panacotaforcota1

panacotaforcota1

Пикабушница
Дата рождения: 13 декабря
user5828742 SeshSixteen
SeshSixteen и еще 1 донатер
7978 рейтинг 375 подписчиков 53 подписки 90 постов 36 в горячем
Награды:
5 лет на Пикабу Участник конкурса "Нейро-Вдохновение"
668

Собака перестала лаять1

48 часов. Нет ничего важнее первых 48 часов. Я смотрю на стрелки, что обреченно несутся по кругу. Три минуты, и от надежды не останется и следа. Где же ты, братишка?

Поначалу я ждал его к шести. Он иногда задерживался после школы у своего друга Митьки. Мишка да Митька. M&M я их еще называл. Тот жил совсем рядом с нами, в соседнем доме. К себе брат Митьку звал редко. Еще бы! У Митьки дома бабушка, добрая да ласковая, и борщи, вкусные да горячие. А у нас что? Я до вечера в институте, а мама… Нет, мама у нас хорошая. Просто работает много, да еще и вахтой. В общем, я за старшего.

В шесть реклама по телевизору резко прервалась выпуском вечерних новостей. Это-то меня и отрезвило. Я оторвался от готовки. Оставил подгорать любимые Мишкины котлеты. Макароны к тому времени как раз уже разварились.

— Миш? — позвал я брата. Глупо, конечно, но так уж работает наш мозг. Старается избегать странность происходящего. Ищет, где бы срезать, как бы объяснить.

«Прячется?» — подумал я тогда. Он любил так делать. В этом мы были похожи. Помню, во втором классе я напугал родителей до смерти. Банальная история. Верхняя полка шкафа, полотенца, простыни. Уснул. Искали меня долго, в итоге так и не нашли. Пришлось помочь им, вылезти. Ух и отлупил же меня тогда отец! Это дело он любил. Я прятаться, а он после меня бить. Наверное, хорошо, что после рождения брата папка ретировался подальше от нас. Спасибо ему за это.

— Миш, вылазь! Есть пойдем, — я брата за прятки никогда не ругал. Наоборот, даже поощрял. Пыль за диваном и шкафом он протирал на отлично. А под кроватью и вовсе можно было не убираться.

— Миш? — я как раз туда заглянул. Пол блестел, почти сверкал. Только вот Мишки там не было.

Странное чувство — тревога. Она как эхо, как надвигающийся поезд, про который ты знаешь — он прибудет по расписанию. Остается только подождать.

— Миш, ну вылазь, блин! — я приправил голос щепоткой гнева. Верный способ отпугнуть тревогу — начать злиться.

Между холодильником и стеной расстояние было не больше двадцати сантиметров, но туда я тоже заглянул. Мишке хоть и исполнилось недавно семь, на вид больше пяти никто не давал. Маленький он был, крохотный. Ручки тоненькие, ножки худенькие. В этом мы отличались. И сейчас, и в детстве я выделялся упитанностью. Раскрашены мы тоже были по-разному. Мишка, он как солнышко: светленький, бледный, голубоглазый. А я вот «весь в отца», как говорила мама. Почему в отца, непонятно. Мама ведь тоже была кареглазая, смуглая.

«И что же это папка от нас ушел?» — думал я иногда с сарказмом.

Нет, за холодильником никто не прятался. На полках тоже. За диваном — пусто.

«Прибытие поезда ожидается через десять минут», — я не планировал впадать в панику так быстро. Какая ерунда! Подумаешь, задержался у Митьки на полчаса.

Котлетки на кухне совсем развонялись. Выключив под ними огонь, я схватил со стола сотовый.

«Сразу надо было ему звонить», — поругал я себя. Но так уж работает наш мозг.

Гудки раздавались с равными интервалами, но иногда мне казалось, что с последнего прошло слишком много времени, а следующего еще не было.

— Алло? — говорил я неуверенно, а в ответ все тот же гудок.

Набрал еще раз. Ноги от волнения понесли меня из кухни в гостиную. Ну или в зал, как называла ее мама.

«Поезд прибыл», — а вот и паника!

Левое ухо, то, что было свободно от моего гудящего мобильника, услышало другой. Мишкин. Из его комнаты.

Если бы я сначала позвонил, то, может, и не испугался бы в ту секунду так сильно. Подумал бы, что: «Ага, Мишка, прячешься!». Но эту стадию я уже прошел. Мишки не было дома. Не было его ботинок, его синей курточки. А сотовый был!

В комнату к брату я ворвался как ураган. Звук доносился из шкафа. Туда пятью минутами ранее я уже заглядывал и теперь не понимал, каким образом мне удалось не заметить Мишкин рюкзак. Может, из-за цвета? Этот портфель из темно-коричневой кожи мы с мамой купили ему на первое сентября в этом году.

— Как у шпионов! — восхищался Мишка.

До этого был сезон супергероев, а еще раньше — период динозавров. Но на шпионах Мишка застрял совсем надолго.

«Хочу как у Штирлица, хочу как у Штирлица!» — клянчил он.

Ну Штирлиц, так Штирлиц. Купили, подарили. И если бы только этим и закончилось! Дальше пошли шифры.

— Яка текабяка прикавекатствукаюка! — выводил Мишка сквозь смех.

— Чего? — я играл тупицу.

— Тыка дукаракак! — Мишка не останавливался.

— Сам ты дурак! — пришлось его приструнить.

Он тогда расстроился, что, оказывается, его супершпионский тайный шифр давно уже всем известен. Пришлось рассказать ему про азбуку Морзе. Я тогда не думал, что Мишка втянется. Надеялся, поиграется чуток да и бросит. А он — нет.

— Точка, точка, точка, тире, тире, тире… — когда слова еще ладно. Потом в ход пошли постукивания. Руками по столу, ногами по полу.

— Ну хватит, а! — я, конечно, возмущался, хоть и редко. Один раз — тогда в лифте, когда мы поднимались вместе с соседом сверху. Миша, увидев в его лице зрителя для своего нового таланта, принялся настукивать по панели лифта.

— И Вам добрый день! — ответил ему мужчина. А как звать его, я и не знал. Мы с соседями в целом не очень общались.

Я отключил вызов.

— Миша! — крикнул я зачем-то.

Страх — он как свет. Его нельзя потрогать, и сам по себе он не существует. Страх лишь излучается, а вот от чего именно — выбирать тебе. Кто-то боится темноты. Кто-то пауков. А кто-то — обычного школьного портфеля.

— Миша! — мой голос дрожал.

Я набрал другой номер. Митькин. Вернее, его бабушки.

— Миша у Вас? — в обычной ситуации я бы сначала поздоровался, но назвать ее такой язык не поворачивался. — Как нет?

Портфель, на который я смотрел, засмеялся.

— Миша! — закричал я уже в который раз, когда положил трубку.

В ответ лишь тишина — второй источник моего страха. Я оглядел Мишкину комнату. Больше ничего не глумилось надо мной. Разве что немного помятая постель. На столе валялись листки с морзянкой, но это обычное дело. А рядом… Рядом стоял стакан. Его я тоже не заметил, пока искал брата.

Ведь я искал брата, а не этот дурацкий стакан, который, в ту самую секунду, когда я его коснулся, был все еще слегка теплый. Теплый! Из института я вернулся в 17:30. Горячий чай остывает минут за 50. Значит, с Мишей мы разминулись на жалкие десять минут!

Столько же у меня ушло, чтобы одеться и выскочить на улицу. Еще за минут пятнадцать я успел обежать весь наш дом — старую пятиэтажку, и несколько соседних. Заглянул в ближайшие магазины. Пусто. Вернее, многолюдно, но Миши среди всех этих чужих лиц видно не было.

Я бежал, а когда останавливался, слышал биение сердца. Тогда я начинал идти, но удары не становились тише. Бывало в моей жизни такое, когда случалось сильно испугаться. А потом все налаживалось, проходило, и я думал: «Ну что же ты, балда, зачем?» Хотелось вернуться и не тратить время на пустые волнения. Теперь же, вспоминая эту мудрость, я не мог заставить себя ей следовать. Не мог и все!

Во дворе, где я в тот момент находился, зажглись фонари.

«Семь вечера!» — завопил я про себя. Почти час я потратил впустую. А дальше… Дальше все как всегда. Полиция, поиски, опросы. Пока патрулировали дворы, поймали парочку закладчиков. Плохие у нас дворы, нехорошие. А как Миша пропал, мне они стали видеться еще мрачнее и зловещее. И как я брата отпускал сюда гулять?

Всю первую ночь я провел на ногах.

— Отдохни, сынок, — советовал мне майор. Как он представлял себе это, я понятия не имел. Но в квартиру я несколько раз поднимался. Взять вещи брата для поисков. И себе для обогрева. Соседи, с которыми я пересекался в подъезде, мне сочувствовали. Кто-то словом, кто-то делом.

— Держись, — подбадривал меня тот, что жил сверху. Даже обнял. Крепко.

А за что держаться-то — не сказал. За надежду? А на что? Что Мишка просто убежал и скоро вернется? Он, конечно, мальчик со странностями. Чудно́й, как говорила мама. Взять хотя бы снова морзянку. Когда Миша научился ее не только воспроизводить, но и улавливать, мы все выдохнули. Прекратились постоянные постукивания. Зато начались те самые странности.

— Собака морзит! — разбудил меня брат посреди ночи. Было это неделю назад.

— Чего? — возмутился я.

Собачий лай нас тогда и вправду доконал. Взялся из ниоткуда, без предупреждения. Спать мешал жутко! И главное — непонятно из какой квартиры. То ли снизу, то ли сверху. Думал, встречу в подъезде кого-нибудь с собакой, так и узна́ю. Но этого не случилось. Обзванивать квартиры я тоже не решился. Мы с соседями в целом не очень общались.

— Собака морзит! — повторил брат, когда я поднялся.

— Миш, она лает просто. Иди спать. — ответил я.

Да, чудно́й он, Мишка. Придумал же такое! Но чтобы сбежать? Нет, это не про него.

В шесть утра, когда я наконец вернулся домой, было еще темно. На улице и в квартире. Только в комнате у Мишки горел свет. Ночник в виде беленькой у́точки, торчащей из розетки. Миша, он ведь темноты боялся очень. Мы с ним даже комнатами поменялись, чтобы только ему к ванной поближе быть. Бывало, засижусь до ночи, а из коридора топот — Мишка в туалет скачет, обгоняя страхи. Куда он такой сбежал бы, а?

Плакать мне в жизни приходилось редко. В детстве немного, в школе, когда случалось подраться. Над фильмами иногда. Но зайдя в то утро в комнату к брату, я разрыдался. Увидел ее пустую, и как полилось. Мысли, идеи и догадки, где же он может быть, что же с ним случилось, атаковали меня. Я же не первый год живу, многое знаю. Про мир, про гадость. И все это начало мне видеться вокруг Мишки. Будто поглотило его в моих фантазиях. Страшно.

А ведь я тогда еще ничего матери не сказал. Думал, может, все же убежал. Может, найдется. Не нашелся.

— Пропал? — было ее первое слово после моего признания.

— Да.

— Выезжаю, — второе, и мама бросила трубку.

Поезд, груженный тревогой, стоял на путях в моем сердце и не думал двигаться дальше. А тот, что вез маму, мчался где-то в тысячи километрах от нашего города.

На вторую ночь я все же поспал. И не только из-за неимоверной усталости. Собака перестала лаять. Спасибо ей за это. Снился мне, конечно же, Мишка. Во сне я тоже искал его, только там он, в конце концов, нашелся. В шкафу на верхней полке. Проснувшись, я первым делом заглянул туда, хоть и знал — бесполезно все это. Так и оказалось. Жестокая реальность!

И вот от бесценных 48 часов оставалась лишь минута. Если за следующие 60 секунд дверь не откроется, и за ней не окажется Мишки, то по статистике вероятность его нахождения упадет до звонкого нуля. 58… 59… 60. Все.

Я грохнулся на колени. Думал, только в фильмах так бывает — драматично. Но нет. Я заплакал. Тревогу уже всю разгрузили, и на ее место приехал поезд с безысходностью. Мне всегда казалось, что безысходность — зверь довольно безобидный. Я не знал, что у нее такие клыки.

Оттащив себя в комнату к Мишке, я сел за стол. Руки, меня не спрашивая, начали шарить по поверхности, ползать. Что они хотели отыскать, я не знаю. Но так уж работает наш мозг. Пытается занять себя, отвлечь от важного. Глаза тоже не отставали.

«СПАСИ», — зацепились они.

А сверху — точки и тире. Я взял в руки этот клочок бумаги, успокоил их наконец. Но прочитав следующую строчку, я вновь задрожал.

«МЕНЯ. СПАСИ МЕНЯ», — было написано дальше.

Я вскочил на ноги. Снова тревога. На этом текст заканчивался, оставались лишь тире да точки.

— Что за черт? — спросил я у листка. Он мне, естественно, не ответил.

Зато алфавит висел рядом, прямо перед столом.

— Тире, тире, тире — это О, — я вертел головой. То вверх, то вниз. Записывал буквы.

— Тире, точка — Н. Тире, тире — М. Точка — Е.

Чем дальше я продвигался, тем страшнее мне становилось.

— Тире, точка — Н. Точка, тире, точка, тире — Я. ОН МЕНЯ…

«Какая глупость! Это просто детские игры», — мысль крутилась в голове, но остановить меня она была уже не в силах.

— ОН МЕНЯ УБЬЕТ, — прочитал я. Букву Т я тоже расшифровал, хоть, итак, было понятно, что это за слово. Наверное, как и с шестьюдесятью секундами, я все еще пытался надеяться.

Я не верю в призраков. Я не верю в духов. И во все паранормальное, хоть и люблю книги и фильмы про всякое мистическое. Но тогда, впиваясь глазами в жуткие строки, на секунду я не сомневался — я верю. Да еще как!

— Миша! — закричал я снова. Начал оглядываться.

Наверное, поэтому никогда не иссякнет поток поклонников потустороннего. Армии ясновидящих и их обожателей. В моменты уязвимости мы все подвластны их влиянию. Разум и здравый смысл не может удержать нас от падения. Падения, вызванного горем. А горе — оно никогда не закончится.

Вот и я купился. Жуть проникала до самых костей. Как холод, как мороз. Я застучал зубами.

— Где ты? — мы снова играли в прятки. Только теперь — если Мишку не найти, он не вылезет из-под тумбочки с радостным воплем победителя. Не выпрыгнет из за шторы. Не вернется обратно. Никогда.

Я медленно вздохнул и чуть быстрее выдохнул. Это еще не конец.

«ПОМОГИ МНЕ», — еще одна строчка.

В этом году декабрь не был суров, как мог бы. Топили тоже неплохо. Но пот, льющийся со лба, принадлежал лишь страху.

— Тире, тире — М. Точка, точка — И. Тире, тире, тире, тире — Ш.

Я боялся идти дальше. Не хотел поднимать головы. Но буква А уже встречалась раньше.

ПОМОГИ МНЕ МИША

Нет, это письмо предназначалось не мне. Его написал брат, и он же являлся получателем.

ОН БЬЕТ МЕНЯ И НЕ КОРМИТ УЖЕ НЕДЕЛЮ

МИША

ТЫ СПАСЕШЬ МЕНЯ?

Я чувствовал, что карандаш начинает исчезать в моих руках. Конечно, он был на месте. Просто мои пальцы совсем онемели.

ОН ОТРЕЗАЛ МОЙ ХВОСТ

ОН БЬЕТ МЕНЯ

КОГДА ТЫ СПАСЕШЬ МЕНЯ

МИША

ПРИХОДИ СЕЙЧАС

ПОКА НИКОГО НЕТ

Я ЗДЕСЬ…

Поверх слов я видел лицо моего брата. Моего маленького братика, который обожал котят, щенят и всех четвероногих. Который был как солнышко. Светлым и добрым.

НАВЕРХУ

Вот почему я не встретил его на улице. Вот почему мы не пересеклись во дворе. Миша даже не выходи́л из подъезда!

— Собака морзит… Собака морзит… — повторял я себе. Тому себе из прошлого, который как последний дурак проморгал все на свете. — Идиот!

В одних тапочках я выбежал на лестничную площадку. Десять ступенек — раз, десять ступенек — два. И вот я уже стою у двери. Преисполненный животным безумием я зачем-то звоню в звонок. Позволяю себе постучать кулаками, когда через секунд тридцать никто не открывает. Пинаю дверь ногами. Наконец, она сдается.

— Что? — выглядывает голова соседа. Того самого, который обнимал меня. Крепко. Того самого, который…

«Понял морзянку в лифте…» — вспоминаю я про себя, и от сомнений не остается и следа.

— Где Миша? — я дергаю дверь на себя, не позволяю ее захлопнуть. Сосед этот — всего лишь старик. Мерзкий, дряхлый и… В одном лишь халате.

— Проваливай! — кричит он мне. Тянет ручку двери. Огромное пузо обнажается, когда он начинает переступать из стороны в сторону. В бороде я вижу кусочки яичницы.

— Где Миша?! — мне страшно. Мне страшно, что я потерял так много времени. Что ничего уже не исправить.

Бью его по роже. Глупая мысль, но мне совсем не хочется касаться этого урода. Я замахиваюсь ногой и попадаю ему прямо в живот. Кажется, что моя стопа погрязнет в нем и застрянет. Но вместо этого мерзавец падает на пол. Я бью его дальше. Он стонет и кричит. Мне все равно.

«Только бы не было поздно…» — все мои мысли.

Я прохожу в квартиру. Она воняет. А может, мне все это просто кажется. И следы крови на полу. Может, это просто мое воображение.

— Пожалуйста… — я говорю уже вслух.

Может, и детский ботинок, который совсем как у брата, мне тоже мерещится. И курточка. Синяя. Может, это просто совпадение.

— Пожалуйста!

Я не верю в бога, но в тот момент мне хочется, чтобы он существовал. Чтобы он был таким, каким его описывают — защитником и благодетелем.

Дверь в спальню чуть приоткрыта. Свет в ней выключен. Только тьма, как черная дымка, пытается вылезти наружу.

— Он ведь боится темноты! — кричу я зачем-то, даже не замечая, что заикаюсь. Я не знаю, пот льется у меня по щекам или слезы?

Я захожу. Нащупываю на стене выключатель.

— Пожалуйста… — успевают прошептать мои губы, прежде чем закричать.

Показать полностью
24

Акварель

Акварель
27

Акварель

Акварель Акварель, Рисунок, Гроза, Поле, Картина
Показать полностью 1
10

Последний день лета

Последний день лета
103

Акварель

Акварель
12

Одна глава из моей книги

Моя очередная попытка получить отклик от аудитории. Хотелось бы узнать мнение о качестве слога и в целом о впечатлениях. Иногда, когда я перечитываю свой текст, он кажется мне очень плохим, а порой удивительно хорошим. Помогите разобраться!


_____________________________________________________



— Господь… - Марти стоял на коленях, на голом полу, сложив вместе ладони и поднеся их к губам.


— Господь… - снова произнес он неуверенно.


Вздохнув поглубже, мальчик поднял взгляд на лампу, возвышающуюся над его головой, и от яркости, столь контрастирующей с тьмой внизу стен, он быстро заморгал. Круглый ореол - желтый и мерцающий - оставлял бледный след на сетчатках глаз, рисуя по ним узоры и ветвистые дорожки. Марти закрыл веки, и в возникшей темноте это ускользающее свечение сопровождало его еще некоторое время.


В детстве это было даже весело - молиться.


— Можешь попросить у него все, что пожелаешь. - шептала ему на ухо мама.


— Как у Санты? - спрашивал Марти.


В обоих он честно верил, вот только первый своего существования никак не подтверждал, в отличие от второго, который, хоть и через раз, но все таки угадывал с подарками на Рождество. Конечно, способность летать подарить гораздо сложнее, нежели новенький конструктор, но Марти справедливо полагал, что Бог - персона куда более важная и могущественная, чем его коллега. Что-то он не помнил, чтобы во имя Санты Клауса строили многочисленные здания с высокими тонкими окнами и витражами, чтобы потом всем городом петь в них молитвы. Ты не пойдешь к президенту с просьбой помочь прикопать ненавистную яму на дороге недалеко от дома. У него, когда представляется такая возможность, люди просят, мягко говоря, о большем. Так и тут, думал Марти, можно разойтись на широкую ногу.


Ни летать, ни проходить сквозь стены он к шести годам так и не научился, начав потихоньку разочаровываться в Боге. Не то, чтобы он разом разуверился в его существовании: просто решил, что у того слишком много работы, чтобы выполнять его глупые желания. Все таки подарки у Санты просят только дети, тогда как к Богу обращаются все кому не лень.


Да и что пожелать еще, кроме неисполненных за пару лет фантазий он не знал.


— Проси, чтобы все было хорошо. - подсказывала мама.


Но тогда, на его шестой год жизни, все и так было просто замечательно. Дженни научилась сносно говорить, и проводить с ней время стало гораздо веселее. Мама, в то время еще не располневшая и милая, пела по утрам песенки, пока готовила завтрак. Папа, тоже стройный и улыбающийся, носил на работу красивый желтый пиджак. Сам Марти к этому моменту научился читать, готовился к школе и бед не знал. Что ему, самому счастливому на свете, можно было еще пожелать?


В церковь он продолжал ходить (как будто его спрашивали), но во время общей молитвы, когда все остальные закрывали глаза и складывали перед собой руки, думая о “денежек бы побольше” или “позволь врачам ее спасти”, Марти считал про себя, как долго продлится тишина. Перед этим он загадывал число и иногда, хоть и очень редко, угадывал. В целом, если не считать изнуряющую детскую непоседливость скуку, эти семейные вылазки ему нравились.


Особенно те из них, когда они посещали церковь вчетвером. Отец не всегда их сопровождал. Но если такое случалось, визиты в дом Господень украшались его шутками и материнским смехом.


— Бен, перестань! - говорила она, прикрывая ладонью рот - Это не смешно!


А сама прыскалась и заливалась.


Даже в пасмурную погоду, белые стены церкви сами собой наполняли здание светом. В дождь порой бывало даже лучше. Марти представлял, что все они сидя в ковчеге, и Великий Потоп только-только начался. А впереди их ждали странствия по волнам и невероятные приключения.


К сожалению, будущее готовило для него совсем не это. Мамин чудный голос, что сопровождал собой запах ароматного кофе и свежеиспеченных оладушек, сменился оркестром из их с отцом ругани и стеклянным перезвоном в исполнении бутылок. Потом из желтого пиджака отец переоделся в серую униформу, первое время напоминающую Марти тюрьму и бедные грязные улочки, которые он видел в фильмах про Англию, где в похожих одеждах рабочие с грустными перепачканными лицами вяло шагали на фабрики и заводы. Кроме перемен, к ним в дом пришли и совсем новые, ранее невиданные вещи, вынудив Марти вспомнить материнские слова:


Можешь попросить у него все, что пожелаешь.


И он просил. Сначала про себя, тихо лежа в кровати и смотря на ночное небо за окном. Редкие звезды ему подмигивали, и он видел в этом хороший знак.


— На самом деле звезд гораздо больше, чем сейчас видно. Просто из-за света, который в городе, они стали незаметны. Только самые яркие остались. Видишь вот ту? Это Сириус. Самая-самая яркая. - показывал ему отец еще до своего преображения.


Из окна он ее видеть не мог, но молясь, все равно думал о ней. Большеглазый мужик с бородой в женском платье не вызывал у него столько доверия, сколько самая-самая яркая на небе звезда.


Проси, чтобы все было хорошо.


— Пусть все будет хорошо. - повторял за матерью Марти - Как раньше.


Но хорошо никак не наступало - ни через день, ни через месяц. Может, думал Марти, просьба его слишком расплывчатая, слишком сложная. В сказках про Джиннов такая вот неточная формулировка порой губила героев. Он начал делить пироги на куски, каждую ночь выдавая по одному.


— Пусть папа меня больше не бьет. - его самый лакомый, самый желанный.


— Пусть папа перестанет пить. - тоже нередко звучало в его голове.


— Пусть мама с папой больше не ругаются. - от этого он хотя бы мог спрятаться в комнате.


Сначала он сжимал губы покрепче и проговаривал каждое слово своей молитвы движением глаз, легкими кивками. Но это не работало. На смену пришло нашептывание и ясно сказанное первое “Пусть…” и последнее “... пожалуйста”. Снова неудача. Тогда Марти, поборов неловкость перед самим собой, начал зачитывать просьбы вслух.


— Главное верить. - говорила когда-то мама.


И он верил. Верил в то, что верит. И в церкви, складывая пальцы в замок, он шептал в него свои желания с искренностью, поражающую даже его самого. Что-то, что нельзя назвать воздухом или кровью, но явное как плоть, продвигалось от легких, от самого сердца, вверх, к макушке, и каждый раз Марти чувствовал, что теперь то он полностью отдал себя. Что в этот раз все обязательно сбудется. И бывало, в вечер того же дня, он как следует получал ремнем.


Отец же в церковь ходить перестал вовсе. Но шутить про Бога и материнское увлечение им не бросил. Только теперь юмор из легкой щекотки и безобидной иронии перешел в разряд пинка под зад и колкого болезненного сарказма.


Раньше Марти наполнял мир бесконечными вопросами. Вернее вопросы уже прятались в нем: в синем небе, зеленой траве, дожде, снеге, в молниях, в Солнце и Луне. Он лишь читал их вслух, озвучивая маме или папе.


— Откуда берется радуга? - спрашивал он, совсем еще маленький.


— После дождя. - отвечала мама.


— Да, но почему? - редко он унимался так сразу.


— Ну… после дождя в воздухе становится влажно, и на нем появляется радуга. - старалась она.


— Почему она цветная? Почему идет красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый? - пытал ее Марти.


И когда ей больше нечего было ответить, она говорила:


— Таким ее создал Бог. - давая сыну понять, что разговор окончен.


С отцом, с тем что еще носил желтый пиджак, беседу заканчивал уже сам Марти, когда получал исчерпывающее объяснение или ответный вопрос, заставляющий как следует раскинуть мозгами.


— Что это за белые полосы на небе? - он поднимал вверх палец и проводил вслед за линией.


— Это след от самолета. - отвечал отец.


— Ну что это такое? Краска? - и его Марти тоже мучал.


— А вот смотри! Когда мама открывает морозилку, что ты видишь? - только тот так просто не сдавался.


— Белый пар.


— Хорошо. Попробуй теперь догадаться, откуда белый след. Подсказка: там… - отец вскидывал голову - ...наверху очень холодно. Холоднее, чем зимой. Холоднее, чем в морозильнике.


Но иногда даже он не мог дать Марти развернутого ответа или цепкого вопроса.


— Почему все зеленое? - мальчик узнал только в школе.


А вот о том:


— Почему днем Солнце, а ночью Луна? - он был осведомлен задолго до.


В пять лет ему были вручены карточки с буквами, и они с отцом, не покладая рук, но выкладывая на столе слоги, а потом и слова, пустились в его обучение.


— Ну ты, Марти, умняха! - хвалила его мама, когда уже через пару месяцев он прочитал ей состав томатного супа на консервной банке.


И книги, книги, море книг, что отец все приносил и приносил, подхватило Марти и понесло его на своих бумажных волнах в далекие приключения, где животные могли говорить, где люди могли летать, где герои проходили сквозь стены и по щелчку пальцев становились крошечными. Где страницы изливались ответами в виде слов и картинок на все те вопросы, что мама лениво подвешивала в воздухе своим Такими их создал Бог.


Что из себя представляет этот самый Бог, и есть ли он вообще, там не рассказывалось - ни текстом, ни рисунками. Да Марти особо и не спрашивал: ни себя, ни папу, ни уж тем более маму. Но в итоге, потратив на мольбы к нему минуты, что складывались в часы, а те в свою очередь в дни, и не получив взамен ничего, кроме все увеличивающегося того, что он просил приуменьшить, Марти наконец прижал его к стенке.


— Почему ты мне не помогаешь? - это вопрос тоже остался без ответа, но задав его Богу, тихо глотая слезы после отцовского недовольства, Марти всерьез подумал - Есть ли ты вообще?


К этому времени мир, раньше казавшийся ему полным прекрасного, и только прекрасного, местами потемнел, прогнил и покрылся червоточинами. Оказалось, что простая истина - Бог воздает каждому по делам их - не всегда работала. Вернее, совсем не работала.


— Всего Гейси убил 33 молодых людей в период с 1972 по 1978 год. - безжалостно вещал телевизор.


— Да уж… - устало ухмылялся отец - У Бога отличное чувство юмора.


— Бен, это не смешно! - снова заводила мать.


— Нет? - спрашивал отец с той же насмешкой - Сколько было Иисусу, когда его распяли?


— Это совпадение. - когда он вот так вот загонял ее в угол, она начинала нервничать. Лицо ее деревенело, позволяя двигаться только губам и немного подбородку. Глаза замирали в одной точке, но не прямо перед собой, а где-то пониже, так что за ресницами на чуть приспущенных веках их было не видно.


— Конечно! - он хлопнул ладонями друг об друга.


“33!” - думал той ночью Марти, не в силах погрузиться в давно положенный сон. До его десятого дня рождения оставалось несколько недель, и приближаясь к этому двузначному числу (а не цифре!), он начал ощущать их немного иначе, чем прежде. Когда ему исполнилось шесть, пальцев одной руки перестало хватать, чтобы изобразить этот возраст, что сильно удивляло его первое время своей величиной. Своей огромностью! Но с каждым следующим годом, с каждым новым добавленным пальцем, восприятие это, как запах недавно съеденного апельсина, притуплялось. Его возраст увеличивался, а цифры, наоборот, уменьшались на глазах. Будто записывая их на листке, сначала ставилась большая шестерка, потом чуть поменьше по высоте семерка, и так далее, до совсем низенькой девятки.


“33!” - сейчас он снова вернулся ко времени, когда и пять пугало его своей грандиозностью. Марти окидывал взглядом комнату, тогда казавшуюся ему просторной, и не мог поверить, что даже в нее, громадную, не поместится такое большое число людей. И хоть в этот момент своей жизни он все еще продолжал молиться перед сном, в ту ночь о чем-то просить Бога ему совсем не хотелось. Он лишь тихо произнес:


— Почему?


Это же он спросил у матери за завтраком.


— Почему Бог позволил убить всех этих людей?


А она ответила то, что говорила обычно, когда вопросы касались слишком сложных для нее тем. Какую-нибудь библейскую фразу, одну из ее арсенала.


— Неисповедимы пути Господни.


И уже через секунду на кафельном полу зияла трещина, залитая густым черным кофе из отцовской кружки.


— Не смей… больше… произносить это! - процедил он матери, глядя в ее ошарашенные глаза своими, абсолютно трезвыми.


И в следующую ночь Марти тоже ничего не пожелал. Но о Боге он все же подумал. И даже мысли о Сириусе, о его божественном сиянии, не смогли смягчить навязчиво лезущий в голову образ - большеглазого мужика с бородой в женском платье, но теперь еще и нахально смеющимся над людским горем и бедами.


— В самом деле… - говорил он Тони - ... у бога есть чувство юмора.


Говорил печально, без улыбки. То был день его знакомства с личностью Стивена Хокинга, его достижениями и теми преградами, что он преодолевал, давя их колесами.


— Открою секрет… - шепнул ему друг, наигранно прикрывая ладонью рот - Бога нет.


— Я знаю. - ответил Марти, подхватывая его улыбку.


— Ну кроме Эру Илуватара, конечно! - добавил Тони.


Я не хочу верить, я хочу знать - написал Марти на листке и прикрепил его над кроватью, на тогда еще чистой стене. Вскоре к нему присоединились:


Пытаюсь ли я найти Бога? Бог умнее меня. Пусть попробует найти меня сам.


и


Современная теория создания мира согласно Библии звучит так, будто бы ее создатель сидел и пил целую ночь.


Не совсем явно, не совсем заметно - на задних частях постеров и плакатов. Маму, что заходила в комнату, когда ей вздумается, никто не отменял.


А вот большой кусок картона, выдранный из обычной коробки, Марти гордо повесил над изголовьем. 42 красовалось на нем, крупными синими цифрами. Чего 42 - фунтов, пачек или лет - он даже не успел разглядеть, немедленно начав уничтожать коробку. Он уже не верил в бога, но то чувство, что он испытывал, глядя на подмигивающие ему звезды, иногда просыпалось.


42 - было что-то приятное в этой тайне, которую мама не могла разгадать. Будто в одну ночь он выучил новый, ей незнакомый язык, и теперь снисходительно пытался с ней изъясняться. Хотя в то же время ему и хотелось, чтобы она взяла, да и прочитала Автостопом по Галактике.


Библия от мира НФ - так он ее величал.


Может не сразу, может не полностью, думал Марти, но что-то в голове у мамы должно будет щелкнуть, перевернуться, хоть один шурупчик, хоть винтик, и она сделает шаг на встречу ему. Но все это потом, потом! Сейчас же во главе стояла его жизнь, которую он так старался любить.


Перспектива рано умереть заставила меня понять, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить - эти слова Хокинга он писать не стал, просто запомнил.


Библия - та, что прочитала его мама, а не он - и все те наставления, что можно услышать в церкви от проповедников, тоже, казалось, пропитаны схожим смыслом. Но если из их слов следовало - Доживи свой век, хоть страдая, хоть умирая, а вот когда умрешь, будут тебе и блэкджек, и шлюхи, то книги, что читал Марти, кричали - Живи сейчас, живи так, как ты хочешь, и все обязательно будет хорошо!


И хоть ему, в его 12, в его 13, гораздо больше было симпатично второе, в свои 14, вдруг очутившись в темном подвале, Марти стало сложновато жить так, как он хочет. А вот дострадать здесь свои дни он вполне мог.


Если ваша религия ложна, вы ничем не рискуете, считая ее истинной; если она истинна, вы рискуете всем, считая ее ложной. - умничал три века назад Паскаль.


Эту фразу Марти читал, он о ней знал, но никогда всерьез не задумывался над смыслом, видя в ней лишь игру логики. Но теперь, хоть это и не создавало нужный настрой, он не мог не признать - в этом и есть вся суть религии. Вера не стоит ничего - ни усилий, ни времени, ни денег.


Будь он чист, как белый лист, так бы оно и было. Но теперь ему приходилось бороться с собственным лицемерием, нападающее на него всякий раз, когда он вспоминал, что молится все тому же большеглазому мужику, который и посадил его сюда.


— Господь… - он снова открыл глаза. На стене, как когда-то на ночном небе, сиял Сириус.


Вера не стоит ничего - ни усилий, ни времени, ни денег.


Может быть, думал Марти, очень многим верить по-настоящему невозможно совсем, и чтобы прикрыть эту страшную правду от других и от себя тоже, люди тратят усилия на постройку церквей, тратят время на воскресные паломничества, тратят деньги на содержание армии проповедников. Может путь этот ведет как раз в обратную от рая сторону, только узнать об этом получится слишком поздно.


Он вздохнул и выдохнул. Обмяк в мышцах, расслабил плечи. Вернувшись к матрасу, Марти прилег головой на подушку и накрылся пледом. Он подумал о Сириусе, совсем как в детстве, когда он точно-точно верил. Руки тоже забрались под одеяло. Незачем им притворяться, незачем во что-то складываться.


— Прошу, спаси моего друга Тони. - повторял он в голове, отгоняя остальные мысли, пока наконец не заснул.


_____________________________________________________


Глава в книге №33 )


Две другие рандомные главы есть на моей стене.

Показать полностью
796

Акварель

Акварель
72

Акварель

Акварель Акварель, Рисунок
Показать полностью 1
19

Акварель

Акварель
Отличная работа, все прочитано!