Заключительная часть проекта Лента.ру
1. Православные зэки
Немногие знают, что оказавшиеся за воротами зоны бывшие заключенные охотно перебираются в монастыри и приходы. И очень быстро занимают там лидирующие позиции, одновременно воссоздавая единственно приемлемый для себя быт — быт черной зоны. Помогает им традиционная для России практика: проштрафившиеся издавна едут в Сибирь, ведь тут не обращают внимания на прошлые прегрешения. И именно тут Легче всего заслужить прощение. Живущий в Прибайкалье поп расстрига легко объясняет бытовые хитрости нижнего звена российского православия.— Если хочешь восстановиться — езжай за Уралкамень. Там берут всех — последних бандитов и каторжников.
Чем тяжелее преступление, тем дальше на восток надо ехать. Здесь очень тяжело, но день за три считают. Я лично знаю десяток совершенно официально рукоположенных в сан старцев, каждый из которых каторжник и душегуб, на их совести не по одной и не по две, а по десять двадцать жертв, в том числе добавленных уже в служении. Здесь НАСТОЯЩЕЕ крепостное право, потому что уйти отсюда нельзя. Денег не платят, а за работу спрашивают. За Уральскими горами о крепостничестве в монастырях и скитах РПЦ открыто говорят даже чиновники и руководство силовых структур. Эта проблема, которую надо решать, но как ее решить — не знает никто. Хотя советчиков много.
Уже в декабре 2017 года один мой добрый приятель, сибирский журналист, узнав историю про Мосейцево, долго и непонимающе смотрел мне в глаза, а потом сказал: «Вы там в Европе совсем жизни не знаете». У нас по такой ерунде шум не поднимают. Закон — тайга. Ищи свищи…
По его данным, десятки людей, в основном — вышедших на свободу заключенных, пропадают без вести. Они оказываются на далеких заимках, где бесплатно работают на благо церкви. «Бал там правят люди, прикрывающиеся православной верой. Но порядки там зоновские. Редко кто может оттуда спастись. Да и не особо стремятся, честно говоря. Потому что кормят поят, дают работу. На воле многим страшнее», — рассказывает журналист. Он уточняет, что нередко крышуют эти так называемые православные скиты сотрудники правоохранительных органов.
Но крышуют — слово не очень точное: денег за укрывательство не берут. Любопытнее другое: с 1990х годов освободившиеся из мест лишения свободы стали активно оседать в монастырях Центральной России, а позже — и на российском юге. Для них даже термин существует — «зимние монахи», то есть те, кто постриг принимает на зиму, чтобы в тепле и сытости пересидеть лютые времена. Фактически, по мнению сотрудников силовых структур, возник уникальный симбиоз: носители уголовной культуры обеспечивают в монастырях порядок зоновскими методами, что гарантирует приток материальных благ, а церковь дает им защиту от правоохранительных органов и паствы. Но с не меньшим вниманием в РПЦ подходят и к защите собственных интересов.
2.Служба безопасности
В Троице-Сергиевой лавре, где расположены несколько ключевых подразделений РПЦ, в том числе Комиссия по монастырям и монашеству, вход в служебные помещения охраняют люди спортивного телосложения в рясах с ухватками профессиональных секьюрити. Они же обходят территорию, причем двигаются по очень профессионально проложенным «маршрутам патрулирования». В ноябре 2013 года из патриарших покоев в Троице-Сергиевой лавре украли ковчег с камнем с Голгофы, напрестольное Евангелие в серебряном окладе, плащаницу «Успение Пресвятой Богородицы» и икону складень с ликом Богородицы. Стоимость похищенного превышала восемь миллионов рублей. Тогда служащие обратились в полицию и заявили о краже, подробно перечислив ценности и даже предоставив фотографии. При этом один из заявителей в рясе вел разговор на очень профессиональном арго.
Даже на двух — христианском, машинально повторяя «аминь» при упоминании Богородицы, и милицейском. Арго (от фр. ) — язык какой-либо социально замкнутой группы лиц, характеризующийся специфичностью используемой лексики, своеобразием ее употребления, но не имеющий собственной фонетической и грамматической системы.
Не следует путать жаргон и арго. — Во время осмотра места происшествия этот же мужчина и его напарник вежливо, но непреклонно препятствовали попыткам следователей изучить прилегающие к покоям помещения. А через открывавшиеся время от времени двери были видны скучавшие без дела мужчины в рясах и без оных, явно ожидавшие отъезда «мирских» следователей, — рассказывал один из сотрудников подмосковного главка МВД, выезжавший в Сергиев Посад по сигналу о краже.
Уже на следующий день вор был задержан, а все похищенное вернулось в Лавру, о чем МВД отчиталось публично. За кадром осталось главное: расследование от начала до конца провели сами церковники, они же передали полиции уже сознавшегося подозреваемого и предъявили изъятое похищенное.
Во время телевизионных трансляций хорошо видно, что рядом с высшими чинами РПЦ всегда находятся священнослужители с профессиональным весьма цепким взглядом, при этом безошибочно совершающие обряды. На мероприятиях с участием первых лиц РПЦ я не раз видел, что рядом с сотрудниками правоохранительных органов находятся церковники, которые сами ни во что не вмешиваются, но бдительно следят за происходящим. А во время церемонии закладки первого камня в фундамент храма Христа Спасителя меня задержали и передали сотрудникам ФСБ именно двое священнослужителей. Они утверждали, что стройплощадку снимать нельзя, хотя все документы у меня были в порядке. Любопытно, что между собой тогдашние чекисты назвали этих монахов «смежниками» — тоже слово из арго, которым обычно обозначают коллег из другой силовой структуры.
Покинувшие РПЦ верующие неоднократно рассказывали о беседах, которые вели с ними некие попы, по поведению напоминавшие чекистов. А в Иркутске мне поведали историю про исчезнувшего бомжа, запустившего руку в церковную кассу. «Ванька думал, что ему удачно удалось спереть несколько тысяч рублей. Он не пустился в загул, на чем палятся почти все, ничем себя не выдал и даже продолжал приходить в храм, где выполнял небольшие работы. Но как-то вечером, когда служба уже кончилась, а верующие еще не разошлись, его попросили пройти в помещения батюшек, куда приехали двое мужчин в рясах.
Больше его никто не видел — из-за алтаря он не вышел», — рассказывали прихожане. Многие уголовники говорят, что воровать в церквях себе дороже — руки переломают. В Переславле-Залесском мне довелось беседовать с воришкой — он стащил из магазина рядом с храмом колбасу и бутылку водки, но был задержан случайно зашедшим за покупками оперативником. Воришку, хорошо известного местным тогда еще милиционерам, отпустили под подписку о невыезде, а я угостил его сигареткой.
Разговорились, он поведал мне свою историю, посмеялся над неудачной судьбой — и тут я задал ему первый пришедший в голову вопрос:— А чего в монастырь то не пошел? Там же покормят, если голоден.— Я не поесть — я выпить захотел. Это раз. И два — в монастыре лучше ничего не тянуть, у отца Димитрия поп есть — он руки без вопросов ломает. Перекрестится — и трясь… Навсегда отучает.
На первый взгляд, это страшилки, но все покинувшие православные общины рассказывают про особых людей, смотрящих за порядком и дисциплиной.
Сбежавшая в 2007 году из приюта Свято-Боголюбского монастыря девочка утверждала, что на ее поиски отправились специальные священнослужители, чья единственная задача — поддержание порядка в общинах на территории прихода. Они же поймали ее и посадили в келью, специально оборудованную для беглянок. Похожие истории зафиксированы во многих обращениях в правоохранительные органы по всей России. И каждый раз упоминается специальное помещение камерного типа, оборудованное как на зоне. А еще в епархии нередко есть специальный батюшка, отвечающий за безопасность. Чаще всего его величают отцом Сергием. Почему — неизвестно, но именно отцом Сергием пугали людей в Ярославской, Владимирской и Иркутской областях, а также Москве и Санкт-Петербурге.
Да и обычная логика подсказывает: там, где есть тайны, есть и охраняющие их архангелы. А в РПЦ тайн очень много — от обычных бытовых до тяжелых экономических. Недаром все попытки негласно выяснить, как и куда расходуются деньги, полученные от налоговых льгот или продажи церковных товаров, наталкивались на вполне профессионально организованное противодействие. И даже когда уголовное дело все же удавалось возбудить, оно повисало мертвым грузом: лица, которых надо было допросить, внезапно исчезали. Порой они за одну ночь снимались с насиженного места и оказывались в другом регионе, где прописывались по новым адресам и получали новые, абсолютно безупречные документы, в том числе свидетельства о рождении и паспорта. Несколько лет назад высокопоставленный сотрудник силовых структур, перед самой пенсией ставший заместителем начальника одной из оперативно-розыскных частей Службы собственной безопасности на северо-западе России, стал ориентировать весь агентурный аппарат на выявление сотрудников, чаще других посещающих церковь. А во время Великого поста носился по отделам и смотрел, что и как едят офицеры. Над ним потешались, кое-кто крутил пальцем у виска, но в итоге этих странных мероприятий офицер вскрыл канал утечки чистых бланков паспортов — пропало более 20 штук, и, что удивительно, по документам все они до исчезновения находились у одного и того же сотрудника — очень религиозного, но это может быть и случайностью.
Активный розыск позволил обнаружить пять пропавших документов, уже заполненных на «ни в чем не замеченных граждан», судьба же остальных осталась неизвестной. Высокопоставленного сотрудника же после анонимной жалобы поймали на сексуальной связи и вынудили уволиться. РПЦ остается единственным местом, где за последние 30 лет правоохранительным органам (за исключением, пожалуй, лишь ФСБ) не удалось завербовать ни одного агента.
А вот истории, когда информаторы (из числа добровольцев — не путать с агентами) резко переставали выходить на связь или просто пропадали без вести, напротив, встречаются нередко. Именно во время попытки попасть на территорию обители, где мог скрываться преступник, пропал без вести хорошо знакомый мне оперативник. Его скелетированное тело спустя несколько месяцев случайно нашли в лесу. В руке был пистолет вальтер, а череп имел характерные признаки разрушения от пущенной в висок пули. Следователи сделали вывод о суициде, но его коллеги в эту версию не поверили.
Не менее странная история приключилась с женщиной, много лет работавшей агентом у сотрудника отдела по борьбе с квартирными мошенничествами и раскрывшей схемы нескольких банд «черных риелторов». Ее внедрили в группу, подозреваемую в легализации квартир старушек, якобы продавших свое жилье и ушедших в монастырь. Внезапно она прервала все контакты с курировавшим ее офицером и самостоятельно свернула операцию, а затем отправила дочь в церковную школу, сменила стиль одежды и стала регулярно ходить церковь. Опытные преступники знают, что в монастыре всегда найдут приют, — РПЦ категорически отказывается выдавать правоохранительным органам любые данные о нашедших убежище за церковной стеной.
Летом 2017 года в прессу даже утекла справка МВД с жалобой на препятствующих расследованию настоятелей храмов. В свободный доступ попал и ответ на нее от протоиерея Сергия. Тот сообщает, что церковь не видит оснований для предоставления паспортных данных находящихся в епархиях лиц. Сам отец Сергий, в миру уроженец Брянска Сергей Привалов, до 2001 года проходил службу в вооруженных силах СССР и РФ. Уволившись в чине подполковника, он сменил зеленую полевую форму на черную церковную, а за следующие 11 лет сделал головокружительную карьеру: стал протоиереем, клириком храма Пресвятой Богородицы в Петровском парке, кандидатом богословия, членом Высшего синодального совета, а также председателем синодальной комиссии по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами. Иными словами, он высшее должностное лицо РПЦ, чье решение практически не может быть отменено. Так что неудивительно, что именно протоиерей Сергий регулярно отказывает правоохранителям в снятии у монастырских служащих отпечатков пальцев и изъятии у них генетического материала.
3. Оперативно поисковое управление
Как известно, одно из самых страшных церковных прегрешений — побег из монастыря. По уставу, просто так покинуть обитель нельзя — надо снять с себя обет, то есть стать расстригой. А это процедура небыстрая, так что проще сбежать — светская власть все равно не считает это правонарушением. Сегодня в Российской Федерации сбежавшими из монастырей числятся от 300 до 400 мужчин и женщин. Полиция такие заявления формально не принимает — побег из монастыря не считается уголовно наказуемым деянием, но таких людей нужно искать и наказывать, чтобы другим неповадно было.
Этим занимаются сотрудники службы безопасности РПЦ. Правда, официально такой организации не существует. В структуре Церкви было лишь одно частное охранное предприятие «Софрино», но в июне 2017 года оно прекратило работу и сдало все оружие в лицензионно разрешительную систему Росгвардии. Есть еще православный банк «Пересвет». Вернее, он был православным, пока РПЦ не вышла из числа его учредителей. Однако именно там работает одна из самых серьезных в России служб безопасности. В октябре 2017 года ее возглавил Олег Феоктистов — бывший генерал ФСБ, автор оперативной комбинации, завершившейся тюремным сроком для министра экономического развития Алексея Улюкаева.
Сотрудников службы безопасности «Пересвета» видели как минимум в двух связанных с РПЦ местах преступлений, причем на одном из них, как позже напишет в объяснительной записке оперативник полиции, они занимались «фиксацией следовых объектов с использованием криминалистической техники». Той объяснительной так и не дали ход, а само преступление осталось нераскрытым. Речь об убийстве священника на пороге Никольского монастыря в Переславле-Залесском. Того самого монастыря, настоятелем которого является архимандрит Димитрий — духовник матушки Людмилы из злополучного села Мосейцево. Служба безопасности РПЦ активно ведет и оперативно-розыскную работу — то есть осуществляет негласный сбор информации о людях, в том числе с использованием технических средств.
Например, устанавливает номера телефонов, с которых девочки из Мосейцево выходили в интернет. Ведь мало кто умеет, увидев профиль во «ВКонтакте», быстро выяснить, с какого номера телефона человек был в сети, и вычислить его местонахождение. Кто-то из окружения мосейцевских матушек это сделал в считаные секунды. И некая Матрона Ярославская уже через несколько минут после обнаружения профилей девочек знала не только номера их мобильных, но и адрес недавно созданной электронной почты. Личность самой Матроны при этом установить так и не удалось. Та же судьба постигла и нескольких писавших на околоцерковные темы журналистов: они внезапно узнавали, что содержание их личных писем становилось известно высшим церковным иерархам. Иными словами, служба безопасности РПЦ формально не существует, но на деле активно работает. Во всяком случае, в декабре 2017 года, уже после вынесения приговора матушкам из Мосейцево, некто хотел выяснить судьбу их приемных детей. К тому времени им поменяли абсолютно все документы, но в органах ЗАГС Ярославской области пытались получить список выданных свидетельств о рождении, а в дирекцию детского приюта поступил запрос якобы от юридического бюро с требованием предоставить личные дела девочек. А еще кто-то искал и вскрывал их электронные почтовые ящики, причем делал это весьма профессионально. Можно долго спорить, есть ли внутри РПЦ специальное подразделение монахов-хакеров, но десятки священников, с которыми я беседовал, говорили одно: митрополиты дословно знали содержание их электронной почты и переписки в закрытых группах социальных сетей. И, несмотря на девиз «интернет — греховен», последователи церкви активно пользуются Всемирной паутиной. Особенно когда кого-то надо найти. О том, что князья РПЦ имели звания КГБ СССР и партийные билеты, слухов ходило множество.
Утверждать этого нельзя — многие священники в 1980е годы были настроены весьма оппозиционно и даже оппортунистически. Но и абсолютной ложью считать это тоже нельзя. Во всяком случае, в 2015 году в структурах территориальных управлений ФСБ действовали специальные религиозные отделы, которые по сути выполняли роль третейских судей, особенно в тот момент, когда конфликты приобретали резонанс.
В Мосейцево, например, именно сотрудники ФСБ заверили оперативников уголовного розыска, что препятствий в расследовании уголовного дела им чинить никто не будет, но копать в сторону не надо. В Боголюбово офицеры профильных подразделений ФСБ тоже сглаживали острые углы. При этом именно ФСБ в Москве препятствует принятию изменений в законы, которые сделали бы бюджет религиозных организаций прозрачным. В западной прессе часто говорят о том, что деньги на взятки чиновникам и оплату разведывательной информации, особенно политической, поступают в различные страны именно по церковным каналам. Но в нашей стране эти данные, даже в переводных статьях, не появляются. И не потому, что кто-то формально запрещает, — действует внутренняя цензура. В редких случаях — авторитет редактора.
Не секрет, что и помощь соотечественникам часто оказывают именно православные приходы.
4.Бессарабия и Донецк
Из курса средней школы известно: среди священников есть монахи, давшие обет безбрачия, а есть приходские священники. Большинство сразу дает правильный ответ на вопрос, как их отличить. Монахи носят черное и называются черными, а священники носят белое, могут жениться и иметь детей. Но если открыть сайт РПЦ и посмотреть на членов Священного синода, которых более 400, можно заметить, что у руля церкви стоят исключительно черные монахи. В Синоде нелегко встретить приходского священника, ведь они лишь выполняют решения, принятые монахами. Более внимательный анализ приводит к еще одному открытию: меньше четверти архиереев РПЦ имеют высшее светское образование. Напротив, примерно половина в юности выдвинулись с должностей иподиаконов при действовавших тогда архиереях. А вот то, что большинство членов Синода имеют корни в Бессарабии и на юго-востоке Украины, в Донецке и Луганске, вычислить практически невозможно. Хотя это святая правда и корень всех современных бед отечественного православия.
Именно на юго-востоке Украины и востоке Молдавии Русская православная церковь традиционно придерживалась самых дремучих, самых косных и самых патриархальных взглядов. Именно тут православные сотнями кончали с собой еще в царское время. Именно отсюда происходит ненависть к Идентификационный номер налогоплательщика ИНН и любому паспорту.
Именно тут чаще всего исчезали веселые односельчане. Именно тут зародилась «черная сотня». Именно отсюда родом и отец Петр Кучер, и многие другие князья РПЦ.
30 лет назад, когда в СССР начиналось церковное возрождение, официально называемое «возвратом к вере», в РПЦ было 6,5 тысячи приходов. Из них почти 4 тысячи — на Украине, причем большинство — в юго-восточной ее части. Еще около 500 в Молдавии — точнее, в той ее части, что традиционно называлась Бессарабской губернией, или Бессарабией. Территория, расположенная между реками Прут и Днестр, — примерно там, где сейчас располагается Приднестровская Молдавская Республика. Тогда в СССР было три семинарии — Загорская, Ленинградская и Одесская, и две Духовные академии — Московская и Ленинградская. Государственная политика была такой, что большинство их абитуриентов уже имели неоконченное высшее светское образование. Сейчас в Российской Федерации почти 40 тысяч приходов. Священников готовят 5 Духовных академий, 3 Православных университета, 2 Богословских института, 38 семинарий, 39 духовных училищ, 2 пастырских курса. Каждый день открывается три прихода, во главе которых встает священник с духовным образованием.
За 30 лет число приходов увеличилось в десять раз. Этим гордятся, об этом много рассказывают. Но кадровая проблема не подсвечивается. — Девять десятых тех, кто восстанавливал православную веру, — «реконструкторы», — рассказывает бывший отец Михаил, который 17 лет прослужил в разных церквях, разочаровался в РПЦ и бросил служение, вернувшись в мир. — Они сами не из верующих семей, они знают про институт Церкви понаслышке. Да, среди них много чистых и светлых людей, пришедших к вере уже в зрелом возрасте и имеющих пусть неполное, но высшее образование. Но много и карьеристов. При таких условиях анкетная строка «из семьи верующих» сродни революционной «из пролетариев». Они и заняли руководящие должности, принеся в них выживший в гонениях и перестройках крестьянский принцип «своя рубаха ближе к телу». Тем самым перечеркнув надежду на медленное, но традиционное возрождение.— Нынешняя РПЦ не имеет ничего общего с той православной церковью, что существовала до 1917 года: ее служители преследовались советской властью и почти все сгинули в ГУЛАГе, — убежден отец Михаил. Ну, а каков поп — таков и приход.
Жадность и всепрощенчество породили некую химеру. Теологи говорят: хотели создать апостольскую общину, а получили колхоз. — Большинство приходов возглавляют священники, не имеющие образования и в силу малограмотности готовые отрицать все, что появилось за годы советской власти. В противовес плановому хозяйству они ставят натуральное, в противовес культуре — традиционный деревенский быт, в противовес медицине — знахарство. А в противовес теологии — домострой. Такой вот крестьянский практицизм, но, по сути, именно это наносит Церкви самый большой вред. Посмотрите на священников католиков: это очень умные и весьма начитанные люди, которые могут вести блестящие дискуссии, при этом оставаясь в вере и убеждая собеседника в том, что Бог — есть. И сравните их с нашими священниками, которые стали символом безграмотности, которые отрицают науку как нечто бесовское. В этих условиях верующий с высшим светским образованием оказывается парией, — считает бывший священник Николай Гундяев, почти слово в слово повторяя мнение отца Михаила.
Наука, даже церковная, есть то, чего не было у дедов, а значит — она богопротивна. Но впитанные с молоком матери принципы остались, увы, неизменны — и церковь, перехватив базис у коммунистов, чуть ли не официально провозгласила себя не интеллигентной и всенародной, а рабоче-крестьянской.
Поскольку «все беды — от власти, а власть всякая — от образования». В конце периода застоя анкета среднестатистического начальника районного уровня выглядела так: восемь классов образования, техникум, служба в рядах вооруженных сил СССР, пролетарская (или колхозная) специальность, Университет марксизма-ленинизма и избрание на должность секретаря райкома исполкома. Сегодня официальная анкета духовного пастыря выглядит похоже: восемь девять классов школы, служба в армии, работа электриком, шахтером или комбайнером, рукоположение и служба диаконом, семинария (или академия — в зависимости от статуса епископа) и чин в приходе. Впрочем, и там, и там были исключения, тоже весьма схожие: многолетняя служба в вооруженных силах и сразу — руководящая должность на ступень выше, но не под фуражкой, а под клобуком. И у тех, и у других очень низкий образовательный ценз, а значит — отсутствие реальных академических знаний, в том числе системных. Им совсем не нужны паспорта, Идентификационный номер налогоплательщика ИНН, трудовые книжки. Им не нужны заграничные поездки. Главное отличие православного священника от католического — не в манере вести беседу и не в одежде. И даже не в том, что один — православный, а другой — левославный. Главное отличие — в служении: католический монах куда как более образован, разностороннее воспитан и знает, чем взгляды Коперника отличаются от мировоззрения Игнатия Лойолы. Монашество у них — учеба и познание. Монашество у нас — отправление чина. И поэтому российские священники в большинстве своем не видят разницы между унынием и депрессией и считают, что психические заболевания — это черти в душе, которых надо изгонять молитвою, а не лечить лекарствами. Они — пастыри душ человеческих. А пастырь — это пастух. Который ведет стадо…
5. Наказание
Увы, в Мосейцево РПЦ проявила себя не как институт борьбы с грехом, а как рабоче-крестьянская организация: на первый план, как и за десять лет до того в Боголюбово, вышли вопросы защиты чести и, даже в большей степени, стремление не выносить сор из избы. Препятствий следствию на всех его этапах создавалось много. За время следствия у обвиняемых Гусмановой, Семеновой и Любимовой сменилось более 30 адвокатов — и всех оплачивала Церковь. Точнее, благотворители Никольского монастыря в Переславле-Залесском. Епархия даже выпустила специальное заявление, в котором утверждалось, что у монастыря никогда не было приютов, но собранные следствием доказательства это успешно опровергли. Следователи работали день и ночь, причем в условиях серьезного давления. Собранные ими доказательства суд счел убедительными. Рифа Гусманова, избивавшая маленькую Веру, по приговору получила 12 лет лишения свободы. Признаны виновными и Гузель Семенова (5 лет 6 месяцев лишения свободы), и Людмила Любимова (5 лет в колонии). Кроме того, Любимова и Гусманова решением суда лишены родительских прав. Защита обжаловала приговор, но Верховный суд оставил его без изменений. — Расследование уголовного дела представляло особую сложность, обусловленную большим объемом следственных и процессуальных действий, производством значительного количества судебных экспертиз, трудностью доказывания вины в условиях неочевидности совершения преступления, где потерпевшими являлись малолетние девочки в возрасте от 9 до 13 лет, — рассказывает руководитель следственного управления СКР по Ярославской области, генерал-майора юстиции Олег Липатов. — Обвинительный приговор, в соответствии с которым всем подсудимым назначено наказание в виде реального лишения свободы, является безусловной победой следствия и торжеством принципа неотвратимости наказания. Пострадавшие девочки теперь растут во вполне светском обществе, но по прежнему под государственной защитой.
