Шумак

ПАВЛИНА ПЕТРОВНА
Когда Павлине Петровне, которую по имени-отчеству никто и никогда не называл, исполнилось семьдесят, у нее приключился сердечный приступ. Впервые в жизни вызвав скорую помощь пенсионерка узнала, что оказывается давно болеет. Что ей положено стоять на учете у кардиолога, сдавать анализы, делать кардиограмму и время от времени ложиться в больницу на лечение. А также пить препараты, которые назначат, словом – вести себя ответственно.
Павлина Петровна, для соседей и знакомых Баба Павла, советами бригады пренебрегла, хотя валидол купила. Когда прихватило снова – забросила мятный кругляш под язык, рассосала. Через полчаса стало легче.
Так она и действовала дальше. В рот таблетка, а ладонь на грудь, туда, где под тонкой сморщенной кожей, покрывшейся забавной россыпью коричневых пятнышек, неровно билось изношенное уставшее сердце. Не по кабинетам же ходить? Она не умела заботиться о себе и не собиралась учиться.
Несколько лет назад страна забилась в судорогах, упала. Стаей одичавших собак на нее набросились выскочившие по команде, прозвучавшей с главной трибуны - Перестройка и Гласность. Их истово поддерживала наивная, влюбленная в Америку молодежь. Советскую империю разодрали на куски под аплодисменты и прекрасную песню: «Перемен, мы хотим перемен!»
Родные Павлины внезапно оказались за границей. И сын, и дочь, и внучки с внуками. А она, ленившаяся перебираться из города, в котором провела почти пятьдесят лет, осталась совершенно одна. Редкие переговоры по межгороду, еще более редкие телеграммы и письма.
Павлина с детства знала, что у нее сложный характер, что с ней рядом трудно. Но научилась хотя бы иногда – молчать, вместо того, чтобы громко озвучивать свое мнение.
Вроде как приступив к сборам, узнавая сможет ли она продать квартиру, купит ли себе хоть что-то похожее в родных пенатах… Павлина поняла, что уезжать не хочет. Все в ней сопротивлялось.
Город давно стал своим. Врос в душу, разветвился и укоренился, пронизывая пенсионерку собой от загрубевших трескающихся пяток и до седой макушки.
Разбирая перед несостоявшейся продажей недвижимости вещи, Павлина обнаружила коробку пряжи. Она начинала вязать еще лет в двадцать, особенно не полюбила рукоделие, хотя и умела. Бралась за спицы или крючок только по необходимости. Не владела особенными хитростями, зная буквально три-четыре самых простых узора. Для носков, варежек, кофт и шарфов вполне хватало такого базового набора.
Из коробки пенсионерка достала клубки, пушистые и шелковистые. Желтые, розовые, черные и коричневые. Подумала, кому-бы интересно могли пригодиться нитки? Ее саму пряжа решительно не привлекала. Вспомнила соседку, любительницу вязания. Следом доскакала мысль о том, что Ниночка после инсульта спицы забросила. А еще?
Решила, что была бы удочка, а человек, которому это интересно, найдется. Так и произошло. В магазине через несколько дней услышала у кассы примечательный диалог. О том, что детдомовцы в местном интернате, ходят едва ли не голые и это в холода!
Павлина никогда не считала себя ленивой. Шутила, что бешеной собаке семь верст не крюк… Подумано – сделано.
Села на троллейбус с номером три. Добралась до специализированного учреждения, в котором пребывали, находящиеся под опекой государства дети. Ее не сразу пустили, записалась на прием к директору, пояснила, с какой целью стучится. Через несколько дней все же встретилась с местным начальством. В диалоге прозвучали странные слова: волонтер, куратор.
Павлина Петровна не думала о себе в таких терминах. Она вообще изначально хотела просто посмотреть на детей и связать сколько-то пар варежек с носками…
Директриса не выглядела злой, скорее равнодушной и уставшей. Перепоручила энергичную пенсионерку кому-то из замов. Все были уверены, что блажь у бабушки скоро пройдет.
Но Павлина, поговорив со старшими девочками, впала в состояние близкое к шоку… Потому, что взрослые, физически оформившиеся будущие выпускницы, поразили ее до глубины души. Не наглостью, не хамством, не враньем – хотя все это имело место. А тем, что не имели никакого понятия о мире, поджидающем их за воротами учреждения.
Девочки не понимали, чего от них хочет странная пенсионерка. Зачем пристает. Почему хватается за голову и шепчет, что быть такого не может.
Ну не знали они, что носки и варежки можно связать. Не пробовали. Не умели пришить пуговицу к халату. И что? А как же жить дальше? Весело. Представления старшеклассниц о жизни были наивными и одновременно пошлыми. Слишком завирально сладкими, оторванными от реальности. При этом ни одна из девочек не представляла трудных задач, которые встают перед взрослыми людьми. И тем более не собиралась ничего преодолевать.
Абзац!
Павлина топала домой после первой беседы со старшими девочками оглушенная, растерянная. И шептала, что…. Придумает что-то. Обязательно. Ночью и вовсе задурила.

Достала из шкафа яркий треугольник синтетического трескучего красного шелка. Повязала на шею, как шестьдесят лет назад. Разгладила ладонью. Вышла на балкон. Смотрела вверх, в темное небо. Она постарается. Знает, что может помочь. Но силы. Ей нужны силы и время. Пожалуйста. Будь готов! Всегда готов! Школьный девиз бился в висках, костром полыхал в груди.
Видимо ответ Неба или Судьбы прозвучал. Потому, что Павлина Петровна продержалась не год, не два, а десять. В течение которых не менее четырех вечеров в неделю – истово служила детям. Стала связующим звеном, мостиком между ними и взрослой жизнью.
.
ИРА
Мы познакомились в купе поезда, чыхпыхающего к морю в самый замечательный из всех сезонов – бархатный.
Дело было десять лет назад. Моя спутница выглядела пожеванной, помятой, множество ранних морщинок, короткая стрижка, не накрашенные ногти.
И при этом – довольная чем-то. Дружелюбная, уверенная в себе. С улыбкой и теплом в глазах. Представилась: Ирина Михайловна, но можно по-простому – Ира. Зацепились языками. Обсудили курорты Краснодарского края. Моя спутница знала в них толк. Ездила каждые два-три года в обязательном порядке. Возила с собой внука. А одна выбралась впервые. И была намерена насладиться этим фактом. Заговорили о работе. Об учебе. Оказалось, что Ирина намного младше меня. Я удивилась, она пожала плечами.
Мол, хорошо, что вообще жива, бросила водку жрать и куролесить, взялась за ум. Лучше поздно, чем никогда. А на лице, увы, что-то и врезалось, осталось.
В пять лет Ирина попала в детский дом. Пьющая мать морила голодом ее и маленького брата. Сеня умер в больнице, а Ирка, как-то смогла, собралась и выкарабкалась.
В девяностые ей исполнялось семнадцать. Выпуск из детского дома. Взрослая жизнь. С которой она не представляла, что делать. А года за полтора до этого приближающегося пугающего события познакомилась с Бабой Павлой. Которая взялась абсолютно из ниоткуда. Как дождь или снег.
Просто стала появляться практически каждый день. По три, а то и по четыре часа, проводя с девочками.
Начальство называло это кружком домоводства. Может кому-то учебные часы или даже деньги выписывали. Дети и Баба Павла этим совершенно не интересовались.
Случалось всякое. Над старушкой глумились. На занятия не хотели идти, ленились. Она ловила девочек по коридорам, ходила по комнатам, знакомилась, просила посидеть с ней, поболтать. Попить чаю. Связать варежки…
Дурная, нелепая, некрасивая, но упрямая, как невозможно кто.
От нее отбивались, вредничали. Но хоть иногда попадали в цепкие сильные руки. Кто-то срывался, кто-то постепенно втягивался. В итоге сложился костяк из семи постоянных участниц кружка. А еще десяток являлся только, когда делали сладкие гренки из белого батона с сахарной пудрой… Или пекли блины….
Баба Павла не читала нотаций.
Показывала квитанции на оплату коммунальных услуг. Объясняла, что такое счетчики, как снимают с них показания. Рассказывала, как могла, ведь не врач, про беременности, аборты, венерические болезни, про младенцев и уход за ними.
А по пути незаметно обвязала носочками, варежками и шарфами всех детей в интернате.
Баба Павла не оскорблялась на грубую брань. Прощала воровство денег, ключей и т.д. В ней не было при этом страха. Одна сплошная любовь, которую озлобленные, лишенные сострадания дети не умели почувствовать и оценить. Но Баба Павла пренебрегала плохим к себе отношением. Понимала, что ей пользуются. Не спорила.
Снова и снова учила пришивать пуговицы и ставить заплатки, чистить и варить картошку. И много, много чего другого показывала.
Она несла сиротам себя. И если в большей части детей оседали лишь какие-то крупицы заботы. То семерка постоянно посещающих занятия со временем сильно изменилась.
Ира была той, кто сорвался. Кроме нее из семи постоянных участниц, с катушек слетела Оля. А пятеро – удержались на краю ямы. Не рухнули в пропасть, ждущую молодых и глупых выпускниц, за которых некому заступиться в мире взрослых.
Девяностые… Разгул преступности.
Баба Павла смогла помочь всем семи своим девочкам отстоять не квартиры, нет, это не вышло. Но хотя бы приличные комнаты в здании, похожем на барак, но теплом. С удобствами во дворе, да. Но… Дом этот через несколько лет снесли. И пятеро девочек, они в тот момент учились и работали – переехали в отдельные собственные квартиры.
Ира в то время, по ее словам, пила по-черному и гуляла напропалую, всего лишившись. Оля так и пропала. А она сама остановилась лет через семь. Когда это было решительно невозможно. На улице у рынка, где побиралась – беззубая и мерзкая пьянь – вдруг услышала добрый знакомый голос.
- Ирочка? Здравствуй, дорогая.
Невероятно постаревшая Павлина Петровна, в чем душа держится, едва стоящая на тонких ножках, тянула к Ирочке руки и шептала.
- Девочка моя, что с тобой?
Обняла, прижала вонючую пьяную бабищу к сердцу. Поцеловала в макушку. Увела. Впустила в квартиру. Ира крутила головой. Подмечала, что сопрет, чтобы пропить. Отмытая и накормленная кашей, другой еды у Павлины просто не было, на следующий день сбежала с будильником и радио. Иных ценностей в квартире просто не обнаружила. Пьяную со свежим синяком ее снова разыскала Баба Павла.
И так все тянулось несколько месяцев. Пока старушка не слегла. Это был ее последний год. В детском доме очередные будущие выпускницы лишились внимания и визитов.
Старушка жалела, что занималась с ними слишком мало. Всего год… Не хватит этим девочкам запаса. Не справятся сами. Получается, что вахту свою она все это время не прерывала. Одни выпускаются – втягивает в орбиту других. И также учит, учит, учит…
Ира слушала ее сетования. И недоумевала. В голове такое поведение чужой им всем пенсионерки не укладывалось. Служила, ходила, помогала. Зачем?
Тут Баба Павла вздохнула, что кажется срок ее земной жизни закончился. Погладила пьяницу по голове. Прошептала, что ей жаль.
Тогда Ира разрыдалась. Как же так? Нельзя Бабе Павле умирать! Ира бросила пить именно в эти дни, пока отчаянно и неумело ухаживала за единственно родным человеком на всем белом свете.
Когда Бабу Павлу хоронили, она лично проследила, чтобы красный галстук отглаженный, чистый – был аккуратно повязан и спрятан под кофтой на груди.
Баба Павла им дорожила. Носила все эти года. Пусть будет с ней в гробу. Для нее ведь это было важно…
Соседи не спорили. О такой манере Бабы Павлы не знали. Но Иру поддержали другие девочки. Из первого, второго, третьего и четвертого, пятого выпусков, прошедших через кружок…
Накануне похорон, на сами похороны и поминки квартира заполнилась молодыми женщинами от семнадцати до двадцати семи, тридцати лет примерно по возрасту. Их оказалось сорок с небольшим. Целый класс… Некоторые привели с собой детей, мужей…
Плакали и смеялись. Вспоминали истории из своего кружкового прошлого. Пели любимые песни Бабы Павлы.
Квартиру продали наследники. А Иру взяла к себе в бюро судебно-медицинской экспертизы на испытательный срок дворником и санитаркой, с возможностью жить в каморке у входа – одна из соседок и приятельниц Бабы Павлы. По ее горячей просьбе. Не смогла отказать умирающей.
Ира больше не пила. Подниматься пришлось лет десять с лишним. Это падать легко. А вот вставить зубы, осилить учебу, заново наладить отношения с теми девочками, которые жили в городе… Из их с Бабой Павлой первого кружка – все заняло время, все потребовало сил.
Но энергии у Иры теперь было много. Словно уходящая Баба Павла передала силу как знамя.

PS. Ира вышла замуж поздно в тридцать пять лет. За вдовца с сыном старшеклассником. Внук у нее приемный, но обожает бабулю как родную. И с мужем отношения замечательные.
Он водитель. Она медсестра в поликлинике. Простая человеческая жизнь. И много-много счастья.
Ира улыбнулась.
Откуда деньги на поездки к морю? На удобные ортопедические туфли? Не удержалась и спросила я.
Ира хихикнула, как девочка.
Во-первых, она вяжет умопомрачительной красоты пляжные сумки. Всю зиму в промышленных количествах. А с весны отправляет их подруге, живущей у моря. У нее есть точка продаж, дом по дороге на пляж расположен. Выносной лоток торговый. Продает сувениры и изделия Иры. Неплохой приработок получается. Но это так, на вкусняшки. А во-вторых, реальные деньги в семье от сына. Парень поднялся на торговле компьютерами. Балует родителей, ничего и никогда на папу и мачеху не жалеет. Впрочем, он называет ее Мамой Ирой. И любит.
Ира улыбнулась. И столько тепла, добра, было в ее взгляде, будто обнимает.
На прощание она призналась, что не носит на груди пионерский галстук под одеждой, чего нет, того нет. Но зато значок всегда в сумке.
Достала и показала Пионерскую звездочку. С простым и таким важным девизом: Будь готов! Всегда готов!
.
ЧИТАТЕЛИ КОММЕНТИРУЮТ ИСТОРИЮ:
.
Наталья П. Спасибо вам за этот рассказ. Как всегда, читаешь и смеешься сквозь слезы. У меня была во многом похожая мама. Она не ходила в детский дом, нет, у нас была семья и она много работала. Но на ее 75-летие пришли многие коллеги, хотя мама уже была на пенсии 15 лет и тогда мы с удивлением узнали, как многим она смогла помочь. Кого-то также смогла убедить бросить пить, и отправила лечиться, кому-то помогла найти общий язык с ребенком - у нее был удивительный дар общения с детьми, хотя была она инженером, кому-то помогла найти родственников (одиноким пенсионерам), а тогда это было непросто, приходилось писать письма в разные инстанции). А одна женщина, назову ее Мария, сказала, что мама спасла ее от самоубийства. Не знаю, так ли это, но вот ее рассказ: дело было в далеком 1980 году, в год проведения Олимпиады многих, особенно девушек, в правильности поведения которых не были уверены, высылали из Москвы. Каким-то образом она попала в наш город. Что делать? Денег нет, родных нет, на работу не берут. Она решила утопиться, шла по направлению к реке и увидела еще одно предприятие. Зашла в отдел кадров, там сидит очень красивая женщина. Мария спросила о работе, ей женщина (а это была мама, после командировки в Африку и травмы она работала начальником отдела кадров) сказала - найдем. Мария сказала, что ей негде жить, женщина ответила - поселим и повела в столовую, чтобы накормили. Как-то так. Мария вышла замуж, уже овдовела и помогает воспитывать внука.
.
Любовь Зимовец: Девочки мои, Наташа и Танюшка! Что вы с нами делаете! Очень трогательный рассказ, очень! Есть у нас такие люди, их много, они незаметные, но делают большое дело.
Я читала и вспоминала свою бабу Манечку, которая воспитала пятерых приёмных детей и помогала многим людям бескорыстно, просто не могла по другому. И мама моя, воспитанная ею, тоже никогда никому не отказывала в просьбе. Спасибо вам, мои дорогие!
.
.
Будь готов!
Всегда готов!
.
Ваши Наталя Шумак и Татьяна Чернецкая

Telegram Натали Шумак

Допустим, нашего героя зовут Сережа. И о себе он говорит так:
- Я швея.

Осознали?
Как докатился до ниток с иголками, выкроек, строчек, примерок? Что предшествовало?
Читайте и узнаете.

Жена ушла, когда Сергей по пьяной лавочке сломал руку и обе ноги. Свалился с балкона собутыльника. Чудом целой остались шея и спина. Ссадины на глупой башке и разодранная щека не в счет.

Зла и обиды на бросившую супругу не держит. Удивляется, что не в первые же два года запоя развелась, а сколько-то продержалась. Ибо бухал по-черному. Поэтому и с работы выпнули. Где брал деньги на спиртное – хмурится, отмалчивается. Стыдно вспоминать? Подозреваю, что и попрошайничал, и воровством не брезговал.

Как вы догадались, судьба остановила Сергея довольно радикально. Очнулся услышал, что гипс не наложить. Выставить сразу эту вонючую пьянь из отделения не выйдет. Придется резать и вкручивать шурупы…

Один из врачей в травматологии оказался одноклассником. Вот и держал, лечил. Может, помнил добро? В прошлом хулиганистый Серега никому не давал в обиду тщедушного отличника Витьку.

Теперь его звали Виктор Петрович, хирург держался покровительственно и выглядел намного моложе пропитого помятого мужика, в которого превратился наш герой - бывший спортсмен.

Что касается руководства отделением, заведующий славился не только профессионализмом, но и строгостью нрава. Персонал трепетал и слушался. Спиртное пронести в палаты не вариант. Невольно трезвеющий алконавт страдал и злился, ждал, когда сможет напиться….

Конечно, факт вынужденной детоксикации сам по себе ничего не решал. Ну отмылся организм от алкоголя? И что? Вышел пациент из больнички, снова забухал.
Верно?

Однако, в развитие жизни Сергея вмешался дополнительный фактор.
Человеческий.

За пару первых недель пребывания в клинике в поневоле трезвом виде в башке немного посветлело. Хотя надраться тянуло каждый день, часть отеков с красно-синей морды сошла…

Персонал он раздражал как следует. Тем, что поначалу сколько-то дней орал, обзывался и требовал бухло. Тем, что вонял и рыгал. Не выгнали сразу только из-за операции, которую пришлось дважды повторять.
А там часть алкоголя успела вывестись, поведение примерным не стало, но что-то нормальное начало мелькать.

К сожалению для медиков, почти всех, кроме школьного приятеля, он стал кем-то вроде местной головной боли. Мерзкий тип. Точка.

Тут из отпуска вышла всеобщая любимица травмы. Девушка с золотыми руками и солнечным характером. Сольные выступления Сергея в первые дни пребывания в отделении она благополучно пропустила… В ее глазах пациент с рваной помятой рожей был не уродом, а человеком.

Сергей втрескался по уши. Словно ему снова стукнуло шестнадцать лет. Не из-за доброго отношения. Хотя и оно роль сыграло. А просто… Захотел стать таким, каким ОНА его видит. Нормальным. Хорошим.

Медсестра, которой не он один любовался, работала в манипуляционной. Была стремительной в движении, чуть пухленькой, со славными ямочками на щеках. Белозубая, веселая, черноволосая, с пушистым хвостом, летала шустро, ловко, некоторые больные звали девушку ласточкой…

Голос у предмета грез нашего героя был теплым и душевным. Сергей говорит:
- Как мед.

Верочка склонялась над рукой любого пациента с доброй улыбкой. Плохих вен для нее не существовала, ловко попадала в любые. Хорошее слово – попадала…

Сергей в каком-то смысле тоже попал… его подхватило и потащило за собой чувство. Синяк с распухшей рожей встретил ангела… Так ему показалось.

Ласточку обожал, но понимал, что вместе не быть. Не из тех она милашек, которые изменяют мужьям. Имени своему на сто процентов соответствовала.
Вера. Верная.

Никогда не умел писать стихи, а за женой в своей время не ухаживал, это Наташка, высунув язык за ним бегала с любовными признаниями и дурным огнем в глазах ах ах…
Так что, к чувству был ни разу не готов ни с какой стороны. Ни физически, ни морально, ни материально.
Но…
Случилось.

Молчал, похабные шутки в палате пресекал, почему-то его побаивались… Вроде не убийца, зоны не топтал, но вызывал некоторую оторопь, когда сквозь зубы советовал «завалить пасть» и «грабки к девушке не тянуть».

Месяцы, проведенные в травме, оказались судьбоносными. Серега принял решение завязать. Где-то внутри передвинул рычаг в положение: СТОП.

Перед самой выпиской, когда уже потихоньку хромал по отделению, услышал, как Верочка сетует санитарке, что замоталась ездить к бабуле на другой конец города…
Зачем?
Кормить, убирать.
Старушка больше не справлялась с бытом, а покинуть родную квартиру и жить с родней отказывалась наотрез. Вот и приходится внучке туда-сюда кататься.

Удивился себе, но влез в разговор. Спросил.
- Где, говоришь, бабуля живет?
Ждал ответ и чувствовал, близко. Оказалось, и правда, через три дома по его улице.
Судьба?

Уговорил Верочку познакомить с пожилой родственницей, предложил помощь. Почти не наврал.
Мол, пил как тварь, жена ушла, мать из дома гонит… Куда деться не знает. Но хочет начать новую жизнь. Готов комнату снять. Недорого. За помощь по хозяйству и небольшие деньги.
- Договоримся?
- Надо бабулю спросить. И на твое поведение посмотреть.
- Дел то. Напьюсь – выкинете.

Старушка оказалась довольно вредной, но… из жалости к внучке согласилась попробовать пустить постояльца + помощника в одном лице, пардон, в одном рыле.
Ибо то, что осталось от прежде симпатичной физиономии бывшего спортсмена иначе назвать сложно.

Именно бабушка Верочки и посадила Сергея за швейную машинку. Научила пользоваться выкройками, наметывать, строчить. Строго вопрошала.
- Ты кажется, платить за жилье собрался. С каких доходов, прости? Работодатели в очередь выстроились?

Натаскивала и приговаривала, мол лучшие в мире портные - мужчины, что бы там бабы о себе не думали. Может, конечно, привирала слегка, чтобы подбодрить. Переживала, что ни внучка, ни дочери не тянулись перенять науку.

Слышали деревенское поверье, что ведьма умереть не может, пока не передаст свое черное ремесло другому человеку?
Вот-вот.

Некоторые мастера тоже не в состоянии уйти спокойно, если смену не воспитали…

Так Сергей шутил, когда получал по пальцам или по спине линейкой от вредной старухи. К которой, уррра – с доставкой на дом явился ученик.

Ничего, что мужику за тридцать, а выглядит и того старше, да и на рожу довольно страшен.
- Сидеть!
- Сколько можно?
- Сколько нужно. Пока строчка не будет ровной задницу от стула не отрывай.

Руки у нашего героя оказались не золотыми, но и не деревянными. Часть наиболее непритязательных заказчиц бабуля постепенно передала бывшему алкашу. А остальных сам набрал.

Перелицевать пальто? Легко. Укоротить брюки? Ушить джинсы? Заменить молнию? Расставить юбку? Превратить старую джинсовку в хозяйственную сумку? Срочно в полночь получить заказ и пошить на утро ребенку костюм для утренника?
Мало ли что требуется жителям большого города?

Продвинутая бабуля добавила постояльца, он же ученик, в чат их района… И понеслось.

Изредка Сергей выбирался к семье Верочки. Бабуля гоняла его туда как почтового голубя с подарками для правнука…

Жизнь действительно изменилась. Пусть прежний красавец спортсмен остался в потерянном прошлом. Но и алкаш ушел. Вместо этих теперь совершенно чужих личностей появился: Сергей наша местная швея.

Верочка, когда он ее видел, улыбалась, поила чаем. И благодарила за довольную бабусю, в доме у которой вымыты полы, сварен суп, куплены лекарства. Сергей держал слово – помогал много и активно.

Что было дальше?
Вскоре выяснилось, что Верочка уставала не только от недосыпа. К ней подкралась болезнь.

Ласточка сгорела от рака крови меньше чем за год. И это были самые черные месяцы в судьбе нашего героя. Он их плохо помнит. Словно в серой дымке какой-то.

С мужем Верочки стояли рядом над могилой как братья… Почти сразу похоронили и бабушку…

Старушка завещала ученику не только машинку с ножницами, но и рабочий стол, стеллаж с коробками, нитками, чего там только не накопилось.

Вдовец не спорил, честь по чести все передал. Еще и руку пожал, поблагодарил за поддержку. Из комнаты в квартире покойной бабули не гнал, предложил пожить несколько месяцев, чтобы спокойно найти новое жилье.

К тому времени наш герой окончательно помирился с мамой. Она то ли пустила, то ли зазвала блудного сына обратно. И не пожалела…

Сегодня он не только работает за деньги, но и пашет волонтером, хотя ему не очень нравится это иностранное слово. Шьет госпитальное белье для раненых, носилки.

Иногда снится Верочка, шепчет, что рада, что держит слово и по-прежнему не пьет. Тогда Сережа просыпается на мокрой от слез подушке.

Автор Наталя Шумак

Telegram Натали Шумак

Внук Маши, вернее Марии Александровны пропал без вести на СВО около года назад. Бабушкин любимец. Кровиночка.

Тот, кого забирала от дочки с зятем на все лето, чтобы преодолеть, выправить мучающие парня с рождения болячки: слабое горло и легкие. Водила в баню, парила, поила травами…
Тысячи дней были вложены во внука с любовью и терпением. И справились. Вытянула.
Внук вырос крепким, спортивным… Открытая улыбка и серо-зеленые глаза сильно напоминали Маше ее покойного мужа. Вася был храбрым и добрым человеком. Погиб на пожаре, за чужими детьми нырнул в горящий дом…

Маша легче и проще воспринимала дочкиных погодок-девчонок: веселых шустрых внучек. Хотя и привечала, и кормила, и вязала для них всю зиму… Но сердце давно было отдано Лешеньке, первому. Сейчас обе барышни невестились. Одна работала после школы, вторая училась в выпускном классе… Но для Маши оставались малышками. Какие еще женихи? Зачем?

Сначала наша героиня не верила, что Леша погиб и даже могилки внука у нее не будет. Некуда прийти поклониться, отрыдать, упасть коленями в землю, тяжелым морщинистым лбом прижаться к тверди, под которой упокоился любимец.

Потом поняла черную правду. Не в плену, не в госпитале в беспамятстве, а мертв. Сердцем уяснила среди ночи накануне дня рождения Леши…

Не выла, но сгорбилась. Сжалась. Обзавелась узловатой палкой, с которой ковыляла между ухоженных грядок.
Кому теперь нужна ее клубника? И пресловутые кабачки? А любимое Лешенькино малиновое варенье?

Дочь, зять и внучки тоже горевали, плакали. Но поддерживали друг друга и втайне надеялись – вернется.
А сердце бабуси, прозревшее правду, стало тяжелым, как чугунный шар, гнуло к земле.

Маша словно черные очки надела. И ругала себя, и временами чувствовала лютую злобу на то, что вокруг продолжается обычная жизнь. В которой больше нет Алешеньки…

Тут соседний участок и дом под дачу выкупила очередная семья из столицы.
В деревне москвичей не привечали. Хотя их деньгам радовались. Сложновато было смотреть на хорошие машины, дорого одетых, обутых детей. Без злобы, этого тоже не водилось, все же люди, а не упыри, но и без капли душевного тепла…
Не находилась сердечность для чужаков: не росла, не цвела.

Маша косилась поверх заборчика на быт избалованных, по ее мнению, белоручек и думала про соседку мерзкое. Мол, радуешься, что дочки у тебя? Что маленькие? И их беда миновала? Не заберут, не разорвут на клочки миной?

Медленно таская опухшие ноги, зыркала в сторону ни в чем не виноватой семьи с обидой не на них, а на судьбу. Но кому от этого легче?

Хмурой старухи мама семейства предсказуемо сторонилась, не навязывалась, не шла на сближение. Хотя здоровалась по утрам…
Потом и вовсе оставила детей с няней и укатила назад в Москву. Нарядная сверкающая малиновая машинка новой соседки исчезла. Перестала вызывать острое желание долбануть палкой по зеркалу или боковому стеклу…

Маша стиснув зубы, украшенные коронками, с трудом выдыхала густой, как дым от осеннего костра воздух из легких. Уговаривая себя потерпеть еще немного. В приближающемся сентябре точно исчезнут. Ну, может и появятся раз-другой, прикатят до лета на выходные. Но маячить перед глазами с утра до ночи и раздражать перестанут.

Девочки-погодки, Маша никак не могла запомнить их имена, кажется Лера и Ника, скакали как бельчата, заливисто смеялись. Мрачная соседка в темной одежде их совершенно не пугала. Они и улыбались от души, не отводили глаза при случайных встречах. Как-то Маша услышала, что старшая говорит младшей.
- У старых иногда все болит. Им даже ходить трудно… Поэтому они такие.
- Злые?
- Да.
То есть характер и поведение бабки добрые девочки с подачи родительницы списывали на возрастные болячки…

А однажды в магазине Маша услышала, как продавщица Света с сорокалетней подружкой, обсуждают новых соседей и в грудь ударили-толкнули слова…
- То ли вдова, то ли вернется мужик еще. Пропал и пропал, кто же знает?
- Это вы о ком?
- О твоих дачниках. Он врач. С конца зимы никаких новостей.

Маша тяжело нашарила за спиной табурет. Колченогий уродец мыкался по магазину, с него лихая продавщица залезала на верхние полки, лампочки меняла, время от времени он попадал покупателям под ноги. Об него набивали синяки. Но расколотить, сломать, хотя временами и отшвыривали никто не мог.
Вечная вещь, на века справленная опытной рукой, помнила десятки деревенских драк. Лет сорок назад магазинный табурет подавали гармонисту. Когда праздники с общими гуляниями устраивали.
Маша села, почти рухнула. Перевела дыхание.

- Вдова, значит?
- Ну, наверное.
В картине мира Маши богатые, а эту московскую семью она относила к таким, не уходили на фронт, а откупались от мобилизации, делали справки и увиливали разными способами.
- Врач…
- Медики тоже погибают и пропадают.
Маша боком вышла из магазина ничего не купив. Не помнила, как добралась до дома…

А через десять минут вдруг толкнула соседскую калитку. Слишком молодая, занятая собой няня, как такой доверили детей? - с яркими ногтями, крашеная в «вырви глаз» оранжевый цвет, не отрывающаяся от телефона, обнаружилась на крыльце.
А обе девочки видимо отдыхали после утреннего похода на реку. И перед домом не появились, да и голосов их слышно не было.

- Вот.
Банку малинового варенья Маша держала перед собой у груди как хлеб и соль.
- Девочкам и вам. Слышала, что кто-то подкашливал вчера. И это, кабачки у меня, много. Принести?
- Спасибо огромное, Мария Александровна. Не надо, наверное. Есть у нас еда…

Эта пигалица-морковка знает, как ее зовут? А она, Маша, понятия не имеет про имя няни. Слышала много раз, но не запомнила… Не сочла нужным.

- Ты, спрашивай, если что понадобится. Я рядом. И это, не обращай внимания, что…
Маша махнула рукой. Девушка просияла в улыбке. Оказалось, что у нее красивые ореховые глаза.
- Спасибо огромное. Хорошо.
Старуха повернулась и проковыляла обратно на свою территорию… Оставив за спиной, за забором, не раздражающий фактор, а… такую же осиротевшую семью…
Людей. Живых. С их горем, их бедой, их радостями, их деньгами… Есть? И Слава Богу. Девочек поднимать, ставить на ноги надо. Хорошо, что вдова не бедствует.

Конечно, не подружились.
Маша не перенесла на соседей свою нерастраченную любовь, но липкую, густую как смола темную обиду выплакала в ту же ночь. До самой последней капельки, до донышка.

И с утра увидела шустрых маленьких столичных блондинок иначе. Стремительные прыгучие сестренки-белочки теперь воспринимались яркими, радующими глаз и слух. Ну стрекочут, визжат, хохочут и что? Молчать им прикажете? Еще чего не хватало. Пусть Валерия и Вероника сил набираются.

Помолилась о том, чтобы отец нашелся и вернулся к семье… Если это возможно. А если нет… Чтобы Ангел-Хранитель присматривал за детьми и вдовой… Вписала рабу Божию Евгению с чадами в помянник, за здравие.

P.S.
Сейчас Маша вяжет носки для наших парней. Спицы в ее узловатых пальцах мелькают стремительно. Дзиньк. Дзиньк. Как серебристые рыбки в озере.
Еще подписывает и передает открытки для солдат…

Узнала в следующий визит горожанки к семейству, между делом банально подслушала Женю, что она помогает армии… Стало смертельно стыдно, что пару раз незаметно плевала в стекло дорогой машины… Что ж теперь. Не красит ее это ни разу. Было и прошло.

Очнулась, Слава Тебе Господи.
Так Маша говорит о себе. И только о себе, никого не обвиняя, не укоряя.

Почти распрямилась. Палкой пользуется через раз. Ковыляет гораздо бодрее. И хочет дотянуть до Победы.
.
Будем жить!

Автор Наталя Шумак

Telegram Натали Шумак

Подурневшая, постаревшая после мучительного, все тянулась больше трех лет, умирания мамы – чуть окончательно не погаснувшая Искра, тяжело шагала вдоль кромки прибоя.
Без нескольких недель зимнее, сегодня море пахло особенной ледяной чистотой.
Искра не могла ей надышаться.

Дурацкое прозвище прилипло на учебе и с тех пор сопровождало по жизни. По факту нашу героиню звали Ириной, но кроме врачей, учителей, представителей власти во всех проявлениях, от чиновников до силовиков, до поры до времени никто и никогда не обращался к ней иначе чем: Искра, Искра Сергеевна, Искорка наша.

Трескучая, светлая, яркая, она колола чужой взгляд и протянутые загребущие или любопытствующие руки.
После смерти Игоря больше никого не подпускала к себе, хотя овдовела только-только разменяв тридцатник.
Как говорят модные психологи? Сублимировала. Вкладывала энергию в детей, работу.

В последние пару лет много сил отдавала добровольческой помощи военным. Словом, всегда была занята. Чем угодно кроме личной жизни? Правда. Но, ни для кого кроме Игоря в ее постели не было места ни в юности, ни сейчас, когда Искра перешагнула роковое для многих женщин число на букву п.

Казалось бы, пятерка и ноль.
Подумаешь? Но… Это мужчины в полтинник считают себя еще хоть куда. Особенно, если хорошо зарабатывают и нормально выглядят. А большинство женщин, не все, но скажем так, значительная часть, преодолевших рубеж в пятьдесят лет, переходят почти полным составом и автоматически в категорию «неликвида».
Неприятное словечко Искру ранило в комментариях в интернете.

Первая болевая точка, по которой чаще всего лупят, если хотят задеть, оскорбить – возраст. Вторая - статус, замужем или нет. Третья – вес.
Конкретно расплывшаяся Искра по всем вышеуказанным параметрам была ущербной. И переживала, когда ей прилетало очередное «доброе» замечание.

Она была несправедлива к себе и ровесницам? Когда так думала? Или внутренне соглашалась с оскорблениями в интернете, принимала их на свой счет?

Конечно.
Но мы понимаем, что события последних лет точно не способствовали в ее случае оптимизму.

Многим и одной трагической гибели сына хватило бы с головой для затяжной депрессии. Нет, Алексей погиб не на СВО, в аварии.
Но разве нашей героине от этого было легче?

Узнав новости слегла ее мама… И так не смогла выздороветь.
Сноха забуянила, кинулась в череду идиотических романов. Видимо вышибала клин клином. Внуки повисли на Искре…
Не забываем про уход за болеющей родительницей.

А до кучи страна вляпалась туда, куда ее давно толкали участники Большой Игры. В жуткую - планетарного размаха заварушку.

Племянник вернулся с ампутацией обеих ног…. Вытаскивать из ямы брата и его сына пришлось все той же Искре.

Она находила для одного подзатыльник, для другого колючее слово. И? Помогла. Справилась.

Племянник стал учиться какой-то профессии, даже названия ее Искра была не способна запомнить, компьютерные термины еще с девяностых вгоняли ее в трепет.
Брат тоже собрался, завязал с алкоголем, взялся активно заниматься решением тысячи бытовых проблем семьи…

Кто бы теперь выручил саму Искру, растратившую последние силы за это время?
Похоронив маму, отрыдав положенное в Храме, на кладбище, на поминках и дома в подушку, Искра взяла небольшой отпуск.

Требовалось перевести дыхание.
Даже в волонтерскую группу наша героиня не заглядывала. По этому поводу там поднялся вой, как на болотах у Конан Дойля. Но… Искра была тверда.
Мне. Нужна. Передышка.
И свалила из столицы к морю.
Кто молодец? А, да, Искра Сергеевна.

История выздоровления, обновления стартует с этого момента. Раннее осеннее утро. Искра в не гордом, но уже и не жутко трагическом одиночестве, собралась походить, подышать у моря.
Что на нее накатило?

Вдруг сначала зашептала, а потом сказала громко, не до крика, но точно не тихо, с запрокинутым к небу лицом.
- Дай мне знак! Умоляю, помоги. Дай знак. Что…. Что мне делать???
- …
- Пожалуйста!

Тут она заткнулась, ссутулилась, сделала буквально еще два тяжелых шага. И увидела…
…нарисованное на песке у воды сердце с надписью, украшенной ракушками:
- Доброе утро.

Искра, как в детстве, шмыгнула носом. Прочитала два слова раз пять подряд про себя, потом вслух.
Засомневалась, можно ли считать это знаком, ответом на вопрос…
Но море ласково шептало, что да, конечно. Ты все поняла правильно, моя золотая девочка. С тобой поздоровались.

И тогда Искра ответила вслух, обращаясь к морю, пространству, своему Ангелу Хранителю, жизни…
- Утро доброе!

Взгляд зацепился за обломок коряги, гладко вылизанный соленой водой. Цветом деревяшка походила одновременно на темную твердую дорогую колбасу и кофе. Ну или нашей героини, которая обожала именно эти две вкусности, хотелось так думать.

Искра подняла импровизированное стило, начертила рядом с сердцем, немного ниже и правее в разы более коряво, крупно.
- С П А С И Б О.

После чего не выбросила темную, пахнущую солью и водорослями палку, а зачем-то взяла с собой. Шла и размахивала ей, как энергичный дирижер или веселый гаишник?

На следующее утро песок украсился новыми пожеланиями.
- Утро доброе! Счастья! Радости! Добра!
Искра добавила ниже.
- Любви! Здоровья! Света! Мира!

И так несколько оставшихся дней переписывалась с кем-то неизвестным.
- Утро доброе! Вперед!
- Тебя ждут великие дела!

Иногда в переписку на двоих вмешивался кто-то еще. Добавлял от себя пожелание.
И тогда получался почти чат в три-четыре реплики, который исчезал во время прилива…

Порой Искра рисовала кривую смешную чайку или цветочек вместо слов… Это напоминало записки в школе на уроках. Погружало в детство.
И вызывало улыбку.
Ближе к отъезду Искра поняла, что ей лучше, поймала себя за тем, что напевает в душе, перед сном, с утра, потягиваясь в постели.

Стала разуваться и недолго ходить по щиколотку в холодной прозрачной утренней воде. Начала улыбаться продавцам, официантам, девушкам на рецепции, горничной в коридоре…

Вернулась домой посветлевшая, посвежевшая.
Шоколадно-колбасно-кофейную палку приволокла с собой.

Водрузила сувенир сначала просто на рабочий стол, потом брат заметил, предложил раз ей так нравится коряга, приспособить к делу.
Прикрепил подарок моря к доске для заметок, оганайзеру, который Искра давно хотела завести.

Листочки со сроками, датами, темой звонка, важными примечаниями, вопросами и мыслями украсили стену перед глазами.
Отрываясь от монитора Искра теперь видела не скучные обои, а подарок моря и вспоминала диалог на пляже с кем-то, кто поделился теплом души просто так.

Она не влюбилась, не похудела, у нее нет романа.
Хотя племянник и брат постоянно подозревают в этом. А внуки говорят, что бабуля стала красивее.

Дышит полной грудью, наладила сон, вылезла из черных балахонов, носит яркие вещи, которые не позволяла себе много-много лет.
Улыбается от души, а не натужно. Напевает любимые мелодии, когда готовит.

И обещает, если Бог даст и все сложится благоприятно, опять получится съездить к морю, что сама начнет писать вот такие добрые приветы на песке…
Вдруг, кому-то пригодится, порадует.

Искра, свети. Будь счастлива!
.
С любовью, ваша Шумак

Telegram Натали Шумак

Дело было в нулевом, считайте на излете девяностых.
Детке два с половиной года. Жили от больницы до больницы. Снимали однушку на десятом этаже в только-только сданном доме. Вселенцы уже появились, но лифт еще не работал.
Кстати, переезд с чемоданами, холодильником и диваном оказался тем еще приключением. Как все это перли на горбу…
Ой и ох.
Потом мне долго приходилось постоянно таскать туда-сюда ребенка в теплой одежде, с санками, сумками.

История, которую вы читаете, связана с первым в жизни вашей Шумак компьютером, который заменил третью или четвертую печатную машинку. Как сейчас помню, купила б.у. агрегат у друга за немыслимые в тот момент деньжищи – двести долларов.
Ликовала, плакала от радости.
Любовалась Вторым Пентиумом, он же «Пень намбер ту».
Устраивалась пить чай в двух шагах от вожделенного светло-серого ящика с увесистым монитором и смотрела на компьютер с придыханием, как самурай на цветущую сакуру, вытатуированную на спине прекрасной гейши.
Вот-вот. Божечки, фантастически яркое счастье чувствовала.
Уверена, что среди нас есть автоманьяки. Момент, когда сели за руль первой в жизни машины не забыли? Греет воспоминание?

Ваша я как раз писала «Книжную девочку». Тогда она называлась «Провинциальный роман»…
Вязаной салфеткой экран Пентиума от пыли не занавешивала, как бабушка Зина нашему древнему черно-белому телевизору на лакированных ножках по имени Атлант.
Но… трепет перед заокеанским чудом техники имела нешуточный.
Помню звук, с которым открывался и закрывался приемник для квадратных пластиковых дискет. Мне как раз поставили второй – для лазерных дисков… Все как в песне:
- Нажми на кнопку, получишь результат.

Начала осваивать слепую печать. Хотела из чайника стать продвинутым пользователем.
И? В чем соль? Маленькая Елизавета, разумеется тоже интересовалась новой маминой игрушкой. А детское любопытство страшная сила.
Повторю на случай, если вы не вздрогнули, не ойкнули, не ужаснулись…
ДЕТСКОЕ ЛЮБОПЫТСТВО – СТРАШНАЯ СИЛА.

Однажды настойчивость упрямого ребенка предсказуемо преодолела мои жалкие попытки спасти компьютер. Дочь улучила момент, когда мать замуровалась в туалете. Перед этим Елизавета талантливо прикинулась спящей аки ангелочек. Ладошка под щечкой. Лицо расслабленное. Дыхание ровное…
Почему не услышала подозрительных звуков? Соседи по площадке обожали музыку… Плюс, была уставшая от недосыпа и вырубалась… Вот и проморгала начало событий.
Вышла из «медитативной комнаты». Завернула в ванную ненадолго… В подробностях помню как: вытираю руки полотенцем, открываю дверь на кухню, где проживал объект моей гордости - «Пень намбер ту».
Шок. Застыла. Ноги подкашиваются от нахлынувших эмоций.

Еще не затопили, спать ложились хорошенько приодевшись. Поэтому застигнутая на месте преступления дочь замерла в шаге от компьютера в теплой пижаме, вязаных носочках, жилетке. Она смотрела испуганно. Трогательно прижатые к пузику лапки сжимали растопырившиеся, утратившие положенную им форму материнские очки с тонкой металлической оправой…
Выражение мордочки Лизы напоминало котенка, придушившего хозяйского попугайчика… Только перьев на полу не доставало. Впрочем, тонкие дужки оправы сломанных очков были похожи на лапки придушенной птички.

Ваша Шумак разумеется боялась взглянуть на компьютер. Поэтому какое-то время фокусировалась на ребенке и очках…
Но пришлось перевести взгляд левее и выше Елизаветы. Что там? Что? Ааааа. Оооооо.
Бедный, бедный Пень!
Из приемного отверстия узкой щели закрытого дисковода торчала вилка. Не чуть вставленная, а всунутая до половины рукояти… Так не царапают, не ранят, а убивают…

Какое-то время все три участника событий молчали и не шевелились: Пентиум, преступница и я.
Потом меня прорвало. Как в плохом спектакле ваша Шумак воздела руки вверх к равнодушному потолку, заменяющему холодное осеннее небо и завопила с трагическим надрывом.
- Что ты натворила? Как ты моглаааааа?
Перевела дыхание и прорычала голодным тигром.
- У тебя вообще есть голова на плечах?
И тут случилось чудо.

Наверное, Ангел Елизаветы, до этого момента дрыхнувший, очнулся. Ворвался к нам и раскрыл сияющие крылья над ребенком.
Все изменилось. Выражение лица Лисички из напуганного стало сначала задумчивым, а потом хитрым и веселым.
Дочь смотрела, успокоившись, и поясняла, иллюстрируя мысль – действием.
- Мама.
Я была сбита с гневного настроя тоном ее голоса. Плюс, допускаю, что Ангел лихорадочно суетился, обмахивал меня, осыпал блестками… И жарко шептал на ухо, мол не все так печально, Наташка.
Главное, что? В момент экзекуции компьютер был выключен из сети. Классно же, да? Оцени, как тебе повезло!
- Мама?!
- …
- Мамочка. Посмотри!
Дочь развела лапки в стороны. Покрутила ими. И просияла в искренней светлой улыбке.
- На плечах у меня руки!
- …
- А голова… на шее!!!

Напряжение и злоба схлынули. Меня, что называется, отпустило. Вопрос: есть ли голова у ребенка на плечах получил роскошный ответ.

Что было дальше? Ангел умыл лапы и свалил по своим важным делам. А меня охватила печаль…
Села в кресло, которое заменяло рабочий стул.
Сгорбилась. В голове заметались мысли:
о ремонте, вызове мастера.
Где его взять?
И сколько это будет стоить…
И можно ли сейчас включить комп с вилкой, торчащей из дисковода и поработать немножко? Или не стоит?

Что касается ребенка, после успешно проведенного урока русского языка, - дочь отправилась на боковую.

PS. Эту драматическую историю Елизавета время от времени вспоминает так: просто хотела открыть дисковод… Ведь он так интересно выезжал, потом уезжал, утаскивал диск, возвращал обратно… Нажимала на кнопку, нажимала, нажимала, а компьютер не слушался.
Еще бы.
С выдернутой из розетки вилкой.

Поэтому и возникла следующая мысль. Применить силу! Разобрать и посмотреть устройство.
Отвертку она не нашла.
Очки под руки подвернулись. Сунула их, покрутила. Ой, застряли. А дальше дочь спасала ситуацию: выковыривала неподходящий инструмент из недр дисковода, чем и как смогла.
Рррррр.
.
Автор Наталя Шумак

Telegram Натали Шумак