Многие не знают, а каких-нибудь несколько десятилетий назад наша необъятная Родина жила коммунальной жизнью. Сообща. Без смартфонов и прочих гаджетов.
Для расширения кругозора и общего культурного потрясения хочу провести для вас небольшую экскурсию.
Итак, Ленинград, например, конец 80х гг.
Идём себе по улице, поворачиваем в арку и видим классический двор-колодец. Тут гуляют дети, коты и однажды — грузинский баянист, ищущий сестру.
Крикнешь “мама!”, и тебе отзовутся сразу три.
Стенки облезлые, как судьба инженера-алкоголика. Трубы наружу, провода — поверху.
Открываем невзрачную деревянную дверь и попадаем в мрачное барокко с налётом коммунального фэнтези: пол выложен винтажной плиткой, по которой ходили люди и тараканы времён Брежнева, а то и Ленина. Лестничные пролёты длинные, как очередь за пивом, и местами статуи и мраморные ступеньки, чтобы навернуться с шиком.
Квартира — целое крыло. Комнат 15, но ощущения на 38. Двери бурого цвета, как будто их обжаривали на сковородке, увешаны бусами дверных звонков — электрических, механических, непонятных. Дверная цепочка, чтобы житель смог посмотреть на визитёра во всю его ширь.
Коридор — “взлётка”. По обе стороны — великое собрание утилитарного хлама: трёхколёсный велосипед без седла, чемодан с чем-то подозрительно мягким, табуретка, на которой когда-то сидел дед. Почему-то мысли о бронхиальной астме от вековой пыли.
Слева на стене табличка: “Здесь ругались за выключатель. И продолжают”.
Выключателей много. Особенно в туалете. Один включает лампочку, другой вентилятор, третий — электрокофемолку в соседней комнате. Какой из них делает звук “пф-ф-ф” — до сих пор загадка. Здесь, висят обрывки стихов, газет и записка “Петрова, смой за собой!”. Петрова умерла в 1979-м, но записку снимать боятся.
Ванна — за занавесочкой. Прямо в кухне. Не шучу. Моешь голову — мимо тебя проходит дядя Лёша с чем-то шипящим на сковороде.
Посмотрите налево: здесь в 1974 году впервые сгорела манная каша и пошёл скандал длиной в два поколения. Говорят, с тех пор старшее поколение на кухню заходит с молитвой и ложкой. Кухня — эпицентр жизни. Здесь ругаются, мирятся, пьют чай и водку из одного стакана, стирают бельё в кастрюле, варят суп и обсуждают чужой характер, особенно если хозяйка только вышла в туалет.
Горячая вода есть, если колонка “Нева” в настроении. Обычно она заводится с четвёртого раза, а иногда нужно всего лишь пропеть ей куплет “Подмосковные вечера” чтобы не отморозить руки под ледяной водой.
Комнаты… Эх, комнаты. Всё разгорожено шкафами, занавесками и старыми пледами. Если детей много — двухъярусные кровати, а если нет — просто один большой матрас с географией всей семьи. На шкафу стоят коробки и чемодан. Под шкафом — рассыпаны дозревать зелёные помидоры. За шкафом — кульман отца и половина картофелины.
Над столом табличка: “Здесь родился Коля и умер утюг”.
Стены — в обоях, обои — в пятнах, пятна — в слоях эпох. На стенах — ковры. Красно-жёлто-коричневые. От них пахнет либо СССР, либо котом. Иногда — одновременно.
Телевизор стоит, пучеглазый. Без пульта, зато с характером. Крутилка громкости давно заменена на вилку. Изображение есть. Иногда. Каналов — два и бонусом шипение, которое все уважают.
Потолки — под 4 метра. Лепнина и штукатурка падают по понедельникам. Люстра висит хрустальная, пластиковая. Налёт на ней образует собственный климат.
Пол — паркет, уложенный ёлочкой, скрипит только ночью. Причём только под тобой во время походов к холодильнику. Как будто он в сговоре с совестью.
Идеальная атмосфера, чтобы: Любить. Злиться. Делить плиту. Занимать ванну “на минутку” и выходить через час. Кормить котов. Делать детей. Забывать ключи. Греть руки над чайником. И всё это —дружно, с размахом русской души.
