Полоника
- А ну, спи давай, Машка, егоза вертлявая! Али не устала?
- Баб Зин, ну расскажи про ягодки… Ну, пожалуууууууйста! - ныла в очередной раз Маша, нравились ей бабкины сказки, хоть та и говорила, что не сказки это вовсе, а в самом деле было когда-то.
- Ой, далось тебе про лихо слушать… Потом от каждого скрипа дрожишь как осинка на ветру!
- Ну, баб…
- Ой, ладно! Про Гульку-татарочку расскажу, не реви только.
В Михайлово Маша приезжала к бабушке каждое лето вместе со старшим братом, давно уж так повелось, кто бы помнил как так вышло, первый раз страшно было, по мамке плакала все, а потом привыкла, втянулась, что и уезжать не хотелось, поняла почему Сашка сам просится туда каждые каникулы, чай, не город, дела только справно выполняй, а в остальном свобода, а еще блины с пирогами, мама такие печь не умела. Саша с местными дружил хорошо, а вот Машу так и не приняли, все были или сильно старше, или совсем малыши, но то не беда, ходила она хвостиком за бабушкой, а та и рада, внуков у нее и было всего двое, больше Бог не дал, едой баловать старалась, да летом чего б и не побаловать: куры несутся, картошка молодая, муки зять мешок привез, ягоды ведрами.
Бабка часто Машу с собой брала ягоду собирать, в июле обычно созревала полоника, земляника такая полевая, что в лугах, а не в лесах. Вот однажды, ползая по лугу, Маруся и заприметила ягодную поляну, как рванула туда, как заяц глупый, волком гонимый, да баба Зина чуть ли не за шиворот поймала:
- Там не собирай и не ходи никогда, плохое место, мы туда не ходим!
Сказала-то как отрезала, а почему не объяснила, вот и стала Машка бабушку перед сном просить рассказать, бабуля-то после бани да ужина добрая обычно перед сном. Много историй было с полоничной поляны, одна другой грустнее, да вот девчонки на то и девчонки, что сердечко у них бьется от таких сказок о любви несчастной!
- Бабуль, что за Гуля, это имя такое?
- Имя, да, татарское, Гульнара!
Они у нас после войны появились, сослали, говорят, то ли из Крыма, то ли еще откуда, не общались они ни с кем почти, особнячком жили, да и мы не лезли. Хозяйство держат, дом чистый, чего нос совать, любопытствовать. Дети попроще, конечно, были, играли мы вместе, мать разрешала, а вот отец у них сильно против был, все в тюбетейке ходил и какие-то слова на своем кричал, ругался. Вот Гуля младшая была, старшая у них уж не помню как звали, она уж взрослая была, все с мамкой больше, с нами не общалась, а средние мальчишки Ильдар и Ильнар, вот их помню, те еще сорванцы, да Ильдара Ринатовича ты сама знаешь, у которого трактор.
Старшая-то сестра уехала, очень она красивая была, знаешь, для нас непривычная, брови-ресницы черные, а глаза голубые, у нас-то все девки серенькие, а она прям другая была, говорят, что отец где-то татарина нашел и ее выдал замуж, они, кстати, одни овец в деревне держали, у нас не принято было, коровы обычно, да козы, это я вспомнила, что тетки все шептались, мол за невесту им 20 баранов дали, не знаю уж правда или нет, я маленькая была, откуда 20 баранов у нас после войны у кого-то, да и девок незамужних телега целая, набрехали, поди.
Пацанов-то отец учиться в город отправил, вроде, принято у них так, что мужики должны потом семью обхаживать и деньги приносить, а Гуля все больше с нами, совсем ведь маленькая была, когда приехала, не помнила много, не понимала, родителям не до нее было, вот от нас и нахваталась всякого. Ой, как ее отец работать не пускал, мы тогда все в колхозе немного лет с 12 работали, она тоже хотела как все, а там такие крики из дома, отец обиженный был, что их сослали, а дочка работать вздумала, но мама у них мудрая очень была, уж не вспомню тоже как звали, она мужу нашептала, что надобно б под новой властью жить, а не свое гнуть, она вежливая очень была, здоровалась всегда, а тот на русском принципиально не говорил никогда. Да разве мне судить, мало ли какие причины?
Ну и как у всех, появился у Гульнары парень, Ванька, Иван Семенович, с третьей улицы, чай, помнишь. Ой, любовь какая, все девчонки завидовали, да и я, парней мало, а нас много, но Гульку все любили, она какая-то другая была, добрая очень, спокойная, бывало мать отхлестает за что, идешь по улице, ревешь, слезы кулаком утираешь, а она вынырнет перед тобой, как с неба упала, да давай обнимать, шептать что-то на своем, успокаивать… Хорошая девка!
Чего дальше? Знамо дело чего! Отец ее сватьев с порога выгнал, кричал, ругался, мать бледная вся, Гуля в рёв да слезы. Ванька ее даже украсть пытался, слышал, что так можно у них, но куда там, своим, наверное, и можно, отец аж окна в доме заколотил, чтоб не сбежала дочь, к Ваньке ходил, родители его все уговаривали, мол и любовь, и парень работающий, а тот все ругался и плевался, харам, и все тут! А через два дня уехал он, говорили, что жениха Гуле привезет.
Мы с девчонками тогда с поля шли, а Гуля нам навстречу, смурная, глаза потухли, осунулась. Давай ее тормошить, а одно твердит, про поляну, что надо ей, спрашивает куда идти, а мы ей, дуры, и показали, все думали, что сказочки это, а вон нет! Ушла Гуля, поминай как звали, как и не было ее: отец вернулся и молчал, ну мы думали, жениха не нашел, мать тоже тихая, никто Гулю не искал, хоть никто и не видел. Мы как-то с подружкой говорили, а она и не помнит, что такая девушка в селе жила, мол трое всегда там детей было, представляешь? А вот другая девушка ее помнила, мы потом уже поняли почему, мы Гульнарку-то тогда за руки взяли, просили не ходить, так, наверное, и память осталась. Ваньку мне все спросить хотелось, да неудобно как-то, а потом он женился на Лиде, она мне сестра троюродная, неужто я полезу расспрашивать…
- Так вот, Маш, была девочка, а как не было, никто не помнит! И не одна она такая, нам всегда говорили, что в полонику девчонки несчастные уходят, которые от любви страдают, а ягоды - то слезы их, чем сильнее любовь, тем слаще, так всем лучше, и они не мучаются, и родные по ним не плачут. То ли леший их забирает, то ли русалки какие, не знаю, но ведь не сумасшедшая же я, что придумала себе какую-то Гулю, которой нет? Или думаешь память у бабки дряхлая? Ай, спи давай…
Машка взрослела, а бабушка Зина старела, совсем сдала последнее время, по хозяйству управлялся во многом Саша, сестра помогала, но была куда слабее, все дивилась, как это брат так вымахал, что и два ведра воды тащить как раз плюнуть, и дрова колет как взрослый. Родители в то лето не хотели их отпускать в село, знали, что бабушка уже еле ходит, пора б ее и из деревни забрать, да та все артачилась, куда мол из дома родного ей, только на погост. Маша украдкой слезы вытирала, привыкла, скучала, а вот Сашка себя странно повел, слышала разговор украдкой:
- А я заболею, тоже бросите, так?! Не стыдно? Поеду и все, у меня вся жизнь там!
- Может там жить останешься?! - это отец в своем духе.
- А вот возьму и останусь, вам дело какое?
- Саш, ну пожалуйста, тебе поступать скоро, готовиться надо, мы же понимаем, но обстоятельства… - мама слышно, что почти плачет.
- Сами-то хоть раз помогли бабушке? Только банки тащите да нас с Машкой сплавляете, добром отплатить не хотите?
- Так! А ну хватит! Чего несешь, она мать мне!
- Давно мать-то видел? Хоть бы раз с нами съездил. Вот не станет ее, чего делать будешь? У меня семья будет, тоже про вас забыть? Так?
Молодец - Сашка, как ведь сказал, твердо, правильно, как отрезал. Действительно, что ж мы за люди, бабушку одну бросить.
-Саш-Саш…
- Ой, ты только не начинай.
- Я с тобой поеду, ладно?
- Не ладно, сама все слышала.
- Слышала, я ведь уж тоже не маленькая, помогу, я бабушку люблю, знаешь как сильно!
- Знаю, малявка, знаю…
Бабушку они обнаружили не такой уж и немощной, как виделось родителям, огород был посажен, дом убран как обычно, на столе стояла пирамидка горячих пирожков, в печи что-то булькало, этот запах бабушкиного тёплого и приветливого для внуков дома, перепутать ни с чем просто невозможно. Коз и любимую корову Ночку бабушка продала соседке, не справлялась уже, но та стабильно носила молоко, хоть и немного. Кур тоже осталось мало, но в сарае было убрано, лежала свежая подстилка.
- Мы ж тут все такие, что зима, то болеем, от безделья маемся, а как весна, так оно полегче, тут вскопаешь, там польешь, расходишься и уж и помирать не охото. Рано вы меня хороните, - все смеялась бабушка, подливая чай, любуясь на внуков.
Сашка сразу после ужина и сбежал, никогда сестра не думала, а тут уж постарше стала, бабушка лишь улыбнулась, мол, «неужто не замечала никогда?». Саша любил Ксению, давно, вот с самого первого приезда, сама маленькая, как принцесса, а глаза как у ворона, большие, бездонные, полные мудростью, как и не ее это глаза.
- Бабуль, про ягодки расскажешь?
- Ой, Машка, все такая же ты, любишь все про нечисть?
- Баб, ну расскажи…
- Ну, давай про Польку, с чего началось.
Маша раз сто эту историю слышала, знала, с чего началось, но как уж бабушке перечить.
Жила-была в деревне нашей девчонка, Поля, Павлина, всем хороша, хозяйка добрая, по двору спорая, но вот пришелся по сердцу ей наш Николай, а он был «оторви-брось-не мешай», бездельник редкостный, наглый, дерзкий, самовлюбленный! Говорят, маманя его дочка внебрачная местного помещика была, тот их обхаживал хорошо, деньги водились, а мамка в сынушке первом души не чаяла, баловала, вот и вырос такой, тьфу. Изводил Николай Польку, видел, что девчонка по нему сохнет, то за руку возьмет, то плюнет вслед, то гребень подарит, то косынку сорвет, может, ему от деда передалось желание такое, людями-то управлять, да рожей не вышел, а тут Полька такая.
Ну, как-то выпили они с дружками, а тот и давай хвалиться, ну и поспорили, на ножичек чеканный. Дружки-то и забыли с утра, а Николай нет, грызут мысли, думал-думал да придумал. Лежит в постели день, другой, матушка носится, соседям жалится, что кровинушка заболел, все мужики в поле, а этот лежит, бедный, с тоски помирает, срам! Полька знает все, плачет, а тут вечером в окошко стук, она глядь, а там ее Николаша стоит:
- Полечка, свет мой, помираю! Бабка приходила, сказала, мол, только любовь меня спасет, не серчай, милая… Ты ж любишь меня, да? - сказать бы дурехе этой тогда, да куда уж!
- Люблю, Коль, твоя правда. Что делать надобно?
- Я - Николай, ты - Поля, стало быть спасет меня Полоника. Надобно тебе на поляну пойти ночью и Лешего просить дать лечебную полонику, для меня… Поняла?
- Так я и без лешего наберу, - удивилась Павлина.
- Так и знал, что струсишь! Чего с баб взять… - развернулся, будто уходит, а сам не торопится.
- Подожди! Как сделать надо?
- Да, ну, испугаешься.
- А вот и нет!
Сделала Поля все, что велено: помылась, рубаху свежую надела, да пошла к Лешему просить, а Николашка с друзьями в кустах схоронились, смотрят, потешаются, рты друг-другу закрывают, чтоб от смеха не выдать себя. Идет Полечка к кромке леса, трясется, плачет:
- Дяденька Леший, прости меня, дурочку, что покой твой тревожу, что беспокою ночью! Мне полоника целебная нужна, суженного моего спасти, помоги, все сделаю, только спаси! - парни в кустах от смеха давятся, какова дурочка!
- Дяденька, прошу, пожалуйста! - заплакала Поленька, да упала на колени.
- Вот дура, да?! - шептал Коля друзьям.
В один миг вдруг птицы махом с деревьев взлетели, подул ветер сильный, побежали в поле зайцы, вдалеке сверкнула молния. Вышел из леса горбатый старичок с палочкой, борода до колен. А потом как молвит, голос словно гром, разносится над лесом:
- Девка глупая! Какая глупая! Как с вами быть, а? Мужик коли любит, разве на смерть пошлёт? Дура! Смотри на него!
В один миг пропали кусты, где прятались Николай с друзьями, вихрем закружило их, кричали, ревели как девки.
- Смотри на своего любимого, смотри, девка глупая, он на тебя поспорил! Смотри!
Парней нашли утром, с переломанными руками и ногами, никто ничего не помнил, Николай блаженным стал, как дите, все плакал и слюни пускал, Полю не нашли, да и не искал никто, в первый день только мамка ее плакала, а на второй как и не было никакой Павлины, забыли все, один только Митя, один из дружков, потом вспоминал:
- Девонька, песню знаешь хорошую?
- Знаю, батюшка!
Поле, розовый закат,
Васильки-ромашки,
Не кради с полян девчат,
Да не рви рубашки.
Во полях да во лесах девицы-красавицы
Косы русые плетут, чтоб парням понравиться!
Шла по утренней росе,
Имя забывая,
Васильки цветут в косе,
Да пути не знает.
Во полях да во лесах девицы-красавицы
Песни грустные поют, не хотят состариться.
Оставляла отчий дом,
К лесу прибивалась,
Матушке тревожным сном
По утру казалась.
Во полях да во лесах девицы-красавицы,
Свои души отдавали от тоски избавиться.
Поле, розовый закат,
Васильки-ромашки,
По сердцу как летний град:
Ванька любит Машку.
Во полях да во лесах девицы красавицы,
Сколько в омуты кидались, Ведь парням не нравятся.
- Баб, а ты ж мне эту песню пела маленькой?
- Брось, мы ее не поем, примета плохая.
- Я ее слышала точно!
- Ее, бабы, говорят, слышат от неразделенной любви, а тебе рано еще, не придумывай! Спать давай, я уж старая, мне спать много надо, как дитю.
Сашка ходил чернее тучи, бурчал дежурное «все нормально», но было видно, что совсем нет. Маша все пыталась его разговорить, тот лишь раз плюнул под ноги:
- В августе уезжаем, бабушку забираем, сюда больше не вернемся, с местными дружбу не заводи, а то тяжело будет. Поняла?
Чего не понять, не дура уж, да и не общалась она никогда ни с кем, кроме бабушки, ну, с соседками иногда, да парой девчонок редко, и то одна куклу украла, больно надо.
Как-то вечером пили чай, Саша сверлил взглядом какой-то учебник, сам не свой.
- Саш, ты пойми, ты всегда им чужой будешь. Может, и любила, но своя рубашка ближе к телу, не обижайся, она б в городе тебя бросила сразу… - бабушка смотрела прямо на Санька, Маша не понимала о чем речь.
- Да? Ты умная самая? Не знаешь ничего, вот и молчи! Много ты о любви знаешь? Сама, поди, выбирала повыгоднее.
- Дурак - ты, Сашка! - выпалила Маруся, знал бы про бабушку, не говорил бы, - Стыдно за тебя! Спать иди!
Это был, наверное, первый раз, когда авторитет самого лучшего, самого умного и любимого брата упал ниже плинтуса. Да, как он мог? Бабушке такое сказать!
- Баб, ну расскажи про дедушку!
- Ой, опять начинаешь, глупая.
- Ну, пожалуйста…
Да, чего тут рассказывать, время тяжелое было, одни мы с мамкой остались, сестра одна от голода померла, вторая от тифа, говорят, отец «без вести», мамка надеялась, конечно, но все понимала, а тут этот безногий пришел, незнамо откуда, родню искал. Какая там родня? Померло сколько, мы чудом спаслись, мамка иконы в серебряных окладах на коммерческий хлеб меняла, не всем было чего менять тогда. Это уж потом я узнала, что женатый он был, городской, родители померли в Курске, жена с сыном маленьким пропали, как не было, он знал, что она, вроде, из нашей деревни, вот и искал хоть кого, легко ли одному без ног… Стыдно мне, но я всю жизнь так и боялась, что жена его вернется, он ведь искал, письма писал, вот приедут они, он меня и бросит, а я ж как его увидела, глазища его, так и сна нет, сам суровый, тощий, а глаза как озёра, глубокие, тихие. Баба Валя тогда его признала, вроде как, сестры ее муж на самом деле, но то ж у нее самой сын контуженный пришел, дело ли до зятя.
Так тебе скажу, хороший он был, справедливый и ласковый, меня многие осуждали, что мы с мамкой по хозяйству, а он с детями, мол, как баба, а он терпеливый какой был, все что-то объяснял, не ругался никогда, смотри вон мамка твоя какая умная, из села поступила, да и тетка твоя, это не я все, это он их учил. Мне, бывает, бабы наши жалуются, что мужик запил, колотит, а я такого и не знала никогда! Даром, что городской, а как руками работал, и по дереву, и по металу, всему у местных учился, какие игрушки строгал, а какой сильный был… ой, рано тебе! Как уж я его любила, а мне все «калеку взяла»… Есть она любовь, Маш, есть, вот с первого взгляда.
Конечно, есть! Ксения, как первый раз Сашку увидела, так и влюбилась. Начитанный, воспитанный, книжками делится, у них-то в библиотеке таких нет, даже местные пацаны его уважали, как скажет «вымудрость» какую, так и сидят, курят, драться не лезут.
- Эх, жаль городской, мы ему не ровня! - говорил отец, - поматросит и бросит, у него таких Ксюшек там десяток, дура деревенская!
А Сашка наоборот всегда ее выделял, видел, что девчонка умная, книжки привозил, а красивая какая, глаза огромные, сморят как в душу, коса густая, маленькая, а все поспевает, как увидел, так и все!
Тошно было в тот вечер Ксюше, сердце трепетало, не ждала, что приедет, а если приедет, то чего сделает, ничего, сосватана. Ох, Сашка! Она ведь и не сомневалась, что придет, что ждёт встречи, или сомневалась… Родители твердили «найди попроще», учиться не пустили, пойдет дояркой, замуж выйдет за местного, детей нарожает, какие книги тут. Да, Славик не самый плохой вариант, зоотехник, почетный жених, может, и не сопьется, «стерпится-слюбится» как мама говорит.
Ой, честный этот Сашка! Все ж узнал, что сосватали, пришел, наговорил, аж когтями по душе:
- Я думал, мы всегда вместе будем, не ждал, что так поступишь, прости, не увидел чего, наверное, будь счастлива!
- Саш, я ведь тебя люблю, давно, но все сказали, что играешься, кто я и кто ты, прости меня, Саш…
Слезы душат, как же больно, зачем это всё, зачем притворяться, песня еще эта…
Во полях да во лесах девицы-красавицы,
Свои души отдавали от тоски избавиться.
Вечером кто-то постучал в окно, Сашка не вышел, гордость, баба Зина прихромала к калитке и долго что-то шептала, Машка выбежала и стала обнимать Ксюшу, плакала, та просила прощения у всех.
Утром родители Ксюши забеспокоились, что та не пришла ночевать, а спустя два дня успокоились, никто их особо не видел, жили своей жизнью.
- Саш, ты по Ксении не скучаешь?
- Какой Ксении? Чего придумала?
- Баб, он ее не помнит!
- Так и думала… Жалко, хорошая девка была, родители - дураки только.
- А, быть как? Ее ж выручить надо!
- Никак, все, забудь, нет ее больше…
Да, прям, у Маши план был, ей надо просто влюбиться и пойти туда, очень уж хотелось освободить этих девушек из плена чудища. Влюбиться не вышло, малыши и женатые ей были не по душе совсем, осенью они с Сашкой все же уболтали бабушку переехать в город.
В городе бабушке было худо, то хоть на труде держалась, а тут как слегла, так и встать не может, все больше спала, Маша все просила ее рассказать что-то из старого, но та лишь улыбалась и хлопала по руке. Время неумолимо, только один раз за полгода Машка застала бабку во внятном сознании:
- Маш, ну мне ж не приснилось… ты сама видела? Ты всех помнишь?
- Бабуль, спи, не приснилось, конечно. Уж Ксению я сама видела.
- Вот и хорошо, значит, не совсем дурная я пока. Маш, а знаешь, что я тоже ходила? В полонику-то? А меня Леший, или кто он там, не взял? Дед ведь жену свою первую нашел, я и рада за него, а самой хоть в петлю, вот и пошла, и песню слышала, вот только мне тогда Дед сказал: «не гневи судьбу, мертва любовь его, ты едина ныне его, но раз пришла, отпустить не могу, детку твою заберу, не серчай, так положено». И правда, оказалось, что жену его с дитем убили где-то, он и на могилу ездил, потом. Маш, мамку твою не забрали, тетку, значит, тебе судьба, аль дочерям твоим, мне так думается, чего с бабы старой взять, но предупредить надо!
Хоронили бабу Зину неприятно, Сашка не приехал, из деревни никому не сказали, родных и нет почти, Маша с мамой да пара каких-то теток, сначала снег повалил, а потом дождь, в яме вдруг стало много воды, маме кто-то из копающих ворчал, что нехорошо так, надо б новую яму, а она как не понимает, а тут раз и солнышко, и воды нет, Маша стоит и глазам не верит, а сзади девушка стоит и руку ей на плечо положила, молчит и улыбается. Красивая какая, хоть в кино да журналы снимай, а та руку опустила и манит, то исчезнет, то рукой машет уже за поворотом. Пошла Машка, чего не пойти, чует она благодать да добро, так и дошла за незнакомкой на окраину погоста.
Калинина Павлина Михайловна, 1905-1921.
Мысли смешались, неужто правда?
- Ты - Поля та?
Стоит и искрится в свете, кивает.
- А леший?
Нахмурилась, ногами топает да на Машу показывает.
Странно это, какая могила, коль пропала, да и в городе у нас.
Тяжко Маше было, мерещилось ей всякое, мама долго боролась, даже поставила на учёт к психиатру, но тот настаивал на стрессе и агрессивной среде.
- Баб Зин, вот и мы! Приехали!
Брат инициативу с посещением мест прошлого сначала не оценил, но в права наследства или вступить, или забыть. Маша плакала иногда, такое все родное, а Саша не понимал как провёл тут все детство.
- Саш, а помнишь тут девочка жила, Ксения? Ты ее прям любил!
- Чего? Не выдумывай, у меня жена моя - первая и единственная любовь, да дети!
- Интересно, а если я их всех возьму и приведу, все, кто их не помнил, вспомнят, что тогда?
Маша была милой и начитанной студенткой, тихая и скромная, пока не попала в цепкие лапки аспиранта Макаренко, тот не зря учился на кафедре психологии, но девочка из хорошей семьи все никак не падала к его ногам, однажды он даже подговорил группу старшекурсников прижать ее в углу, а он появится как спаситель-освободитель, но Маша росла со старшим братом, постоять за себя умела, Макаренко оставалось лишь сдать ее в Деканат, как нарушительницу режима обучения.
- Она их избила!
- Они мне сказали, им Макаренко зачет обещал, если нападут!
- Не было такого! Ах, ты, стерва!
- Да, я владею самбо, я никого не покалечила, это - самооборона!
- Ах, ты ж сволочь!.. Да, я тебя!
Вот и как тут влюбиться, если так не везет! Макаренко ходил за ней по пятам, не давал проходу, вечно оказывался рядом, то в магазине, то у подъезда, караулил после пар, ненормальный. Маша пожаловалась родителям, те только посмеялись, мол, первый парень, а ей страшно было.
А тут снится Маше сон, бегают девушки молодые в поле, смеются, одна краше другой, среди них и Ксения, а одна особенно красивая, похожа на кого-то, но не признать совсем, смотрит в глаза, улыбается:
- Я это, Марусь, бабушка, не приходи, договорились мы с Дедушкой, я тут теперь, живи счастливо!
Не понравилась родителям идея сделать дачу из бабушкиного дома, им и в городе хорошо, а Сашу вот идея впечатлила, зарабатывал хорошо, почему б жену с детьми на природу летом не отправить, да и от города недалеко. Машка тоже впечатлилась идеей, так и поехали они осваивать наследство,
Дом встретил их тишиной, сотни пауков в углах замерли, наблюдая за новыми хозяевами, было относительно чисто, и даже дрова для печки остались в сарае нетронутыми. Весь день Саша что-то проверял и ходил по двору, куда-то звонил, а Маша с тряпкой шуршала по дому, перебирала старые вещи, отложила альбомы, чтобы забрать с собой, всплакнула над немногочисленной одеждой бабушки. Вечером наскоро приготовили ужин, сидели тихо, Маша пыталась разговорить брата, делилась воспоминаниями, но тот просто молчал. А потом пришла тетя Лида с дочками, узнали, что родня приехала, принесли яиц и молока, пироги и, конечно, самогон. Отказы не принимались, женщины накрыли на стол, откуда-то появилась белая скатерть бабы Зины, суета и смех заполнили пустой дом.
- Ой, я ж думала Сашка насовсем у нас останется, уж какой рукастый был, а как Ксюшку-то любил! - тетя Лида была изрядно пьяна.
- Да, какую Ксюшу? Вообще не помню такого? - Саша тоже уже был под градусом.
- Как же, не помнит он, просто ее другому сосватали, а ты и сбежал!
- Теть Лид, так вы ее помните? А чего ж ее родители не искали? - Маша аж заерзала на месте, - Она ж к нам приходила в тот вечер, только Саша не вышел, злой был, ее бабушка уговаривала бед не натворить.
- Кого? Лену?
- Какую Лену? Ксению! Вы же только что сказали…
- Странная ты, Маш!
Спалось плохо, отвыкла от звуков деревни, то сова ухает, то еж в кустах шуршит, перед глазами всплывали картинки со старых фотографий, то бабушка с дедом совсем молодые, то мама с теткой маленькие, чуть задремала как песню услышала, тихо-тихо, как свистульки играют, хор девичий поет, далеко-далеко, совсем не разобрать слов.
Проснулась как в бреду, а песню-то слышно, не сон да и не явь, накинула куртку, вышла осторожно. Куда идти? Сама знаешь куда!
Добрела до полянки, близко совсем, а там девушки танцуют, смеются, молодые все, красивые! Вон и Ксения, а вон и татарочка Гуля, не спутать ни с кем, поют, цветы в волосах, рубашки расшитые.
- Чего пришла, девонька? - на плечо опустилась маленькая, но крепкая рука. - Бабушкины сказки покоя не дают?
Маша обернулась, перед ней стоял миниатюрный старик, как из книжки сказок, седые густые брови и длинная борода, заплетенная снизу в косу, подвязанную лентой, в руках кузовок плетеный, полный полоники.
- Дедушка, да как же? Разве правда все? Разве возможно?
- Все возможно, милая, сколько живу, столько диву даюсь, как девки по парням плачут, на что только не идут, с ума сходят, с тоски помирают, родителей проклинают. Разве хорошо это? Пусть уж тут будут, хорошо им, и мне спокойно.
- А бабушка?
- Ела ее тоска, иначе б не пришла, я уговор не нарушу, она за тебя душу отдала, забудь, спи, девонька!
В глазах потемнело, ноги подкосились, единственное, что пришло в голову, это обнять и повиснуть на старике.
Метались в голове мысли: бабушка, Ксюша, мерзкий Макаренко. Утром Маша очнулась в поле, тело ломило, а рядом стоял короб полоники, кое-как добрела до дома, Саша еще спал, наскоро приготовив завтрак, она засобиралась домой, уснув в электричке, приводился дед, он ухмылялся и приговаривал: «Ну и Макаренко!». Позже в институте Маше сказали, что Макаренко сошёл с ума, уволился, а потом попал в больницу, что ей повезло не стать жертвой маньяка.
Лишь иногда Маше снятся странные сны, где девушки в венках смеются, танцуют и поют:
Поле, розовый закат,
Васильки-ромашки,
Не кради с полян девчат,
Да не рви рубашки.
Во полях да во лесах девицы-красавицы
Косы русые плетут, чтоб парням понравиться!
Шла по утренней росе,
Имя забывая,
Васильки цветут в косе,
Да пути не знает.
Во полях да во лесах девицы-красавицы
Песни грустные поют, не хотят состариться.
Оставляла отчий дом,
К лесу прибивалась,
Матушке тревожным сном
По утру казалась.
Во полях да во лесах девицы-красавицы,
Свои души отдавали от тоски избавиться.
Поле, розовый закат,
Васильки-ромашки,
По сердцу как летний град:
Ванька любит Машку.
Во полях да во лесах девицы красавицы,
Сколько в омуты кидались, Ведь парням не нравятся.
