Школьная любовь

Однажды днем ко мне на дачу прибежал сильно обеспокоенный, даже испуганный Стас. Он сбивчиво стал рассказывать, что к нему пришла моя сестра со своей подружкой (младшей из сестер, которые у нас гостили) и вроде как хочет ему сказать что-то важное, по его ощущениям – выдать признание в любви. Он улизнул от них, прибежал посоветоваться, что делать. Я, конечно, сильно удивилась, ведь ничего подобного не предвидела, никаких даже намеков не было, никакой симпатии не наблюдалось. Но поскольку мы не афишировали свои отношения, решено было ответить, что у него есть другая, а кто именно – не их дело. Как позже выяснилось, девочки играли в карты, и Наташка проиграла. Тогда младшая из сестер загадала ей поцеловать Стаса. Насколько подлым был этот поступок, учитывая легко читаемую мою симпатию, сколько желания манипулировать окружающими и играть с их чувствами было в нем, для меня даже удивительно. Почему моя сестра поддержала эту идею, тоже загадка. Уж кому как не ей было видно все происходящее, хотя бы отчасти. Вероятнее всего, хотелось заслужить одобрение крутых девчонок из города, а пренебречь чужими чувствами для этого было небольшой ценой. Вот после этого случая я поняла, что категорически не хочу иметь ничего общего с обеими этими сестрами, несмотря на их видимый образ девочек-лапушек из хорошей семьи. В последующие дни моя сестра продолжала проявлять странный внезапный интерес к Стасу, могла сесть ему на колени, взять под руку. Полагаю, ей и ее подругам просто нравилось наблюдать, как я медленно закипаю, но не могу ничего им предъявить. Но в конце концов сестры уехали, до конца лета оставалось немного времени, и сестру увлекли другие занятия и поездки то в город, то на море. Пожалуй, это была та самая начальная точка, в которой мы стали радикально расходиться в интересах, и в дальнейшем это только продолжилось.

Спустя некоторое время наших ночных прогулок, когда приехал мой папа, меня вызвала на разговор мама и сказала, что хоть она и смирилась с таким моим графиком и образом жизни, папе это вряд ли понравится, и мне бы стоило слегка пораньше возвращаться домой. А в идеале гулять днем. И тогда я вдруг поняла, что мы действительно чаще всего проводим вместе время со Стасом поздним вечером, ночью, в темноте. И попробовала позвать его на прогулку вдвоем днем. Это была странная встреча. Мы пытались найти уединенное место на берегу, но поздним вечером все дачники сидели по домам, а из молодежи была только наша компания, и у нас сложилась целая система, как от них удрать. Мы делали вид, что идем по домам, поначалу для этого дожидались, когда моя сестра уйдет спать, и спустя некоторое время делали вид, что расходимся тоже. Потом, убедившись, что все пошли по домам, Стас возвращался на берег или к моей даче, и мы могли побыть наедине. Позже сестра стала сама уходить домой пораньше, давая нам возможность погулять вдвоем, и даже была инициатором раннего окончания общей прогулки. Но это позже. А днем весь дачный народ был либо на речке, либо на огородах, мы были как на ладони. Не в камышах же прятаться, в самом деле. Нам не хватало темноты, чтобы преодолеть стеснение. Не хватало уединения. Мы не знали, как проводить время вдвоем в таких условиях. И больше этого не практиковали, привычный распорядок нам нравился гораздо больше. Разве что мы стали пораньше возвращаться домой, чтобы не злить лишний раз родителей. Пожалуй, это хорошо показывает, как отсутствие опыта полноценных отношений с противоположным полом не давало нам понять, из чего эти отношения, собственно, в норме состоят. Что кроме романтичных моментов должны быть и бытовые, обыденные, и просто общение, и что отношения, если их не пытаться скрывать, вписываются в рамки ежедневного общения с другими людьми.

Ребята в начале лета снова записали для нас кассету, где Стас довольно открыто выступал, посвящая мне откровенные песни про любовь, что восхищало и радовало меня. Это был полнейший восторг, и я постепенно оттаивала, привыкала иметь рядом любимого человека, не прятать свои чувства, позволять ему демонстрировать свои. Каждый шаг навстречу, даже если он уже был пройден раньше, давался нам с усилием и требовал смелости: взять за руку, обнять, поцеловать, сказать о своих чувствах. Мы словно проживали заново начало нашего романа в ускоренной перемотке. И мне это нравилось, потому что дарило сильные эмоции, а каждое затишье я воспринимала как катастрофу. Я не понимала, что можно любить, не терзаясь, без ежедневных взрывов чувств, размеренно и спокойно. Мне казалось, если чувства успокаивались, то они остывали и исчезали, я не знала об этапе зрелости эмоций и оттого не могла к нему перейти.

Он же пугался каждой моей обиды или недовольства, стремился говорить о своей любви как можно чаще, словно получив зеленый свет, и был счастлив слышать то же самое в ответ. Мы завели забавную традицию писать друг другу записочку на ночь, чтобы, нагулявшись вечером до поздней ночи, мы могли прочитать перед сном пару нежных строчек. У нас все еще не было мобильных телефонов, и попытки незаметно передавать друг другу эти записочки были для нас увлекательными и веселыми. Почему-то для меня с этим тоже случались разочарования, поскольку он не умел писать длинные письма, набрасывал пару быстрых строчек, и писал мне куда реже, чем я ему. Я обижалась, но перестать ему писать не могла. Меня влекло к этому человеку, и порой это ощущение заставляло меня чувствовать себя неуютно, неуверенно, навязчиво. Думаю, это была некая эмоциональная компенсация за отстраненность первых дней, и я так пыталась внутреннее наверстать все упущенное время, проведенное не вместе. К тому же, напряженные отношения с родителями и родней тоже требовали выхода, и в нем я хотела, пыталась видеть защитника, опору и надежный тыл. Правда, и у него были свои сложности с семьей, в том числе из-за наших поздних прогулок. Мы могли засиживаться до поздней ночи, меня за это поначалу ругали, потом махнули рукой, наверное. Его продолжали требовать быть дома к уговоренному часу, но если он был на даче один, то мы сидели очень подолгу.

Плюс ко всему, у меня была собака, требующая ежедневного ухода, и обязанности по дому. В школе тоже выдался трудный год, это был 9 класс, выпускные экзамены, огромная учебная нагрузка. К нам пришла новенькая девочка, которая умудрилась не только настроить всех против себя, но и стать сначала причиной претензий к нам очень многих учителей, мастерски подставляя многих на уроках. К примеру, она легко могла не только сообщить учителю, что не сделала домашнее задание, но и тут же указать, кому она звонила его узнать (один раз это была я, и я сама то ли забыла записать, то ли болела, в общем, пришла с невыученным уроком), а также могла сказать, что видимо, ей специально не сказали задание из личной неприязни и желания подставить. Таким образом, в случае со мной, учительница не только не поставила ей плохую отметку за отсутствие задания, но и, спросив меня, влепила двойку мне. В последнем полугодии перед экзаменами это было очень большой проблемой. Короче, девочка была тем еще манипулятором, что в итоге привело к массовой травле ее большей частью класса, лишь бы она уже оставила всех в покое. И в этот момент подключилась ее мама, по совместительству психолог, собрала учителей, привела милиционера, и наш класс пару часов возили мордой об стол, убеждая, что мы все тут недопоняли и не приняли святую чудесную ранимую девочку. Я на тот момент была внушаема, я вместе со многими одноклассниками решила дать девочке второй шанс показать себя… И это привело к новым подставам, новому игнору, но уже без нападок. В результате, общее мнение, сложившееся сразу, оказалось верным, и от нее решили держаться подальше. А учителя продолжали верить, что девочка ни при чем, это мы такие жестокие и ужасные.

В таком графике я находила время иногда встретиться с друзьями или прогуляться с ними, но совершенно не понимала, как дальше строить свои любовные отношения. Более того, я не знала, как справиться с отношениями на расстоянии, и мне не у кого было спросить совета. Было очень тяжело в разлуке, без поддержки и без опыта, и я очень быстро стала черстветь. Думаю, я боялась новой боли, ведь я никак не могла влиять на человека, не могла знать, чем заняты его мысли, как он ко мне относится, не угас ли его интерес. Все, что было мне доступно – письма по почте. Хотя именно в этот год, весной, у нас появился интернет, а у С  компьютер, но без доступа в сеть. Так что связь оперативнее не стала.

Судя по сохранившимся письмам, С честно отправил мне четыре подряд письма, раз в неделю, как мы и договаривались. А потом был очень долгий перерыв, и последнее его письмо перед летом пришло аж через три месяца. А я пробовала новую концепцию доверия и поиска опоры и писала ему о проблемах с родителями, о сложностях учебы, о том, как скучаю и грущу, конечно, тоже писала. Но что я рассчитывала получить в ответ от такого же подростка, кроме довольно банальных советов поговорить со всеми и помириться? Мне хотелось найти в нем опору, защиту, надежное плечо, и он в целом наверняка был бы не против такой роли, но в силу возраста, неопытности, удаленности друг от друга это удавалось не очень хорошо.

Изменились и мои отношения с окружающими. Видимо, мне с одной стороны хотелось отвлечься от тоски и грусти без него, а с другой, я чувствовала себя привлекательной и желанной, его признание придало мне уверенности. И я стала практически в каждом из окружающих ребят подозревать и наблюдать симпатию ко мне. Конечно, эмпатия всегда была моей сильной стороной, но сколько правды было в этих наблюдениях, сейчас уже сложно сказать. Я со своей стороны никого к себе особо близко не подпускала, хотя и оценивала про себя каждого в духе «он, вроде, ничего, но у меня есть С, и мне никто другой не нужен, так что нет». Что не мешало мне болтать по телефону или испытывать желание нравиться. Не думаю, что это делает меня неверным человеком, скорее события зимних каникул открыли во мне новую грань и показали новый тип взаимоотношений, пробудили некую чувственность, насколько это возможно в таком возрасте.

Так или иначе, дневниковые записи того времени говорят, что я то и дело впадала в сомнения относительно чувств С или моих собственных. Будучи взрослым человеком, сейчас я понимаю, что отношения на расстоянии, тем более такие хрупкие и незрелые, как в подростковом возрасте, - это скорее утопия, чем реальная возможность. Но тогда я очень хотела в них верить. И время от времени сильные эмоциональные встряски типа похода в театр или нового письма возвращали мне силу чувств и веру в них.

Однако закончился учебный год, прошли экзамены, и впереди было лето, которое я ждала с нетерпением, надеждами и некоторой опаской, ведь письма от С перестали приходить еще весной.