Серия «Агентства Специальных Исследований (АСИ)»

Катя прижала ладонь к шраму. Свет от него ударил в кристалл, и комната наполнилась голосами. "Нельзя выпускать..." "Кто из вас сильнее?" "Мы — искра..." Зеркала в коридоре лопнули, и из трещин полезли тени — уже не призраки, а сами воспоминания, ставшие ядовитыми.

— Теперь! — крикнула Катя.

Константин вогнал ключ в паз на корпусе проектора. Металл взвыл, лезвие начало плавиться, но он давил сильнее, пока механизм не дрогнул. Плёнка порвалась, и экран погас. На секунду воцарилась тишина.

Потом кристалл взорвался.

Они очнулись в пустоте. Вернее, в том, что осталось от реальности — пепел кружился в воздухе, складываясь в полупрозрачные силуэты: мать Константина с медальоном, отец с пустыми глазами, Катина мать, стирающая пальцы в кровь о колючую проволоку. Призраки молча протянули руки, касаясь их лбов.

Катя почувствовала, как шрам на груди растворяется, а вместе с ним уходит тяжесть — та самая, что глодала её с детства. Константин смотрел на исчезающие осколки ключа в своей ладони.

— Мы освободили их, — сказал он. — И себя.

Пепел замедлял свой танец. Силуэты улыбались, рассыпаясь на глазах. Последним исчез двойник — он кивнул Константину, словно благодаря, и стал ветром.

— А что с нами? — Катя повернулась, но пустота уже таяла, открывая обычную комнату: облупившиеся обои, диван с пятном от кофе, окно в обычный двор. Ни зеркал, ни трещин. На полу лежало кольцо пепла, но теперь это был просто пепел.

Константин поднял сгоревшую фотографию, которую когда-то нашёл в подземелье. Кадр изменился: вместо его одинокой фигуры там были они оба, стоящие спиной к спине.

— Мы живём, — он сунул фото в карман. — И это единственная правда, которая нужна миру.

Катя распахнула окно. Свежий ветер ворвался в комнату, унося последние крупицы пепла. Где-то вдали гудел поезд, и она узнала этот звук — тот самый крыша вагона, свобода, смех. Но теперь не надо бежать.

— Смотри, — она ткнула пальцем в небо.

Над городом плыло облако, по форме напоминающее кольцо. Первые капли дождя размыли его в дымку.

— Ты носишь его в себе, — прошипел двойник, уже голосом Хора. — Кольцо из пепла — это петля. Твоя кровь, её шрам. Вы — сосуды. Но кто из вас сильнее?

Стены сомкнулись, превратив комнату в зеркальный колодец. Со дна поднялись фигуры: тень отца Константина с пустыми глазницами, мать Кати с обугленными пальцами. Они тянулись к ним, шепча обрывки проклятий.

— Не дай им коснуться! — Катя взмахнула клинком, рассекая ближайшую тень. Но на месте разреза возникали две новые, с ещё более искажёнными лицами.

Константин схватил сгоревшую фотографию с пола. Капля крови ожила, превратившись в алый клинок, похожий на язычок пламени.

— Ты права, — сказал он, прижимаясь спиной к её спине. — Мы уже мертвы. Поэтому нам нечего терять.

Он вонзил клинок в зеркальный пол. Трещина побежала к центру комнаты, поглощая пепельное кольцо. Стены завизжали, фигуры рассыпались в прах, а двойник, обретая плоть, рухнул на колени.

— Ты не можешь — булькало существо, его лицо трескалось, как пережжённая плёнка. — Без сосуда мы все.

— Мы не сосуды, — перебила Катя. Она прижала ладонь к шраму на груди, который теперь горел как раскалённое железо. — Мы — искра.

Константин вырвал клинок из пола и всадил его в грудь двойника. Тот застыл, превращаясь в стеклянную статую, а потом взорвался миллионом осколков. Каждый осколок стал кадром: Катя смеющаяся на крыше вагона; Константин разбивающий медальон в детской; Страж роняющий ключ в темноту.

Комната исчезла. Они стояли в бесконечном коридоре с зеркалами, где их отражения шагали навстречу, сливаясь с тенями. Вдалеке мерцал выход — арка, сплетённая из корней и колючей проволоки.

— Это ещё не конец, — Катя коснулась шрама, который теперь напоминал кольцо из рубцовой ткани. — Хор он в нас. В наших страхах. В памяти.

Константин взглянул на её руку, всё ещё сжатую вокруг его пальцев.

— Тогда мы пройдём до конца, — он выпустил её ладонь и достал из кармана обгоревший ключ — тот самый, что уронил Страж. — Чтобы превратить тени в пепел.

Они шагнули к арке. Зеркала взорвались следом, осыпая спины осколками-воспоминаниями. Но за порогом их ждал не свет, а новый коридор — бесконечный, как плёнка, склеенная из чужих жизней. На стене алела надпись, выведенная чем-то похожим на кровь:

«Добро пожаловать в проекционную будку. Вы — следующие операторы».

Катя нервно усмехнулась:

— Похоже, кинотеатр для сумасшедших только начинается.

Константин сжал ключ, на лезвии которого затанцевали отсветы невидимого огня. Где-то в глубине коридора заскрипела плёнка, запуская старый проектор. На стене возникла тень — двое бегут по краю крыши, а за ними плывёт гигантское зеркало поглощающее город.

— Ты мог бы быть одним из нас, — заговорили хором тени. — Без боли. Без выбора.

Константин выхватил клинок, но Катя опередила его. Она рванулась вперёд, разрывая пальцами песчаные лики.

— Вы — трусы! — крикнула она, и серебристый шрам на её груди вспыхнул, как раскалённая проволока. — Он выбрал меня. А вы — пыль!

Песчаные фигуры рассыпались, но на их месте возникла женщина — высокая, с лицом, скрытым вуалью. В её руках мерцал кинжал, повторяющий изгибы клинка Кати.

— Мать… — Катя отшатнулась, ударившись спиной о Константина.

— Ты носишь мою печать, — голос женщины прорезал воздух, как лезвие. — Но не мою силу. Отдай её, и я верну тебе то, что ты сожгла.

Катя замерла. В её глазах мелькнуло что-то детское, хрупкое — девочка, стоящая на пепелище. Но Константин вложил ей в руку клинок, обхватив её пальцы своими:

— Ты не сожгла. Ты освободила.

Женщина взвыла, вуаль вспыхнула, обнажив лицо, изъеденное огнём. Катя вонзила клинок в её грудь, и та рассыпалась в пепел, смешавшийся с песком.

— Спасибо, — прошептала Катя, не отпуская его руку. — Но это только начало.

Они двинулись дальше, к центру города, где небо сходилось в воронку, затягивая в себя обломки зданий. На площади возвышался трон из зеркал, и на нём сидел Хор — вернее, его подобие. Тело состояло из тысяч осколков, склеенных чёрной смолой. Его лицо менялось с каждым вздохом: то отец Константина, то безымянный Страж, то сама Катя.

— Вы упорны, — голос Хора звучал как скрежет стекла. — Но ваши шрамы — мои двери.

Он поднял руку, и земля разверзлась. Из трещин поползли зеркальные змеи, отражающие не их лица, а их страхи: Константин, топчущий дневник отца; Катя, стреляющая в спину напарнику.

— Не смотри! — крикнул Константин, но Катя уже смотрела в одно из отражений.

— Я видела это, — её голос дрогнул. — В коридоре. Это правда?

Змеи обвили её ноги, впиваясь осколками в кожу. Константин рухнул на колени, хватая змею за шею. Клеймо на его груди вспыхнуло, и свет прожиг тварь насквозь.

— Правда, — выдохнул он. — Но мы не обязаны ей подчиняться.

Он схватил Катю за талию, вырвав её из кольца змей, и рванул к трону. Хор встал, и его тело затрещало, как ломающееся стекло.

— Вы думаете, что победили? — засмеялся он. — Я — ваша тень. Вы умрёте, и я стану вами.

Катя вырвалась из объятий Константина и подняла клинок. Её шрам светился теперь не серебром, а кровавым алым.

— Мы уже мертвы, — сказала она. — Но ты — всего лишь эхо.

Клинок вонзился в трон. Зеркала взорвались, осыпая их осколками. Хор закричал, его форма распадалась, но перед тем, как исчезнуть, он прошептал:

— Спросите его о кольце...

Город задрожал. Здания рушились, небо рвалось в клочья, и они бежали, не разбирая пути, пока не рухнули в пустоту.

Константин очнулся на холодном полу. Перед ним лежала сгоревшая фотография — кольцо пепла, а в центре его дрожала капля крови. Катины пальцы вцепились в его плечо.

— Что он имел в виду? — спросила она. — О каком кольце?

Он посмотрел на её шрам-кольцо, затем на пепельный след. Где-то в глубине памяти шевельнулся ответ, но дверь в коридоре скрипнула. На пороге стоял человек в чёрном — с лицом Константина, но глазами Хора.

— Пришло время выбрать, — сказал двойник. — Кого вы оставите в зеркале?

Продолжение следует.

Он не договорил. Фотография на столе задрожала, и размытое лицо на ней начало двигаться. Из белых пятен проступили глаза — Катины, но полные слёз.

— Нет, — прошептала Катя, отступая. — Это не он. Не может быть...

Комната сжалась. Стены поползли к ним, вытесняя воздух. Константин рванул Катю за собой, но пол под ногами превратился в вязкую массу, как жидкий гипс.

— Смотри! — Катя указала на дневник. Текст на его страницах теперь горел алым, и из огня выползали тени — крошечные, с руками-крючьями. Они тянулись к Константину, шепча голосом отца:

— Ты сжёг меня. Но я всё знаю. Всё помню.

Он зажмурился, вцепляясь в клеймо. Шрам ответил тупой болью, но свет не вспыхнул. Якорь молчал, будто стыдясь.

— Работает только правда, — Катя схватила его за плечо. Её голос дрожал, но в нём пробивалась сталь. — Твоя или моя. Выбирай.

Тени обвили их лодыжки, таща вниз, к белому полу, который теперь напоминал пасть. Катя вырвала из кармана клинок — тот самый, что рассыпался в пещере, но здесь, в игре Хора, он снова был цел.

— Нет, — Константин выхватил нож и провёл лезвием по ладони. Кровь капнула на дневник. Страницы взвыли, и комната вздрогнула. — Он питается нашими сомнениями. Покажем ему то, что не смог забрать.

Катя замерла, затем резко разорвала ворот рубахи. Шрам-кольцо на её груди пульсировал, как живое существо. Она прижала окровавленный клинок к коже, прочертив линию через серебристый след.

— Я не жалею, — выдохнула она. — Ни одного убийства. Ни одной жертвы.

Клинок рассыпался, но теперь не в пыль, а в дождь алых лепестков. Они прилипли к стенам, и белизна стала трескаться, открывая за ней коридор из зеркал. В каждом — они, но иные: Константин с отцом, пьющий вместе; Катя, целующая человека без лица.

— Вперёд, — прошептал Константин, но Катя не двигалась. Она смотрела на зеркало, где её двойник снимала с шеи серебристую нить и бросала в огонь.

— Я могла бы, — сказала Катя. — Если бы не боялась пустоты.

— Мы все боимся, — он взял её за руку, оттаскивая от отражения. — Идём.

Зеркальный коридор сужался, а отражения менялись, показывая не альтернативы, а моменты, которые они ненавидели вспоминать: Константин, прячущий дневник под половицей; Катя, оставляющая раненого напарника истекать кровью.

— Это не мы, — Катя ломала зеркала локтями, но они множились. — Это он!

— Нет, — Константин остановил её, заставив встретиться глазами. — Это мы. И это единственное, что у нас есть.

Рёв Хора прогремел за спиной. Зеркала треснули, и из щелей выползли гибриды — стеклянные пауки с глазами-осколками. Они шипели голосами Стражей:

— Вы выбрали боль. Отдайтесь, и она станет тишиной.

Константин рванул Катю вперёд. Они бежали, режу босые ноги о стекло, пока коридор не упёрся в стену. На ней висел портрет — их лица, сросшиеся в одно.

— Вместе, — Катя прижала ладонь к шраму. — Или никак.

Она вонзила клинок в центр портрета. Стекло брызнуло осколками, открыв дверь в чёрную бездну. За ней светился город — их город, но с перекошенными улицами и небом, затянутым плёнкой старых кинолент.

— Домой? — усмехнулась Катя.

— Нет, — Константин шагнул в бездну. — В самое пекло.

Они упали в хаос, где Хор правил, как бог, но теперь его песнь звучала надтреснуто. Они забрали у него часть силы — свои страхи.

А в белой комнате, оставшейся позади, фотография с размытым лицом медленно обугливалась, оставляя на столе след в форме кольца.

— Оружие не работает против них. Только якоря.

Он поднял руку к клейму, и песок вокруг него вспыхнул алым. Тени отпрянули, шипя. Катя, стиснув зубы, прижала ладонь к груди, где должна была быть её нить памяти. Вместо этого на коже проступил шрам в форме кольца — знак того, что она не отдала прошлое Хору.

— Вперёд, — сказала она. — Пока они боятся света.

Они шли сквозь зеркальную пустыню, а их якоря оставляли за ними кровавые и серебристые следы. Вдруг песок под ногами провалился, обнажив пещеру, стены которой были покрыты плёнками, как в старом кинотеатре. На них — сцены, которых не должно было быть:

Константин, не сжигающий дневник, а передающий его в полицию. Катя, уходящая с тем, кого любила, бросая клинок в реку.

— Альтернативы, — прошептала Катя, касаясь плёнки. Изображение затрещало, и её пальцы обожгло. — То, чего не случилось. Хор показывает, чтобы сломать.

— Не смотри, — на этот раз сказал Константин, но Катя уже застыла перед кадром, где её двойник смеялся, держа за руку человека без лица.

Из глубины пещеры послышался смех — Хор собирал силы. Плёнки начали рваться, выпуская наружу сущностей: гибриды теней и песка, с глазами из осколков. Они двигались рывками, повторяя:

— Вы выбрали боль. Мы дадим покой.

Константин прижал ладонь к клейму, и свет вырвался наружу, разрезая первую волну тварей. Но за ними шли новые. Катя, используя шрам-кольцо, создавала барьеры из серебристого пламени, но каждый раз её лицо бледнело.

— Якоря истощаются, — прошипела она. — Надо бежать!

Они прорвались в конец пещеры, где на троне из спрессованных теней сидел Страж. Его лицо теперь было сборкой их собственных черт — глаза Константина, шрам Кати. В руках он держал два ключа: один из обсидиана, другой из кости.

— Выбрали якоря, — произнёс Страж, и его голос гудел, как набат. — Теперь выберите дверь. Одна ведёт к правде, другая — к забвению. Но ключи лгут.

— Это головоломка, — Катя стиснула клинок. — Убьём его — получим оба.

— Нет, — Константин шагнул вперёд. — Здесь всё связано с выбором. Доверься мне.

Он подошёл к трону. Страж ухмыльнулся, и в его улыбке мелькнуло лицо отца. Константин закрыл глаза, вспоминая момент у печи, пламя, пожирающее страницы. Он боялся слабости, но якорь — это не дневник, а решение сжечь его.

— Правда в том, что я боялся, — сказал Константин, поворачиваясь к Кате. — А ты?

Она вздрогнула, затем кивнула. Её шрам засветился, и клинок в её руке рассыпался в пыль, превратившись в серебристую нить.

— Ключи — обман. Двери нет, — она бросила нить на пол. Та впилась в песок, создавая портал. — Выход — через якоря.

Страж зарычал, его форма начала распадаться. Пещера рухнула, погребая трон под чёрным песком. Константин и Катя прыгнули в портал, увлекаемые светом и тенями.

Очнулись они в комнате с белыми стенами. На столе перед ними лежал дневник отца — целый. И фотография человека с размытым лицом.

— Это проверка? — Катя потянулась к фото, но Константин схватил её за руку.

— Не трогай. Здесь всё — искушение.

За дверью послышался рёв Хора, но теперь в нём слышались ноты ярости, а не торжества. Они выбрались. Но клеймо на груди Константина погасло, оставив шрам. А нить Кати стала тоньше.

— Он забрал часть нас, — прошептала она.

— Но не всё, — Константин взял её за руку. Дверь за их спинами захлопнулась, отделяя от кошмара.

Хор пел тише. Но песнь ещё не закончилась.

— Здесь раны настоящие, — прошептала она, касаясь пальцами кожи. — И лгут они тоже по-настоящему.

Из треснувших зеркал по краям моста начали выползать двойники — не точные копии, а версии того, кем они могли бы стать. Константин с пустыми глазницами и руками, испачканными в пепле. Катя с лицом, покрытым шрамами-рунами, которые она когда-то поклялась никогда не использовать.

— Мы не они, — прорычал Константин, но мост задрожал, и стекло впилось в подошвы. Боль пронзила его тело, ясная, как удар ножом.

— Мы — это ты, — засмеялась шрамированная Катя. — Каждый раз, когда ты выбирал трусость. Каждый раз, когда жалел, что связался с ней.

Катя выхватила клинок из обсидиана — тот самый, который когда-то сломался в её руке после того, как она отказалась добить раненого врага. Но её двойник только ухмыльнулся:

— Ты знаешь правила, сестра. Здесь оружие работает только против того, что ты признаёшь частью себя.

Константин рванулся вперёд, но из бездны вырвалась рука и схватила его за лодыжку. Лицо в осколках под ногами исказилось в знакомой ухмылке. Это был его отец, пьяный и злой, каким он был в ту ночь.

— Ты так и не извинился, — прошипел отец. — А я ждал.

— Это не он, — вырвалось у Константина, когда он пытался освободиться. — Он умер, так и не простив.

Катя взмахнула клинком, и рука отца рассыпалась в пыль. Но на её собственном запястье теперь виднелся синяк — отпечаток пальцев, которых не было.

В конце моста, где стекло сливалось с тьмой, стояла фигура. Это был Страж — не человек, а существо, сотканное из спутанных теней, его лицо постоянно менялось, как песок под ветром. В его руках пульсировал шар, внутри которого мелькали знакомые кадры:

Константин, 15 лет. Он прячет окровавленный нож, пока полиция уводит отца.

Катя, впервые убивающая не по приказу. Её руки дрожат, а в глазах — облегчение.

— Выбери одно, — произнёс Страж, и его голос звучал, как голос отца, Кати, всех, кого они потеряли. — Выбери память, которая станет твоим якорем. Остальное заберёт Хор.

— Что будет, если мы ошибёмся? — спросил Константин, хотя уже знал ответ.

Страж повернул шар, и в нём возникло их будущее: Катя, растворяющаяся в зеркалах, её кожа становится стеклом, глаза — пустыми осколками; Константин, превращающийся в тень, вечно шепчущую чужие грехи.

— Нет возврата, — прошептала Катя. — Только вперёд.

— Ты боишься, что она снова предаст, как в Новосибирске? — двойник Константина подошёл ближе.

— Заткнись! — Катя взмахнула клинком, но лезвие прошло сквозь тень, а на её груди расцвёл кровавый цветок.

— Остановись! — Константин поймал её, чувствуя, как её тело становится легче. — Это ловушка. Они питаются нашей болью.

Он посмотрел в шар. Там был тот момент. Ночь, когда он сжёг дневник отца, уничтожив последние доказательства его невиновности. Не потому, что верил в его вину, а потому что боялся оказаться слабым.

— Я выбираю это, — сказал он, и шар треснул, выпустив поток света.

Катя закричала. Её двойники вцепились в неё, вытягивая из груди серебристую нить — память о человеке, которого она любила до того, как стала оружием.

— Не отдам! — она вонзила клинок себе в ладонь, и чёрное пламя охватило лезвие. — Это моё!

Мост рухнул.

Они падали сквозь вихрь осколков, каждый из которых хотел стать их новой кожей. Константин прижал Катю к себе, закрывая её голову руками. Единственное, что он чувствовал — жар выбранной памяти, прожигающий грудь, как клеймо.

А Хор пел. Но теперь это был не шёпот — это был рёв.

Константин сделал шаг назад. Но он чувствовал, как его тело тянет к этому свету, как если бы что-то невидимое втягивало его, обвивало его душу. Катя мгновенно среагировала, резко оттягивая его от края. И как только он оторвал взгляд, зеркало замкнуло своё отражение, скрывая за собой туманное пространство, которое почти сразу исчезло.

— Мы не можем терять концентрацию, — сказала она, не давая ему времени на размышления. — Это ловушка. Мы должны идти.

Перед ними снова возникли зеркала, но теперь они не отражали просто их внешность. Они показывали тысячи других Константинов и Катей — их жизней, которые могли бы быть, если бы они приняли другие решения, выбрали иной путь. Эти отражения были точны, но не настоящие, они были как зыбкие тени, не принадлежащие миру. В них пульсировала энергия — энергия неосуществленных решений.

Константин остановился. Он увидел себя — в том, чем он мог бы стать, если бы не совершил тот или иной шаг. Моменты выбора, которые повлияли на его жизнь, возникали перед ним, словно разорванные страницы книги. Но он видел и другие отражения, такие же чуждые, как и те, что касались его самого. Это не были воспоминания. Это были возможности, пути, которые так и не стали реальностью.

— Это не просто прошлое, — сказал он, его голос стал тверже, — это наши упущенные возможности.

Катя тоже остановилась и посмотрела в зеркало. Её глаза были холодными и решительными. Она смотрела не на отражение их лиц, а на возможные пути, на то, что они могли бы стать, если бы не стояли перед этой тенью.

— Всё, что могло бы быть. Всё что так или иначе связано с нами. Все, кто когда-либо оказался здесь. Мы видим не просто наши ошибки, но и чужие.

Константин понял, что эти зеркала не показывают то, что было. Они показывают то, что могло бы быть — неосуществленные судьбы, не свершенные действия, не сделанные выборы. Но это было не просто видение. Это было искушение. Искушение пройти по этим путям, вернуться в эти моменты и изменить то, что не получилось. Однако он знал, что любое изменение не приведет к свободе, а лишь утащит их ещё глубже в эту бездну отражений.

— Мы не можем останавливаться, — произнес он, но теперь в его голосе не было сомнений. — Мы не можем стать частью этого. Мы не можем жить в этих возможностях. Мы должны пройти через это.

Он сделал шаг вперед, и Катя, не отрывая руки, последовала за ним. И мир снова начал меняться, но теперь они были готовы. Тени вокруг исчезли, как только они прошли сквозь темные арки. Зеркала начали растворяться в темноте, будто мир больше не мог держать их в плену.

Они продолжали идти, не зная, что впереди, но они знали одно — они не могут остановиться. В этой пустоте, где все возможно, единственным выходом было идти дальше, чтобы не раствориться в прошлом, не стать частью этих заблудших теней.