художественный руководитель киножурнала «ВСЛУХ!», режиссёр Константин Харалампидис
Что-то я плохо себя чувствовать стал и сердце щемит, и в сон клонит, и на душе неспокойно и, думаю, надо прогуляться… И вот иду я сегодня по Сивцеву Вражку, неподалеку от работы… Дождичек слегка накрапывает и я с зонтичком прогуливаюсь… Мой любимый Сивцев Вражек… Вижу дом, где снимал квартиру 22-летний Лев Николаевич Толстой… Описание этой квартиры в Сивцевом Вражке есть в его романе “Война и мир”.
Дом этот весь завешан строительной такой тканью, как будто маскировочной… Окна разбиты, а из них летит строительная пыль… И слышу долбят: Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! – внутри там какой-то переполох, крики, шаги, что-то падает и разговоры какие-то слышны, но не на русском языке. Думаю, дай-ка я зайду, ведь здесь жил сам Лев Николаевич, табличка памятная висит… Захожу и вдруг с порога вижу… пять киргизов и четыре негра глумятся над этим домом, сносят всё… “Ресто-б-рация” – сказал мне один из них у входа… Вижу страшную картину… Мне казалось, что реставрация - это нечто другое, а это просто глумление… Какая это реставрация, если сносить стены и заново строить другие… Ну что-то это совсем непохожее на реставрацию…
Может я конечно не прав, возможно что-то в головах есть у тех товарищей, которые руководят этим процессом. Ну, в общем всё это сносится и долбится ломами. И у одного из чернокожих, который фигачит что есть силы, даже какая-то самодельно сваренная кувалда металлическая в руке. И смотрю кирпичи валяются и вижу на них слои обоев разных лет… А за последним слоем обоев вижу газета виднеется того времени, эпохи Льва Николаевича... Эти обои, думаю я, можно было бы спасти… Ну как мне думается… сфотографировать и потом изготовить, и поклеить такие же точно – это так интересно, это такой необычный узор, это ведь история… И газеты… Я смотрю… Тысяча восемьсот какого-то года газеты… То есть как раз всё совпадает с тем временем, когда Лев Николаевич здесь жил еще совсем молодым… Можно же сохранить всё это…
И вдруг рабочий киргиз говорит мне: “Чего стоишь, дед?” Я ведь машинально пошел к ним, к этой стене, посмотреть – как же это можно рушить и не сохранить и не отклеить эти все слои истории… Киргиз продолжает: “Чего мешаешь тут?… Работу хотел? Нет работы. Всё занято, видишь – и негров привезли, работают все, а ты мешаешь”. А я не могу уйти, стою как вкопанный. И снова киргиз: “Эй! Кто ты такой, что здесь стоишь? Да кто ты, эй?!...”
И тут я вдруг вспомнил историю, которую рассказывал мне режиссер Станислав Говорухин во время празднования дня рождения Высоцкого, 25 января, у нас, в театре на Таганке. Утром этого же дня Говорухин пришел просить денег к какому-то бизнесмену или банкиру, я точно не помню… Он сидит у него в приемной, долго ждет, а девушка-секретарь смотрит по телевизору фильм “Место встречи изменить нельзя”, поскольку в день рождения Высоцкого крутили фильмы с его участием. Посетитель вышел из кабинета и секретарша говорит: “Ваша очередь! Только мне нужно Вас представить”. Говорухину стало не по себе, что она не узнаёт его, режиссера фильма, который она смотрит. Он был очень известный человек. И Станислава Сергеевича это очевидно задело так, что он взял и сказал ей: “Высоцкий… Скажи, что пришел Высоцкий!” Она идет докладывать… Он ей: “Подожди! Стой! Ты что не знаешь кто такой Высоцкий?”. Она: “Нет!”. Он: “Как? Вот у тебя маленький телевизор стоит, ты смотришь фильм “Место встречи изменить нельзя”. Кто этот актер, который играет Глеба Жеглова?” Она: “Да не смотрю я эти буковки с именами артистов в конце фильма”…
И вот тут, я, глядя на это всё в доме Толстого, отвечаю киргизу: “Я Толстой… Лев Николаевич Толстой!”. И вдруг, рядом с моим ухом проносится мощная кувалда: Бддыщщ!, разрубая остатки этой газеты… Киргиз мне: “Эй, ты, Толстой-Малстой, не мешай тут, ударит чем-то, потом я виноват буду! Уйди отсюда!”. Я говорю: “Я Толстой и жил здесь, в этом доме… Ты разве не знаешь, кто такой Толстой?” Он: “Какой Толстой?”. Я говорю: “Это мой дом был.”. Он: “Ааа, понял! Забрали… Дом забрали у тебя? За экономиские преступления? Да? Банк отмёл? Ооой, бывает, чё! Теперь видишь - рестабрация! Кто-то другой жить будет… Или контора чей-то будет… Чё хочешь-то?” Я говорю: “Можно я газетку возьму? Ну коль я здесь жил, возьму газетку! Ну со стены… Мне на память…” И тут негр ломом фигачит у моего правого уха: Бддыщщ! Киргиз кричит: “Пагади! Стой! Памощь надо деду! Дед переживает, отсидел в тюрьме, забрали у него этот дом, пусть газетку хотя бы возьмет на память, пусть-пусть возьмет. Бери, Толстой! Да, поскорей!”.
И я беру эту газетку, выхожу из дома и плачу… А плачу оттого, что Киргизия когда-то была совсем недавно советской республикой и в то время в школьной программе мы все читали “Войну и мир”. А он уже не читал… И ещё я плачу, что навсегда в моей стране вместе с обоями уничтожаются слои нашей истории…
И вот мне достались эти куски газеты и обоев, и я понес их в фотоателье, чтобы вставить в рамку, чтобы сохранить хотя бы это… И, думаю, опишу заодно вот эту историю про Льва Николаевича Толстого, который был арестован в первой четверти двадцать первого столетия, отсидел в тюрьме и, наконец, банк отмёл у него дом на любимом мною Сивцевом Вражке…
