Лучшее, чем можно занять себя в плохую погоду – это сидеть перед горящим камином, неспешно потягивать коньяк и читать хорошую книгу. За окном барабанит дождь, в углу комнаты бормочет видеоэкран, передавая последние новости, и только клочок бумаги, белеющий на тумбочке, мешает мне полностью погрузиться в ощущение уюта и покоя.
Телеграмму принесли в полдень, когда я, как обычно, обедал в ресторации «Чёрный Мельник». Пусть и не самой фешенебельной, даже по местным меркам, но, с отличной кухней, что для меня значило куда больше.
- Вам письмо! - Взволнованно воскликнула фрау Эльзе, встречая меня у порога пансиона.
- Письмо?
- Да! Посыльный сказал, что отдаст его только вам в руки, лично! – Она опасливо посмотрела на меня, и я буквально увидел, как из достойного и выгодного постояльца, превращаюсь в авантюриста, ведь кому кроме авантюриста могут приходить секретные письма, которые нельзя доверить порядочной женщине, хозяйке пансиона!
Сочувственно подмигнув молоденькому пареньку, мнущемуся в углу и явно выдержавшему несколько атак неукротимо любопытной фрау Эльзе, я быстро расписался, и к её большому разочарованию не распечатывая сунул бумагу в карман.
- Семейные дела. - Пояснил я хозяйке, улыбнулся и поднялся в свой номер.
На Бергарден я прилетел год назад, выйдя в отставку. Ни начальство, ни сослуживцев в известность о своём нынешнем местонахождении я не ставил, а родственников у меня уже чёрт знает, сколько лет не было. Так что, и писать мне было некому. Однако на телеграмме стояло «Рику Лаверграу, лично».
Пожав плечами, я бросил телеграмму на тумбочку и занялся повседневными делами. Ни к чему портить себе настроение до времени.
Чем может себя занимать мужчина, в самом расцвете сил, имеющий массу свободного времени и без особых финансовых затруднений? Во всяком случае, на Бергардене, где на выплаты от военного ведомства, можно вполне достойно прожить. Конечно, спортом (с шести утра и до завтрака), самообразованием (библиотека и инфотерминал с половины одиннадцатого и до обеда), хобби (с четырнадцати ноль ноль и до вечера) и личной жизнью (непринуждённое и ни к чему не обязывающее общение в соцхабене, после ужина).
Сейчас как раз было без десяти минут два – время хобби. Я повернулся к подоконнику, где бодро топорщил хвою мой домашний любимец Герман и критически его осмотрел. Герман был бонсаем. Я обнаружил его полузасохшим и скорчившимся в углу сада. Хозяйка давно махнула на него рукой – некогда дорогое и ценное растение, привезённое аж с самой Земли, упорно не хотело приживаться, всячески отвергая заботы, которыми поначалу окружила его фрау Эльзе. Чем больше она о нём заботилась, тем сильнее он хирел и чах.
- Да на что оно вам сдалось? Давайте, я лучше вам «венерины волосы» в горшок пересажу? А этот сморчок, выкорчевать да выкинуть давно пора. Только вид портит!
От «венериных волос» я вежливо отказался, и, тем же вечером Герман занял своё место на моём подоконнике. Как показало время, с выбором я не ошибся. Larix dahurica, как по-научному именовался мой друг, был невероятно привередлив, обладал скверным характером, и возня с ним занимала у меня уйму времени. Поначалу, он всё норовил сдохнуть и только мои познания в биологии, ангельское терпение и неутомимость, не дали ему осуществить это намерение. За изучением материала по теме, поиском подходящей почвы и нужного освещения, время летело незаметно. Таким образом, день мой был наполнен, и ночью снились мне не кошмары, а сады, лиственницы и минеральные подкормки. Глядя на ожившего и зазеленевшего Германа, я стал даже подумывать о вступлении в общество Любителей Комнатных Растений, но поразмыслив, вынужден был признать, что до такой степени ещё не социализировался. Всё-таки, пятнадцать лет службы в Отряде Умиротворения, даром не проходят.
- Вам нужно обязательно найти для себя мирное хобби, которое бы занимало много времени и отвлекало вас от воспоминаний. Заведите себе распорядок дня, больше гуляйте, читайте развлекательную литературу и поменьше размышляйте. Кстати, не пренебрегайте соцхабеном. Очень рекомендую. Как показывает практика, один визит в соцхабен стоит двух приёмов у психолога. - Штатный психотерапевт лукаво улыбнулся, и я вежливо улыбнулся в ответ, давая понять, что принял к сведению его рекомендации и конечно, буду им следовать.
И я действительно им следовал, так же скрупулёзно, как когда-то приказам руководства. Потому что вовсе не хотел суициднуть, как Людвиг, или стать электронным наркоманом как Макс, или сойти с ума как Андрей, или...
Больше всего я хотел просто жить. Раз уж мне удалось выбраться из всего того дерьма, куда я регулярно и даже с радостью окунался по собственной воле. Но, вся шутка в том, что, такие как мы штиль нормальной жизни переносят гораздо хуже, чем ураганы службы. Мы словно акулы, которых запустили в маленький бассейн с пресной водой. Одно дело сходить в отпуск, ведь ты знаешь, что через какой-нибудь месяц вернёшься назад в пекло, и каждый день мирной жизни ценен для тебя и полон какого-то особого смысла и очарования. И другое – жить так постоянно... Это...это как-то бессмысленно! В течении многих лет у меня было только две цели – выполнить свой долг и выжить, остальное – дополнения. Более-менее приятные. Мне, как бонсаю с детства придавали определённую форму, и я просто физически не мог так быстро адаптироваться и перестроиться. Стать просто человеком, а не инструментом, орудием. Но я старался. У меня даже начало получаться. И тут эта телеграмма!
Я стукнул рукой по столу так, что Герман на подоконнике задрожал и гневно затрепетал хвоей.
- Тише, приятель, всё нормально. - Обратился я к нему.
Набрал в грудь воздуха и взял с тумбочки белый листок. Сообщение было лаконичным:
«Просьба прибыть для дачи свидетельских показаний по делу Ленца Кирльгенау, код 306. Билеты прилагаются». Федеральное Ведомство.
Не удержавшись, я засмеялся. Можно сколь угодно говорить о праве отставника на неприкосновенность частной жизни и тайну местопребывания, можно даже сменить имя и личные данные, но какой от всего этого толк, если вдруг ты понадобился чиновнику Федерального Ведомства?Смешно.
Не прекращая хихикать, я налил себе стопку яблочной водки и залпом выпил. Нда. Похоже, у меня началась мания величия. Вообразил, что и впрямь меня хотят вернуть в Ряды. Или ряды... а тут, всего лишь свидетель, для дачи формальных показаний. Хотя, Кильку хоть увижу, славный парень, был...
Сборы не заняли у меня много времени. Подумав, я прихватил с собой и Германа, для чего правда пришлось озаботиться специальной капсулой – ударостойкой, снабжённой регуляторами влажности, температуры и давления. Благо, такие продавались в местном супермаркете. Бергарден считался вполне зажиточной колонией, поэтому обеспечить местных жителей и туристов всякой, мало употребляемой, но при этом дорогой ерундой, администрация считала делом чести. Не то чтобы я не рассчитывал вернуться обратно, просто поездка обещала быть горько-ностальгической и хорошая компания мне не помешает. Герман же, несмотря на свой сволочной характер, был отличным собеседникам. Когда надо – умел промолчать, когда надо поддержать нить беседы выразительной вибрацией хвои. Кроме того, одним своим присутствием он придавал уютный и обжитой вид даже такому уныло-типовому помещению, как одноместная каюта эконом класса, куда мне надлежало прибыть уже сегодня вечером. (Извините, милые девочки из соцхабена, а также военный психиатр. Увы, увы...)
Время оставшееся до отправления лайнера тянулось долго. Я успел собраться, совершить моцион вдоль набережной и даже договориться о консервации своего номера до возвращения (половинная плата на период моего отсутствия с фрау Эльзе, для которой я по-прежнему оставался выгодным и заслуживающим доверия клиентом, даже не смотря на странное письмо).
Наконец, подъехало такси, чтобы увести нас с Германом в космопорт.
- Да куда же вы бандуру – то эту тащите! – Всплеснула руками хозяйка.
- Понимаете, моя тётя всю жизнь мечтала увидеть бонсай. Сама она родом с Песчаной, из растений там – один карликовый меклеутский лишайник. Недавно в переписке я обмолвился про бонсай, так всё, последний покой потеряла. Она ведь у меня на биолога училась, диплом по флоре Земли писала, да вот, не сложилось... а тут – земное растение. Ни в жизнь, говорит, не прощу, если ты мне его не покажешь. Старенькая она у меня, перелёты ей противопоказаны, вот, приходится с места срываться. Как-никак, она мне вместо матери. – Заявил я фрау Эльзе с самым серьёзным видом.
- Вот бедняжка! Так живёшь, трудишься, а на старости лет... – Она расчувствовавшись смахнула слезу, полезла в буфет и вручила мне полуторалитровую бутылку сливовой настойки. – Вот возьмите, гостинец, от чистого сердца. Вы же не догадаетесь...
- Спасибо но, не стоит, честное слово. - Мне стало неловко.
- Даже не думайте отказываться. - Величественно махнула она рукой. - Это не вам, а вашей тёте. Уж я-то знаю, как порой бывает одиноко, а это, - она кивнула на бутылку, - отлично согревает старую кровь.
- Спасибо вам большое! – Ещё раз поблагодарил я и влез наконец в такси.
- Повезло вам с хозяйкой. - Заметил таксист, наблюдая, как фрау Эльзе растроганно машет нам вслед.
- Повезло. – Коротко согласился я.
Мне было не по себе. Совершенно на автомате я выдал легенду о несуществующей тёте и заставил хозяйку поверить мне. Зачем? Какая разница, что подумала бы про меня фрау Эльзе? Или, это лишь разминка перед встречей с чиновниками? Но, разве я собираюсь воздействовать на них? Ведь нет! Да и зачем? Того паренька, которого я знал, давно уже нет. А для этого нового Ленца я, пожалуй, ничего уже сделать не могу, даже если бы очень захотел. Под сенсорами не соврёшь...
На лайнере я сразу прошёл в свою каюту, попросив стюарда не беспокоить меня до прибытия. Надо было собраться с мыслями. Подумав, Германа доставать из капсулы я не стал. Мало ли что. Например, на корабле случится пожар, или выйдут из строя двигатели, или атакует пиратский крейсер. Не факт, что во внештатной ситуации я успею упаковать Германа до того, как он пострадает. Потому – лучше не рисковать. Двенадцать часов лёту – не такое уж значительное время.
Изучив содержание бара (сплошная синтетика), я остановился на водке. Вот уж что даже в синтезированном виде терпимо. Сливовицу подумав, решил пока приберечь. Первая стопка, ударив по вкусовым рецепторам ухнула в желудок. Вторая – приятным теплом согрела внутренности. Третья – мягко растеклась по жилам и я почувствовал как напряжение, сковывавшее меня с момента как я получил проклятую телеграмму, отступает. После четвёртой мной овладела ностальгия.
- А ты знаешь, как я познакомился с Ленцем? – Обратился я к Герману. - Хотя, откуда тебе знать...Тебя тогда в помине не было. Болтался в виде семечка у папки в шишке. Или, у мамки? Хрен знает, как там оно у вас бывает... В смысле, я знал, но забыл. В общем, ты в проекте был, а я уже в процессе. То есть – в Академии. Посажен в надлежащую почву и закреплён в нужном ракурсе. Думаешь, на одни бонсаи скрепы одевают? Вот и нет! С людьми поступают точно так же. Только вас уродуют для красоты, а нас для пользы. И это правильно, я без претензий. Кем бы я был, если бы не Академия! Навоз бы на ферме разгребал... У нас на Энее выбор не особо был. А лететь на другую планету – денег нет. Да и отец бы не пустил. Вот знаешь, пятнадцать лет прошло, а до сих пор вспоминаю его – вздрагиваю. Кремень. Землю до смерти любил. Сначала, до материной, потом до своей. Мне можно, сказать, повезло. Я, ведь даже не плакал, когда его хоронили. Когда мать умирала – ревел, как пацан мелкий, а мне ведь тогда уже двенадцатый год пошёл, мужик уже, по сельским меркам. А когда отца – как заморозило меня. Да он сам виноват был. Кто же по жаре протраву делает? Вот и надышался... Я тогда продал ферму сразу и билет до Цитадели взял. Знал, что как сироту, меня по квоте возьмут.
Там с Ленцем и познакомился. Да...
Я налил себе пятую и выпил.
- Учёба мне сложно давалась. Тупо знаний не хватало, базы. У нас на Энее ведь как – сел за программу и долбишь. Живой учитель, это роскошь, это для тех лентяев, кто может за пятьдесят километров в школу ездить.А для остальных – электронный курс. А в Академии оказалось, что электронного курса мало. Если бы не наш воспитатель Андрей и не Ленц, вылетел бы я пробкой, после первого же полугодия. Андрей, он, сука, умный, был. Педагог от Творца. Интуиция – абсолютная. Он меня с Ленцем и свёл. Почуял, что мы с ним друг другу нужны, и не ошибся. Ленц не чета мне, прирождённый интеллигент в чёрт знает каком поколении, умница. У него те знания, что я ночами зубрил с пятого раза воспринимая, на подсознательном уровне были усвоены. То, до чего я доходил, он просто – знал, как я знал, когда время злаки сеять, а когда картошку и с какой стороны к скотине подойти. Вот ведь совсем мы с ним разные были, но сдружились крепко, по-настоящему. Поначалу, конечно, без снисходительности не обошлось, но ко второму курсу я уже по знаниям не отставал. Ну и с коммуникабельностью у меня куда лучше дела обстояли, чем у Ленца. Таких как он в коллективе, как правило, не любят, особенно поначалу. Вот и вышло, что мы друг друга взаимодополняли.
Потом пришло время специализации и вот тут нас жизнь разделила. Правда, уже не по социальному, а по генетическому принципу. Под разные задачи мы оказались заточены. Я пошёл в Отряд Умиротворения, порядок и дисциплину наводить, а Ленц, в Контрразведку был определён.
Поначалу, мы ещё держали связь. Четыре года в Академии, это много значит. Кем бы ты не был до, там ты принимаешь окончательную форму с которой тебе жить до конца. Но жизнь и особенно служба никого не щадит. Профдеформация, такая профдеформация. Мне было проще, от меня требовалось одно – быть скалой, защищать и насаждать тот порядок вещей, который считался Империей. Я сам был Империей. Сомнения, колебания, рефлексия изначально были для меня чем-то если не чуждым, то ненужным уж точно. Ленцу было куда сложнее. Его профессия – человек с тысячью лиц, натянутая струна, отзывающаяся на любые движения вокруг. Но убедительно сыграть можно только вжившись в роль. Сохранить при этом убеждения, возможно только, если они являются частью твоей сути. А без идеологии, без принципов, долго ли ты сможешь оставаться на своей стороне? Ленц имел убеждения, но фанатиком не был...
Водка кончилось, вместе с вдохновением. Я редко позволял себе расслабиться настолько, чтобы рассуждать вслух. Чтобы вообще начать анализировать. Это лишнее и не способствует социализации. И сейчас, я не буду продолжать. Всё вышло как вышло и я сделаю то, что должен, да у меня и выхода нет другого! Не осталось больше того Ленца и того Рика. И дружбы той больше нет. Ленц сам сделал свой выбор, так почему же я чувствую виноватым себя? К чёрту!
До прибытия на Цитадель оставалось шесть часов. Как раз хватит времени проспаться. Я достал из аптечки капсулу снотворного и выпил. Рухнул на кровать и провалился в сон.
......И снова вокруг выжженная пустыня, ветер гонит по земле пепел, небо затянуто клубами дыма. Пахнет гарью и палёным мясом, и ещё чем-то едким. Всё-таки правильно в Империи запретили использование напалма, как негуманного оружия...Только здесь не Империя, здесь можно почти всё, что во Благо. Напалм, как благо, огненное благословение для имперских миротворцев.
Я лежу на этой искорёженной земле, прибитый к ней жаром, оглушённый, полузадохнувшийся, но живой. У нас хорошая броня, а напалм всё-таки устаревшее оружие. И, через какое-то время, когда отработают защитные и медицинские системы костюма, я встану, как Феникс из пепла, возьму экологически чистый, гуманный лазер и пойду наводить Орднунг унд Дисциплинен. Если наши успеют подойти быстрее, чем те, кто накрыл наш лагерь Огненным Дождём. Потому, что те, не признают Имперских законов, и не будут обменивать миротворцев на своих пленных. Они просто подойдут и добьют нас каким-нибудь диким, варварским оружием. Говорят, у них даже гранаты сохранились. Хотя нет, броня им нужна, скорее, зальют кислоту внутрь костюма.
Я лежу и мучительно прислушиваясь, жду, кто будет первым, но, рёв бензиновых двигателей раздаётся раньше...
Я слышу голоса, приближающиеся ко мне и стоны своих товарищей. Всё-таки, кислота... В ужасе напрягая все силы, тянусь к шлему, надеясь на чудо, на то что успею, на то, что сработает, и зеркальный пластик с шорохом прикрывает моё лицо.
- Вот чёрт! - Надо мной нависает заросшее щетиной лицо.
- Что такое? – Слышится знакомый голос, и я вижу Ленца, одетого в форму повстанца.
- Да, моллюск в раковину спрятался. - Смеётся его товарищ.
-Ничего, сейчас поправим. - Усмехается Ленц и меня мороз продирает по коже, столько в его голосе ненависти.
Он наклоняется, нажимает несколько датчиков и моё непробиваемое забрало едет вверх. Долю секунды мы смотрим друг другу в глаза. А потом он срывает с пояса пистолет и всаживает в меня заряд плазмы. Точно в грудную пластину, вшитую в подкладку костюма.
Несколько сломанных рёбер, гематома, помутившееся сознание. Небольшая плата за жизнь. Это новая модификация костюма. На старых, такой защиты не было... Я лежу с закрытыми глазами, делая вид что мёртв. Если честно, особых усилий мне прикладывать не надо, я действительно сейчас почти труп. Разговор доносится до меня как сквозь вату.
- Ты что?!- Возмущается повстанец.
- Извини, не удержался. Я его узнал, он один из тех, кто штурмовал Шимм, когда Елену...
- Ладно, друг, всё норм. Бывает. А они, они ещё ответят...
Я открыл глаза весь в поту. Вот что значит лишиться контроля над собой. Но почему, почему меня преследует именно этот эпизод? Мало ли меня убивали за годы службы? Бывали ситуации и пострашнее. Или, всё дело в Ленце?
Меня не было при штурме Шимма, Ленц соврал. Только зачем? Спасти меня, или в память о прошлой дружбе сделать мою смерть менее мучительной? Ответа на этот вопрос я не нашёл. Да это и не важно, в любом случае, Ленц желал мне добра. Но, я не мог ответить ему тем же. В своём отчёте командиру я указал его имя. Написал, что узнал его, что мы учились вместе. Вряд ли его измена была тайной, но совесть меня всё равно грызла, предательство, это всегда предательство, даже если оно во благо.
И сейчас, спустя пять лет, грызёт также. Если меня вызвали для дачи свидетельских показаний, значит Ленц наконец пойман. Неудивительно. Энею окончательно призвали к порядку год назад и новое правительство начало выдавать бывших повстанцев. Это правильно, порядок, прежде всего. Порядок и повиновение. И я выполню свой долг. Я дам показания. Моих способностей не хватит убедить суд в том, что Ленц не предатель. Я и сам в это не верю. Но поверить, наконец, что он меня спас тогда сознательно, я смогу. И, с этим они вынуждены будут считаться.
До посадки оставалось полтора часа. Я принял стимулятор и сосредоточился.
