Я вовсю чувствовала толчки и движения своей маленькой принцессы все те две недели. Каждое утро, как только я открывала глаза, она настойчиво начинала пинаться, требуя, чтобы я встала и позавтракала. Она не любила, когда я лежала на спине и всегда реагировала, когда кто-то гладил мой живот. Разве может с ребенком быть что-то не так, если она так активно дает о себе знать? Жизнь решила показать на практике, что еще как может.
Тогда я не знала, что большинство аномалий становится заметно только ближе к 20 неделям. Мой живот рос не по дням, а по часам, хотя набрала я всего 6 кг. Все уже начали замечать, что я беременна и постоянно спрашивали у меня due date. Даже кассирши в магазине.
Узи сердца назначили в той же клинике, где был скрининг на генетические отклонения. Специалист все так же не имела права отвечать на мои вопросы о состоянии моей дочери, она очень долго делала измерения и почти не разговаривала, что очень странно для американца. Ее очень серьезное сосредоточенное лицо заставляло меня нервничать еще сильнее. На экране я и сама заметила, что сердце моей малышки выглядит странно большим по соотношению к телу. Когда сердце подсвечивали разными цветами (вероятно, чтобы определить циркуляцию крови), я заметила, что одна из камер почти не подсвечивается. Даже моих скудных знаний хватило, чтобы понять, что это плохой знак.
В этот раз специалист сразу пошла за врачом, оставив меня ждать в кабинете. Через 20 минут ожидания пришла врач, которая буквально пару минут еще раз осматривала сердце. Свет включили, начался разговор. Мне сказали, что сердце моей малышки не работает так, как надо. Кровь неправильно циркулирует, протекает туда-сюда. Помню, мне даже нарисовали все на бумажке, чтобы объяснить как можно нагляднее. Доктор сказала, что направит меня на еще одно специальное узи на сердце, к детскому кардиологу, который сможет поставить диагноз, но посоветовала задуматься над вариантом прерывания беременности.
Я помню, как шла на парковку, рыдая. Я не знаю, как я безопасно доехала до дома, потому что я не могла прекратить плакать. Мужу написала приехать домой пораньше, он сразу понял, что что-то не так. Помню, как мы оба рыдали, обнявшись, не в состоянии говорить. Наш маленький мир рушился.
Визит к кардиологу назначили через пару дней, как раз на мою 23 неделю беременности. Мой файл был направлен в ту клинику с пометкой «urgent”, только по этой причине визит был запланирован так быстро.
В этот раз мне разрешили взять с собой мужа, несмотря на карантин, так как мне полагался «support person”. Входя в клинику в Сиэтле 28 мая, мы уже знали, в каком случае прервем беременность. Только если шансов на хороший исход будет меньше 50%, в любом другом случае мы хотели бороться.
Мой муж тогда увидел нашу малышку на экране в первый раз. Потом мы рыдали, что это был первый и последний, а тогда еще теплилась маленькая надежда, что это все ошибка. Но я видела, что ошибки там нет. Кровь все так же практически не циркулировала в одной из камер, а на экг было видно, как при каждом пинке ребенка эти линии подскакивали резко вверх. Больше часа специалист рассматривала сердце, делая снимки под разными углами, подсвечивая то так, то иначе, прослушивая сердцебиение. Ребенок пинался как никогда, она как будто чувствовала, какое решение нам придется принять.
После узи нас позвали в переговорную комнату: круглый стол, пять стульев, посередине на столе коробочка салфеток. В комнату вошли два кардиолога и социальный работник - вестники моего конца света. Они не стали ходить вокруг да около, сразу сообщив, что новости у них плохие. Сердце ребенка не сформировано как положено, практически полностью отсутствует клапан, кровь циркулирует в беспорядочном направлении, при этом почти не насыщая одну из камер, кое-какие детали так же отсутствуют. При каждом движении ребенка сердце «протекает», не справляясь с нагрузкой. Доктор сказал, что таких случаев в известной им практике всего штук 20, и очень удивительно, что ребенок дожил до такого срока. Обычно с такими пороками сердце перестает функционировать раньше. Шансов не было. С вероятностью в 90% ребенок умрет еще в утробе, что может печально сказаться на моем здоровье. Даже если она доживет до родов, она не сможет дышать самостоятельно, и операция потребуется в первые минуты жизни. Даже если докторам удастся собрать из 4 камер одну работающую в течение нескольких операций, впоследствии понадобится пересадка сердца. С вероятностью в 90% ребенок просто не выживет.
Как оказалось, так случается. В этом не было моей вины, это не было генетическим, просто аномалия, в какой-то момент все сформировалось не так. Так бывает, это лотерея. Я выиграла свой неудачный приз.
Помню, я смогла поинтересоваться, как так получилось, что все остальные показатели ребенка полностью отличные, если так высоки шансы умереть в утробе. Оказалось, дело во мне - все вещества и витамины ребенок получал за мой счет, в том числе и кислород, поэтому показатели всех узи были такими хорошими. Пороки сердца раньше 18-20 недель разглядеть почти невозможно из-за малого размера плодов, поэтому почти все сердечные аномалии находят на этом сроке.
Помню, у меня получилось не рыдать, задавая докторам вопросы. Они поинтересовались, хочу ли я продолжить беременность или прервать. В случае продолжения они не могли дать никаких гарантий что я буду в порядке при замирании плода. Для прерывания была только одна неделя, так как после 24 недель запрещалось даже по медицинским показаниям. Мы решили прервать, ведь у нашей малышки не было никаких шансов. Это самое тяжелое решение в моей жизни.
Я даже не рыдала по дороге домой из Сиэтла. Все слезы были пролиты мной и мужем уже дома, мне казалось, что и мое сердце не выдержит вслед за ее. Операцию по прерыванию назначили на следующий же день, она должна была пройти в два этапа, первый в пятницу и второй в субботу. Два визита по два часа, между ними я дома. Сразу сказали сумму - $2600, оплата сразу, что удивительно, обычно счета начинают присылать только через месяц.
Каждый толчок и каждое шевеление ребенка в тот день было как ножом по сердцу, как могла она не иметь шансов, будучи такой активной? Оказывается, все бывает.
Мне не предложили искусственные роды, я и сама не знаю почему. Прерывание было вакуумное, под наркозом, я просто засыпала на 40 минут. Первый этап прошел просто, перед вторым после принятия таблеток я умирала по дороге в клинику от диких болей в животе. После второго этапа в субботу все было кончено. Моего ребенка больше не было.
Я не знаю, что сказать тем, кто сейчас переживает то же самое. Я очень надеюсь, что время лечит, потому что постоянно жить с этой болью нереально. Я так боюсь, что я никогда не смогу родить здорового ребенка, что снова и снова буду побеждать в этой лотерее несчастья, порок за пороком. Помогают лишь истории таких же, как я, девушек, которые родили потом здоровых детей.
Но я все еще чувствую себя прокаженной, бракованной, не сумевшей. Мне очень жаль, что мне пришлось сделать этот выбор, но я не могла позволить ей страдать каждую секунду ее вероятной жизни. Может, если бы были искусственные роды, мое горе было бы меньшим. Может, если бы я смогла увидеть ее и попрощаться, мне бы было что хранить в воспоминаниях, кроме последних ее толчков.
Я не знаю, почему так происходит. Но мне так больно от того, что я была вынуждена сделать этот heartbreaking choice.
