HektorSchulz

Кролик работал в цеху уже год. После приюта он, как и остальные, пришел к инспектору по распределению. Затем последовал стандартный тест на таланты и ему вручили фиолетовую книжечку, на первой странице которой стоял штамп «Погрузочный цех».
Поначалу Кролик удивился, но как только переступил порог цеха, то понял, что таких, как он, великое множество. В погрузочном работали ребята без талантов, силы и ума. С раннего утра и до поздней ночи они разбирали тяжелые металлические контейнеры, сортировали детали для штурмовых кораблей и грузили изысканные морепродукты для примов – элиты общества. Работа кипела не только по причине оплаты. Была и другая, более страшная. Тех, кто был неспособен приносить обществу пользу, попросту разбирали. Кости измельчались в муку и отправлялись ученым, колдующим над очередным дорогим лекарством. Органы шли тем, кто в них нуждался. А особо редкие и здоровые «компоненты» передавались примам.
В приюте сказок о разборке было много. О чем еще говорить темными и голодными ночами, как не о всяких ужасах. Кролик слушал эти сказки с открытым ртом, а засыпая, молился, чтобы после распределения он оказался хоть чем-то полезен обществу. Поэтому, увидев в своем паспорте штамп, определяющий его на работу, Кролик облегченно выдохнул.

Первые дни в цеху были тяжелыми. Мастер Салат без устали гонял новичков, отправляя их на самую тяжелую работу. Кролик вздрогнул, вспомнив, как его соседу по приютской койке, Малышу, в первый день раздавило голову тяжелым контейнером. Бедняга замешкался, споткнулся и… все.
Провожая напуганным взглядом разборщиков, которые уносили безголовое тело, Кролик без лишних колебаний надел на голову черную каску, не обращая ехидные смешки других ребят. Он понимал, что каска не спасла бы Малыша от контейнера. Но кусок крепкого пластика на голове вселял небольшое спокойствие.
Засыпая в общей спальне после первого рабочего дня, Кролик думал о Малыше. О мастере. О других ребятах, которые посмеивались над ним, потянувшим спину. А наутро привычно надел оранжевый комбинезон, висевший на нем, как на вешалке, и отправился за нарядом. Мысли мыслями, а работать надо. Иначе попадешь на разборку. Это Кролик уяснил сразу.
Правда, были и уставшие. Те, кто устал рвать спины и мышцы, тягая тяжелые контейнеры. Те, кому скудный паёк не лез в горло. Те, кому жизнь была не нужна. Они подписывали договор на разборку и исчезали. Поговаривали, что добровольцам давали больше «сонной воды» и вкусный последний ужин. Они засыпали и ничего не чувствовали…

*****
- Проснись! – рассмеялся Помидор, ткнув Кролика локтем в бок. Тот поморщился и, вздохнув, уткнулся взглядом в тарелку. Надо съесть все прежде, чем обед закончится. Это Кролик тоже давно усвоил на зубок. Помидор – толстый, с красным лицом и пухлыми руками – резво уничтожал свой паёк. Салат, чей паёк был куда больше и лучше, чем у остальных, задумчиво ковырялся в зубах ногтем и рассеянно осматривал столовую – огромное помещение, в котором обедал весь завод. Взгляд мастера на мгновение скользнул наверх. Там, за стеклом, питаясь изысканными и вкусными блюдами, обедали примы и их приближенные из числа работников. Каждый из ребят мечтал хотя бы раз о примском обеде и ужине. Ходили слухи, что примы едят жареное мясо и пьют вино, а фрукты и овощи на их столах настоящие, а не созданные машиной.
- Лопай, Кролик. Полчаса еще есть, - буркнул Салат и, икнув, громко рыгнув, вызвав смех у соседних столов. Кролик кивнул и зачерпнул ложкой овсянку на воде, в которой плавали крохотные кусочки яблока. Ненастоящего, но дающего необходимые витамины. Примы давно рассчитали, кому и сколько надо витаминов, поэтому и обед, и ужин не менялись десятилетиями. Порция овсянки с яблоком, кусок хлеба с вареной колбасой, черный и ужасно горький кофе в обед, и крепкий черный чай с сахаром на ужин. Иногда на ужин давали суп: мутная водица с картошкой и белыми волокнами мяса. Может искусственного, а может и настоящего. Никто не знал, но все надеялись на то, что мясо было настоящим. Помидор однажды сказал, что это мясо тех, кого разобрали.
- Задумался, - тихо ответил Кролик мастеру. Салат кивнул и лукаво улыбнулся.
- Ага, знаю, о чем ты задумался, пацан, - хохотнул он, перехватив взгляд Кролика. Тот, затаив дыхание, смотрел на входную дверь, а когда та открылась, облегченно выдохнул.

В столовую вошла стройная девушка в строгом бежевом платье. Светлые волосы были идеально забраны в пучок, серые глаза подернуты дымкой, а на губах легкая улыбка.
- Сепия, - констатировал Салат, вгрызаясь крепкими зубами в яблоко. Ему, как мастеру, давали целое и остальные работники, глотая слюну, жадно смотрели, как он ест.
- Сепия, - мечтательно пропел Гвоздь, еще один сосед по приютской койке. Он повернулся к Кролику и спросил: - Ты знал, что она попадет в кадры?
- Никто не знал, - мотнул головой Кролик, с улыбкой смотря на девушку. Она, проходя мимо стола, улыбнулась мастеру, а потом помахала рукой Кролику и Гвоздю. Гвоздь покраснел, заставив ребят рассмеяться.
- Такие в цех не попадают, - мудро сказал Салат, бросая огрызок Помидору. Он никогда не доедал яблоко, отдавая огрызок кому-нибудь из своего цеха. Сегодня повезло Помидору и он, обрадованно заурчав, вцепился в подарок, словно ему подарили свободу. – И проверка им не грозит. В отличие от вас. Доедайте и пошли. Быстрее отстреляемся, быстрее в цех вернемся.

Услышав о проверке, ребята синхронно вздрогнули. Улыбающиеся губы превратились в жесткие и неподвижные ниточки, а в глазах вспыхнул страх. Проверка была ежегодной и жесткой. Каждый цех был обязан пройти её. Проверялись все, кроме мастеров.
Сначала было собеседование. Затем ряд тестов, включая тесты на выносливость. После этого проверяемого загоняли в сканер – жуткую белую комнату. Ученые сканировали органы, выявляли болезни и на основании этого становилось понятно, кто вернется к работе, а кого больше не увидят. Кролик еще не проходил проверку, поэтому не знал, что его ждет. Мог лишь догадываться по рассказам друзей.
- Не бзди, брат, - шепнул ему как-то Помидор перед сном. – Примы просто так не разбирают. В разборку попадают те, у кого совсем хреново со здоровьем. Ну или у примов закончились здоровые почки или еще чего.
- Все равно страшно, - хмыкнул Кролик, закутываясь в одеяло. В спальне было тепло, но его сильно знобило после дня работы в холодильнике. Только бы успеть выздороветь до проверки.
- Привыкнешь, - вздохнул Помидор, поворачиваясь на бок. – Главное, не бзди…

*****
Салат отвел их в проверочную лабораторию. Двадцать пять человек, сиротливо прижимаясь друг к другу, стояли голыми вдоль стены и ожидали проверяющего. Когда дверь с тихим шипением утопла в стене, Кролик невольно вздрогнул, увидев Сепию. Девушка улыбнулась Салату и, повернувшись, осмотрела ребят.
- Вот те на, - удивился мастер, отдавая Сепии папку с характеристиками своих работников. – Ты же в кадрах была, не?
- Временно перевели сюда, - ответила девушка. – Во время проверки дергают из других отделов, мастер. Тебе ли не знать.
- Не думал, что кадры тоже дергают, - хмыкнул Салат и махнул рукой. – Ладно, мне без разницы. Забирай пацанов. Я буду у выхода ждать. - Он скользнул взглядом по ребятам и тихо добавил, - Удачи, пацаны.

Кролик не знал, кто прошел проверку, а кто её провалил. Проверенные уходили через другие двери и узнать, кому не повезло, можно было только после окончания процедур. Так получилось, что Кролика поставили в самый конец списка, как новенького. Поэтому он тоскливо смотрел, как на негнущихся ногах уходят на проверку его друзья. Ушел Помидор. Ушел Гвоздь. Ушел Тыльный. Остался только Кролик.

- Привет, - шепнула ему Сепия, возвращая в реальный мир. – Ты в порядке?
- Да, - криво улыбнулся Кролик, застенчиво смотря в глаза девушки. Сепия была красивой. Даже равнодушный ко всему, кроме еды, Салат подтверждал это. В приюте Сепию никогда не били, училась она хорошо, и воспитатели предрекали ей будущее в служении примам. Кролик знал, что статус Сепии подразумевает карьерный рост, поэтому не удивился, как Гвоздь, когда девушке выписали билет в администрацию. Однако Сепия осталась все той же Сепией из приюта. Она никогда не воротила нос, видя товарищей, и всегда здоровалась при встрече и в столовой. Кролик любил её смех. Чистый и искренний.
- Врешь, - рассмеялась она, а потом неловко пожала плечами. – Прости. Я догадываюсь, каково тебе.
- Вряд ли. Вы же проверку не проходите, - ответил Кролик и вздохнул. – Я готов.
- Молодец, - подбодрила его Сепия. – Там ничего страшного нет. Простой осмотр.

*****
Осмотр оказался не «простым». Сначала Сепия проводила его в отдельный кабинет к проверяющему. Им оказался худой и суровый мужчина с гладко прилизанными черными волосами и безразличным ко всему взглядом.
Он мельком осмотрел карту Кролика, задал пару вопросов и положил перед ним лист бумаги и ручку. «Тест», подумал Кролик и оказался прав. Обычный тест, который он уже проходил во время распределения. Мужчина засек время и откинулся на стуле. Его холодные глаза без стеснения ощупывали стройную фигурку Сепии, отчего девушке явно было неловко.
Кролик быстро расправился с тестом и протянул его мужчине. Тот брезгливо взял лист в руки, внимательно изучил ответы и кивнул.
- На тренажеры.

Кролика обвешали датчиками и загнали на беговую дорожку. Десять минут он без остановки бегал, а затем пришел черед гантелей, подтягиваний и отжиманий. За всем этим следил проверяющий и на этот раз его рассеянный взгляд буквально пожирал Кролика. Словно удав он ловил каждое движение и каждый вдох. Год назад Кролик бы завалил проверку. Но сейчас, после тяжелых контейнеров и двенадцатичасовой смены, проверка показалась ему простой. Мужчина явно был раздосадован.
Изучив результаты, он подозвал Сепию, которая с тревогой наблюдала за Кроликом, и сунул ей в руки его папку.
- Сканирование.

Холодная белая комната нагнала на Кролика страху. В ней не было ни звуков, ни других людей. Только сам Кролик, бешеный стук его сердца и огромное зеркало, за которым расположился проверяющий. Кролик словно чувствовал его взгляд и мог только гадать, что же покажут мониторы после сканирования. Мастер по секрету сказал ему, что понять о том, провалил ты проверку или прошел, будет человек, который войдет в комнату после сканирования.
Кролик вздрогнул, когда комната наполнилась красными сканирующими лучами. Они слабо жгли голую кожу и, казалось, проникают даже в мысли. Через пять ударов сердца лучи исчезли и послышалось еле слышное гудение. Сканер начал анализ.

Гудение прекратилось, и Кролик испуганно посмотрел на дверь. Тишина. Легкое шипение, утопающей в стене двери и… цокот каблуков Сепии.
Когда она вошла в комнату, Кролик выдохнул и улыбнулся. Но на лице девушки застыла тревога, а тонкие пальцы впились в папку с фотографией Кролика на обложке.
- Я… - слова застряли в горле Кролика, но Сепия, подойдя ближе, мотнула головой.
- С тобой хочет поговорить помощник примы Сестерции, - тихо ответила она, поглаживая руку Кролика. Тот сглотнул слюну и, нервно улыбнувшись, последовал за девушкой.

*****
Помощником примы оказался тучный мужчина с кудрявыми светлыми волосами. Кролику он показался похожим на толстого домашнего кота. Маленькие черные глазки внимательно осмотрели вошедших и остановились на Сепии. Кролик увидел, как вспыхнул в них жадный огонек.
- Это он? – лениво спросил помощник, обращаясь к Сепии. Он сидел на кожаном диване и цедил вино из бокала.
- Да, уважаемый Де, - склонила голову Сепия. – Мне уйти?
- Нет, останься, - мясистые губы расплылись в хищной улыбке. Помощник протянул руку, и Сепия вложила в неё папку. Открыв её, он углубился в чтение. – Хм. Как интересно.
- Простите, что интересно? – нахмурилась Сепия, а с ней и Кролик.
- У нашего Кролика на удивление сильное и здоровое сердечко, - пропел помощник. Лень исчезла и теперь его жадные глазки изучали уже Кролика. – Ему нипочем нагрузки, холод и страх. А вот мое, увы, не такое сильное…
- Только примы могут забирать органы, - выпалила Сепия, поняв, куда клонит помощник Де. Черные глазки похолодели, а в льстивом голосе послышался мороз.
- Верно. Но помощник примы Сестерции может сделать так, что в следующий раз вы, милая девочка, будете проходить проверку наряду с ними, - толстый палец, описав полукруг, уперся в Кролика.
- Простите, уважаемый Де.
- Прощаю. Оставь нас наедине, - кивнул тот, но Кролик понял, что такой, как он, никогда и ничего не прощает. Помощник, поднявшись с дивана, с трудом подошел к Кролику и, положив руку на плечо, отвел в сторонку. Кролик поморщился, когда теплое дыхание обдало его ухо. Изо рта помощника Де несло смертью и тленом.

- Ты наверняка понял, что я хочу? – спросил он. Кролик, поборов робость, кивнул. – И чего же я хочу?
- Моё сердце, господин?
- Твое сердце, - ответил Де и, взяв ладонь Кролика, положил её себе на грудь. – Слышишь? Слышишь, как бьется мое сердце?
- Да, господин.
- Рвано. То затухая, то убыстряясь. Его сводят судороги. Оно болит после вина и никакие лекарства неспособны заглушить боль.
- Разве на складах нет сердец, господин?
- Есть. Дешевые, старые и больные. Сегодня я дорого заплатил за почки и печень, но здоровое сердце – это редкость, - фыркнул помощник Де. – Такие, как у тебя, достаются только примам. Моя госпожа, прима Сестерция, не даст мне то, что я желаю. Но если я найду здоровое сердце и его мне отдадут добровольно, она закроет глаза.
Кролика пробрал мороз от этих слов. Помощник Де мягко и льстиво вел его на разборку.

- Скажи, милый мальчик. Разве ты не устал в цеху? Не устал питаться овсянкой и пить горький кофе?
- Нет, господин, - мотнул головой Кролик. Тонкие брови помощника Де изогнулись.
- Ложь, милый мальчик. Ты боишься. Думаешь, что я просто так отправлю тебя на разборку. Я так не поступлю. Я скажу правду.
- Правду?
- Правду. Мне нужно твое сердце, да. Взамен я дам тебе месяц жизни. Настоящей жизни, как у примов. Только представь. Отдельная комната на верхнем уровне. С прекрасным видом из окна. Две служанки, готовые выполнить все, что ты захочешь, - черные глазки лукаво блеснули. – Абсолютно все. Я видел, как ты смотришь на эту девочку, что проводила тебя ко мне. Сепия, да? Она тоже будет твоей служанкой. Только попроси. Свежие фрукты, милый мальчик. Горячий суп. Не тот, что ты ешь в гадкой столовой. Жареное мясо и вино. И никакой работы. Тысячи удовольствий за твое сердце.
- Простите, господин, но я откажусь, - Кролик вжал голову в плечи, когда толстые пальцы помощника стиснули плечо.
- Откажешься? Дурачок. Мне не отказывают. Не хочешь сказки, получишь кошмар. Такой кошмар, в сравнении с которым твоя прежняя жизнь окажется сказкой, - прошипел он, обдавая щеку Кролика слюнями.
- Нет, господин. Простите, - Кролик сам ужаснулся своих слов, но внутри разгоралась злость на помощника. Злость, которую он не мог сдержать. Первая проверка и надо было так вляпаться.
- Значит, ты выбрал Ад, дитя, - сухо сказал помощник Де, отпуская плечо. – Ты сам приползешь ко мне, умоляя забрать твое сердце. А если не приползешь, то сдохнешь. И уж поверь, я озолочу разборщиков, который доставят твое тельце ко мне. Сепия!
- Да, уважаемый Де? – Сепия послушно влетела в комнату, словно стояла под дверью.
- Отведи его в цех, - ехидно улыбнулся помощник Де. И добавил на прощание, наклонившись к уху Кролика. – Ты приползешь. Сам.

*****
Кролик промолчал и не стал ничего говорить Сепии, хотя девушку переполняли вопросы. Она, закусив губу, только кивнула, когда Кролик в очередной раз робко улыбнулся и покачал головой.
- На тебе лица нет, - обиженно бросила она.
- Представляю, - улыбнулся Кролик и, смутившись, прикрыл руками зубы.
- Помощник Де – жестокий человек, - чуть подумав, добавила Сепия. – Наши девушки говорят, что он часто посещает проверки. Но никто не знает зачем.
- «Знают», - подумал Кролик, - «просто не хотят говорить».
- Кстати, - тихо добавила Сепия. – Гвоздь… Не прошел проверку.

Помощник Де сдержал слово. Жизнь Кролика резко превратилась в Ад.
Мастер Салат, ругаясь сквозь зубы, поставил его на постоянную погрузку контейнеров. Тяжелая работа, на которую ставили новичков, а потом бросали жребий, стала основной для Кролика. Двенадцать часов с перерывом на обед он таскал тяжелые контейнеры, грузил их в чрева транспортников, похожих на грустных железных птиц. И так без остановки.
- Прости, пацан, - виновато шмыгнул носом в конце смены Салат, когда Кролик обессиленно сполз по стене, услышав протяжный вой сирены. – Такой приказ.

На обеде тоже случались происшествия. Однажды Кролику поставили подножку, когда он шел от окна раздачи со своим обедом. Под громкий хохот он упал на пол, забрызгав себя с ног до головы горьким кофе и овсянкой. Пришлось довольствоваться подмоченным куском хлеба и вареной колбасой. Салат, мрачно на это посмотрев, положил перед мокрым Кроликом яблоко и еще один кусок хлеба. Помидор, хмыкнув, добавил кусок колбасы, которую вытащил из кармана. К колбасе прилипла табачная труха и нитки, однако Кролик был и за это безмерно благодарен.
В другой раз погрузчик, которым пользовался Кролик, заклинило и контейнеры пришлось грузить на корабли своими силами. Новенькие стонали, кому-то придавило ногу и раздробило кость, а мрачный Салат становился мрачнее с каждым воплем очередного несчастного.
- Уж не знаю, пацан, кому и чем ты насолил, но лучше извинись, - буркнул мастер, когда смена закончилась и Кролик поплелся к выходу на ужин.
- Извинения тут не помогут, - криво улыбнулся он, заставив Салата удивиться. – Нужно другое.
- И что же? – тупо спросил он. Кролик вздохнул и устало посмотрел на мастера.
- Моя жизнь.

*****
- Это неправильно, - возмутилась Сепия. Она и Кролик сидели в пустом цеху глубоко за полночь, как когда-то давно на приютской кухне.
- Он – помощник прима. Ему все дозволено, - пожал плечами Кролик. Он рассказал Сепии все, когда любопытная девушка поймала его возле спальни и утащила в цех, подальше от любопытных глаз. – Откуда ты узнала?
- Пенни, - коротко ответила Сепия. – Помощник Де часто вызывает её к себе. И однажды она услышала разговор, где помощник кричал, что «гребанный кролик» никак не сдастся.
- Гребаный кролик, - усмехнулся Кролик, но Сепия улыбку не поддержала.
- Может надо рассказать примам? Им наверняка это не понравится.
- Примы узнают, что у меня здоровое сердце и просто изымут его, - грустно улыбнулся Кролик. – Ты же сама понимаешь. Ты говорила, что помощник присутствует на каждой проверке. Он ищет себе органы.
- Думаешь, Гвоздь… - Кролик кивнул, не дав Сепии договорить. Девушка поморщилась и, охнув, прижала руку к груди. – Прости.
- Что случилось? – Кролик тут же вскочил на ноги и с тревогой посмотрел на Сепию.
- Сердце кольнуло. Бывает иногда, - бледная улыбка расцвела на лице девушки. – Не переживай.
- Давно ты проходила стандартную проверку? – строго спросил он. Сепия, поджав губы, кивнула. – Почему?
- Если узнают, то меня разберут, - тихо ответила она. – В последнее время даже приближенных к примам отправляют на разборку. Здоровых органов не хватает. Моя начальница говорит, что на складе пусто.
- Сердце? – снова спросил Кролик. Сепия кивнула. – Всем нужно сердце.
- Свое ты мне отдал в приюте, - улыбнулась девушка, беря Кролика за руку. Тот покраснел и уткнулся взглядом в пол. – Да, я знаю, что те стихи были твоими. Кто еще мог так трогательно признаться в любви?
- И не сказала, - с укоризной буркнул Кролик, однако улыбку сдержать не сумел. – И правильно. Кому нужен уродец, похожий на кролика.
- Ты не уродец, - мягко перебила его Сепия и снова взъерошила волосы. – Кто угодно, но только не ты.

*****
Через месяц помощник Де вызвал Кролика к себе. До этого Кролику не доводилось бывать в таких роскошных апартаментах: убранство комнаты поражало. Всюду золото, хрусталь, бутылки с вином и… две полуголые девушки, сидящие рядом с диваном. Кролик нахмурился и, подойдя ближе, замер.
- Сильное сердечко, - пропел помощник, смотря на Кролика. В черных глазках блеснула злоба. – А мое сердечко тает. Оплывает, как свеча, которая скоро погаснет. Но ты… ты, работаешь, как вол. Тяжелая работа тебя только закаляет. Даже дрянная еда неспособна тебя сломить. Да, я могу тебя отравить, но тогда в твоем сердце не будет нужды. Оно станет непригодным. Но даже самое сильное сердце можно сломить и подчинить, дитя.
- Господин? – помощник перебил Кролика взмахом тучной руки и шумно зевнул.
- Уважаемый прим Нецесарий, обследовав меня, сообщил грустные вести. Мое сердце старое и больное. Со дня на день оно остановится навсегда. Ужасная потеря для общества и для примы Сестерции особенно, - черные глазки снова злобно вспыхнули, а затем в них блеснула влага. – Я прошу тебя пожертвовать, дитя. И ты не познаешь боли разборки. Тебе дадут столько «сонной воды», что ты сладко уснешь.
- Нет, господин. Я дождусь… - на миг Кролику показалось, что помощник Де вскочит с дивана и заорет на него. Щеки приближенного к примам побледнели и затряслись, а левый глаз задергался.
- Дождешься моей смерти? – прошипел он и обессиленно откинулся на подушки, после чего щелкнул пальцами. – Ты меня вынудил, мальчик.

В комнату вошли два дюжих парня в черном, но Кролика они не интересовали. Они вели на поводке напуганную Сепию, которая была одета, как девушки возле дивана помощника Де. Сам помощник жадно облизнул губы и, когда Сепию подвели ближе, грубо схватил её за грудь.
- Даже сильное сердце сломается, если знать, куда давить, - елейно произнес он. Сепия застонала, когда пальцы помощника сжались. – Пожертвуй и твоя сладкая девочка вернется к своим обязанностям. Откажись и она последует за мной, когда мое сердце остановится. Выбирай.
- Кролик… - Сепия было закричала, но помощник резко дернул поводок, и она упала к его ногам.
- Я согласен, господин, - глухо ответил Кролик, с грустью смотря на Сепию. В руках помощника Де тотчас возникла бумага, но Кролик мотнул головой. – Без договоров. Отпустите её и мое сердце ваше.
- И чего же ты хочешь? – подозрительно спросил помощник. Он дал знак и Сепию освободили. Кролик обнял дрожащую девушку и посмотрел в сторону.
- Я уйду сам сегодня ночью. А мое тело доставят вам разборщики.
- Хочешь уйти, как свободный? Ха, идёт! – рассмеялся помощник. – Ты мог пожелать себе самую лучшую ночь в жизни, дитя. А выбрал это…
- Мой выбор, господин, - скупо поклонился Кролик и, придерживая Сепию, направился к выходу.  
- Где я найду свое сердце? – уточнил помощник. – Ты же понимаешь, что, если не получу его, сделке конец. Твоя девица последует за мной.
- Да, господин. Вы найдете его в погрузочном цеху. Возле подсобной комнаты. В полночь.

*****
Кролик сдержал обещание. Он уходил в родном погрузочном цеху. Неподалеку от подсобки, где мастер Салат и остальные хранили рабочие комбинезоны. Но он уходил не один. Рядом с ним, глотая слезы, на полу сидела Сепия. Она, с жалобной улыбкой, смотрела на Кролика, чьи глаза медленно угасали.
В цеху пахло маслом, топливом для транспортников, железом и слезами. Слезами Сепии, которые, сверкая, сбегали по щекам, пока она держала за руку Кролика. Его губы посинели, а грудь почти не вздымалась, но сознание пока было живо. Кролик дернулся, потом еще раз и, улыбнувшись, с трудом произнес:
- Мое сердце всегда будет твоим.
Сепия всхлипнула и ласково погладила его по щеке. Кролик облегченно вздохнул и закрыл глаза.

*****
Помощник Де не мог дождаться полуночи. Он мерил шагами свои апартаменты и не обращал внимания ни на голых девушек у дивана, ни на дорогое вино. Пока в дверь не постучали.
Помощник облачился в белый халат и с помощью рослого мужчины в черном проследовал в разборочную. Ехидно улыбнулся, увидев маленького бледного Кролика, лежащего на столе, а потом с надеждой посмотрел на статного крепкого мужчину, чьи глаза горели зеленым огнем. Прим.
- Мой господин Нецесарий. Все ли готово к процедуре замены? – елейно спросил помощник. Губы прима тронула еле заметная усмешка и он кивнул.
- Хорошо, что ваша хозяйка поручилась за вас, - лениво бросил прим. Де кивнул и, затрясшись, схватился за грудь. – Время неумолимо. Ваше сердце почти мертво.
- Вот новое, - хватая ртом воздух, ответил помощник Де. Прим кивнул и, подойдя к Кролику, осторожно надрезал ткань футболки, оголяя торс. Помощник не мог ничего видеть из-за широкой спины прима, однако он увидел, что прим замер на секунду, а потом издал переливчатый смешок. – В чем дело, господин? Неужели мы опоздали?
- Как сказать, помощник, - прим развернулся и отошел в сторону, снимая перчатки и бросая их в металлический бак под столом. Помощник, побелев, как творог, взглянул на голую грудь Кролика и испустил жуткий вой. Прим, стоя в стороне, улыбался, глядя на его завывания. А на груди Кролика виднелся еле заметный красноватый шрам.
- Гребанный Кролик! – просипел помощник Де, схватился за грудь и, закатив глаза, рухнул на пол. Почти мертвое сердце умерло окончательно.
- Этого в печь. Он прогнил насквозь, что и без сканера видно, - приказал прим растерянному слуге, ткнув ногой тело помощника Де. Затем склонился над Кроликом и хмыкнул. – А этот порадует моих братьев и сестер.

*****
- Разве нет другого выхода? – плача, спросила Сепия. Лежащий на операционном столе Кролик лишь грустно улыбнулся.
- Боюсь, что нет. Если не помощник Де, значит другие, - вздохнул он. – Результаты моего сканирования наверняка уже лежат на столах примов. Это лишь вопрос времени, когда они отправят меня на разборку.
- У нас мало времени, пацан, - предупредил мастер Салат. – Баран сильно рискует.
Баран – нелюдимый разборщик, которого Кролик видел неоднократно в цеху, уносящего прочь очередного беднягу, кивнул и взял в руки скальпель.
- Био-протез старый, но он будет работать до полуночи и пять минут после. Боли не будет, ты просто уснешь, - хрипло сказал он и покосился на Сепию. – А тебе первую неделю надо будет исключить тяжелую работу, чтобы сердце прижилось. Ложись на другой стол…
Сепия, вздохнув, снова всхлипнула и жалобно посмотрела на Кролика. Тот дождался, когда ему подадут чашу «сонной воды», опустошил её залпом и закрыл глаза.
- Крепись, девочка, - буркнул Салат. В уголках глаз старого мастера тоже блестела слеза, но он провел кулаком, и она исчезла.

*****
- Не было другого выхода, - тихо сказал Кролик, пока они шли к погрузочному цеху вместе с Сепией. Его шатало из стороны в сторону от «сонной воды» и, если бы Сепия не поддерживала, точно бы упал.
- Так странно, - ответила девушка, трогая грудь. Разрез почти перестал жечь. Баран оказался умелым трансплантологом, который однажды воспользовался шансом и перешел из погрузочного цеха в разборщики. Перешел, но старого друга Салата не забыл.
- Ты привыкнешь, - сказал Кролик и, усевшись на грязный пол, прислонился спиной к контейнеру. Он вздохнул и улыбнулся, а затем посмотрел на часы. Без пяти минут полночь.
- Ты отдал мне свое сердце, - глотая слезы, ответила Сепия. Кролик помотал головой и снова улыбнулся.
- Оно всегда было и будет твоим.

© Гектор Шульц

Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая

Эпилог.

Семь лет спустя. Май 2015 года.

Родной город за семь лет ничуть не изменился. Разве что постарел немного: асфальт потрескался сильнее, фасады домов стали более ветхими, да новых лиц прибавилось. Я не собирался возвращаться, но что-то кольнуло в груди, когда я решился взять отпуск, и, почти не задумываясь, купил билет на поезд домой.

Домой… Забавно, но я уже не считал этот город своим домом. Разве что наша старенькая квартирка все так и стояла пустой на Рязанском проезде. Мамка после моего отъезда решилась уехать к тетке в деревню, да так там и осталась. Я навещал её периодически, возвращаясь в Москву откормленным и загорелым. За квартирой же присматривала тетя Лена, Иркина мать. Но я не стал заходить к ним за ключами. У меня были свои. Нашлись в ящике с хламом съемной квартиры, куда я их засунул семь лет назад.

Я постоял у подъезда, не решаясь войти, и выкурил пару сигарет, а потом улыбнулся, увидев на кирпиче рядом с дверью знакомый почерк. Мой почерк. И надпись: «Кир, Ирка и Дьяк = братаны». Даже на облупившейся лавочке виднелись артефакты прошлого, в это самое прошлое меня возвращавшие: «Лаки и Кир = секс». «Жаба — лох». «Олег сосет хуи» и прочая чепуха, нацарапанная ножом на старых досках.

— Ой, Миш, ты что ли? — прищурившись, спросила меня сморщенная, как пожухлый гриб, бабка. Присмотревшись, я с трудом узнал в ней бабу Катю.

— Привет, баб Кать. Да, я, — улыбнулся я, подходя ближе. — Как вы тут?

— Да что нам будет? Живем, — как-то добро улыбнулась она, рассматривая меня. — Ты вон гляди, вытянулся, вырос. Как мама? Пропала куда-то.

— В деревню к тетке уехала. Квартира пустой стоит. Думали сдавать, да кому тут оно нужно. Смотрю, тихо тут стало, — хмыкнул я, поднимая голову и смотря на пустые окна.

— Ох, да, Мишка. Половина-то померли уже, а новых мало приезжает, — покачала головой баба Катя. — Ладно, пойду до магазина. Хлебушка купить надо.

Я кивнул и, проводив её взглядом, решился войти в подъезд.

Наша квартирка встретила меня звенящей тишиной. Не гремела на кухне кастрюлями мама, не дымил в кресле папиросой отец. Перекрыты были краны с водой и газом, кровать родителей аккуратно застелена, а в шкафу, на самом видном месте, стояла фотография. Братство Окурка, 2001 год.

Я открыл краны, наполнил чайник водой и поставил на газ. Затем высыпал в кружку с логотипом «Gorgoroth» оставшийся с поезда пакетик с быстрорастворимым кофе и залил все кипятком. Сел на табуретку, закурил сигарету и задумался. Мысли и воспоминания обрушились на меня, как снежный ком, вызвав комок в груди и слезы, застывшие в уголках глаз.

Я долго ходил по квартире, перебирая старые вещи и копаясь в ящиках. Вот стопка журналов «Dark City», половину из которых я так и не вернул Жабе и Олегу. Вот болванки, которые мне когда-то записывала Ирка. Подарок Лаки — египетский крест, который я так ни разу и не надел. Мой старый «Сименс», цепь и пара колец-черепов из нержавейки, пожелтевшие и смятые билеты на концерт «Каннибалов». Старая записная книжка. Вся моя жизнь.

Хмыкнув, я достал свой телефон и, покопавшись в записной книжке, нашел номер Олега. Чуть подумал, а потом нажал на значок «зеленой трубки». Через мгновение послышались длинные гудки, прервавшиеся знакомым, чуть хриплым голосом.

— Аллё.

— Олеж, ты?

— Ага. С кем имею честь беседовать? — вальяжно бросил Олег, заставив меня рассмеяться.

— С Дьяком имеешь честь беседовать, — ответил я и улыбнулся, когда Олег запнулся, а потом заорал в трубку.

— Миха, ты? Бля, не узнал! Номер-то незнакомый.

— Да старый пропал давно. Я вот недавно только записную книжку с вашими телефонами нашел, — признался я. Мою старую «Нокию» отжали темной ночью бутовские гопари, дав мне некислых пиздюлей и сломав пару ребер.

— Ну дела, братка. А я думал ты все, зазнался, — с укоризной ответил Олег. — Ты ж как уехал, то все. Набираю тебе как-то, а там «абонент не абонент».

— Да сам сглупил, — хмыкнул я. — Пытался потом номер восстановить, да хуй там плавал. Ты сейчас где? В городе?

— Нет, в области, — ответил Олег. — Завтра приеду. Надо в центр заглянуть. А ты чо, домой решил вернуться?

— Отпуск себе устроил, — криво улыбнулся я. — Ну, если захочешь, можем встретиться.

— Ты ёбу дал? — с обидой сказал он. — Конечно хочу. Я тебя сколько не видел? Лет семь, да? Ну, да. Короче, братка, давай я завтра наберу.

— Да сразу заваливай, — перебил я его. — Адрес помнишь?

— Обижаешь, — усмехнулся он, а потом тихо спросил: — А может, к Киру заглянем?

— К Киру? — удивился я и тут же покраснел от смущения. Хорошо, что Олег этого не видел.

— Ну да. Он при центре работает. Короче, подъезжай завтра к трем в центр. Я уже там буду. Там и попиздим. Сейчас встреча, братка, уже вон мозги ебут, — устало вздохнул он.

— Добро, Олеж. До завтра тогда, — кивнул я и нажал отбой. Потом, чуть подумав, перенес остальные контакты из записной книжки в телефон, а саму книжку сунул в рюкзак. Хорошо, что важная привычка записывать номера еще куда-нибудь не пропала. Я повертел телефон в руках и, хмыкнув, отправил некоторым контактам одинаковое сообщение: «Привет, это Михаил Дьяконов. Это мой новый номер».

Через пять минут мне позвонила Ирка и сразу же обрушила на мои уши поток мата вперемешку с нормальными словами. Я лишь улыбался, не имея возможности даже слово вставить. Ирка поорала еще минут десять, а потом взяла паузу, чтобы отдышаться.

— И я рад тебя слышать, — усмехнулся я.

— Рад он, блядь, — проворчала она. — Ух, повезло тебе, что это телефонный звонок. Я б из тебя Сатану нахуй выебла, дурогон. И куда ты пропал? Мы уж тут думали, что все…

— Я в Москву уехал, — ответил я, повторяя рассказанное Олегу. — Там у меня телефон отжали. Пытался восстановить, да хуй там получилось, короче. А сейчас домой вот приехал в отпуск и книжку записную нашел с вашими номерами. Хуй знает, правда, живые или нет, но я решил отписаться.

— И правильно сделал, — буркнула Ирка. Мне было слышно, как на фоне что-то гремит и грохочет, но Иркин голос был слышен хорошо. — Лаки только номер сменила вроде. Она в Питере сейчас, но я ей перешлю твой контакт. Пусть тоже пизды тебе даст.

— Злая ты, Сидоренко, — рассмеялся я и тихо добавил: — Соскучился по вам, не представляешь, как.

— А уж мы-то как соскучились, — съязвила она. — Если не убьем при встрече, то покалечим обязательно.

— Как жизнь, Ириш? — спросил я, возвращая Ирку к разговору.

— Бьет ключом, братка, — хмыкнула она. — Мы все там же. Сибирь изучаем и разрабатываем. Мне предлагали в Москву свалить, да это же скучно, пиздец. Бумажки эти перебирать, совещания какие-то ебаные. А тут свежий воздух, люди честные, работы жопой жуй. Даже Кристинка привыкла.

— Фея с тобой еще? — удивился я.

— А куда она денется? Для местных, правда, дико поначалу было. Но когда я одному бригадиру по ебалу дала за шуточки и еще парочке долбоебов мозги вправила, смирились.

— И что, терпят?

— Терпят. В мою бригаду честь попасть, — похвасталась она, заставив меня улыбнуться. — А ты чего да как?

— Химика из меня не получилось, — ответил я. — Надоело все это. В Москве первое время менеджером работал, квартиру снял, а потом камеру себе купил. И с головой в фотографию провалился.

— И как оно? На хлеб с маслом хватает?

— И с икрой тоже, — улыбнулся я. — Заказов много. И на репортажку, и на ню, и на простые портреты. А тут решил себе отпуск устроить. Ну и приехал в родные пенаты.

— Слушай, я в командировку в Москву поеду. В июле. Если не свалишь куда, то давай пересечемся, — предложила Ирка.

— О, я с радостью. Давай. Номер сохрани.

— Это уж ты не проеблань в очередной раз, — съязвила она и грустно вздохнула. — Пиздец ты, конечно, Миха. Семь лет, блядь. Ни привета, ни ответа. Мы чо только не думали… Ладно, свидимся надеюсь, получишь тогда пиздюлей реальных. А сейчас работа ждет.

— Береги себя, — улыбнулся я.

Лаки позвонила утром, а через час и Жаба. Я по традиции выслушал ругань, а потом смог худо-бедно объясниться с друзьями. И Олька, и Жаба, услышав, что Ирка будет в Москве в июле, сказали, что тоже заедут в гости. Но удивило меня другое. Никто из них так и не упомянул Кира.

Я подъехал к реабилитационному центру ровно в три, как и обещал. Олег уже ждал на крыльце и, когда я выбрался из такси, широко улыбнулся и помчался ко мне, вызывая недоуменные взгляды сотрудников, которые курили на ступеньках.

Он изменился. Исчезли джинсы, берцы и черный бомбер. Вместо них меня встретил простой цивильный мужик в хорошем костюме и начищенных до блеска туфлях. Лишь глаза выдавали того самого Балалая, проскальзывала в них иногда знаменитая чертовщинка.

— Вот он, явился во плоти, хоть хуй колоти, — рассмеялся Олег, обнимая меня и осматривая жадным взглядом. — Подкачался ты, что ли, братка?

— Есть немного, — улыбнулся я.

— И разрисовался, — хмыкнул он, скользнув глазами по моим татуировкам. Затем улыбнулся и снова обнял. — Миха, бля. Сколько лет, сколько зим.

— Здорово, Олежа, — я покряхтел, когда он слишком сильно меня сдавил. — Ну, будет, брат. Будет.

— Отъебись. Дай любовь выплеснуть.

— Люди смотрят.

— Нахуй людей, — рассмеялся он и наконец-то отпустил меня. — Волосы, смотрю, не сбрил.

— Не, привык к ним, — ответил я и, достав пачку, закурил сигарету. Олег присоединился ко мне, вытащив портсигар. — Кудряво живешь, Балалай.

— Не могу обычные сигареты курить, — пожаловался он. — Братаны тут подогнали машинку для самокруток и табак. Так раз попробовал, и все. Другое теперь курить не могу. Ну, рассказывай.

Я коротко рассказал о своей жизни в Москве. Олег жадно слушал, кивал и почти не перебивал. А потом пришел его черед делиться новостями. И их, как я и ожидал, оказалось много.

Шаман добился своего и пролез в областную думу, перетянув за собой и старых друзей. Балалай получил место зама и сейчас носился по городу и области с инспекциями всего и вся. С остальными он поддерживает контакт, но встречаются они редко. А насчет меня вся компашка думала, что я зажрался и забыл старых друзей. Я не винил их. Сам виноват. Мне и отвечать.

— Мы чего только не думали, — сказал мне Балалай, когда мы шли по коридорам центра. Пахло чистотой, лекарствами и свежезаваренным кофе. Проходя мимо подсобки, где мы с Олегом глушили спирт, я невольно улыбнулся. — Ирка говорила, что ты просто чердаком поехал после Ляльки. Ага, мы в курсе, чо там случилось у вас. Встретил её с мужиком каким-то старым, ну я и подошел узнать. Она скрывать не стала, что интересно. Жаба тебя тоже искал, нашли только твое ИП, писали на адрес, да никто не ответил. Ну и страничку твою вКонтакте нашли, дохлую на тот момент.

— Бля, — почесал я лоб. — Это товарища моего адрес. Я когда в Москву приехал, он меня прописал у себя на время. Сам он где-то на морях живет, а в хате бабка его старая. Ну да ладно. Чего сейчас об этом говорить.

— Короче, братка, мы думали, что ты реально крышей поехал из-за Ляльки. Я ж видел тебя тогда, — хмыкнул Олег. — Сам не свой, глаза потухшие.

— А Кир что? — перевел я разговор с неприятной темы на другую. — Ты говорил, что он тут работает.

— Ага. По хозяйству, — улыбнулся Олег, открывая дверь и выходя во внутренний дворик. — Сейчас сам увидишь. Кир, глянь кто нас навестил!

Увидев Кира, я криво улыбнулся и кашлянул. В груди снова набух комок, а слезы навернулись на глаза. Все потому, что Кир изменился. Очень сильно.

Кир возился в саду, трамбуя лопаткой землю в цветнике. И вздрогнул, когда услышал голос Олега. Повернулся, посмотрел на меня, протер глаза и улыбнулся. А потом, подскочив, обнял и сжал в объятиях.

— Миха, — прошептал он, а я улыбался, обнимая его.

Кир изменился. Сильно похудел, согнулся, кожа на руках обвисла. Исчезли длинные волосы, а из глаз почти пропал дерзкий блеск. Он словно угасал и был похож на тающую свечку. Ту самую, из моего сна… Олег, стоя рядом, не встревал. Лишь робко улыбнулся, когда Кир всхлипнул.

— Будет, братка, — хрипло ответил я и похлопал его по спине.

— Я думал, что ты меня ненавидишь, — тихо сказал он и, отстранившись, посмотрел в мои глаза. — Думал, что так и не придешь.

— Хуйню не неси, — улыбнулся я. — Все мы тут набесоёбили изрядно, Кир. Пойдем покурим, что ли?

— Пойдем, — он подхватил меня под руку и повел за собой. Олег, перекинувшись с кем-то парой слов, пошел за нами.

Мы расположились в небольшой беседке в центре сада. Кир явно смущался и прятал глаза, а его руки не могли найти покоя. Но в итоге он расслабился, когда Олег, наблюдая за его телодвижениями, рявкнул:

— Бля, ну хорош уже смущаться. Будто, блядь, Папа Римский к тебе на поклон пришел. Это ж Миха.

— Балалай дело говорит, — усмехнулся Кир и посмотрел на меня. — Знаю, знаю, братка. Хуево выгляжу. Все дрянь эта виновата. Если б не Олежа, хуй знает, чо было бы.

— Я расскажу? — спросил Олег у него и когда Кир кивнул, вздохнул. — Короче. Заразу он какую-то подцепил в том притоне. Лечили его долго. Олькин отец подписался, Шаман откуда-то доктора выдернул. Сейчас вроде получше стало…

— Тяжко мне было, — хмыкнул Кир, беря у меня из пачки сигарету. — Думал, сдохну, Мих. Дышать нормально не мог, голова раскалывалась, и кровь будто кипела, как смола. Пиздец в общем. Но ребята тут хорошие. Никто и слова не сказал, начали вытягивать. То процедуры какие-то, то Наталья Ивановна…

— Психолог наш, — подсказал Балалай. Кир кивнул и продолжил:

— Ага. Короче, говна у меня, братка, внутри на целый остров набралось. И физического, и душевного. Я чего вас избегал всех… Стыдно было. За то, что говном таким был. Обидел друзей, жизнь проебланил.

— Живой пример загубленной молодости, — фыркнул я, заставив Кира рассмеяться.

— Ага. Сет Путнам, блядь. Но Наташа потом вытянула все это, помогла смириться. Олежку, когда пришел, я попросил тут меня оставить. Боялся, что снова… ну, на хмурого сяду. Иногда пиздец просто, аж на стену лез. Сейчас попустило, правда. Ну и чо… Стараюсь не сидеть на шее, помогаю, чем могу.

— Ты вот знал, что у него талант плотничать и столярничать есть? — усмехнулся Олег и кивнул, когда я удивленно покачал головой, а Кир покраснел от смущения. — Беседка, где мы сидим. Это он её выстругал.

— Ого, — хмыкнул я. — Надо было тебе давно пизды дать, Кир.

— Надо было. Жаль, что не слушал вас, — ответил он. — Олег и этот центр… они спасли меня, считай. Вот я и пытаюсь им за добро хоть как-то отплатить. Но вот в глаза вам посмотреть… Тяжко это, братка.

— Знаю, — кивнул я, закуривая еще одну сигарету. — Хорошо, что допер. Может навестим тебя теперь все вместе.

— Не надо, — криво улыбнулся он. — Не хочу. Пусть помнят того Кира, старого. А не развалину, которая сидит перед тобой.

— Ну, блядь, опять завел свою шарманку, — фыркнул Олег. — Солёный, я тебе пизды дам, отвечаю. Похуй всем, как ты выглядишь. Или ты думаешь, мы такие уебки поверхностные?

— Нет, Олеж, — улыбнулся Кир. — Просто не хочу. Стыдно мне еще.

— Хуй с тобой, — махнул рукой Олег и посмотрел на меня. — И так постоянно. Ирка как-то раз приехала, так он знаешь куда заныкался? На крышу, блядь. Сидел там два дня, пока не нашли и не сняли. Альпинист хуев.

Я не ответил. Просто придвинулся к Киру поближе и обнял за плечи. Тот кивнул, сморщился и шумно вздохнул.

— Не держи на меня зла, братка, — тихо сказал он, а потом улыбнулся. — Помните, как мы бухали как-то у меня дома, и Дьяк перебрал с вином, а потом бабку мою заблевал.

— Забудешь такое, — рассмеялся Олег, а я покраснел, вспомнив тот конфуз. — И фразочку твою ту помним тоже, когда тебя Сашка отшила, потому что страшный.

— Забудешь такое, — синхронно сказали мы с Киром и рассмеялись.

В июле Кира не стало. Он ушел тихо и с улыбкой во сне. Поэтому вместо встречи в Москве мы все вернулись домой, чтобы проститься с ним. Олег, встретивший нас, предупредил, что это может быть слишком тяжело, но никто не пошел на попятный. Даже Жаба, который нахмурил брови и зло посмотрел на Балалая, словно тот сморозил чушь.

Киру нашли место под единственным деревом на кладбище, где мы однажды выслеживали готов, чтобы дать им пизды. Это было до того, как Кир познакомился с Лаки и изменил свое мнение насчет «ночных жителей» нашего города.

Мы еще долго стояли у креста с венками и молчали, думая о Кире. Я обнимал Лаки, которая смотрела на его фотографию и кусала губы. Ирка с Жабой открыли бутылку водки и разлили её по пластиковым стаканчикам. Дим Димыч и Колумб с Викой тоже постояли с нами немного, а потом ушли, чтобы не мешать.

— Выпьем, — тихо сказал я, поднимая стаканчик. — За Кира.

— За Кира, — тихо ответили мои друзья и, выпив, поморщились. Только Олег, бросив стаканчик в пакет с мусором, вытащил из кармана блокнот и, вырвав листок, что-то размашисто на нем написал. Потом подошел к кресту и положил бумажку рядом, придавив камнем. Мы, увидев, что там написано, рассмеялись. И даже Лаки издала тихий смешок, после чего грустно улыбнулась.

«Не вышел ебалом, стал неформалом. (Солёный)», — было написано на листке. Эта цитатка Кира потом появится на камне, да и мы будем часто её вспоминать.

— Вот так собрались дать пизды Дьяку, а в итоге проводили Кира, — сказала Ирка, когда мы расселись у меня дома и пили водку с пельмешками вприкуску, как в старые добрые времена. — Жаль я этому дураку лично много чего не сказала.

— Каждый из нас ему многое не сказал, — буркнул Жаба. Он, казалось, переживал сильнее всего, и Лаки то и дело, подсаживалась к нему, чтобы утешить. Сам Жаба тоже изменился. Стал куда увереннее в себе и, как сказала Ирка, «симпатичнее».

— Живым говорить это надо, а не ушедшим, — ответил я и, выпив, поморщился. — Ромыч, закинешь еще пельмешки?

— Схуяли я всегда закидываю пельмешки? — рассмеялся он, на что Олег, важно надувшись, ответил:

— Ты их закидываешь с любовью. Пиздуй на кухню! Закусь почти закончилась, — велел он и рассмеялся. А потом охнул и, подскочив, вернулся с журналом «Dark City». — Бля! А помните, Кир сюда фотку свою отправлял?

— Да вот он, — хмыкнула Лаки, тыкая пальцем в фото улыбающегося Кира с гитарой. — «Передаю привет братанам с Окурка, Речки и Грязи. Кто хочет чиркануть — пешите. Солёный». Грамотей, блин. Ему много тогда девчонок написало.

— Я помню, как ты с ним оралась на эту тему, — кивнула Ирка и повернулась к Дим Димычу. — Димка тогда вас еле разнял. Чуть рожу ему не расцарапала.

— Было дело, — улыбнулся Димыч, наполняя стаканы. — Я тогда, блин, всю башку себе сломал, хули Солёный таким интересом у баб пользуется.

— А вот кто его знает, — рассмеялся я. — Теперь это тайна, которую хуй кто разгадает.

— Точняк, — хмыкнул Дим Димыч и поднял стакан. — Ну, за Солёного.

— За Кира, — хором ответили мы и снова выпили.

Декабрь 2015 года.

Зимой мама решилась продать квартиру. Одной ей там было тоскливо, почти все время она проводила у сестры, моей тетки, в деревне, поэтому небольшой семейный совет сел, покумекал и решил квартиру продать, а деньги отдать мне для погашения ипотеки.

Я приехал домой в декабре, чтобы забрать свои вещи и помочь маме с продажей остальных. То, что было нужно, тетка и её муж, дядя Слава, давно уже перевезли к себе. Но я забирал немногое: стопку журналов «Dark City», музыку, некоторые книжки и фотографии. А вытащив из шкафчика старый «Сименс», задумчиво повертел его в руке.

— Тоже продашь? — спросила мама, увидев, что я сижу с телефоном у шкафчика. Хмыкнув, я подключил зарядку и улыбнулся, когда на экран загорелся и появился символ зарядки батареи.

— Кому он нужен? — пожал я плечами. — Оставлю как память, наверное. Раз заряжается, значит, рабочий еще.

— Надо тебе всякий хлам тащить с собой, — проворчала мама, но сделала это по-доброму, с улыбкой на лице.

— Кто бы говорил, — я кивнул в сторону коробок с посудой, на что мама тут же заявила:

— В деревне все пригодится.

— Не жалеешь? — спросил я тихо, когда мы сели на кухне, чтобы выпить чай.

— Нет, — чуть подумав, ответила она. — Много чего тут было, пора уже и отпустить. Да и Катьке одной скучно не будет, пока Слава на вахтах, и тебе деньгами поможем.

— Есть у меня деньги, — буркнул я, прихлебывая чай.

— Лишними не будут, — отрезала мама и, улыбнувшись, взъерошила мне волосы. — Знаешь, а мне нравится, когда у тебя волосы длинные. Раньше, помню, ворчала, что шампуня гору изводишь. А сейчас смотрю, прямо хорошо тебе.

— Не прошло и десяти лет, — рассмеялся я, а потом вздохнул. — Как-то не верится даже, что продаем.

— Иногда надо отпустить, — повторила мама, взяв меня за руку. — Летом-то приедешь? Славка кабанчика забьет.

— Постараюсь, — кивнул я. — Летом работы много, сама знаешь.

— Знаю, — улыбнулась она. — Кто б знал, что химик мой фотографировать будет.

— Мир меняется, и мы меняемся вместе с ним, — ответил я и закурил сигарету.

Новый год я встречал уже в Москве, в своей квартире. Правда, настроения не было, и отказался от приглашений друзей и знакомых провести праздник вместе. Наоборот, накатила какая-то странная усталость. Не хотелось ни работать, ни веселиться.

В итоге я зашел в магазин, купил продуктов для оливье, взял курицу и две бутылки коньяка, на который меня когда-то подсадил Дим Димыч. А потом, приготовив нехитрый ужин, увалился на диван и включил «Властелина колец». Правда, фильм мне посмотреть не дали, потому что в десять по Скайпу мне позвонила Ирка, а потом подключились Жаба, Олег и Лаки. Я соврал друзьям, что буду праздновать, с улыбкой выслушал ворчание Ирки, которая снова зазывала к себе в Сибирь, и поздравил друзей с наступающим новым годом. У Жабы на фоне маячили дети, чем веселили Лаки, которая хохотала, когда в камеру заглядывал сын Ромки, вылитая копия отца.

— Вылитый Рома, — утерев слезы, ответила Олька. Она встречала новый год с друзьями в Питере, и её изредка кто-нибудь отвлекал.

— Особенно когда глаза пучит, — Ирка вытаращила свои глазюки, заставив нас рассмеяться. — Ладно, пойдем Новый год встречать. У нас он раньше. Не теряйтесь, братушки.

— С наступающим, — улыбнулся я, показав в камеру бокал с коньяком, а потом отключился. Тишина непривычно резанула по ушам, а в груди заворочался знакомый комочек. Вздохнув, я встал с дивана и подошел к книжной полке, на которой стояла та самая фотография с подписью Кира. «Братство Окурка. 2001 год». Рядом лежал мой старый «Сименс».

Чуть подумав, я включил его и улыбнулся, увидев заставку — логотип «Каннибалов» на черном фоне. Полистал приложения и, найдя аську, запустил её. Но ничего не произошло. Вместо привычного списка контактов был белый экран и какая-то белиберда из символов.

Мотнув головой, я вернулся к ноутбуку и, чуть повозившись, скачал клиент, вбил логин, пароль и снова улыбнулся, увидев полностью красный список друзей. Судя по всему, аська умерла окончательно. Краснел ник Кира, Олега, Жабы, Лаки и Ирки. Даже Дим Димыч горел красным, хотя он был самым ярым любителем древнего мессенджера. Но тут меня бросило в жар, когда я наткнулся на один зеленый ник. Тот, который давно погас. Вздохнув, я открыл окошко чата и увидел свое старое сообщение:

Дьяк: «Ты была права. Плохое было. Была и темнота. Но я надеюсь, что обещанное тобой хорошее тоже будет».

Под ним был ответ, отправленный через месяц после моего сообщения:

Лиса Патрикеевна: «Будет. Я видела это».

Вздрогнув, я протер глаза, когда из колонок раздался знакомый звук входящего сообщения, и посмотрел на экран:

Лиса Патрикеевна: «Ты пришел».

Лиса Патрикеевна: «Почему ты так долго?»

Я вытащил из шкафчика старую записную книжку, пролистал её и, найдя Леськин номер, на миг задумался, не зная, что делать. Потом снова мотнул головой, отгоняя дурацкие мысли, и, набрав номер, поднес телефон к уху.

— Алло, — тихий и очень знакомый Леськин голос. Я улыбнулся.

— С наступающим, Лисенок.

— Мишка, — улыбнулась она, и в её голос сразу вернулась жизнь.

Январь 2016 года.

Через три часа Леська звонила в мою дверь и, когда я открыл, бросилась мне на шею, чуть не разбив бутылку шампанского, которую держала в руке. Она поставила бутылку на полку, заглянула мне в глаза и улыбнулась. А потом, прижавшись, жадно поцеловала меня в губы.

Я не отстранился. Давно забытое чувство, забытый вкус её губ, забытый запах её духов заставили кровь закипеть, а разум унестись в дальние дали. Я подхватил её, легкую и такую же гибкую, как раньше, а потом понес в комнату.

За окном рвались петарды и кричали люди. Кричала Леська, изгибаясь, когда я ласкал её. Стонал я, сжимая её бедра. Грохотала музыка у соседей сверху. Грохотало и мое сердце, пытаясь проломить грудную клетку и вырваться на волю, подобно плененной птице, увидевшей свободу. Мы любили друг друга жарко и жадно, не обращая внимания на гудящие телефоны и тех, кто хотел поздравить нас с наступившим 2016 годом. Нам нужны были только мы сами.

— Почему ты так долго? — тихо спросила она, когда мы лежали на кровати, мокрые и утомленные любовью. Леська приподнялась на локтях, и её сосок царапнул мою щеку, когда она потянулась за сигаретами. — Заблудился в темноте?

— Ага, — вздохнул я и кивнул, когда она протянула пачку мне. Закурив, я провел ладонью по обнаженной спине Леськи и улыбнулся, услышав томное мурлыканье. — Заблудился, но выбрался. Непонятно только одно…

— Почему я пришла? — хмыкнула Леська, положив голову мне на грудь. Она чуть помолчала и добавила: — Потому что люблю.

— В смысле? — растерянно спросил я, поперхнувшись дымом. Леська улыбнулась и провела ноготками по моему животу.

— А ты не заметил, дурачок. Мы часто не замечаем, что те, кто нам нужен, и так находятся рядом, — ответила она и грустно вздохнула. — Я тоже дурой была. Чего, собственно, жопой вилять стала, когда у нас был шанс. Боялась, наверное.

— Ага, — кивнул я. — Независимый Лисенок влюбился в нефора с Окурка.

— Именно, — ответила Леська. Она сменила позу и, подперев кулачком подбородок, теперь смотрела на меня. — Я любила свою независимость. Любила, когда пацаны за мной, роняя слюни, ходили. А потом встретила тебя. И почувствовала то, чего никогда не чувствовала. Бабушка мне говорила, что я черного человека встречу, которого забыть не смогу. Так и вышло. А я не поверила ей. Не знаю, Миш. Я долго пыталась себя убедить в том, что это не любовь, а… не знаю, влюбленность. Сама тебя отшила, хотя знала, что ты видишь во мне не только бабу для ебли. Димка тоже спрашивал, зачем я себе больно делаю. А я ответить не могла. Тогда, на новый год, когда мы салат готовили, я тебе правду рассказала. Ну, про…

— Помню, — перебил я её, целуя в губы. — Не надо это повторять.

— Спасибо, — улыбнулась она и, перехватив сигарету, жадно затянулась. — Еще хотела признаться, ну, в чувствах своих. Пока не увидела, что ты с маленькой этой мутишь. Лялька, да?

— Лялька, — я поиграл желваками, и Леська это заметила.

— Темнота, — задумчиво сказала она. — Поэтому ты так долго шел.

— Не будем об этом, — криво улыбнулся я, поглаживая Леську по спинке.

— Тогда я решила отстать. Увидела, как вы там на улице веселитесь. Но ты меня тогда снова удивил. Когда на поцелуй не ответил. На кухне, помнишь? — покраснела она, заставив и меня смутиться. — Я пыталась потом, честно, просто дружить. Но каждый раз, слыша твой голос в трубке или получая сообщение, сходила с ума от ревности.

— И решила уехать, — буркнул я, закуривая еще одну сигарету. — Забить на всех.

— Ага. Только нихуя это не помогло, Мишка. Я даже Димычу запретила говорить о тебе, когда он мне звонил. Видно было, что он мнется, но держался. Потом я про Кира узнала. Тоже навестила его. Потом, после вас... Знаешь, а я ведь чуть не уехала на новогодние праздники из Москвы, — улыбнулась она. — Друзья звали с собой на Бали.

— Чего осталась?

Леська поджала губы и неопределенно хмыкнула.

— Что-то подсказало, что лучше остаться. А потом я увидела, что ты в сети. И написала первой, — ответила она. Я притянул её к себе, а потом тихо сказал:

— Жить было бы куда проще, умей люди говорить правду в нужное время. Не было бы тогда никакой темноты…

— Я сказала правду, — ответила Леська, обняв меня.

— Знаю, — улыбнулся я и накрыл её губы поцелуем.

Мы стояли у окна, завернутые в одеяло, и смотрели, как рвутся на улице яркие фейерверки. Фоном негромко играла пластинка «Estatic Fear», и Леська прижималась ко мне, вновь разжигая огонь внутри. Она повернулась ко мне, прижалась к груди, потом заглянула в глаза, и мы снова прошептали друг другу то, что так долго скрывали в своей темноте. Мир в очередной раз начал меняться, а мы просто наслаждались долгожданным теплом.

От автора.

Как и в случае с «Уродами», в «Нефорах» тоже нашлось место реальным историям и событиям, о которых мне поведали друзья и знакомые. Пусть некоторые и покажутся слишком фантастичными, но я верю тем людям, которые поделились ими со мной. Если у кого-то было иначе, то поздравляю. Вам повезло больше, чем некоторым героям этой истории.

«Нефоры» тоже получились жесткими, и я уверен, что многих из вас не раз передергивало во время прочтения. Но такова реальность. Есть нефоры из «Ахумилительных историй», но есть и обратная сторона, о которой мало кто вспоминает, когда речь заходит о прошлом. Грязь и дерьмо вписок, погасшие от наркотиков души (я искренне надеюсь, что отбил все желание хотя бы задуматься об этой дряни), беспорядочный секс, алкоголь, драки, другая сторона неформальной тусовки.

Дьяк — реальный персонаж, разве что погоняло другое. Его история взаимоотношений с другом (Киром) и странный любовный треугольник (Дьяк — Леська — Лялька) тоже реальны. Дьяк и Леська и сейчас вместе. Счастливы наконец-то. Да, финал схож с «Уродами», но я сознательно решил ничего не менять. Пусть будет так, как мне рассказали, а в жизни всякое бывает.

Настоящий Олег по-прежнему занят реабилитационными центрами. Пройдя через все этапы, он смог справится с этой «болезнью» и теперь помогает другим. И сейчас, увидев его в реальной жизни, никогда не подумаешь, что этот чуть пухлый мужчина с небольшими залысинами сам когда-то «торчал», носил длинные волосы, а потом увлекся «правыми» настроениями. Хотя в душе он все тот же нефор, что и раньше. Как и все остальные. Жаба, Лаки и Ирка тоже поделились своими воспоминаниями о вписках, отношениях и концертах. Всему этому нашлось место в «Нефорах».

Я благодарен вам за то, что уделили время этой истории. Порой в мерзости и ругани можно найти любовь, дружбу и надежду. Надежду на то, что все будет хорошо. Мы сами меняем этот мир. И будет так, как мы захотим. Помните об этом. Ваш Гектор Шульц.

© Гектор Шульц

Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая

Глава девятая. Конец братства.

В октябре Шаман добился своего. Ему выделили деньги на центр реабилитации и отдали под это дело старое здание дворца культуры на Речке, где жил Олег. Многие из шамановских пацанов подключились к работе в этом центре, включая Балалая. Он заявился в гараж, сияя от радости, а потом рассказал, что затея удалась.

— Короче, там будет все нужное оборудование, психологов сейчас ищем, Шаман меня в Питер в декабре посылает на еще один съезд. Оказывается, таких центров много по стране, прикиньте? — улыбнувшись, рассказал он. — Обменяемся опытом, возможно, кто-то из спецов к нам на время переедет.

— А смысл в этой хуйне, если притонов один хрен жопой жуй? — спросил Кир, закуривая сигарету.

— Притоны наш молодняк навещает, — усмехнулся Олег, а потом серьезно добавил: — Нам обычные барыги нахуй не сдались, братка. Нам кто покрупнее нужен. Их и ловим.

Балалай не врал. Недавно в городской газете вышел материал, где один местный торгаш попал за решетку, потому что организовал свою сеть. Шаман скооперировался, что небывалое дело для скинов, с ментами, и торгаша накрыли. Конечно, были мысли, что его просто слили, чтобы действительно крупные оставались у дел, но и такая победа придавала уверенности.

— Вы хоть в курсе, что на Окурке притонов не осталось? — спросил Олег. Лаки, улыбнувшись, покачала головой. — Так вот. Их нет. Все разнесли. Даже на промке нашей, где мы тусили раньше. Тут Чингиз своей дрянью торговал, а как его покровителя закрыли, так сразу слился. Наши пацаны к нему домой заявились, чтобы профилактическую работу провести, а там только трупак его с иголкой в вене лежит. Передознулся, пидор, и сдох.

— Молодца, братка, — усмехнулся я. — Смотрю, серьезно прям все у вас.

— Конечно серьезно, — возмутился Олег. — Я сам на этой хуйне сидел, знаю, что бывает. Поэтому и хочу извести всех уебков под корень. Шаман тоже. У него сестренка от дряни загнулась, поэтому для него теперь это дело принципа. Меня он, кстати, поэтому в Питер отправляет. Типа, я на личном примере расскажу, как у нас дело обстоит. Потом Воронеж, Новгород и другие города.

— То есть ты теперь в разъездах постоянно будешь? — спросила Ирка. Олег кивнул. — Ну, тоже правильно. Чо тут жизнь гробить. Надо дальше идти.

— Тоже так думаю. А вы что? Какие планы? — спросил он.

— Я в Сибирь после нового года, — ответила Ирка. — Новые месторождения разрабатывать. Зарплату неплохую дают, жилье. Там еще перспектива в Москву свалить на управленческую работу, но это потом. Ща опыта бы поднабраться.

— Бля, далековато, — хмыкнул Олег. — Сама-то хочешь?

— Конечно, блядь, хочу! — воскликнула Ирка и рассмеялась. — Страну хоть посмотрю. Не все ж тут киснуть. Фею вон с собой возьму, и дернем после праздников.

Фея — Иркина половинка — нашу компашку побаивалась, была скромной и тихой. А когда все же появлялась на тусах, то от Ирки ни на шаг не отходила, что веселило всех без исключения.

— Я на год тоже тут. Сейчас в архитектурной конторе знаний наберусь, а потом хочу в Питер махнуть, — буркнул Жаба. Он давно грезил Питером, поэтому его ответ никого не удивил. Только Кир нахмурился и еле заметно покачал головой. — Лена в марте туда едет, а я в сентябре планирую.

— Что-то все по съебам, — хмыкнул Кир и закурил сигарету.

— Ну а хули? Сидеть, как ты, на жопе ровно? — хохотнула Ирка. Мы тоже улыбнулись. Кир же посмурнел, но ругаться не стал.

— А если и так? Я тут родился, вырос, вас вот встретил. Хули мне куда-то там нестись? — ответил он. — На завод вон мамкин ебарь устроит, и заебись.

— Мечта, — съязвил я. Кир поморщился и показал мне кулак. Лялька, молчавшая до этого, тихо вздохнула.

— Я с Колумбом и Викой в Европу поеду. В следующем месяце, — сказала она, заставив меня открыть рот от удивления. — Прости, что не сказала. Они мне сами недавно предложили.

— Поворот, однако, — оскалился Кир, наблюдая за моим лицом. — Дьяк вон аж жопой полыхнул, хоть и не признается.

— Я думал, что мы съедемся, — нахмурился я. — Обсуждали же. Я вон и работу почти нашел, при универе.

— Ира права, — вздохнула Лялька. — Чего тут киснуть? Сраный город со сраными людьми.

— Э! — возмутился Кир. — Ты чего буровишь, Ляль?

— Да не о вас речь, — отмахнулась она. — Просто заебало меня все тут. Хочу развеяться. Колумб хочет по европейским клубам со своей бандой покататься, может, контакты набьет. Только английский он нихуя не знает, как и все остальные. Шарик только что-то там промычать может. А я в совершенстве владею, хорошо, мамка в свое время настояла. Ну и Вика еще беременна, мало ли там помощь какая нужна будет. Прости, Миш. Не готова я еще, чтобы съехаться.

— Ладно. Потом перетрем, — буркнул я и взял со стола пачку сигарет.

— Ну а ты что, Мих? — спросил Олег, прервав неловкую паузу.

— Хуй знает, братка, — вздохнул я. — Планировал в универ на работу пойти, а теперь вот думаю, нахуй это надо.

— Ну, пиздец. Ты еще съебись, и вообще шоколад, — ругнулся Кир. Он помотал головой, когда Лаки что-то тихо ему сказала, и сжал кулаки. — Говном вам тут намазано…

— Ну а что? — тихо спросил я его. — По-твоему, идти за мечтой хуево? Жаб вон в Питер влюбился. Хуль ему наш Окурок, где из архитектуры только поебанные хрущи стоят? Или ему лучше за копейки тут въебывать и продолжать в гараже пивас хуярить? Странно ты мыслишь, Кирюха.

— Да, блядь, — снова взвился Кир. — Мы с детства вместе, вместе вон угорали, веселились, а теперь все съебываются. Давай, Олька, скажи, что и ты сваливаешь!

— Увы, да, — тихо ответила Лаки. — И ты знаешь. Мы говорили на эту тему.

— Говорили. Тебя хуй убедишь, — зло бросил он. — Можно подумать во Франции этой пиздато все так?

— Может и нет. Но возможность поработать в национальном архиве упускать не стоит, — мягко ответила Лаки. Она улыбнулась, увидев удивление на наших лицах. — Я давно с ними переписку вела. В том месяце ездила знакомиться, а потом они мне приглашение прислали. Это же сокровищница истории. Как от этого отказаться?

— Да все правильно, — кивнул я. Кир зло хрустнул кулаками. — Солёного вон с собой возьми. Пусть воздухом французским подышит и говниться перестанет.

— Предлагала. Ответ тебе известен, — вздохнула Олька.

— Ну да. Ну да, — кивнул я. — Кир, ну серьезно, хуль ты выебываешься?

— Мне здесь хорошо, — буркнул он, отодвинувшись от Лаки. — А вы валите. Пиздуйте, куда хотите.

— Педовку-то не врубай, а? — поморщилась Ирка. — Как дитё, блядь, малое. «Валите, пиздуйте».

Кир не ответил, лишь его глаза злобно блеснули. Отчасти я понимал его. Тут он был лидером нашей компашки, на районе его уважали и гопари, и другие нефоры. Халтуры, на которую он изредка подписывался, хватало и на шмотки, и на бухло, и на жизнь. Еще и бабка парализованная получала хорошую пенсию, с которой Кир тоже что-то имел. Но тут его авторитет пошатнулся, когда выяснилось, что у его друзей есть свои мысли, мечты и желания. И он не желал этого признавать. Даже Жаба, над которым Кир подтрунивал, и который заглядывал ему в рот, решился уехать. Потому что понимал, как и остальные, — его дальнейшая жизнь зависит только от него. Только Кир отказывался это принимать, и пока все радостно делились своими планами, он злобно зыркал по сторонам и глушил бухло.

— Чо, Жаба, будешь в Питере дома строить? — с издевкой спросил он, выдув уже восьмую бутылку пива. Жаба на миг напрягся и осторожно ответил:

— Не дома. Районы.

— Один хуй. А чо не здесь?

— Здесь время замерло, — буркнул Жаба, переглянувшись со мной.

— Ты чего? Доебаться решил до него? — улыбнувшись, спросил я. Но попытка разрядить ситуацию не удалась. Кир скрежетнул зубами и поднялся с дивана. — Э! Угомонись, братка. Хули бесоебишь?

— Отъебись, Дьяк, — бросил он и наклонился над Жабой, после чего похлопал того по голове. — Ну, ну. Потом один хуй приползешь обратно в наш сраный город. Хули думаешь, там тебя за человека считать будут?

— Кир! — повысил я голос, но Кир не отстал. Я видел, как в его глазах разгорается злоба. Остальные тоже притихли, с тревогой наблюдая за ним.

— Архитектор, блядь, — пьяно пробормотал Кир. — Ты — Жаба с Окурка. Им и останешься. С вечно грязной башкой, вылупленными глазами и сыкливым характером. Понял?

— Понял, — кивнул Жаба и, поднявшись, помахал остальным рукой. — Я домой, пока.

— Ром, да ладно. Он бухой просто, — ответил ему Олег.

— Ничо не бухой! — рявкнул Кир и пихнул Жабу в спину. — Пиздуй отсюда. Не брат ты нам больше.

— Хуйню не неси, а? — мрачно сказала Ирка. — Ты тут, блядь, теперь решаешь, кто брат, а кто нет?

— И ты не брат, лесба ебаная! — зло бросил Кир, заставив Ирку покраснеть.

— Пошел ты нахуй, Солёный, — заорала она и тоже поднялась со своего места с намерением ебнуть Кира по роже.

— Ребят, хватит! — встряла Лялька. — Это не смешно уже?

— Отчего же, — улыбнулся Кир, скривив губы. — Еще как смешно. Охуенные все такие. Геологи, еб вашу мать. Архитекторы. Химики. Ну простите убогого.

— В пизду, — махнула рукой Ирка. — Я эту хуйню слушать не буду. Подожди, Ром. Вместе пойдем.

— Пиздуйте, пиздуйте. Думаете, плакать кто будет? — хохотнул Кир и, дойдя до стола, взял в руки бутылку водки. Не успел я его остановить, как он высадил с горла полбутылки. — Сам, блядь, пить буду. Отъебись, Дьяк. Пиздуй, вон, к своей Ляльке. Может, перестанет тебе мозги ебать насчет папаши своего. Эка невидаль… Выебал.

— Что ты сказал? — побледнела Наташка и, вспыхнув, посмотрела на меня. — Ты ему рассказал?

— Ага. Мы твоего папку отпиздили, — рыгнув, ответил Кир. — Дьяк один хуй чо сделает. Петух, блядь.

— Уймись, Кир, — поморщился я.

— Не затыкай мне рот, — оскалился тот и сжал кулаки. В его глазах плескалось только бухло. И ненависть, которую он сейчас выплескивал на остальных. — Свалить решили? Валите. А ты к папке своему пиздуй, малая. Нехуй тут ловить.

— Он. Мне. Не. Папка! — зарычала Наташка и, схватив пустую бутылку, запустила её в Кира. — Мудак!

— Да, мудак, — вздохнул он. — Вы-то пиздатые все. Как чо, так ко мне бежали. А как нарисовалось чо, так съебывать.

— Он в говно, Мих, — покачал головой Олег. Кир тут же на него уставился мутными глазами.

— От он. Трезвенник. Когда ширялся, то ничо? А теперь стоит тут, хороший, за ЗОЖ топит. Лицемеры ебаные. Все вы.

— Нахуй, — бросил я и, схватив свою торбу, взял Наташку за руку. — Пошли.

— Идите, — грустно вздохнула Лаки. — Я побуду с ним.

— Я тоже, — чуть подумав, ответил Олег. — Хуй знает, чо он тут наделает.

— Нахуй пошли, няньки, блядь, — Кир отпихнул Лаки в сторону и, шатаясь, зашагал к двери гаража. — Сам дойду. Нет у меня братьев больше…

— Пусть идет, — махнул я рукой. — Пизды получит, может, мозги на место встанут.

— Не встанут, — покачал головой Олег и присел на диван. — Нормально же сидели.

— Все когда-то меняется, — сказала Лаки, отряхивая платье. В её глазах была грусть, а губы немного тряслись. — Каждый делает выбор.

Вернувшись домой, я рассказал Наташке, как попросил Кира помочь. Как проговорился, не справившись с эмоциями. Объяснил, почему позвал его с собой. Наташка кусала губы и молча слушала.

— Я ничего ему не рассказывал, — повторил я, закуривая сигарету. — Ты не веришь?

— Верю. Только что это меняет, — криво улыбнулась она. — Теперь все знают.

— Не все мудаки, как Кир, Наташ, — вздохнул я. — Тебе никто слова не скажет. У каждого какая-нибудь хуйня была в жизни.

— Такой не было, — она блеснула глазами и резко вытерла слезы. — Поэтому я хочу поехать с Колумбом и Викой.

— Побег — это не выход, Ляль, — покачал я головой. — Давай психолога найдем, походишь к нему. Вдруг поможет?

— Нахуй. Второй раз вспоминать я не хочу, — отрезала она.

— Побег — не выход, — снова повторил я.

— Знаю, — вздохнула она и прижалась ко мне. — Я ебанутая, Миш. Ты не представляешь насколько.

— Ну, не такая ебанутая, как Кир, — ответил я, обнимая её. — Но мы справимся. Обещаю.

Лялька промолчала. Лишь коротко кивнула и снова вытерла глаза.

Но братство Окурка рушилось на глазах, и я ничего не мог с этим поделать. Первым ушел Жаба. Он не стал ждать год, занял у Лаки денег на первое время и свалил в Питер через две недели после того разговора в гараже. Мы встретились в кафешке возле универа, куда он нас позвал. Всех, кроме Кира, который перестал отвечать на звонки и куда-то пропал.

— Эх, Ромка, — пьяно пробормотала Ирка, обнимая Жабу. Тот тоже прилично залил за воротник и, улыбнувшись, обнял её. — Ты не теряйся хоть. Питер — это хорошо, но нас-то помни.

— Вас забудешь, да, — буркнул он и рассмеялся. — Как устроюсь, адрес пришлю. Ну, почту мою вы знаете. Из аськи пока не удаляюсь. Оль, я верну все, честно. Как устроюсь.

— Забей, — махнула рукой Лаки, поднимая бокал с вином. — Пусть у тебя все получится.

— Ты пацан умный, справишься, — улыбнулся я и похлопал его по плечу. — А если чо — звони. Мы всегда впряжемся за братана.

— Рад это слышать, — кивнул он и как-то грустно обвел всех взглядом. — Странно все это…

— Жизнь не стоит на месте, Жаб, — перебил его Олег. — Иди вперед и не сомневайся. Тебе всегда был пендель нужен. Вот мы тебе его и даем. А на Кира забей. Протрезвеет и сам приползет, долбоеб хуев.

— Я хотел его позвать, а он трубу не берет.

— Да он всех игнорирует, — кивнула Лаки. — Обиделся хуй пойми на что.

— Ладно, — улыбнулся я. — Мы тут не грусть наводить собрались, а Жабу провожаем. В добрый путь, братан!

— В добрый! — хором закричали все, заставив Жабу порозоветь от смущения. Он уехал рано утром с вокзала, куда мы тоже пришли его проводить.

Лаки уехала через месяц. Мы толпой проводили её в аэропорт, но она еще долго оглядывалась и пыталась выхватить в толпе Кира. Потом грустно улыбнулась и обняла каждого из нас.

— Сырость развела, — буркнул я, когда Олька всхлипнула. — Готы не плачут.

— Еще как плачут, — улыбнулась она. — Берегите себя тут. И за дураком этим приглядите.

— Приглядим, — соврал я. Кира после того вечера в гараже никто не видел. Лишь Олег как-то раз обмолвился, что заметил его на рынке, покупающим картошку. Но тот, увидев Балалая, рванул через дорогу и исчез.

— Найдемся, Олька, — кивнул Олег, тоже обнимая Лаки. — Выкопай давай там какой-нибудь ебейший манускрипт, от которого французы охуеют и дадут тебе квартиру на Елисейских полях.

— Береги себя, баба моя, — Ирка чмокнула Лаки в щеку и тоже улыбнулась.

— И ты тоже, голуба, — рассмеялась Олька. Потом еще раз обвела взглядом спешащих на регистрацию людей и грустно вздохнула. — Не пришел.

— Да стоит наверняка где-нибудь в углу и пялится, — фыркнул я, пытаясь отвлечь подругу от грустных мыслей. — Как в дрянной мелодраме. Ладно, беги, Оль. А то сейчас все на сырость изойдут.

После Нового года, который мы традиционно встречали на хате Дим Димыча, наша компашка потеряла Ирку. Она с Феей улетела в Сибирь и долго прощаться не стала. Обняла каждого напоследок, чмокнула меня в щеку и потрепала Ляльку по голове. Прослезился только Димыч, испытывающий к Ирке странную любовь.

— Эх, такая девка, — любил он повторять, выдув пару бутылок коньяка.

— Не светит тебе, братка, нихуя, — авторитетно заявил я, смотря, как Ирка болтает с Лялькой.

— Рыцарь никогда не бросит штурмовать замок, — пафосно изрек увлекшийся ролевками и реконструкцией Дим Димыч. — Сложнее штурм — ценнее добыча.

— Ну, ну, — хмыкнул Олег. — Мечтай в одну руку, сри в другую, брат. Угадай, какая заполнится быстрее?

— Не грусти, Димка, — Ирка крепко обняла бородача и помахала нам рукой. — Найдемся!

— В добрый путь, Ириш! — ответили мы ей. И снова Кира не было рядом.

В феврале 2008 мне позвонил Балалай и, перебив, сказал срочно нестись на Речку. Я медлить не стал и, вызвав такси, поехал по указанному адресу, оставив Ляльку дома. В последнее время она стала сама не своя. Приступы хандры и депрессии усилились, а я не знал, как ей помочь. Не помогали ни фильмы, ни музыка, ни тусы у наших общих знакомых. Наташка ходила по дому букой и сутками залипала в телефоне, не обращая ни на что внимания. Но сейчас меня заботил только Балалай, голос которого был слишком взволнованным.

Когда я выбрался из машины возле старого дома на окраине Речки, то ко мне сразу направился Олег. Рядом с ним шел незнакомый мне парень, тоже, как и я, неформального вида. Когда они подошли, я увидел, что у незнакомца странно выгнута спина, будто горб, но судя по всему, парня это не смущало.

— Здорово, братка, — Олег протянул мне ладонь, и я крепко пожал её. — Знакомься, братан из моего района. Раньше тусили вместе.

— Серый, — представился горбатый.

— Миша, — кивнул я и повернулся к Олегу. — Что случилось?

— Мне тут пацаны наши, ну, шамановские, адрес притона скинули. Я как вошел и увидел, что там, сразу тебе набрал…

— Бля, Олежа, давай без лирики, — поморщился я. Серый улыбнулся.

— Короче, Кир там.

— Чего? — вылупил я глаза. — Уверен?

— Да. Вмазанный. Наглухо, братка.

— Еблан, блядь, тупорылый, — выругался я и достал из кармана пачку сигарет.

— Я помогу. Это мафоновская точка. Он тут дрянью барыжит, — вставил Серый. — Вам тут пизды могут дать, а меня знают и не тронут.

— Ладно. И на том спасибо, — кивнул я и повернулся к Олегу. — Давно он тут?

— Судя по виду, да.

Когда мы зашли в подъезд и поднялись на второй этаж, то сразу стало понятно, что здесь очередной притон. Повсюду валялись шприцы, мусор и раздавленные окурки. Воняло мочой, говном и чем-то тошнотворно сладким.

Олег пнул сидящего возле двери обдолбанного пацана и, когда тот сфокусировал на нас взгляд, сказал:

— Открывай.

— Сотка вход…

Олег наклонился и отвесил пацану затрещину. Тот протер глаза и попятился.

— Открывай, — повторил Балалай. Пацан кивнул и, кое-как поднявшись, открыл нам дверь, после чего юркнул в сторонку, чтобы не мешать.

Внутри квартиры воняло еще сильнее, чем в подъезде. Одного взгляда, брошенного в сторону кухни, хватило, чтобы меня вывернуло наизнанку. На столе куча разного говна, а под столом спала голая страшная баба, обнимавшая тощего мальчонку лет четырнадцати. От вони заслезились глаза, и я отвернулся. Олег, увидев их, поморщился.

— Хозяйка хаты, — пояснил он. — Дыши через рот, братка. Полегче будет.

— Сарай, блядь, — мрачно буркнул Серый и тут же вышел вперед, когда в коридор ввалились два тела. — Э, пацаны. Свои, расслабьтесь.

— Рыченко, ты, бля? — прищурился один, с вылупленными глазами. — Хуль пришел?

— По делам. У Мафона спроси, если интересно, — холодно улыбнулся Серый. Но лупоглазый сразу потерял интерес.

— Лады, проходите, тогда.

— Пиздец, — прошептал я, протискиваясь боком в гостиную. Олег и Серый за мной.

Кира я увидел сразу. Он лежал у балкона на обоссанном матрасе. Рядом жгут, пакет с мусором, пустая пачка из-под дешевого печенья. Глаза обдолбанные и пустые, как и глаза тех, кто валялся рядом с ним.

Там были и мои ровесники, и ребята помладше, и взрослые. Были прилично одетые и те, на ком висело рваньё. Меня начала душить злоба. Захотелось подскочить к каждому, схватить за грудки или вломить пизды. Наверное, то же самое чувствовал Олег, когда громил с пацанами очередной притон.

— Братка! Эй, слышишь меня? — Олег опустился на корточки и похлопал Кира по щеке. Тот лениво посмотрел на друга и попытался улыбнуться.

— Ба… ла… лай, — пробурчал он и так же нехотя посмотрел на меня. — Ми… ха.

— Ага, — вздохнул я, присаживаясь рядом. — Пошли домой, Кир.

— Не… нахуй, — выдохнул он. Олег скривил губы и неожиданно отвесил Киру леща. — А…

— Хуй на, дебил. Вставай, блядь, давай, — ругнулся он и рывком поднял Кира на ноги. — Мих, помоги. Он тяжелый, пиздец. Серёг, вызови такси к дому, не в падлу.

— Окей, — хмыкнул Серый и отошел в сторонку. Мы с Олегом, подхватив Кира под руки, потащили его в коридор. Кир не сопротивлялся. Только что-то мычал, пердел и в итоге обоссался.

— Еб твою мать, Солёный, — фыркнул Олег, когда вляпался в кучу какого-то говна. — Если я подцеплю какую-нибудь хуйню, я тебя отхуярю до синевы подзалупной, отвечаю. Хуй же отмоешься теперь, Мих…

— Нахуй… поди, — пьяно рассмеялся Кир. Но мы с Олегом упрямо тащили его к выходу.

Естественно, таксист полез в залупу, когда увидел, кого ему предстоит везти. Но Олег быстро сунул тому тройную сумму за поездку, и проблема была решена. Погрузив Кира на заднее сиденье и подстелив ему под голову пакет, Олег повернулся к таксисту и спросил:

— Знаешь, где новый центр реабилитации? — таксист кивнул. — Вези туда быстро.

— Если заблюет…

— Вези, блядь, дебил! — рявкнул я. — Не видишь, хуево пацану. Заблюет — помоем.

Еще через пару часов мы сидели с Олегом в подсобке центра и пили спирт. Балалая там хорошо знали, поэтому, как только он вылетел из машины, его уже встречал десяток людей. Кира забрали и увезли в один из кабинетов, а мы, отходя от визита в притон, отправились в подсобку, где один из знакомых Олега выдал нам бутылку спирта, бутылку воды и два стакана.

— Нахуя он так? — спросил у меня Олег, опрокидывая внутрь стакан. Он поморщился, закусил лимоном, который нашелся в холодильнике, и вздохнул.

— Дурак потому что, — буркнул я, чиркая зажигалкой и подкуривая сигарету. — Решил либо, что мы его бросаем. Дебила кусок. Ему, чо, много надо, чтобы вмазаться. Матери на него давно похуй, где он там и с кем шляется. Я заходил пару раз, так она плечами жмет и все. Блядь, Олег. Почему все по пизде пошло, а? Нормально ж все было.

— Не, братка. Не нормально, — мотнул головой Олег. — Мы себе цель нашли, а он нет. Оттого и бесился постоянно. Злился, что мы лучше, чем он.

— Ему тут помогут? — спросил я и тоже выпил. Спирт, пусть и разведенный, обжег горло и наполнил голову жаром.

— Постараются, — уклончиво ответил Балалай и пояснил, когда я поднял бровь: — От него зависит, Мих. Мы сюда всех привозим, кого в притонах находим. Кто-то на поправку идет. А кому-то это нахуй не надо. Сам же понимаешь, нашего желания мало. Ты не представляешь, сколько народу обратно в это болото возвращается. Наши их лечат, обувают, одевают, кормят, а они снова туда же. Потому Шаман и хочет жестко с этими пидорами бороться. На последней сходке он готов был нахуй всех послать, когда ему сказали на некоторые точки не залупаться. Мол, люди там серьезные и такой шухер им не нужен. Деньги, блядь, важнее, понимаешь?

— Ага, — кивнул я и, чуть подумав, повертел в руках телефон. — Нашим будем говорить?

— Не стоит, думаю, — хмыкнул Олег. — Сорвутся же, приедут. Да толку-то. Лучше мы его попробуем вытянуть. Психолога подключим, пусть мозги ему проветрит, идиоту, блядь. А притон тот снесем, нахуй. В пизду запреты. Шаман поддержит, уверен. Видал того пацаненка с бабой на кухне?

— Ага, видел.

— Она его за дозняк продавала. Любому желающему. Мы подключились, пиздюка в органы опеки отдали, так он съебался. Обратно к маме, блядь... Знаешь, братка, я порой сомневаюсь. Помогать им или жечь этих блядей каленым железом. Как думаешь?

— Не знаю, — честно ответил я. Олег, чуть подумав, вздохнул.

— Вот и я не знаю, — хмыкнул он и разлил спирт по стаканам. — Будем.

— Будем, — я выпил и тоже закусил лимоном.

Весной универ отправил меня в Москву на конференцию молодых химиков, которая продлилась три дня. Толком погулять по городу не удалось. Я морально вымотался, устал и дико хотел спать. Понемногу в голову стали закрадываться мысли, что я занимаюсь не тем. Химия, некогда любимая в школе, стала костью в горле, и я занимался ей только ради того, чтобы содержать себя и Наташку. Даже в поезде я не мог уснуть, понимая, что завтра снова на работу, снова торчать над пробирками и слушать сплетни старых бабок, которых университетское руководство почему-то не увольняло, хотя у них давно песок из пизды сыпался.

Ирка, позвонившая мне на второй день конференции, сразу уловила недовольство в моем голосе. У нее, наоборот, все было хорошо. Она носилась по Сибири, как буйная важенка, заводила знакомства и в ус не дула. Я не стал ей рассказывать про Кира, сказав только то, что с ним все в порядке. То же самое говорил и Олег, если ему кто-нибудь звонил. Лишь Лаки сразу просекла пиздеж, о чем и сообщила мне в привычной ей меланхоличной манере.

— Я догадывалась, что он снова вмажется, — вздохнула она, когда я рассказал, как мы вытаскивали Кира из притона. — И я предупреждала его.

— Он просто дурак, Оль. Тебе ли не знать.

— Нет, Мишка. Он не дурак. Он конченный дебил, — хмыкнула она. — Я звала его с собой. Предлагала варианты, чем ему заняться. Но хуй там плавал. Ты знаешь Кирилла не первый день. Я тоже. Он сделал свой выбор, мы сделали свой.

— Жестко.

— Жестко, — согласилась она. — Если ты думаешь, что мне не тяжело и я не переживаю, то ошибаешься. Я давно поняла, что его не изменить. Только вы пытались постоянно, а ему это нравилось. Нравилось быть центром компашки. А когда компашка посыпалась, он первым сломался. Я чувствую, что ты тоже на грани, Миш. Борись, как бы плохо ни было. Не дай жизни и городу сломать себя.

— Наверное ты права, Оль, — криво улыбнулся я, смотря в окно поезда на пролетающие поля. — Спасибо.

— Звони мне, если почувствуешь себя плохо, — предупредила она. — Серьезно. Я всегда на связи для вас.

— Хорошо. Береги себя, — ответил я и нажал отбой. А в голове всплыли давно забытые слова Леськи.

«Будет и плохое, Мишка. А потом темнота» …

Вернувшись из командировки домой, я удивленно замер в центре гостиной. Кровать была не застелена, на кухне в раковине лежала грязная посуда, а цветы на подоконнике поникли, словно их давно не поливали.

Хмыкнув, я закурил и открыл кладовку. Наташкина сумка была на месте, как и её личные вещи. Не было только зубной щетки и самой Ляльки. Вздохнув, я набрал её номер, но услышал лишь длинные гудки. Ночевала у подруги, или Вика с Колумбом вернулись?

— Олеж, а ты ко мне не заглядывал, пока я в Москве был? — спросил я, набрав номер Олега и дождавшись, когда тот ответит.

— Раз заходил, никто дверь не открыл. Хотел у тебя инструменты взять. Ирка попросила матери её помочь, а что?

— Да не, все нормально, братка. Давай, созвонимся.

— Давай, — ответил Олег, и послышались короткие гудки. Положив телефон на прикроватную тумбу, я присел на край дивана и закурил еще одну сигарету. Конечно, Лялька могла и правда к подругам свалить, не предупредив, но в груди начал разгораться огонек сомнений. Уж что-что, а цветы свои капризные она никогда не забывала полить.

Не пришла Лялька и на следующий день, хотя знала, что я вернусь из командировки. Звонки по её знакомым тоже ничего не дали. Последнее время Лялька не выходила из дома и ни с кем не встречалась. Колумб все еще был в Европе, поэтому к ним она никак не могла слинять.

Подождав до вечера, я оделся и вышел на улицу. Постоял чуть у подъезда, потом хмыкнул и набрал номер такси.

— Ленинцев, восемнадцать, — сказал я таксисту адрес и, откинувшись на спинку, уставился в окно, пока машина неслась по проспекту к дому Лялькиной матери.

Я сел напротив подъезда на ту самую лавочку, где мы с Киром когда-то поджидали Наташкиного отчима и снова закурил. Я видел окна их квартиры, на кухне горел свет, а форточка была открыта. Стемнело быстро, а я все так же сидел на лавочке, не рискуя войти и позвонить в дверь пятьдесят седьмой квартиры. А потом увидел Наташку.

Она зашла на кухню, одетая в тот темно-синий халатик, который я ей подарил на Восьмое марта. Я видел, как она, улыбаясь, ставит на огонь чайник. Потом закуривает сигарету и подходит к окну. Я сидел в тени, и с яркой кухни меня точно не было видно, однако чувствовал себя, как детектив-неудачник из сраных нуарных фильмов.

Наташка заварила чай, и тут на кухню вошел знакомый мне черноволосый мужик. Её отчим. Он тоже улыбался, а потом провел рукой по спине Наташки и ущипнул её за задницу. Но та в ответ громко засмеялась и легонько, словно шутя, отпихнула мужика в сторону. Побледнев, я чуть не свалился с лавочки, когда Наташка прильнула к мужику и, привстав на цыпочки, жадно его поцеловала. Он поднял её и подсадил на стол, после чего развязал поясок халатика. Я скрипнул зубами, выбросил окурок и, спрыгнув, направился в подъезд. Пять ступеней, коричневая дверь с цифрой «пятьдесят семь», звонок, трель, скрежет замка.

— Здравствуйте. Чем могу помочь? — вежливо поздоровался мужик, открыв мне дверь. Я успокоил дыхание и процедил:

— Позови её.

В его глазах снова мелькнул ужас. Он узнал мой голос и попятился в коридор. Послышались звуки шагов, и я увидел Наташку. Она, остолбенев, смотрела на меня, а я, нахмурив брови и закусив губу, на неё. Затем, глубоко вдохнув, тихо сказал: — Оденься и выйди. Надо поговорить.

— Миш…

— Не заставляй меня входить, — чуть повысив голос, ответил я. Наташка переглянулась с отчимом и, кивнув, накинула на себя черный бомбер с нашивкой «Dimmu Borgir». Еще один мой подарок.

На улице мы десять минут простояли молча. Наташка куталась в куртку, а я курил и смотрел в окно её квартиры. Отчим маячил на кухне и то и дело выглядывал, чтобы проверить, все ли хорошо.

— Ты напиздела, да? — хрипло спросил я. Наташка, спрятав глаза, коротко кивнула. — Давно вы третесь?

— Да, — тихо ответила она. Я сжал кулаки и шумно выдохнул. — Я не знала, как сказать, Миш.

— Он тебя не ебал, да? То, что ты мне заливала у Лешего, обычный пиздеж, так? — спросил я. Она мотнула головой.

— Я влюбилась в него еще в седьмом классе. Его это пугало, хотя я видела, как он смотрит на меня. Но он был верен мамке. Однажды, когда я зашла к ним в спальню голая, он чуть не сбежал. Даже записку оставил на столе. Но не сбежал. Остался.

Я молчал, смотря поверх её головы и еле сдерживаясь, чтобы не заорать.

— Я тоже перестала лезть к нему, хоть и дико ревновала, когда слышала, как они с мамкой ебутся в спальне, — равнодушно продолжила Наташка. — А после выпускного он пришел ко мне в комнату. Мамка чуть не спалила нас тогда, но обошлось. Хотя она подозревала. Стала выгонять меня из дома, обвинять, орать. Я тогда психанула, спиздила деньги и в Москву на концерт поехала. Там с тобой познакомилась и с остальными. Понимала, что неправильно все это, пыталась стать нормальной девчонкой, пыталась полюбить тебя и полюбила.

— Пиздеж, — процедил я. Наташка грустно улыбнулась и покачала головой.

— Нет, не пиздеж. Можешь не верить, но я тебя правда полюбила. И мучилась от ревности, когда приходила в гости и видела, как они обжимаются.

— Понятно, — вздохнул я. — И выдумала ту сказку, блядь. Слезы еще твои… А я повелся. Кира потащил с собой.

Продолжение главы в комментариях.

© Гектор Шульц

Глава первая.
Глава вторая.
Глава третья.
Глава четвертая.
Глава пятая.
Глава шестая.
Глава седьмая.

Глава восьмая. Взросление.

Лето 2007 выдалось жарким. Еще в июне палящее солнце выжгло к чертям собачьим всю зелень, растопило асфальт и выгнало народ на речку и за город. Но у некоторых из нас была своя жара: универ и экзамены. И если Кир спокойно мог свалить со знакомыми купаться и пить пиво, то остальные с головой погрузились в учебу. Лаки погрязла в философах и религиозных учениях, Жаба в архитектуре, я до утра сидел над конспектами по органической химии, Лялька учила физику, а Ирка ломала голову над высшей математикой.

Мы выдохнули только в конце июля, когда собрались на хате у Дим Димыча и ярко отпраздновали еще один переход во взрослую жизнь. Да так, что Димыч чуть свой диплом в сортире не утопил на радостях. Лишь я нет-нет да и косил взгляд на запертую спальню родителей Димки, ожидая, что дверь откроется и к нам выйдет Леська.

— Нет, брат, — улыбнулся Дим Димыч, перехватив мой взгляд. — Не приедет она.

— Так заметно? — криво улыбнулся я, доливая в стакан коньяк.

— Ага, — кивнул он и, вздохнув, добавил: — Леська ща в разъездах по Европам. Работы, говорит, жопой жуй. Некогда. Но на новогодние праздники обещала приехать.

— Понятно, — ответил я и, закурив сигарету, откинулся в кресле. Дим Димыч чуть подумал, а потом просиял, словно вспомнив, что-то важное.

— Слушай, Мих, а ты что делаешь на этих выходных?

— Да ничего вроде. Отдыхать буду, — пожал я плечами. — Может, на речку сгоняем компашкой. Солёный вон шоколадный, блядь, как Пьер Нарцисс. А мы как вши бледные. А что ты хотел?

— Да мы тут с Катькой хотим к Лешему на выходных сгонять. В лесок. Он избу себе построил на берегу озера. Дикий край, Миха, прикинь? Природа, шашлычки, водочка, гитарка. Красота же. Я о чем. Может, вы с Лялькой впишетесь? Катьке скучно не будет, да и мы сможем спокойно погудеть. Обмоем дипломы, так сказать.

— Искуситель, блядь, — проворчал я и, повернувшись, нашел Наташку, после чего крикнул. — Ляль! Пойди сюда, пожалуйста.

— Ась? — спросила она, подсев к нам. Я вкратце рассказал о предложении Димки, и Лялька широко улыбнулась. — Конечно, поехали. Я от духоты этой с ума сойду скоро.

— Ну и славно, — ответил Дим Димыч, шлепнув себя по коленке ладонью. — За это надо выпить!

Субботним утром мы погрузились с Лялькой в машину Дим Димыча и под орущего из динамиков Кипелыча свалили из расплавленного города. Два часа нормальной дороги, еще час раздолбанной, и мы подъехали к озеру, где стояла избушка Лешего, хотя избушкой этот домик мог назвать только сам Леший.

Двухэтажный домик, зеленый двор, несколько хозпостроек у ближнего края леса, старенькая «Нива» зеленого цвета, доставшаяся Лешему от отца, и серебрящаяся водная гладь совсем рядом. Сам хозяин уже спешил к нам, веселя девчонок внешним видом. Леший, судя по всему, дрова рубил, потому что насквозь мокрая футболка, вся в стружке, небрежно висела на левом плече, а торс блестел от пота.

— Запахнись, Лёня, — широко улыбнулся Димыч, выходя из машины.

— Нехай глядят на нормального мужика, — пророкотал Леший и обнял нас с Димкой по очереди. — Как добрались?

— Спеклись, блядь, в машине, — пожаловался я. Леший улыбнулся и махнул рукой на озеро.

— Так пойдите освежитесь. А я пока с дровами закончу, — он повернулся к Катьке и Ляльке и указал рукой на дом. — А вы, бабоньки, дуйте в дом и переодевайтесь. Комнат свободных много, берите любые. Вер!

— А? — откликнулась из дома жена Лешего. Она вышла на крыльцо, и я невольно улыбнулся. Вера была под стать мужу. Крепкой и высокой деревенской бабой. Такой, что коня на скаку поленом убьет.

— Покажи девчатам, куда вещи кинуть…

— Ну, что, погнали, Дьяк? Кто последний, то лох! — усмехнулся Дим Димыч и резко сорвался с места, на ходу сбрасывая с себя одежду. Я покачал головой, улыбнулся и бросился за ним.

Прохладная вода сразу освежила тело и голову. Рядом плескался Димыч, похожий на большого волосатого тюленя, а потом в озеро влетели и наши девчата. Как и полагается, с визгом и криками. Лялька сразу повисла на мне, причем на её лице горела такая искренняя и радостная улыбка, что я невольно залюбовался. Димыч развлекался тем, что пугал Катьку. Он нырял и хватал её под водой за ноги, а потом, утащив вниз, выныривал и заходился диким ржачем.

Накупавшись, мы выбрались на берег и развалились на зеленой травке прямо на берегу. Солнце, сияющее в небе, сильно припекало, поэтому меня ожидаемо разморило. Очнулся я лишь в тот момент, когда Димыч, заручившись поддержкой девчонок, набрал на дне жидкой грязи и вывалил все на меня. Последовал второй заход в озеро, а потом на берег вышел Леший и сказал, что пора обедать. На миг я вспомнил детство и деревню. Бабушку, которая звала нас с папкой кушать. Горячий борщ, в котором ложка стояла, настолько густым он был. Холодная самогонка, которую бабушка наливала отцу. Широкий ломоть хлеба, натертый солью и чесноком. И мелкий я, дрыгающий ногами в нетерпении, когда мне разрешат выйти из-за стола.

— Ну, будем, — коротко сказал Леший, поднимая стопку водки. Мы подняли свои и, чокнувшись, выпили. — А теперь налетай, пока горячее.

— Блин, Вер, какой суп-то шикарный, — изумился я, когда проглотил первую ложку. Вера тихонько засмеялась и кивнула, благодаря за похвалу. Леший тоже расплылся в улыбке.

— Свое все. Картоха, лучок, грибочки, мясо, — сказал он, шумно орудуя ложкой. — Потому и вкусно.

— Лёнь, ты как такое место умудрился-то найти — спросил я, когда мы снова выпили и перешли к жареной картошке с грибами. — Ладно, ебеня, но красиво как. Лес, озеро.

— Бандюк тут местный землю выкупил, — улыбнулся Леший. После обеда его лицо раскраснелось, а водка добавила словоохотливости. — Дачи строить хочет на другом берегу. Для друзей своих. Меня ему товарищ посоветовал. Встретились, поговорили, выпили. Он и предложил свой дом тут построить, помочь обещал.

— Не бесплатно же? — тихо спросила Лялька, чуть напрягшись.

— Нет, конечно. За порядком присматривать надобно, друзей его в лес водить на охоту, да по грибы. Мол, зажрались они там в городе, а так — новое что-то, отдых на природе и все дела.

— Неплохо, — кивнул я. Лялька тоже расслабилась, заставив меня улыбнуться. — Наташка поди решила, что ты тут неугодных топить будешь.

— Враки! — возмутилась она и хихикнула, когда мы с Лешим рассмеялись. — Ну тебя.

— Так что мы тут домик построили, до города недалеко, если что. Места тихие. С осени тут стройка начнется, а там уже я работать начну, — закончил Леший. Он давно поел и сейчас просто сидел на стуле, огромный, как медведь, сплетя на груди могучие руки. — Так, вы доедайте, и пойдем баньку готовить. А девчата пока отдохнут.

— У тебя и банька есть? — удивился Дим Димыч.

— Все как людей, — усмехнулся Леший. — Но такой баньки ни у кого нету. Сами увидите.

Леший не соврал. Я выскочил из бани спустя десять минут и скачками понесся к озеру вместе с Наташкой. Дим Димыч и Леший, сидящие возле небольшого костерка, огласили ночную тишину своим хохотом, а когда мы вылезли и присоединились к ним, еще долго усмехались.

— На, кроха, выпей, — пробасил Леший, протягивая Наташке металлическую кружку, над которой поднимался пар. — Спать будешь, как младенчик.

— Спасибо, — кивнула Лялька и сделала осторожный глоток, после чего изумленно посмотрела на улыбающегося Лешего. — Вкусно как!

— Чаёк мой, — гордо пояснил он. — Сам завариваю. Травы там всякие нужные, все своё, из леса. Давай, Миха, тоже пригуби.

— Ох, крепкий, — поморщился я, сделав внушительный глоток. Но несмотря на крепость, я почувствовал те самые «травы», о которых говорил Леший.

— В городе такого не попьете, — улыбнулся Дим Димыч, обнимая Катьку. — Лёнька на попойках всегда его заваривал. Утром встанешь, башка трещит и на части разваливается, а чай его выпьешь и через десять минут огурцом. А если перепить, то обосрешься. Лобок как-то переборщил…

— Ну шо ты пиздишь, — добродушно хмыкнул Леший. — Лобок обосрался потому, что огурцы соленые молоком запил. А потом чаем сверху шлифанул. И не моим, а твоим. Пьете дрянь всякую.

— Димыча память уже подводит, — кивнул я. — Скоро ослепнет и тоже будет под себя сраться.

— Иди ты в жопу, — рассмеялся Димка и, вздохнув, посмотрел на звездное небо. — Красиво у тебя тут, Леший.

— Красиво, — согласился тот. — Иногда о времени вообще не думаешь. Сидишь, на небо смотришь, и хорошо.

— Хорошо, — протянула Лялька, прижавшись ко мне. Она зевнула и рассмеялась, увидев мою улыбку. — Пойду я спать, наверное.

— Да мы все пойдем, — Димыч тоже зевнул, запуская цепную реакцию.

— Жопа ты, — зевнул и я, после чего поднялся с бревна и с хрустом потянулся. — Доброй ночи, народ.

— Доброй, — нестройно протянули все.

Но стоило лечь в кровать, как сон моментально убежал. Из окна тянуло ночной прохладой и пахло лесом и землей. Перевернувшись на бок в пятый раз, я в итоге вздохнул и вылез из-под одеяла. Затем, взяв сигареты, на цыпочках вышел из комнаты и, спустившись по лестнице, отправился на свежий воздух.

Костер уже догорел, но угли еще светились красным. Поэтому я уселся рядом и протянул к жару ладони. Затем вытащил из куртки фляжку с коньяком, которую мне подарила Лялька, и сделал глоток. Сигарета же и вовсе настроила на философский лад. Не хотелось ничего делать. Хотелось просто сидеть и смотреть на звезды. Думать о чем-нибудь прекрасном. Хмыкнув, я достал телефон и включил аську. Пролистал по привычке контакты и замер, увидев Леськин ник. Он по-прежнему горел красным, как и все дни до этого.

— Миш, ты чего не спишь? — я вздрогнул, услышав Лялькин голос. — Прости, не хотела пугать.

— Все нормально. Задумался просто, — улыбнулся я и подвинулся, чтобы она села. — Ты чего тут бродишь?

— Тоже не спится. Вроде иззевалась вся, а как в кровать легла, так все, — Лялька поежилась и благодарно улыбнулась, когда я снял куртку и накинул ей на плечи.

— Леший предупреждал, что с непривычки бодряк можно словить, — зевнул я и, притянув Наташку к себе, чмокнул в щеку. — Не холодно?

— Не. Хорошо наоборот, — промурлыкала она, обхватывая мою руку. Я заглянул в её глаза и увидел в них привычную грусть.

— Ты чего? — тихо спросил я. Она пожала плечами и вздохнула.

— Да так. Мысли всякие. Что теперь делать, куда идти. Столько предложений, ужас. В интернет залезла, аж удивилась.

— Махонькие физики всем нужны, — рассмеялся я, заставив и её улыбнуться.

— Наверное, — хмыкнула она и снова загрустила.

— Наташ, в чем дело? — вздохнув, спросил я.

— Да дома проблемы, — ответила она неопределенно и махнула рукой. — Забей.

— Не могу, — упрямо мотнул я головой. — Ты вообще ничего не рассказываешь. Но я-то вижу.

— Что видишь? — испуганно спросила Лялька, изменившись в лице. Я обнял её и улыбнулся.

— Много чего. Но жду, когда ты сама расскажешь.

Лялька отстранилась и, вытащив из кармана куртки пачку сигарет, закурила.

— Я тебе, помню, сказку обещала, — тихо сказала она, выпуская колечко в звездное небо. — Сейчас расскажу.

— Давай, — улыбнулся я, но Наташка на улыбку не ответила. Она словно боролась сама с собой, а потом, уставившись на тлеющий костер, заговорила.

— Папка умер, когда мне семь было, — начала она, покусывая губы. Я попытался обнять её, но Лялька покачала головой. — Мамка недолго горевала. Через год, как положено, она домой нового мужика привела. Петра Александровича. Да, он так представился, а потом оказалось, что его только так и надо называть. Сначала все нормально было. Петр Александрович заходил к нам в гости, не слишком часто, ссылаясь на работу. А работал он бухгалтером в нефтяной конторе на севере, только удаленно. Иногда срывался, конечно, и уезжал на две недели, а иногда и на месяц-два. Всегда с подарками возвращался, — отстраненно улыбнулась Лялька. — То книжек привезет, то сладостей, то варенья из шишек, то маме серьги золотые. Года три он так наскоками появлялся, со мной всегда милым и добрым был. А потом они с мамой расписались. Я тогда так радовалась, Мишка. Мама все сомневалась, боялась, перепроверяла чувства. А как она улыбалась, когда мы застолье наконец-то устроили. Я давно её такой не видела. Меня, понятно, на ночь соседям сбагрили, а утром, когда я домой вернулась, увидела, как Петр Александрович на кухне чай пьет. В трусах.

— Бывает, — улыбнулся я, но Лялька осталась серьезной. Она продолжала изучать взглядом и говорила монотонно и быстро, словно пыталась побыстрее закончить.

— Я удивилась, конечно, — продолжила Лялька. — А он широко улыбнулся, подозвал к себе и конфету из ящика достал. Потом на колени себе посадил и сказал, что отвезет нас с мамой на море. Представляешь? Я море тогда только по телевизору видела. Наша речка так, мелочь. А тут море… И мы поехали через три дня. На целую неделю, представляешь?

— Ага, — кивнул я, внимательно наблюдая за Лялькой. В ее глазах набухли слезы, но голос пока оставался таким же ровным.

— Эта поездка — единственное счастливое воспоминание. На миг мы были настоящей семьей. Петр Александрович покупал мне кукурузу на пляже, когда гуляли по городу — сладкую вату. Фрукты, какие хочешь и в любых количествах. Шоколадки… — Лялька кашлянула и искоса посмотрела на меня. — А однажды я поранилась на пляже. На стекло наступила. Он меня в номер на руках отнес, ранку промыл, обработал там все и бинтом замотал. И еще два дня потом на спине своей катал, когда мы гулять ходили и у меня нога болела. Я так не хотела возвращаться, но пришлось. Петр Александрович тогда сказал, что мы на следующее лето еще раз поедем. Только за границу. Много ли ребенку надо, в самом деле. А через год он меняться начал. Мне тогда двенадцать было.

— Все нормально? — спросил я, когда Лялька вдруг замолчала. Она, закусив губу, кивнула и взяла у меня из рук фляжку с коньяком. — Если…

— Нет, я расскажу, Миш. Только не перебивай, хорошо? — попросила Лялька и я, кивнув, тоже сделал глоток коньяка. Почему-то внутри зрела уверенность в грядущем пиздеце. — Я как-то после школы домой пришла. Мама на работе была, а Петр Александрович дома. Сидел в трусах на кухне и читал книжку. Он еще сигареты такие странные тогда курил. Со сладким дымом. Когда я пришла, он что-то засуетился резко. Спросил, не голодна ли я, даже чай сделал. А потом… — Лялька сбилась на секунду, прочистила горло и опустила голову. — А потом затащил меня в комнату и начал трогать.

Я промолчал, хотя от гнева моментально закипела кровь. Пришлось стиснуть зубы и побороть желание обнять Наташку. Ей сейчас не объятия были нужны, а тот, кто выслушает. И я слушал, несмотря на тот пиздец, что творился у меня в душе. Каждое её слово вбивалось в сердце, словно ржавый гвоздь. Но я слушал, как и обещал.

— Он начал меня трогать, а потом вдруг убежал из комнаты, когда я заплакала. Позже я нашла его в туалете, где он дрочил. Я тогда не понимала, что он делает. Хули требовать от двенадцатилетней девчонки, у которой еще игры и подруги в голове, — грустно улыбнулась Наташка, истерично колупая ногтем бревно, на котором сидела. — Потом он подошел ко мне и даже извинился. Сказал, что случайно все получилось, и попросил маме не говорить. И я промолчала. А через неделю он пришел ко мне в комнату, когда я спала, и снова начал трогать. Я снова промолчала. Испугалась до ужаса и несколько дней потом рыдала в подушку, боясь, что он снова придет. Мама и не догадывалась, что он делает. А я боялась. Просто боялась сказать ей. Но это еще не конец, Мишка. Через два года его намеки стали очевиднее. Он мог шлепнуть меня по заднице, когда я заходила на кухню, чтобы сделать себе чаю перед школой. Мог зайти в ванную, когда я купалась. Еще и орал, если я запиралась на щеколду. Но хуже всего были его глаза, — Наташку передернуло, и она, подавшись вперед, плюнула в тлеющий костер. — Жадные, блядь, глаза. Он смотрел на меня с такой жадностью, что страшно становилось. Когда они с мамой устраивали посиделки с гостями, я всегда сваливала к подругам. Знала, что он придет ночью. И простым «трогать» точно не ограничится. Конечно, он пытался запретить мне ночевать у подруг, но хуй там плавал. Чем старше я становилось, тем сильнее становилось желание сбежать из дома. Жалко было только маму. А после выпускного она меня тоже разочаровала. Я тогда перебрала неслабо и домой пьяная заявилась. Заблевала коридор и послала нахуй Петра Александровича. Этот гондон ко мне ночью пришел. Думал, что я в отключке. А я так заорала, что, наверное, весь дом перебудила. Когда мамка в комнату влетела, он в уголке стоял и боялся. Первый раз я увидела страх в этих жадных глазах. Естественно, я рассказала маме, как он меня трогал, как потом дрочил в туалете, как ходил в мою спальню по ночам, — Лялька скривилась и заплакала. — А она не поверила. Сказала, что я просто пьяная пиздаболка. Что ревную её к нему, вот и выдумываю всякое. И ушла. Просто, блядь, ушла спать дальше. Хорошо, что ему хватило ума тоже уйти. А я только убедилась в том, что нахуй никому не нужна. Ты не представляешь, как я хотела получить комнату в общаге, когда поступила в универ. Но не повезло. Свободных не было. Их отдали льготникам и деревенским. Я хотела снять квартиру, да где денег найти. Тут или учись, или пиздуй полноценно работать. И я решила дотерпеть. Не знала только, что у Петра Александровича совсем крышу сорвет нахуй. Помнишь тот концерт «Каннибалов», когда ты вытащил меня из толпы? Я тогда из дома съебалась, когда он меня чуть не выебал. Когда у него не получилось, он меня просто избил. Но бил избирательно. Так, чтобы синяков не было. В итоге я у мамки деньги спиздила, к тетке пришла и попросила место в поезде, чтобы на концерт сгонять. Ну а вернувшись, я мамке прямо сказала, что пока этот уебок дома, я ночую у друзей. Хвала богам, что он уезжал часто в командировки. Тогда я возвращалась и могла спокойно спать в своей комнате, зная, что этот извращенец меня не выебет. Пару раз мы пересекались, он извинялся, но хуй там плавал, Мишка. Однажды он меня в подъезде зажал и палец в пизду засунул. Я тогда даже заорать не смогла, парализовало от страха, — скрипнула зубами Наташка. — После того случая я из дома ушла. С концами. Кантовалась то у тебя, то у Кира, то у своих друзей. Таскала с собой сумку с вещами и молчала. Изредка только в гости заходила, чтобы маму проведать. И то уточняла, дома ли Петр Александрович. Такая вот сказка, Миш. Ты первый, кому я её рассказываю.

— Больше он тебя не тронет, — через пару минут тишины ответил я. Закурив сигарету, я глубоко затянулся и посмотрел на небо. Интересно, на этих далеких звездах такая хуйня тоже случается? Или лишь человек настолько ебанутый? — Обещаю, Наташ. Можешь у меня пока жить. Мамка, думаю, не против будет.

— Спасибо, — вымученно улыбнулась она, и я заметил, что лоб Ляльки блестит от пота, настолько тяжело дался ей рассказ. — Я хотя бы выговорилась. Не представляешь, как тяжело это в себе держать.

— Не представляю, — согласился я и, обняв её, отхлебнул коньяка из фляги. — Пойдем спать?

— Не. Я сейчас не усну.

— Значит, посидим вдвоем. Столько, сколько нужно, — вздохнул я, обнимая Наташку за плечи.

Когда мы вернулись и Наташка поехала к Вике и Колумбу, у которых сейчас жила, за вещами, я, пользуясь моментом, набрал Киру. Тот ответил не сразу, и судя по голосу, не только мы хорошо отдохнули на природе.

— Бля, Дьяк, — простонал он. — Девять утра. Ты охуел вообще?

— Помощь твоя нужна, — буркнул я, стоя на балконе и выкуривая третью сигарету подряд.

— Чо случилось? — без шуточек спросил Кир и выругался, видимо, врезавшись ногой в стол. — Блядь! Больно-то как, сука…

— Типа одного надо отпиздить. Один не справлюсь, бздливый он и съебаться может, да и я берега попутать могу, — ответил я.

— Чо за тип? — чуть подумав, ответил Кир. Его голос звучал приглушенно. Не иначе поставил телефон на громкую связь и спешно одевался.

— Лялькин отчим.

— Нихуя себе струя, — присвистнул Кир и голос стал громче. — Чо случилось, брат? Говори.

— Не могу, — вздохнул я. — Наташке обещал.

— Похуй. По хуйне ты меня бы беспокоить не стал, — хмыкнул он. — Где встречаемся?

— Давай вечером у её дома. Часов в девять. Адрес запомнишь?

— Блядь. А хули я тогда одевался, — ругнулся Кир и, выслушав адрес, буркнул: — Ладно. Подвалю. Увидимся.

— Увидимся, — ответил я и убрал мобильник в карман. Затем, докурив, я заглянул в кладовку, вытащил из нычки свой кастет и, одевшись, вышел из дома. Я знал, где живет Лялька, а вот как выглядит Петр Александрович, нет. Надо было исправить этот недостаток.

В шесть вечера я был у Лялькиного дома. Перед этим я отдал ей ключи от своей квартиры, чмокнул в щеку и, позвонив, предупредил мамку, сказав, что Наташка немного поживет с нами. Мама без проблем согласилась, а я знал, что с Наташкой они сразу найдут общий язык. Но сейчас меня волновало другое.

Лялька жила в Грязи, таком же отбитом районе, как и наш. Но днем туда худо-бедно можно было соваться. Естественно я видел, какими заинтересованными взглядами меня провожает местная гопота, но то ли рожа у меня была сильно злая, то ли им было лень, но до меня так никто и не доебался. Даже несмотря на то, что я шел в косухе с торбой за спиной и с привычной цепью на бедре.

Мне отчасти повезло, потому что квартира, где жила мать и отчим Наташки, находилась на первом этаже, поэтому я занял место на лавочке напротив и стал ждать. Однако ждать пришлось час, прежде чем дверь в подъезд открылась и на улицу вышла мать Наташки с высоким черноволосым мужиком. Я сразу понял, что это и есть Петр Александрович собственной персоной. А еще я понял, почему Наташкиной матери похуй на дочь. Она была в дичайшее говно и, если бы ее не поддерживали под руку, точно бы ебнулась.

Парочка, не обращая на меня внимания, весело ворковала у подъезда, пока возле них не остановилось такси, в которое они, собственно, и загрузились. Тут я чертыхнулся. Хуй знает, во сколько они вернутся и насколько пьяными. А мне хотелось поговорить с этим уродом по трезвяку.

Через два часа к подъезду подвалил и Кир, которого я сначала не узнал. Он надел черный балахон и накинул капюшон на голову так, что лица было почти не видать в сумерках. А когда он подошел ближе, я в который раз удивился. Кир был трезв, как стекло.

— Как оно, братка? — спросил он, пожимая руку.

— Ждем, — коротко ответил я. — Свалили они на такси куда-то часа два назад.

— Блядь, — ругнулся Кир, доставая сигареты. — В порожняк скатались получается?

— Подождем, — мотнул я головой. — Торопишься?

— Не, ты чо. Вечер свободен, особенно для такого, — колко усмехнулся он и наклонился ко мне. — Чо там за мутная тема с отчимом Лялькиным, Мих?

— Ты мне веришь? — вопросом на вопрос ответил я. Кир, почти не задумываясь, кивнул. — За дело его отпиздить надо.

— Сильно?

— Очень сильно.

— Ладно. Своих в обиду не даем, — вздохнул он и присел рядом на лавку. Мы посидели в тишине еще два часа, пока к нам не подвалило пьяное тело и не попыталось стрельнуть сигаретку. Телу не повезло. Мы с Киром были не в настроении.

— Здорово, пацаны! — промычал жирный, неопрятного вида мужик. Мы промолчали и проигнорировали протянутую руку, заставив жирного напрячься. — Не местные, что ли? Не признали?

— Ты, блядь, чо, Кустурица? — зло бросил я, — чтобы тебя узнавать? Пиздуй дальше, а.

— Слышь! — возмутился жирный. Он еле стоял на ногах, и от него за километр разило перегаром. — Ты тут у любого за Кота спроси. Подтвердят, что я ровный…

— Ну так и пиздуй, пока кривым не стал, — буркнул Кир, закуривая сигарету. Пламя зажигалки ненадолго осветило его лицо, и жирный попятился.

— Иди, иди, — поторопил я жирного, увидев, как во двор заезжает машина.

— Не, ну рубасов писят хоть… — жирный не договорил, потому что Кир коротко врезал ему по печени, заставив мужика осесть.

— Заебал, — пояснил он и кивнул в сторону подъехавшей машины. — Наш?

— Наш, — кивнул я, смотря, как Лялькина мать пытается выбраться из такси. Отчим же был куда трезвее, чему я мысленно порадовался. Он прищурился и посмотрел в темноту, правда, тут же расслабился, когда до него донесся пьяный стон Кота. Судя по запаху ровный пацан обосрался.

— На первом этаже света нет, — шепнул мне Кир, когда парочка с трудом открыла дверь в подъезд. — Баба на мне, мужик твой.

— Пихни её просто в квартиру и все, — буркнул я, поднимаясь с лавочки. — Потом им займемся. Погнали!

Мы следом за парочкой влетели в подъезд. И вовремя, потому что отчим Наташки уже открывал дверь. Дальше сработали чисто. Кир, отпихнув мужика, толкнул мать Ляльки в коридор и захлопнул дверь, а я, заломав мужику руку, заставил того нагнуться и врезал коленом по подбородку.

— Кхы… — выплюнул он что-то белое на пол, а мы уже тащили его наверх, к техническому этажу, пока он не оклемался. Тут нам снова повезло, потому что дверь на чердак была открыта, и мы без проблем затащили туда мужика.

— Заткнись, пидор, — рыкнул я, когда мужик попытался вырваться и вяло взбрыкнул ногой.

— Вы офиблись! — прошипел он. Лунный свет, падавший на его лицо, делал мужика похожим на мертвеца.

— Петр Александрович? — уточнил Кир и, хрустнув шеей, улыбнулся, когда мужик кивнул. — Значит, не ошиблись.

— Молоденьких любишь, пидорас? — скрежетнул я зубами. Мужик побледнел еще сильнее, а в глазах загорелся животный ужас. И тут же погас на мгновение, когда кулак впечатался в скулу. — Она же ребенком, блядь, была!

— Не ори, — предупредил Кир. Он чуть пошатнулся, когда до него дошел смысл сказанного, а потом, размахнувшись, врезал мужику ногой по яйцам. — Гондон, блядь!

Петр Александрович упал, а мы, не сговариваясь, обрушили на него всю свою ненависть. Я от того, что мне рассказала Лялька, а Кир от того, что услышал сейчас. Мои удары были короткими и злыми. Кир бил с оттяжкой, широко замахиваясь. Били мы его долго и остановились, как только выдохлись. Но Киру этого было мало. Он вытащил из кармана свою серебристую «бабочку», стянул с Лялькиного отчима штаны и приставил лезвие к хую. Петр Александрович противно затрясся и даже напустил лужу, однако Кир руки так и не убрал.

— Еще раз тронешь Наташку, я тебе отрежу хуй и заставлю сожрать его, — зло прошипел Кир. — Понял, блядина?

— Кивни, сука, — я снова врезал по ненавистной роже, заставив мужика кивнуть. — Вякнешь кому, полезешь в залупу, попытаешься у Наташки что-то выяснить, я тебя найду и порежу. Усёк?

— Да, — прохрипел мужик.

— Погнали, — кивнул я Киру. Тот брезгливо посмотрел на Лялькиного отчима и, вздохнув, поплелся за мной.

На Окурок мы возвращались в полном молчании и окольными тропами, чтобы не столкнуться с ментами. Я себе сбил костяшки на правой руке, а у Кира просто была страшная рожа, из-за чего его постоянно тормозили патрули. Лишь в гараже, где кроме нас никого не было, Кир спросил:

— Это правда?

— Что именно? — уточнил я, заваливаясь на диван и протягивая Киру бутылку пива. Тот сделал глоток и поморщился.

— То, что ты этому хую говорил.

— Правда, — кивнул я, закуривая сигарету. Кир тоже закурил.

— Пиздец.

— Ага, — я повернулся к нему и добавил: — Не проболтайся, что знаешь. Наташке и так тяжело.

— Само собой, братка, — вздохнул он. — Только она не глупая. Сама поймет.

— Все равно молчи. Так лучше будет, — я запустил пятерню в волосы и задумчиво посмотрел на тлеющую сигарету. — Знаешь, зачем я тебя позвал?

— Знаю — криво улыбнулся Кир. — Ты б его ебнул. Наглухо.

— Ага, — хмыкнул я и добавил: — Но сдержался. Взрослею, видать.

Естественно Наташка сразу догадалась, кто отпиздил её отчима. Она тихо зашла на кухню с телефоном в руке и молча на меня посмотрела. Перевела взгляд на мою перевязанную руку и поджала губы. Потом кивнула и, присев на табуретку, прижалась к моему плечу.

— Все нормально? — спросил я, прихлебывая горячий чай из своей кружки с логотипом «Gorgoroth». Кружку мне когда-то подарила Леська, приехав из Питера.

— Больно? — спросила она, кивнув на руку.

— Нет, — покачал я головой. Она снова кивнула и как-то грустно вздохнула.

— А ему?

— Ему больно, — снова кивок и еле заметный румянец на щеках.