Смерть молилась, стоя на коленях, в небольшой церквушке.
─ Может, ты хочешь исповедоваться, дочь моя? ─ священник давно за ней наблюдал, но только сейчас решился подойти.
Она еще ниже опустила голову в черном капюшоне, а потом вдруг кивнула.
Церковь дышала на ладан, ремонт давно напрашивался, но приход был беден, а батюшка скромен. Именно поэтому Смерть и любила сюда приходить. Место здесь особенное, не испорченное алчностью. Опять же, свечку можно поставить абсолютно бесплатно. С Канона давно облетела позолота, но душам умерших она не важна, да, и сама свеча им не нужна, а Смерти она помогала настроиться на молитву.
Она шла за священником, стараясь не звякать косой по выщербленным плиткам пола. Оставить ее верная служительница не имела права, а держать вверх серпом ─ совесть не позволила. Подойдя к исповедальне, она на секунду задумалась ─ нужно назвать свое имя. А какое у нее имя?
В Древнем Египте ее звали Анубис или Осирис, в Древней Греции ─ Аид или Танатос, в Мексике ─ Санта Муэрте, в Армении величали Грохом и еще куча имен ─ Идзанами, Апух, Маржана, Кали, Мара… некоторые Смерть даже не помнила. Так как же ее зовут? Смерть горько усмехнулась. Да, да, ее не зовут, она сама приходит.
─ Смерть, ─ скромно назвалась она.
─ В чем грешна, дочь моя? ─ спокойно произнес священник.
─ Матом ругаюсь, батюшка…
─ Обращайся к Господу, дитя мое. От злости или просто сквернословишь?
─ От злости. Злюсь, когда вижу, как молодой парень себя губит табаком, да алкоголем, а потом лежит на смертном одре с циррозом печени и просит не забирать его. А как я его оставлю, если моя сестрица Болезнь его уже всего источила? Не заберу сейчас, потом и забирать нечего будет…
─ Не надо злиться, они свой путь сами выбрали. Господь им судья.
─ И на тебя, Господи, тоже злюсь! ─ сверкнула Смерть пустыми глазницами.
В церкви разом потухли все свечки. А поскольку только они освещали пространство, то святое место погрузилось во тьму.
─ Продолжай, дитя мое. Чем Отец наш Небесный прогневал тебя?
─ А зачем он у матери отбирает дитя не рожденное? Чем тот успел насолить ему?
─ Я не вправе судить. На все Воля Божья.
─ Воля Божья… ─ пробормотала Смерть. ─ Только не он ведь вынужден сквозь горе и страдания душу детскую вести, ─ в ее голосе слышался гнев и печаль. Она хрустнула костями и продолжила: ─ Завидую я еще, Господи. Зависть бывает душит так, что хоть самой в петлю лезь.
─ Зависть ─ одна из самых тяжелых страстей, она нарушает мир душевный и сопровождается бурей навязчивых злых помыслов. Кому же ты завидуешь, дочь моя?
─ А всем завидую! Чуме завидую ─ уже добрую сотню лет на курортах прохлаждается, Войне завидую, что она гуляет, дебоширит, а мне за ней прибирать. Голоду завидую, что он терзает людей, а совесть его не мучает…
─ А вот ежели тебе можно было с кем-нибудь местами поменяться, ты бы согласилась? Вон, хоть с той же Чумой?
─ Местами? С Чумой? А ее что же, на мое место? Да ты не иначе, как с ума сошел, батюшка! Ты Чуму что ли не знаешь? Да она тут такое устроит! Тьпу, тьпу, тьпу.
─ Не плюйся в Храме Божием. Так значит не хочешь на ее место? Ну вон с Голодом тогда…
─ Да у него совести ни грамма! Он же любимым проститься не даст! У матери дитя отнимет без последней улыбки…
─ Так может каждый на своем месте и не стоит им завидовать?
─ Я даже разнервничалась…
─ В чем еще грешна, дочь моя?
─ Стыдно даже говорить, Батюшка.
─ А ты не мне, ты Господу скажи.
─ Ногти грызу, Господи. Дурная привычка. Не могу избавиться.
─ А ты их соком полыни натри. Сам в свое время так избавился, ─ смущенно произнес священник. ─ А что насчет суеверия?
─ Грешна, Господи. Сегодня кошку черную увидала, дорогу перебежала, когда к Церкви шла, так чуть назад не повернула.
─ Все же хорошо? Значит не сработала примета. Не становись заложником суеверий.
─ Малодушна бываю. Все хочу свою вину на других свалить. А еще чужое присвоила.
Смерть виновато постучала косой по полу.
─ Забирала одного кузнеца, да приглянулась мне коса энта. Думаю, ему уже без надобности, а мне в хозяйстве сгодится.
─ Вернуть бы надо чужое.
─ А куда вернуть? Уж и деревни той в помине нет. Наказали меня уже. Вынуждена теперь вечно с ней ходить. Людей только пугаю. Может снимет с меня Всевышний грех этот? Силушек моих больше нет!
─ На все воля Божья.
В окно заглянула луна и осветила темную фигуру в капюшоне, которая склонила голову. Священник накрыл ее епитрахилью и начал читать разрешительную молитву.
Смерть поцеловала Крест и Евангелие. Священник благословил ее и, глядя в бездонные глаза, сказал:
─ Приходи на беседу, дочь моя, в любое время после службы. Нам есть о чем поговорить.
Старуха с косой замерла ─ ее впервые пригласили. Нет, ее, конечно, миллион раз молили прийти и забрать ─ отчаявшиеся и измученные болезнью ─ не знают они, бедолаги, что это не в ее власти…
─ А не боишься? ─ сорвалось у нее.
─ Тебя не боюсь, ─ улыбнулся священник. ─ Если ты пришла, значит не бросишь мою душу, а доставишь по назначению. Но ты ведь не за этим сюда приходила?
Лицо священника излучало добро и любовь, даже в темноте Смерть видела и чувствовала. что он совсем не боится, напротив, хочет… помочь ей? И внутри потеплело.
─ Приду, отец Виталий, ─ кивнула она. ─ Для беседы приду...
