Про это уникальное в своем роде дело и по сей день мало кто знает, поскольку в те времена никто не мог дать открытое сообщение печать о том, что 24 июня 1983 года у берегов Камчатки затонула атомная подводная лодка Тихоокеанского флота К-429, которой командовал капитан 1-го ранга Н. М. Суворов. Судили именно его, хотя, кроме него, и на борту, и на берегу было немало других командиров, сделавших весьма немало для того, чтобы подлодка утонула.
Однако Военный трибунал Тихоокеанского флота решил, что отвечать за гибель 16 моряков из 120, находившихся на лодке, должен именно Николай Михайлович Суворов. И он получил по приговору десять лет лишения свободы.
Но насколько справедлив был суд? И кто еще должен был оказаться на скамье подсудимых? Давайте попробуем разобраться…
Итак, что же произошло? Согласно объяснительной записке Суворова, 24 июня 1983 года в 23 часа 27 минут местного (камчатского) времени при погружении подлодка легла на грунт на глубине 42 м с затопленным четвертым отсеком. Вода прошла через не закрывшиеся захлопки вдувной и вытяжной вентиляции.
Этому трагическому происшествию предшествовали следующие события. Экипаж уже готовился к отпуску, который был запланирован на июнь 1983 года. Однако за неделю до катастрофы командир дивизии Н. Н. Алкаев вызвал Суворова и поставил перед экипажем задачу, не входившую ни в какие планы. Подлодка должна была выйти в море на одни сутки для выполнения боевого упражнения с тем, чтобы закрыть план боевой подготовки экипажа и дивизии в целом.
Суворов крайне отрицательно отнесся к этой затее, но все попытки и его, и его заместителей закончились ничем. Командир дивизии не изменил своего решения.
Между тем он хорошо знал из доклада Суворова и иных источников, экипаж был разукомплектован, причем на лодке недоставало половины экипажа. Тем не менее Алкаев отдал приказ выйти в море, иначе, как сообщил Суворов на суде, «через 30 минут я буду исключен из рядов КПСС и отдан под суд Военного трибунала».
Но, быть может, такой приказ диктовался острейшей необходимостью? Отнюдь.
Вот что сообщил по этому поводу Герой Советского Союза, капитан 1-го ранга А. А. Гусев, который в 1983 году был начальником штаба:
«Я находился в госпитале, но был оттуда отозван для исполнения своих обязанностей. В это же время командир соседней дивизии готовился уехать в отпуск, но у него оказалась задолженность по боевой подготовке – не выполнил обязательную торпедную атаку по ПЛ в дуэльной ситуации. Для этого нужна была мнимая ПЛ противника. Штаб флотилии назначил и включил в план боевой подготовки АПЛ К-429. Эта лодка находилась под командованием капитана 2-го ранга Белоцерковского и проходила доковый ремонт, ее экипаж потерял линейность и выйти в море не мог. Командир дивизии Алкаев принял решение передать ПЛ экипажу Суворова Н. М.»
В общем, получается, для того, чтобы оказать дружескую услугу командиру соседней дивизии, Алкаев идет на нарушение всех правил. Вытаскивает из госпиталя больного, перекидывает экипаж с одной лодки на другую да еще в спешке пополняет экипаж недостающими людьми по принципу «с бору по сосенке».
Гусев далее пишет: «Я заявил о своем несогласии с выходом в море «К-429» с экипажем Н. М. Суворова. Однако вечером того же дня узнал, что план подписан, то есть утвержден начальником штаба флотилии контр-адмиралом О. Е. Ерофеевым.
Я прибыл к Ерофееву и попробовал его убедить отменить решение, но получил ответ: «Ты что же Герой струсил?»
После этого я написал официальный рапорт на имя начальника флотилии о неготовности ПЛ к выходу в море и поставил гриф «Секретно». Один экземпляр отправил в штаб флотилии, второй закрыл в сейфе в своем кабинете… Я оказался среди спасенных членов экипажа К-429, и когда после трехсуточной оксигенобаротерапии в барокамере спасательного судна я был доставлен в дивизию, встретил меня капитан 1-го ранга Алкаев. Первым делом я ворвался в свой кабинет и обнаружил взломанный сейф. Он был пуст».
Так принималось решение о выходе лодки в море. И так потом заметались следы должностного преступления. А вот документальные свидетельства того, как формировался экипаж К-429.
Из объяснительной записки Суворова: «На ПЛ при отходе от пирса я увидел молодого матроса, которого не знал лично, и спросил, откуда он. Тот ответил, что он дублер, прибыл из казармы за 15 минут до выхода в море. Я спросил старшего помощника Рычкова, как мог оказаться здесь этот матрос. Он ответил, что по приказанию капитана 2-го ранга Белоцерковского из казармы были приведены 12 молодых матросов для “учебы в море” незадолго до выхода.
На мой вопрос, почему мне не доложили, сказал, что доложил капитану 2-го ранга Белоцерковскому. Я подошел к капитану 2-го ранга Белоцерковскому и задал те же вопросы. На них он ответил: “Я не хочу попасть на парткомиссию. Если я оставлю людей в казарме, они могут что-нибудь натворить”. Я отдал приказание помощнику командира расписать личный состав дублеров».
В общем, в экипаж собирались прикомандированные специалисты, которых с большим нежеланием отпускали командиры других лодок, да и то не все. По свидетельству заместителя командира В. Т. Пузика, старшины команды трюмных так и не дождались. Нагрянули представители из штаба флотилии, все делалось в напряженной, нервной обстановке.
В итоге командование дивизии скомплектовало экипаж для выхода на торпедные стрельбы из личного состава аж пяти экипажей. Приказ врио командира дивизии Гусева об укомплектовании и прикомандировании недостающего личного состава был подписан всего за один час до выхода подводной лодки на стрельбы. Этим приказом были прикомандированы 58 специалистов, причем многие оказались на данной лодке впервые.
К моменту выхода ПЛ К-429 в море на борту оказались два командира экипажей, Суворов и Белоцерковский, два командира БЧ-5, старпом Рычков, не допущенный к самостоятельному управлению, и отсутствовал старшина команды трюмных.
В таких условиях Суворов не поставил своей подписи о готовности лодки и экипажа к выходу в море в журнале. Не было там и многих подписей флагманских специалистов, обязанных проверить подлодку перед выходом в море. И соответствующие подписи появились уже задним числом, после выхода из затонувшей лодки тех специалистов, кто уцелел. Лично Суворов поставил свою подпись после того, как капитан 1-го ранга Алкаев попросил его сделать это в разговоре с глазу на глаз. Какие он при этом начальник использовал доводы, остается только гадать.
Но почему тогда нельзя было задержать выход подлодки в море, чтобы подготовить все как следует? Да потому, что военные игры шли уже полным ходом, другие корабли уже вышли в заданный район моря для выполнения торпедных стрельб и Суворов со своей подлодкой всех задерживал.
В итоге общими усилиями подлодку со сборным экипажем выставили в море, понадеявшись на русское «авось». Глядишь, да все обойдется… Не обошлось.
Когда за 35 минут до расчетного времени прибытия в заданный район Суворов решил проверить подлодку на герметичность перед боевым погружением, она попросту утонула, поскольку имела серьезную неисправность – захлопки с двух бортов системы вентиляции 4-го отсека не закрывались герметично. И именно через эти захлопки и был затоплен 4-й отсек, погибли 14 подводников, а сама подлодка оказалась на дне. Случилось это в 23 часа 30 минут 24 июня 1983 года.
В таких случаях прежде всего необходимо выпустить аварийные буи, чтобы спасатели знали, в каком именно месте находится лодка и что на ней есть живые люди. Однако ни носовой, ни кормовой буи выпустить не удалось. Как впоследствии установила аварийная комиссия, крышки на обоих буях заржавели, а на носовом и вообще не было радиомаяка.
Стали думать, что делать дальше. А тем временем раздался взрыв; на средней палубе «хлопнула» аккумуляторная батарея. Весь отсек оказался задымлен, людям пришлось надеть средства индивидуальной защиты. Хорошо еще, что взрыв водорода в аккумуляторных батареях не привел к пожару.
Посовещавшись, командиры решили с рассветом выпустить на поверхность двух разведчиков – мичмана Мерзликина и мичмана Лесника. Те должны были всплыть вместе с аварийным буем и доложить спасателям наверху, как обстоят дела на подлодке.
Разведчики всплыли, но наверху их никто не ждал. И им пришлось плыть около 4 часов, пока их не подобрал пограничный корабль. Лишь тогда в штаб пошло сообщение об аварии. На место ЧП прибыли спасатели.
И как раз вовремя, потому что отчаявшиеся подводники пришли к выводу, что спасение утопающих – дело самих утопающих. И стали выходить на поверхность самостоятельно через торпедные аппараты.
Таким образом, из 106 человек, оставшихся в живых после затопления отсека, удалось спастись 104 подводникам.
А потом в часть прибыл следователь В. В. Бородовицин, и полтора года длилось следствие, в ходе которого следователь не стеснялся кричать, запугивать спасшихся всевозможными карами. При этом почему-то по ходу дела исчезли некоторые документы, а акты экспертиз оказались неполными. Самих экспертов, как выяснил адвокат Суворова, ознакомили лишь с 7 томами уголовного дела из 10.
По ходу следствия многие лишись своих должностей и званий, в том числе был снят со своего поста командир дивизии Н. П. Алкаев. Но главным виновником «правил кораблевождения» военный трибунал ТОФа 2 ноября 1984 года признал все же Суворова Николая Михайловича. Он получил по приговору 10 лет лишения свободы.
А саму историю аварии ПЛ К-429 скрывали почти 18 лет, пока журналисты газеты «Секретные материалы» не пробили публикацию об этой катастрофе. Но и газетная статья мало что изменила. Расследование причин аварии так и утонуло во лжи. Хотя всем очевидно: подводную лодку утопили на берегу ради дружеских отношений и достижения хотя бы на бумаге высоких показателей в боевой и политической подготовке. Командованию и политработникам это открывало дорогу к высоким должностям и власти… Все остальное, как говорится, никого не колебало. И, похоже, до сих пор не колеблет.
А это значит, что наши подлодки как тонули, так и будут тонуть чаще, чем субмарины других государств, где на флоте иные порядки.
Что же касается судьбы лично Суворова, то он три года провел в колонии-поселении в Новгородской области. Освобожден по амнистии в сентябре 1987 года. Умер 26 сентября 1998 года в Санкт-Петербурге. В немалой степени срок его жизни сократила явная несправедливость – до самой смерти он все писал по инстанциям, стремясь добиться пересмотра дела.
Станислав Николаевич Зигуненко, «100 великих загадок истории флота», 2008г.
