Прошли долгие годы после моей службы на Аральском море. Было это в середине 80-х годов прошлого века. Для людей, родившихся в брежневские годы, тот век – близкий и родной и никакой не прошлый. Профессиональная служба в Вооружённых силах тогда считалась престижной и высокооплачиваемой. А срочная служба для молодых ребят – нормальным делом, поступком настоящего мужчины. Никто не уворачивался от службы, она была как данность. Впрочем, и страна была другой, и система другая. Что и говорить – не было частной собственности, она была общенародной. Во всю работал ОБХСС – отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. Грозная по тем временам структура.
Меня призвали на службу в 1984 году. После окончания автошколы ДОСААФ думал, что буду служить в армейской части водителем, но медкомиссия распорядилась по-иному и определила в Военно-Морской Флот. После проводов на службу, которые в то время были как традиция (и на заводе цветных металлов, где я работал токарем, и дома, где всю ночь до утра собиралась и «гудела» дружеская компания) повезли нас, несколько десятков призывников города Артёмовска, на сборный пункт в Донецк. А оттуда – далее, на поезде в город Балтийск на казавшееся далёким — Балтийское море. Ехал нас целый состав – донецких молодых парней, полных сил и энергии. Иногда дурной. Пока ехали, с нами происходили разные истории. Казалось, за двое суток прошла целая жизнь.
Добравшись до Прибалтики, проезжая одну из станций, мы увидели на ней целующуюся пару молодых влюблённых. По каким-то непонятным в то время для нас причинам у нас было неприятие прибалтов. И мы, то ли с ненавистью, то ли с ревностным подтекстом, то ли ради «прикола» начали забрасывать эту парочку советскими монетами – заваливать деньгами. Из всех окон поезда буквально полетели в их сторону горсти мелочи. Это было необъяснимо. Зачем мы это делали? Столько денег высыпали на них, буквально покрыли денежным дождём. Парень, конечно, не выдержал, он швырнул в наш поезд газетой, которую держал в руке. Это был жест отчаяния, но выглядело это смешно. Это было похоже на перестрелку двух мировоззрений – советского и западного.
Влюблённые ушли, а мы поехали дальше. С утра явно кому-то повезло, ведь, мелочи, думаю, хватило на покупку телевизора.
На военно-морской базе в Балтийске при оглашении срока службы для новобранцев старшины зачитывали его громко и при всех. Кому-то достались синие погоны морской авиации со сроком службы 2 года. Мне же достались чёрные погоны со сроком службы 3 года.
После получения военной профессии радиотелеграфиста в Учебном отряде под Калининградом, о жизни которого в данный момент рассказывать не буду, распределили меня аж на Каспийскую флотилию в солнечный Баку. А оттуда часть матросов повезли в Аральский военно-морской дивизион.
В городе Аральске и на Аральском море в те годы была мощнейшая военная группировка, состоящая не только из кораблей ВМФ СССР, но и лётной части и сухопутных частей. Это была секретная часть, обеспечивающая всем необходимым полигон по испытанию биологического оружия на острове Возрождения, находившегося тогда в самом центре Аральского моря. Также наш морской дивизион ВМФ СССР обеспечивал работы, связанные с космодромом Байконур.
Два с половиной года службы для меня были огромным опытом и не прошли бесследно, они дали мне много хорошего, дали возможность быть сильным, найти себя, укрепиться психологически, возмужать. В последние годы службы я перечитал много книг. Там же на флоте у меня открылись режиссёрские способности, я научился ставить представления – День Нептуна (День ВМФ), новогодние праздники, концерты. Помимо самой службы я участвовал в художественной самодеятельности – пел и танцевал.
Два с половиной года я служил матросом в секретной части Аральского дивизиона ВМФ СССР, входящим в состав Каспийской флотилии. Акватория Аральского моря тогда, а это были 1984 — 1987 годы, входила в территорию возможной посадки космического аппарата (космодром Байконур недалеко). Мы занимались не только обеспечением жизнедеятельности «Сектора» (секретное и морское название острова Возрождение), на котором проводились различные биоиспытания (о чём мы тогда мало знали), но и всегда были «на готове» при запуске и посадке космических аппаратов.
В арсенале нашего морского дивизиона были катера-торпедоловы, переделанные под поисковые суда, катера на воздушной подушке, средние десантные корабли, переделанные под суда обеспечения.
Моя служба на Аральском море была одновременно и очень суровой, и в то же время интересной и весёлой. Приходилось бывать на останках судов, стоящих в песках после ухода воды, на которых в своё время бывал Виктор Цой, снимаясь в фильме «Игла».
Был частенько в городе Аральске, где работал рыбоперерабатывающий завод. Разговаривал с добродушными казахами. Бывал в настоящей юрте, пил шубат (кисломолочный напиток из верблюжьего молока), ел бешбармак (традиционное мясное горячее блюдо кочевых тюркоязычных народов), с местными казахами и друзьями моряками охотились на сайгака. А вот рыбу не ловил. Её к тому времени в море уже почти не было, кроме совсем маленькой.
Уже тогда всё явственнее проступала в реальности та «беда», которую чуть позже назовут «экологическая катастрофа».
Но тогда думалось о другом… Мы ходили на кораблях на Барсакельмес, на Чаганак, на остров, нас штормило, мы тонули и спасались, мы радовались, мы искали встреч с девушками. А их там почти не было. Мы изучали материальную часть корабля, драили палубу, шкрябали отсеки, суричили и красили. Один из кораблей мы полностью «оживили», сняв его со стапелей. Ставили ему винты, красили и доводили до ума. Я отремонтировал радиорубку корабля.
Нас учили «годки» и «полторашники», а потом и мы учили жизни наших «карасей».
Попал один раз на «губу», дрался с солдатами.
Нас, гордых мореманов, находящихся в окружении сухопутных армейских частей, военная котрразведка называла «Волчья стая».
По вечерам перед сном мы шли строем по дорогам дивизиона и пели:
«…Ох, как любит черноокая
Это было там — на Арале, на таком далёком и таком близком!
А мы думали о доме, нам снились девушки.
Долгие годы после службы мне снился Арал, снилась служба. Снится мне Арал и сейчас. Да, он снится мне — прекрасный мой Арал! Снится сон, где среди моря находится цветущий зелёный-зелёный остров, окруженный чистейшей голубой водой, по которой уверенно идут красивые величественные суда, а на острове стоят великолепные ухоженные дома, ходят загорелые люди. Жизнь кипит! И именно там, на дорогом моему сердцу прекрасном Арале бурлит жизнь. Бывало, снились военные корабли, походы в море, учения. О своих «аральских снах» я частенько рассказываю своим друзьям.
В 1989 году я хотел поступить во Всесоюзный Государственный Институт Кинематографии (ВГИК) с написанным мной сценарием документального фильма об Аральском море. Тогда мне не повезло, не прошёл по конкурсу. Сценарий где-то так и лежит в моём архиве.
Сегодня я слежу за информацией о развитии ситуации на Арале. Радуюсь факту возрождения северной части Аральского моря, благодаря сооружению мощной дамбы.
В 2010 году снялся в документальном фильме Виктории Грудинской «Уходим в море», посвящённом Аральскому морю.
Посмотреть фильм можно здесь —
До сих пор пою под гитару песню мичмана Ивана Ситникова «Аральское море привычно качает», которую мы вместе с ним под баян пели 23 февраля 1986 года на концертах, посвящённых дню Советской армии и Военно-морского флота в нашей части для приглашённых гостей и военных. Послушать песню можно здесь (архив 2009 год) —
А что ещё осталось от тех далёких лет морской службы?
Остались фотографии, грамоты и небольшой рассказ.
Он написан не очень умело, я долго думал о том, нужно ли его править с точки зрения дня сегодняшнего. Например, изменить направленность, кое-где отшлифовать, что-то вставить новенькое из вновь открывшихся фактов, добавить патриотизма.
Но поразмышляв, я всё-таки принял решение сохранить рассказ таким, каким он и был написан в конце 80-х годов. Без приукрашивания действительности, с некоторым несовершенством своей идеологической позиции того времени. Человеку всегда хочется показать себя и своё творчество в самом выгодном свете. В данном случае, никак не переделывая рассказ, я всего лишь хочу сохранить суть того времени, суть исторического момента, сохранить реальность, которая касается одного из этапов моей службы на Аральском море.
Корабль подходил к острову. Кэп болтался по ходовому мостику в шортах, рассматривая в бинокль ленинградских практиканток, находящихся на берегу и пьющих чай у маленького домика.
Выпал отличный денёк – своеобразная проверка на выносливость и сообразительность. Конечно, легко философствовать над прошедшими событиями по прошествии времени, но когда варишься в определённом котле определённого безумия, только-только попав в него, то нет ни секунды времени остановиться и подумать о смысле жизни человека.
Молодой матрос впервые в морском походе на боевом корабле. Молодой матрос – или “карась” – это я. Успев за месяц стоянки корабля немного привыкнуть к «китайской грамоте» морских названий и к самому кораблю, заступаю в этом походе сразу на три вахты.
Первая – радиовахта. Радист на корабле я один – это моя постоянная работа и служба, а из временных вахт – дежурным по кораблю и бочковым. В обязанности бочкового входит раздача пищи и сбор грязной посуды после еды. Но поскольку кок уже отслужил полтора года, и является «полторашником», то и готовить еду для экипажа приходится “карасю” – то есть мне. Ну а дежурный по кораблю – это вообще мальчик на побегушках.
По “молодости лет” такие нагрузки желательны, с точки зрения всего «старослужащего братства» и в целом это командиры поощряют. Им нравится, как “карась” запыхавшись и в “мыле” носится по всему кораблю и выполняет различные распоряжения.
Итак, все главные должности в руках молодого матроса — “карася”. Свались он посреди моря за борт – корабль окажется в положении безрукого и глухонемого, блуждающего по чащобе. Хорошо, если солнышко и утро, а если вечер и буря – пиши пропало. Так и кораблю.
После того, как кэп с мичманами привезли на шлюпках с берега троих студенток-практиканток, приехавших из Ленинграда и работающих на острове, наступило небольшое затишье.
Но вот раздался корабельный звонок: дзи-дзинь-дзи – это меня вызвали в качестве радиста:
— Радио передай на базу, — вручил мне кэп радиограмму с координатами корабля (конечно не с теми, где мы сейчас находились).
Пока вызывал на связь базу и хотел передать координаты, кому-то понадобился дежурный по кораблю. Дзинь-дзинь прозвенело. Опять кэп. Прихожу. В каюте у него находятся два мичмана и три молоденьких, упругеньких ленинградочки. От девичьих лиц повеяло гражданкой.
— Здравствуйте, девочки! – произнёс я, позабыв о службе.
Заблестели их зубки и улыбочки ответили:
— Здравствуйте, мальчики!
Но резкий, рубленный шрифт командира разорвал гармонию беседы:
Передашь радио, потом «в машину». Поможешь Вананьеву откачать мазут из под поёл!
Есть — ответил я, скрывая раздражение.
Вананьев Паша тоже “карась”. Нам предстояла самая грязная работёнка.
Проходя по тамбуру я заметил, как открылась дверь камбуза. Оттуда выглянула рука и поманила пальчиком:
— Иди сюда! – услышал за дверью.
Подошел. Рука затащила меня внутрь, и кок-татарин сказал:
— Первое готовить не надо, его никто не ест в жару. Сделаешь рагу и гречку! Вот этого (вручил мне миску, наполненную гречневой крупой) хватит. Если кэп спросит, скажешь, что мне сделалось плохо, понял?
— Старший на объекте, а пока помоги мне снять кастрюлю кампота с плиты.
Рассыпав второпях гречку и получив за это два горячих подзатыльника, я вдруг вспомнил, что базу по радиосвязи вызывал минут десять назад и, наверняка, она вышла уже на связь. Отложив собирание рассыпанной крупы на потом (всё равно кок ушел спать) я хотел было уж бежать в радиорубку, как вдруг раздался писк громкоговорящий связи и хрип напополам со свистом донёс до меня голос Малюнина:
— Матросу Лисовскому прибыть на КП!
Малюнин – это 24-летний тупой рулевой-матрос. Посмотрев на меня своими глазами, похожими на банки из-под кильки, прибитые к его деревянной голове, он бросил:
— Ты что – оглох? Не слышишь, как пищит твоя дура?
Дурой он называл радиоаппаратуру, приёмник. Пищало, действительно пищало. Это возмущенная база добивалась ответа от растревожившего её спокойствие корабля. Получив под зад от Малюнина, я влетел в радиорубку и принялся отвечать базе. База же, услышав неуверенный почерк азбуки Морзе, обрушила на меня шквал нелегальных кодов, хорошо известных в среде моряков-радиотелеграфистов и, может быть, отдельным лицам, сразу понимающим о чём идёт речь. “ДЛБ”, “ПНХ”, “КЗЛ” – застучало в моих наушниках-телефонах. От обиды заскрипели зубы. Рука, лежащая на ключе, готова была сжаться в кулак и ударить в светящееся стекло радиоприёмника. Но я сдержался. С некоторым напряжением передав радиограмму, данную мне кэпом и получив ещё один “ДЛБ” – умчался на камбуз, но связь по требованию базы, не закрыл.
Это были цветочки. Ягодки зрели.
Пока вновь насыпанная гречка набухала в кастрюле с водой на плите, рагу готовилось с неимоверной быстротой. Тонкая шкурка слетала с картошки под моим ножом, как с девушки слетает платье и всё остальное в момент уединения с демобилизовавшимся любимым. Параллельно резалась свежая капуста и мылось мороженое мясо, которое надо было сварить прежде всего.
Заканчивая подготовительные работы на камбузе, я уже собирался спуститься в машинное отделение, чтобы помочь Пашке откачать мазут из под поёл, но раздался звонок …
Дав мне свежие огурцы на салат для девочек, он сказал, чтобы я принёс нарды.
В это время в нарды играли “годки”. Увидев меня, вошедшего в кубрик без “добра”, они немного потрепали мою душу оскорблениями, но, видимо, подыматься им было лень — этим и ограничились, сказав, однако, отпуская меня, что их не волнует как, но, чтобы салат из огурцов был и для них.
Опять раздался звонок. Из нижних кубриков я взлетел по трапу и отдал нарды что-то оравшему на меня кэпу. Затем, прослушав лекцию о патриотизме, влетел в машинное отделение и бездумно слушаясь Пашку (спеца в своём деле) начал откачивать мазут. Из шланга, выставленного нами за борт, забила струя паршивой смеси и корабль, разрезая прозрачно-зеленовато-голубой холодец, оставлял за собой след черного змея, отпугивающего от себя своей ядовитостью рыбу и всё живое.
Дзи дзинь дзи! Кэп. Спросил, передал ли я радиограмму на базу.
Дзинь дзинь! Кэп. Узнал об откачке мазута. Я понял, что он демонстрировал перед девочками своё всемогущество.
Дзинь! Кэп. – Нет, кок. В каюткомпании есть ещё одна кнопка корабельного звонка …
Оказывается он пришёл на камбуз проверить как идут дела и увидел, что гречка разварилась в кашу. А надо-то не так! Два подзатыльника и несколько ударов в грудь – такова была мера наказания за совершенное злодеяние.
Зазвенело ещё раз – дзинь. Кэп. Спросил насчёт салата. Приношу. Дамочки сияют, чувствуется запах водки. Полупьяный мичман похлопал меня по плечу:
— Давай, да-ы-вай, Серё-ёга!
Обидевшись на судьбу, вставляю в звонок кусочек деревянной палочки, чтоб не слышать разрывающего душу звона. Ухожу на камбуз и хочу в спокойствии доделать рагу, жрать-то надо всем! Дойдя до двери, сквозь грохочущие дизеля слышу писк морзянки. Я, когда уходил из радиорубки включил на полную громкость радиоприёмник. Мчусь по трапу туда. Только-только войдя на КП вижу, как Малюнин включает громкоговорящую связь и, вот-вот, вызовет меня. Но, увидев, что я появился вовремя, гаркнул:
— Ты что бегаешь по трапу, как мамонт грюкаешь? Быстро назад и по-новой наверх!
Так я бегал раз пять. С базы, конечно, получил очередное “ДЛБ”, затем принял радиограмму и в порыве озлобления отстучал им “ПНХ”, что мне, как “карасю” было ещё не положено. В принципе это допускать нельзя вообще никому. Благо контролирующая станция не часто выходит в эфир ловить хулиганов, а то бы за нарушение радиосвязи могли б и на гауптвахту посадить. Контроль, он, конечно, для всех одинаков, но так как я в жизни был невезуч, то боялся, что запеленгуют именно меня.
Лечу на камбуз, заскочив по пути к кэпу с радиограммой. Заканчиваю с рагу, как вдруг вваливается на камбуз «годок» Равиль Абрисов, хватает меня за шкирку и приволакивает к звонку:
— Ты вставил? … Ты что, оборзел, карасина? Ты знаешь, что мне кэп сказал? Если ты, говорит, не разберешься с этим Лисовским, домой отпущу самого последнего. Что мне с тобой сделать?
У меня уже раскалывается голова, хочется прыгнуть в холодную воду и остыть, хочется врезать в тупую морду Абрисова, но я беру за кончик палочки и вытаскиваю её из звонка, который сразу же начинает звенеть.
… — Ладно, после разберёмся – говорит Абрисов.
— Вы что на гауптвахту захотели? По приходу я вас устрою! Почему звонок не работал? Ужин готов? С базой связь закрыли? Через пять минут доложить!
Ухожу в сушилку и ору матом на всю эту шушару. Тогда я до конца не понимал, зачем нужны Вооруженные Силы, и что могут быть различные испытания, в том числе и такие. Мной владело большое чувство: я – защитник Родины, надо чтобы все спокойно спали на гражданке. Пусть пока я здесь страдаю, но потом я буду спать спокойно, а другой будет охранять мой покой. Но иногда на службе творятся откровенные глупости. ВС – это не только героизм и защита Отечества, но ломка личности и иногда прививание подхалимства. Не во всех, конечно, случаях.
Мои размышления разрезает звон. Звонок звенит злостно и долго. Кэп вызывает поочередно – то бочкового, то дежурного по кораблю, то радиста: все три – это я.
Отчаявшись, спускаюсь в машинное отделение, обмазываюсь машинным маслом: лицо, руки по локоть, грудь (в особо жаркие летние дни нам разрешалось ходить с голым торсом), затем делаю вид, что бежал: начинаю глубоко дышать, стучу в дверь. Открывают.
У кэпа глаза на лоб полезли от моего вида. Мичманы стали подхихикивать ржавшим от удовольствия девкам. Стою неприкаянным шутом. Кэп спросил первым:
— Лисовский, что это такое?
-Товарищ командир, мой радиопередатчик сломался. Срочно ремонтирую!
Над нами пролетел самолёт, покачал крылышками и исчез. Он был послан из штаба береговой базы зафиксировать нарушение командира корабля, отклонившегося от курса. На базе хорошо знали командира, а поймать на горячем его до сих пор не удавалось. Практиканток же из Ленинграда штабники не могли не пустить на остров, поскольку они проводили там научную работу по изучению флоры и фауны Аральского моря – это не в их власти, а вот так, поймав нарушителя они смогут наказать его за вольную жизнь.
Корабль загудел на полном ходу. Красное солнце, окруженное расплывшимися красноватыми облаками на Западе, предвещало, что завтра будет ветреный день.
Этот мой рассказ я и хотел представить на суд читателей.
