В 1671 году по приказу царя Алексея Михайловича была арестована верховная боярыня при его дворе, один из лидеров старообрядчества Феодосия Прокофьевна Морозова.
За 18 лет до этого, в 1653 году начались реформы русской церкви. Были проведены исправления в текстах богослужебных книг и в обрядах. Незначительные, в современном понимании, нововведения всколыхнули русское общество. Борьба за старые обряды захватила самые разные круги -от высшего боярства до горожан и крестьян. Лидером старообрядцев был протопоп Аввакум, а его самыми видными духовными дочерьми стали сестры боярыня Феодосия Морозова и княгиня Евдокия Урусова (в девичестве – Соковнины). Дом Морозовой стал центром старообрядческой жизни: сюда приходили и тайно жили гонимые правительством раскольники, отсюда рассылалось огромное количество писем, часть из которых писала сама боярыня.
Царь Алексей Михайлович прекрасно понимал политическую суть церковных реформ. Именно с этого времени церковь становилась частью разветвленного государственного аппарата. Законы XVII века позволяли преследовать приверженцев старой веры как уголовных преступников. Положение Морозовой, ее богатство делали её упорство опасным для царя.
Поначалу власти терпели богатейшую вдову брата царского воспитателя Бориса Морозова, превратившую свой дом в центр старообрядчества и иногда посещавшую богослужение по новому обряду. Всё резко изменилось, когда боярыня приняла постриг и стала инокиней Феодорой. Теперь она не только уклонялась от официальных религиозных мероприятий, но даже отказалась присутствовать на царской свадьбе, сославшись на болезнь, где ей положено было "в первых стояти и титлу царскую говорити". Этот отказ царь воспринял как личное оскорбление.
Морозову арестовали и через несколько дней повезли в Чудов монастырь на допрос "с пристрастием" - именно этот момент изображен на знаменитом полотне Василия Сурикова. Правда, Морозова запечатлена в ошибочной позе: из-за господства строгого этикета боярыне не позволялось обращаться к народу с поднятой рукой в двуперстном сложении, она могла лишь молча звенеть цепями. Арестована была и сестра Морозовой княгиня Урусова.
Все попытки заставить сестер и их приближенных принять церковные реформы и перекреститься тремя перстами были отвергнуты. Узницы отказались исповедаться и причаститься из рук самого патриарха. Патриарх Питирим настаивал на сожжении раскольниц, но бояре не давали согласия на казнь знатных узниц. Тогда было решено их «истязать». Пытки проходили зимой. Женщин поднимали на дыбу, а затем бросали обнаженными спинами на лед. Не помогло и это. Морозова была заключена в тюрьму Новодевичьего монастыря, и вся знатная Москва потянулась туда в каретах, чтобы видеть «крепкое терпение» боярыни. Даже в царской семье не было единомыслия, Алексей Михайлович постоянно выслушивал укоры от своей старшей сестры. Поэтому было решено убрать непокорных подальше от столицы, и сестры были сосланы в местечко Боровск, что в восьмидесяти километрах к юго-западу от Москвы. Здесь их и уморили голодом, заточив в земляной тюрьме.
Старообрядческой церковью и среди богородичных христиан боярыня Морозова почитается святой.
Святой мученице Феодоре.
Боярыне Морозовой.
(Автор не уаказан)
Давно минули дни былые: cребро и злато, честь и сан,
С цепями дровни заменили,бярский праздничный каптан.
К суду и прению о вере предстала доблестно жена,
В лукавый сонм архиереев, в толпе врагов – совсем одна.
На ней железные вериги, но слово крепко во устах,
С улыбкой вкрадчивой, игривой пытал ей душу патриарх:
– Почто, о мати Феодора, веленьем царским небрежешь,
Покорна будь и тут же скоро всю милость вновь приобретешь.
Почто ты цепи возлюбила, темницы смрад, людей – сором,
Попомни честь, в какой родилась, палаты расписных хором.
С царем трапезу ты держала, была великая в женах,
А ныне, что с тобою стало? сидишь во прахе, в кандалах!
Тебе чело сейчас помажем, чтоб разум гордый просветлел,
– Так говоря, пошел он важно и руку вознести хотел.
– Нет, стой, не смей, меня не трогай, не надо мне твоих святынь!
Иди ты сам, своей дорогой, а у меня есть путь один!
Бряцает цепь, разлито масло, посрамлен гордый патриарх,
Пропала прочь улыбки маска, звериный дух горит в глазах:
– Ах так ты, страдница, ехидна! так получи же, вражья дщерь!
– Сбить с ног велит, на землю кинуть, цепями волочить за дверь.
Глава ее по всем ступеням стучит в потеху злым судьям,
Петлей железной стал ошейник, рвет выю, режет пополам.
Но все терпеть она готова, готова с верой пострадать,
Пойти к Голгофе в путь суровый, не оборачиваясь вспять.
2. Ночной порой, зимой морозной, свезли трех узниц в тайный дом:
Сидел палач и служка грозный держал клинок, калил огнем.
– Тебя ли ныне, Феодора, – сказал судья, – я вижу здесь,
– Упрямства ради и раздора попрала ты и стыд и честь!
Я жду, подумай, сделай выбор, пока на «тряску» не поднял,
– Кивал ей головой на дыбу, бранил и льстил и умолял.
– Оставь свои пустые речи, – что славы в суете земной,
Когда сам Спас, взяв крест на плечи, смирил в зрак рабий Образ Свой!
И как его жиды распяли, так ныне мучите вы нас!
– Их словом крепким обличала, огня с тисками не боясь.
Стянул тугой хомут запястья, рука ломается, трещит,
Корит же ересь и на «тряске», за душу тела не щадит.
С огня на снег их выводили терзали, мучали всю ночь:
Пытали мразом, плетью били, но со стыдом вернулись прочь.
Как дальше быть – в суде решали и шел о том великий спор,
Размыслил царь, вздохнул в печали, послал совет и уговор:
– О мати, свет мой Феодора, Екатерина по делам!
Молю, послушай мое слово, пойди, как все, к молитве в храм.
Придут к тебе мои боляре в каптане царском понесут,
В сребре и злате, светлой славе и госпожою нарекут.
Одно прошу – сложи ты щепоть! и так народу ты явись,
Чтоб утолить все споры эти, а про себя, хоть как, молись.
– Железо уз мне краше злата! – шлет Феодора свой ответ,
– – И той лишь чести буду рада, чтоб в срубе за Христа сгореть!
3. Задуха, жажда в яме тесной – измором смерть взамен огня,
Сокрыт землею свет небесный, не различить от ночи дня. Терзал и мучал лютый голод, страданью крайний стал черед,
Кидают силы Феодору, томится плоть и сон нейдет.
– Помилуй мя, дай мне калачик, зело изнемогла душой!
– Зовет стрельца в безмолвном плаче, но тот качает головой.
– А хлебца принеси немножко… – не знаю, где мне хлебца взять…
– Так хоть сухарик, хоть бы крошки!.. – не смею, госпоже, подать! – Огурчик, яблочко – не можешь? – и рад бы, да сильнее страх.
– Добро же, чадо, воля божья, хвала Христу, что строит так!
Тогда прошу, еще другое: умру – не разлучи с сестрой,
Как вместе мы страдали в горе, так да вселимся и в покой.
Мольбе последней внемля, воин, рубаху ей на смерть стирал,
Чудясь душой о страсти вольной браду слезами орошал…
…Могилку злобно охраняли, чтоб на помин лампад не жгли,
И звезды лишь над ней мерцали да крины сельные цвели.
Но время подвигу открыться, стоит часовенка и крест,
Идут с любовью поклониться и подвиг мучениц почесть.
(ВК Свердловка)
