщине электростанцию, и принялся все перестраивать, выписав себе инженера из Германии, который и превратил замок в конфетку. Ландшафт проектировал тоже не какой-то хрен с бугра, а Георг Куфальдт, чувак, который в своё время работал над парками Николая II.

Помимо электростанции, в поместье был солидный автомобильный гараж с годным по сей день СТО и манеж для лошадей. В общем, если бы Илон Маск жил бы в те времена, то он, безусловно, заценил бы навороты, которыми Лёва напичкал свой замок.

После смерти отца, поместье перешло к его сыну, тоже Леопольду, совершившему ошибку, которую до этого не совершали ни его отец, ни его дед — он влюбился как долбанный Ромео. Если дед с отцом женились в своё время по расчёту, то у Лёвы2 было столько денег, что он мог рассчитывать на кого угодно и расчёт должен был быть всегда в его пользу. Вот сопляк бдительность потерял и втрескался. Да ещё и в простую девушку. Да ещё и в строптивую. Да ещё и нахрен его пославшую.

«Подсластить» Лёва мог кого угодно, поэтому быстро обработал родителей своей зазнобы и те заставили свою дочь перестать колотить понты, а выйти замуж.

Леопольд построил оранжерею, чтобы у его возлюбленной всегда были живые цветы. Он осыпал её подарками и носил на руках, но Купидрила упорно не хотел шмалять в его молодую жену и она от него морозилась.

Согласитесь, что мадемуазель по имени Судьба в амурных делах бывает ещё той сукой, ведь оказалось, что то, что его отцу и деду было даром не надо, Леопольд не мог купить ни за какие деньги.

Но и жена его не кайфовала от такой ситуации, а увядала с каждым днём. Вскоре у неё был обнаружен туберкулёз, а это ничего хорошего не сулило. Но муж не сдаётся, а глубоко вникает в суть вопроса и строит огромный дендропарк, чтобы его супруга дышала целебным воздухом.

Когда врачи сказал, что его обожаемая супруга скоро умрёт, Кёниг стал холить и лелеять её больше прежнего, поэтому, когда жена летом захотела покататься с горки на санках, то было приказано засыпать её любимую горку туевой кучей сахара. Жена вдоволь накаталась на санках вместе с дворовой ребятней.

Положительные эмоции и целебный воздух сделали своё дело и супруге стало легче. Чета часто ездит на море, чтобы жена дышала морским воздухом. Кёниг не всегда мог сопровождать свою супругу, ибо управлять отцовским делом это вам не хером на баяне играть.

В результате в один из таких одиночных вояжей супруга закрутила курортный роман. Её вулкан страстей удалось разбудить одном офицеру, с которым они каждый день встречались на берегу моря у огромного камня, ну и долбились на нем же.

Крики чаек и шум волн никак не могли заглушить слетевшую с катушек молодку, и вскоре про их роман все узнали. Узнал и муж. Он ни слова не сказал своей жене, но велел перевезти тот камень в Шаровку и установить его в саду, где семейная чета Кёнигов имела привычку каждый день гулять.

Неизвестно, вняла ли супруга хитрому укору, но больше отфонарных сторонних предметов в поместье не появлялось. Однако в 1917 году в нем появились коммунисты и в 1925 году превратили поместье в туберкулезный санаторий, пристроив стеклянную веранду к восточному фасаду.

Кёниг с женой уехал в Германию, где его супруга быстро увяла и умерла. Увядать стало и поместье, которое никто и не думал реставрировать.

С 2009 года все больные были вывезены из Шаровского замка, где потом была проведена полная дезинфекция. Шаровский замок очень медленно, но возрождается, и не зря, ведь Кёниги строил поместья со вкусом не только к нас, но и в Бонне и Каннах. Виллу в Бонне Кёниги продали и она была резиденцией президента ФРГ, ведь немцы, в отличии от нас, умеют ценить архитектурные шедевры.

Когда во время наполеоновских войн Эльзас захватила Франция, то молодой немец Иоганн Кёниг решил бежать в Петербург, где стал работать на булочника Вебера, а через время начал мять булки его дочери Елизавете. Когда дело дошло до старого доброго немецкого шпилеффа, то дойчен фатер Вебер потребовал от Иоганна взять его дочь замуж.

Иоганн был совсем не против, тем более, что в приданное он получал собственный дом, да булочную с пекарней. В этом хлебосольном браке родилось 11 маленьких дойченят, самым любимым из которых был Леопольд, которого на отложенный с пирожков да булок деньги, решено было отправить Лондон набираться уму разуму.

Но в 1836 году сильный пожар помножил на ноль все отцовские полимеры, превратив в пепел дом и пекарню. Лёва возвращается из Лондона, ибо денежки, на которые он должен был продолжать учебу, сгорели под отцовским матрацем.

Лёва пошкандыбал на сахарный завод, которым владел кент его отца. Благо в Лондоне юный Кёниг не волочился по курвам, а прилежно учился, поэтому за 5 лет стал кем-то вроде замдирэхтора того завода и стал думать над тем, что пора мутить свой сладкий стартап, а не «работать на дядю».

За время учебы в Лондоне Лёвчик многому научился, однако так и не успел узнать, как заработать стартовый капитал, поэтому он, как его папаня, принялся окучивать дочку хозяина завода, и через время женится на ней. Свадьбу сыграли скромную, а подаренные деньги Лёва внёс как первый взнос за сахарный завод. Потом заняв у родичей жены ещё 25500 рублей, Леопольд Кёниг становится владельцем сахарного завода, который стоил 26000 рублей.

Чуйка подсказала Лёве, что сравнивать производительность отечественных сахарных заводов и заграничных, все равно, что сравнивать самокат и мотобайк.

И вот, Кёниг оставляет жену с ребёнком, а сам едет в Германию, где устраивается простым рабочим на сахарный завод, чтобы подсмотреть их новые методы производства и прочие хитросделанные ноу-хау.

— От работы кони дохнут! - решил через год Лёва, и вернулся обратно внедрять полученный передовой опыт. Не мудрено, что он стартанул как ошпаренный, и обогнал всех конкурентов, сумев значительно снизить себестоимость сахара, демпингуя на рынке.

Сахарозаводчики завалили, а некоторые даже с испугу и закрылись сразу. Их заводы Кёниг выкупил, апгрейдил и вскоре стал настолько крутым дядькой, что имел винокурни, лесопилку, кирпичный завод и паркетную фабрику.

Тут ещё Крымская война случилась. Под санкциями оказался сахарный тросник, поэтому сахарные барыги повели себя как мудаки, и стали зажимать сахар у себя, рассчитывая на то, что его цена вскоре вырастет. Кёниг херней не страдал, а открывал новые и новые заводы, пытаясь удовлетворить бесконечный спрос на сахар.

Пока остальные жлобились, Лёва накосил себе бабла, войдя в клуб шести нолей, став миллионером, а с миллионом оно и жить веселее! Можно пальцы гнуть как хочешь, и переехать куда пожелаешь.

Он переселяется на летнее время в Украину, а именно в Харьковскую область, где были самые топовые условия для майнинга «сладкого золота». Там он сходу покупает несколько сахарных заводов, с целью показать всем в округе кто тут папочка. Имея в распоряжении плодороднейшие чернозёмные земли, он переводит производство сахара с дорогого тростника на дешевый буряк, сделав то, от чего ссутся все без исключения девелоперы — замкнув производственный цикл.

— Воу, воу! Палегче! - закричали сахарные магнаты Харитоненко и Терещенко, которых «на родном поле» во всю стал щимить Лёва.

Этот крик был добрым знаком для дойча, а отмена крепостного права в 1861 году сыграла роль «стопки водки для алкаша», после которой его бизнес уже было не остановить. Понимая перспективность места, Кёниг решил обосноваться в Слобожанщине основательно, купив в Шаровке замок, и, ввалив в него кучу денег, превратил свою усадьбу в символ Слобожанщины.

Историю этого удивительного замка, а так же его красивые легенды, я расскажу вам другой раз.

На фотографии кузены Вилли и Ники - кайзер Германии Вильгельм II и царь Российский Империи Николай II.

У Вилли при рождении была изувечена левая рука и всё детство он отчаянно боролся с этим недугом. Рука так полностью и не восстановилась, а гестаповские методы лечения сделали из Вилли волевого, но отмороженного и грубого фрица с полной торбой всевозможных загонов и фобий.

Когда после коронации в коллекцию виллиных комплексов впрыснули ещё и манию величия, то эта адова смесь поочередно превращала кайзера то в быка, то в осла, то в свинью, а по вечерам, говорят, он пристрастился смотреть порнуху с дикобразами. Естественно, после всего вышеперечисленного, многие избегали общества хамоватого кайзера.

Ещё бы, ведь Вилли, носивший на правой руке массивные перстни, любил при рукопожатии сильно сжать ладонь пожимавшего, зажав её перстнями. Чувак, попав рукой в капкан из перстней, от неожиданности и боли взвывал как Витас в свои лучшие годы. Всё это очень веселило кайзера и он ржал аки жеребец, фыркая ноздрями. Почти все шутки кайзера были из разряда «сам шучу, сам хохочу», но он сам себя считал немецким Петросяном.

Вилли сначала дружил с Ники, ведь остальные монархи побрили кайзера за скотские манеры и говнистое поведение, а Ники, стеснялся это сделать, поэтому ему приходилось терпеть общество своего кузена, несмотря на то, что Колин анус всегда сжимался, когда он узнавал, что к нему в гости едет его быдловатый родственничек. Кстати, Вилли очень уважал покойного отца Ники, Александра III. Ему нравилось то, как бородатый здоровяк держал огромную страну в узде. Именно в Царской России Вилли кайфонул от слова «самодержавие».

Получив в наследство мощную империю, во многом благодаря железному канцлеру Отто фон Бисмарку, Вилли тут же начал вместо заводов-пароходов строить пушки и корабли, чтобы доказать всем, что времена английского пудинга и французского оливье давно прошли и пора всем отведать дас гроссен дойчэн колбаскэн.

Умный и хитрый Отто пытался возражать молодому полторарукому кайзеру, утверждая, что нельзя без смазки и предварительных ласк пытаться нахлобучить всю Европу. Особенно Отто был против махача с Царской Россией. Тогда Вилли сказал: «Нафиг с пляжу, я тут ляжу» и Отто отправили в отставку. Собственно после этого слетевшую кукушку кайзера ловить уже было не кому, и Вилли превратился в быка-осеменителя и довольно успешно начал играть в «Колонизацию», быстро отхапав себе неплохие колонии в Африке, где начал по полной юзать и в хвост и в гриву своих африканских подопечных, получая от этого много разных полезных ништячков, и имея некислый профит. Довольный такими делами, он рассказал своему другу Ники про радости нахлобучивания собственных колоний. А поскольку африканцев на всех не хватало, то решено было, что Ники провернёт колониальный стартап с япошками.

Но японцы уже не были мохнатыми обезьянами, как в фильме «Семь самураев», а превратились в прокачанную и передовую, в военном плане, державу. Поэтому, когда Ники бездарно попер на них войной, то его ждал неприятный сюрприз в виде Пи Z Дю ЛинЬ made in Japan.

И раскололась дружба Ники и Вилли. Ники переметнулся к другому своему кузену, будущему королю Великобритании. Вилли остался в политической изоляции, поэтому сосредоточился на наращивании военной мощи, уверенный в том, что все вокруг его боятся. Особенно Ники.

Почти через 10 лет началась Первая Мировая Война, где Ники и Вилли оказались по разные стороны баррикад. Вилли до последнего был уверен, что Ники не влезет в махач, и даже несколько раз просил его остановить мобилизацию. Но Ники просчитать было невозможно, ведь он и сам порой не ведал, что творил. Поскольку Николай был чемпионом в принятии неправильных решений, то мобилизация остановлена не была.

В итоге началась война и обоим она стоила короны. Ники порвали как тряпку, а Вилли, хоть и был проворнее, но сам еле унёс ноги в Голландию, в одну из немногих стран, которая была готова принять его у себя и не выдавать для суда, как главного виновника торжества.

В Голландии говнистый старикан прикупил себе замок и прожил в нем до глубокой старости, одной рукой пописывая мемуары. К его комментариям по поводу бурной политической жизни в Европе относились как старческому пердежу — все старались делать вид, что никто ничего не услышал. Но маразм крепчал, а в след за ним и уровень зашквара. Жаль старикан не дожил до 1945 года, а умер почти в самом начале бурных движений, в 1941 году, в возрасте 81 года.