При жизни, в эпоху социалистического реализма, он был признан великим русским поэтом. Такое признание и в такое время немного удивляет. Ведь великими могут быть «до» или «после», но только не при жизни.
Но великость его проявляется и в наши дни. Более того, в глубинном и потаённом смысле своего творчества, казалось бы, возвышавшем человека труда и Россию, он честно и безжалостно предвосхитил их падение, ибо видел – ЭТО есть и ЭТО будет…
Талант не может лгать, даже вопреки умыслу автора. Достоевский замыслил сказать о народе-богоносце, но талант его сказал совсем иное… Вот знаменитое стихотворение Василия Фёдорова
Вместе с той, что в борьбе
проливалась,
пробивалась из мрака веков,
нам, свободным, в наследство
досталась
заржавелая рабская кровь.
Вместе с кровью мятежных,
горячих,
совершавших большие дела,
мутноватая жижица стряпчих,
стременных —
в нашу жизнь затекла.
Не ходил на проверку к врачу я,
здесь проверка врача не нужна.
Подчиненного робость почуя,
я сказал себе:
это она!
Рос я крепким,
под ветром не гнулся,
не хмелел от чужого вина,
но пришлось —
подлецу улыбнулся,
и почувствовал:
это она!
Кровь раба, презиравшая верность,
рядом с той,
что горит на бегу:
как предатель,
пробравшийся в крепость,
открывает ворота врагу.
Василий Дмитриевич Фёдоров подлинной наш, сибирский человек. Он ещё более наш своим деревенским происхождением и тем, что не воспринимал город. Фёдоров и сам писал, что ему было странно слышать разговоры о городе и даже не представлял городскую жизнь. Родился он в селе Усть-Илимское, детство и юность его прошли в деревне Марьевка на Алтае, работал в колхозе, учился в школе колхозной молодёжи, сеял, пахал, убирал хлеб. Биография его – это часть истории СССР, большая литература которого немыслима без имени Василия Фёдорова.
Умер он от сердечного приступа в 1984 году. В некрологах было написано: «Ушёл из жизни великий русский поэт, имя которого стало в один ряд со славными именами Владимира Маяковского, Сергея Есенина, Александра Твардовского…» И это правда.
Поколения второй половины XX века знали, учили и любили стихи этого талантливого сибиряка. Может быть, он предвосхитил и возрождение?
Голос Василия Фёдорова всегда будет звучать в душе многих поэтов.
Фантазию поэта разгадать
Трудней всего; невидному другими
Птенцу в гнезде назначено лежать…
Таинственное в стих я скрою имя.
Ищи к строкам поближе, о химере
Упомни и об амулете, думай
О всем, в сердцах таимом, и в размере
Еще ищи, в согласных легком шуме,
В предлоге, прилагательном, союзе
И в знаках препинания; отвагой
Исполнись: здесь не гордиев дан узел -
Значит, не должно пользоваться шпагой.
Слова - их три здесь, их неуловимо
Тебе поэт произносил не раз:
Они прозрачнят стих, - душа любимой
Всегда сквозит в молчаньи милых глаз;
Синоним истины они, - скрывать
Я их в стихах задумал; гладко
Я стансы довожу к концу… Искать? -
О, тщетный труд: не разгадать загадки!
Свое достоинство храня,
Как с гостем говорит случайным,
И за столом
Сервизом чайным
Отгородилась от меня.
Заводит речь о жизни райской,
О безупречности своей,
О муже...
И фарфор китайский
Как бы поддакивает ей.
И я заметил на стене:
Добавкою к семейной притче
Из рамки улыбался мне
Семьи удачливый добытчик.
Безделицами окружен,
Которым так легко разбиться,
Задумчиво, как умный слон,
Сижу, боясь пошевелиться.
Ее оглядывая "рай"
И прошлое припоминая,
Прошу доверчиво:
- О нет... Давно уж не играю!..
И, чтоб упрашивать не стал,
Лениво повела рукою...
"Но кто же, думаю, играл,
Но кто же бредил здесь пургою?.
Чьи руки воскресить сумели
Те ночи давние, те дни:
Непотухавшие огни,
Незатихавшие метели?"
А в это время из дверей,
Где лак рояля засветился,
Несмелый мальчик вышел к ней
И, сделав шаг, остановился.
В лице незрелой красоты
Слились, сплелись,
Как звуки в гамме,
Ее красивые черты
С чужими смутными чертами.
И понял я
Сознаньем всем:
Меж нами
В маленькой квартире
Легло пространство
Больше, чем
От Ленинграда до Сибири.
Опять далекая!..
И жаль,
Что даже не с кем
Мне проститься:
Той девушке, носившей шаль,
Здесь не позволят появиться.
А что без той любовь моя?..
Безрадостна и сиротлива!..
Дверь,
Лестница...
Очнулся я
На жестких космах
Львиной гривы.
Мои ли тронули слова,
Но плакал зверь,
Большой и грозный.
Я видел, как по морде льва
Катились каменные слезы.
Себя в дороге веселя,
И так беспечно,
Так не к месту
Пел кто-то, подходя к подъезду:
"Тру-ля-ля-ля!.. Тру-ля-ля-ля!.."
При встрече,
Сделав поворот,
Успел заметить я,
Что это
Беспечно трулюлюкал тот,
Глядевший у нее с портрета...
Я давно
Не испытывал нежность
И мечтаю -
Ты только приди!-
Выпить ласки
Небесную свежесть
И заснуть
На прохладной груди.
Весь я в жажде,
Как после пожара,
Что пожег
Все родное вокруг.
Дай мне, милая,
Сон без кошмара,
Пробужденье
Без страха и мук.
Сколько молний
Меня осветило!
Сколько громов громило,
Не в счет...
Может быть,
Заземленная сила
Не погубит меня,
А спасет.
Есть такой порыв неодолимый,
Когда все высокой страстью дышит.
Пишет сын стихи своей любимой,
Только писем
Он тебе не пишет.
Не писать же в них,
Что не на шутку,
Как отец кулачный бой и пьянку,
Полюбил он, вопреки рассудку
Легкую, как ветер,
Москвитянку.
Вся она
Сплошное заблужденье.
Нужно - до чего невероятно!-
Возвратиться с ней
К ее рожденью,
А потом
Вести ее обратно.
Верю я,
Что люди очень скоро
Подобреют в мудрости глубокой,
Но любовь, как яблоко раздора,
Навсегда останется
Жестокой.
Ты прости,
Совсем небоязливым
Прикоснулся я
К такому стану
И такому сердцу,
Что счастливым
Никогда, наверно,
Я не стану.
Людей не видя пред собой,
Не замечая в сквере лавочки,
По улице идет слепой,
Потрагивая землю палочкой.
Его толкнут,
Пройдут вперед,
И тотчас, торопясь вмешаться,
Какой-то зрячий призовет
Быть чуткими
И не толкаться.
Но слышу голос я его,
Негромкий в человечьем гуде:
- Толкайтесь... Это ничего...
Я буду знать,
Что рядом - люди.
Березник...
Заприметив кровлю,
Антенн еловые шесты,
Как перед первою любовью,
Вдруг оробел за полверсты.
Свет Марьевка!
Но где же радость?
Где теплота?
Где встречи сладость?
Томительная виноватость
В груди отравой разлилась.
Виновен?
В чем?
Припоминаю
Всю трудно прожитую жизнь.
Ромашки белые сминаю,
Топчусь на месте,
Хоть вернись.
Напомнили мне стебли-травы,
Напомнил голубынь-цветок,
Что я хотел ей
Громкой славы.
Хотел.
И сделал все, что смог.
Другой деревни нет известней
Ни по соседству, ни вдали.
Она заучена, как песня,
Поэтами моей земли.
Слова кресалами кресаля,
Высокий я возжег костер.
Что ж горько так?
Не от письма ли
С унылой жалобой сестер,
Что жизнь в деревне
Стала плоше,
Что хлеб попрел,
Раздельно скошен,
Что в роковом ряду имен
Их председатель
Вновь сменен...
А помню
Светлым и крылатым,
Когда и рук не натрудил,
Мальчишкою в году тридцатом
Я агитатором ходил.
Но главное не в окрыленье,
Не в силе слова моего.
Со мною был товарищ Ленин,
И люди слушали его.
К забытым радостям причастен,
Я шел и мучился виной,
Что нет в моей деревне счастья,
В тот год
Обещанного мной.
Я тихо шел.
На повороте
Из придорожного леска -
Авдотья, что ль?..
Ну да, Авдотья
Гнала брыкастого телка.
В одной руке пушился веник,
Другой придерживала свой
В углах подоткнутый передник
Со свежей ягодой лесной.
Теперь усталой и болящей,
Когда-то, дальней из родни,
Высокой,
Статной,
Работящей,
Записывал я трудодни.
- Вась, ты ли?-
С нежностью великой
Пахнуло в милой стороне
И веником,
И земляникой,
Душевно поднесенной мне.
- Поди забыл... Испробуй нашу...-
Ладонь, шершавая с боков,
Была как склеенная чаша
Из темных
Мелких черепков.
Румянясь,
Ягода лежала,
Тепличной ягоды крупней,
Светилась,
Нежилась,
Дрожала,
Как будто вызрела на ней.
Душистая, меня лечила,
С души моей снимала страх,
Но все-таки она горчила
Рассказом о простых делах,
Что жизнь в деревне
Стала плоше,
Что хлеб попрел,
Раздельно скошен,
Что в роковом ряду имен
Их председатель
Вновь сменен...
И продолжала без утайки,
Судила без обиняков,
Как вседержавная хозяйка,
Сельхозначальство и райком.
Кольнула областное око,
Бросала и повыше взгляд -
На тех, кто учит издалека
Доить коров,
Поить телят.
На миг
Замолодели очи,
Расцвел и выцвел
Синий мак.
Про совещанья,
Между прочим,
Авдотья мне сказала так:
Зовут все первых да первущих,
А им и так не плохо жить.
Собрать бы нас вот, отстающих,
Да с нами и поговорить.
Э-э, я претензию имею.
Передний, крайний - все родня...
Наш фельдшер, ежли я болею,
Так он и слушает меня...
И что болтаю!-
Хитро глянув,
Прутье перебрала в руке.-
У нас, у старых, как у пьяных,
Не держится на языке...
А где телок?
Убег?
Гляди-ка!-
Простилась попросту, кивком,
И, пахнущая земляникой,
Поторопилась за телком.
А я-то думал,
Как зазнайка,
Что в чем-то виноватым был...
Она судила как хозяйка
Своей земли,
Своей судьбы.
И все ж, не позабыв урока,
Я шел, виновный до конца,
Не в роли
Юного пророка,
А в долге
Зрелого бойца.
Упадет голова -
Не на плаху,-
На стол упадет,
И уже зашумят,
Загалдят,
Завздыхают:
Дескать, этот устал,
Он уже не дойдет...
Между тем
Голова отдыхает.
В темноте головы моей
Тихая всходит луна,
Всходит, светит она,
Как волшебное око.
Вот и ночь сметена,
Вот и жизнь мне видна,
А по ней
Голубая дорога.
И по той, голубой,
Как бывало, спешит налегке,
Пыль метя подолом,
Пригибая березки,
Моя мама...
О, мама!-
В мужском пиджаке,
Что когда-то старшой
Посылал ей из Томска.
Через тысячи верст,
Через реки, откосы и рвы
Моя мама идет,
Из могилы восставши,
До Москвы,
До косматой моей головы,
Под веселый шумок
На ладони упавшей.
Моя мама идет
Приласкать,
Поругать,
Ободрить,
Прошуметь надо мной
Вековыми лесами.
Только мама
Не может уже говорить,
Мама что-то кричит мне
Большими глазами.
Что ты, мама?!
Зачем ты надела
Тот старый пиджак?
Ах, не то говорю!
Раз из тьмы непроглядной
Вышла ты,
Значит, делаю что-то не так,
Значит, что-то
Со мною неладно.
Счастья нет.
Да и что оно!
Мне бы хватило его,
Порасчетливей будь я
Да будь терпеливей.
Горько мне оттого,
Что еще никого
На земле я
Не сделал счастливей.
Никого!
Ни тебя
За большую твою доброту,
И не тех, что любил я
Любовью земною,
И не тех, что несли мне
Свою красоту,
И не ту, что мне стала женою.
Никого!
А ведь сердце
Веселое миру я нес
И душой не кривил
И ходил только прямо.
Ну, а если я мир
Не избавил от слез,
Не избавил родных,
То зачем же я,
Мама?..
А стихи!..
Что стихи?!
Нынче многие пишут стихи,
Пишут слишком легко,
Пишут слишком уж складно.
Слышишь, мама,
В Сибири поют петухи,
А тебе далеко
Возвращаться обратно.
Упадет голова -
Не на плаху,-
На тихую грусть.
И пока отшумят,
Отгалдят,
Отвздыхают -
Нагрущусь,
Настыжусь,
Во весь рост поднимусь,
Отряхнусь
И опять зашагаю!
Из стихотворений 1950-1960-х годов.
Биография его – это часть истории СССР, большая литература которого немыслима без имени Василия Фёдорова.
Умер он от сердечного приступа в 1984 году. В некрологах было написано: «Ушёл из жизни великий русский поэт, имя которого стало в один ряд со славными именами Владимира Маяковского, Сергея Есенина, Александра Твардовского…» И это правда.
Поколения второй половины XX века знали, учили и любили стихи этого талантливого сибиряка. Может быть, он предвосхитил и возрождение?
Голос Василия Фёдорова всегда будет звучать в душе многих поэтов.
