ИНТЕРЕСНО ОБО ВСЁМ

Несколько месяцев назад в «Сообществе поэтов» я представил статью «Царское село А.С. Пушкина». Там было упомянуто и о Царскосельской статуе, которая с давних пор является одним из символов Царского села.
Мало кто из гостей Санкт-Петербурга и даже из его жителей знает о её прототипе, историю её создания.
Попробую о ней рассказать. Надеюсь, читателям будет интересно.

Летом 1816 года в Екатерининском парке Царского села появилась бронзовая фигурка, которой суждено было стать местным символом…

На гранитной скале сидит девушка. Подперев одной ладонью щеку и держа в другой черепок, она горестно смотрит на разбитый кувшин, из которого течет вода.
Вернее, вытекает молоко, ведь эта девушка - молочница Пере́тта, героиня басни Лафонтена «Молочница».
Держа на голове кувшин с молоком, Пьеретта бежала в город на базар, а ее мечты бежали далеко впереди нее:
Конечно же, за кувшин чудесного молока она выручит столько денег, что сможет купить сто яиц; вырастит из них и выкормит сто цыплят; а сто курочек можно будет легко обменять на поросенка, и «расходов будет грош».
За хорошего, крупного поросенка она выберет в городе коровку или бычка и будет радостно смотреть, как он прыгает на лугу среди стада... 

Тут счастливая обладательница виртуального упитанного рогатого хозяйства от радости подпрыгнула - и уронила кувшин.
Бедная Пьеретта! С отчаяньем глядит она на черепки, на разлитое молоко, на разбитый кувшин, на разбитые мечты о курочках, поросенке и бычке…

Такой запечатлел молочницу мастер декоративной скульптуры русского классицизма П. П. Соколов. Вернее, не совсем. Следуя традициям искусства начала XIX столетия, он изобразил не простую французскую крестьянку, а самую настоящую античную нимфу, изысканную, печальную, трогательную и необъяснимо притягательную…

Приведём басню «Молочница Пьеретта» целиком:

Издалека
С кувшином молока
Шла в город девушка Пьеретта.
Она была одета
В простое платьице коричневого цвета,
И торопилась поскорей
С бесценной ношею своей
Поспеть на рынок до рассвета.
Но путь далёк… вокруг кусты,
Как тени вещие толпились,
И вот — наивные мечты
В её головке зароились;
Она мечтательна была
И грёзой тайною могла
Пополнить жизни недостаток.
«Я молоко продам за двадцать су,
Куплю яиц один-другой десяток,
Домой их бережно снесу
И посажу на них куриных пару маток;
Они мне высидят цыплят;
За ними приглядят
И братец, и сестрица;
О, я уверена: лисица
На всех, конечно, не польстится,
Останется штук пять,
Чтоб можно было обменять
Их на большого поросёнка!
Я ж знаю дело очень тонко:
Его я живо откормлю,
Продам повыгодней и тотчас же куплю
Корову — прочим всем к досаде…
А там помчатся дни… Фортуна мне не враг…
Телёнок явится… и скоро в нашем стаде
Он вдруг запрыгает — вот так!..»
Пьеретта увлеклась… Пьеретта позабылась…
И крынка с молоком… увы!..
С её упала головы
И вдребезги разбилась.

Наедине
Вполне
Возможно в грёзах позабыться!
Ты царь! Ты властелин!
Ты всеми властвуешь один.
Но лишь действительность в окошко постучится,
И всё, развеявшись, умчится!

А.С. Пушкин, находясь в ссылке в Болдине, посвятил Царскосельской статуе «античные» (написанные гекзаметром) строки:

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печальна сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.

Словно «вечная струя», течет пушкинский стих. И нет уже мечтательницы Пьеретты, забыто назидание Лафонтена, даже прозаический кувшин не избежал чудесной метаморфозы!

Ведь урна, круглая невысокая античная ваза с широким горлом, не простой сосуд.
Лежащая на боку, с выливающейся из нее водой, она в искусстве и Древней Эллады, и эпохи Возрождения, и более позднего времени указывала на божество, обитающее в реке.
Быть может, не традициям своего времени следовал скульптор, когда изображал героиню басни в облике античной девушки, а хотел запечатлеть божество, обитающее в Царскосельском парке. Вот уже два столетия оно хранит это место, вдохновляет поэтов и всех, чья душа открыта гармонии…
И потому хочется вновь и вновь приходить к прекрасной печальной деве, смотрящей на воду, слушающей тихий говор незримого гения, живущего в источнике, — а вдруг и тебе он нашепчет что-то чудесное.