«В ночь с 20-го на 21-е октября (2-3 ноября по новому стилю), в Туле, ночными сторожами было усмотрено странное явление. — писал некто Эр. Печерский в № 1201 газеты «Тульская молва» за 22 октября (4 ноября) 1911 г. —
С Площадной улицы (ныне ул. Каминского. — С. Т.) вышел какой-то неизвестный и, направившись на Гоголевскую, стирал все вывески, на которых значилось:
— „Гоголевская улица“.
И вместо них писал:
— „Пеняевская“.
Доставленный в участок, неизвестный сознался, что на это преступление он решился от переутомления, побывав на спектакле в Народном доме (ныне Театр юного зрителя. — С. Т.), где его продержали с половины девятого вечера до половины второго ночи».
Конечно, ничего подобного в реальности не происходило, но строки эти имели под собой основание. Какое? Читайте дальше.
Голый зад как художественный образ
107 лет после описанных газетой выдуманных событий. Город Псков. Выходящие из зрительного зла люди восклицали «Бедный Гоголь!». На лицах негодование и недоумение. Такую реакцию у публики вызвал спектакль «Ревизор» в новом прочтении режиссёра Петра Шерешевского.
— На кое-что хватило бы и намёка,— возмущались зрители. — Не обязательно демонстрировать во всей красе, как герои раздеваются или как голый Хлестаков моется.
Креативный питерский режиссёр посчитал, что демонстрации на сцене филейной части актёра будет недостаточно, акцентировав внимание публики дополнительной её демонстрацией на огромном экране. Крупным планом разумеется. Впрочем, оторопевшую провинциальную публику впереди ждал ещё больший креатив, воплощённый в эротических фантазиях постановщика.
— Во время постельной сцены на весь зал стоят стоны,— рассказывала псковичанка Анастасия Александрова.
— Со второй части спектакля началась «клубничка»,— вторил ей другой зритель Игорь Тезнев.
Кто не понял — Хлестаков в это время насиловал дочь Городничего.
И экран снова пригодился, дабы от внимания зрителя не ускользнул ни один элемент происходящего.
В общем, возмущённая «новым прочтением» публика повалила домой с середины спектакля. На следующий день разразился скандал, дошедший до губернатора, от которого требовали немедленно запретить «Ревизора» Шерешевского.
И это только один случай из десятков, а то и сотен постановок, в которых новомодные служители Мельпомены считают своим долгом осовременить классику. Общество же, периодически возмущаясь и ворча, в общем позволяет издеваться над канонами, делая снисхождение «творческим натурам». Кстати, бывало такое и на сцене нашего драмтеатра. Один спектакль «Гроза» чего стоит со швырянием по всей сцене связкой пустых вёдер, символизирующих грозу…
В начале прошлого века театральный зритель не то, что голого Хлестакова постановщику бы не простил. Такое, в общем-то, и невозможно представить. Не допускал он даже неточных фраз или перепутанных слов. За что карал всеобщим позором, да так, что и оправдаться было невозможно. Один из таких случае остался на страницах дореволюционной газеты.
Гоголь и сосиски
«Оказывается, есть два „Ревизора“,— делился впечатлениями не из приятных корреспондент «Т. М.», побывавший на спектакле в исполнении труппы В. Ф. Каразиной на сцене Народного дома (ныне Театр юного зрителя. — С. Т.) в конце октября 1911 года. — „Ревизор“ Н. В. Гоголя и „Ревизор“ Анатолия Пеняева.
У нас ставили „Ревизора“ 2-го.
И автор, как он называется себя в программах, Анатолий Пеняев играл Хлестакова.
О Хлестакове все говорят:
Его принимают за ревизора „по наружному виду и по костюму“.
А как могли принять г. Пеняева за „ревизора“ у нас — положительно не понимаю.
Никакого костюма и никакого вида.
Но тут вероятно, подвохи реквизитора... И Бог с ним.
Хлестакова играют разно: играют капризным мальчиком и ветрогоном, играют просто — петербургским фатом.
Г. Пеняев внес в эту роль свое толкование:
— Хлестаков с... драматическими оттенком. Таким именно изображал он его во втором акте.
Было мгновение, когда я думал даже, что Хлестаков убьет Сквозника-Дмухановского.
Это было тогда, когда, неожиданно для всех, г. Пеняев схватил со стола бутылку и стал размахивать ею.
Таковы, по толкованию г. Пеняева, „манеры“ столичной штучки.
Манеры, от которых лет пятьдесят тому в Тетюшках пришли бы в восторг:
Но это, конечно, дело вкуса.
А вот и другая „манера“. И на этот раз, манера довольно скверная:
Роль свою г. Пеняев очевидно знал. Тем не менее, он очень часто не говорил фраз, которые есть в „Ревизоре“ Гоголя и, наоборот, говорил фразы, которых нет у Гоголя и которые принадлежат всецело уже ему г. Пеняеву».
Для грамотной публики начало XX века знать почти наизусть бессмертную комедию Гоголя было также обычно, как для нас помнить все фразы, например, из фильма «Ирония судьбы, или С легким паром!».
«… В начале 2-го действия Хлестаков говорит:
„В овощных лавках ничего не дают в долг. Это уж, просто, подло“.
А г. Пеняев взял вдруг и обрушился почему-то на „колбасную лавку“, где он видел сосиски...
„Овощи“ г. Пеняеву почему-то не понравились. Разумеется, это дело вкуса, но при чем здесь Гоголь?..».
Далее следовали и другие разоблачения, которые мы опустим.
«Исключительная точность» прочтения
Рецензия-фельетон за авторством Печерского не прошла незамеченной. Обиженный актёр посчитал нужным ответить и «Тульская молва», не пожалев печатной площади, дала нму возможность оправдаться (№ 1204 от 26 октября (8 ноября) 1911 г.).
«Милостивый государь! — писал Пеняев. —
Если бы Вы разбирали мое исполнение, как таковое, я не стал бы Вам отвечать на Ваш фельетон, ибо исполнение мое могло Вам не понравиться, на всех не угодишь, да и ничего не было бы обидного, если бы я плохо играл Хлестакова, но Вы обрушиваетесь на меня не за плохое исполнение, не за неправильное толкование роли, а за то, что, по Вашему мнению, я играл не гоголевского Хлестакова, а Хлестакова своего сочинения…
… Нет в России (я в этом глубоко уверен) актера, играющего Хлестакова, или какую-либо другую роль в „Ревизоре“, который рискнул бы дополнять <…> Н. В. Гоголя не только целыми фразами, но даже изменить или переставить слова <…> Я первый возмутился бы, если бы услышал сознательное искажение текста „Ревизора“. Так подумайте же, г. Печерский, мог ли я, будучи режиссером (т. е. руководителем целой группы) дойти до такой смелости, чтобы сознательно исказить текст произведения великого писателя».
Аргументировал свои мысли Пеняев, между прочим, не забывчивостью, а наоборот исторической точностью прочтения и не по «школьному изданию» комедии, а по экземпляру, хранящемуся в Императорском Малом театре. «С точно такими же добавлениями играл создатель роли Хлестакова, покойный М. П. Садовский, его преемник Н. О. Васильев»,— уверял он.
«По рассеянности Вы исказили уже то, что говорили. Например, ни о „колбасных лавках“ и сосисках я не говорил. Вы просто спутали сосиски с балыками. Так, по Гоголю, издан[ию] для школы Хлестаков говорит: „В овощных лавках ничто не дают в долг. Это уж, просто, подло“. По Гоголю же, ей-Богу, по Гоголю, по этому же, по полному изданию Хлестаков говорит: „В овощных лавках балыки довольно сносны, но проклятые сидельцы мало дают на пробу“…
…На костюм тоже зря Вы обрушились. Костюм мой не из случайной костюмерной мастерской, а сшитый по рисункам того времени <…> и сделан мною самим специально для этой роли».
Заканчивается обращение в редакцию сожалением артиста о невозможности всё же предоставить обидчику «тот экземпляр, по которому играю, чтобы достаточно убедить Вас, укажу только один источник, где Вы найдете почти все мои добавления. Это в журнале „Царь-Колокол“, издавав[шемся] давно. Может быть в здешней библиотеке и найдется случайно этот журнал».
Кроме того
Письмо Пеняева заняло почти ½ газетной полосы А2-го формата. Последнее же слово газета оставила за собой, согласившись, впрочем, с актёром в одном: «Оказывается, что, играя Хлестакова, о сосисках он ничего не говорил.
Извиняюсь и беру сосиски обратно.
За одно уже беру обратно и ветчину. Правда, о ней я не писал. Но делаю это потому, что боюсь:
— А вдруг в известном г-ну Пенляеву старом тексте „Ревизора“, напечатанном в 862 году в журнале „Царь-Колокол“, имеются указания и на ветчину?
Итак, извиняюсь, беру обратно сосиски и ветчину и оставляю г-ну Пенляеву одни лишь колбасы».
Затем разгром исполнителя роли Хлестакова продолжился. Кроме того, Пеняеву попеняли и за неграмотность: «Кстати. Слово „сцена“ г. Пеняев везде пишет через „ять“:
Поэтому, у меня невольно является мысль:
— Не изучал ли г. Пеляев и орфографию по тем же старым изданиям, указания о которых можно найти в „Царь-Колоколе“?».
Добит актёр был обидным четверостишием:
«Чистым воздухом дыши
Без особенных претензий.
Если можно, не пиши...
А особенно рецензий».
______________________________
* Публикации цитируются с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.
