Тюдоры

Шотландцы стремились парализовать войска англичан и вынудить короля Англии Генриха VIII вернуться из Франции. Англичане — показать, что в отсутствие монарха умеют обороняться. 9 сентября 1513 года армии шотландского короля Якова IV и лорда Суррея сошлись у Флодденских холмов.

На роковое поле битвы у Флоддена англичан и шотландцев привело чувство долга, которое было столь некстати свойственно королю Шотландии Якову IV. В 1513 году молодой английский король Генрих VIII решил попытать военную удачу и вторгся во Францию. Правивший там Людовик XII, руководствуясь старинным союзническим соглашением между Францией и Шотландией, обратился за помощью к своему заморскому «брату», и Яков согласился. 11 августа того же 1513 года он официально объявил Англии войну и пересёк границу между двумя королевствами вблизи местечка Колдстрим.

Выходи, подлый трус!

Основную часть армии Якова IV составляли уроженцы шотландских равнин, говорившие на местном диалекте английского, однако в войске присутствовали и несколько тысяч горцев, говоривших на гэльском. Кроме того, при короле находился небольшой контингент французов, которых ему прислал Людовик. Таким образом, уже с самого начала похода перед Яковом в полный рост встала проблема контроля и координации действий столь разношёрстной армии.

Перейдя границу, шотландский король не стал спешить с наступлением на юг. Он не стремился покорить Англию, а лишь выполнял союзнический долг — пытался связать как можно больше английских сил и тем самым вынудить Генриха возвратиться из Франции на родные острова. Поэтому Яков принялся захватывать пограничные английские крепости, активно используя при этом свои новейшие тяжёлые бомбарды.

Заняв замок Форд, он сделал его своей основной базой и приказал армии разбить вокруг него лагерь. В это время небольшие отряды разведчиков должны были кружить на некотором расстоянии и выискивать англичан.

Впоследствии даже родилась легенда о том, что у любвеобильного и привлекательного Якова IV возник короткий роман с хозяйкой замка, которая, пользуясь его расположением, выведывала информацию о шотландском войске и тайком передавала её англичанам.

Отправляясь во Францию, Генрих VIII оставил следить за порядком в королевстве свою супругу, Екатерину Арагонскую, и сейчас ей предстояло в отсутствие супруга как-то справляться со всей шотландской армией.

Королева назначила на должность командующего войсками опытного сэра Томаса Говарда, графа Суррея. Уже в статусе лорда-лейтенанта Севера он бросил клич, призывая всех уроженцев Северной Англии, имевших оружие и способных его держать, собираться к 1 сентября у Ньюкасла.

Сборы прошли в ожидаемый срок, и уже 1 сентября 1513 г. граф Суррей во главе северной армии покинул Ньюкасл. Через два дня он соединился в Алнике со своим сыном, тоже Томасом Говардом, лордом-адмиралом Англии.

Прекрасно зная о рыцарском нраве шотландского короля, лорд-лейтенант направил к нему герольда с вызовом на бой. Поначалу Яков отказывался, аргументируя своё решение тем, что он — король, а Суррей — лишь граф, и в этом смысле человек более низкого происхождения не мог вызывать более знатного лорда.

Начался — как это принято сейчас говорить — бокс по переписке.

Суррей намекал королю, что тот проявляет малодушие, ведь он сам открыл боевые действия, а как дошло до настоящей войны — начал придумывать отговорки. Наконец, стороны пришли к консенсусу — в качестве даты решающей битвы выбрали 9 сентября.

Когда все дипломатические формальности были улажены, Яков приказал своей армии сниматься с лагеря вокруг замка Форд и выдвигаться в сторону Флодденского холма — высоты, господствовавшей над окрестностями. Там его воины принялись рыть земляные укрепления и готовить позиции для пушек, после чего шотландцы стали дожидаться подхода англичан.

Суррей прибыл к Флодденскому холму 7 сентября, осмотрел издалека позиции неприятеля, почесал затылок и опять послал герольда к королю. Английский командующий прекрасно понимал, что атака столь крутого и хорошо укреплённого холма фактически равна самоубийству, а потому вновь прибег к хитрости, дразня рыцарское честолюбие Якова. Он упрекнул короля в том, что тот нарушает договор, который утвердил ранее. И напирал, что вызов подразумевает бой в чистом поле. Однако теперь уже настала очередь короля цепляться за формальности. Яков насмешливо отвечал лорду-лейтенанту, что во время переговоров о данном условии речь не заходила, а значит, он волен сам выбирать себе позицию для битвы.

Суррей собрал совет старших офицеров, на котором было принято решение скорым маршем обойти Флодденский холм по дуге на северо-восток, чтобы затем ударить шотландцам в тыл, избегая убийственного огня их тяжёлых бомбард.

Наступление началось на рассвете 8 сентября.

Как по заказу, с утра зарядил ливень, который мешал Якову, наблюдавшему с холма за передвижениями вражеской армии, видеть, куда в точности идут англичане. Весь день король терзался от неопределённости, и лишь утром 9 сентября его разведчики донесли: англичане переправляются через реку Тилл по Твизельскому мосту и намереваются ударить шотландцам в тыл.

Бытует мнение, что Суррей не собирался обходить шотландцев и весь его манёвр был блефом. Лорд-лейтенант хотел заставить Якова думать, что англичане решили не сражаться с ним, и вместо этого идут на север грабить шотландские земли. Так или иначе, план достиг своей цели — шотландский король оставил укреплённую позицию.

Яков приказал своей армии спешно сниматься с позиций, разворачиваться и идти к холму Брэнкстон. Этот холм — существенно ниже Флодденского, да и времени на подготовку новых шанцев (Шанец — временное полевое укрепление. — Прим.ред.) у королевской армии не было, однако это по-прежнему была неплохая позиция для обороны.

Уходя, шотландцы подожгли остатки своего лагеря, в том числе и отсыревшую от непогоды солому, на которой до этого спали солдаты. Накрывший окрестности дым лишь ухудшил видимость, которая и так была осложнена туманом и дождём.

Англичане же, чтобы ускорить переправу, разделили войско на две части. Одна пошла через брод, а другая — по мосту. Наконец они преодолели водную преграду и вышли к югу от деревни Брэнкстон — аккурат напротив одноимённого холма, на который взобрались шотландцы. Был полдень 9 сентября.

Именно поэтому историки иногда используют термин «Битва при Брэнкстоне» — с географической точки зрения, данное название более соответствует истине. Тем не менее, в массовом сознании битва ассоциируется именно с Флодденом.

Вся королевская рать

Принято считать, что для похода в Англию король Яков IV собрал около 40 000 человек, однако до Флоддена добралось вдвое меньше. Безусловно, нужно было оставлять гарнизоны в захваченных крепостях, но настоящим бичом шотландской армии стало дезертирство.

Из тех 25 — 26 тысяч, что всё же добрались до решающей битвы, основная масса была представлена тяжеловооружённой пехотой ополчения шотландских равнин. В большинстве своём они имели хорошее вооружение и доспехи, которым были не страшны печально известные английские длинные луки.

Кроме того, в течение нескольких недель, предшествовавших вторжению, некоторая часть шотландского войска прошла краткий курс подготовки под руководством французских инструкторов графа д’Осси, специально присланных для этого Людовиком XII. От французов же шотландские пехотинцы получили пики длиной около пяти метров, имевшие широкое распространение на континенте. Они не только превосходили традиционные копья шотландцев в длине, но и обладали более толстыми и прочными древками.

Помимо равнинцев, у Якова в войске присутствовали около семи тысяч жителей пограничья и несколько тысяч горцев. Ни те, ни другие не имели пик и несли вооружение, обусловленное их военными традициями. В целом «пограничники» были лёгкими войсками. Из них далеко не все имели даже кольчугу, не говоря уже о более добротном доспехе. Горцы были экипированы ещё хуже, и лишь их вожди и приближённые к ним люди имели более-менее приличное снаряжение. Вооружённые преимущественно топорами и мечами, горцы больше годились для засад и действий на пересечённой местности, нежели для классического средневекового сражения.

Численность англичан была сопоставима с шотландцами, и качество войск, находившихся под началом Суррея, также было неоднородным. Собирая войско буквально по сусекам, граф взял с собой даже стариков из второстепенных гарнизонов, которых король Генрих VIII, отправляясь во Францию, счёл негодными для полномасштабных кампаний. Было в войске лорда-лейтенанта и немало молодых людей, у которых кулаки чесались подраться с шотландцами, — все они перед отправкой прошли символический «курс молодого бойца», где их научили ходить одной баталией и держать оружие нужным концом.

Как и у шотландцев, ключевой составляющей английской армии была тяжёлая пехота. Правда, вместо длинных пик солдаты Суррея несли более короткие алебарды, снабжённые не только остриём, но и заточенным крюком, позволявшим захватывать и ломать неприятельские копья. Англичане также имели отряд конницы численностью около двух тысяч человек под началом лорда Дакра. Большинство всадников были одоспешены и сражались копьями, палицами и мечами.

Парадоксально, но и Суррей, и Яков полагали: самый верный способ выиграть бой — это действовать вторым номером от обороны. Лорд-лейтенант боялся, что его наспех собранная армия попросту не сможет выполнить на поле боя сколь-либо сложный манёвр, а Яков верил в свои пушки.

Король разделил свою тяжёлую пехоту на три баталии, две из которых расположил в центре — правую возглавил сам, а левая осталась под началом лордов Кроуфорда и Монтроза. Третья баталия под командованием лорда Ботвелла заняла позицию позади них в качестве резерва. Там же находились и французы д’Осси. На левом фланге король поставил «пограничников» лорда Хоума, а на правом — горцев под началом Аргайла и Леннокса.

Суррей также поместил свои лучшие войска в центр — они сформировали три баталии. Сам лорд-лейтенант возглавил левую, сэр Мармадюк Констейбл руководил центральной, а адмирал Ховард — правой. Справа от них стоял другой сын Суррея, Эдмунд Говард, командовавший тремя тысячами ополченцев из Чешира. Его задача состояла в том, чтобы пресекать попытки шотландцев обойти англичан с фланга. В тылу стоял лорд Дакр с двумя тысячами всадников. Сэр Эдвард Стэнли ещё с тремя тысячами воинов должен был сформировать левый фланг, однако он замешкался на переправе и не поспел к началу битвы, грянувшей ближе к вечеру 9 сентября.

Битва

Сражение начала артиллерия. Вновь зарядил дождь, а дым, валивший со стороны старого шотландского лагеря, лишь усугублял ситуацию — пушки шотландцев били практически вслепую. Англичане же, обладавшие более лёгкими и более точными орудиями, пристрелялись первыми, и вскоре их ядра начали наносить существенный урон шотландской армии.

И здесь сдали нервы у «пограничников» лорда Хоума, формировавших левый фланг армии Якова IV. Они не были профессиональными воинами, и огонь вражеской артиллерии вызвал среди них смятение. Оставаться на месте означало верное самоубийство, поэтому, прямо нарушив приказ своего короля, Хоум повёл своих людей в атаку вниз по склону. Шотландцы вихрем налетели на чеширцев Эдмунда Говарда и те вскоре побежали.

Часть людей Хоума устремилась в погоню за бегущими, в то время как большинство принялись увлечённо обирать трупы врагов. Если бы они не утратили дисциплину и продолжили атаку, обрушившись на обнажённый край английского центра, это стало бы серьёзным заделом на победу. Однако тщетно лорд Хоум пытался собрать своих воинов вокруг себя — его попросту никто не слышал.

Яков, который наблюдал с холма за успехом «пограничников», рассудил точно так же, ожидая, что те развернутся и ударят по английскому центру. Однако из-за плохой видимости он не мог толком различить, что конкретно там происходит. Предвкушая победу, монарх отдал приказ своей тяжёлой пехоте спуститься с холма и поддержать товарищей. Плотные колонны пехоты, ощетинившись пиками, ударили по английскому центру, и люди Суррея подались назад. Это был критический для англичан момент боя.

В это время лорд Дакр, возглавлявший английский конный резерв, атаковал Хоума, чтобы не позволить тому вновь собрать свои разрозненные войска. Атака увенчалась успехом и «пограничники» были отброшены. Дакр поступил мудро и не стал их преследовать. Вместо этого он занял позицию на правом фланге армии Суррея, прикрывая центральные баталии.

Что касается лорда Хоума, то он сумел перегруппировать свой отряд, однако на новую атаку уже не решился, и просто встал напротив Дакра.

На шотландском правом фланге всё было тихо — горцы Аргайла и Леннокса по-прежнему стояли на месте и не принимали никакого участия в битве. Издалека они наблюдали, как к месту сражения подходят отставшие отряды лорда Стэнли, однако решили не покидать своих позиций и ждать, пока англичане сами к ним придут.

С момента начала сражения прошло уже больше часа, а его судьба ещё не была решена. Англичанам ценой существенных усилий удалось, наконец, остановить продвижение шотландской пехоты в центре. Правда, их построения опасно истончились. Видевший это Яков решил нанести решающий удар, и послал за резервной баталией под началом Ботвелла и д’Осси.

Король-рыцарь находился среди своих солдат в гуще сражения, и из-за тумана и дыма попросту не видел всей картины боя. А именно — того, что Хоум отброшен, а левая баталия его центра под началом Монтроза и Кроуфорда начинает проигрывать схватку.

Командиры резервной баталии, которым с холма было видно лучше, чем королю, направили свой отряд левее, чтобы помочь Кроуфорду и Монтрозу — их уже начинали теснить англичане. При этом горцы Аргайла и Леннокса остались на Брэнкстоне совсем одни, и прямо на них шёл лорд Стэнли. Это, конечно, стало для них шоком. Однако сюрпризы на этом не кончились.

Стэнли вместо того, чтобы атаковать позицию горцев, остановил движение своего отряда, и приказал лучникам обстрелять холм. Для горцев, практически не имевших защитного снаряжения, это стало тяжёлым ударом. И лишь существенно проредив вражеские отряды стрелами, англичане пошли в атаку, мощным ударом сбросили горцев с высоты и обратили их в бегство.

Лорд Стэнли, который теперь безраздельно владел Брэнкстонским холмом, деловито развернул людей и двинулся вниз, вслед за резервной баталией Ботвелла, спешившей на помощь своим. Этот манёвр со своей позиции заметил и Дакр. Он на свой страх и риск оставил лишь символический заслон против Хоума в надежде, что тот так и не решится вновь атаковать, а сам с большинством всадников устремился к баталии Ботвелла и ударил ей во фланг.

В то же время шотландцев наконец догнал Стэнли и практически синхронно с Дакром атаковал их тыл. В результате короткой схватки шотландский резерв, оказавшийся между молотом и наковальней, был уничтожен.

Вдохновлённые успехом англичане бросились к центру схватки, замкнув кольцо вокруг двух оставшихся баталий шотландского короля. И только теперь Яков понял, что на самом деле происходит. В образовавшейся толчее от длинных пик уже не было никакого толка, и король отдал приказ бросить их, и взяться за мечи. Он предпринял отчаянную попытку прорваться, однако перевес уже давно был не на его стороне.

Когда солнце опустилось за горизонт, всё было кончено — шотландская армия оказалась уничтожена, и Яков IV недвижно лежал на земле среди тел своих солдат.

Послесловие

Ночью лорд Хоум, который так и не решился на повторную атаку, собрал вокруг себя всех, кому посчастливилось пережить этот страшный день, и повёл их в сторону Шотландии. Измотанные боем англичане даже не пытались его преследовать.

Когда на следующее утро победители принялись считать погибших, выяснилось, что кроме короля Шотландия потеряла на Флодденском поле 12 графов, 13 баронов, пять наследников титулов, трёх епископов и двух аббатов.

Это было примерно то же самое, как для современной страны потерять за один день президента, премьер-министра, почти всё правительство и более половины парламента.

Летописцы утверждали, что в Шотландии не нашлось бы знатной семьи, не потерявшей кого-то под Флодденом. Всего же погибло более 10 000 шотландцев.

Чтобы понять, насколько страшными для страны были потери, можно привести пример города Селкирк. Вместе с Яковом в Англию отправились более ста его жителей, а спустя три дня после Флодденской битвы на городскую площадь въехал лишь один измождённый горожанин по фамилии Флетчер — он единственный смог вернуться домой живым.

Потери англичан были скромнее — около четырёх тысяч человек.

Суррей отправил в Лондон гонца, доставившего Екатерине Арагонской окровавленную котту (Средневековая туникообразная верхняя одежда. — Прим.ред.) Якова IV. Королева отослала её во Францию мужу как знак того, что сберегла королевство в его отсутствие. Французы вскоре предложили Генриху выгодный для него мир, который он принял без особых раздумий.

Флодденская битва стала последним великим средневековым сражением на Британских островах, после которого Шотландия, охваченная кадровым кризисом, на целых 30 лет выпала из активного участия в европейской политике.

Автор: Александр Свистунов

Оригинальная публикация

Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!

Паблик в ВК

Литературоведы подсчитали: совокупно в пьесах Шекспира слово «убийство» встречается более 200 раз. Великий драматург знал, с чем имеет дело, — ведь он жил в Англии XVI века, где порой случались злодейства, немыслимые даже для криминальных хроник современности.

Если вы думаете, что самым тяжким преступлением в тюдоровской Англии считалось убийство, то вы ошибаетесь. По тяжести греха оно занимало почётное второе место. Сразу после целого ряда преступлений против монаршей особы, включая заговор, попытку переворота и самозванство. Последнее выражалось не только в претензиях на трон, но и в мошеннических попытках выдать себя за персону королевских кровей где-то в обществе.

Не сметь выдавать себя за короля — уж лучше пойди и кого-нибудь убей!

В качестве наказания за лишение жизни полагалась смертная казнь — точно так же, как за изнасилование и грабеж. С понятием тяжести преступления в те времена было вообще не очень. В «Книге мировых судей», опубликованной в 1510 году, впервые в английской истории была дана юридическая трактовка убийству: «когда человек со злым умыслом дожидается момента, чтобы убить человека, и в соответствии с этим злым умыслом и целью он убивает его так, что тот, кто убит, не мог защититься». Проще говоря — убийство попало в разряд преднамеренных преступлений. Как говорится, не прошло и тысячи лет.

Постепенно всё, что касалось такого рода преступлений, получало в английском праве более чёткие определения. Появилось понятие соучастника — тот, кто помогал совершать убийство или провоцировал его, отныне нёс столь же серьёзную ответственность, как и убийца. Если имел место факт избиения, где пострадавший спустя время умирал от полученных травм, такой случай отныне тоже квалифицировали как убийство.

Более того, в XVI веке в английском уголовном праве появилось такое понятие, как покушение на убийство. Наказание за него было столь же суровым, как и за свершённое деяние. В то же время в случае непреднамеренного лишения жизни подсудимого не всегда ожидала виселица. Так было, например, с драматургом Беном Джонсоном, который в 1598 году убил на дуэли актёра Гэбриеля Спенсера.

Дуэль — это вам не убийство!

Не обошли правовые реформы стороной и потусторонние силы. В 1542 и 1563 годах парламент принял акты, согласно которым любой, кто использовал колдовские чары или магические предметы для убийства другого человека, подлежал смертной казни.

Самоубийство, которое с точки зрения церкви является грехом, было также включено в перечень уголовных преступлений. Тюдоровские правоведы рассудили — в некотором смысле справедливо — что это то же убийство, только не другого человека, а себя самого.

Раз казнить уже самоубившихся особого смысла не было, для них придумали специальный вид наказания — их хоронили на пустырях, предварительно вбивая деревянный кол в сердце.

По сведениям историка Дж. С. Кокберна, количество убийств в графстве Кент в XVI веке составляло 4,6 на 100000 человек. В Эссексе дела шли ещё хуже — 6,8 на 100000. Для сравнения: нынешние показатели в тех же областях Англии составляют один случай на 100000. Таким образом, в эпоху Тюдоров шанс быть зарезанным в тёмной подворотне был в пять-шесть раз выше, чем в современной Британии. При этом, согласно записям мирового судьи Эдварда Хекста, жившего и работавшего при королеве Елизавете I, каждое пятое убийство в те годы так и не попадало на суд властей, что позволяло множеству убийц избежать наказания.

Ради чего убивали?

Ради корысти, конечно же. Один из современников тех событий отмечал: каждый, кто обладал каким-то значимым состоянием, боялся показать, что у него есть деньги, поскольку это «могло сократить его дни».

В качестве примера достаточно привести дело супругов Джона и Элис Вулф. В июле 1533 года они заманили двух иностранных торговцев на свою лодку, отвезли их в укромное место по течению Темзы, а затем ограбили и убили. Впрочем, это был ещё не самый изощрённый рецепт злодейства.

Во второй половине XVI века Джон Грейгус и Джон Райт, женатые на сестре и матери некоего Джона Чемберса соответственно, сговорились убить его прежде, чем молодой человек достигнет совершеннолетия и сможет распоряжаться большим наследством, оставшимся от богача-отца. Исполнив это, они сами, на правах мужей последних живых наследниц, смогли бы распоряжаться этими деньгами. В июне 1595 года Райт смог осуществить задуманное, однако позже преступление было раскрыто и убийца отправился на эшафот.

В том же 1595 году хозяйка гостиницы в Линкольншире задушила богатого постояльца, затем перерезала ему горло и вложила нож в его же руку, чтобы со стороны всё напоминало самоубийство. И ей даже поверили! И всё бы ничего, да уж слишком жадной оказалась тётка — не побрезговала прибрать к рукам окровавленную сорочку убитого. Она её и выдала спустя некоторое время, когда слуги отправились стирать бельё хозяйки.

Впрочем, не деньгами едиными. Одной из наиболее распространённых причин для домашнего убийства в эпоху Тюдоров было стремление избавиться от опостылевшего супруга или супруги, чтобы строить отношения с другим человеком.

Например, жил себе не тужил в середине XVI века некий обеспеченный джентльмен из Уорикшира по имени Уолтер Смит, который женился на роковой красотке по имени Дороти. Та, однако, вскоре завела себе любовника — некоего Уильяма Робинсона. Однако крутить амурные дела при живом супруге было весьма проблематично, поэтому юная леди решила вопрос в лучших традициях английского детективного романа — уговорила горничную и упомянутого Робинсона помочь в его убийстве.

Втроём они задушили несчастного Смита полотенцем прямо в постели, после чего жили долго и счастливо. Конец!

Ладно-ладно, на самом деле, жили счастливо они относительно недолго, всего-то два года. Пока на одной из дружеских попоек чёрт не дёрнул Уильяма Робинсона похвастаться тем, как он устранил богатенького мужа своей любовницы и благодаря этому пришёл к успеху. Пока дружки бухали, какой-то сознательный гражданин тихонько сбегал куда надо и всех сдал. Суд приговорил Робинсона и служанку к повешению, а леди Дороти — организатора и главаря шайки — к сожжению на костре. Все приговоры были приведены в исполнение.

И снова немного статистики. Современные исследователи считают, что в тюдоровской Англии около 30% всех убийств являлись актами домашнего насилия. Около трёх четвертей подобных преступлений совершались женщинами. Если же брать все категории убийств, то в годы правления Елизаветы I около трёх четвертей виновных составляли мужчины, а одну — женщины.

Некоторые дела вообще должны были проходить под грифом «Слабоумие и отвага». Так, одна зловредная тётка в 1568 году убила собственную падчерицу, после чего устроила себе настоящий квест по сокрытию тела. Сначала посадила труп под дерево, потом, передумав, утащила его на овсяное поле, а затем, не удовлетворившись маскировкой, попыталась утопить в пруду, где её и застукали.

А вы думали, сказки про злую мачеху на пустом месте родились?

Но не всех удавалось поймать с поличным, равно как и не все дела раскрывались в принципе. Например, английский политик XVI века Эдвард Сент-Ло, заседавший в парламенте от графства Сомерсет, подозревался аж в серии отравлений. Ходили слухи, что он отправил на тот свет собственную жену и её первого мужа, а затем, в 1565 году, — родного брата Уильяма. А Уильям Сент-Ло был женат на Элизабет Хардвик — одной из богатейших дворянок своего времени. Неудивительно, что и она вскоре «тяжело заболела», однако, к неудовольствию деверя, всё же выздоровела. При этом никаких прямых доказательств вины Эдварда Сент-Ло ни по одному делу не было. И он совершенно спокойно разгуливал на свободе, заседал в парламенте и участвовал в принятии законов.

Судя по всему, врагов среди коллег по большой политике у парламентария-отравителя не нашлось, иначе конец его мог быть совсем иным, ведь политические убийства в тюдоровской Англии были явлением столь же привычным, как дождь.

Например, в 1542 году сэр Томас Трэерн — посол английского короля Генриха VIII в Шотландии — попал в засаду и был убит на дороге близ Данбара. Троих нападавших впоследствии поймали и повесили, а шотландский король Яков V утверждал, что знать ничего не знает и вообще — виновные в убийстве уволились две недели назад. Однако Генрих был уверен в политической подоплёке убийства.

Существенно прибавила трупов и церковная реформа, устроенная Генрихом VIII, вышедшим из-под юрисдикции Рима и провозгласившим создание англиканской церкви. Когда в 1548 году королевский комиссар сэр Уильям Бод прибыл в город Хелстон, чтобы уничтожить католические реликвии, хранившиеся в местной церкви, его встретила толпа из трёх тысяч местных жителей. В ходе последовавшего за этим религиозного диспута стороны так и не смогли прийти к консенсусу, в результате чего сэр Уильям поскользнулся и несколько раз упал на нож.

Чем убивали?

Да чем угодно! В те времена, как и сегодня, практически у каждого был доступ к холодному оружию или предметам быта, которыми, при желании, можно достаточно легко отправить человека на очную ставку с Господом. Современные историки считают самым распространённым в то время способом умерщвления удар тупым предметом по голове. Классика!

На излёте эпохи Тюдоров трактирщик по имени Томас Мерри убил некоего Роберта Бича аж пятнадцатью ударами молотка по голове. Затем аналогичным образом отправил на тот свет его слугу Томаса Винчестера и всю семью Бича, так и оставив молоток торчащим из головы последней жертвы.

На втором месте, естественно, шло холодное оружие. Во времена Елизаветы I, согласно современным исследованиям, порядка 37% всех убийств совершались «холодняком».

Пока всякая шпана резалась ножами, английская элита предпочитала решать вопросы при помощи рапир и мечей.

На третьем месте располагается убийство путём удушения. Причем порой особо изворотливым преступникам удавалось выдать это за естественную смерть. Так поступил, например, некий Томас Кэш из Линкольншира, в 1582 году придушивший свою жену, чтобы счастливо жить с любовницей. Ему удалось списать смерть на естественные причины, однако в 1604 году, уже находясь на смертном одре, его любовница во всём созналась и сдала его с потрохами. Кэшу оставалось лишь признать вину.

Огнестрел, который в XVI веке только становился массовым оружием, поначалу плохо годился для убийства в силу крайне невысокой меткости. Однако популярность его росла такими темпами, что уже в 1541 году Генрих VIII был вынужден издать статут, запрещающий частное владение огнестрельным оружием в быту, дабы пресечь «разнообразные отвратительные и позорные убийства».

Впрочем, толку от этого было мало, ведь прогресс всегда побеждает любые запретительные меры. Уже спустя каких-то 30 лет, при Елизавете, королевский Тайный совет был всерьёз обеспокоен широким хождением в народе новомодных карманных пистолетов, которые превосходно годились для разного рода злодейств.

Примерно тогда же, в 1570 году, произошло первое зарегистрированное в британской истории политическое убийство при помощи огнестрела. Некий Джеймс Гамильтон, целясь из окна дома, вогнал две свинцовые пули из карабина в живот регента при малолетнем короле Якове VI графа Морея, когда тот со своей свитой проезжал мимо.

«Карамультуком» XVI века. Из окна. По движущейся цели. Дважды. Ли Харви Освальд? Не, не слышали.

Как ловили?

Никакой полиции в то время, естественно, не существовало. Но это отнюдь не означает, что преступников никто не искал.

Ещё Джеффри Чосер в своих «Кентерберийских рассказах» утверждал, что убийство рано или поздно раскроется. И он в целом был скорее прав, чем наоборот. Анонимный автор конца XVI века писал, что «ужас и страх всегда сопровождают убийцу… он боится каждого куста, каждой птицы».

И действительно — наиболее действенным механизмом поимки тогдашних убийц было обычное сарафанное радио.

Один увидел, второй передал, третий донёс шерифу или мэру.

Если преступника не удавалось поймать с поличным, к его поискам подключалось всё местное население, и это — отнюдь не фигура речи. В сущности, это была традиция, уходившая корнями ещё в XIII век, которая называлась hue and cry, что дословно можно перевести как «шум и крик». Проще говоря, поднимался хай на всю округу, все трудоспособные мужчины, услышав клич, должны были передать его дальше, а затем, без промедления бросив все дела, присоединялись к поискам. Если же местные жители уклонялись от исполнения данной обязанности, власти были вправе наложить на общину или даже город серьёзный денежный штраф.

Поиски возглавлял окружной констебль — человек, который назначался сроком на год и даже не получал за это жалования. Он должен был организовать тщательное прочёсывание окрестных лесов, всех подозрительных мест и даже жилых домов в случае необходимости. Если не удавалось никого обнаружить, он должен был сообщить констеблям соседних округов, чтобы те в свою очередь развернули поиски у себя.

Удивительно, но это работало! В 1595 году был зарегистрирован случай, когда убийцу удалось отследить до самого Уэльса и задержать уже там.

Расследованием дела обычно занимались мировые судьи — магистраты, избираемые из рядов местного дворянства. Они опрашивали свидетелей, проверяли алиби, а также следили за тем, чтобы подозреваемый был доставлен в тюрьму, где ему предстояло дожидаться суда. Конечно, в представлении сегодняшних поколений XVI век был насквозь дремучим, а единственной техникой ведения допроса в то время была пытка — однако в действительности всё было не столь однозначно.

В конце тюдоровского периода было даже некое подобие физиогномического справочника — брошюра, где рассматривались примеры «языка тела», выдающего вину.

Ещё одним важным человеком в деле расследования был коронер. Эта профессия существовала в Англии аж с XII века, поэтому ко времени Тюдоров процедура давно была отработана. Коронер прибывал на место преступления, где в компании 12 присяжных, собранных шерифом или бейлифом, осматривал тело жертвы. При этом он отмечал, где и какие раны были нанесены и пытался установить картину преступления.

Понятно, что ни о каких современных техниках речи не шло. Например, глубину и характер раны нередко устанавливали путём погружения в неё пальца. Коронер определял, каким способом и орудием была убита жертва, допрашивал свидетелей и подозреваемых. После этого он просил присяжных вынести вердикт о виновности или невиновности подозреваемых. Вердикт, впрочем, не означал приговора, как это бывает в современных судах присяжных, — это скорее была рекомендация, которую передавали на рассмотрение судьи.

Итак, мы выяснили, кто является жертвой, установили мотив и воссоздали картину преступления. Тщательные поиски принесли плоды — предполагаемый убийца уже направляется в тюрьму, где и пробудет до суда. О том, что будет с преступником дальше, — во второй и заключительной части нашего расследования.

Автор: Александр Свистунов

Оригинальная публикация

Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!

Паблик в ВК

◽Полимерная глина, натуральные гранаты, пресноводный жемчуг, застежка из стали;
◽7 см(9с подвеской)
_________

Генрих VIII был грозным королем, упивающимся абсолютной властью, тираном, в чем-то жестоким, жестким в политике. Анна Болейн вошла в его жизнь яркой кометой.

Ей удалось совершить невероятное: влюбить в себя Генриха, заставить думать и мечтать и себе, сподвигнуть его на развод с Екатериной Арагонской, заставить поссориться с католической церковью.

Значит ли это, что Анна была из тех самых роковых женщин, которые обладают ослепительно прекрасной внешностью, чувственностью, притягательностью для мужчин?
Худощавая фигура, высокий рост, черные волосы, смуглая кожа, тонкие губы. Правда, на портретах Анну изображают светлокожей, но это мода того времени. На самом деле Анна Болейн была противоположностью своей сестре Марии, мягкой блондинке, тоже любовнице Генриха. Если Мария была похожа на уютную свежую булочку, то Анна была экзотическим пикантным блюдом.

Внешность Анны не была эталоном красоты, но и некрасивой ее никто не считал. Анна Болейн выделялась сильным характером, яркой харизмой, физической выносливостью, неутомимым задором, живым и острым умом. Не хватит слов, чтобы описать яркость и привлекательность этой женщины. Она пела, слагала стихи, играла на музыкальных инструментах, танцевала ночи напролет, писала музыку. Вела долгие философские беседы, участвовала в теологических спорах. С удовольствием училась новому.

Проведя юность при свободных нравах французского двора, Анна Болейн принесла в Лондон моду на всё фривольно-французское, но с английским акцентом. Ею восхищались мужчины, ее не любили женщины, но копировали манеру одежды, разговора, танца.

Анне нравилось быть в центре внимания, нравилось быть эталоном, нравилось, что ее расположения ищут богатые и влиятельные. Будучи умной девушкой, она понимала, что не красавица, что даже сестра Мария больше соответствует тогдашним стандартам.

Анна Болейн знала, что такой мужчина как Генрих VIII не создан для того, чтобы кем-то восхищаться. Он создан, чтобы восхищались им самим. Он не рыцарь, готовый избрать себе прекрасную даму. Он рыцарь, который позволяет прекрасным дамам за него бороться.

Генриху льстило, что его полюбила такая дама как Анна Болейн. Она была для него чем-то вроде статусной вещи. Такая из себя шикарная, а обладает ею только он, король. Анна четко просчитала эти ходы. И добавила к ним самое эффективное средство на все времена - не допускала к телу до свадьбы.

Ее твердость дала плоды: король Англии развелся с женой, с которой прожил почти 20 лет, рассорился с Папой Римским, наплевал на всю Европу. И женился таки на Анне Болейн.

Анна Болейн шла к цели почти 10 лет. Королевой Англии она пробыла всего 3 года. Генрих просто устал от слишком взрывной и горячей дамы, от бесконечных скандалов и недовольства, от доносов о ее изменах.

Правда ли она изменяла королю? Вряд ли такая женщина как Анна Болейн ради мимолетного удовольствия своими руками разрушила бы то, что так долго и тяжело создавала... Так или иначе, а Анну Болейн казнили по обвинению в измене. Ей было 34.

А в 1558 случилось непредвиденное, как это часто бывает в истории, — судьба улыбнулась Елизавете, дочери Болейн, похожей на отца и в полной мере унаследовавшей от матери ее характер и способность влиять на людей, манипулируя их мыслями и чувствами. Народ призвал принцессу на престол, и под приветственные крики лондонцев и грохот артиллерии Тауэра Елизавета заняла крепость в качестве английской королевы и осталась ею на долгие годы.

Став популярным блогером в своей собственной церковной группе и отправив на плаху надоедливую и не ответившую за базар жену Анну Болейн, Генрих через неделю женился на Джейн Сеймур, за которой он заранее начал ухлёстывать ещё при жизни Болейн.

Казалось бы Генрих нашёл своё тихое семейное счастье с новой женой, которая, в отличии от Анны Болейн, послушно лайкала и репостила все его указы и пожелания и не лезла куда её не просят. Когда же Генрих узнал, что она родила ему долгожданного сына, то пушки в Тауэре двумя тысячами залпов отстреляли мотив «Не словом, а делом», а итак не узкие штаны Генриха, просто распирало от счастья.

Но сильно попорченная карма Генриха как-будто бы специально ждала тот момент когда Генрих будет на седьмом небе от счастья, что бы одним роковым ударом сбросить его с небес на землю. Этим ударом оказалась смерть его любимой жены, не перенесшей родильной горячки.

Генрих впал в чернейший запой и даже самый грустный средневековый эмо выглядел на его фоне просто клоуном-весельчаком из какого-то развесёлого водевиля.

Пока Большой Гэ плотно сидел на стакане, страной руководил Томас Кромвель, сменивший казнённого Томаса Мора, не желавшего отписываться от папской католической группы. Мор в свою очередь сменил кардинала Уолси, который не смог добиться для Генриха развода. Исходя из всего перечисленного, не надо было быть Эйнштейном, чтобы понять, что Генрих ошибок не прощает и скор на расправу. Но Кромвель почувствовал себя бессмертным и решил проявить инициативу, которая, как мы знаем, имеет в первую очередь инициатора.

Убедив короля, что с бухлом пора завязывать, Кромвель решил найти ему новую жену, чтобы укрепить авторитет страны. Задача была не из легких, так как статистика Генриха была немногим лучше, чем у самки богомола - все три его предыдущие жены были мертвы. Да и Генрих уже не был грозой придворного курятника, и предпочитал столовую спальням придворных дам. Поэтому надо было искать жену в глухом селе, куда слава про Генриха-топтуна ещё не докатилась. И такую ищейки Кромвеля нашли. Звали дамочку Анна Клевская.

Дабы убедиться, что она не крокодил, к ней отправили художника, чтобы тот срисовал с неё портрет, который Генриху понравился и со словами «4-й раз не водолаз», он согласился на помолвку.

Это сегодня благодаря Инстаграм мы знаем, что за красивой аватаркой может легко скрываться гоблин, а в те далёкие времена такой суровой правды жизни ещё не знали. Королю дамочка вообще не понравилась, но он был воробьем стреляным и знал, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. К этому нехитрому методу он и прибегнул, но оказалось, что Генрих столько не выпьет, поэтому из спальни молодых вместо ахов и вздохов доносился ревучий храп бухущего Генриха.

Выйдя из крутого алкогольного штопора Генрих решил, что от Анны надо по-тихому избавиться, тем более, что у него стало наклёвываться с горячей штучкой, Екатериной Говард. Казнить жену был бы реальный трэш. Во-первых не за что, а во-вторых, у Генриха итак была репутация отморозка-женоненавистника, а это был бы дауншифтинг до уровня графа Дракулы и его именем тогда уж точно пугали бы английских детишек ещё не одно столетие.

Сославшись на то, что в первую брачную ночь он был «не бу-бу», а соответственно «ничего не было», и на то, что Анна уже была ранее помолвлена, Генриху удалось замять конфуз и аннулировать брак. Поскольку «проклятие жены Генриха», передающееся половым путём, на Анну не перешло, то ей выписали титул «сестры короля» и она осталась жить долго и счастливо в Англии и наблюдать за дальнейшим трэшем из зрительного зала.

Так как свадьба прошла, а после неё по законам жанр никто не умер, то, дабы не изменять традициям, Генрих казнил Кромвеля - ибо осадочек после неудачной женитьбы остался.

В пятый раз Генрих женился на двоюродной сестре Анны Болейн, Екатерине Говард.

Представительницы этой семьи во всех смыслах теряли голову от Генриха. По началу с любвеобильной Екатериной Генрих сбрасывал лишние килограммы такими темпами, что мог бы выиграть «Зваженi та щасливi», но злые языки опять стали утверждать, что его жена «девушка-Робин Гуд». У Генриха опять снесло крышу, а в следствии этого Екатерине снесли голову, как и всем, кого подозревали в шашнях с ней.

Ну что тут скажешь? Традиции для англичан это всё! Поэтому, когда Генрих решил в шестой раз жениться на Екатерине Парр, то палач уже заранее начал точить топор. Но Екатерине удалось пережить своего шухерного муженька. Правда она тоже прошлась по лезвию ножа. Дело в том, что Генрих за бабами и пьянками забил на свою церковную группу и заново подписался на папскую, и, как истинный самодур, приказал своим фолловерам сделать тоже самое. Но Парр, верная фанатка старого творчества Генриха, всё ещё лайкала его старые посты и подгоняла в церковную группу Генриха новую подписоту. Когда Генриху донесли про это, она мастерски потёрла все лайки и отписалась из группы. Довольный Генрих решил побыстрее воткнуть, что бы хоть перед смертью никого не казнить.

Под крики: «Король умер! Да здравствует король!» на сцене из полумрака начали показываться дочери Генриха, но об этом в другой раз.