Nem0Nik

Часть 1. Глава 8

Эри застаёт меня врасплох. Спустя столько времени она появляется в самый неподходящий момент. Или, наоборот, в подходящий? Неожиданный выброс адреналина ослабляет действие шампанского, но не настолько, чтобы я сразу протрезвела.

Всё как во сне.

– Где ты была? – Похоже, это какая-то защитная реакция: отвечать вопросом на вопрос. Но голос мой слаб.

– Что? Ты рехнулась?! Что происходит? – срывается она на крик, хватает меня за плечи, приподнимает.

Я продолжаю держать канцелярский нож, а в голове белый шум. Мы смотрим друг на друга. Она напугана, она в панике. Её глаза широко открыты, а губы дрожат. Вдруг вскакивает, хватает полотенце и наматывает мне на руку. Я продолжаю молча ждать ответа на вопрос.

– Дура, давай вылезай, – уже спокойнее говорит Эри.

Молчу, а сестра помогает мне выбраться из ванной, накидывает сухое полотенце на плечи и доставляет в комнату. Продолжаю ловить её взгляд, пока она, отыскав где-то в доме бинт, перевязывает мне запястье. Оказывается, я резанула совсем неглубоко. И всё это время Эри старательно отводит глаза, сосредоточившись только на руке.

– Просто ответь на вопрос, – не выдерживаю я тишины. – Где ты была? Где ты пропадала? – шепчу и чувствую, что плачу. – Я была здесь совсем одна! Все эти дни! Она постоянно заставляла что-то делать, она то молчала, то лезла с разговорами. Я каждый день смотрю на этих бегунов, и хочется рыдать, кричать и материть их всех. А тут еще долбаная Русалка со своим уродским принцем!

– Ну, всё, успокойся, иди сюда. – Она прижимает меня к себе очень бережно, с любовью и нежностью, которых я почти не получала от матери в детстве. Я не выдерживаю и рыдаю в голос.

Рассказываю ей всё, что было с нашей последней встречи, может, путано, но она понимает. Про клубнику и шампанское, про Грустного с Ведьмой и Русалочку. Про последнюю сигарету.

– Не последнюю, – вдруг обрывает она. – Пойдём курить.

В первую очередь, Эри помогает переодеться в сухое.

Меня всю трясёт, левая рука начинает болеть. Она подкуривает сразу две сигареты и протягивает одну дрожащими пальцами. С первой же затяжки становится спокойней.

– Сейчас хоть расскажи, чем занималась, почему не отвечала? – Я хочу дать ей понять, что от ответа уйти не получится.

– Ездила к морю.

– Что? – Я не ожидала такого. Из сотен вариантов, которые были голове за всё время, тот, что она отдыхала на побережье в октябре, вообще не мог существовать.

– Я не могла сказать раньше. И в ближайшее время вообще не собиралась. Но ты ведь теперь не успокоишься. – У неё даже получается немного улыбнуться.

Киваю в подтверждение прозвучавших слов. Мне нужна правда – слишком долго я ждала, когда сестра вернётся в мою жизнь.

– Я нашла домик. Их много разных. Вариантов достаточно. Прямо на берегу. Там так красиво...

– Ближе к делу!

– Я хочу купить дом, в который мы с тобой переедем. Я не брошу тебя здесь одну.

– Ты что несёшь? Какой домик, откуда такие деньги? – Я вдруг начинаю психовать.

– Он небольшой, старый, но вполне пригодный для жизни. У меня уже есть кое-какие сбережения, их, конечно, не хватает, но если ещё скопить, то можно будет внести примерно треть стоимости. Дед один держит магазин, я почти договорилась, чтобы работать на него. Буду продавцом, и с каждой зарплаты он будет забирать часть за дом. Как в кредит, только без процентов. – Она тараторит, стараясь быстрее всё рассказать.

Не могу придумать ничего умнее, чем спросить:

– И где это находится?

– Ну, это очень маленькая деревня, часа три на автобусе, всё необходимое есть. Магазин, там, кабинет врача, не больница, конечно, но хоть что-то. Да там населения человек двести пятьдесят. Тебе понравится!

Забываю про сигарету. Либо я ещё слишком пьяна, либо это галлюцинация, если такое возможно от алкоголя, либо сестра съехала с катушек.

– Эри, ты что несёшь? Какое море? Какая деревня? Как я доберусь туда на коляске? Я вообще не понимаю!

– Знала, что сразу не поймёшь. Да ты на досуге подумай о всей прелести этой идеи. Ты ненавидишь этот дом, этот город и всех, кто в нём. Я тоже. Мы будем совсем, как Ариэль. Только она жила в море и после выбралась на сушу, а мы же из города выберемся к морю. Будем жить вместе. Это же здорово – только ты и я! Просто поверь мне. Я планирую успеть где-то к лету.

– Почему ты решила делать всё осенью? Скоро холода придут. Да уже зима почти наступила!

– Просто меня всё достало. Или ты думаешь, мне легко смотреть на то, как ты мучаешься? Я стараюсь ради тебя и ради нашего будущего!

Слишком сильно меня ошарашила эта новость, так что я теряюсь. Не могу собраться с мыслями, упускаю нить разговора и реальности заодно.

– Эри, ну, а как же учёба? – Это всё, что могу выдавить.

– Я бросила школу, только об этом пока никто не знает. Учителям сказала, что мы переезжаем и забрала документы. Соврала, что отец уже уехал с первой партией вещей, и написала письмо от его имени. Вроде, прокатило. А для папы сама себе оценки ставлю, чтоб он ничего не заподозрил, вру про занятия. – Она на секунду делает паузу. – На самом деле, мне плевать, что он думает на этот счёт, однако, чтобы всё прошло хорошо, пусть пока остаётся всё так.

Проходит несколько минут в полной тишине.

– Ты не торопись. Подумай хорошенько, – говорит она каким-то извиняющимся тоном.

– Знаешь, я, наверное, пойду, а то мать скоро вернётся. Сама понимаешь, не хочу её видеть.

Она встаёт и отряхивает джинсы. Мы сидели прямо на пороге.

– Подумай. Ведь свобода стоит того, чтобы жить, правда?

Эри целует меня в щёку и уходит. Сделав пару шагов, она оборачивается:

– И папу навести, он скучает!

И всё. Как во сне. Будто её и не было. Я сижу на пороге и смотрю в ту сторону, где она скрылась. Она ненормальная. В хорошем смысле этого слова.

Я что-то очень устала. Накатывает слабость; в голове туман и беспорядок. Хочу кушать. Спустя месяц, или даже больше, во мне просыпается чувство голода.

Макароны, честно говоря, так себе.

И всё время в голове свербит мысль о возможном по-настоящему счастливом будущем.

Нет, надо поспать, я истощена. Добираюсь до комнаты, из последних сил перелезаю в кровать. Расслабляюсь.

Мечтаю. Прямо наяву вижу волны, что бьют о берег. Я держу Эри за руку, мы смотрим на закат. Естественно, у нас есть бутылочка шампанского. Молчим, наслаждаемся моментом. И никто не смеет нам помешать.

*  *  *

Когда я открываю глаза, в комнате уже светло, хотя солнце по-прежнему пытается пробиться сквозь плотные тучи.

Чувствую себя паршиво. Голова раскалывается. Пытаюсь вспомнить, как уснула. Слишком много событий для одного дня.

Время: 10:27, и, видимо, мама опять на работе, что мне на руку.

Настолько сильно хочется пить, что зубы высохли. Опьянение мне нравится гораздо больше, чем похмелье. Похоже, это плата. Чем лучше было вчера, тем хуже будет сегодня. Хотя, если честно, нельзя сказать, что вчера было именно хорошо. И если существует какой-нибудь Бог Похмелья, или нечто подобное, то он совершенно несправедливо наказывает меня таким состоянием. Выходит, алкоголь только добавляет проблем, а не решает их.

Поднимаю корпус. Чёрт! Так хреново мне никогда не было. Как только я отрываю голову от подушки, ощущения ухудшаются в десятки раз.

Нужно добраться до ванной. Очень хочется в туалет. А зубы… Их срочно нужно почистить, запах изо рта просто нельзя описать. С неимоверным трудом перебазируюсь в коляску, еду, цепляясь за мебель и стены. Ванная совмещена с туалетом, потому я умываюсь и чищу зубы, сидя на унитазе. Конечно, для этого приходится неудобно извернуться, но благо комната небольшая. В итоге мне становится капельку лучше. В первую очередь жадно пью воду прямо из крана.

Блаженство.

Теперь надо выпить кофе. Надеюсь, взбодрит. Чтобы добраться до кухни, уходит минут десять. Лучше бы у меня вчера получилось уйти на тот свет.

Настолько плохо, что хочется сдохнуть.

Наверное, это ненормально. Я пыталась покончить жизнь самоубийством. И если Кобейн или Честер Беннингтон после продолжили жить в сердцах и в плэйлистах миллионов людей, то память обо мне осталась бы лишь у нескольких человек.

Да уж. Так себе выходка. Говорят, что человек, прыгнувший с моста или крыши в силу каких-то жизненных трудностей, в момент полёта понимает, что все проблемы решаемы. Все, кроме одной. Он уже прыгнул.

Вот у меня такого нет. Нет того ощущения, что я чуть не потеряла жизнь, и теперь наслаждаюсь каждой секундой своего обновлённого существования. Вообще пофиг. Ну, в тот раз не получилось. Значит, не судьба. В другой раз получится, если, конечно, дойдёт до этого. Первый блин комом. И прочее, прочее, прочее.

Но мысль о жизни с сестрой в нашем общем домике вытесняет мысль о смерти. Вдали от других людей, вдали от всех раздражителей. Интересно, какой он? Старый и кривой с разбитой крышей, и каждый раз в дождь нужно будет подставлять вёдра, чтобы не залило пол? Или лучше? Стройный, немолодой, но чистый, это просто краска выцвела, и местами пол скрипит, и уголки обоев немного отошли. Но наш! А всё остальное поправимо.

Кофеин бьёт прямиком в мозг. Меня немного штормит, но чувствуется явный прилив энергии. Странно, но в животе урчит. Слишком много яда попало в него вчера; чувствую ужасную слабость. Надо подкрепиться.

Через силу, но всё же заставляю себя кушать. Опять эти макароны. Спасибо тому человеку, который придумал микроволновку, иначе есть их невозможно, а сил разогревать на плите попросту нет. К счастью, приём пищи исцеляет меня. Не до конца, конечно. Голова продолжает немного гудеть, но слабость уходит. Вот, уже и жить хочется, кажется. Или хотя бы существовать. А ведь иногда люди переживают похмелье целый день! Кошмар! Наверное, я просто слишком молода, чтоб так долго восстанавливаться.

Теперь, думаю, нужно проветриться. Дождя, вроде, ждать не стоит, тучки есть, но несерьёзные, больше похожие на серые облака.

Не могу найти сигареты. И даже не помню, где их оставила вчера. Может, Эри прихватила? Не помню. Куплю по дороге.

Интересно, где она рассчитывает раздобыть деньги на все свои грандиозные планы? Как она думает сбежать и добраться до побережья, да ещё так, чтобы никто не заметил? Сколько вещей нужно перевезти, и меня, в конце концов! Есть очень много вопросов, на которые она не дала вчера ответов. И чем больше я об этом думаю, тем больше вопросов появляется.

Наверное, нужно посетить отца, как сестра вчера предложила. Только посижу чуть-чуть, соберу волю в кулак и поеду.

А действительно, стоит ли свобода, возможно мнимая, того, чтобы жить?

*  *  *

Проходит пара похмельных часов, и терпение заканчивается. Всё, не могу больше торчать взаперти, как бы плохо ни было. Вчерашняя попытка провести денёк в одиночестве привела к печальному результату. Сегодня дома одна я не останусь.

Нужно развеяться.

Итак.

Использовать автобус? Ну, нет уж. Если я решила не оставаться дома, это совсем не значит, что я готова контактировать с людьми. Ну, кроме отца.

На такси денег нет. Остатков подаренных родственниками средств не хватит. Нужно сигареты теперь покупать. Совсем скоро останусь на мели. А может, у сестрёнки попросить, раз она теперь рабочая лошадка? Пара бумажек большой роли не сыграют.

С другой стороны, я ведь не пешком пойду, у меня есть своё транспортное средство. И ноги не устанут.

Наушники взяла, планшет заряжен достаточно – хватит, чтобы всю дорогу слушать музыку. Ехать часа два от силы, ну, максимум три, и то, если сильно устану и буду устраивать передышки.

На сборы уходит около получаса. Я устаю, пока натягиваю чистую одежду. Вчерашняя пахнет потом и сигаретным дымом. Включаю великолепную «Lindsey Stirling» и трогаюсь. Музыка сквозь наушники касается сердца. Её скрипка будто плачет, и глубоко в душе я плачу вместе с ней.

На асфальте лежит первая жёлтая листва. Конечно, она опала с неделю назад, но тогда ещё встречалась редко, местами. Сейчас же листья приятно и монотонно шуршат под колёсами. Если посмотреть, видно, что на ветвях осталось добрых две трети искорёженных малышей, от ещё цепляющихся за свежую зелень, до выцветших. Ветер совсем не резкий, но его вполне хватает для того, чтобы поднимать оранжево-гнилые трупики и заставлять их кружить над землёй.

Далеко не все готовы пропустить меня, когда я пытаюсь переехать дорогу, причём в положенном месте. Кто-то из пешеходов просто крайне медленно идёт, замечая при этом, что я не прохожу по габаритам для обгона, но даже не пытается уступить. Другие совершенно не смотрят по сторонам: один раз едва не цепляю мужчину, когда он зачем-то делает шаг в сторону.

Вот мимо проносится огромный грузовик в пёстрых красках. Сбоку, чётко посередине, красуется слово «Зоопарк». Ниже нарисован лев, прыгающий сквозь горящее кольцо, медведь на одноколесном велосипеде, несколько клоунов и дрессировщик с обнажённым торсом, который засовывает голову в пасть другого льва. И все бы ничего, только вот в его руках плётка.

В этот момент урод, который сидит за рулём грузовика, въезжает в лужу, и меня накрывает волной. Окатывает на самом деле не с головой, но всё, что ниже груди, в одно мгновение промокает.

– Скотина! – кричу я со всей яростью вслед.

Да как такие могут иметь право на существование? Таких быть не должно на всей Земле! Он осознанно облил инвалида грязью из лужи!

Хотя…

То, что он сделал со мной – полбеды, ничего страшного не случилось. Эта тварь со своими коллегами, назовём их так, издевается над беззащитными животными. Я видела передачу о том, как в цирках происходит процесс дрессировки. Рыдала несколько дней. Плети исчезают из рук дрессировщиков, только если нужен электрошокер. Бедных неуклюжих слонов связывают огромными канатами и тычут в них острыми палками, очень похожими на копья. И это ещё не самое страшное. Стократ страшнее – ничего не делать, зная, как всё обстоит. Все те реальные звери, не поворачивается язык назвать их людьми, кто платит деньги, чтобы посмотреть на результат издевательств, они хуже. Счастливые и довольные моральные уроды смотрят с трибун, как другие уроды мучают животных. Людям нравится доминирование над всеми без разбору. Я очень хочу схватить одного из них, любого, и также, на сцене под куполом, усадить на стул и как разрядить в шею сорок вольт! О, нет, он не умрёт, не хочу, чтобы он умирал, но подчиняться будет точно, абсолютно любую команду выполнит.

В своё время эта тема меня сильно зацепила. Полностью осознаю, что ничего не могу с этим поделать, я беспомощна. А куда же смотрит правительство? Почему это легально?! Может, есть какой-нибудь местный клуб волонтёров, который борется за защиту животных. Надо будет поискать.

Водитель грузовика куда-то сворачивает, и хорошо – видеть его не хочу. Очень нервничаю. Прохожие, не обращая внимания, просто идут мимо. Уверенным движением с максимально хладнокровным лицом неторопливо достаю сигарету, сжимаю её губами и втягиваю в себя палочку спокойствия.

До цели остаётся буквально час езды.

Часть 1. Глава 7

С мамой мы так и не начали говорить, но я сильно не расстраиваюсь. Иногда кажется, будто мы учимся общаться и взаимодействовать без слов. Также по утрам встречаемся за завтраком, в лучшем случае, приветствуя друг друга кивком. Занимаемся по-прежнему домашними делами, заменяя слова жестами. Удивительно, но она не пытается давить. Походу, первой начать примирительную беседу, не собирается. Наверно, так даже спокойнее.

Я всё больше погружаюсь в одиночество.

Стук во входную дверь раздаётся в 11:46. Я в своей комнате, записываю что-то в планшет, а на фоне играет «Ludovico Einaudi». Делаю чуть тише. Навостряю слух: вот мама открывает, далее диалог. Голос мужской низкий, но очень приятный; он кажется знакомым. Всё отлично прослушивается по уже знакомой причине – дома тишина. Вдобавок, окна моей комнаты расположены вблизи входа.

Чуть погодя я слышу приближающиеся шаги, и дверь комнаты открывается. Мама просит пройти в гостиную, потому что приехал врач.

В окно едва слышно стучит дождь.

При взгляде хочется сказать «парень», но это мужчина, просто выглядит моложе своих лет. В белом халате он сидит в кресле в гостиной. Неужели, так и пришёл в больничной форме? Всё-таки хорош. Приятная внешность: правильные черты лица; лёгкая щетина ненавязчиво выражает брутальность. Под халатом голубая рубашка, которая так кстати подчёркивает цвет глаз. В его облике ничто не вызывает неприязнь.

Отвечаю на банальные вопросы о самочувствии. Как проходит реабилитация? Как справляешься в целом? Получается ли морально отвлекаться? А ответ на всё один – чертовски хреново. Только вот вслух говорить этого я естественно не буду. Как всегда, проще сказать, что «всё хорошо», чем долго пояснять, что к чему да ещё так, чтобы человек понял суть проблемы. И чаще собеседник не понимает. Что, ещё пару вопросов для полиции? Конечно, отвечу. Лучше я поговорю с вами, чем с ними.

Доктор замечает моё не особо радостное настроение, обозвав это осенней хандрой. Затем следует история, как он читал статью, в которой описывалось доказательство так называемого «осеннего обострения шизофрении». Из названия всё понятно, и это доказали с научной точки зрения. Сама по себе история интересна. Или интересен больше рассказчик? Не знаю. Уверена, что я не шизофреник. И зачем было мне это рассказывать, непонятно. Ну да ладно, у каждого свои увлечения, а у врачей они специфические. Общаемся мы, в общей сложности, около сорока минут. Он задаёт в основном нейтральные вопросы, даёт рекомендации постельного режима. Никаких лишних нагрузок на организм пока быть не должно.

Уходя, доктор обращает внимание на самодельный пандус через малюсенький порожек входной двери. Высоты в нём сантиметров пять, однако две доски, положенные с обеих сторон, всё же ощутимо помогают перебираться.

Мужчина благодарит маму за чай, попрощавшись, уходит.

*  *  *

Не могу сказать, ранняя или поздняя, так или иначе, наступает осень. Деревья только-только начинают желтеть. И этого хватает, чтобы чувствовать ту самую лёгкую грусть, которая появляется ежегодно в одно и то же время. Она оставляет отпечаток в каждом. Я вижу это на всех лицах вокруг. Всё буквально умирает, чтобы возродиться, как феникс.

Я до последнего пытаюсь не обращать внимания на маленьких людей с рюкзаками, но их слишком много: сложно пропустить. Школьники просто заполняют весь парк. Кто-то идёт на учёбу, кто-то читает книгу, кто-то просто общается. Скучаю по школе. Да, она была ужасна, и там было хреново; пусть я ненавидела каждого, от первоклашки до директора, но скучаю. Смотрю на мальчишку с рюкзаком и в галстуке, затем – на свои ноги. Они безжизненные, в коляске. По щеке течёт одна, но очень горькая, слеза.

*  *  *

Какой сегодня день, я не знаю – перестала следить за временем несколько недель назад. Ничего не меняется, изо дня в день одно и то же. Я просто деградирую, сидя по большей части в своей комнате. И если сначала было какое-то чувство неловкости перед собой, вроде, хотела что-то делать (от уборки в комнате до чтения книг), чтобы день не проходил впустую, то сейчас всё в корне изменилось.

Мне откровенно плевать. На всё.

Мама с утра уезжает в торговый центр за покупками, сестра не появлялась с нашего дня рождения и не отвечает на звонки, отец тоже куда-то пропал, друзья...их уже нет.

Теперь остаёмся только я и моя новая подруга – деградация. Плавно депрессия переходит в апатию. Не сразу, но чем дальше, тем больше. Сплю, смотрю сериалы, периодически ем, но не потому, что просыпается аппетит, а потому, что иначе я умру от истощения. Иногда что-то записываю в планшет. Иногда слушаю музыку в наушниках, смотрю в окно.

Дождь принято считать плохой погодой. Однако, когда ты крайне редко выходишь на улицу, лежишь в состоянии овоща на кровати, а дождь и шквалистый ветер рвут листву уже не первый день, тогда плохая погода становится просто погодой. Солнце когда-нибудь обязательно вернётся, и появятся недовольные люди, которым жарко. Для них уже это будет считаться плохой погодой. Но жара будет нескоро.

У еды появляется очень странный привкус. В принципе невозможно описать, какое на вкус то или иное блюдо, или фрукт, можно лишь привести пример, на что оно похоже, но никогда не получится словами объяснить так, чтобы человек почувствовал во рту то же самое.

Так вот, у еды теперь вкус пустоты. Будь то кусок мяса, или помидор, они одинаково пустые. Нет…насыщенности. Остался только отголосок того же помидора. Но это лишь отголосок. Не могу сказать, расстраивает это меня или радует, просто факт, который заметила, спустя какое-то время.

Не понимаю, отчего, но мама стала грустной. Может, заразилась от меня? Если такое вообще возможно, конечно. А может, на неё так действует осень. А может и то, и другое. В придачу её дочь катается по дому на коляске.

Как бы не закончилось всё дело суицидом. Но в таком случае я буду жить с сестрёнкой. Или сама пойду на суицид... Хотя очень страшно. Даже мысли об этом вызывают лёгкий тремор. Вариантов у меня не так много, как у большинства других. Повеситься не получится чисто физически; спрыгнуть с крыши – тоже не выйдет, ведь на неё сначала надо забраться, а я не в состоянии поднять себя даже по обычной лестнице. Как представлю, сколько придётся ползти вверх по ступеням, потея и отдыхая каждый пролёт, чтобы в итоге из последних сил сбросить своё тельце с края многоэтажки… Думаю, оно того не стоит. С моста тоже не получится: ближайший в тридцати километрах от дома. А ещё гарантирую, что я попросту не успею ничего сделать, потому что машины остановятся, и водители обязательно кинутся спасать.

Из всего доступного, что могу придумать, это таблетки. Не лучший вариант, так как не особо в них разбираюсь, но любой поисковик в Интернете подскажет, что делать. Однако таблетки я глотать не люблю. Очень чувствительный рвотный рефлекс спасёт жизнь, и в итоге очнусь в луже, исторгнутой своим желудком. И вся комната будет уделана в придачу.

Пока я вот так лежу, смотрю в никуда, меня посещают всякие мысли. Подобных идей никогда раньше не возникало, и сейчас мне немного страшно от своей фантазии и того, на что способен мозг. Возможно, он чувствует отсутствие новой информации. А значит, моё существование – бессмысленно.

*  *  *

Слышу громкий мамин крик, рвущийся сквозь наушники:

– Сто-ой!

Все происходит очень быстро. Резкий сокрушительный удар. Крики сливаются в сплошной затяжной гул. Я бьюсь головой о крышу. Потом чувствую удар в спину. Затем – треск стекла, и все заливает тёплой алой жидкостью. Я лежу на чём-то мягком и прохладном.

Вокруг стекло и куски металла. Повернув голову, я вижу, что родители с трудом пытаются выбраться через окна. Значит, живы. А затем фокус размывается, и остаётся только боль.

Вскакиваю в кошмарном бреду. Долго не могу поймать дыхание. Всего лишь сон.

*  *  *

Сегодняшний день выбивается из привычного течения серых будней. Правда, событие не вызывает у меня ни грусти, ни радости. Мама снова выходит на работу.

Я открываю глаза. Солнце сквозь тучи заливает комнату тусклым светом. Весь мир, зажатый между стенами и потолком, похож на одну из выцветших новогодних открыток. Это как в тех разноцветных лампочках: нить накаливания не меняет свой цвет, но стекло вокруг окрашено зелёным, красным или синим, – в данном случае серым, – и вот он красиво заполняет помещение. Думаю, так солнце и устроено. Всё вокруг освещает пепельный прожектор.

Мы как будто в постапокалиптическом фильме. Человечество закончило своё существование, но я выжила; у меня проблемы с памятью, а события прошлой жизни напрочь стёрты. Весь мир охватило состояние пустоты.

Усилием воли одерживаю победу над ленью и качусь на кухню. Если честно, то я привыкла к иному одиночеству и с лёгкостью могу абстрагироваться от внешнего мира, просидеть в своей комнате весь день, только когда я чётко знаю, что в доме не одна. То звон посуды; то барабан в стиралке переходит в режим сушки и на огромных оборотах заставляет машинку прямо-таки подпрыгивать; или мама чихнёт. Но сегодня я по-настоящему буду весь день одна.

На холодильнике ждёт записка: «Доброе утро. Еды тебе хватит, готовить не надо, кушай фрукты, а то пропадут. Сходи за хлебом, я буду поздно, в магазин не успею, а ты всё равно без дела весь день просидишь».

Ну, начнём с того, что готовить я и не собиралась ничего. Каждый раз поражаюсь, как эта женщина, вроде с заботой, начинает что-то говорить, а заканчивает так, что после разговаривать с ней совершенно не хочется. В холодильнике куриный суп, фарфалле и, как я понимаю, в качестве подгарнировки, соус, который на вид напоминает обычный болоньезе. Только зачем она варила фарфалле, если такой соус обычно делают со спагетти? Хотя, на самом деле, не важно – всё равно одни и те же макароны только разной формы. Не собираюсь их есть. Во всяком случае, сейчас.

Кофеварка во всю работает над моим капучино, а я решаюсь сделать то, чего делать нельзя. Включаю телевизор во время завтрака! Похоже, внутри меня проснулась бунтарка. В голос смеюсь от комичности происходящего. Некоторые грабят банки, убивают и насилуют, выходят на митинги, где закидывают полицию коктейлями Молотова, и при этом не считают себя бунтарями, а я всего лишь смотрю телевизор в неположенное время. Это даже не запрещено законом страны, но запрещено законом этого дома. Здесь царит единоличный матриархат.

Запах свежего кофе возбуждает, манит прикоснуться губами к божественному напитку, что наполняет тело энергией и оставляет желтизну на зубах.

Никогда не любила кушать с утра, будь то лёгкий сэндвич или яичница. Даже конфета не лезет обычно в горло. Конечно, я могу засунуть в себя еду через силу, что, собственно, и приходится делать в присутствии правительницы сей обители. Но сегодня главная – я! И делать буду то, что хочется мне!

По телеку сложно найти что-либо интересное. Будний день, 11 утра. Все телекомпании понимают, что нормальные люди в это время работают или учатся, и смотреть ТВ будут единицы, потому они пускают в эфир всё то, что нафиг никому не нужно. Прайм-тайм выкуплен, передача готова, и не запустить её нельзя. Однако, как всегда, никто не думает о стариках и инвалидах. Переключив каналов десять, натыкаюсь на «Детский».

Роняю руку с пультом на стол, по коже бегут мурашки.

Сказочный Тритон дарит дочке ноги, та бежит к возлюбленному, они обнимаются и вот уже играют свадьбу. Все счастливы. Себастьян плачет с улыбкой на пухлых губах, царь морей обнимает дочь, Ариэль с Эриком, уплывая вдаль, целуются. Я еле сдерживаю слёзы.

Краски на экране неестественно выделяются и приковывают взгляд на фоне общей серости.

Почему я не включила телевизор хотя бы на пять минут раньше? Хочу посмотреть с самого начала этот мультфильм. Он будоражит воспоминания. Ариэль, также как и я, очень хочет ноги. Образ сестры не выходит из головы. Как так случилось, что именно эту сказку мы смотрели в детстве почти каждый день?

Кружку переставляю на постельный столик. Не знаю, как он правильно называется; у него имеются такие ножки, которые выдвигаются, и можно кушать, не вставая. Он удобно и плотно устраивается на худых коленях. Ещё тут имеется крошечный бортик, чтобы посуда случайно не соскользнула. Вместе с этим натюрмортом перемещаюсь в комнату, стараясь крутить колёса максимально плавно. Похоже себя ощущаешь, неся ведро с водой. Слишком резкое движение, столик-поднос кренится, и немного кофе остаётся в виде лужицы под кружкой.

Останавливаюсь. Перевожу дыхание. Медленно и нежно руки идут вперёд и вниз, увлекая за собой обода колёс. Чтобы также аккуратно остановиться, ладони не убираю – они действуют, как тормозные колодки.

Домик у нас небольшой, но мебели многовато, на мой взгляд. Громоздкая стенка в гостиной, рядом и перпендикулярно, как раз у стены с проходами в мою комнату и кухню стоит книжный шкаф и выпирающее кресло. Его не сдвинуть, только вокруг.

Ладонями стопорю движение, по инерции докатываюсь до кресла. Теперь работает только левая. Нужно быть словно в танце, вроде вальса, чтобы не потерять ритм, чтобы рука не дёрнулась. Правое колесо на стопоре. Разворот почти на 90 градусов. Также тихо вперёд. На силе инерции до прохода в комнату. Затем руками за раму двери втягиваю себя в помещение. Здесь, если приноровиться и постараться дотянуться до предметов мебели, можно подкатить себя к столу.

Вуа-ля!

Включаю планшет, нахожу «Русалочку». Удивительно, что мультик 1989 года! Не люблю ничего смотреть онлайн, потому что интернет не всегда стабилен, и часто приходится ждать, пока фильм прогрузится. Ставлю файл на скачивание. Бунтарство переходит на новый уровень – теперь я информационный пират. Приблизительное время скачивания: один час и сорок минут.

Мда, скорость загрузки оставляет желать лучшего. Нужно чем-нибудь себя занять в ближайшие полтора часа.

Кажется, что я и так достаточно растягиваю удовольствие, наслаждаясь кофе. Однако вот он, последний глоток. Возвращаюсь на кухню, тянусь в раковину, чтобы помыть кружку. И обратно. Смотрю на время.

Время скачивания: один час и тридцать восемь минут.

Ну, убила 2 минуты, но осталось ещё полтора часа. И тут мамина записка на холодильнике помогает решить проблему. Из фруктов, про которые она пишет, нахожу клубнику и бананы. Где эта женщина нашла клубнику в середине октября?

Не раз слышала, что такая ягода очень хорошо сочетается с шампанским.

Воочию вижу картину: пустой дом, любимый мультик и тёплый плед в такой пасмурный день. Идеально!

Сердце стучит неровно, пока я переодеваюсь. Хочется всё делать быстрее. Нужно натянуть джинсы (прямо поверх спальных шортиков, чёрт с ними!), но руки немного дрожат и плохо слушаются. Сначала одна бесполезная нога, затем – вторая. Потом их по очереди нужно спустить со ступенек коляски. И вновь сначала одна нога, затем – другая. Сложнее всего натянуть джинсы на бёдра и застегнуть. Приходится неестественно для сидячего положения выпрямить спину, попой оставаясь на самом краешке кресла. Оно при этом откатывается назад, упираясь в шкаф. Очень сложно не свалиться. Нужно елозить бёдрами, чтобы постепенно натягивать штаны. Гораздо проще одеваться лёжа, однако времени на лишние телодвижения нет. С верхней одеждой проблем не возникает. Всё тот же чёрный балахон. Трудности бывают с обувью. Если отсутствует сноровка, то обуть парализованную ногу в полусапожек нелегко. На улице уже похолодало, потому лёгкие тапочки не подойдут. Простуду никто не отменял. Когда я обуваюсь, то представляю не свою ногу, а манекена со стопой на шарнире. Сложно понять, правильно ли надела обувь, если ровным счётом ничего не чувствуешь.

Теперь мне нечасто удаётся сделать что-либо быстро.

Беру деньги с комода и выезжаю. Штиль, серо-ржавая листва, микроскопические капельки дождя еле касаются лица, и «Enigma», ласкающая слух – всё это в унисон создаёт атмосферу эпичности. Именно так вижу саму себя: мужественно кручу колёса на пути к цели. И совершенно не замечаю дороги. Взгляд со стороны: волосы развеваются, руки работают без остановки, глаза прищурены.

В этот раз с дверью и порогом проблем меньше: буквально перепрыгиваю барьер, и вот передо мной всё тот же продавец-старичок. Кажется, он работает тут один, без сменщика. Снимаю наушники, здороваюсь и уверенно поворачиваю к полкам со спиртным. Все бутылки выглядят для меня одинаково. Беру ту, что с розовой этикеткой, аккуратно разворачиваюсь, и ловлю взгляд дедули. Он всё время наблюдал. Сначала на долю секунды смущаюсь, но затем понимаю, что этого он, видимо, и добивается.

Да какая кому разница, что инвалид делает в магазине?! Какое ему дело, кто и что покупает, в конце концов?!

Ставлю бутылку на прилавок, который, оказывается, удачно низко расположен.

– Что-нибудь ещё? – тихим спокойным голосом спрашивает продавец.

Его взгляд кажется осуждающим, но мне безразлично, что он думает.

– Э-э, пачку лёгких сигарет, пожалуйста. Любых. И зажигалку, – немного смущённо произношу я, и старичок кладёт пачку в пакет к бутылке.

– Что-нибудь ещё? – Его интонация не меняется.

– Хлеб! – едва не вскрикиваю. Чуть не забыла!

Рассчитавшись, кладу пакет на колени, и направляюсь к выходу. Снова этот чёртов порожек мешает мне жить, с пакетом на коленях совсем неудобно. Перевешиваю его на ручку коляски сзади.

– Давай помогу, – слышу из-за спины, и колёса преодолевают барьер.

– Спасибо большое, – оборачиваюсь я. Он улыбается и ничего не говорит. Это очень добрая улыбка, наверное, старик всё же хороший человек.

Наушники, музыка: теперь хочется послушать «The XX». В состоянии полного спокойствия отправляюсь в обратный путь, срезаю немного через сквер. Там есть другой вход, противоположный моему привычному. Выехать невозможно – дорожка для колясок есть, но слишком крутая. А вот для въезда самое то. Я стараюсь не притормаживать перед горкой, чтобы не успеть испугаться.

Секунда спуска на скорости – высота горки всего полметра – выбрасывает в кровь толику адреналина. Едва удерживаю равновесие, но не даю себе расслабиться. Благо есть достаточно места, чтобы затормозить.

Я просто лечу. Тороплюсь даже не домой, а конкретно в свою кровать.

Наконец, добираюсь до дома. С поездкой в магазин получилось скоротать чуть больше часа. Планшет говорит, что осталось до завершения загрузки всего одиннадцать минут. Думаю, скорость скачивания увеличилась. Отлично. Пить буду из бутылки, как сестрёнка учила, к чёрту бокал. Запивать, наверное, не придётся, тем более, есть клубника.

Единственная проблема, как открыть бутылку. Никогда не доводилось.

Откручиваю проволоку, оголяю пробку. Ничего не происходит. В фильмах пробка сама вылетает. Может, что-то делаю не так? Пытаюсь вытянуть. Очень туго сидит, у меня не хватает сил. Едва-едва чувствую в руке её медленное движение. И всё же пробка поддаётся: движется на выход, на волю, скользит так, будто просто упадёт в ладошку; она словно помогает мне.

Хлопок!

Я испуганно дёргаю рукой, пробка выстреливает в потолок, рикошетом – в стену, и падает куда-то на пол. Но увидеть всего я не успеваю, только слышу. Из бутылки белой пеной фонтанирует содержимое, заливает всё, что только можно. Брызги попадают на стол, на шкаф и наверняка оставят пятна. Судорожно пытаюсь закрыть рукой.

Получилось? На удивление, да.

Итог: тяжёлое дыхание, испуг, мокрые штаны, коляска и ковёр. Хорошо, что не стала делать этого всего на кровати. Из бутылки убавилось не очень много, да и промокла я не так уж и сильно, как показалось на первый взгляд. На ковёр – плевать.

Усевшись поудобнее, нажимаю «Play».

Если вдруг на экране появляется белый замок на синем фоне, мерцают звёздочки, а одна из них по дуге огибает замок, и после ещё появляется надпись «Walt Disney» – значит, сейчас будет что-то сказочное и шедевральное!

Делаю маленький глоточек игристого вина и удивлённо смотрю на бутылку, чтобы запомнить этикетку. Мне нравится. Намного вкуснее водки; пузырьки забавно щекочут горло, напиток самую малость кислит, но сладость преобладает, и чувствуется…роза. Никогда не пробовала жевать цветок, но теперь мне кажется, что не удивлюсь, попробовав. Сок розы обязан быть квинтэссенцией запаха.

Удивительно, но ощущения вернулись! Язык вновь распознаёт всё также ярко, как раньше.

Нарадоваться не успеваю. Откусываю половину ягоды, закрываю глаза, и приходит разочарование. Рецепторы срабатывают только на алкоголь.

Не понимаю, что происходит с организмом. И не хочу об этом думать.

Досмотрев мультфильм примерно до середины, ловлю себя на мысли, что мне хочется курить. Не замечаю, как бутылка пустеет также до половины. Не буду рисковать и курить в комнате. Вдруг не выветрится?

Хочу перебраться на коляску и ловлю себя на том, что руки обмякли, голова легонько, но очень приятно, кружится, на лице держится улыбка. И мне нравится такое состояние. Передвигаться сложно, но получается. А резкий перескок, если можно так сказать, когда опёршись руками, я переношу туловище в привычное средство передвижения, ещё больше кружит голову.

Не думая о последствиях, принимаю решение курить прямо на пороге. Какая же она всё-таки вкусная, эта палочка смерти! Под воздействием алкоголя её горечь пропадает, остаётся лишь дым и его ненавязчивое плавное проникновение в тело, неощутимое распространение по крови, дающее полное расслабление.

Алкоголь и сигарета созданы друг для друга, как муж с женой. Нет, слишком просто. Нет! Точно! Это Ариэль и Эрик!

Вернувшись в комнату и даже не задев ничего по пути, делаю уверенный глоток. Мне кажется, дом наш всё-таки становится немного ярче. Мебель, картинки на стенах, занавески – в них словно добавили цветов. В голове крутится только одно слово. Всего четыре буквы, которые лучше всего передают состояние. Ощущение полного блаженства по внутренней вертикали желания жить.

«Кайф».

Продолжаю смотреть.

Всё меняется.

К концу мультфильма улыбка исчезает с лица, наворачиваются слёзы, которые вот-вот побегут по щекам. Я и есть Ариэль. Только не до конца. Она мечтала ходить. И я тоже. Она мечтала быть с принцем. Я тоже! Ей портила жизнь Урсула. Мать и есть Урсула! Только вот разница в том, что в итоге Ариэль пошла, и всё у неё хорошо. А я… Я вряд ли пойду, и принц мой ушёл с другой. В моей сказке Урсула победила.

Титры бегут по экрану, а слёзы – по щекам. Остаётся ещё четверть бутылки, и я, хоть уже достаточно пьяна, выпью до дна. Снова еду на воздух, подкуриваю и пишу смс сестре. Прощаюсь с ней: вряд ли мы ещё когда-либо встретимся. Это последний день.

Включаю в ванной воду, чтобы набиралась, естественно сделав потеплее. Возвращаюсь в комнату. Нужен только канцелярский нож. Залпом допиваю содержимое бутылки и просто роняю её на пол.

Мама, наверное, с катушек слетит, но всё равно останется на рабочем месте, только уже в качестве пациента.

Вода набирается зловеще медленно. Я читала как-то, не помню даже где и когда, что если резать вены в тёплой воде, то это совсем не больно. Главное резать вдоль. Поперёк – для привлечения внимания, вдоль – для результата.

В голове вдруг рождается паника. Ладони становятся холодными. Страх окутывает меня постепенно, сверху вниз. Но в этой битве я останусь победителем: сделаю то, что задумала. Никто даже и не заметит. Ну, несколько родственников поплачут с месяц и забудут. Мне начхать на всех, и всем начхать на меня – суровая реальность.

Никуда не торопясь, я подношу край своей новой тонкой подруги к огню и плавно затягиваюсь. Я бросаю курить, не успев начать. Сигарета для меня становится ещё слаще, от осознания того, что она последняя в жизни. Вот ради чего люди жертвуют здоровьем и временем. Я поняла! Ради этого ощущения. Чувство беспечности; и пусть оно длится 3 минуты, или около, но того стоит. Действие алкоголя усиливается под воздействием никотина, и мне это на руку.

Ванна уже почти наполнилась.

Раздеваюсь. Точнее, сбрасываю кофту и лифчик, оставляя джинсы, потому что боюсь не справиться со сложным процессом. С трудом, как тюлень, плюхаюсь в воду. Кресло стоит максимально близко, колёса на стопоре, на нём я оставила нож.

Очень нравится, как угадала с температурой воды: ни жарко, и ни холодно. Максимально приятно. Думаю, что многие мечтают о такой смерти. Некоторые испытывают муки, а я ухожу с комфортом.

Беру нож, уверенно заношу над веной, закрываю глаза и делаю плавное движение…

Кто-то хватает меня за руку.

– Ты что творишь?!

Возвращаюсь в реальность: передо мной встревоженное лицо Эри.

Часть 1. Глава 6

Утром хочется умереть. Или во второй раз впасть в кому. Просто не хватает слов, чтобы описать своё состояние. До самого полудня я не могу встать с кровати. Меня бросает то в жар, то в холод. Сил едва хватает, чтобы дотянуться и открыть окно. Весь день сливается в мутное тошнотворное пятно. Вернувшаяся только вечером мать ничего не говорит. Но хватает одного её взгляда, чтобы отпали все вопросы. Пусть думает, что хочет, извиняться я не буду.

Кроме жуткого похмелья, испытанного впервые, после того вечера также сохранилось фото. На нём мы с сестрой улыбаемся и обнимаемся, весёлые и беззаботные. На домашнем принтере я распечатываю его в цвете и подписываю на обороте: «Эри Эль – одинокая русалка, единая в двух лицах». Сложно сказать уже, чем конкретно нас в детстве зацепил мультфильм о подводной принцессе, что мы решили взять себе прозвища из её имени. Однако мне кажется, что это делает нашу связь поистине нерушимой.

После развода совместных фотографий у нас нет, потому теперь это фото в рамке висит на стене рядом с компьютером.

Очень смутно помню, как добралась до дома и постели. Видимо, мать встретила меня с разгромным скандалом, однако я считаю, что в таком состоянии ругаться было бессмысленно. А ещё то, что я спала не на полу, её заслуга.

Спасибо и на том.

Последние пару дней дома стоит тишина. Нам с матерью пока нечего сказать друг другу, кроме бытовых фраз. Интересно, как сестра домой добралась, и что там у них с отцом случилось? Мы пока не списывались.

Несколько дней подряд я выхожу в сквер на нашу скамейку или к пруду, наслаждаюсь свежим воздухом, отсутствием матери и стен, смотрю на людей.

Вот молодой мужчина делает пробежку каждый день по два раза. С утра у него всегда хмурое лицо, но к концу пятнадцатиминутного забега оно разглаживается. Видимо, таким образом просыпается окончательно и готов к новому дню. Вечером он снова хмурый или грустный, но, после десяти минут в движении, расслабляется. Привычка бегать помогает ему забыть тревоги. Довольный собой, покидает сквер в 20:20.

А вот девчонка лет пятнадцати, выгуливает собаку всегда до обеда. Пока пёс занят своими делами, она говорит по мобильнику. С подругой? С парнем? Я никогда не узнаю. Да мне и неинтересно. Она зацепила меня тем, что делает, возможно, неосознанно, когда отвлекается. Танцует! В одной руке телефон, в другой – поводок. Они полностью под контролем. Но вот ноги… Легчайшие движения, идеальная чёткость. Шаг вперёд, два – влево, опять вперёд. Может, это танго? Носком кроссовка описывает полукруг, делает разворот; может покачиваться из стороны в сторону, а после уходить почти без переходного движения на несколько шагов вперёд, с носка на пятку.

За этой девочкой я могла бы наблюдать часами. Однако пса она выгуливает не дольше тридцати минут. Наверное, после идёт на занятия, или обедать. А может, на свидание? Хочется верить, что ей есть для кого танцевать.

Пару раз вижу старика, который кажется знакомым. Он заходит в сквер с другой стороны, садится на скамейку и достаёт что-то из сумки. Кушает и наблюдает за людьми, как и я.

Многих вижу в первый и последний раз в жизни. Мне это нравится. Они не пялятся, не лезут с вопросами. Удивительно, но знакомых я ещё ни разу не встретила, хоть пригород наш и небольшой.

Из всех поговорить мне хочется лишь с двумя, чтобы расставить точки. Но оба предателя не появлялись даже близко. С того раза Ведьма мне сама так и не писала, а Грустный вообще из чата удалился!

Однако я не истеричка и не маньячка. Да, мне очень обидно, до слёз. Поплакать уже успела, кричать и психовать бесполезно. А больше ничего сделать не могу. Караулить их у школы, чтобы поговорить – увольте. Месяца через три всё равно туда вернусь, так чего торопиться? А дата дня рождения, кстати, написана в профиле социальной сети. Им обоим заранее пришло напоминание. Очевидно, что они ничего не забывали.

Всё, хватит об этом.

*  *  *

Эри так и не выходит на связь после дня рождения. Переживаю. Скучаю. Дни снова теряют краски.

Невозможность использовать нижние конечности сама по себе штука неприятная и неудобная. А учиться пользоваться громоздкой заменой этих конечностей – коляской – вообще безрадостное занятие. И стоит учитывать, что через какое-то время придётся отвыкать обратно, когда всё восстановится.

Я стала чаще гулять, это правда. Только вот сквером прогулки и ограничиваются. К нему самый удобный подъезд во всём пригороде. В другие места попасть гораздо сложнее. Шоппингом теперь не занимаюсь вовсе. Обычно мама ходит в магазин до обеда, пока не жарко, и людей немного. От такой повинности я избавлена, но не очень этому рада.

Чёрт, на самом деле, я готова даже в какой-нибудь торговый центр сгонять, хотя не переношу больших скоплений людей!

В одно утро я не выдерживаю и прошу у мамы немного денег, чтобы самой отправиться за покупками. Свои деньги тратить не хочу, пусть лежат на чёрный день. Она пишет мне небольшой список. Даёт ровно столько, сколько понадобиться. Пару купюр и монет на самый крайний непредвиденный случай. Снабжает хозяйственной сумкой, которую можно будет привесить сбоку коляски на обратном пути.

Надеваю любимый серый балахон с надписью «R(A/I)P GOD», потёртые единственные джинсы.

Выбираюсь на волю.

Не хочется использовать общественный транспорт. И так не лучший способ передвижения по городу, да ещё в моём положении. На пороге дома несколько минут собираюсь с мыслями. На самом деле, дальше сквера я пока не отправлялась. Пара походов за сигаретами, можно сказать, была в состоянии аффекта. Сложно припомнить впечатления от них. Теперь всё происходит по-настоящему.

На первый взгляд кажется, что ближайший большой супермаркет находится не очень далеко. Может, по прямой километра два. По пути будут и частные дома, и несколько многоэтажек. Если правильно помню, то сложных препятствий быть не должно. Раньше на подобные вещи я совершенно не обращала внимания, а теперь каждая кочка может стать серьёзной преградой.

Самым трудным будет переход через автостраду. Супермаркет стоит на выезде из жилой зоны, прямо на большом круговом перекрёстке. Помню, что отец его никогда не любил, потому что там какая-то сложная система дорожных знаков. Он нервничал каждый раз, когда приходилось его проезжать. Естественно, мать говорила ему под руку, он психовал, а мы помалкивали. От этого перекрёстка доставалось всем. Вдобавок, интенсивность движения.

Вперёд. Не хочется ждать момента, когда мама передумает меня отпускать.

По правде говоря, есть ещё один подходящий торговый центр с множеством магазинов, и располагается он ближе. Однако в той стороне бесконечные дорожные работы, перекопанные тротуары и страшная парковка. Она вечно загружена, а авто стоят в очередях на въезд и выезд. К такому подвигу я пока точно не готова.

Мне хорошо. Солнышко совсем не жарит, но греет. Ветра нет: он не треплет волосы и не сдувает мою лёгкую коляску. Прохожих немного, мне приятно, что никто не пялится. Казалось бы, толерантное общество, в котором ко всем относятся, как к равным. И люди с ограниченными возможностями, вроде, не должны вызывать ни особого интереса, ни какого бы то ни было ажиотажа. Однако все они смотрят. Это практически невозможно объяснить здоровому человеку, тому, кто с другой стороны физических возможностей. В таких взглядах нет, как я уже отметила, особого интереса. Нет в них отвращения, гадливости, в большей части не увидеть даже жалости. Можно подумать, что смотрят, как на обычного человека. Дело только в том, что на обычного человека вообще не смотрят. А на инвалида обязательно обратят внимание. Без особого чувства, но бросят взгляд. Просто так. Просто потому что.

Поначалу напрягает. Затем бесит. В итоге – давит.

Мне приходится опускать глаза. Я пока не научилась долго держать чужой взгляд. Родня не в счёт. Знакомые по большей части тоже. Но чужие люди…не могу пока разобраться, в чём дело, но на досуге нужно будет подумать.

Еду, смотря вниз, на дорогу. Теперь это гораздо важнее того, что выше пояса. Камни, палки и прочий мусор, попадись на пути, теперь сильно затрудняют движение. Нужно быть внимательной.

Добираюсь лишь до первого многоэтажного дома, и уже вся мокрая. А это всего лишь пятьсот метров. Солнце совсем не припекает, и маршрут проходит пока без проблем. Но я устала. Сноровки, чтобы преодолевать маленькие бордюры, у меня ещё нет, учусь на ходу.

Стресс. Мне не хватает музыки. «Imagine Dragons» своим творчеством прибавляют сил.

Кажется, дорога никогда не закончится.

Срезаю часть пути по дворам. Там новенький гладкий асфальт, и мало машин в это время. Немногочисленные мамашки с детьми на площадках провожают меня взглядами – действительно, интересно, куда так целеустремлённо движется калека?

Еду и еду, коротко смотрю по сторонам, и опять – под колёса. Отбрасываю мысли, надо терпеть!

Сложно сказать, сколько проходит времени. Руки устали, спина болит, пот течёт по вискам. Продолжаю тупые механические движения.

Только по шуму моторов и сигналам, появляющимся из пустоты, понимаю, что добралась до заветного перекрёстка. О, чудо! Удобнейший пешеходный переход со светофором! Даже без бордюров и ступенек! Никогда раньше его не замечала. Не за чем было.

Даю себе передышку, пока не загорится мой цвет. Дышу, расслабляюсь. Через несколько мгновений я уже на другой стороне и могу теперь, не торопясь, преодолеть огромную и почти пустую парковку. Радости нет предела: добралась! Сама!

И солнышко – в удовольствие, и ветерок – лёгкий. Правда, улыбаюсь недолго. Всю площадку перед входом вдоль торгового центра огораживают небольшие бетонные полусферы. Видимо, что-то вроде отбойника. Человек с тележкой пройдёт без проблем, но вот коляска…

Как назло, цепляюсь колёсами. Не идёт. Может, с чей-нибудь помощью я бы перебралась, но сама не смогу. Ругаясь, качусь в обход, а это метров пятьдесят. Там уже широкий переход с «зеброй».

Наконец, я у цели. Всё, перекур.

Совершенно никого не стесняясь, я курю прямо у автоматических дверей. Берёт гордость: задача поставлена и выполнена. Входящие и выходящие не смотрят, а может, стараются не смотреть. Правильно, не ваше дело, каким образом человек дух переводит и как расслабляется.

Внутри прохладно светло и просторно. Я угадала, что людей не должно быть много. Использовать тележку, естественно, не получится. Немного подумав, отказываюсь и от корзины. Ведь всё и так при мне. Я сама себе тележка на колёсиках. С каким-то непонятным удовольствием проскальзываю между высоких рядов с товарами, разделёнными по отделам. Верхние полки не для меня, но нижние и даже средние – вот мой сегмент. Катаюсь и смотрю, смотрю и катаюсь. Почти как раньше.

Так проходит минут двадцать. Забываю обо всём. Видимо, мозг получает сигнал снять напряжение, и отключается от реальности. Очнувшись лишь в отделе напитков и алкоголя, почти у противоположного выхода, двигаюсь обратно с не меньшим удовольствием, но более осмысленно.

Уже через четверть часа я понимаю, что можно было взять корзинку на колёсах, там, у входа, есть такие. Всякие мелочи из маминого списка располагаются на коленях крайне неустойчиво. Пара банок бобов, консервированная кукуруза, хлеб, пакетики специй. И это я ещё не всё взяла.

Начинаю нервничать. Однако кататься из конца в конец магазина не собираюсь. И так консультанты поглядывать начинают. Ещё бы, а вдруг неходячая воспользуется положением и упрёт что-нибудь?

По громкой связи объявляют о скидках в отделе сладостей. Сладкое я не сильно приветствую, но, может, заглянуть?

На очередном повороте с колен слетает банка кукурузы. Бум, и покатилась в сторону. Чёрт! Останавливаюсь, чтобы и остальное не попадало. Аккуратно вытаскиваю свёрнутую сумку, по одному скидываю всё в неё. Ноша получается довольно увесистая: к мелочам туда уже добавились бекон и рис. Мелькает мысль, что мама написала список просто наобум, чтобы дать мне хоть какую-то цель. Вешаю всё на ручку сзади, для чего приходится развернуть корпус. Теперь руки дрожат.

Двигаться становится заметно труднее. Больше делаю упор на правую руку. Подкатываюсь на метр вперёд, куда успела укатиться банка. Дёргаю коляску ещё вперёд, тянусь, и банка отскакивает от маленького переднего колеса.

Непроизвольно наворачиваются слёзы. Нагибаюсь насколько могу, упираюсь локтем в подлокотник. Не достаю.

– Б...ь! – не выдерживаю я.

Разгибаюсь, выдыхаю. И тут откуда-то сбоку выныривает молодой мужчина, поднимает мою банку и протягивает со словами:

– Вот, позвольте помочь.

Приветливо улыбается, стоя надо мной.

– Это же ваше?

– Нет! – Дёргаюсь назад. Идёт он к чёрту, помощник.

– Но ведь… – Он пытается продолжить, но уже больше смущенно и с непониманием.

– Это не моё! Я ничего не роняла!

Ощущаю толчок – ударяюсь о полки спинкой коляски. Резко разворачиваюсь в основной проход, сразу набирая скорость. Слышу, как сзади с полки падает ещё что-то. Думаю, тот мужик так и стоит, глядя мне вслед.

Качусь как можно быстрее, делая дёрганые повороты, едва не сбивая покупателей и сотрудников. Боже, боже!

Прихожу в себя в самом углу, где-то среди домашнего инструмента, батареек и бытовой химии. Дышу тяжело. Сама не понимаю, что на меня нашло. Почему я накричала на мужчину, который просто хотел помочь? Так нельзя. Думаю, попросить прощения не получится, потому что слишком большой магазин и довольно много покупателей набралось к этому часу. Я ведь здесь уже сколько?

Полтора часа?! Наручные часики не врут: 12:05.

Скажу маме, что забыла про эту долбаную кукурузу. Лучше бы такого продукта вообще не существовало. Сразу за углом стоит один из сотрудников: парень с оттопыренными ушами и щетиной. Не могу разобрать имя на бэйдже.

– Вы в порядке? Вы так пронеслись мимо. – Походу, он просто не решался один заглянуть в закуток, где остановилась психованная калека.

– Да, эм, приступ паники, знаете.

Я проговариваю всё на ходу. Больше не могу тут задерживаться.

Чтобы попасть на кассы, нужно преодолеть центральную аллею, где выставлены островками товары по самым низким ценам. Там и движение самое интенсивное. Давай, Эль.

Вдруг, совсем неожиданно, краем глаза замечаю нечто знакомое. Она мелькает на повороте в отдел морепродуктов. Вновь останавливаюсь слишком резко. В меня несильно толкается чья-то тележка сзади. Панически поворачиваю голову, пытаясь разглядеть и хозяйку тележки, и то, что едва заметила.

– Да ты что творишь-то?!

– Мама, она как плофессол-мутан на коляске!

– Правильно: мутанТ. А вам, девушка, я бы…

– Идите вы..! – кричу я и разворачиваюсь вправо.

Скорее, скорее, давай! Это ведь была она! Поворот: никого. Дальше, вон там, налево, к овощам.

Выворачиваю; вон знакомый рюкзак! И курточка! Двигаю, кручу колёса. Не зову её, далеко. Я уже устала для криков. Ещё чуть-чуть.

Очередной поворот. Люди шарахаются в стороны – так резво я выскакиваю из ниоткуда. Не вижу. Но я уверена, что это был её рюкзак. Там ещё такой брелочек на цепочке с русалкой из мультика. Эри!

– Эри! – зову я, не обращая ни на кого внимания. – Эри!

Никого. Даже люди вокруг перестают переговариваться, обсуждая, что купить к ужину, какое вино выбрать и кто как реагирует на горох. Повисает нездоровая тишина; все останавливаются, кто был рядом, замирают, глядя только на меня.

Теперь осознаю, что происходит. Силы как-то разом иссякают, опускаю голову, бормочу что-то под нос, наверное, извинения. Медленно двигаюсь к кассам.

Пока расплачиваюсь, не смотрю на кассира. Выкладываю покупки на ленту, выезжаю вперёд, чтобы сразу всё сложить обратно в сумку. Короткостриженая женщина даже не пытается помочь. Край ленты на уровне головы, и приходится задирать руки, чтобы хоть что-то забрать. Женщина чёткими движениями сканирует штрих-коды и просто толкает продукты в мою сторону. Одной рукой я цепляюсь за край ленты, другой тянусь.

Очередь старательно делает вид, что не обращает внимания. Все молчат.

Я кладу деньги поближе к кассиру, та даёт сдачу. Не в протянутую руку, а рядом, на тарелочку. Забрав все монетки и бумажки, сразу засовываю их в карман, не теряя времени на кошелёк, и двигаюсь к выходу.

– Девушка, вы перец забыли! – Это мне в спину.

Я разворачиваюсь, возвращаюсь, дотягиваюсь до протянутой – эта баба соизволила помочь – пачки чёрного перца и двигаюсь обратно, сунув её между колен.

Тишина подталкивает мою коляску.

Снова курю, теперь в стороне от дверей. Эти люди сейчас будут выходить, а я хочу, чтобы они остались там навсегда. Чтобы случайный взрыв или обрушившаяся крыша похоронили их там всех до одного.

Я ведь не ошиблась, то был рюкзак именно сестры. Или мне показалось? И куртка, и причёска… Но не отозвалась. Она не могла перепутать это вымышленное имя ни с чем другим. Тогда почему так поступила? А мой крик просто не услышала?

Не понимаю. Почему она бросила меня?

В этот момент Вселенная производит контрольный выстрел в голову. Прямо напротив, там где дорога поворачивает на выезд с парковки, вдоль чёртова отбойника из полусфер, останавливается машина. За рулём Грустный. Рядом с ним Ведьма с мороженым в руке. Они болтают о чём-то, улыбаясь. Он останавливается, чтобы пропустить другое авто, и вдруг смотрит прямо на меня. Замолкает на полуслове. Ведьма бросает взгляд и тут же отворачивается. Что-то говорит.

Проходит примерно миллион лет.

Авто выруливает на дорогу и скрывается за углом гипермаркета.

Солнышко по-прежнему окутывает не жарой, а лёгким теплом. Но я вся мокрая.

Хороший день, чтобы умереть.

Часть 1. Глава 5

Не скажу, что успеваю успокоиться, пока добираюсь до памятного магазинчика с сигаретами. Вечерний тёплый ветерок и в принципе свежий воздух немного охлаждают голову. Как раз чтобы не ругаться в голос.

Я останавливаюсь прямо перед дверью. Очень хочется курить. Никогда не думала, что буду иметь никотиновую зависимость и испытаю то самое ощущение. Это вроде бы ненавязчивое желание вдохнуть дым глубоко-глубоко; но настойчивая мысль укореняется в сознании – сигарета.

Мне на плечо ложится ладонь.

– Эри. Не делай так. Я грёбаную тысячу раз просила так не делать!

– Эль, ты чего такая?

Она пару секунд молча смотрит на меня. Затем улыбается и сама же отвечает:

– Вижу, что ужин прошёл на «ура». – Пауза. – Двигай, будем тебя спасать.

– Спаивать?

– Спасать, – с прежней улыбкой повторяет она.

За прилавком нас встречает тот же старичок. Сестрёнка сразу сворачивает к отделу с алкоголем, а я направляюсь прямо к нему.

– Привет!

– Добрый вечер. Пачку тонких сигарет. – Я лезу за кошельком.

– Опять не себе?

Его лицо не выражает особых эмоций, но я почти физически ощущаю, с какой уверенностью он ждёт, что мои щёки покраснеют.

– Опять себе, – отвечаю с той же уверенностью и каменным лицом.

Он только ухмыляется и качает головой.

– Эй! Да у них тут такой выбор, что глаза разбегаются! Я не могу определиться… – Она привлекает много внимания – зачем так орать?! Сестрёнка всегда отличалась меньшей тактичностью, чем я.

– Сейчас подойду, – достаточно громко цежу сквозь зубы.

Стараясь не зацепить ничего на полках, как в прошлый раз, я подкатываю к ней. Несмотря на крохотные размеры магазина, выбор, и правда, велик.

– Давай вино. – Эри указывает на ряд бутылок, которые, на мой взгляд, отличаются только этикеткой.

– Здорово, только штопора у нас нет.

– Тогда давай коньяк.

– Гадость. Никогда не понимала его вкус.

– Может, вермут?

– Приторно.

– Пиво?

Ей хватает одного моего взгляда.

– Ты достала уже! – говорит она, но явно без агрессии. – Берём водку!

– С томатным соком.

Увидев наш набор, старик коротко и недовольно спрашивает:

– Совершеннолетняя?

– С сегодняшнего дня, – говорю с вызовом.

– И я! – радостно добавляет сестрёнка. Её позитив начинает мне надоедать.

Старик хмурится, просит документы, внимательно их осматривает, а затем, не говоря ни слова, рассчитывает нас. Спасибо отцу с тёткой за подаренные деньги и идеальный вечер!

*  *  *

Начинает смеркаться. К счастью, наше место свободно. Только сейчас я осознаю, что эта скамейка в окружении деревьев, скрытая от чужих глаз и ушей, становится, или давно стала, именно нашим местом.

– Мы не подумали о стаканчиках, – по-прежнему с довольной физиономией заявляет Эри.

Впервые в жизни я буду пить водку. Но после всего случившегося за день у меня просто нет сил думать о таких мелочах, как стаканчики. Беру ситуацию в свои руки. А поднеся бутылку к губам, чувствую, как в нос бьёт едкий и тяжёлый запах. Пустой желудок против, но я через силу делаю большой глоток. Омерзительный горький комок перекрывает гортань; сдерживая рвоту, хватаю упаковку с соком, и это оказывается самый вкусный томатный сок в моей жизни! Тепло от смешения яда и противоядия проходит по всему телу и останавливается где-то в животе.

– Видела бы ты своё лицо! – Закатываясь от смеха, Эри роняет сигарету.

– Я на тебя посмотрю. – С усмешкой передаю бутылку.

– Нет, я серьёзно, алкоголь не решает проблемы.

Она меня поражает. Уверенно взяв в руки бутылку и пачку, без лишних движений она делает большой глоток водки и два – сока. Почти не морщится. Затем одними губами достаёт сразу две сигареты, подкуривает и триумфально протягивает одну мне.

– Жёстко.

– Да. Был печальный опыт.

– Не расскажешь?

– Не хочу пока.

Я затягиваюсь и расслабляюсь. Вот он, тот самый миг, которого я ждала. Не встреча с Эри, не глоток алкоголя, а глоток никотина. Горьковатый, но уже непротивный. И пусть подсознательно понимаю, как завтра будет плохо, однако остановиться уже не могу. Меня словно затягивает дурно пахнущий омут.

– Мне хорошо… Эри, мне наконец-то хорошо.

– Ну, я на тебя завтра посмотрю. Ладно, начнём праздновать!

Мы говорим обо всём подряд. Я рассказываю весь трудный путь от пробуждения до затяжки, пожалуй, самой вкусной сигареты за свою жизнь. И неважно, что стаж в этом деле весьма мал. Сестрёнка заливисто смеётся на моменте приготовления праздничного ужина, поздравляет с новым – главное, нужным – гаджетом и задевает больное место.

– Мне понятно, что тебя обрадовало отсутствие большей части родни. Хотя и неожиданно, что они не приехали. Но вот по поводу твоих друзей не особо понятно. Их и так немного.

– Да я в бешенстве! – случайно оборвав её на полуслове, зло и искренне выпаливаю я. – То, что не пришли, это полбеды. Во-первых, они напрочь забыли про день рождения. А во-вторых, они теперь вместе!

– А тебя это смущает? Ну, что они вместе?

– Эри! Да он мне нравится с 6 класса! И это, походу, знают все!

– Тише. Ну, если тебе станет легче, я не думаю, что они подходят друг другу.

– Ты не думаешь, но факты есть факты. Фото есть… А друзей нет больше. Теперь только ты.

– Я тебя никогда не предам. – Склонившись, Эри целует меня в лоб и протягивает бутылку. – С днём рождения!

– С днём рождения!

Теперь алкоголь идёт мягче, и желудок совсем не выворачивает наизнанку. Я приноравливаюсь делать сначала маленький глоток сока, потом водки, затем опять сока. Чувствую лёгкое головокружение, руки становятся ватные, тело тоже.

– Эри, у меня!.. – Смех не даёт закончить фразу. – У меня…

Я гогочу во всё горло, и возможно в голос проскакивает немного истерики, однако хочется верить, что смех звучит чисто и честно.

– Да что? Говори уже! – Она тоже смеётся, но явно ждет продолжения.

– У меня от водки ноги ватные! Ах-ха-ха! – От смеха меня скручивает пополам.

Первые несколько секунд она не особо понимает: я веселюсь по-настоящему, или меня нужно срочно успокоить. К счастью, с чувством юмора всё в порядке, и дальше хохочем вместе.

*  *  *

– Йю-хху! – Эри толкает коляску вокруг скамейки с громким криком радости. Старается бежать, но выходит не так быстро и ровно, как хотелось бы.

– Давай быстрее, быстрее! – кричу я как можно громче. – Они нас не догонят!

– Знаешь, а я ведь впервые пью тяжёлый алкоголь. – Делаю глоток, запиваю, затягиваюсь. Кажется, в бутылке ещё много. Нам хватит.

Мы добираемся до маленького пруда на краю сквера, с другой стороны от нашей скамейки. Сидим на траве у воды и докуриваем потихоньку пачку. Мне не хочется быть в кресле. Тогда Эри немного напрягается, и в итоге я валюсь на бок вместе с креслом. Двигаться тяжело, но справляюсь. Она плюхается рядом.

Без музыки этот вечер кажется не полноценным. Мы хотим, чтобы «Sting» пел только для нас во всей Вселенной.

– Ну, знаешь, как я говорила, был этот…опыт пару раз. Но гордиться этим не стоит. Смотрю, тебе совсем хорошо? – Пауза. – Ты ведь знаешь, что...что от алк-гольного отравления можно умереть?

Мне сложно дать ответ. Вдруг представляю, как она лежит на земле бледная и бездыханная, а я стою над ней, не зная, что делать. Смотрю, как она исходит белой пеной, как её тело трясётся и выгибается. А меня всё больше охватывает паника. Трясу головой. Честно говоря, представить себя в таком положении мне проще, чем сестру. Я там уже побывала.

Она видит, что мой взгляд рассеяно блуждает по водной поверхности, на которой пляшут лунные блики.

– Я словно уставшая от жизни старуха. Каждый день чувствую, как старею прямо в своей комнате. Ничего не происходит. – Не могу понять, с чего вдруг говорю такое. Сестрёнка тянется вытереть мои слёзы. – Я устала стареть. Я не хочу…

– Эль, ну, чего ты?

– Каждый день я словно становлюсь бесполезней. Всё бесполезней и бесполезней.

Она молчит в ответ. Или не хочет слышать, или собирается с мыслями.

– Ты-ы…не права. Всё ведь хорошо. Как там доктор сказал? Год-полтора, и будешь ходить.

– Я помню. Но от этого, на самом деле, не намного легче. По крайней мере, сейчас.

– Ты, это…не впадай в депрессию! А то сама знаешь, как я буду тебя обзывать.

– Нет! Не имеешь права. – Я стараюсь улыбнуться. Не выходит, понятное дело.

– Ты калека, но временная, ведь так?

– Да. И я верю, что буду скоро ходить. И я всем ещё покажу! И этим предателям тоже!

– Им особенно.

– И покажу, не веришь? Первое, что сделаю на здоровых ногах – пробегу вокруг этого пруда. А потом сразу пойду в парикмахерскую и сменю имидж. И книгу напишу!

– О, та-ак, а сейчас что мешает? – Эри изрядно набралась. Она сидит, подперев подбородок руками. – Всё равно ж ничего не делаешь.

– И напишу! И на своих двоих потом в редакцию отнесу.

– Дерзай. – Мне кажется, что моргает она всё медленнее.

После такого предложения я пытаюсь совершить подвиг. С первой попытки осилить высоту кресла не удаётся, но не отступаю.

– Эй, дай помогу.

Начинаю ненавидеть эту фразу. И старик в магазине, и доктор в больнице. Мама пару раз тоже так говорила. Теперь сестрёнка.

Одиннадцать букв на горизонтали всеобщего показного желания помочь: «Ощущение безмятежности; отсутствие волнения по какому-либо поводу».

Спокойствие.

Правда, в отличие от всех других, Эри я верю, она искренняя, она просто меня любит.

– Стемнело уже. Давай двигать. Там, наверное, старики наши уже в панике. – Она отчего-то начинает хохотать и, не дожидаясь ответа, катит меня в сторону дома.

Фонарей совсем мало. Темнота окутывает своей загадочной тишиной. Нет машин, нет людей. Я оставляю за собой дымный след. Сигарета будто целиком втягивается в лёгкие с еле слышным треском. Нас с Эри сопровождают дурман, звук колёсиков по асфальту и полнейшее взаимопонимание. Вот на ней, на этой сигарете, хочется закончить день.

Часть 1. Глава 4

Кажется, у меня вновь случается кошмар, только осмыслить его я не успеваю.

– Доброе утро! С днём рождения! – Именно эта фраза прерывает мой сон.

Открываю глаза: мама сидит на кровати.

– Спасибо, мам, – потянувшись, бурчу я. Простынь сырая от пота, но вида не подаю.

Она улыбается.

– Держи. – Протягивает завёрнутый в подарочную упаковку прямоугольной формы предмет.

Я так и подскакиваю на постели!

Люблю подарки, ведь у меня они бывают так редко, что имеют особую ценность. Тем более от матери. Зелёная бумага с жёлтыми звёздочками. Обожаю зелёный цвет. И звёзды я тоже люблю. Очень много скотча – сложно вскрыть упаковку. Впрочем, как всегда, она всё делает основательно. Есть у меня нехорошая привычка грызть ногти, потому с такой мелочью, как скотч, в этот раз нужно повозиться. Но я справляюсь, правда, приходится помогать зубами.

Мама хмурится, но молчит.

Это оказывается новенький красивый планшетник. Могу с уверенностью сказать, что такой подарок очень кстати. В последние дни у меня начала болеть спина, из-за того, что большую часть всего времени я провожу в сидячем положении. От внешнего мира можно отвлечься за книгой или компьютером, но всё это – сидя. Я успела уже задуматься о ноутбуке или лэптопе, чтобы убивать время, занимаясь саморазвитием прямо в постели, или даже в парке на свежем воздухе. Может, делать какие-нибудь заметки, записывать мысли. Правда, не успела придумать, как преподнести эту идею матери.

– Ну, что ты смотришь на него? Хоть нравится? – вырывает меня мама из мыслей.

– Да! Да! Спасибо большое, очень круто, спасибо! – Я искренне тянусь её обнять, однако объятия выходят короткими.

– Если ты не забыла, сегодня помимо твоего праздника ещё генеральная уборка. Так что надо как следует подготовиться к приходу гостей. Давай, начинай со своей комнаты, я займусь гостиной. – Она делает жест рукой куда-то в дом. – И потом вместе перейдём на кухню. – Своим чётким резким и уверенным тоном она окончательно спускает меня на землю из заоблачных мечтаний о прекрасном дне.

По грёбаной «счастливой» случайности мой 18-й день рождения выпадает на яркую и солнечную субботу. А что у нас по субботам? Генеральная уборка.

Время 7:12. Весь день обещает быть не самым радужным, за исключением его завершения. Единственное, о чём я мечтаю со вчерашнего вечера и буду мечтать до самого конца сегодняшнего ужина – встреча с Эри. Она сказала, что будет в парке около 8 вечера. Уже представляю, как мы откупорим бутылочку вина, закурим и будем долго общаться о том, что было и что будет. Только с ней весело и интересно.

Надо немного потерпеть. Пережить «праздничный» ужин и свалить. Потому сейчас я выезжаю из ванной на кухню, завтракаю в гробовой тишине и двигаю обратно в свою комнату.

Убираться я никогда не любила. Раньше мне казалось, что тратить целую субботу на приведение в порядок такого маленького дома – просто преступление против Времени и Пространства, как таковых. У мамы это всегда целый ритуал.

В первую очередь протираешь пыль на всех поверхностях. Причём, для каждой комнаты набирается чистая вода. Сначала проходишь сухой тряпкой, затем влажной, а после драишь специальной полиролью для мебели. Затем нужно пропылесосить и помыть полы. Естественно, в каждой комнате свежей водой! Следующий этап: протереть всё внутри шкафчиков, то есть посуду, книги и прочие мелочи. После этого отмывается ванная комната по уже заданному плану, и только в конце – кухня. Параллельно идёт стирка. Завершающий этап: глажка всего выстиранного.

Однако стоит быть честной с собой. Теперь всё немного изменилось. Упростилось для меня. Я только мою и протираю всё, до чего могу дотянуться, а мама делает остальное. Ещё я закидываю вещи в стиральную машину, но гладит – опять же она. Так что в командной работе мне пришлось сдать позиции.

Обед проходит в молчании с моей стороны и нудным перечислением, что ещё не закончено – с маминой. Спагетти хороши, однако настроения не прибавляют.

Затем раздаются сразу несколько звонков. Сначала бабушка сообщает, что не приедет, плохо себя чувствует. Она живёт всего в паре часов езды, машины не имеет, но по мне всё это ерунда. Только отговорки. Двоюродный дядя звонит мне на мобильный, в отличие от бабули, у которой только городской, и говорит, что он в командировке, потому его тоже ждать не нужно. Ещё несколько человек разной степени родства радуют (меня, а не маму) извинениями и «реальными» причинами для отсутствия.

Я чувствую прилив позитива. Похоже, вечером всё будет не так плохо, как могло бы быть. Чем меньше родственников, глазеющих на меня в коляске, тем меньше дискомфорт.

Ребята – друзья со школы – так и не звонят. И это немного странно. Да и в течение всего лета мы чатились всего несколько раз. Кажется, Грустный уезжал на какие-то соревнования, а Ведьма должна была отправиться в летний лагерь. Но, судя по дате, оба уже вернулись.

Возвращаюсь в комнату, открываю браузер, социальную сеть.

Сообщений нет.

Смотрю фото Грустного. Мы дали ему такое прозвище за привычку надувать губки, когда обижается, или неловко чувствует себя. Он высокий и стройный парень, мой ровесник. Что-то есть женственное в его чертах и фигуре, потому надутые губы, круглые щёки и пышная шевелюра делают облик комичным. Грустный…он часто улыбается и вообще весёлый парень, редко рефлексирует. Но прозвище приклеилось. Также он занимается бегом и нередко участвует в соревнованиях. Успел много где побывать, видел разные города и один раз ездил в Европу.

Мне нравится, как он, бывает, улыбается, когда задумается о чём-то. В такие моменты мне хочется уметь рисовать.

А Ведьма просто верит во всю эзотерическую чушь, которую можно найти в книжном магазине на полках, подписанных «Мистика». Она увлеченная натура и если во что-то упёрлась, то извлекает максимум. С недавних пор она красит ногти чёрным, выбирает мрачный мэйкап и таскает на груди «ловец снов». И, как любой подросток, не слушает советов. А когда-то ведь носила рюкзак с пони и красила волосы в розовый.

На самом деле, в школе мы проводим достаточно много времени вместе, особенно в библиотеке. Ведь так и поступают лучшие друзья? Часто общаются и всё делают сообща?

Смотрю на их фото поочерёдно. Совместно мы редко фотографируемся, потому эти фотки на его странице я пролистываю быстро. Дальше идёт хроника нашего последнего дня в школе, затем его соревнования в июле в соседнем городе. О! Вот, видимо, он вернулся. Уже в городском парке. Они с Ведьмой сделали селфи на фоне колеса обозрения. И на самом колесе.

И у пруда. С Ведьмой. Всё время вместе.

А какая дата?

…Ещё до аварии.

И оба не писали мне всё это время. У неё в профиле то же самое.

Я несколько секунд просто пялюсь на последнее фото: оба улыбаются, она держит мороженое в одной руке, а другой снимает; он тоже с мороженым в правой, а левая у неё на талии.

Почему они не сообщили, что вернулись? Видимо, надо написать самой.

Открываю общий чат. Набираю текст, но иногда пальцы не попадают по клавишам:

«живые есть, ало!»

Нет ответа. Несколько минут смотрю в монитор. Ну, Ведьма же всегда с телефоном! Она спать с ним под подушкой ложиться.

Набирает сообщение. Вот она.

«прива, Рыжая. как ты»

«дома торчу. уборка»

Дура, хотела же спросить, почему они оба не звонят! Почему вместе на всех фото?! Ну!

«а, мамка напрягла, ясно. как настроение. хорошо себя чувствуешь после больницы?»

Настроение? Да у меня день рождения сегодня!

Вдруг появляется острое желание двинуть монитор кулаком, да посильнее, чтобы её, овцу, достать.

«неплохо. терпимо, сама знаешь»

Нет ответа. Видимо, ей совершенно неинтересно, что у меня в жизни творится.

«в клоаку нашу собираешься?»

А может, они и сейчас вместе? Сидят у него в комнате, обнимаются. Он ненавязчиво гладит её по бедру… Чёрт! О чём я думаю?

«какая школа, ты о чём!»

«ясно. мне бежать надо. давай. спишемся»

Сука.

Закрываю чат. Тушу монитор. Выключаю компьютер. Секунду раздумываю и выдираю все провода из розетки. Просто дёргаю за них, не заботясь, что могут порваться.

В этот момент распахивается дверь.

– Ты уже закончила? – Мама стоит на пороге с пылесосом.

Швыряя провода, зажатые в кулаке, отвечаю максимально спокойно:

– Да.

Всё, надо расслабиться. Мама заметит, и тогда я сойду с ума, пока отвечу на все вопросы.

Её же удовлетворяет мой краткий ответ.

– Давай, надо ещё всё приготовить. – И сваливает на кухню.

Я глубоко вздыхаю и отправляюсь следом.

*  *  *

Каждый раз, когда наступает праздник, и должны прийти гости, мама старается готовить максимально сложные и замороченные блюда. Сейчас, например, я занимаюсь сатанинским соусом «Цезарь». Думаю, его на самом деле придумал сам дьявол. Однажды он захотел наказать всех поваров и просто людей, любящих готовить. Тогда он собрался с мыслями и, чтобы отучить всех от проявления любви к таким вещам, как кулинария, придумал этот соус.

Сперва я кладу бутылку оливкового масла в морозилку, чтобы его температура была близка к нулевой. По собственному опыту знаю, что можно не бояться забыть его там, ведь ничего страшного не произойдёт, масло не застынет ни при каких обстоятельствах. Параллельно смешиваю соус ворчестер, чеснок, сок лимона и консервированные анчоусы, а затем блендером превращаю всё в однородную массу.

Благо, все столы у нас дома не настолько высокие, чтобы делать всё исключительно стоя. Наверное, чтобы проверить мои мысли на прочность, мама включает музыку: группа «ABBA». Да кто вообще их слушает?!

Теперь – самое весёлое. Судорожно, почти на вытянутой руке, я держу грёбанную бутылку масла весом в килограмм, или больше, и тонкой струйкой очень медленно лью его в миксер. Если рука дрогнет, и масла окажется больше положенного, то всё зря. Это будет просто масло в миксере. В идеале должна получиться пышная масса.

Кисть сводит от ледяной бутылки.

Наконец, спустя «каких-то» двадцать пять минут, я смешиваю полученную массу с заранее подготовленной жижей из анчоуса и прочего. Вуа-ля! Идиотский соус готов! И что получается? Конечное блюдо: это соус из масла с травой и курицей!

Ненавижу «Цезарь»! Желание готовить уничтожено. Желание встретиться с сестрой увеличивается в разы.

Мама решает заняться томлёной свининой под подушечкой из помидоров и сырной корочкой. Почему нет? Очень «простое» блюдо, и готовится «всего» пару часов. В итоге, всё это дело отправляется в духовку, и приходит очередь рулетиков из баклажан.

Она жарит тонко нарезанные баклажаны и укладывает на салфеточку, что бы та впитала лишний жир. Салат с соусом, который состоит из масла на 80%, её не смущает, а вот лишняя капля жира в баклажанах – критична. В это время я беру мисочку с мягким сыром, заранее смешанным с чесноком и зеленью, и бережно кладу немного на баклажан. Обжигая пальцы, скручиваю рулетик.

Почему нельзя подождать пока они остынут? Зачем вообще нужны все эти ухищрения, если мало кто из моей родни заинтересуется рецептами и просто сожрёт всё? А ещё лучше, если не сожрёт, и придётся выкинуть.

– Ну, быстрее! Ничего не успеем! – шипит мать. Может, мысли прочла? Но, скорее всего, просто взглянула на моё лицо. – Ещё надо отмыть тут всё, что натворили. И переодеться!

Зачем тогда мы драили эту кухню перед началом готовки?

Этот вопрос я еле сдерживаю за зубами.

Часы показывают лишь начало четвёртого.

*  *  *

Я раньше не задумывалась, что означает слово «неловкость». Неловкое молчание, неловкая ситуация.

Выглядит оно примерно так: тётя, опустив голову, ковыряется вилкой в «Цезаре», отец время от времени задаёт мне примитивные, банальные вопросы, мать делает то же самое в отношении своей сестры, игнорируя отца; я не могу засунуть в себя еду и просто пью. Просто воду. Безудержное веселье.

Смотрю на часы – 19:21.

Очередной вопрос от отца из разряда: слышал ли кто-нибудь про дождь на следующей неделе? В который раз мама молчит, тётя не отрывается от тарелки, а я из вежливости говорю, что читала об этом. Глоток воды. Тётя спрашивает у мамы, как та делала соус к мясу, на что получает целую ветхозаветную историю, начиная с похода в магазин и заканчивая выбором соусника. Потом опять все молчат.

Смотрю на часы – 19:22.

Мы сидим так уже с полчаса. Лучшего проведения дня рождения и не придумаешь. Такими ужинами пытают грешников где-то в преисподней.

Отец поворачивается ко мне:

– Готова к последнему учебному году?

Этот роковой вопрос звучит в 19:23.

Физически я чувствую, как неловкость переходит в напряжение.

– Ты идиот? – так впервые за вечер мама напрямую обращается к отцу.

– Что? – явно возмущается он.

– Вопросы у тебя тупые, вот что!

– Я просто…

– Хватит грызть ногти! – Это уже в мой адрес.

Явно в шоке, тётя смотрит то на одного, то на другого и правильно делает, что ничего не добавляет. Я на самом деле грызу ногти.

– Я же тебе уже объясняла! – накидывается на отца мама.

– Тогда, может, и мне объяснишь? – вырывается у меня достаточно резко.

– Милая, мы подумали и решили… – отец пытается ответить за неё.

– Вы подумали? Или она решила? – Это последняя капля. Я уже едва сдерживаюсь.

– Да ты с трудом по дому перемещаешься! О какой школе может идти речь?!

Оцепенев от злости, я таращусь на мать. Все затыкаются. Стрелки часов вдруг начинают бить по ушам.

И я показываю, всем им показываю, как ловко могу перемещаться по дому, пройдя всю полосу препятствий без единого лишнего движения. Миную комод, торчащий из-за угла. Проскакиваю мимо гладильной доски с другой стороны. Впереди финишный порог. Меня не остановить. Даже не обернувшись, хлопаю входной дверью.

Часть 1. Глава 3

Я долго привыкаю к дому. И дело не в том, что давно здесь не была. Фактически, месяц, однако он кажется мне столетием. Учусь передвигаться, не задевая предметы мебели. Тренируюсь доставать то, что лежит теперь непривычно высоко. Туалет с ванной это вообще отдельный рассказ. В конце концов, справляюсь. Оттаиваю. Есть ещё порог входной двери. Он тоже требует времени. Мне необходимо научиться выбираться на улицу без посторонней помощи, иначе не следовало вообще сюда возвращаться.

Комната моя не очень большая, но в ней умещается всё, что нужно. Шкаф-купе – он стоит справа от входа – экономит пространство, да и вещей у меня не особо много. Не могу сказать, что я большая фанатка шоппинга, как все ровесницы, включая сестру. Среди всех вещей у меня есть парочка любимых балахонов и футболок. Одни чёрные джинсы. Эти вещи в моём гардеробе уже несколько лет.

Почти вся противоположная стена завешена постерами и плакатами разных писателей и музыкантов. Тут и «The Offspring» и «30 Seconds to Mars» и великолепные «System of a Down»; рядом случайно расположились Стивен Кинг и Агата Кристи, Шерлок в исполнении Камбербэтча. Хочу ещё найти где-нибудь плакат Несбё. На некоторых есть автографы, которые я заслуженно получила, отстояв в нескончаемых очередях. Левее, в углу, располагается компьютерный стол. Не сильно разбираюсь в технике – обычный компьютер с выходом в Интернет, который позволяет мне написать что-либо по школьным нуждам и посмотреть фильм. Правда, последнее случается крайне редко.

Ну, на мой взгляд, часто подводит съёмочная группа. Особенно сильно разочаровывают экранизации любимых книг. Да это просто ужас! Я понимаю, в первую очередь надо адаптировать историю под сценарий, что достаточно трудоёмкий процесс, но если не получается сделать хорошо, значит не следует делать вовсе. Зачем? Я не умею петь – я не пою. Не можешь сделать хороший сценарий из готовой книги? Не делай! Конечно, есть и достойные работы: «Побег из Шоушенка» и «Зелёная миля» по маэстро Кингу; «Заводной апельсин» Кубрика по Энтони Бёрджессу получился просто божественным. Однако сколько же снимают недоразумений… Не буду их перечислять.

В шкаф своим низом упирается кровать. Она стоит вдоль окна, из которого открывается интересный вид на сквер. Он недалеко – не очень большой, но уютный, в нём много деревьев. Над каждой скамейкой нависает фонарь. Слышно, как листву обдувает лёгкий ветерок. Я часто наблюдаю за бегунами и теми, кто выгуливает собак.

Напротив окна и рядом с компьютером моя личная святая святых: книжный шкаф. Портал, через который можно сбежать на таинственный остров или в мрачный замок. Это словно большой дом, и мои самые близкие друзья живут там. Настоящий джентльмен Пуаро с превосходными манерами и истинно британским акцентом. Его соотечественник мистер Холмс, курящий трубку и задумчиво смотрящий в окно. В своих апартаментах в кресле расположился Харри Холе, но мать бы не одобрила такого друга. И ещё множество других.

Не люблю читать в сумраке, потому в помещении всегда очень светло. Каждое утро солнце первым делом озаряет книги, а я, открыв глаза, любуюсь ими. Кажется, будто они тоже только проснулись и теперь зовут в свои миры. Разноцветные корешки похожи на двери: тяжёлый тёмный дуб, или скрипучие двустворчатые ворота, а где-то раздвижные переборки. Дворцы, леса, фрегаты под парусами и космические корабли – все они прямо здесь, у меня в комнате.

Мама зовёт ужинать, и я уверенно перемещаюсь с кровати в кресло. Отправляюсь на кухню, предвкушая долгожданную домашнюю пищу. Мама сообщает, что отец не может приехать. Так что мы едим вдвоём.

Жизнь постепенно возвращается в привычное русло.

*  *  *

Несколько слов о маме.

Дисциплина.

Привычка.

Строгость.

Контроль.

Пока я не готова покинуть дом и отправиться в самостоятельную жизнь, должна следовать принципам и правилам. Это почти дословная цитата. Сначала дела – потом развлечения. Иногда ей может показаться, что проделанная работа по дому или в учёбе не достаточно…не достаточна. То есть, например, прибранный дом и вымытые окна не являются гарантом свободного вечера. Надо сделать что-то большее: вымыть машину, прополоть сорняки в садике, слетать на луну за грунтом для исследований, не важно.

Или же это может быть изначально Большое Дело. Подклеить обои в гостиной – вдруг подруга увидит и подумает, что мы нехозяйственные какие-то! Разобрать хлам в подвале – сколько можно хранить всякое папашино барахло? Его ведь приспособить не к чему. Не понятно, барахло или папу. Обойти весь пригород, а возможно, отправиться в центр города, ради какой-нибудь вещи (хоть садовых ножниц, лишь бы её полностью удовлетворяло качество). Покупка чего-либо – очень важное действо.

Как можно увидеть, дело не в фактическом объёме работы, а в критериях, придуманных ею.

А ещё есть распорядок дня. Подъём не позже восьми утра, каждую субботу на час раньше из-за генеральной еженедельной долбаной уборки; приём пищи строго по расписанию, отбой в одиннадцать вечера или раньше. График еды может слегка сдвигаться только из-за процесса готовки. Подъём и сон – никогда. Если вечером хочешь принять ванну – не дольше двадцати минут, и не используя душевой шланг. Ванну после себя тщательно смыть и протереть тряпочкой. Не нужно лишней влаги.

Тряпочки… Они везде, и их миллион. На всякий случай. Всё, что может быть использовано под ветошь, ни в коем случае нельзя выбрасывать. Где-то в доме можно найти кусок моих первых детских джинсовых шорт возрастом шестнадцать лет. И совершенно необязательно покупать что-то новое, если вместо этого можно использовать тряпочку.

Качество продуктов питания определяется не составом, а уже устоявшимся мнением, которое никакие доводы не изменят. К слову, мамино отношение ко всему, начиная замороженной рыбой и заканчивая подержанными авто, установлено раз и навсегда. Не стоит думать, что моя мать глупая женщина. Наоборот, начитана и образована, и потому – непоколебима в своей привычке всё делать, как считает нужным.

Её слово – последнее и нерушимое.

Послабление она даёт только животным, которые лучше людей. А чтобы считать человека достаточно хорошим, сначала его нужно узнать. Родство не играет значительной роли. Так случилось с её отцом. До самой смерти дедушки, он бывал у нас в гостях всего пару раз. Но случаи то были особые.

Впоследствии так случилось с моим отцом, который оказался «дурак и слабак».

*  *  *

Следующие две недели я отчаянно ищу, чем себя занять. Первая радость от возвращения домой проходит, истаивает, словно аромат вкуснейшего блюда, простоявшего пару дней на столе. А затем и вовсе протухает. Новую книгу я проглатываю за первые три дня. Она даёт некоторую пищу для размышлений, однако ненадолго. Всё сильнее наваливается скука.

Когда-то давно, ещё в начальной школе, я занималась музыкой, скрипкой. Из всех знаний в голове более-менее отложилась нотная грамота. Однако от приобретения электрогитары мать категорически отказывается. У неё в последнее время бывают мигрени. Мне кажется, что она просто не переживёт, если по вечерам в доме будет какой-либо другой звук, кроме её вечернего шоу на третьем канале. В сети я отыскиваю множество «самоучителей», но мечтам о музыке не суждено воплотиться.

Затем я пробую компьютерные игры. Сначала однопользовательские ролевые, вроде «Последнего проклятия». Но гонять группу персонажей по бесчисленным подземельям оказывается слишком однообразно и утомительно. После идут шутеры – «Шквальный огонь II». Но мне не нравится постоянно погибать. Итог – в топку. Ещё пытаюсь играть в стратегии и симуляторы – что это вообще? После пары часов игры мне кажется, что в мире за окном прошла пара веков, а я при этом не сделала совершенно ничего полезного.

Удивительно, но браузерные игрушки в социальных сетях убивают целый вечер. И на следующий день от них уже физически тошнит. Так бесславно заканчивается коротенькая глава моей жизни, связанная с играми. Знакомые в сети советуют он-лайн сражения, но я пока не готова.

Мастерить руками – не умею.

Петь – пройденный этап наравне с музыкой (и тем же результатом).

Рисовать мне не интересно.

Раньше казалось, что книги, как формат развлечения, бесконечны. Я ошибалась. Всё, что у меня есть, и так перечитано по три раза. Купить новые пока нет возможности. Того и гляди, придётся поступиться своими принципами и качать электронные книги.

*  *  *

Очередной вечер. Кухня, ужин, мама.

– Какие планы на завтра?

Как всегда, она не включает телевизор во время ужина. Мы сидим на кухне и смотрим друг на друга. Точнее, я пялюсь в тарелку, а она – на меня.

– Ты оглохла?

– Нет. Не знаю.

– Тогда ты можешь протереть от пыли посуду в серванте.

– Хорошо. Только я не достану до верхней полки.

Ненавижу бобы и брокколи.

– Я с вечера сниму тебе всё.

– Хорошо.

Лучше бы она включала хоть что-нибудь на фон, чтобы отвлечься. Такие ужины давят. Особенно когда не знаешь, о чём поговорить. Я согласна даже на её вечернее ток-шоу о бесконечных изменах, разводах и прочей чуши.

– А потом можешь прогуляться. Сходила бы в сквер, что ли. Что дома сидеть? И мусор бы вынесла.

– Сходила?

Никак не могу привыкнуть. Просто накатывает тоска порой, но это больше от безделья. Мне совершенно не на что переключить внимание. И я часто мучаюсь от осознания собственной никчёмности. Понимаю, что всё временно, но легче не становится. Только чётче осознаю, как медленно ползёт время до выздоровления.

– Скаталась, – поправляется она. Никакого «извини».

Я откладываю вилку. Комкаю салфетку. Медленно отталкиваюсь от столешницы и пытаюсь развернуться. Пока не очень ловко получается, но научусь со временем.

– Хорошо, скатаюсь. – Я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не нагрубить. Видимо, накопилось за последние дни. Серые и долгие, тоскливые и пустые дни. Может, поплакать, и станет легче?

– Ты какая-то нервная. Может, месячные?

– Нет! – отвечаю слишком резко. Скорее в комнату!

– Возьми таблетки в спальне. Я всегда их пью в эти дни. Они на комоде, там.

– Да! Возьму! Завтра! Схожу и возьму!

Неловко лавирую между мебелью до своей двери. Мать даже не удосуживается как-то мебель переставить для моего удобства. Действительно, зачем? Её дочь всего лишь на коляске передвигается по дому, какие тут могут быть неудобства?!

Хлопаю дверью и прячу лицо в ладонях.

*  *  *

Сквер рядом с домом мало приспособлен для инвалидов-колясочников. Дорожки ровные, и то хорошо. Много ступенек, порожков, ограждений. Однако всё не так плохо – вполне можно добраться до ближайшей скамейки. С главного входа необходимо проехать вправо до упора. Здесь будет стоять одинокая лавка, окруженная клёнами. Небольшой закуток, спрятанный от чужих глаз. Раньше сидеть здесь просто так было для меня чем-то немыслимым, однако теперь лучшего места не найти.

Можно спокойно покурить.

Купить сигареты самой в первый раз после больницы, чтобы никто меня не увидел и не доложил матери, оказалось не так просто. Если раньше я могла пойти в магазин, о котором она даже, наверное, и не знала, то теперь задача кардинально усложнилась. Но мне удалось. Три дня назад я отправилась, якобы, на прогулку. Катить пришлось довольно долго и далеко. Никогда раньше не задумывалась, что тротуары – крайне неудобная и ненужная штука. Можно ведь просто заборчиком отделять проезжую часть от пешеходной. Зачем такие сложности, вроде дополнительных пандусов, постоянных спусков и подъёмов? Затем оказалось, что далеко не в каждом магазине эти чёртовы пандусы вообще имеются. Видимо, их специально ставят там, где они совершенно не нужны, и наоборот.

В итоге, подходящий магазинчик обнаружился, к моему удивлению, совсем недалеко от дальнего входа в сквер. Именно его я выбрала только потому, что не было никаких ступеней. Открытая дверь и совсем небольшой порожек. С таким я справилась, лишь слегка вспотев.

– Сигареты. Тонкие и лёгкие какие-нибудь.

Старик лет шестидесяти недовольно взглянул сверху вниз.

– Совершеннолетняя? – Голос неприятный и скрипучий. Может, много курит? Мелькнула мысль ничего не покупать, не травиться.

– Конечно. Да и не себе. – Дура, вот зачем ляпнула? Ведь точно теперь подумает, что как раз себе. Ещё потом и расскажет, как девчонка-калека сигареты брала, то-то умора.

Улица была пуста из-за жары, машины здесь редко проезжали, а пешеходы держались ближе к центру. Где-то в углу гудел маленький вентилятор.

Старикан достал пачку, я протянула деньги.

– Как ты тут одна гуляешь?

– Недалеко живу, – соврала я.

– Не видел раньше.

– Я свежая калека. Всего доброго.

Как можно скорее я попыталась выбраться оттуда. Хотя понятно, что не получилось. Сначала развернулась, слегка зацепив что-то на полке. Оно, благо, не упало. Но упали сигареты: соскользнули с колен. С трудом дотянулась. Резко покатилась на выход, чуть не въехав в стеллаж с очками. Обошлось. Остался порожек. И как назло, переднее колёсико завернулось и заклинило.

Я дёрнулась раз, два. Не идёт. Уже потянулась, чтобы схватиться за дверной проём.

– Давай помогу.

Не обернулась, но почувствовала руки на своей коляске. Продавец нагнулся, выровнял колесо и протолкнул меня вперёд.

– Спасибо, – пробормотала я, всё также не оборачиваясь. Прочь скорее отсюда!

Мне показалось, будто его взгляд жжёт мне спину.

И теперь, прячась здесь каждый день, пока вокруг никого нет, я могу спокойно закурить и выдохнуть дым, смешанный с нервами и обидой. В пачке остаётся ещё пара сигарет. Не хочется думать о следующем разе, когда вновь придётся ехать в магазин.

Как же всё сложно. Даже в этот долбаный сквер попасть проще, чем выбраться. Пандусы на главном спуске слишком крутые, чтобы подняться. Какой-то идиот просто не подумал, каково это, перебирая только руками по колёсам, поднять свой вес вверх по гладким сходням.

Всё, нужно успокоиться. Здесь нет никого, кто меня знает, или в принципе захочет поговорить. Ни матери с её нравоучениями и правилами, ни отца с его молчаливым сочувствием. Он ведь даже словами толком успокоить не может. Чаще просто сидит и держит за руку, или ещё как-то. И молчит! Даже когда нужно что-то сказать!

Шесть букв на дне эмоциональной вертикали: «Кусок ткани или грязная ветошь».

Тряпка.

Ветошь мне больше по душе в его отношении.

– Кто проживает на дне океана? – Чья-то рука ложится на плечо сзади. От неожиданности я дёргаюсь вперёд, роняю сигарету.

– Чёрт!

– Ха-ха. – Сестрёнка обходит меня и садится рядом на скамейку.

– Эри, чёрт бы тебя!.. Я просила!

– Без нервов, Эль. – Она улыбается. Она всегда улыбается, глядя на меня, особенно после того, как я вышла из комы. А я не могу так. – Так кто проживает на дне океана?

– Джек из Титаника.

– Ну, технически, это ответ верный. Держи приз. – Протягивает мне сигареты неплохой марки. – Травиться, так хоть нормальными.

– Мы же без подарков, как всегда?

– А это не подарок. Так.

Пока достаю одну из пачки, неотрывно смотрю на неё.

Она тоже закуривает. Сидим в тишине какое-то время.

– Приходи послезавтра.

– А папу она позвала? – Эри никогда не называет маму – мамой. Только в третьем лице.

– Сказала, что, да.

– А ещё кто будет? Ты Ведьму с Грустным позвала?

– Никому не писала пока. Просто…

Она понимающе смотрит на меня. Произносит сочувственно:

– Она давит, да? Ты, наверное, вообще отмечать не хочешь.

Киваю.

– А она ходит и бубнит: «Вот, давай ещё тётю позовём. Ага. А то как, не вся семья будет. Да ещё твоих со школы приятелей. Ту, печальную, и длинного. Знаю, что Ведьма и Грустный. Это вы сами как-нибудь разберётесь». Так?

– Только вот ни тётку, ни этих двух, никого вообще видеть не хочу. Кроме тебя.

– Да я понимаю.

– Ты придёшь? – Я ведь рехнусь, если её не будет.

Она молчит. И это молчание просачивается холодком между моими лопатками и ниже, вглубь, куда-то под рёбра, в низ живота.

– Папа очень хочет прийти. Лишь бы эта не психовала.

– Эри, я не смогу без тебя, – говорю, наконец.

– Не хочу. Также как и ты, не хочу там быть. Мы ведь обе понимаем, что вечер будет говёный. – Тут она оживляется. – Я знаю, как мы поступим! Немного посидишь, после того как все соберутся, и уходи. Ко мне. Я буду здесь. Тогда и отпразднуем по-настоящему.

Она обнимает меня за плечи. А я расслабляюсь. Только вот так мне бывает спокойно. Только с ней.

Часть 1. Глава 2

Если бы мне доверили придумать наказание для заключённого, которому сложно передвигаться и выполнять физические упражнения, я бы выбрала безделье. Невозможно передать, каково это, когда совершенно нечем занять себя. В тюрьме они могут работать и тренироваться, например. Рисовать на стенах, общаться с другими, звонить домой родным – тоже дело. Если всё, что ты можешь себе позволить, это слегка поменять положение пока лежишь, то готовься к худшему.

Через три дня такого бодрого развлечения ты просишь хотя бы телевизор в палату.

– Нет, пока нельзя.

– Пожалуйста! – прошу я.

– Нет. На самом деле, у нас просто нет лишнего телевизора. Почитай книжку, милая моя.

И шарк-шарк по коридору. Сиделка у меня хорошая, только вот очень старенькая, и поговорить нам не о чем.

Я закрываю глаза. Спать не получается. Кажется, что выспалась на две жизни вперёд.

Постепенно привыкаешь к режиму. Ранний подъём – приём лекарств. Затем можешь немного подремать, а после – завтрак. Врачи хвалят, что быстро идёшь на поправку. Не умываешься, потому что нет пока возможности добраться до туалета. До обеда около четырёх часов. Стыдно, когда помогают оправиться, подмывают, не смотрят при этом в глаза. Не думаю, что кто-то привыкает к этому, сколько бы тут ни находился.

Обед. Приём витаминов. Разговор с медсестрой, а после этого осмотр врача. Да, всё хорошо. Нет, ничего не болит. Надоело лежать. Что? Я скоро смогу гулять?! Здорово, а когда? Ясно. Почему такая грустная? А вы тут сами лежали? Всё же улыбаюсь – доктор шутит взрослыми шутками, но мне всё равно смешно. Классный мужик!

Ближе к трём часам дня плавится мозг, и ты просто жаждешь, чтобы кто-нибудь пришёл. Примерно к этому моменту как раз заходит мать или отец. Они пораньше отпрашиваются с работы, чтобы сразу приехать ко мне. Дважды посещают незнакомые люди в полицейской форме. Они интересуются всеми деталями происшествия. Ничего связного сказать не могу, в памяти пробел. В очередной раз за день у тебя спросят, как себя чувствуешь. В очередной раз ответишь – хорошо. Начинаешь ненавидеть это слово «хорошо». Перестаёшь понимать, что оно значит вообще.

Приятнее всего, если приходит сестрёнка. Специально выбирает такой момент, когда нет родителей, особенно матери. А ещё, она может навестить даже утром, убежав с занятий. На целых полчаса могу забыть, где нахожусь и в каком положении. Когда она рядом, я совсем теряю счёт времени, и потом, видя, что проходит только тридцать минут, понимаю, что мне они кажутся целой вечностью.

Так продолжается изо дня в день, раз за разом, раз за разом.

Сутки слипаются в одну смазанную полосу.

Но через какое-то время приходит мой доктор. Он улыбается, будто знает тайну и хочет ей поделиться.

– Я уверен, вопрос «Как ты себя чувствуешь?» уже набил оскомину. – И смотрит в медкарту.

Он так и говорит, «набил оскомину». И где только выражение подцепил?

– Да.

– Тогда я хочу тебя удивить. Ну, что ж, думаю, тебе можно потихоньку выбираться из постели.

Теряюсь с ответом. Неужели меня выписывают? Но ведь встать я по-прежнему не могу. А ещё есть вещь, в которой страшно себе признаться.

Я не чувствую ног.

Улыбаясь, он зовёт медсестру и продолжает с теплотой на меня смотреть. Несколько долгих минут, и скрипит дверь в палату. Доктор придерживает её, чтобы пропустить сначала кресло-каталку, а затем ухаживающую за мной старушку.

– Ну, давай попробуем?

Я молчу. Сердце вдруг начинает биться в дикой истерике.

– Нет.

Он приподнимает брови:

– Не хочешь? Но в этом нет ничего зазорного.

Он продолжает говорить что-то ещё, а я только молчу и таращусь на кусок металла с мягкой обивкой. Не могу поверить, что придётся передвигаться так. Этого просто не может быть. Выходит, теперь я калека? Как? За что? Почему мне никто не сказал раньше? Отворачиваюсь, глотая слёзы.

Доктор просто выходит, уводя за собой женщину. Я остаюсь плакать в одиночестве.

*  *  *

Я смогу ходить примерно через год. Так он мне сказал. Пока что временно придётся обходиться коляской. Но это всё пройдёт, нужно только потерпеть. Конечно, из-за травм необходимо оформить инвалидность. Но это ничего, не страшно. Зато можно экономить на транспорте.

Все удивляются и хвалят меня, какая молодец, хорошо держусь и быстро поправляюсь. Но кресло я пока не трогаю. Страшно. Обещаю себе, что завтра обязательно попробую пересесть сама, потому что чувство стыда во время мытья гораздо сильнее небольшого неудобства передвижения.

Полночи не могу уснуть. Не могу представить себя на колёсах. Не могу представить, как передвигаться по дому. Не могу представить себя в школе в таком виде.

В какой-то момент, прямо посреди ночи, собираюсь с силами. Сажусь, опираясь на руки. Коляска – вот она, рядышком с кроватью. Медсестра, словно специально, оставила поближе. Тогда я глубоко вздыхаю и подтягиваю её ещё ближе. Сползаю на край, спускаю ноги. Они стали невероятно худыми, косточки выпирают. Делаю глубокий вдох и дёргаюсь вперёд.

…Лежу на полу и рыдаю. Ушибла локти и подбородок. Так проходит какое-то время, пока я не замерзаю на холодном линолеуме. Запах хлорки бьёт в нос. Только сейчас понимаю, что если бы кто-то меня услышал, то позора я бы не пережила. Лёжа на спине, стучу кулаком по полу, но негромко, пытаюсь разозлить саму себя.

Опять сажусь, вытягивая непослушные конечности, только таким образом, чтобы опереться одной рукой о край кровати, а второй – о сиденье коляски. Делаю усилие: напрягаю руки так, что мгновенно бросает в пот. Похоже, я слишком слаба. Локти не разгибаются. Падаю обратно, и теперь болит зад.

Чёрт-чёрт-чёрт!

На этот раз слёзы не текут. Я представляю сестру: что она могла бы сказать, как поддержать. Верю, что именно она вытянула мой разум из той тёмной бездны. Её голос вытащил меня. Значит, я сделаю это ради неё!

Пробую опять.

И ещё.

И ещё разок.

Набиваю синяки на заднице и бёдрах, обдираю локоть, ломаю ногти.

А когда получается в первый раз самой забраться на коляску, едва сдерживаю крик радости. Это ни с чем не сравнимое чувство – я смогла! И затем повторяю свой подвиг: с кресла-каталки на пол, затем обратно, оттуда – на кровать, а с кровати опять в кресло. В итоге, измученная, но полностью удовлетворённая собой, ложусь на невообразимо мягкую подушку. И засыпаю с улыбкой, впервые за долгое время без кошмаров.

А утром, когда причитающая старушка-медсестра протирает раненый локоть раствором, продолжаю улыбаться.

– Господи, где же ты так, милая моя, умудрилась, а?

– Коляску опробовала.

– А, так ты училась заново сидеть, как малыш? – Она улыбается с добротой и ехидством.

– Нет, я научилась сидеть, как взрослая, – гордо отвечаю и тут же вскрикиваю от боли в локте.

*  *  *

Наконец, приходит день выписки. День, когда можно вернуться к нормальной жизни. Конечно, как раньше уже не будет. Всё теперь поделено на До и После. В конце концов, нормальность определяется нынешней степенью отклонения от неё.

Входит доктор, который меня ведёт. Знаете, они сами так говорят: «вести пациента». Он помогает собрать вещи и добраться до центрального входа, где уже ждёт мама.

– Я рад, что ваша девочка покидает нас. Лучше я буду сам приезжать периодически для обследования на дом. – Он улыбается и передаёт маме мою сумку.

Доктор – лет сорока пяти, приятный, с тёмными волосами. Высокий лоб говорит о развитом интеллекте; с ним будет интересно пообщаться. И симпатичный, вдобавок ко всему. Я благодарю его, а у мамы на глаза наворачиваются слёзы. Думаю, от радости.

Он оставляет нас, а я на секунду замираю. Нет больше стен – вокруг целый мир. Яркое и тёплое солнце, куда-то идущие люди и головокружительный воздух без посторонних химических примесей, к которым, конечно, привыкаешь за пару дней. Непривычный воздух. Голову слегка кружит, а в груди образуется небывалая лёгкость.

Подъезжает такси, и мне помогают сесть на заднее сиденье. Мама присаживается рядом и называет адрес. Затем обнимает меня и ласково целует в лоб. Такого давно не было.

– А где папа? – Я понимаю, что вопрос ей не понравится, но не могу удержаться.

– Я хотела встретить тебя сама. Но он приедет поужинать, – уверенно отвечает она, сразу закрывая вопрос. – Смотри, что тут есть для тебя.

Это подарок. Прямоугольной формы в зелёной бумаге с блёстками и маленьким цветастым бантом. Книга! С широкой улыбкой я судорожно срываю обёртку. И это лучший подарок, возможный в такой момент: Р. Бахман «Блейз», редкое подарочное издание. У меня есть принцип – читаю всегда только с бумаги, никаких электронных «читалок», смартфонов и прочих способов передать печатную информацию.

У бумаги есть свой неповторимый приятный запах. Сначала это предчувствие неизведанного, влекущий аромат будущих приключений. Но когда дочитываешь последнюю главу, то ощущаешь, как пахнет чем-то родным, близким. Домом. У новой книги слышен лёгкий, едва уловимый хруст страниц. Как первопроходец, делая широкий шаг, ты входишь каждый раз в новую историю.

Книга хоть и не новая, но этот роман мне хотелось несколько месяцев, с тех пор, как он появился в местном книжном магазине. Я сжимаю маму в объятиях, как можно крепче, получается немного резковато. Кажется, у меня глаза на мокром месте. Может, это и есть оно, счастье?