Грамотины в описываемую эпоху – род молодой, не то тверского, не то костромского служилого дворянства. Отец Ивана, дьяк Тарас-Курбат, в 1578 году входил в состав посольства к королю польскому Стефану Баторию. Сын, с малолетства проявивший недюжинный ум и способности к языкам, пошёл по стопам отца. Уже в 1595 году Иван Тарасьевич, совсем ещё молодой человек в скромном чине подьячего, упоминается в числе русских дипломатов, посланных ко двору германского императора Рудольфа II – того самого, изображённого в виде бога Вертумна на знаменитом портрете Арчимбольдо. За несколько лет Грамотин объездил чуть ли не всю Европу: Прага, Лейпциг, Дрезден, Гамбург, Любек…
Надо сказать, что это путешествие произвело на юного дипломата колоссальное впечатление, оказав влияние на всю его последующую биографию. Обратно в Москву вернулся, судя по всему, уже типичный «человек эпохи Возрождения». Неизвестно, был ли он знаком с «Государем» Никколо Макиавелли – но действовал с тех пор и до конца своих дней сугубо по изложенным в этом трактате принципам.
Впрочем, в течение нескольких лет Грамотин ведёт себя, что называется, тише воды и ниже травы. Он не спеша поднимается по карьерной лестнице, неизменно демонстрируя «умеренность и аккуратность». Его звёздный час пробил после смены династии, в 1604 году, когда польская армия первого Лжедмитрия пересекла западную границу России. Именно Грамотина царь Борис Годунов посылает для переговоров в составе направленного против Самозванца войска.
Грамотин, трезво сопоставив силы сторон, немедленно переходит на сторону Лжедмитрия. Это его первое предательство – впрочем, можно ли говорить о предательстве, применительно к тому самому «la personne Renaissance», который уже поминался выше, и который в принципе предан лишь самому себе?
При Лжедмитрии карьера Грамотина стремительно пошла в гору: после коронации Самозванца, когда глава Посольского приказа Афанасий Власьев (ещё одна одиозная фигура, достойная отдельного разговора) отправился в Польшу, чтобы от имени новоявленного царя обручиться с Мариной Мнишек, именно Грамотин возглавляет внешнеполитическое ведомство.
Менее чем через год Власьев возвращается с «царицей» и Грамотину приходится освободить едва нагретое место. Это был серьёзный удар, к тому же, трон явно начал трещать под вызвавшим общее разочарование Лжедмитрием. Грамотин, очередной раз уловивший скорую смену ветра, переходит на сторону Василия Шуйского.
Тот, надо отдать ему должное, уже дважды перебежчика приближать не стал – но и карать, учитывая нестабильность ситуации, тоже, – и направил Грамотина с глаз долой, во Псков. Для честолюбца, конечно, это был не вариант, и наш Иван Тарасьевич принялся оглядываться по сторонам в поисках нового пространства для манёвра. Искать долго не пришлось: в Тушино встал и укрепился лагерем Лжедмитрий II. Именно в Тушинском лагере Грамотин второй раз и при втором самозванце вновь становится во главе Посольского приказа.
Истины ради, о ту пору Смута уже вступила в свои права повсеместно, и между Кремлём и Тушиным постоянно сновали туда и обратно всякие интересные личности. Впрочем, Иван Грамотин быстро ориентируется и одним из первых понимает, что сила нынче отнюдь не там. Его новым господином становится польский король Сигизмунд III Ваза. Грамотин активно, как сейчас бы сказали, «пиарит» кандидатуру королевича Владислава, как наилучшего претендента на российский престол. «И заживём как в Европе».
Увы: с «европейским вектором» (как обычно, пытающимся укрепиться в России на пиках интервентов) и в тот раз тоже не задалось. Не дожидаясь «окончательного решения польского вопроса» в Московии, Грамотин благоразумно отправляется в столь любимую им Европу – однако, как и многие политэмигранты, быстро проникается отсутствием привычного русскому человеку масштаба. Всего через пять лет, в 1617 году, он снова в Москве, чтобы предложить свои услуги занявшему по итогам смуты престол Михаилу Романову.
Михаил, с его курсом на всеобщее примирение и национальный консенсус, согласился, и даже признал за Грамотиным полученный тем от первого Лжедмитрия чин думного дьяка. Учитывая нехватку дипломатических кадров, наш полиглот и знаток протокола мгновенно отвоёвывает былые позиции, успешно проводит ряд переговоров с иностранными послами, и уже через год вновь, уже в третий раз – и, для разнообразия, при легитимном государе, а не очередном самозванце – становится во главе Посольского приказа.
Совершенно неясно, что именно в поведении Грамотина вызвало гнев патриарха Филарета, отца и соправителя царя Михаила. Историки туманно упоминают некие «интриги», но без каких-либо подробностей. Факт тот, что в 1626 году Грамотина отставляют со всех постов и ссылают в далёкий Алатырь. Очередная опала продолжается до самой смерти Филарета, фактически правившего Россией за сына. Однако сразу после кончины патриарха Грамотин вновь появляется в столице – и всего через несколько месяцев в четвёртый раз возглавляет Посольский приказ. Больше того: получает чин печатника (хранителя государственной печати; иностранцы воспринимали это звание как русский аналог должности канцлера).
Надо сказать, что сложившаяся в XVI-XVII веках и пережившая Смуту система управления Русским царством была удивительно похожа на советскую номенклатуру 60-70-х. Обойма состояла из вполне взаимозаменяемых чиновников, едва ли не произвольно перемещавшихся с должности на должность в зависимости от текущего настроения государя. Когда в результате одной из таких рокировок во главе Посольского приказа оказался Фёдор Лихачёв, некоторое время уже занимавший этот пост во время предыдущей опалы Грамотина, тот де-факто продолжил руководить всей русской дипломатией независимо от формального именования своих текущих должностей.
То ли он сдал с годами, то ли и в самом деле очередной период мутной воды в русской истории подошёл к концу и ловить Грамотину стало нечего, но последние годы его жизни и карьеры прошли относительно спокойно. Кажется, на старости лет он наконец-то решил узнать, что такое верная служба. Впрочем, и спрос на перебежчиков закончился: в 1634 году польский король Владислав IV, бывшая креатура Грамотина, окончательно отказывается от титула князя Московского: в Польше уже начинались события, впоследствии приведшие к национальной катастрофе, и тамошним магнатам становится совсем не до своей бывшей агентуры в очередной раз сбившейся с «европейского пути» России.
За те полвека, что продолжалась карьера Ивана Грамотина, он успел послужить шести царям из четырёх династий, двум самозванцам, двум королям, и четырежды – чаще, чем кто-либо в истории – становился во главе русской дипломатии, поочерёдно предавая всех своих повелителей.
И это всё о нём.
