Двери распахнулись, и открывшееся пространство исторгло холод. Показался погреб не погреб, какой-то склеп. Из ледяной глубины несло тухлятиной. Гавриил Глебович не хотел туда идти. Но тропинка под ногами превратилась в лед. К тому же шла в наклон. И олигарх не хотел, а скользил вниз – прямо в жерло этого тухлого склепа. А зацепиться было не за что. Гавриил Глебович потерял равновесие и упал. Он чувствовал себя санками на бобслейной трассе. По какому-то счастью, фигура Гавриила Глебовича не обладала аэродинамическими свойствами и, видимо, поэтому скользила не так быстро, как могла бы.

Можно было бы растопырить руки, попробовать удержаться, вцепиться во что-нибудь. Гавриил Глебович перевернулся на брюхо. Сзади были зубчатые колеса. Вращались, как детали часового механизма, от зубцов разлетались клочья окровавленной плоти, части тел.

Джинн обещал сделать безболезненной дорогу боли. Сделал. Но впереди было самое худшее. А назад пути уже не было.

Гавриил Глебович скользил медленно, основательно. Из зубчатых колес на плечи, на голову ему сыпались кровавые холодные ошметки. Вот упала рука, вот, кажется, голова. И эта голова что-то говорила, кричала. Масса плоти давила на плечи Гавриила Глебовича. Олигарх мешал этим ошметкам рухнуть в склеп.

А из ледяной глубины стылых дверей тянулись руки – бледные, в дряблой коже. Хищные.

– Иди сюда, – равнодушно говорила Вера Юрьевна.

– Нет, – задрожал губами Гавриил Глебович.

Руки стали расти, удлиняться, тянуться к Гавриилу Глебовичу.

– Ну, пожалуйста, нет! Ну, пожалуйста! Я вас прошу, – бормотал Гавриил Глебович, пытаясь пятиться прочь от этих рук, которых было уже не две. Вся тропинка словно поросла костлявыми дряблыми руками, хрусткими суставами, цепкими пальцами.

Лес рук, как говорила учительница в школе.

***

Пробуждение казалось лишь новым оттенком кошмара. Реальность мнилась в большей степени иллюзией, чем то место, откуда Гавриил Глебович ускользнул. Пока что. Ведь мир, который Гавриил Глебович знает, скоро исчезнет навсегда. Он уже почти истлел в его восприятии. Этого мира-то и осталось всего ничего. А основной реальностью уже скоро станет тот кошмар, откуда Гавриил Глебович временно ускользнул.

Неприлично долго олигарх не мог понять, где он проснулся. Что это за место? Оно не было похоже ни на одну комнату в его доме. Но в то же время откуда-то знакомо. Где я? Где? У старшей дочери. Я вчера ей сообщил, что лишил ее наследства.

– Осел! Осел! – застонал олигарх.

Всю и без того не простую семейную ситуацию отягощал осадок совершенной накануне хуйни.

– Доброе утро! – появился в поле зрения Малахов.

Бодрый, сука, сияющий.

– Как вы себя чувствуете? – словно бы издевался телеведущий. – Готовы к великим свершениям?

– Прекратите! – вскипел олигарх. – Мне уже завтра… завтра… Туда!

Колбасой пальца он с великим трудом указал в потолок.

– Да ладно вам, – отмахнулся Малахов. – Вы не умрете. Вам повезло. Принципиальное согласие сторон достигнуто.

– И Оля согласилась?

– Ну, конечно. Она ведь все повторяет за старшей сестрой.

– А как это – переходить в другое тело? – не мог не спросить олигарх. – Вы же так делали, Малахов? Каково это?

– Это, наверное, странно, – сказал в легкой задумчивости шоумен. – Местами неприятно. Это грустно. Но и радостно. Умирать – гораздо хуже. Воспринимайте это как увеселительную прогулку.

– Хотелось бы вам верить.

– Все будет нормально, – сказал Малахов.

– Мне совестно перед девочками, – плаксиво сказал олигарх. – Я действительно с ними как скотина обошелся.

По огромной физиономии, изрытой траншеями жировых складок, текли слезы.

– Да, – сказал Малахов. – Неудобно получилось.

– Но это ведь я не по своей воле… Это ведь… это государство виновато! Николай Николаевич меня вынудил. Намекал!

– Вы не обязаны подчиняться воле этих людей, понимаете? – прошептал Малахов. – Этой вашей телесной оболочки не станет уже завтра. Вы останетесь, а ее – не станет. Вы смело можете кинуть этих людей, поиметь их напоследок.

– Как? – удивился олигарх.

– Скажите, вам нравится будущее вашей бизнес-империи?

– Нет, – ответил Гавриил Глебович. – Мне кажется, что я напорол хуйни. При вашем участии, между прочим.

– Вы недовольны наследником?

– Он просто глуп. Я оставляю ему хозяйство с неспокойной совестью.

– Но вы же никаких документов не успели подписать?

– Нет. Но сегодня приедет Алик, мой юрист, и тогда мы…

– Не спешите. Пусть Алик приедет завтра утром. Пусть он успеет к занавесу. А еще лучше опоздает. И тем самым в силе останется предыдущее завещание, согласно которому ваши деньги 50 на 50 уходили в благотворительные фонды – читай, вашим дочерям.

– Но как же… Я же в эфире обещал.

– Да. Будет, конечно, некрасиво.

– Вот видите, Малахов, ничего не поделаешь.

– А мне кажется, поделаешь.

– Что вы имеете в виду?

– Ваш наследник – он, получается, вам не нужен. Он – как пятое колесо в телеге. Он может нанести ущерб вашему бизнесу. А вы – не сможете вмешаться. Смотрели мультфильм «Босс-молокосос»? Вы будете все понимать, но сказать – нет. Более того, ближайшие восемнадцать лет вы не сможете официально принимать решения, осуществлять руководство. И даже влиять на нового олигарха вы тоже вряд ли сможете. Виталий – новый человек. В него вцепятся со всех сторон. А вы будете младенцем с соской во рту. Вот к чему надо быть готовым.

– Но это же кошмар! – застонал Гавриил Глебович.

– О! Это всего лишь наиболее вероятный прогноз событий, – сказал Малахов. – Тут не надо быть бабой Вангой.

– Что-то можно сделать?

– А сами-то как думаете?

– Ну, документы я пока не подписывал. И если с наследником что-то случится до момента моей смерти, то…

– Вот именно.

– А что с ним может случиться?

– Все, что угодно, – улыбнулся Малахов.

– Но он же сидит взаперти у меня в доме! Там и волосинки с него не упадет. Что вы!

– И хорошо, – просиял Малахов. – Но, понимаете, мне именно сегодня надо поработать с Виталием. Снять о нем крепкий новостной сюжет, пообщаться по душам на камеру. Пару-тройку лайвов. Поэтому вам придется отдать распоряжение, чтобы его отпустили в город со мной.

– Да забирайте, ради Бога. Вы его, надеюсь, где-нибудь придушите, у себя в Останкино?

– И пальцем его не трону.

– Ну, и зачем вы травите мне душу?

– Дело в том, – загадочно сказал Малахов, – что с этих съемок ваш наследник не вернется.

– И вы с ним ничего не сделаете? Ни вы, ни ваши люди?

– Конечно. Нас не в чем будет обвинить. Мы будем белыми и даже пушистыми.

– Вы меня совсем запутали, Малахов.

– Да нет. Просто вы очень давно были молодым, Гавриил Глебович. Иначе бы понимали, что в данном случае ничего и делать не надо. Нужно просто не мешать. Все, что нужно, произойдет само собой.

– А если не произойдет?

– Исключено. Вот увидите.

– Надеюсь, – буркнул Гавриил Глебович.

– А пока что давайте отдадим распоряжение вашим людям в особняке, – деловито сказал Малахов. – Через полтора часа туда к вам подъедет какое-то количество меня. И съемочная группа. Так что пусть наследник будет готов на выход.

***

Запах говна навевал бесприютные мысли. Виталя Глист тяжело ворочался в огромной постели. Он вспомнил, что он – не дома. И более того, ночью с ним случился конфуз! Жесточайшая диарея напала на Виталю, а тот, не зная ни расположения туалетов, ни даже где включается свет, насрал в своем новом доме.

«Вот блин!» – думал Виталя. Он ощущал, что вполне себе проснулся и даже выспался. Но ночные подвиги конфузили Глиста. Хотелось забраться с головой под одеяло. «Может, вытереть говнище?» – с тоской подумал он. И как вообще Виталя будет прислуге в глаза смотреть? Может, этот позор удастся скрыть?

Но вонища в люксовых апартаментах не оставляла никаких сомнений в невозможности конспирации.

«Блин! Что же делать-то?» – думал Виталя, спуская ноги с кровати.

Вошла прислуга, какая-то азиатская женщина.

– Вы проснулись?

И тут же ее перекосило. Она, конечно же, учуяла, не могла не учуять.

– Я тут ночью заблудился, – краснея, сказал Виталя. – У меня живот болел… И я… В общем, вот…

– Ничего страшного! – заулыбалась женщина.

В глазах ее читалось, впрочем, другое – недоумение на грани ужаса. Виталя тут же стал избегать смотреть ей в глаза.

– Я сейчас у вас уберу, – сказала служанка.

– Да-да. Только покажите мне, где у вас душ.

– А вот же он! – сказала служанка и повела Виталю.

О нет! Глист вспомнил, что нагадил и там. Интересно, на что он, дурак такой, рассчитывал, спрашивая про душ?

Служанка отодвинула дверь и сдавленно вскрикнула при виде бурой лужи.

– Ну, вот да, – смущаясь, сказал Глист.

Блин! Быстрее бы кончился этот эпизод. Стереть его из памяти! Так поступать Витале вообще не свойственно! Это Жирный его заразил. Титановыми трусами и вот этим вот… дерьмом.

Впрочем, в доме у олигарха ванная была не одна. Служанка отвела Виталю в другой конец этажа.

Там была всем ваннам ванна! Бассейн! В нем можно было плавать! Ох, ни хера же себе!

Плескаться в ванной ему понравилось. Жалко, Жирный этой крутизны не видит. Пора, наверное, заводить Инсту, снимать себя, как он пиздато живет. Как жрет, как купается, с кем встречается.

Весь кайф портили, правда, титановые трусы. Они все еще были на Виталии. Но Глист от них избавится. Пусть он пока не знает, как. Но избавится.

Из ванной Глист вышел посвежевшим и вполне довольным жизнью. Завернувшись в пушистый халат, который висел на вешалке, он прошел обратно, к своим апартаментам.

В них уже не воняло. Был лишь легкий запах бытовой химии. Служанка меняла постельное белье.

– А вы к завтраку спускайтесь! – очень любезно сказала она Глисту. – По той лестнице, на первом этаже. В банкетный зал выйдете, не ошибетесь.

«В принципе, не так все и страшно», – думал Виталя. Новая жизнь начинала ему нравиться. Точнее, продолжала.

И в то же время томила Виталю какая-то грусть. Ему хотелось увидеть маму, папу. Данила не хотелось. Но надо было с ними поговорить. Но как это сделать? Может, потрындеть с охранниками, и они отвезут его домой? То есть, в его бывший дом?

Вдруг Виталя вспомнил мучения предыдущего дня, когда олигарх грузил его инструкциями. То вложить, это продать, третье – не трогать. Это была тоска смертная! И скорее всего этот геморрой продолжится и сегодня. Виталя занервничал.

Но в столовой его ожидал приятный сюрприз. К Витале с поклоном обратился чувак в смокинге, похожий на кавээнщика Азамата из Камызяк и обрадовал приятными новостями.

– Виталий Гавриилович, – сказал двойник кавээнщика.

– Пока еще Ромуальдович, – величественно поправил его Глист.

– Хорошо, – улыбнулся чувак в смокинге. – Для вас есть новости. Первая – Гавриила Глебовича сегодня не будет. Предположительно до вечера. Уехал по делам.

«Он же при смерти, – удивленно подумал Виталя. – И надо же, ездит, делами рулит. Я ебал. Вот железный мужик – батя мой. Ай, какая генетика у меня хорошая!»

Но в целом Виталя был рад этому известию. Это значило, что не придется врубаться в унылую экономику, а заняться чем-то более приятным. Может, к родителям съездить?

– Ладно, – кивнул Виталя, будто не удивился. – Что еще?

– С минуты на минуту приедет Малахов со съемочной группой, – доложил чувак в смокинге. – Будут снимать про вас сюжет.

– А, ну это ништяк, – сказал Глист.

На столе был уже сервирован завтрак. Виталя приготовился было пожрать, как послышались шаги, открылась одна из дверей, и появился Малахов. Не один. С ним еще была офигенная брюнетка Катя, которая, на самом деле, тоже была Малаховым.

– Доброе утро! – просиял Витале Малахов.

– Привет! – помахала рукой Катя. Так невинно, как будто вчера не отхуярила Виталю сиськой по физиономии.

– Здравствуйте! – сказал Глист.

– Нам сегодня предстоит нелегкий день, – сказал Малахов. – Ты готов?

– Готов! – пробурчал Виталя, набивая рот маленькими бутербродиками с икрой и фуагрой. – Сейчас, только позавтракаю.

Малахов и Катя закивали.

«Пусть ждут! – подумал Виталя. – Я теперь главнее. Я хозяин! А они – прислуга. Пусть дожидаются».

Жизнь взрывалась радостью, как маленькие икринки вязким соком во рту.

Продолжение следует...

Виталя Глист вдруг понял, что испытывал батя (который Айрон Мэйден), когда по его лицу расплывалась жирной кляксой кислота. Та же маслянистая, едкая дрянь прожигала юному гельминтологу душу. Было больно и стыдно. Потому что он стоял без штанов перед тремя Малаховыми и шикарнейшей из телок, которая уже хотела даже дать, но…

Но, блядь. Но!

Малаховы синхронно хватали Виталю за титановые трусы, узнаваемыми голосами тараторили:

– Что это, Виталий? Зачем это вам?

Что-то такое располагающее было и в одном Малахове, а что уж говорить о нескольких? И Виталя принялся выстреливать правду, как ужаленный сывороткой, как под гипнозом. Правда вылетала из Витали, как пробка из горлышка шампанской бутылки.

– Это Петров с Башировым на меня надели… И Фантомас… Дядька такой, на Фантомаса похожий.

Малаховы переглянулись. Самый мрачный из них спросил:

– Как они вышли на тебя, мальчик?

– Ну, меня лесбоснафферши похитили.

– Кто?

– Или порнофеминистки. Хотели со мной смертельный снафф снять. Это там я поседел от ужаса.

Малаховы снова переглянулись.

– Что же помешало, сладкий? – спросила брюнетка.

Глист принялся перетаптываться от боли под трусами.

– Петров с Башировым. И матушка.

– Матушка?! – в унисон провещали Малаховы. – Какая еще матушка?

– Ну, она же на передаче у вас была, полупластмассовая такая. Я офигел, как она драться умеет. Как она тем лесбожабам втащила.

– Втащила?

– Ну, да! Пока я буккакке делал.

– Буккакке? – Малаховы, произнося это специфическое слово, будто все разом заквакали. И это было почти смешно.

– Ну, когда на бошку кончаешь, – смущенно пробормотал Глист, начиная приплясывать от разрывавшей чресла боли.

– Ты кончал или тебе? – спросила телка.

– Я, конечно! – сказал Глист.

– Где твоя мама овладела спецподготовкой? – тараторил один из Малаховых.

– Надо ее найти, – бормотал второй.

– Это очень странная история, – констатировал третий.

– Как ты попал к этим женщинам? – спросил самый напористый из Малаховых, который так и сыпал вопросами.

– Ну, я пришел, вообще-то, батю спасать. Ну, который Ромуальд Филиппович. На его лабораторию бандиты наехали.

– А что было нужно бандитам от лаборатории с гельминтами? – удивились Малаховы.

– Это из-за меня, – признался Виталя.

Он увязал в правде. Лучше бы соврал чего-нибудь, ведь действительно. Потому что правда была бредовей всякой лжи. Да вообще, любой. Тут что ни соври, все правдивей будет выглядеть, чем то, что на самом деле случилось.

– Я телку одну червяками обкидал. Но это безобидные черви, на самом деле. Урехисы. Их вьетнамцы едят. Да и я их ел. А можно я штаны надену?

– Надевай, – сказала телка, которая была заодно с Малаховыми. И пока Глист натягивал брюки, спросила: – Зачем ты ел червей, а потом кидался ими в женщин?

– Это она меня кинула! – возмущенно заявил Виталя. – Я-то ей по-честному настоящих аскарид продал, а она мне бумажками из банка приколов заплатила! Ну, и я ее урехисами обкидал, но она думала, что это очень заразные глисты.

– Зачем она покупала аскарид? – спросили Малаховы.

– Я не знаю. Но при мне она их в кокаине вываляла. А у тех же яйца ко всему подряд липнут. Вот она, наверное, хотела, чтобы кто-то кокаин с глистами понюхал.

– А ты знаешь, мальчик, что ты – соучастник убийства? – спросил тот из Малаховых, который фоткал Виталю с пальцем в носу.

Глист взмок. У него, кажется, возникли проблемы.

– Для кого предназначался кокаин с глистами? – допытывались Малаховы.

– Да я понятия не имею! – заканючил Виталя.

– А ты знаешь последствия того, что глисты попадут в мозг? Не можешь не знать!

– Головные боли, галлюцинации, смерть!

– И ты, зная это, все равно продал ей червей?

– Ну, мне нужны были деньги.

– Ты беспринципный торговец глистами! – рявкнули все три Малахова. Да еще и пальцами синхронно показали.

И это вышибло из Глиста слезы.

– Короче, мутная история, – сказала телка, которая была заодно с Малаховыми. – Надо этого мальца порасспрашивать!

Малаховы схватил Глиста за плечи и за руки и куда-то потащили.

– Отпустите меня! Я богатый наследник! – кричал Виталя.

– Хуедник, – сказали Малаховы.

Они волочили Виталю по останкинским лабиринтам. И новоявленному миллиардеру было почему-то очень страшно. Совсем не так он представлял себе первые часы богатства.

***

Тем временем олигарх Гавриил Глебович тяжело потел, глядя то на Малахова, то на КСД-канистру. Малахов словно завис. Он перестал замечать Гавриила Глебовича, сознание его куда-то уплыло.

А олигарх внутренне обмер от тяжести свалившегося на него известия. Он все-таки умрет? Это как? Ведь очень жестоко подарить надежду, а затем ее растоптать? Что вообще случилось? Что-то не так с его наследником? Или с ним самим? Олигарх был уже готов самостоятельно, без подъемного крана, влезть на самый верх этой чудовищной канистры, протиснуться внутрь с риском не выбраться наружу. И ладно! Он и в канистре поживет. Лишь бы жить!

И влюбиться! Он еще перебирает. Да он в любую уборщицу сейчас влюбится. Вот в первую попавшуюся. Лишь бы жить.

Лишь бы не зубчатые колеса боли. Лишь бы не гнусная старуха, дожидающаяся его у входа в инобытие.

Гавриил Глебович ее видел. Старуха разинула малозубую пасть, хохотала Гавриилу Глебовичу в лицо. А пасть росла, росла. Это уже была не пасть, не дряблый старушечий рот. Это был путь. Надо было, значит, идти туда – в смрадную пасть? Нет! Только не это.

Весь безразмерный студень олигархова тела дрожал сейчас, словно от удара циклопической ложкой.

– Меня будешь любить, – изрыгала старуха гнойные слова. – Меня. Всю вечность.

Серая, бетонная тоска охватила Гавриила Глебовича. Из этого пиздеца ему уже не вырваться. И всего-то три дня осталось! Меньше! Меньше! И сделать – неужели ничего нельзя? Надо растрясти Малахова – пусть хоть что-нибудь скажет!

Но телеведущий уже словно вернулся в себя. Он цепко посмотрел на Гавриила Глебовича.

– Ваш наследник-то – очень любопытный юноша, – сказал Малахов. – Он интереснее, чем вы могли бы подумать.

– Значит, дело все-таки в нем? – двадцатью килограммами толстых губ захлопал Гавриил Глебович, выплескивая жалкие слова.

– В нем, – признал шоумен. – Под штанами у него нашелся – представьте себе – тоже пояс невинности, как на вашем первом сыне – гей-активисте.

– И что это значит?

– Это может значить многое, – сказал Малахов. – И то, что ваш сын Александр носит эту штуку вовсе не из любви к противоестественному сексуальному искусству, а совсем по другой причине. Сходной с той, по которой этот гаджет опоясал чресла вашего второго сына.

– Да что же вы загадками-то говорите? – вылетело примерно три литра слюны мелкодисперсными брызгами из нервного рта Гавриила Глебовича, окатив водометной струей копию Малахова (или оригинал).

– Кто-то очень технично нейтрализовал ваших сыновей. Сразу обоих. Ни один, ни второй не смогут установить с вами дроч-канал.

– Я миллиард дам! – сказал олигарх. – Я дам. Только сделайте это, дорогой Малахов! Хотите, я на колени встану?

– Нет! – встрепенулся Малахов. – Вы проломите полы в студии.

– Ничего сделать нельзя?

– Нет, – ответил телеведущий.

– Но как же так? Два миллиарда!

– Не все покупается за деньги, дорогой Гавриил Глебович.

И вдруг Гавриила Глебовича как ошпарило. Ведь есть же выход! Есть!

– А если в дочь? – сказал он. – Давайте меня в дочь переселим!

– У вас таки есть дочери? – прищурившись, спросил Малахов.

– Ну… есть, – признал олигарх.

– По моим данным, их у вас три.

– Откуда такие све…

– Да признайтесь уже, наконец! – погрозил пальчиком Малазов. – Тоже мне секрет Полишинеля.

Олигарх похолодел.

– Откуда вы…

– От верблюда, – перебил Малахов.

В дочек! Переселиться в дочек! Хоть в Оксану, хоть в Ольгу, да хоть в неведомую Елену – дочь лоботомированной Вики!

– С ними можно наладить дроч-канал? – с бледной надеждой спрашивал олигарх.

– А куда вы денете наследника, которого уже назначили перед миллионами людей?

– Я стану собственной дочерью и отсужу у него миллиарды. Он же лох!

– Не такой уж, – покачал головой Малахов. – Это очень непростой паренек. Как я уже говорил.

– Я постараюсь! У меня опыт! Связи! Я три… Нет! Два с половиной миллиарда насобираю! Миллиарда! А остальное отсужу.

– Как же вы хотите жить-то! – покачал головой Малахов.

– Я хочу… хочу! Мне нельзя туда – в смерть. Ни в коем случае нельзя!

– Дроч-канал с женщиной невозможен, – развел руками шоумен.

– А другие способы? Вы же говорили? У вас же женщина в мультисуществе есть! Вы же сами говорили!

– Катя пришла к нам на почве духовной близости. Но эта работа требует нескольких лет. У вас нет столько времени.

– Что же делать? Что же делать? – заметался, затрясся олигарх.

– Умирать, – жестко сказал Малахов. – Ладно, я, пожалуй, тороплюсь. Оставайтесь здесь, я скажу, чтобы вас вывели из студии. Мне еще надо пообщаться с вашим наследником, который знает очень много интересного. Не переживайте, вам его вернут. Но несколько неприятных часов ему пережить придется.

– Да забирайте его хоть насовсем! – заплакал Гавриил Глебович. – Хоть что с ним делайте. Только меня не бросайте.

– Ладно, Гавриил Глебович, я очень вам сочувствую, но поделать ничего не…

– Еще должны быть какие-то способы! – завопил олигарх и грохнулся на колени.

Затрясся пол. Подпрыгнула многотонная канистра КСД.

– Больше так не делайте, – сказал Малахов.

– Не буду, – заскулил олигарх. – Придумайте что-нибудь! Вы можете. Должны быть способы!

– Да они есть, но совсем дикие. Например, телообмен возможен между убийцей и жертвой. При условии их близкого родства. Притом, убийца должен испытать оргазм ровно в момент выхода души убитого из тела.

– Я согласен! – сказал олигарх.

– Значит, дело за малым, – сказал Малахов. – Всего лишь уговорить кого-нибудь из ваших дочек убить вас в камере сенсорной депривации, при этом мастурбируя. Три миллиарда.

– Это очень сложно! – затрясся Гавриил Глебович. – Полтора!

– Вы же два с половиной давали?

– Давал.

– Ну, вот и по рукам. Миллиард вы даете мне сразу.

– Да вы меня без ножа режете!

– Хорошо, – жестко сказал Малахов. – Сегодня же я должен получить семьсот пятьдесят миллионов, о которых мы договаривались изначально. Это – невозвратный аванс. На случай, если ничего не получится. Потому что дело – очень непростое.

«Может, он меня кидает? – подумал Гавриил Глебович. – Ведь может! Запросто может!»

Но в это верить все-таки не хотелось.

– Хорошо, – проблеял олигарх.

Даже перед бухим злобным Ельциным он так не унижался, как сейчас перед Малаховым.

– Остальное выплатите мне через год.

– А вдруг у меня не будет денег? Вдруг я их не отсужу?

– У вас чутье, Гавриил Глебович, – усмехнулся Малахов. – Вы знаете, как их заработать хоть из пустоты. Поэтому давайте не будем. Но условимся, что если я не получаю своего вознаграждения ровно через год, день в день, вы отправитесь в те пространства, которых так боитесь.

– Да! Да! – шептал Гавриил Глебович.

Малахов испытующе на него посмотрел. Вдруг в глазах у него что-то мелькнуло, сверкнуло отблеском в очках. Какая-то искра.

– А вы ведь кокаином балуетесь? – вдруг спросил Малахов.

– Ну…

– Признайтесь, признайтесь.

– Ну, да. Но чуть-чуть.

– У кого брали?

– А на это тоже надо отвечать?

– Гавриил Глебович! Прекратите, а? Вопрос жизни и смерти. Ну? Скажите!

– У Пусси Пусса, – признался олигарх. – Ну, который рэпер.

«И которому я начал татуировать на лбу слово «Лох», – вспомнил Гавриил Глебович.

– Угу, – сказал Малахов. – Хорошо. Еще скажите мне – галлюцинации в последнее время у вас были?

Гавриил Глебович студенисто вздрогнул всем телом.

– Откуда вы знаете? – спросил он.

– Возможно, ваши дела не так плохи, – сказал Малахов. – В таком случае, я спешу. Вы оставайтесь на месте. Вас выведут. Жду обещанного.

Он протянул олигарху бумажку с реквизитами.

– До скорой встречи!

Малахов ушел, а Гавриил Глебович безумными глазами смотрел ему вслед.

«Я все-таки буду жить! Все-таки буду!» – думал олигарх.

Продолжение следует...

Они уже подъезжали к «Авиамоторной», когда Петров резко затормозил и направил машину к ближайшему проулку между домами.

– Дяденька, а почему мы остановились? – спросил Жирный с заднего сиденья.

«Я терпелив, – уговаривал себя Петров. – Я его не уебу. Нет. Потому что я терпелив».

– Мальчик, – сказал Петров вслух, – скажи мне честно – от меня воняет говном?

Жирный засопел, отвратительно зашмыгал носом, явно подражая какому-то ублюдочному мультяшному герою. Как же Петрову хотелось втащить ему. Чтобы бестолковая, обросшая салом, башка лопнула астраханским арбузом, чтобы полились кроваво-розовые мозги.

Мальчик Саша в титановых трусах сейчас пытался изобразить из себя такого бойкого, сметливого паренька. Петров его ненавидел. В том числе и за это притворство.

«А, может, я снова зомбирую?» – подумал Петров. И понял, что не хочет об этом думать. Потому что зомбачество вроде как прибрал Баширов по телепатическому дроч-каналу. Но вообще это какой-то ебаный бред. Наверное, никуда оно все-таки не делось, зомбачество. Блядь.

– Воняет? – рявкнул Петров, теряя терпение.

Мальчик Саша еще немного потешно посопел и сказал:

– Нет.

Эта гнусная ложь выбесила Петрова. В башке словно зазвучала какая-то монотонная электронная хуйня, а перед глазами замелькали белые искорки.

– Нет, блядь? Не воняет? Нет, блядь?

– Нет, – проблеял Жирный.

– Да я весь день кувыркался в говнище. Кто-то, блядь своей ублюдочной жопой срал мне на голову, и этот кто-то еще говорит, что от меня не воняет?

– Я больше не буду! – захныкал Жирный.

А Петров понял очевидную вещь. В переход метро в таком виде, как у него, лучше не идти. Вся одежда Петрова – куртка, джинсы, «аберкромби-и-фитчевская» толстовка – все это превратилось в кучу смрадных лохмотьев. А у метро – менты. Просто войти в переход – уже риск. Но если в этих лохмотьях – это уже безнадежный пиздец.

И что делать? Может, фиг с ней, с конспирацией? Позвонить по телефону толстого мальчика?

А вот и нельзя этого делать. Потому что номер принадлежит Фантомасу, а у мальчика к ФФ – дело, блядь. Титановые трусы снять. Так что звонить сто процентов будет. А это попадос.

Что же делать? Как проникнуть в переход станции, не привлекая к себе излишнего внимания? Да вообще никакого не привлекая. Красться по стеночке? Или отыграть бомжа? Но бомжи – группа риска.

Лет двенадцать назад у них с Башировым было одно из самых худших заданий. Они «ахали» одного олигарха. «Ахать» – от сокращения АХ, ангел-хранитель. Олигарх взбесился с жиру, поехал кукушкой. Ему захотелось дауншифта, забыть обо всем и забомжевать. Петров и Баширов вели его пять дней. Надо было и из поля зрения не выпускать, и на глаза особо не попадаться. До толстожопого бомжа доебывались все, кто только мог. Он излучал, видимо, какую-то беззащитность. Всем хотелось его отпиздить и кинуть. А отдувались Петров с Башировым. Сколько опасных, отвратительных харь они разбили в мясо, от каких только пиздецов олигарха не уводили. Его нельзя было терять. Он решал судьбу нефтяных контрактов.

«Надо где-нибудь раздобыть одежду, – подумал Петров. – Деньги у меня есть. За чем дело стало?»

Из-за ливня улица Авиамоторная была почти пуста. Как и, трудно поверить, шоссе Энтузиастов. Автомобилей, считай, почти не было. Все нормальные люди попрятались по домам и гаражам. Только бесноватые – знай себе ездят.

Петров рассматривал вывески магазинов. «Пятерочка», «Дикси» – все не то, не то. Вот! «Смешные цены».

Петров заглушил мотор и собрался выходить. Через не хочу. А ему и не хотелось. Причем очень сильно. Наверное, это было одно из самых больших «не хочу» в его жизни. Что-то было неправильно в решении выйти и пойти в магазин. Очень сильно так, неправильно. Даже уебищно.

Это была интуиция, а ей Петров доверял.

– Эй, толстый мальчик! – окликнул Петров своего пассажира.

– Да! – осторожно, но и с восторженной готовностью откликнулся жиртрест.

Ощущение надвигающейся хуйни не проходило. Очевидно, обратиться за помощью к Жирному – тоже было так себе решением. Сейчас приходилось выбирать между двух хуен – стремной и пиздец, какой стремной. Петров решился.

– Мальчик, ты сейчас сходишь вон в тот магазин – «Смешные цены», – сказал Петров. – Я дам тебе деньги. Ты купишь мне одежду.

***

Когда Петров принялся отсчитывать бабло, дух Жирного взлетел вверх, словно оттолкнулся от батута.

«Я, наверное, тоже скоро стану крутым парнем, – думал Саня. – Мне уже доверяют бабло!»

Петров что-то говорил про размеры.

– Обувь – 43 размер, футболка – L или XL. Запоминаешь?

– Да-да, – кивал Саша.

«Я крутой! Крутой! – думал он. – Сейчас я куплю этому мужику одежду, и он, наконец-то, посвятит меня в грязные тайны преступного мира! Держись тогда, сука Глист! Я выйду на тропу мщения!»

– На тебе деньги, пять тыщ, – сказал Петров. – И давай, бегом. Все самое дешевое.

Гроза на улице хоть и шла на убыль, но все равно небесные водометы все еще работали.

Выходить не хотелось. Ну его нахуй – в такую срань выходить.

И Жирный не спешил. «Вдруг, – надеялся он, – дождь сейчас вот мгновенно кончится?»

***

Вислобрюхий долбоеб не спешил выходить. Как же Петрову хотелось его уебать! Он даже удар продумал. По ушам блядине жирной. Ладонями. Резко. Это пиздец больно и жестоко.

«Ладно, – пересилил себя Петров. – Пусть живет. Может, еще пользу принесет. В аптеке вон – что надо купил. И сейчас задание выполнить – ничего, вроде, ему не мешает».

И тут Петров понял, почему он так зол. Не из-за зомбачества. Это к нему пришел героиновый отходняк. Ну, еще не пришел, но уже рядом. А это значит, что скоро вернется вся боль, да еще и ломать будет. Ну, может, с первого раза – не жестоко, но будет. Поэтому надо еще вмазаться. Ложка, комочек вещества, шприцы, вата из аптечки. Все есть. Воды нет. Можно, конечно, рискнуть с дождевой. Хотя нет. Не надо так рисковать.

Жирное чмо вздохнуло, робко и мечтательно улыбнулось и полезло из салона.

– Стой! – крикнул Петров его безразмерной жопе.

– А? – расплылся в угодливой улыбке Жирный.

– Воды купи.

– А давайте «кока-колы»?

– Нет, – сдержал злость Петров. – Простой воды. Бутылку маленькую. Хотя лучше две.

– С газом? – уточнил Жирный.

– Без, – буркнул Петров.

Его трясло. Он готов был разорваться от злости.

***

Жирный всегда стеснялся, когда заходил в магазины одежды. Он привык к тому, что девушки-продавщицы при его появлении всегда хватают воздух, словно их икота одолевает. Жирный не обольщался. Это они смех прятали. Многих, кстати, прорывало. Они ржали, а потом говорили: «Извините!» А Жирный смущался, а потом начинал мечтать, как вдует какой-нибудь из этих продавщиц. Если попадалась на глаза симпатичная, так и дрочил на нее. Но с появлением титановых трусов многое, конечно изменилось.

В магазине «Смешные цены» молодых девчонок, по счастью, не было. За кассой стоял мужик восточной внешности с синим подбородком и тоской в глазах. А рядом с ним что-то рассказывала густо накрашенная старуха лет тридцати пяти.

– …И она приходит такая. «Мне, говорит, эти вещи не подошли. Не налезли». Прикинь? Я говорю: «Але, женщина! Вы же мерили! Как же вы не поняли, что они вам не подходят?» А она такая: «Я не мерила! Еще чего! У вас в кабинках антисанитария. Грибок подхватить можно». Ну, тут я взбесилась. Да мы там так моем, да ведь, Тигрик?

– Три раза в день! – подтвердил Тигрик.

– Вот! Так что не надо мне такое говорить. А тетка эта такая: «Верните мне деньги! Размер не мой!» Вот так! Я говорю: «Идите в спортлото жалуйтесь, женщина!» Так она стала жаловаться, прямо при мне. До Ашот Иваныча дозвонилась. «Я, – говорит, – вашу шарашкину контору в ютюб выложила!»…

Жирный не слушал этот скучный разговор. Он быстро выбрал штаны указанного размера – первые попавшиеся джинсы. Наугад сцапал обувную коробку с цифрой 43 на приклеенной бумажке. Куртка, подешевле. Ага. Вот эта. Футболка. Вот эту розовую. Ну, все, вроде.

Когда Жирный подошел к кассе, Тигрик равнодушно потянулся снимать магнитики со шмоток, а старуха тридцати пяти лет вдруг сказала:

– Стой, Тигрик! Не пробивай ничего. Это аферист.

Жирный очень удивился.

– Это он с той теткой – одна шайка-лейка. Тоже, поди, блогер? Тоже запись делал скрытой камерой?

«Что за бред?» – подумал Жирный.

– Ничего я не делал, – испуганно пропищал Саня.

– Конечно, ничего, – сказала старуха. – И вещи ты не мерил. Набрал первых попавшихся. А потом будешь мозги ебать мне, Тигрику, Ашот Иванычу. Видеоблогом шантажировать.

– Мне просто одежда нужна, – заканючил Жирный. – Я купить хочу.

– Купишь, – сказала старуха. – Только своего размера. Я же вижу, что не те ты взял размеры.

Наверное, надо было съебываться. Но съебаться – значит, усилить подозрение. Они и без того думают, что он – видеоблогер. Но хорошо, хоть гей-активиста не вспомнили.

И Жирный покорно поплелся к вешалкам с барахлом.

– Вот! – швырнула старуха Жирному безразмерные штаны. – Иди, меряй!

***

Петров нервничал. Его уже начинало трясти. Героиновая ломка оказалась другой не такой, как он думал. Тошнило почему-то сильно. Все вокруг наводило ужас, казалось пугающим и хищным. Навалилась усталость. И кости вдруг заболели.

Жирного не было уже тридцать семь минут. Что этот дурак так долго делает в магазине, до которого пять секунд ходу? Может, он съебался? Хотя нет, он не мог. Он надеется, что Фантомас снимет с него титановые трусы. А что тогда могло с ним случиться? Зайти, что ли, в магазин посмотреть?

Наверное, придется так сделать. Петров несколько раз тяжело вздохнул и стал открывать дверь.

И тут увидел Жирного. Тот переваливался под дождем, как циклопическая кукла-неваляшка. В руках этот тормоз нес пакеты с барахлом и бутылку с водой. Жирный был отчего-то очень весел.

***

«Как бы съебаться?» – думал Жирный, примеряя на себя в кабинке безразмерные штаны.

– Ну, подходят? – спросила продавщица.

– Да, – обреченно вздохнул Жирный.

Уже снимая штаны, Жирный вдруг обратил внимание на титановые трусы. Что-то с ними было не так. И Жирный даже понял, что именно. Язычок замка на них не входил, как раньше, в отверстие до конца. Это значило, что…

Боясь спугнуть счастье, Жирный потянул за язычок. Тот беспрекословно вышел из отверстия.

«Что?! – ошарашенно подумал Жирный. – Значит, этот бандит был настолько упорот, что не защелкнул до конца титановые трусы? Значит, я все-таки смогу дрочить?!»

Жирный даже взвизгнул от радости.

– Вот видишь, как нравится, если по размеру, – тетка с той стороны занавески поняла Санин визг по-своему

От радости, боясь спугнуть свое счастье, Жирный даже купил все то, что примерил. Он, конечно, понимал, что сотворил какую-то хуйню. Но он был счастлив.

«Ладно, отмажусь как-нибудь, – рассудил Жирный. – Поорет Петров и успокоится. Надо ему воды купить. Может, подобреет».

Один выход из «Смешных цен» вел на улицу, под дождь. Другой – куда-то в глубину торгового центра. Водичка, наверное, продавалась где-то там.

Жирный шел между прилавков. А огромные ноздри его уже уловили манящий запах. Тот щекотал рецепторы и изводил наслаждением.

«Шаурма! – с тоской подумал Жирный. – Эх!»

И тут же подумал: «А почему эх? У меня же есть сдача. Тысяча рублей еще осталось».

Осторожно, как провинциальный искусствовед к Моне Лизе, приближался Саня к лотку с вращающимся шампуром, на котором истекала блаженным соком мясная начинка.

– Слушаю вас! – сказал продавец.

«Жрать!» – подумал Жирный.

– Мне шаурму, пожалуйста, – сказал он.

– Одну? – невинно подъебнул продавец.

– Нет, – ответил Саня, посчитав в уме. – Пять. И водичку без газа. Две бутылки. А нет. Одну. На две не хватит.

Жрал шаурму Саня быстрее, чем продавец ее готовил. Это было счастье. Наконец-то у него получилось пожрать. А скоро глядишь, и подрочить срастется. Весь мир тонул в восторге и наслаждении.

Продолжение следует...