Туманное осеннее утро в деревне Мыза, Кенозерье.
Вообще, мне умные люди говорили, одно утро - одна точка съёмки. Но так как я в Кенозерье был практически проездом, то за одно утро успел добраться на лодке до трёх разных деревень, и здесь в отличи от Глазово, туман по началу был не такой лютый и наползал со стороны озера. Поэтому несколько кадров обошлось без туманного молока.
Nikon Z5+Nikkor 28-300
Летом 1991 года я работал на поисках медно-никелевых руд в Плесецком районе Архангельской области. Время было голодное, но интересное. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1991 год. Голодный сезон
1991 год. Голодный сезон, часть 2
С фотографиями в этот раз не очень, не было у меня тогда фотоаппарата, так что пользуюсь фотографиями из интернета.
Те, кто ездил полюбоваться красотами Кенозера и его окрестностей наверняка проезжали через этот посёлок с очень необычным названием. Вот и мы проехали и встали в полутора километрах от посёлка на лесной поляне, в окружении лесов и болот.
Профиль длиной около 15 километров протянулся от Самково до посёлка Першлахта на Кенозере. Если честно, то я до сих пор не знаю, какой смысл был в подобном здоровенном и при этом одиночном профиле: может быть геологическая съёмка, может быть ещё что. В то время я был классическим «точкоклёпом» - клепал точки, не задумываясь о результатах своей работы. Понимание этого пришло гораздо позже, когда я начал работать в геолого-съёмочной партии в постоянном контакте с геологами.
По профилю шёл целый комплекс геофизических исследований: магниторазведка, электроразведка и гравиразведка. Гравиразведкой у нас заведовал сам старший геофизик Ювеналий Павлович, за электроразведку отвечал я, а магниторазведку делал Миша Боярский, полный тёзка знаменитого актёра, и поэтому старательно его копировавший усами и длинноволосой шевелюрой.
В бригаде моей к этому времени произошли изменения: моего рабочего Колю Белева, большого спеца по рубке профилей, отдали топографам, а вместо него приняли на работу плесецкого мужичка, который быстро получил прозвище Красный Суслик. Выглядел он точь-в-точь как артист Катин-Ярцев в роли Джузеппе Сизого Носа.
Один в один, только очков не хватает. Даже выражение лица практически всегда было точно такое же :-)
Такой же мелкий, субтильный, тормозной, с длинными курчавыми волосами вокруг большущей лысины. И с точно таким же сизым носом. К нам он устроился для того, чтобы побыстрее уйти на пенсию - не хватало ему пары месяцев полевого стажа. А почему Красный Суслик? Дело в том, что когда рабочие расходятся от центра установки на дальние расстояния, то командовать-то ими всё равно нужно, и если метров до 200-300 до них ещё можно докричаться, то за 500 метров, а тем более за километр – никакой рупор не поможет. Сейчас хорошо, есть мелкие рации, а в то время о таких разве что помечтать можно было. Вот и пришлось придумывать систему сигналов: один-два рывка – иди дальше, потянул провод – возвращайся, больше трёх рывков – заяц в проводах запутался… И вот тут-то и случилась засада с нашим Джузеппе Сизым Носом: как только он отпускал из рук провод, то тут же терял его в траве, поэтому пришлось к проводу привязать здоровенную красную тряпку, чтобы его было заметно издалека. Эту тряпочку, скачущую по траве, мы и назвали Красным Сусликом, а название практически сразу перешло и на её пользователя. Да так крепко, что через неделю никто уже и не помнил его настоящего имени. Красный Суслик, да и всё, тем более что сам он относился к прозвищу весьма спокойно.
Каждый день мы ходили на профиль, делали по 7-10 точек ВЭЗ, после чего возвращались домой, собирая грибы и голубику: с едой всё было так же плохо, как и в предыдущие месяцы. В Самково нам ничего не продавали, поскольку все продукты, завезённые в магазин, распределялись между жителями посёлка бесплатно в счёт зарплаты. С большим трудом мы договорились, чтобы нам продавали хотя бы пару буханок хлеба два раза в неделю. Радио у нас не было, так что из всех развлечений у нас была травля баек у костра, да наблюдение за тем, как Мишка Боярский большим дрыном отбивает свою молодую лайку от местных кавалеров, приходящих из деревни.
- Какое же это Са́мково! – возмущался Мишка. – это самое настоящее Кобелёво!
Ювеналий Павлович пытался всех лечить биополями – незадолго до этого он съездил в Москву, где отучился на магистра оккультных наук второй ступени, и теперь пытался применить свои знания на практике. А если не получалось, то объяснял всем, что ему ещё до первой ступени нужно добраться, и вот тогда… Страшно было даже подумать, что было бы тогда!
Не забудьте зарядить банку с водой!
В один из дней у меня накрылся мой любимый автокомпенсатор АЭ-72. Просто взял и перестал работать. Ювеналий Павлович помахал над ним руками и поплямкал губами как Алан Чумак в телевизоре, после чего сообщил, что его нужно везти на базу в Грязово в ремонт.
- И газеты привези оттуда, а то сидим здесь, как мыши под веником и ничего не знаем, - добавил он. – А может там война уже началась.
Случилось это 19 августа 1991 года.
С собой в дорогу я прихватил Кота Матроскина. Не то, чтобы мне одному тяжело было тащить прибор, просто вдвоём в дороге веселее. От Самково до посёлка Конёво мы довольно легко добрались на автобусе, а вот оттуда нам пришлось идти пешком, в надежде на то, что сумеем поймать какую-нибудь маршрутку по дороге: всё же 25 километров – не самый близкий путь.
Если судить по фото, то Конёво с тех пор практически не изменилось.
И церковь всё та же.
На выходе из села мы неожиданно столкнулись с местным участковым. Впервые я с ним познакомился, когда он приходил разбираться в Грязово из-за одной местной девчонки, у которой завязался нешуточный роман с моим рабочим Колькой Беляевым. Её родители всеми силами пытались этому помешать: закрывали Ленку в доме, прятали ключи, обувь, а когда ничего не помогло – написали заявление в милицию.
По заявлению участковый, крупный и громкоголосый мужик, пришёл к нам в лагерь, где мы попили чаю, поболтали о работе, о жизни, после чего он спросил:
- Говорят, вы тут разврат разводите. Местных девок водите, безобразия нарушаете?
- Насчёт разврата не знаю, - ответил я. – Специально никого не водим, а если кто в гости заходит, так что ж его, выгонять теперь? А что по ночам в балках делается не знаю, со свечкой не хожу.
- Ну ладно, бывайте тогда, - ухмыльнулся участковый и пошёл к выходу из вагончика. – Если какие проблемы будут, звоните в Конёво, я там сижу.
В следующий раз он пришёл, когда в одной деревне украли корову – затолкали её в ГАЗ-66 и увезли в неизвестном направлении. Ну а поскольку у нас тоже была вахтовка - «шишига», то подозрение, естественно, пало на нас. Ну тут оказалось всё ещё проще – в вахтовку корову запихнуть нереально, разве что по частям, очень уж узкая дверь в будке. В чем участковый моментально убедился.
И вот мы снова с ним встретились посреди Конёво.
- О, геологи, здорово! Вы за красных, али за большевиков? - радостно приветствовал нас участковый фразой из фильма «Чапаев».
- Мы – за интернационал! – ответил я, старательно изобразив Чапаева.
- Ага, ну-ну! – загадочно усмехнулся участковый и отправился дальше.
- Чего это он? – удивлённо спросил Матроскин.
- Настроение, наверное, хорошее – вот и шутит, - ответил я. – Нам-то какая забота, нам в Грязово тащиться.
И мы отправились дальше. По дороге мы вполне удачно подцепили машину, которая довезла нас до Кувакино, а оттуда до Грязово практически рукой подать – всего каких-то 5 километров, так что до базы мы добрались довольно быстро. Матроскин отправился в свой балок, а я зашёл в командирский, где застал довольно странную картину: посреди балка на табурете стоял радиоприёмник и что-то вещал. Вокруг него в живописных позах расселись сам начальник партии и два геофизика, которые так внимательно слушали диктора, что на мой приход особо и внимания-то не обратили.
- У меня АЭ-шка накрылась, - сообщил я. – Мне замена нужна!
- Какая АЭ-шка! – возмутился Жора, один из геофизиков. – Тут в Москве такое творится!
- Да фиг с ней, с Москвой, - ответил я. – А вот если я сегодня не вернусь, то завтра в Самково тоже может что-нибудь случиться: рабочие-то мои без начальства остались.
- А Ювеналий Павлович?
- Да он же с духами общается, ему некогда.
- Жора, выдай аппаратуру, - встрял в разговор начальник партии. – И Гене скажи, чтобы парней обратно отвёз. Работы ещё много осталось? – это уже мне.
- Дня через три должны закончить профиль, - ответил я.
- Хорошо, тогда езжайте сейчас обратно, Гена вас на вахтовке довезёт. Что-то ещё нужно?
- Почитать чего-нибудь. Скучно там у нас, и новостей никаких.
- Зато у нас их выше крыши, - усмехнулся начальник, собрал со стола несколько лежащих там газет и вручил мне. – Читайте, только уже устарело всё.
Поблагодарив его, я вышел из командирского балка, таща с собой новую АЭ-шку и стопку газет, а ещё через полчаса Гена Аникин, наш бессменный водитель, отвёз нас с Котом Матроскиным обратно в Самково.
Вот так я и не узнал, что в стране произошли путч, ГКЧП и Ельцин на баррикаде.
P.S. Закончилась очередная часть моего рассказа о голодном сезоне 1991 года. Читайте, спрашивайте, критикуйте - ваши отзывы мне всегда интересны.
P.P.S. У меня ещё вот такой вопрос - будет ли интересен видеоформат? Три сезона с 1997 по 2000 год я снимал в поле на видеокамеру, т.е. можно будет не только рассказать, но и показать. Правда, нужно ещё как-то оцифровать видеокассеты, но это уже вопрос технический. И денежный )))
Кенозерский национальный парк - Онежская часть. Несколько фото из прошлогодней поездки.
Если будет интересно, сделаю несколько постов с фотографиями. В кои то веки удалось уехать в полноценный 2х недельный отпуск.
Переправа через Онегу близ деревни Конево - начало дороги на Вершинино.
Пятницка церковь и ряжевый мост через Кену конца 18 века .
Виды деревни Вершинино - "столицы" Кенозерского парка. Есть несколько избушек-гостиниц, визит-центр и даже небольшая кафешка. А вот связи практически нет (и не надо).
В визит-центре можно заказать обед-ужин и экскурсии на теплоходе по озеру.
Никольская часовня - визитная карточка парка. Расположена на пригорке и с него открываются классные виды на озеро и деревню.
Почозерский погост с храмовым комплексом. В нескольких километрах от Вершинино. Успели вечером первого дня доехать, очень повезло с погодой и светом)
Вечерние виды.
Продолжение будет, если интересно....)
Этим летом довелось побывать в Кенозерском национальном парке*. Место без преувеличения чудесное, красота русского севера просто поразительна.
Больше всего, наверное впечатлила одна из местных достопримечательностей - озеро Разбитое сердце близ деревушки Масельга.
Оказалось, что озеро не только потрясающе красивое, с ним еще и связана интересная легенда**, которую нам рассказали местные.
Как выяснилось, озеро не всегда было таким как на фотографии, долгие столетия оно имело практически идеальную форму сердца, считалось у жителей деревни Масельга святым, молодые после венчания в церкви шли купаться в озере: считалось, что после этого любовь будет крепкой всю жизнь.
Все изменилось чуть меньше ста лет назад, когда к местной девушке начал "подбивать клинья" молодой парень, который недавно приехал во вновь образованный колхоз из Каргополя. Парень был хорош собой, красиво говорил и ухаживал, девушка не могла устоять перед его чарами. Парень часто рассказывал, как было бы хорошо перебраться в город, жить красиво и богато (насколько это было возможно при Союзе), но, тяжело вздыхал он, очень это будет нескоро, как ни трудись.
И девушка не выдержала, рассказала, что ее отец, которого недавно раскулачили, успел закопать в лесу серебряные изделия, передававшиеся из поколения в поколение.
Тут-то любовная идиллия и завершилась.
Выяснилось, что парень был из ОГПУ, его прислали специально для поиска утаенных богатств. Отца девушки увезли в неизвестном направлении, а сама она в отчаянии убежала в лес, в сторону вершины Хижгоры, у подножия которой находится озеро.
Что произошло после этого - доподлинно неизвестно, но лес на горе шумел и стонал всю ночь, хотя никакого ветра не было. Утром жители деревни обнаружили, что уровень воды в озере упал почти на два метра и в его середине проступила земляная гряда, которая разбила "сердце" на части. Девушку больше никто никогда не видел, но не нашли и ее тела. Люди решили, что ее забрал дух леса - не даром именно так переводится название вершины - Хижгора.
Суеверие, скажете вы?
Возможно и так.
Но как объяснить тот факт, что на обратном пути в Каргополь в машину, в которой ехали ГПУшники с изъятыми ценностями, ударила молния, и все находившиеся в ней, включая и главного злодея, сгорели в страшных муках? Люди решили, что в обмен на душу девушка пожелала у лесного духа отмщения.
Вот такие страсти творятся в российской глубинке
* если кому-то будет интересно, могу сделать цикл постов о нацпарке
** Легенду я сочинил сам, но ведь откуда-то они берутся, верно? Кто-то же их придумывает? А чем я хуже? ))
Кенозерье
«Хорошо мне было в девушках сидеть
Мне у батюшки работушка легка.
Мне у матушки так вольно было петь!
И с дружками мять муравушку лужка»
Мечтательная, чуть — печальная, негромкая песня текла в светлой, летней, северной ночи. Струилась над притихшими озёрными водами. Скользила по серебристой прибрежной осоке и растворялась где-то в дальнем, таинственном сумраке девственных лесов Беломоро-Балтийского водораздела. …На ночёвку остановился в одном из кенозерских прибрежных сёл. Лежал в машине, слушал, и не верил своим ушам. Потому, что пели её вполне, с виду, современные тинейджеры. Сидели на пристани, неподалёку от меня, с гитарой, и пели.
«Разлюбезные молодные дружки,
Мне от слов от ваших ласковых тепло.
Без огня-то вы мне душу разожгли.
И по ветру мои думы разнесло»
...Одна из мотиваций, ежегодно влекущих меня непреодолимо на белоночный Русский Север, — то, что жизнь здесь течёт гораздо неспешнее, рассудительнее, нежели в мегаполисах «Большого мира». Леса, расстояния, бездорожье заметно сдерживают тут субъективное течение времени. Здесь древние священные рощи (на Кенозерье их более 30-ти) ещё хранят ведическую мудрость легендарной Гипербореи. Порою, здесь можно почувствовать себя в детстве, в ранней юности, или — вовсе, заброшенным во вневременное, статичное бытиё патриархальной Руси. Город снобистски называет это отсталостью, архаикой. Я усматриваю в этом проявление интуитивного, самосохранительного консерватизма.
Здесь и ныне можно увидеть, как местные пацаны гоняют на «минских» и «ковровцах» (Марки мотоциклов. Ещё — советских). Здесь, на каком-нибудь открытом окне, ещё можно увидеть ламповую радиолу, крутящую пластинку Эдиты Пьехи: («Мне белая вьюга уронит в ладони перо с крыла»). Здесь, на вопрос, как вам переправиться на противоположный берег, вы ещё можете услышать в ответ: «…Дык — чё? Бери любУ лодку, да переправляйся» (Это означает, что хозяин лодки вас …поймёт. Сам потом возьмёт «любУ лодку» и сплавает, за своей).
И сейчас, белой ночью, было …невыразимо, до кома в горле, хорошо лежать в машине на берегу притихшего озера и слушать сливающиеся в песню, чистые, певучие голоса северо-русских девчонок.
«Разнесло их, где густые зеленя.
Где — над речкою-тихоней — благодать.
Ах — сердились тогда в доме на меня.
Захотели меня замуж отдавать»
…Из-за острова, между тем, показался паромный буксир. Он тихо тарахтел, толкая впереди себя паромную платформу к пристани. (Паром курсирует по озеру. Обширному, со множеством островов и заливов (лахт). Является единственным транспортом, соединяющим с внешним миром деревни, что расположены по его берегам).
И, казалось, он специально, чтоб не спугнуть белоночную песню, деликатно, стараясь не шуметь, крадучись движется к пристани. Но, приблизившись к причалу он …неожиданно грянул из своих горластых бортовых матюгальников:
«Чорние глаза-А! В-спАминаю — умираю!
Чорние глаза-А! Я тХолко о тебе меЧ-таю»
…Вспомнились тут финальные слова из Горького, «На дне»: «Эх… Испортил песню. Дурак…»
Сергей Сунгирский
Ежелетне, с середины июня, когда Крым прессует летняя жара, а в высоких широтах наступает пора белых ночей, меня, аки птицу перелётную, влечёт на Русский север. Тогда пакую своё походное снаряжение и - вперёд и вверх по меридиану. С берегов моря Чёрного к берегам беломорским.
Прошлым летом, путешествуя по Кенозерью, побывал и на острове Поромском. (На фото - именно остров. Впечатление непрерывной береговой линии созают другие острова, за ним расположенные).
До Судорской лахты (один из кенозерских заливов) доехал на машине. По довольно разбитому грейдеру. Но - уже хорошо, что - хоть такой есть. На СеверАх дороги - роскошь. Там машину оставил. Спустил на воду лодку, поставил двигун. Чтобы добраться до острова, являющегося, в моём представлении, чем-то вроде Пушкинского Лукоморья. В моих планах он был важной паломнической составляющей моего прошлогоднего северного вояжа.
И вот, к исходу второй недели кочёвок по Северной Руси, я — таки до него доплыл.
Село Поромское — на одноимённом острове. Подплывал с чувствами …пилигрима, увидевшим наконец Землю Обетованную. Здесь, в 19-м веке, дипломатом и фольклористом А. Ф. Гильфердингом (1831—1872) была записана (и затем опубликована в трёх томах) большая часть русского былинного эпоса. Записана с изустых «напевов» проживавших здесь династии сказителей Сивцевых: Ивана Павловича (1806—1899) («Старик Поромский»), его потомков и учеников. (До записей Гильфердинга, былины на Кенозерье заучивались, передавались из поколения в поколение на протяжении многих веков. А то чудо, что богатейший изустный былинный эпос сохранился здесь до 19-ого века, Гильфердинг объяснял двумя короткими словами: «Свобода и Глушь»). Думаю, не многие из читающих этот текст слышали прежде об острове Поромском и поромских былинниках. Я тоже узнал о них лишь пару лет назад. Ведь в школе Поромских не упоминают. А «из каждого утюга» нам вещают про …других создателей другой литературной «нетленки». Нет у былинников Поромских — ни музея, ни даже памятного знака. Ни — даже электричества на острове. Нет и жителей. Покинуто село…
А в прежние времена, артели поморов (или ватаги ушкуйников), уходившие на промысел на довольно длительный срок (месяцы), брали с собою в артель (ватагу) народных сказителей (типа Бояна или Гомера). Причём, спор между артелями за наиболее известных бардов решался путём …кулачного боя. Артель — на артель.
На промысле сказителю полагалась лучшая доля добычи. Но единственной его обязанностью было — рассказывать «бывальщину» артельщикам, во время отдыха. (Точнее - ПЕТЬ. Под аккомпонемент гуслей).
…Вечерами, после коллективного ужина, поморы — артельщики располагались на ночлег у огня. А сказитель начинал свои повествования. Причём, сам, по своему желанию (нежеланию) он не имел права прекратить рассказывать. Периодически он окликал слушателей: «Живы ли вы?» (Т.е., не уснули ли?). И, если хотя бы один откликался: «Живы», — он обязан был продолжать сказывать свои былины.
Прикиньте, сколько же былин, преданий, легенд, мифов должен был знать и помнить северо-русский сказитель-былинник? Т.е., древне - русская изустная литература, очевидно, была весьма обширна, богата и содержательна.
…Ещё упомяну здесь один существенный факт о А. Ф. Гильфердинге: он изучал санскрит. И в 1853 году написал статью «О сродстве языка славянского с санскритским».
А остров Поромский …обаятелен и прекрасен. И почему люди покидают такие острова?…
