Иллюстрация Ани Хариной
Он собирал с земли яблоки. Напротив обкомовского дома ещё в середине прошлого века высадили яблоневую аллею. Деревья были уже старые, давали кислые, невкусные плоды сорта «симиренко», которые все принимали за дикие, бессмысленные ранетки. Юноша поднимал тонкую худую руку, хватался за ветку и тряс её, вызывая фруктовый ливень. В этом сезоне престарелые яблони решили наградить неблагодарных жителей города последним немыслимым урожаем. Изо всех сил напряглись, родили множество несъедобных яблок и с чувством выполненного долга готовились навсегда засохнуть. Но их усилия и подарки, как водится, никто не заметил. Все прошлые годы лишь редкий прохожий срывал с ветки яблочко, усердно тёр его о штанину, кусал, потом пару секунд жевал, но неизменно кривился и прицельно швырял его в куст акации. Таинственный юноша был первым и, вероятно, единственным человеком на Земле, у кого аллея напротив обкомовского дома вызвала практический, а не эстетический интерес.
Его звали Игорь Семижёнов. Двадцатипятилетний парень приехал из райцентра работать по специальности — поваром, — но не нашёл места. По какой-то странной причине его не брали даже в ларьки с шаурмой. Чудной парнишка, высокий как жердь, отпугивал потенциальных работодателей. «У нас киоск во-о-о-о-н какой маленький, низенький, а ты во-о-о-о-о-н какой высокий, не поместишься», — с насмешкой говорил ему плюгавенький хозяин ларька с вывеской «Султан Кебаб».
Игорь обитал у двоюродного брата Саши и потихоньку голодал. Чувство собственного достоинства не позволяло ему объедать родственника, поэтому он питался весьма хаотично, чем придётся и всё реже и реже. В принципе, неприкосновенным запасом лежал вариант с возвращением в отчий дом, к матери, но не хотелось: стыдно, скучно, работы нет. Место, где ранее трудился Семижёнов, недавно закрылось. Это было последнее в райцентре заведение общепита — столовая при автовокзале. На её хлипкие фанерные двери повесили амбарный замок, поскольку закрылся сам автовокзал: в посёлок почти никто не ездил. Он постепенно вымирал, распространяя сивушный запах самогона и беспросветной тоски.
Даже на фоне вынужденной диеты и туманных перспектив Игорь не хотел ехать обратно. Родной посёлок виделся ему пауком из детства. Он хорошо помнил, как большой, черный мизгирь сидел в углу его комнаты-боковуши между стеной и лакированным шифоньером. Тихий, безучастный и даже привычный, однако такой же голодный, внимательный и неумолимый: заманит в паутину, и поминай как звали.
Однажды во время бесплодной попытки устроиться хотя бы официантом в ресторан «Джеймс Кук» Игорь обратил внимание на яблоневую аллею неподалёку. В заведение его, конечно, не взяли — посмотрели, как на египетскую мумию, со смешанным чувством недоумения, любопытства и лёгкой брезгливости, пообещав «перезвонить». Зато всю следующую неделю из головы Семижёнова не выходила аллея с зелёными, манящими яблоками.
— Видел, у вас яблоки в центре города растут, крупные такие. Лежат на земле, а никто их не берёт, — поделился наблюдениями Игорь с двоюродным братом Сашей.
Саша имел лёгкую форму олигофрении и задиристый, суетливый характер, но иногда впадал в некое оцепенение и мог часами смотреть телевизор. Мама Александра — тётка Игоря — перед своей смертью выхлопотала ему небольшую пенсию, на которую мужчина и жил. Работал он лишь время от времени, предпочитая просиживать дни напролёт либо у дома, либо у своего гаража, двери которого так давно не открывались, что сантиметров на двадцать вросли в землю.
— Так ты сходи и возьми, — равнодушно ответил Саша.
Яблоки, будто мифические сирены, манили Игоря, сулили тихую, утробную сытость. Семижёнов окинул взглядом грязную комнату, подмигнул Саше и сказал:
— Ну, Санёк, подожди. Я скоро.
— Гу, — гулко буркнул Саша.
Игорь сунул в карман пакет и смело, но немного нетвёрдо отправился за яблоками «симиренко». Его чуть-чуть штормило, сил, чтобы вертикально держать долговязое тело, почему-то не хватало. «Заболел, наверное», — махнул рукой юноша и вышел из квартиры. На улице лило, как из ведра. Чтобы путь под дождём не казался таким томительным и долгим, бывший повар автовокзала рисовал в уме картину грядущей трапезы.
«Может, яйцо где-нибудь справлю, муку найду, а сахар, кажется, у Саши есть, я видел. Шарлотку изготовлю, наедимся!», — мечтал Игорь, отправляясь за яблоками с пакетом в кармане.
II
Усталый город возвращался домой. В машинах, чтобы не запотели стёкла, включали обогреватели, и водители, немного разомлев в тепле, зябко смотрели на сутулого человека в клёшах, бредущего по дороге без зонтика. Город понятия не имел, что кто-то может идти на свидание со старой аллеей. Кому нужны эти кислые яблоки? Уже полвека они из года в год лежат до времени на земле и частью убираются дворниками, частью смешиваются с грунтом и превращаются в нажористый, вязкий компост.
«Шарлотку-то я всегда любил, мамка готовила, в палисаднике у нас яблонька растет, белый налив, раз в два года родила», — думал про себя Игорь, шагая по лужам к обкомовскому дому с золотыми колосьями.
Когда он пришёл на место — уже основательно стемнело, аллею слабо освещали фонари и мерцающие вывески «островков везения». Игорь продолжал купаться в сладких, ароматных грёзах о будущем пироге и кидал яблоки в пакет прямо с комочками грязи.
— Псих какой-то, смотрите, — сказал один из посетителей «Джеймса Кука» — депутат городской Думы. Его толстый палец, напоминающий говяжью сардельку, показывал на Семижёнова по ту сторону витрины.
— Закладку ищет, наверное, — зевая, ответил его коллега, не отводя глаз от экрана телефона. — Сейчас, знаете, Пётр Аркадьевич, какую-то дрянь китайскую в город завезли. Говорят, от неё люди мрут, как мухи.
— И пускай мрут, — весело ответил депутат, тоже потянувшись за телефоном, — по мне, так чем меньше маргиналов, тем лучше. Я вам сейчас одну вещь скажу, она, конечно, дико непопулярная, но чисто между нами. Вот Гитлер всех маргиналов к стенке ставил — калек там всяких, уродов — и правильно делал, от этого мир только чище становился.
— Гомосексуалистов тоже, — как бы задумчиво, но с немного лукавыми интонациями заметил другой депутат — лысеющий человек с большим носом, в сером пиджаке.
— Что «тоже»? — удивлённо спросил депутат с пальцами-сардельками.
— Под нож, в смысле, пускали содомитов, — ответил его коллега; он принадлежал к «консервативной партии» Думы.
— Ну да, ну да, — медленно произнёс Пётр Аркадьевич и стал растерянно водить своими сардельками по экрану смартфона.
А между тем Семижёнов насобирал целый пакет кислых, но очень ароматных яблок. Он до нитки промок, но ничуть не расстроился и, утопая по щиколотку в воде, пошлёпал в грязную конуру к брату. Дождь не переставал. Из-за внезапного потопа городская ливнёвка вышла из строя, по дорогам бежали злые ручьи и несли в неведомые дали пластиковые стаканчики и бутылки. То тут, то там стояли «захлебнувшиеся» автомобили с включёнными аварийными сигналами. Игорь, зажимая в слабеющем кулаке большой тяжёлый пакет, шёл и не переставал мечтать.
«Если целый противень изготовить, это ж сколько яиц надо? Десяток, не меньше. А сахара сколько? Килограмм! Зато пир закатим, может, позовём кого-нибудь, соседа, например — дядю Серёжу», — размышлял Семижёнов.
Молодой человек, слабый и немного ошалелый от голода, дошёл до дома уже глубокой ночью: брат обитал на окраине.
Утром дремучая квартира, стены которой в некоторых местах покрылись жирными пятнами тупой, непролазной печали, пахла по-особенному. Как никогда. Свежим, осенним запахом с едва уловимой, благородной кислинкой! Так пахнут большие гостеприимные дома, где красивые женщины в чистых передниках готовят компоты, пекут шарлотки и штрудели с яблоками и корицей. Где зовут всех к столу, смеются и пьют чай из фарфоровых блюдец. Так пахнет вероятное детство, о котором вспоминаешь между сном и явью, но которого никогда не было.
Пакет с «симиренко» стоял у стены и благоухал. Саша, испугавшись чужого, непривычного аромата, ушёл сидеть у гаража, а Игорь лежал на продавленном диване, укрывшись покрывалом. Встать он не мог: то ли заболел, то ли извёл себя тяжёлой, вынужденной диетой, — сил не было даже чтобы подняться. Он медленно дышал и не отрываясь смотрел на яблочную добычу.
«Полежу немного, отойду, а потом Саня придёт, про сахар у него спрошу. Изготовлю шарлотку. Дядю Серёжу позовём обязательно. Пирога на всех хватит», — думал Игорь, чувствуя, как его веки наполняются свинцом и постепенно опускаются вниз.
Шарлотке не суждено было сбыться. Вечером вернулся Саша и не смог разбудить брата. «Пускай поспит, чего уж», — проговорил хозяин квартиры и пошёл смотреть телевизор. Но смотреть не получалось: из томного забытья выводил необычный аромат, настойчиво провоцировавший воспоминания. «В детском саду так пахло? Или на даче у бабушки? Когда инвалидность получал, в кабинете главврача Никиты Иваныча?» — гадал Саша и, чтобы не думать, решил снова попробовать разбудить Игоря, но Игорь всё так же не просыпался. Лежал с головой под грязным, засаленным покрывалом.
Последним образом, шмелём прожужжавшим в умирающем сознании Игоря, стал большой квадратный противень с ароматным яблочным пирогом. Он стоял на столе, а за столом сидели все: и мама, и Саша с тёткой, и сосед дядя Серёжа, и ещё какие-то люди с добрыми внимательными глазами. Все улыбались, хвалили Игоря за шарлотку и готовились к трапезе.
