У третьего подъезда каждую вечернюю смену собирался Совет Старших. Народ называл их просто «бабки», но это было ошибкой. Это был настоящий орган власти, куда ни один домоуправ не мог пробиться без санкции.

На скамейке сидели они... С семечками, с газетами, с шерстяными платками, натянутыми до самых глаз. Они знали, когда у тебя зарплата, с кем у тебя интрижка, и что у тебя гастрит. А если не знали, то придумывали. Что ещё хуже, чем правда.

Бабка Зина была летописцем. У неё был толстый школьный дневник, куда она писала каждую мелочь: «23:15. Петров вышел выносить мусор. Пакет тяжёлый. В пакете явно бутылки. Значит, пьёт. 23:17. Вернулся без пакета. Пакет пропал. Нужно пойти проверить, донёс ли он до мусорки пакет или раньше выкинул?!».

Бабка Тамара была стратегом. Она сидела с биноклем, подаренным внуком, и вела наблюдения из окна напротив. Если кто-то менял занавески, она тут же докладывала Совету: «Жена уходит!».

А бабка Валя считалась пророчицей. Она утверждала, что по стуку каблуков определяет, будет ли у человека развод или просто простуда. Никто не смел спорить, потому что её диагнозы сбывались. Вон, у соседа на втором, сперва жена ушла, а через неделю насморк случился.

Иногда жители дома пытались возмутиться. Но бабки управляли слишком тонко. Кто-то вдруг начинал чувствовать, что у него подозрительно шатается почтовый ящик. У кого-то дверной глазок залеплялся пластилином. А у кого-то звонок на двери начинал звонить сам по себе. Все знали, это неспроста.

Говорят, что однажды в дом заселился молодой айтишник, который, наивный, подумал, что сможет игнорировать их. Прошёл мимо без «здрасьте», не дал отчёта про то, с кем он живёт и куда ходит.

Неделю спустя он исчез. Сначала пропала его куртка с лестничной клетки, потом велосипед, потом интернет. А потом и он сам. На его дверь бабки повесили бумажку: «Съехал».

И все поверили. Даже те, кто видел, что свет в его окне ещё горел ночью. Потому что против их слова не шёл никто.

Только Павел с первого этажа, который всегда носил им хлеб и клал на лавочку газету, жил спокойно. Потому что бабки решили: «Наш человек».

В доме понимали, что они не просто сидят у подъезда. Они держат под контролем весь двор, весь дом, и, возможно, что-то больше.

Если у кого-то ломался лифт, все знали — это воспитательная мера. Если в почтовом ящике оказывалась пустота, хотя человек ждал письмо, значит, оно было «перехвачено».

Ходили слухи, что у Совета Старших есть свой язык. Длинные тянущиеся шёпоты, которые по ночам слышались в трубах отопления. Кто случайно расслышал, тот начинал болеть или уезжал из дома.

А кто пытался насмешничать, того записывали в тетрадь. И тогда квартира пустела сама собой. Люди уходили, теряя документы, деньги, даже память о том, зачем они здесь жили.

Иногда казалось, что это не старухи вовсе. Слишком долго они сидели на тех же местах, слишком одинаково двигались. Кто-то уверял, что когда заходил во двор ночью и видел их в окнах всех подъездов сразу, в одинаковых позах.

Другие клялись, что лавочка, где они сидят, никогда не покрывается снегом и не намокает от дождя.

И всё же самое страшное было другое. Каждый новый жилец, едва переезжал в дом, на второй день уже знал их имена. Никто не представлял, откуда. Просто выходил к подъезду и язык сам произносил: «Здравствуйте, Зинаида Ивановна».

А старухи улыбались.

© Ольга Sеребр_ова

Материал был ранее опубликован на https://dzen.ru/a/aKseYzxm-hCxf7T2