Моих бабушку и дедушку по папе унес ковид в 2021 году.
Им было по 85 лет. Вместе прожито больше 50, и наш город однажды даже поздравлял их публично с таким долгим сроком совместной жизни. Им выдали подарки, они прихорошились и принарядились. А через несколько лет их не стало.
Когда первая и вторая волны ковида стихли, население стало относиться к ковиду как к чему-то привычному. Плюнули на маски, плюнули на резиновые перчатки, завели липовые QR-коды для прохода в торговые центры. Никто уже не страшился за свою жизнь так сильно, как весной 2020.
И когда в конце сентября 2021 бабуля и дедуля слегли с температурой, то они привычно отмахнулись от лекарств, от врачей и иже с ними, потому что ну правда, ну все мы с вами так делаем. И я могу их понять. Они искренне думали, что отлежатся теплой недождливой осенью (а тогда стояло даже бабье лето) и снова поедут: бабуля - в церковь, дедуля - на рыбалку, и вместе будут делать свои нехитрые уютные домашние дела в маленькой кухоньке, где пахло куриным супом, да смотреть телевизор в стареньких, но удобных, пусть и скрипучих, креслах.
Они провели неделю с неспадающей температурой, отказавшись от лечения и вызова скорой, от госпитализации и от помощи врачей.
И только когда мой отец зашел в дом с дичайшим скандалом, вызвал скорую и чуть ли не сам на руках вытащил их к карете, они все-таки поехали в госпиталь Ветеранов Войн, где на тот момент были самые лучшие условия для лечения ковидных больных.
Только после их смерти я узнала, что у них не было прививок.
Как многие из людей старой закалки, они просто надеялись, что смогут перенести болезнь на своих ногах. Ведь 85 лет получалось, верно? Получится и сейчас...
Но отсутствие прививок повлекло за собой осложнения. Ковид перетек в ту самую пневмонию, пневмония наложилась на сахарный диабет (у обоих), на слабое сердце бабули и на ослабленный после операции кишечник дедули. Дедуля пережил рак кишечника, пережил две операции, пережил удаление части кишечника. А ковид - не смог.
Мы, в безумии, в беспамятстве, предлагали всё. Предлагали деньги, предлагали плазму из крови отца, подключали связи в этом госпитале.
И знаете - чушь это все.
Сам главврач глаза отводил, объясняя, что здесь не помогут ни деньги, ни плазма, ни сам министр образования. Что абсолютно все, чем в принципе хоть как-то можно попытаться помочь, в госпитале есть. Что нет никакого секретного лекарства, которое доступно только элите с деньгами и связями. Что плазма не поможет ничем, потому что это вещество не действует в том состоянии, что у них уже было.
Бабушка умерла на следующие сутки.
Я успела спросить у нее, как у нее дела, и она ответила, что ей трудно дышать.
Я сказала ей, что люблю её, и это было последнее, что она услышала от меня.
Горе моего отца, что я видела в день её похорон, и по сей день висит надо мной.
Я помню, как он постарел за один день. Всего один день. Один. Один день.
Отец не просто плакал. Папа выл, волком выл.
Стоял над гробом, не давая никому подходить, кричал, что мы заразимся и тоже окажемся в гробах.
Папа выл, и у него было серое, безжизненное, пустое лицо, глухое от горя.
Я смотрела на бабулю, и какой же она была маленькой и сухонькой в этом гробу.
Её пальцы были сложены комочком - как и при жизни.
Могилу для бабушки вырыли неровно, и гроб ее оказался совсем слегка, но наклонен.
Отец был в ужасе. Но... черт, а что уже теперь сделаешь?
Гроб уже опустили в могилу, и осквернением памяти было бы снова его поднимать, да глубже копать землю при живых скорбящих...
Я плакала, и из-за потери бабули, и из-за горя отца. Горе отца было оглушающим.
Пожалуй, страшнее всего мне было смотреть именно на то, как на моих глазах сдаёт мой родной отец.
Тогда он еще не знал, что до смерти дедули осталось всего три недели.
Эти недели прошли в борьбе. В страшных муках дедули. В страшных муках отца.
Я звонила дедушке каждый день, слушала, как он жалуется на врачей и на жизнь, и подбадривала отца, мол, гляди: ругается! Значит, жить будет!
И каждый, каждый день я говорила ему, что люблю его. "Дедуль, я тебя очень люблю. Ты выпишешься, и мы с тобой чайку попьем, ты мне про мордву расскажешь".
Каждый день: "Я люблю тебя". Потому что однажды это уже стало последним словом.
Мне снились сны о том, как дедуля и бабуля качаются на качельках, держась за руки. Как мы всей семьей приходим к ним в гости, чтобы посидеть с ними, пообщаться и потом уйти.
Отец кричал на меня, что не нужно никаких держаний за ручки, потому что это знак того, что дедуля уйдет за бабушкой, а должен он остаться здесь и живым.
Через три недели дедули не стало.
Наступил день, когда мое "Я люблю тебя" оказалось услышано в последний раз.
Эта новость застала меня на работе. Я уже не помню, что было после.
Мы с папой ездили в госпиталь.
Мы собирали вещи дедуле в последний путь. Я помню, как никак не хотела отглаживаться его любимая рубашка. Простая, домашняя, не строгая. Голубая в белую клетку. Я глажу её, а на глаженое место капают слёзы.
Мы едем на кладбище. Отец не в силах разговаривать.
Там я узнаю, как и что нужно делать, если умер твой близкий, и делаю всё вместо отца.
В жизни бывают моменты, когда ты в очередной раз взрослеешь, и это был один из них.
Когда ты в семье почти самая молодая, то привыкаешь к тому, что всегда есть кто-то старше тебя, взрослее, опытнее, сильнее тебя.
В тот день я почувствовала, что стала старше. И что когда наступит черный день, я смогу сделать все так, как надо.
На похоронах дедули от отца осталась одна лишь тень.
После всего этого у него просто не осталось сил скорбеть так же сильно, как по матери.
Он рыдал. Боже, как страшно смотреть на то, как рыдает твой отец.
Тебе больно и невыносимо опустошающе от потери близких, но стыдно признаться в том, что страшнее тебе смотреть, как на твоих глазах с ума сходит живой отец, который только недавно с тобой играл и смеялся.
А в гробу лежит дедуля, дедуля с брежневскими кустистыми бровями, с деформированным ногтем на указательном пальце, который так всегда нравился мне. Дедуля, который тихонько совал денежку, который так тепло обнимал, который знал столько историй, который знал наизусть всего "Василия Теркина" и всегда находил притчу или добрую историю, чтобы поддержать разговор или ненавязчиво наставить на путь истинный. Дедуля, который и в 85 был востребованным специалистом на заводе, добрым другом, хорошим, приятным, милым старичком.
Жизнь сложилась так, что я больше никогда не смогу войти в тот дом, где они жили.
Где старые занавесочки на окнах. Где старинные часы с маятником. Где иконы, церковная утварь и рыболовные снасти. Где килограмм забытых советских монет. Где бинокли, старые фотографии, хрустальные сервизы, ковры ручной работы и картины из янтаря.
Бабулечка. Дедулечка. Мне так жаль, что вас больше нет. Мне очень, очень жаль.
