Relvej

Жила-была на болоте лягушка. Целыми днями она сидела на листе кувшинки, поглядывала в небо да ловила комаров. Поймает, съест и снова в небо смотрит.

Как-то раз сидела она так, скучала и вдруг услыхала веселую песенку из-за пригорка:

- От енота я ушел и от барсука ушел, а от тебя, муравей, и подавно уйду. Оп! И ушел, и ушел! От муравья ушел…

Выкатился из кустов зверь невиданный, зверь неслыханный: круглый, ни лап, ни ушей, ни хвоста, только глазками моргает.

- От муравья ушел, а от тебя, лягушка, и подавно уйду! - заявил он.

- Не бросай меня, зверь невиданный! - взмолилась вдруг лягушка голосом человеческим. - Ты мне еще… то есть я тебе еще пригожусь!

Колобок сощурил глаз:

- А на что мне лягушка? Поди, съесть меня хочешь? Обманом завлечь пытаешься?

- Да как же я тебя съем? Ты вон какой большой, а я вон какая маленькая. Ты в рот ко мне не залезешь.

- Мышка-норушка тоже так говорила, а потом как набросилась, как зубищами в бок вонзилась. До сих пор чешется. А рук-то нет! Почесать нечем!

Лягушка подошла к самому краю листа и проникновенно заквакала:

- Ты, зверь невиданный, не пробегал бы мимо, а взял бы лучше меня в жены! Жена — это такая полезная в хозяйстве вещь! Я тебе и бок почешу, и мышей прогоню, и песенку с тобой спою. Вместе веселее жить, по лесам-полям бродить!

Думал-думал Колобок да и согласился. Отправились они по лесу вместе гулять да песни петь. Колобок на радостях с самого начала свою историю поведал.

- Я Колобок, Колобок!

Я по коробу скребен,

По сусеку метен…

…

От муравья ушел,

А от лягушки не ушел,

С ней вместе пошел!

На четвертый раз лягушка вместе с ним запела, ни разу ни словечка не перепутала. Комаров на лету ловит, мышей отгоняет, бок чешет. Красота! Порадовался Колобок, что женился на лягушке.

Под вечер нашли Колобок с лягушкой лесную избушку охотничью. Лягушка мягкой травки подстелила, Колобка спать уложила. Дождалась, когда он уснул, а сама отошла в сторонку, сбросила с себя лягушачью кожу и обернулась девицей красной — Василисой Прекрасной. Сама лицом бела, румяна, русая коса до пояса. Потянулась она, как после сна, повертела головой, а потом глянула на Колобка.

1 вариант:

- Вон как жизнь повернулась-то, - прошептала она. - Уже три года крошки хлеба во рту не держала.

Сказала так, подхватила Колобка да и съела.

Вывод: не женись на первой встречной, она и съесть может.

2 вариант:

- Вон как жизнь повернулась-то, - прошептала она. - Не такого мужа я ждала, не такого искала…

Но делать было нечего. Уж какой достался… По болоту женихи толпами не бегают.

Задумалась Василиса Прекрасная, как дальше жить-поживать. Созвала она зверей лесных, приказала мышкам полевым зерна принести, птицам — яйца снести. Жуки зерно размололи, длинноногие цапли тесто замесили. Слепила Василиса Прекрасная из теста маленький шарик, а к нему приделала ручки да ножки, в печи запекла, на оконце остудила, приставила к Колобку да своей слюной склеила.

Получился Колобок не круглый, а на человечка похожий.

Проснулся Колобок, хотел было перекатиться с места на место да вдруг упал. Посмотрел он на себя. Что такое? Откуда ни возьмись появился у него живот да ручки с ножками. Чудеса да и только.

- Лягушка! Что это такое? Я же всегда круглый был.

- Ты почему круглый был? Потому что у тебя жены не было. Человек только тогда человеком становится, когда у него жена появляется, - проквакала лягушка.

- Вон оно чего… Ну ладно тогда.

Пошли они дальше. Колобок идет, ручками-ножками двигает, любимую песенку поет, а лягушка рядом скачет, комаров ловит, мышей отгоняет, песенку подпевает. Красота! Порадовался Колобок, что женился на лягушке.

Под вечер нашли Колобок с лягушкой избушку охотничью. Лягушка мягкой травки подстелила, Колобка спать уложила. Дождалась, когда он уснул, а сама отошла в сторонку, сбросила с себя лягушачью кожу и обернулась девицей красной — Василисой Прекрасной. Сама лицом бела, румяна, русая коса до пояса. Потянулась она, как после сна, повертела головой, а потом глянула на Колобка.

- Негоже моему мужу без одежды ходить, срамоту плодить.

Созвала она зверей и птиц со всей округи. Пауки ей нитей напряли, бабочки лепестки принесли, ежик лесной иголкой поделился. Сшила Василиса Прекрасная одежку на Колобка: кафтан с узорами да штаны с лампасами, надела на спящего мужа и снова лягушкой оборотилась.

Наутро проснулся Колобок. Глядит, а он весь в обновках: кафтан блестит, штаны поскрипывают. Не Колобок уже, а барин!

- Лягушка! Что это такое? Откуда у меня одежка взялась?

- А это, Колобок, ты совсем человеком стал. И ручки у тебя теперь есть, и ножки, и одежка появилась. Теперь можно из лесу уйти да к людям пойти. Никто тебя есть не будет.

Пошли они дальше. Колобок идет, ручками-ножками двигает, штанами поскрипывает, кафтаном поблескивает, любимую песенку поет, а лягушка рядом скачет, комаров ловит, мышей отгоняет, песенку подпевает. Посмотрел Колобок на лягушку да и подумал: «Зачем мне теперь лягушка? Я человеком стал. Негоже мне на лягушке женатому быть».

Бросил он лягушку в лесу, а сам к людям ушел.

Вывод: не стоит тратить силы на кого попало. Выведешь его в люди, а он тебя и бросит.

3 вариант:

Пошли они дальше. Колобок идет, ручками-ножками двигает, штанами поскрипывает, кафтаном поблескивает, любимую песенку поет, а лягушка рядом скачет, комаров ловит, мышей отгоняет, песенку подпевает. Красота! Порадовался Колобок, что на лягушке женился.

Вышли они к людям, лягушка самоцветов откуда-то достала. Купил Колобок дом большой с садом, и стали они там жить-поживать да добра наживать.

Спустя месяц сбросила Василиса Прекрасная кожу свою лягушачью, оборотилась красной девицей, всем соседям на загляденье. И дом-то у нее в чистоте-порядке, и сад цветами манит, и муж всегда сыт-накормлен. Колобок еще больше округлился, залоснился, целыми днями только и делал, что по саду гулял да любимую песенку напевал.

Проезжал как-то мимо Иван-Царевич. Увидал он Василису Прекрасную, влюбился и увез с собой в град столичный, во палаты каменные.

Остался Колобок один-одинешенек. Дом понемногу пылью да грязью заполнился, сад сорняками зарос. Слюна Василисы пересохла, отвалились у Колобка ручки да ножки, спала нарядная одежка, да и сам он истощал и высох, точно сухарь заплесневелый. И как-то ночью темной пробралась в дом мышка-норушка да и сгрызла Колобка.

Вывод: учись заботиться о себе сам, даже если кажется, что на то нужды нет. В жизни всяко поворотиться может.

4 вариант:

Спустя месяц сбросила Василиса Прекрасная кожу свою лягушачью, оборотилась красной девицей, всем соседям на загляденье. И дом-то у нее в чистоте-порядке, и сад цветами манит, и муж всегда сыт-накормлен. Колобок еще больше округлился, залоснился, целыми днями только и делал, что по саду гулял да любимую песенку напевал.

И жили они долго и счастливо.

Вывод: в сказках должен быть хороший конец.

Начало

- Море — родина рыб, китовая дорога, вотчина Нарла, пенное поле. Море бескрайнее, шумливое, серое, искреннее. Море как красивая девушка: то ластится, нежно лаская волнами борта корабля, то злится, захлестывая бурями и штормами. Берег похож на отца. Всегда незыблем, тверд, может быть неприглядным, неприступным, опасным, зато он постоянен. Морская гладь же больше напоминает мать. Влепит подзатыльник, а потом сразу прижмет к себе и растреплет волосы на макушке.

Я покосился на Снежного Хвита, скальда, который сидел позади, штопал прохудившуюся рубаху и бормотал себе под нос разные глупости. Какая там девушка? Где там мать? Море — это всего лишь место, где очень много холодной воды. Пенное поле… Скорее уж, соленая лужа, кладбище моряков, нарлово поле, на котором бог взращивает себе ватагу.

Ветер, дыхание Хьйолкега, туго натянул парус на нашем корабле под незатейливым названием «Волчара», и мы смогли убрать весла и заняться своими делами. Кто-то растянулся во весь рост и многозвучно храпел, это был конечно Вепрь. Трюггве точил меч. Арне Кормчий держал руль. Энок Косой намазывал шевелюру известью для получения белоснежной гривы волос, он давно завидовал успеху белокожего и белоголового Хвита у женского пола. К нашему скальду вечно девки липли, куда бы мы ни прибыли. Халле Рыбак сидел на привычном для него месте — возле мачты: чем дальше он от борта, тем спокойнее плавание. Ларс снова выстругивал какую-то затейливую деревяшку.

Альрик Беззащитный, наш вожак-хёвдинг, пересчитывал серебро и раскладывал его по кучкам. Часть пойдет на починку корабля, покупку припасов, часть он отложит про запас, а остальное разделит между нами. Я поморщился, глядя на него. Не хотел бы я заниматься такими делами. А вот Тулле — в радость. Друг и сейчас топтался за плечом Альрика, несогласный с его расчетами.

Оставался еще один день плавания до знакомого нам города Кривой Рог. Радостное настроение после удачного окончания дела с ярлом Гейром улетучилось. Несмотря на кажущуюся безмятежность я шкурой ощущал, что хирдманы были не в духе. Слишком резкие росчерки Ларсова ножа, нарочито громкий шепот Хвита, нахмуренные брови Альрика, угрюмое молчание Ящерицы. Мне и самому было не по себе.

После того, что было в землях Гейра, я понял, что мы всего лишь жалкие щенки, едва оторвавшиеся от материнской сиськи. Радостно повизгивая, мы щелкали зубами, пугая бабочек и стрекоз, и воображали себя могучими псами, а потом выглянули за ворота и увидели матерых волкодавов с железными челюстями и яйцами величиной с кулак.

Против того великана я ничего не мог сделать. Едва поцарапал ему ногу — вот ведь подвиг! Каждая блоха тогда может считать себя героем. По правде, если бы не склочность того ярла, я бы попросился к нему в дружину. В его суровых землях я быстро бы дорос до пятнадцатой руны.

Единственный, кто на Волчаре ещё светился восторгом, был Видарссон. Впервые вырвавшись из-под тяжелой отцовской руки, он радовался всему подряд: белому барашку на гребне волны, мазнувшему по лицу порыву ветра, первым весельным мозолям. Даже приказ вычерпывать просочившуюся сквозь доски воду не огорчил его, и он усердно принялся за работу, а потом с гордостью показывал Альрику обнажившиеся доски.

Рядом с Видарссоном сидел Ящерица, и я в который раз глянул на его перекошенное лицо и тут же отвел глаза. На него тошно было смотреть. И дело не в уродстве. Мало ли среди воинов калек и увечных? Шрамы, срезанные носы, выбитые зубы и стесанные уши встречаются у каждого третьего рунного. Мужчине внешность не так важна. Если ты поднялся выше пятой руны, бабы сами будут вешаться тебе на шею. Нет! Ящерица как будто внутри помер, а тело почему-то еще продолжало дышать, двигаться и разговаривать. Словно его забыли похоронить. Его взгляд был как у мертвого: смотрел, но не видел. Он больше не улыбался, не заговаривал первым, сидел в стороне от остальных и как будто ждал чего-то. Я думал, хотя бы смерть Торкеля порадует его, но когда Альрик пересказал ему события в гейровых землях, Ящерица лишь вздохнул.

Мне захотелось встряхнуть его. Как угодно. Вышвырнуть за борт, чтобы он разозлился, вмазать по уху, наорать.

- Эй, Видарссон! - весело крикнул я. - Не пора ли тебе поучиться ратному делу?

Ульверы оторвались от своих занятий. Даже храп Вепря стих. Хоть какое-то развлечение!

- Я — да! - подскочил парень. - Я — хоть щас. Я — завсегда!

- Да вот беда. Ты слишком хилый. Боюсь, как бы не зашибить тебя ненароком.

Тулле беззвучно рассмеялся. Видарссон возвышался надо мной на целую голову, а его плечи были такой ширины, что я легко бы смог усесться на одном из них. Но мои четыре руны против одной и правда делали меня силачом.

- Так что пусть тебя Ящерица поучит. Он парень добрый. Глядишь, и в живых останешься.

Видарссон оглянулся на калечного и поморщился. Альрик тоже подхватил шутку:

- Ящерица, ты уж не зашиби маленького, а то еще потом с его папашей ругаться.

Нехотя ульвер поднялся, взял в руки меч, покачнулся под тяжестью щита и подошел к центру корабля. Видарссон же с щенячьим азартом схватился за оружие и бросился на противника.

Такого позорного боя я не видел даже на учебной площадке среди пятилеток. Несмотря на преимущество в рунах и боевом опыте Ящерица отступал шаг за шагом. Размашистые, неточные и легко угадываемые удары Видарссона раз за разом врезались в щит Ящерицы, зато с такой силой, что калека не мог перехватить инициативу. По-рыбьи раскрывая рот и с шумом втягивая воздух, наш изуродованный товарищ только и мог что отступать и прятаться за щитом. Он резко вздергивал щит и перекрывал себе обзор каждый раз, когда удар шел в голову. Пару раз Ящерица хотел было перейти в наступление, но трусил. Он боялся раскрыться, боялся опустить щит, а долгое выздоровление после раны подорвало его силы. Великий Фомрир, да он был слабее перворунного!

Когда новичок уже почти достал Ящерицу, Альрик остановил бой. Калека тут же опустился на палубу, тяжело дыша. Альрик же подошёл к Видарссону и, взяв дубинку, принялся показывать, где и как тот ошибся.

Я глянул на Ящерицу и с презрением отвернулся. Это не ульвер, а полевая мышь. Зря мы его забрали из города. Лучше бы он все же порубил кого, чтоб залечить раны. Или то не в шкурных ранах дело?

- Хвит! Расскажи что-нибудь.

Белоголовый скальд скривил рожу. После пира у ярла Сигарра он ни разу не пересказывал истории о богах, всё шевелил губами да склеивал песни. Обиделся, что сказ рыжего пришелся больше по нраву.

- Снежный, не томи! А то другого скальда сыщем! - подхватили ребята.

- Напугали хуорку дождичком, - буркнул Хвит. - Будто к вам какой-то еще дурак пойдет.

Я взял секиру и примерил лезвие на глаз. Эйрик бы голову снес за такое обращение с его драгоценным оружием. То ли великанья кожа виновата в выщербинах, то ли кости Торкеля. Вздохнув, я взялся за точило.

- Вот вы говорите «дыхание Хьйолькега, дыхание Хьйолькега». А вы знаете, что Хьйолкег — это ни много ни мало, а целый папаша Фольси?

Отец редко пересказывал про богов, на то жрецы есть. Но жрецами обзавелся только один бог — Мамир, прочим же восхваления не требовались. Тому же Фомриру больше по душе сражения да бои, чем песнопения да воскуривания трав. А мамировы жрецы говорят чаще всего о своем боге: какой он мудрый, как он людей создал, как уболтал наделить их благодатью, как пожертвовал своими пальцами. Видать, Мамир — самый скучный и занудный бог из всех. И больше всех переживал, что его позабудут.

Так что каждый раз, когда Хвит брался потешить хирдманов историями, я старался не пропустить ни словечка. Скальд знал сотни сказов, и редко они были про Мамира.

- Да разве Хьйолкег может быть отцом Фольси? - возразил Тулле. - Фольси ж бог-пахарь. Где он, а где морская тварь?

- Пахарь-то он пахарь. Да только Фольси — весенний бог. А весенние боги что?

- Что? - не выдержал я, когда Хвит замолчал.

- Весенние боги вышли из моря. И Фольси был первым из них. А откуда в море взяться богам? Только от тварей. Но не каждая ж тварь может народить бога! Вот ты представь! Может ли та хреновина, которую мы на Рыбака выудили, стать папашей Фольси или Орсы?

Я рассмеялся. Хотя тогда я и перетрухал изрядно, но, по правде, для Фомрира та тварь — что вошь. Убить легко, вылавливать замучаешься.

- А кто из морских тварей сильнее Хьйолкега, раз его сам Скирир не смог забороть?

- Да быть такого не может, чтобы Скирир не смог кого-то убить!

- Ты, Снежный, толком расскажи, - посоветовал Альрик.

Хвит усмехнулся. После такого начала уже никто не посмеет отвлечься от его истории. Хитрый скальд, он все же научился чему-то во время того пира.

- Когда мир ещё был молод, и Мамир ещё не выпек в своём горшке первых людей, на дальнем севере Скирир и Нарл сражались с ужасной морской тварью Хьйолкегом. Долго они бились с чудовищем, отрубали ему щупальца без счета, вырывали жабры, разрубали сердца и пронзали ледяными стрелами глаза. Даже размозжённый молотом Скирира и пробитый гарпуном Нарла сквозь мозг и сердца Хьйолькег не умирал.

Мне представился огромный многоголовый и многоногий осьминог, чьи бесконечные щупальца опутывали весь мир.

- Долго сражались Скирир с Нарлом против злого отца Фольси, но не могли его победить. Впрочем, и зимние боги были ему не по силам.

Надо будет спросить у Хвита, почему зимние боги дерутся только с морскими тварями, а весенние — с наземными. И только Фомриру без разницы, с кем помериться силой. Хотя чего ж это я? Понятно ж, почему. Хоть твари — это твари, но все ж не могут боги поднять руку на своих прародителей и родственников. Потому вышедшие из моря наводят порядок на суше, а пришедшие с гор охотно вступают в бой в китовых чертогах.

- Однажды с ними напросился в битву Свальди с медною флейтой. Не хотели зимние боги брать с собой юного музыканта, но всё же поддались на его уговоры. Долго длилась великая битва! Завидев весеннего бога, Хьйолькег разъярился пуще прежнего. Еще сильнее нападал он, плеская ядом, грозя клыками и когтями. Тогда Скирир уронил на Хьйолькега гору и вместе с Нарлом заморозил море на дни пути вокруг. И ступил на лёд Свальди. Нежная колыбельная полилась с его флейты, усыпляя прародителя весенних богов. И как бы ни был могуч додревний морской конунг, не устоял он пред мелодией своего внука и уснул беспокойным чутким сном. Растопил Свальди дуновением флейты кусок льда над тремя из девятнадцати ноздрей великого Хьйолькега. И дыхание его столь могуче, что движет доселе весь воздух мира, поднимая ветер во всех направлениях.

Я и думать забыл про секиру на коленях. Смотри ж ты! И ведь все по закону! Хоть и победил Свальди своего деда, но руки на него не поднял. Колыбельную спеть — не мечом порубить.

- А чего Скирир с Нарлом не добили Хьйолкега, пока он спит? - встрял Видарссон.

Вот уж кто знал о богах поменьше моего!

- Пожалели боги тебя, убогого. Чтоб не стер ты руки по самые плечи! - расхохотался Альрик. - Убей они тварь, так и ветров бы не было. Как тогда под парусом ходить?

***

Боги подслушали слова Видарссона и решили поучить неразумного не речами, но делами. К пристани Кривого Рога мы подошли лишь на закате. На веслах. С самого утра и до появления месяца - факела Корлеха не было ни дуновения, словно кто-то залепил воском все три ноздри морской твари.

Видарссон старался грести наравне со всеми. Но что его единственная руна могла противопоставить нашим четырем? Так что с полудня он лежал на палубе, обессиленный, и слушал наши злоязычные шутки. И с каждым часом они все больше походили на проклятия.

- Мало отец драл его в детстве. Не научил язык придерживать.

- Альрик, а может, заклеивать рот новичкам? Хотя бы на год-другой. Пока думать не начнут.

- Нарл зря что ли парус из крыла Тоурга клепал? Потому и не прибил Хьйолкега.

- Ох, приберет он тебя в свою ватагу. Ему вечно гребцов не хватает.

- Есть и похуже участь, - заметил я. - Вернем Видарссона папаше, тогда и весло на нарловом корабле конунговым троном покажется.

- И то дело. А там не Видарссон по берегу бегает?

На пристани нас поджидал целый хирд воинов во главе с заплечным местного ярла. А за его спиной и впрямь виднелась могутная косматая фигура старшего из рода Видара.

К тому часу, когда мы причалили, Видарссон уже извел ярлова человека своими жалобами.

- Вон тот мелкий и приходил. Ножом тыкал, убить хотел. Говорит, тащи припасов на седьмицу. Ни телеги, ни сына! - бубнил папаша. Но не высовывался. Боялся.

- Альрик Беззащитный! Уважаемый Укси Видарссон обвиняет тебя в разбое и похищении телеги, лошади и сына Бьярки. Есть ли у тебя что ответить? - громогласно провопил какой-то щуплый мужичонка из-за спины заплечного. Его и увидеть-то было сложно.

Хёвдинг легко перескочил на причал, встряхнул белокурой копной, огладил волчий плащ.

- Ответить-то я отвечу. А вот как Видарссон заплатит мне за поклеп?

Голос Альрика мягко прокатился по всей пристани, и местный народец потихоньку начал стягиваться к нам. Всегда ж любопытно посмотреть на споры и драки. Особенно если для твоего носа никакой угрозы не предвидится!

- За поклеп с него ярл спросит. Ты за себя ответь!

- Братья Видарссоны наняли мой хирд убить тролля. Одного тролля. Цену мы сговорили по общему согласию. Верно ли я говорю?

Тощий обернулся к папаше, и тот нехотя кивнул, подтверждая слова Альрика.

- Тролля мы убили. Но там нашелся и второй тролль. Точнее, троллиха. Видарссоны заплатить за первого отказались, мол, надо всех убить. Поднять оплату тоже не захотели. Пожалел я убогих и назначил цену за второго — припасы да бочонок их лучшего пива.

Хирдманы ярла одобрительно загудели. Видать, знали на вкус видарссоново пиво.

- Убили мы и второго тролля. Взяли оговоренную цену. Да вот беда! Когда открыли бочонок, там не пиво было, а ослиная моча.

Я кишками почуял, как поменялся настрой людей. Вот только что толпа была против нас! И оп! - их злость перекинулась на жадных пивоваров.

- Потому по возвращении в этот славный город отправил я своего младшенького навестить Видарссонов. Пусть вернут нам обещанное. Да малую плату за обман. Разве ж это разбой?

Щуплый пошептался с Видарссоном и снова возопил:

- По пиву и припасам мы согласны. А что насчет лошади и сына?

- Малец захотел стать хирдманом. А я не стал отказывать. Он уже карл, человек свободный, и может сам решать, как жить. А телегу и лошадь он продал, чтоб оружие выкупить. Отец ему даже топорик не справил.

- Бьярки!

Я оглянулся на младшего из рода Видара. Тот сидел на палубе, вжавшись спиной в доски. Того и гляди, треснет борт Волчары под натиском перепуганного бойца. Надо же, как он отца привык бояться! Сам ростом и статью с быка, смахнулся наравне с трехрунным Ящерицей, полдня греб вместе с опытными хирдманами, а тут от одного папашиного голоса скукожился.

- Слышь, Видарссон, - шепнул ему я. - Ульверов позорить не смей! Ты нынче не под ним ходишь, а под Альриком. Хёвдинг трусов не любит.

Напыжился Бьярки, надулся так, что уши покраснели, вытянулся во весь рост и перемахнул к Альрику.

- Я теперь сноульвер! - выдавил он.

- Сноульвер? Я тебе покажу сноульвера! Еще бороду не отрастил, а смеешь батьке перечить? Мать все глаза выплакала! Женить тебя надо. Женить.

Альрик тем временем подошел к ярловым людям и о чем-то с ними заговорил вполголоса. Поди, опять зубы заговаривал.

- Не хочу я всю жизнь в земле ковыряться да от троллей бегать! Хочу хускарлом стать! Или хельтом! Хочу тварей убивать, а не свиней по праздникам колоть! - разошелся не на шутку младший Видарссон.

Старший, пока Беззащитный занят, подскочил к сыну и хотел было отвесить ему подзатыльник. Но тут уже не выдержал я. Подлетел к нему вплотную, положил руку на нож и прошипел:

- Только посмей! Ударь ульвера! Дырку в щеке никогда не поздно сделать.

Папаша сразу сник. Помнил мои угрозы еще с прошлого раза. И вернувшийся Альрик закончил спор:

- Все сделано по закону да по обычаю. У ярла к нам претензий нет.

Просили сообщить, когда выйдет следующая часть. Вышла.

Читать вот здесь

Песнь 1 Глава 1

Песнь 2 Глава 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14

Вместо холодного земляного пола - стылый камень, который высасывал тепло из тела. Вместо бревенчатых стен — стылый камень. Вместо столба с цепями — хмм, снова камень. Зато цепи потяжелее, лучше скованные. Даже волчий плащ не позволили взять. Я устал сидеть на корточках, оберегая задницу от отмораживания.

Удивительно красивое место! Отсюда можно было видеть разлом фьорда целиком, как он изгибался, уходя в море. По буро-мшистому склону горы мчала воды узенькая река и спадала водопадом. Высоко в сером небе верещали, точно стадо больных коз, альбатросы. Неподалеку примостилась стайка диких гусей, на расстоянии двух перелетов стрел. Если бы тут был Ослепитель, то он мог бы подбить парочку, а потом Вепрь бы запек их в глине.

Я поерзал, пытаясь примоститься поудобнее, не удержался на закоченевших скрюченных ногах и шлепнулся на зад. Да и тролль с ним, пусть уже отмерзнет, зато я наконец почувствовал, как побежала горячая кровь по онемевшим мышцам.

Оглянулся, не идут ли ко мне. Судя по всему, Альрик никак не унимался. Размахивал руками, втолковывал что-то, указывал рукой на дно фьорда, скорее всего, рассказывал про Ящерицу. И откуда у него столько терпения столько времени биться головой о непробиваемую скалу по имени Гейр Лопата?

Сразу после убийства великана некоторые люди ярла остались на его разделку: сердце такого изменившегося уже считается не человеческим, а твариным, а значит, его можно было продать. Хотя я бы все же не стал жрать сердце твари, что когда-то была человеком. Ну, по крайней мере, не хотел бы его жрать, но если выбора не будет…

Сам же ярл вместе с остальными людьми прошелся по пути движения великана, собирал тела раненных и убитых. Тех, кто был при смерти, он предлагал добить их же соратникам, мол, чтобы не пропала даром их жизнь, а влилась руной в силу собрата. И я не заметил, чтобы кто-то из торкелева хирда отказался прирезать друга. Всего из его людей выжило пятеро, и один из них - только благодаря убийству умирающего.

- Они убили Торкеля! - сказал излеченный. У него было располагающее лицо: высокий чистый лоб, ясно очерченные глаза и очень честный взгляд. Казалось, что ему можно и деньги свои доверить. - Взяли и убили. Наверное, они и великана на нас натравили! Это все из-за них.

Лопата прошелся по следам битвы, дошел до того места, где мы столкнулись с изменившимся, потом вернулся к нам. Его холодные глаза внимательно осмотрели нас и остановились на мне.

- Утром ты был на третьей руне. Откуда четвертая?

- Я убил Торкеля, - пожал я плечами.

- Он умирал?

- Я не служу Орсе. Он был пятирунным, как знать, может, и выжил бы.

- В цепи его! Вечером закопать, - бросил ярл будничным голосом.

Против его хускарлов и хельтов сноульверы были ничем, да и Альрик придержал ребят, не давая им вмешаться. Сам же подошел к Лопате, который уже занялся другими делами, и начал что-то ему говорить, но я не услышал, что именно. Меня уже волок в сторону селения девятирунный бугай.

А потом я сидел в цепях, второй конец которых был вбит в скалу, и эти железки явно были рассчитаны не на четырехрунного. Наверное, Лопата сюда приковывал и своих людей, если они нарушали установленное им правило. Я подергал цепи на всякий случай, проверил клин в камне и со спокойной совестью стал ждать.

Каково это — быть закопанным заживо? Вряд ли в этом месте получится вырыть глубокую яму, тут почти везде сплошной камень. Меня засыпят щебнем или придавят валунами? Сломаются ли кости? Или я задохнусь? Но хуже всего было то, что я не попаду в дружину к Формиру. Даже Торкель уже приступил к служению богу-воину, и он явно будет ждать моего появления. Как и Эйрик, Оддр, Йодур. Как и отец, когда придет его время. А я стану едой для червей и дерьмом червей, и буду вечно проходить через их слизкие узкие желудки. Раз за разом. Мое сердце будет источено, мои кишки расползутся, мои мозги будут всосаны мелкими букашками.

Успею ли я?

Смогу ли вырваться и спрыгнуть с обрыва? С такой высоты я буду лететь долго, может, увижу еще раз Волчару перед тем, как разобью голову о камни и воду. Где тогда я буду нести службу? Встану ли я в ватагу Фомрира? Наверное, нет, ведь это не будет смертью в бою. Нарл? Возможно. Если я не умру от удара, то уж точно утону.

Я встал, немного попрыгал и снова сел на корточки. Спина промерзла аж до самой шеи. Лучше пусть ноги затекут.

От поселка выдвинулись две фигуры, какой-то местный и Тулле. Альрика уже видно не было. Нет, не буду просить Тулле помочь, а то закопают его. Он, конечно, землю любит, но вряд ли настолько близко.

- Кай, сейчас не делай ничего. Хёвдинг уговорил ярла Гейра обсудить твое дело, - не успев подойти, сказал Тулле, словно зная, о чем я думал. - Ты же знаешь Альрика.

Я внимательно посмотрел другу в глаза. Он не стал бы мне врать. Он знает, как я отношусь к смерти.

Местный одной рукой выдернул клин из скалы, как будто это был мягкий сыр, а не камень. Впрочем, он же его туда и вбивал. И мы двинулись в поселение.

Снова сбор был на площади. Там стояла скамья, покрыта шкурами незнакомых зверей, ярко-алый мех отливал на солнце и казался выкованным из меди. Наш хирд стоял слева от скамьи, остатки хирда Торкеля — справа. Альрик шептался с тем мужчиной с честными глазами, улыбнулся, сунул ему что-то в руку и аккуратно перебрался к ульверам. Ярл Лопата уверенно пересек площадь и сел на скамью, приминая пышный мех. Его лицо, как обычно, не выражало ничего.

- Я не привык к тому, чтобы мои приказы обсуждались. Но Альрик Беззащитный уверил меня, что его человек не нарушил мой приказ. Я скажу, что видел сам. У Торкеля Мачты были отрублены кисти рук и голова. Отрублены, а не отгрызены или смяты. В руках этого карла была окровавленная секира, а его сила поднялась с третьей на четвертую руну, хотя не он убил великана. Значит, этот карл убил Торкеля вопреки моему слову.

Альрик выступил вперед, дождался разрешения говорить и сказал:

- Торкель Мачта давно преследует мой хирд и Кая Эрлингссона. Он хочет убить Кая за то, что…

- Я говорил, - сухо перебил ярл. - Меня не волнуют ваши прежние распри. Я нанял их и вас и сказал, что мои люди не должны поднимать друг на друга оружие.

- Хорошо, - склонил голову Альрик. - С какого момента был начат найм?

- Как только ты вошел в мой дом и отведал мою еду.

- А до какого момента идет найм?

- Пока я не скажу обратное.

- Это не так, ярл Гейр, - мягко возразил Альрик. - Мы нанимались только ради убийства великана. Ты сам сказал, что пока великан не будет убит, мы служим тебе. Значит, после его смерти мы перестали быть твоими людьми. Верно я говорю?

- Хорошо. Согласен, - кивнул Лопата.

- Кай отрубил Торкелю голову после сигнала рога о смерти великана, а до того Торкель был жив. Значит, мы не нарушили твоего приказа.

Ярл Гейр молчал. Все молчали. Я стоял и смотрел на хёвдинга. Неужели Альрик заранее предвидел такой поворот? Потому он остановил мою руку и сказал ждать рог? Почему я не подумал об этом, хотя слышал слова Лопаты своими ушами и знал о его репутации? Смогу ли я когда-нибудь стать таким же хитроумным и изворотливым, как Альрик?

- Кто может подтвердить твои слова? - наконец произнес ярл Гейр.

- Все сноульверы, что были там.

- Мне не нравится, как ты придумываешь отговорки, - ярл Гейр поднялся, и я сглотнул. Одно движение, подкрепленное щепоткой силы, и у меня затряслись поджилки. - Я считаю, что нападение на человека в моих землях должно быть наказано и наказано сурово, иначе все будут думать, что можно не слушать мои приказы. Но вы пришлые. Пришлым был и тот хирд. Потому я позволяю тебе цепляться за отдельные слова. Но обмануть себя я не позволю. Если я скажу своим людям солгать — они солгут. Твои люди могут солгать, чтобы спасти карла.

Я пожалел, что не прыгнул с обрыва.

- Согласен с тобой, ярл Гейр. Там были еще и люди Торкеля. Им незачем лгать тебе. Спроси у них.

Лопата посмотрел на пятерых выживших.

- Если вы скажете, что ваш хёвдинг был убит до рога, этот карл будет закопан заживо.

Воин с честным взглядом вышел из строя и сказал:

- Он хотел убить Торкеля сразу, но его предводитель остановил его руку. Они подождали рог и лишь после этого отрубили голову.

- Все это подтверждают?

Оставшиеся люди что-то согласно пробормотали.

- Что ж, пусть будет так. Что вы хотите взять с него за смерть хёвдинга: серебро или кровь?

Альрик вмешался:

- Ярл Гейр, ты узнал, что мой карл не нарушал твоего приказа. Но ты отказался слушать историю вражды между нами и Торкелем, потому не тебе судить его смерть. Ты не знаешь, что сделал Торкель нам и почему преследовал. Ни кровью, ни серебром мы платить не будем. Пусть люди Торкеля вернутся домой и там, если пожелают, передадут это дело на суд конунга.

Лопата явно не привык, чтобы ему перечили, но возразить было нечего. Он сам сказал, что ему нет дела до нашей прежней вражды, а значит, он не мог вмешиваться. Ярл Гейр сам возвел свое слово до уровня закона. Из-за страха его люди никогда не прекословили, и потому он не привык настолько дотошно следить за словами. Гордыня!

- Снимите с него цепи, - рыкнул он, впервые проявив хоть какие-то чувства. - Завтра с рассветом вы должны покинуть мои земли.

- Конечно, ярл. После оплаты.

Ярл Гейр дернул щекой, потом снял кошель с пояса, взвесил в руке, снял еще серебряный браслет и все это передал Альрику.

- Завтра с рассветом, - бросил он напоследок и ушел.

Цепи сняли, Тулле набросил на меня волчий плащ, и я сразу же завернулся в него с ног до головы.

- Что сразу не накинул?

- А вдруг бы тебя закопали? Зачем хорошую вещь портить? - рассмеялся он.

Я тоже расхохотался, лишь сейчас осознав, что чудом остался жив.

Люди на площади разошлись, и остался только наш хирд и люди Торкеля. Альрик подошел к тому, кто подтвердил его слова, и похлопал его по плечу:

- Благодарю. Куда вы теперь пойдете?

- Вернемся к ярлу Скирре. У меня там семья.

- Ну, добро, - и серебряный браслет перешел в руки торкелева карла.

***

Наутро, как и велел ярл Гейр, мы спустились по той чудовищной лестнице, и спуск был ничуть не легче подъема. Приходилось цепляться за скалу левой рукой, внимательно ощупывать ногой доску, чтобы не соскользнуть в сыром тумане, заволокшем фьорд. Я теперь шел последним и думал о том, что если я вдруг ошибусь, то собью всех своих собратьев. Впрочем, после получения четвертой руны оружие, щит и куртка давили гораздо меньше прежнего.

Подумать только, я был на четвертой руне! Один шаг до хускарла. До Альрика. Несмотря на то, что Альрик был сильнее всех в хирде, он отставал от остальных. Ему было уже за двадцать, а он все еще был на пятой руне. Мне четырнадцать, а я уже на четвертой. Почему так получилось? Беззащитный не был ни слаб, ни труслив. Да, против него играло сложное условие, полученное от богов. Во всех массовых сражениях он был в кольчуге, он не смог получить ничего от работы на ярла Сигарра, а в боях с тварями нужна большая удача, чтобы нанести последний удар. Лучше всего ему подходил бой один на один, где он мог проявить все свои таланты.

Когда мы выбрались из узкого фьорда и распрощались с лоцманом, пересадив того на охранный корабль, я задал Альрику этот вопрос. Тот криво усмехнулся:

- У каждого по своему плетется нить жизни. Я далеко не сразу понял, какое у меня ограничение. Первую руну я получил легко, ведь никто не надевает доспехи для того, чтобы убить козу. И в честь первой руны отец подарил мне стеганку с вшитыми деревянными пластинами. Страшная такая, серо-синяя, с разноцветными заплатами, защитила бы лишь от бодливой коровы. Я протаскался в ней года три, охотился, убивал и людей, и зверей. Мои ровесники уже давно были на второй руне, а несколько даже поднялись до третьей. Меня прозвали Альрик Однорунный. Жрец говорил, что боги ясно обозначили свою волю и хотят, чтобы я выбрал мирное ремесло, занялся бы землей, скотом или кузнечеством. Но мне это было неинтересно. Никто не тренировался с мечом столько же времени, сколько я, никто не перетаскал столько тяжестей, не бегал в горы, не плавал часами в холодном море. Я мог биться на равных с двурунным. Но в итоге отец сказал, чтобы я перестал мечтать о несбыточном. Я вернул ему стеганку, сел на торговый кнорр и решил, что тогда стану самым крутым торговцем, раз уже стезя воина мне недоступна.

- Потому ты так здорово торгуешься!

- Я ходил с торговцем два года. Мне хотелось продавать оружие, но приходилось возить ткани и украшения. Резные бусины, стеклянные бусины, глиняные бусины, бусины с медными опилками, которые горели на солнце огнем, серьги с камнями, железные обручи. А потом мой наставник Скафти решил, что можно замахнуться на большее, и закупил серебряные кованые украшения. И в первую же ночевку на берегу люди Скафти решили убить его и забрать все себе. Я проснулся, когда Скафти уже был мертв. И на том же берегу я получил разом две руны.

Альрик замолчал. Солнце поднялось уже высоко, «Волчара» с высунутым языком мчался по морской глади, ветер бился о натянутый парус, то наполняя его, то позволяя безвольно обвиснуть.

- А потом? - я подтолкнул задумавшегося хёвдинга.

- Потом я торговал еще пару лет, скопил денег на нормальную броню и оружие, нашел людей в свою ватагу. Хотя вон, Вепрь работал вместе со мной еще на Скафти. Я не хотел идти под чье-либо начало и не хотел брать первых попавшихся воинов к себе, так как помнил, что случилось со Скафти, насмотрелся на предательства. Заменил носовую фигуру на корабле и отправился на поиски приключений.

Альрик улыбнулся и добавил:

- А еще я не нажил себе врагов. Меня многие недолюбливают, вот ярл Гейр вряд ли когда-нибудь пустит меня на свои земля, но нет такого человека, который бы попытался меня убить при первой же встрече. Возможно, потому что во мне еще живет торговец. Может, зря я убил всех предателей на том берегу? Надо было одного оставить. Хвит! - крикнул хёвдинг. - Запевай! Садимся на весла!

Под дружные взмахи весел мы помчались подальше от негостеприимного берега ярла Лопаты.

У Норы родился первенец-сын,

Он Хеммингом назван был.

Бегал на лыжах с малых лет,

Оленей гонять любил.

Его невеста подросла

Во всей своей красоте,

Но троллиха ночью украла ее,

Зимней ночью, в тесноте.

Настало время браться за плуг,

Стоят весенние дни,

А Хемминг потерял быков,

Не знает, где они.

Искал он быков по диким местам

От ранней зари до заката.

Медведицу белую он увидал,

Сосали ее медвежата.*

Эпилог

Ингрид встала, поправила примятую юбку, глянула на догорающие пламенем облака. Теперь их подбрюшья были окрашены в фиолетовые, а не в красные цвета, а это значит, что ее снова будут ругать за позднее возвращение в дом.

Он снова не появился. Не приплыл.

Да ну и пожалуйста! Кому вообще нужен этот мелкий задавака? Он, наверное, и про сережки с камушком забыл. Хотя кому нужны эти камушки? Она, что, собирается всю жизнь просидеть дома и ткать бесконечные полотна ткани? Прясть, ткать, красить, шить, вязать… Словно женщины только и могут, что возиться с тканью!

Девочка поправила съезжающий поясок. Он постоянно перекособочивался из-за небольшого ножа, подвешенного сбоку. Сколько сражений ей пришлось пережить, чтобы получить этот нож! Хотя правда с самого начала была на ее стороне. Это безрунным оружие не полагается, но она-то была не безрунной! Нет такого уговора, что семилетним оружие не полагается. Если у нее уже есть руна, значит, и оружие должно быть. И ведь она не просила топорик, как у того мелкого, или меч. Хотя бы обычный ножик, который носят все рунные свободные люди.

Она Эрлинга и ласково уговаривала, и рыдала перед ним, один раз не разговаривала с ним целых три дня, а он даже и не заметил. Лишь сказал: «А чего это так тихо стало?» и все. А потом она догадалась вежливо спросить: «Дядя Эрлинг, а я ваша рабыня, да? Мне ребята сказали, что если я рунная и без оружия, значит, я просто рабыня. Тогда заберите это платье, оно слишком нарядное для рабыни. И спать я буду с остальными рабынями, ближе к выходу». После этого Эрлинг сдался и подарил ей самый настоящий ножик в кожаном чехольчике. Там даже колечки были, чтобы на пояс надевать.

Все сверстники в Сторбаше обзавидовались! Просили подержать, проверить на остроту, но Ингрид гордо отвечала: «Безрунным оружие не полагается! У тебя есть руна? Нету. Значит, я не могу тебе его дать». А потом украдкой порезала ножиком нижнюю рубаху — проверяла, острый или нет. Оказалось, острый.

И чего она почти каждый вечер прибегала к морю? Дагней говорила, что Кай теперь не скоро приплывет. Изредка до Сторбаша долетали известия о нем, точнее, не о нем, а об его хирде сноульверов и Альрике Беззащитном. Новости были не слишком хорошими. Что-то там они сделали очень плохое, и теперь за ними гоняется какая-то Мачта. Где-то убили настоящего тролля или даже трех. Поймали огромную морскую тварь. Однажды торговцы привезли вместе с товарами и новую песню, непонятную, в которой и про сражения-то ничего не было, больше про разговоры. Дагней потом весь вечер проплакала и все повторяла: «За твоей спиною я стоять останусь», а Ингрид пришлось возиться с Фольмундом, новым сыном Дагней и Эрлинга. Фольмунд Эрлингссон! Слишком громкое имя для крошечного младенчика.

Сколько тогда спорили Эрлинг и Дагней! Сколько они ругались насчет имени! Эрлинг хотел назвать его как-нибудь громко и звучно, например, Победитель — Сигфусс или Грозный — Стюрмир. А Дагней говорила, что одного воина в семье уже достаточно, и что второй сын должен остаться дома и заниматься хозяйством, которое, видят боги, уже немаленькое. В итоге дали ему имя в честь самого мирного бога — Фольси-земледельца, так что придется ему всю жизнь пахать землю и растить хлеб, стать рукой Фольси (Фольмунд — рука Фольси).

Фольмунд родился зимней ночью, когда камни трещали от мороза, и одна из рабынь всегда бодрствовала, чтобы поддерживать огонь в очаге, иначе померзли бы и люди, и кони, и коровы. Много ночей потом Ингрид спала на одной кровати вместе с Дагней и малышом, грея его бок.

Девочка в последний раз посмотрела на море. Ей показалось, что там вдалеке мелькнул парус, но было уже слишком темно, чтобы быть уверенной. Она снова поправила поясок и побежала к дому.

Эрлинга сейчас не было дома, закончился сбор урожая, и он поехал по принадлежащим ему деревням. А Дагней никогда сильно не ругала за опоздания, знала, что Ингрид высматривает корабль с Каем, и молча одобряла подобную преданность. Вот и сейчас она сунула приемной дочке овсяную лепешку с сыром и ушла спать. Фольмунд немного похныкал и затих. В доме было темно, не считая багровых переливов в остывающем очаге и крошечного пятна света от оставленной лампы.

Ингрид любила это время суток. Оно ей напоминало те дни, когда они с Каем шли в горы и тащили за собой глупых коз. Вечером он всегда разжигал костер, на котором готовил еду, отвратительную на вкус. А еще он рассказывал истории про богов, перевирая одну половину и додумывая на ходу вторую. Сейчас Ингрид знала много таких историй, но тогда она слышала их впервые, и они были такими интересными и живыми, несмотря на постоянные паузы и запинки.

Вообще Кай был некрасивым. У него были темные, хотя и не черные волосы, кривой горбатый нос и глупая ухмылка, он был не таким высоким, как Даг, вечно хмурился и обзывался. Но если бы Ингрид пришлось выбирать, с кем идти в горы: с высоким вежливым Дагом или с грубияном Каем, она бы снова выбрала Кая.

Проснулась Ингрид от того, что замерзла. Снова уснула прямо за столом, рассматривая танец тлеющих углей. Порой ей казалось, что они хотят рассказать что-то очень важное, но не могут. Ей виделись в их мерцании знаки, похожие на те руны, что рисуют на домах и оружии.

Девочка вздохнула, сползла со скамьи и пошла вглубь дома, к своей лавке, где обычно спала. Там лежало толстое шерстяное одеяло, в которое она собиралась закутаться с ног до головы. Шла она наощупь и надеялась, что не споткнется о забытые горшки. Когда Ингрид нащупала камни, из которых сложен очаг, вытащила ножик и поворошила угли. Снизу еще тлел огонь, и от притока воздуха взмыли несколько язычков пламени, осветив ненадолго дом. Обычно этого хватало, чтобы добраться до лавки.

Но сейчас девочка увидела, как из закутка, где спала Дагней и малыш Фольмунд, вынырнула тень. Эрлинг? Ингрид сразу поняла, что это не он. И завизжала.

После Ингрид всем рассказывала, что она вовсе не испугалась, а закричала лишь для того, чтобы разбудить остальных. Но на самом деле она просто испугалась. Испугалась как обычная безрунная девчонка.

Тень шарахнулась в сторону и тоже завопила, причем тоненько так, со всхлипами. Из закутка выскочила Дагней с распущенными волосами и закричала:

- Фольмунд! Отдай моего сына!

Ингрид поняла, что вопила не тень, а кулек у нее в руках. Фольмунд! Тень пришла, чтобы сожрать Фольмунда! Или хуже того, отдать его в жертву праматери тварей и сделать из него самое настоящее чудовище, которое потом придет и сожрет весь Сторбаш. Она сама слышала, как мальчишки недавно говорили о таком случае.

Завопили теперь и рабыни, распахнулась дверь, и одна из девушек выскочила наружу.

Ингрид крепче сжала нож, который все еще держала в руке, и напрыгнула на тень с криком:

- Не ешь Фольмунда!

Тень небрежно отмахнулась от девчонки, но Ингрид была рунной! Она проскользнула под рукой и вонзила нож в ногу тени. Тень зарычала, наотмашь врезала девочке по лицу, от чего она отлетела к очагу и ударилась затылком о камни.

- Не ешь…

_________________________________________________________________________

* Текст норвежской баллады «Хемминг и троллиха», слегка измененный.

Слова автора:

Большая просьба ко всем прочитавшим - сходить на АТ и жмякнуть лайк на книгу. Нужно продвижение книги!! https://author.today/work/134977

Книга написана в соавторстве с Ярославом Громовым @Grommyslava1123

Ярл Копье-Лопата мне не понравился сразу. Еще до того, как я его увидел.

Сначала этот здоровый, но глупый Видарссон блевал несколько дней, хотя на море была всего лишь крупная зыбь. Да, «Волчару» покачивало изрядно, порой крутило так, что от борта к борту перекатывался, протряхивало аж до внутренностей. От сырости и ливня ручки весел натерли мозоли даже на давно уже промозоленных ладонях. Видарссону весла не доверили, всучили черпак и заставили вычерпывать воду, но толку от него было немного.

Потом ветер сорвал шкуру с одного из мешков с зерном, и его пришлось выкинуть. Едва не улетели копья, хотя парочку мы все же потеряли. Ночью чуть не столкнулись со льдиной, которую принесло с севера за сотни миль, хорошо, что Арне Кормчий вовремя захотел отлить и каким-то чудом умудрился ее заметить. Я всегда знал, что ходить по морю ночью дурная идея, но островов под боком не оказалось. Нашел же Лопата, где поселиться! Неудивительно, что к нему только великаны в гости и заглядывают.

Когда показался до крайности неприветливый обрывистый берег, скалистый и сумрачный, к «Волчаре» подошел небольшой кнорр, чтобы проверить, кто мы такие и зачем. Второй же, побольше, ждал в стороне.

- Носовую фигуру снимите, - посоветовали нас с кнорра. - Ярл не любит, когда гости приходят с оскаленными зубами.

Оставили нам кормчего, который должен был провести нас к поселению.

Да, люди ярла Лопаты мне тоже не понравились. Они не были такими здоровенными, как конунговы наблюдатели, или такими неприветливыми, как Видарссоны, но было видно, что шутить с ними не стоит. Было такое ощущение, что они готовы к сражению в любое мгновение, словно вот-вот схватятся за меч или топор и снесут тебе голову. Обычно я такое ощущал только перед боем или поединком: напряжение мышц, покалывание в ладонях, усиливающееся давление рунной силы, а тут оно было постоянно. Я не мог толком грести из-за неприятных мурашек по шее и спине. Все время хотелось бросить весло и взять в руки секиру. Или хотя бы щит. Тулле тоже поеживался и сбивался с ритма, да и всем нашим было не по себе, один лишь Видарссон обессиленно сидел возле борта, сглатывал подступающую слюну, не замечая ничего вокруг себя.

Мы долго плыли вдоль берега, потом свернули в неприметный с моря фьорд. Видимо, Фомрир когда-то вонзил тут меч в огромную гору и рассек ее на две половины. С обоих сторон вздымались бесконечно высокие стены, угрожающе нависая над кораблем. Небо виднелось далеко наверху, а «Волчара» казался крошечным, точно сосновая щепка, попавшая в бурный весенний ручей. И от гор шла та же угроза, что и от местных воинов. На этих скалах, выглаженных ливнями, ветрами и морозами, не удержалась бы даже самая лихая коза, но мне все равно казалось, что откуда-то сверху в любой момент может прилететь стрела или камень. Я заставлял себя держать весло и не тянуться за щитом, цеплялся в гладкую ручку до белых костяшек, стискивал зубы и греб дальше, то и дело поднимая голову, чтобы увидеть вдали серое небо.

После очередного поворота послышался тихий шепот. Как будто сотня воинов угрожающе бормотали проклятья. Я не самый боязливый человек, но от этого бормотания меня пробила дрожь, начиная от самых ступней. Потом она дошла до колен, до живота, протрясла внутренности и поднялась до горла. С каждым гребком ропот становился все громче и громче, мощнее и мощнее, и вскоре мы уже не слышали ничего, кроме этого шума. Я попробовал заорать, но не понял, издал ли я хотя бы писк, только горло засаднило от боли.

Еще поворот, и там перед нами предстал величественный и бурный водопад. Сплошной поток воды рушился и рушился с недосягаемой высоты, разбивая под собой и морскую гладь фьорда, и скалы, и камень. Если заплыть под такую струю, то тебя вколотит в дно, как кузнечным молотом Корлеха. Кормчий Лопаты знаками показывал, как надо плыть мимо водопада, приказывал то грести всем разом, то лишь одной стороне, чтобы пролавировать меж подводных скал.

Ледяные брызги, столь мелкие, что казались водяной пылью, пропитывали нашу одежду, оседали на лице и волосах, скапливались на коже и скатывались по спине и груди тоненькими обжигающими струйками. От грохота струй закладывало уши. Кормчий широко открыл рот, словно безмолвно кричал, и указал пальцем себе на лицо. Я тоже распахнул пасть, и давление на уши сразу уменьшилось. Тулле кривился и морщился, его голова до конца не вылечилась после удара, и от громких звуков, я знал, боль возвращалась.

Мы плыли мимо водопада целую вечность. Тут проход слегка расширялся, и дно расщелины поодаль водопада поднялось выше, оскалилось зубьями. Кормчий уверенно, но крайне медленно вел нас по замысловато изогнутой линии. Поворот. Гул лишь слегка поутих, отдаваясь эхом. Поворот. Еще поворот. И когда рокот воды уменьшился до того, что я начал слышать свой голос, мы выплыли в небольшой полукруглый заливчик. Прямо из скал торчали деревянные вытянутые причалы, возле которых стояло несколько кораблей. Людей там было немного. И я никак не мог понять, куда же делись ватаги. Как они ушли? Так как стены никуда не делись и все также окружали залив, стискивая его в своих каменных объятиях.

Все причалы вели к бревенчатому помосту, шедшему вдоль стены. Издалека он казался узеньким, в ширину шага, но когда мы приблизились, то оказалось, что помост был сложен из десяти массивных бревен, уложенных бок о бок.

Ярл Лопата мне не нравился с каждым часом все больше и больше.

Двое местных парней подхватили веревку и привязали «Волчару» к кнехту, кормчий спрыгнул с корабля, кивнул Альрику и ушел. Хёвдинг почесал затылок, посмотрел наверх.

- Приплыть мы приплыли. Куда ж идти-то теперь?

К нам подошел семирунный воин в толстом стеганом доспехе, он был без щита, зато с топориком. Тут что, сильный хускарл служит привратником? У меня отец был на седьмой руне!

- Кто такие? Зачем прибыли?

- Альрик Беззащитный со своим хирдом. Криворожский ярл прислал нас к ярлу Гейру Лопате, сказал, тут есть работа для вольных дружин.

Семирунный покачал головой:

- Маловаты. Трехрунным там делать нечего.

- Пусть ярл Гейр сам решит. Опыт сражения с тварями у нас есть.

- То твари, а то изменившиеся. Вон тех двоих оставь на корабле, они не смогут добраться, - он указал взглядом на съежившегося Ящерицу и бледно-зеленого Видарссона. - По ним платы не будет. Все нужное берите сразу.

Пришлось надеть на себя куртку, наручи, шлем, закинуть щит за спину, прицепить короткий меч к поясу рядом с ножом, взять секиру и, ощущая себя вьючным ослом, закинуть на плечо мешок со всякими мелочами.

Семирунный подождал, пока мы все не подготовимся, отвел нас по помосту подальше от всех причалов и ткнул пальцем в стену:

- Поднимайтесь. Наверху вас встретят.

Альрик удивленно глянул на него, потом на стену:

- Вот по этому подниматься? Другой дороги нет?

- Либо так, либо возвращайтесь на корабль. Провожатого вам дадут.

Беззащитный дернул себя за бороду в раздражении, но смолчал на грубость.

- Кай, ты полегче. Идешь первым. Дальше Рыбак, Ослепитель, Тулле… Я пойду последним. Без остановки до самого верха.

Я подошел к указанному месту и заметил наконец ступени: вколоченные в стену толстые доски. Их специально выкрасили в темный цвет так, чтобы они не выделялись на камне. Они торчали на длину руки, потому прямо по ним было не пройти — щит цеплялся за стену. Я повернулся вполоборота и двинул наверх. На высоте трех ростов идти стало легче, так как верх доски тут уже не был покрашен, и было лучше видно, куда ставить ногу.

Поднимаясь, я прикинул, насколько это удобно для обороны. Во-первых, лестницу еще попробуй разгляди, во-вторых, один-единственный камень, пущенный сверху, порушит несколько ступенек и возможность подняться. Ну и доски всегда можно было вырубить или вытащить из стены. Но где ярл Лопата принимает торговцев? Неужто тоже здесь? И грузы его люди поднимают на своей спине? Вряд ли. Я готов был поклясться, что где-нибудь в стороне была уютная бухточка с пологим берегом, которую нам не захотели показывать.

Стоит ли говорить, что эта мысль не прибавила мне любви к ярлу Гейру?

Внизу из-за высоких каменных стен и извилистости фьорда ветра не было, но чем выше я поднимался, тем сильнее становилось дыхание Хьйолькега, и приходилось цепляться рукой за скалу. Сзади мерно пыхтели собратья-хирдманы. Семирунный был прав, Ящерица бы не смог пройти этим путем из-за слабости. Когда я глянул вниз, то увидел крошечные скорлупки кораблей, застрявших в каменных тисках.

Последние шаги давались совсем тяжело. Колени тряслись, по лицу и спине текли не ручейки, а целые потоки пота, которые мгновенно становились ледяными на пронизывающем ветру. Пальцы на правой руке, казалось, стерлись до костяшек от постоянного цепляния за камень, а левая и вовсе отваливалась под тяжестью секиры, которую пришлось нести на весу. Я перешагнул укрепленный досками край обрыва и еле удержался от того, чтобы шлепнуться на землю и растянуться, не снимая щита. Меня остановил взгляд человека, который стоял неподалеку и ждал, пока мы поднимемся.

Четырнадцатая руна! Один шаг до сторхельта. Хотя внешне он был ничем не примечателен. Суховатое сложение, впалые щеки, покрытые коротко стриженной бородой, тугая длинная коса волос доходила до пояса, глубоко посаженные серые глаза внимательно осматривали каждого поднимающегося хирдмана. Стеганый поддоспешник, плотная кольчуга непривычного плетения, на которой выделялись более светлые кольца, по видимому, вставленные на месте повреждений, обычный с виду меч на поясе. От его взгляда меня пробрали мурашки, как и от всех людей ярла Лопаты.

Он дождался появления Альрика, кивнул и отрывисто бросил:

- Слышал о сноульверах. Мне нужны волки. У меня тут бегает крупная дичь, и ее нужно загнать.

- Ярл Гейр Лопата? - уточнил Беззащитный.

- Да. Также слышал о вашей вражде с Торкелем Мачтой.

- Верно. Он тоже здесь?

- Здесь. Я его нанял. Мне плевать, кто из вас прав, кто виноват. Здесь не должно быть никаких свар. Пока великан не будет убит, вы все служите мне, а мои люди не поднимают друг на друга оружие. Любой, кто ослушается, будет закопан заживо.

Его холодные серые глаза ясно давали понять, что он не шутит. Если это его обычный способ наказания, тогда становилось ясно, почему у него такое прозвище.

Альрик привычно улыбнулся во весь рот:

- Как скажешь, ярл. Твои деньги — твои правила.

- Верно! - выражение лица Лопаты ничуть не смягчилось. - Дом, баня, угощение готовы. Сейчас мои люди ведут великана к нужному месту. Завтра будем атаковать.

- Ярл! - остановил его Альрик. - Это просто великан или ётун?

- Изменившийся, который получил не одну руну, будучи тварью. И да. Не советую завтра брать щиты и тяжелые доспехи. Если он ударит и попадет, никакой щит вас не спасет.

Я громко выругался и оперся на рукоять секиры. Клянусь мечом Фомрира, тот семирунный внизу заранее знал об этом, но ни слова не сказал. Поганец зазнавшийся.

Селение у Лопаты было странное, больше похожее на небольшую крепость. Земляной вал, ров, частокол, каменные башни по краям с лучниками, дома из камня и дерева с толстенными стенами и не менее толстыми крышами. И совсем крошечные огородики. Я не понимал, где же они выращивают зерно и овощи. Даже Тулле с его земледельческими талантами недоумевал, как же местные тут вообще выживают. Он разговорился с женщиной, которую приставили к нам для приготовления блюд.

Оказалось, что здешняя земля весьма сурова и почти непригодна для пахоты, да и скота держат совсем немного, в основном, птицу, коз и свиней, так как приходящие с севера твари первым делом нападают на стада. Почти все зерно и овощи привозные. Рабов здесь тоже не держат, так как работы для них нет, а кормить их надо каждый день. Все в селении были связаны с охотой на тварей, и основной доход ярл Лопата получает с продажи твариных сердец. Два-три сердца позволяют заготовить провизию на целый год, но вот уже лет десять Лопата продает их только конунгу Рагнвальду по договоренности, а еще иногда сюда приезжают конунговы люди и участвуют в охоте, чтобы подняться на руну, и за это ярл Гейр также берет плату.

Жителей тут немного, и гости бывают редко. Из-за скуки и замкнутости, если твари долго не появляются, случаются споры и драки, и это ярл Лопата пресекает очень строго.

- Видите небольшие зеленые огородики? - пояснила женщина. - Там были заживо похоронены те, кто нарушили правила. Зато сейчас их трупы удобряют землю и позволяют вырастить немного зелени.

- Так это не шутка насчет закапывания заживо? - удивился Тулле.

- Ярл Гейр не понимает шуток.

Пока еще не стемнело, мы с Тулле попросили разрешения подняться на одну из башень и оглядеть окрестности. Пожалуй, в таком месте мог вырасти только такой ярл, как Гейр Лопата. Серые скалы, разломы в земле, серые унылые деревья, серое море далеко внизу и серое же небо. Наверное, поэтому жители носили очень яркие платья, какие в Сторабше обычно надевали только на празднике. На нашей стряпухе, например, было желтая льняная нижняя рубаха, на которую сверху было надето ярко-красное шерстяное платье, голову плотно обтягивал синий длинный плат, на шее висели бусы, вроде бы невзрачные, но стоило лишь мелькнуть солнечному лучу, случайно прорвавшемуся за тучи, как камушки засверкали золотом и серебром, заискрились на свету. Я вспомнил про Ингрид и ее просьбу привести ей сережки. Вот такие камушки ей бы понравились, только непонятно, хватит ли у меня на них денег.

К вечеру ярл собрал всех наемников прямо на площади посередине его крепостицы. Впрочем, выбора у него не было. Домики здесь были маленькими, чтобы можно было их прогреть целиком небольшим количеством дров. Я увидел там Торкеля и его не столь уже большой хирд, Мачта так же узнал меня и искоса улыбнулся, постучал пальцем по щеке, напоминая о случившемся с Ящерицей. Я в ответ провел ребром ладони по горлу, поясняя, что я с ним сделаю. Рано или поздно.

Ярл Гейр прошел в центр и без приветствий перешел к делу:

- Убивать великана будут мои люди. Сегодня его довели до удобной лощины и подкинули парочку коз, чтобы он оставался на месте. Завтра все ватаги встанут там, где им скажут. Ваша задача — ослабить его как можно сильнее. Я не рассчитываю, что вы сделаете многое, но подрезать жилы, пустить кровь, отвлечь вы сможете. Слабое место именно этого великана — выносливость. Поэтому вы должны будете его гнать, злить, заставлять драться. Но он очень силен. Один удар раздробит кости даже хускарлу. Даже хельту. У каждой ватаги будет свой номер. Если великан побежит в сторону другой ватаги, например, под номером два, вы должны протрубить в рог два раза, чтобы предупредить их и остальных. Когда вас отведут на места, то сразу скажут, где кто стоит. Доспехи брать не советую. Скорость и ловкость! Только так.

***

Трижды прогудел рог в отдалении, и мы спешно повскакивали с земли. Теперь пришел наш черёд.

Я подобрал секиру, проверил, как выходит из ножен трофейный кинжал-переросток. Рядом ульверы тоже проверяли оружие, потягивались и настраивались на боевой лад. Сегодня мы все были без доспехов и без щитов, как и советовал ярл Лопата. Альрик еще раз напомнил план: на рожон не лезть, близко не подходить, колоть и рубить только в спину.

Треск деревьев и кустов приближался. Мы растянулись по узкой лощине редкой цепочкой и ожидали скорого появления чудовища. Но сначала пришла волна удушающей силы. Сердце в груди затрепыхалось испуганным зайцем. Я судорожно задышал и начал оглядываться по сторонам в поисках укрытия. Страх! Он накатывался на меня волнами, и я чувствовал, как сжимаются внутренности. Слева раздался дробный перестук зубов. Моя челюсть тоже предательски дрожать, и я крепко, до боли стиснул зубы. Тролль меня задери, я же не трус! Я бился в строю. Я грыз троллиху. Я сталкивался грудь в грудь с морской тварью.

А потом понял. Это не мой страх. Чужая сила давила на меня, а с этим я мог справиться. Флиппи давил сильнее.

Будто подслушав мои мысли, Альрик произнёс:

- Это не ваш страх! Разве сноульверы боятся того, что не видят?!

- Нет! - раздался не очень стройный хор ответов.

- Разве сноульверы боятся хоть чего-то?!

- Нет! - в этот раз ответ прозвучал слаженно и громко.

- Мы победим эту тварь!

- Да!

- Или хотя бы не сдохнем, - пробормотал я.

После этих слов меж деревьев показалась туша великана. Меня передернуло от омерзения. Ростом в три человеческих роста, бледный, пузо висело до колен, ноги разной длины без ступней, похожие на пни, левая рука с лишним суставом на каждом шагу задевала землю, в правой - дубина из вырванного с корнем дерева, головенка была слишком маленькой для такого тела, со слюнявой пастью, срамные части болтались, ничем не прикрытые. Ко всему прочему, он был рунным изменившимся, и это было намного хуже, чем просто чудовище.

- Энок, давай!

Ослепитель натянул новый тугой лук. Стрела попросту отскочила от толстой кожи великана, и это было неожиданно. Мы разделились на две больших группы и разошлись в стороны, чтобы зажать великана в тиски. Хотя этого, пожалуй, зажмёшь.

Великан подходил все ближе, не обращая на нас внимания, будто мы были всего лишь насекомыми под его ногами. Затем он остановился, шумно втянул воздух, развернулся и пошёл к Альрику, снимая с плеча дубину.

Бум! Вздрогнула земля, когда великанская дубина грохнула по тому месту, где только что стоял Беззащитный. Чудовище снова подняло дубину, и мы бросились к нему. Первые копья скользнули по толстой коже, не причинив ни малейшего вреда. Твою же… Надо было брать копье! Я подскочил поближе, размахнулся пошире и рубанул по ноге, секира отскочила, едва не вырвавшись из рук. Так мы его никуда не загоним! А великан продолжал гвоздить дубиной, пытаясь достать верткого Альрика. Хёвдинг каждый раз уворачивался от ударов в последний момент и отступал, понемногу ведя великана к условному месту, но долго он так не продержится. Одна ошибка, и его расплющит.

Я приметил выпирающую вену на ноге и рубанул по ней, тугой струей брызнула кровь окрасив лезвие и часть топорища в красный цвет. Великан взревел от боли и, неловко крутанувшись, наотмашь ударил дубиной, к счастью, слишком высоко. Я отбежал подальше, чтобы не попасть под удар, и встретился взглядом с чудовищем. Жёлтый и красный глаза вперились в меня с нешуточной ненавистью. Верно определив источник боли, великан шагнул ко мне, я же развернулся и припустил что есть духу. На каждый шаг великана выходило пять моих. Нужно бежать быстрее. А еще эта чертова секира! Почему я не взял копье? С каждым мгновением буханье великанских шагов становилось всё ближе и ближе.

- Кай! Влево! - голос хёвдинга прорвался сквозь грохот приближающейся смерти. Я свернул и почувствовал по слабеющему давлению чужой силы, что наконец отдаляюсь. Видимо, эта тварь начала-таки выдыхаться.

Рядом остановился Альрик и хлопнул меня по спине. Рубаха сразу же прилипла к мокрой спине.

- Молодец, почти куда надо увёл! - Беззащитный широко улыбнулся.

- Он нас не догонит? - лёгкие горели от безумного бега, и вопрос прозвучал едва ли громче шёпота.

- Обязательно догонит! - улыбка Альрика стала ещё шире. - Стань вон там и жди, Ослепитель тебя прикроет.

Заняв указанное место, я ждал, пока Энок с остальными займут места по указке хевдинга. Прямо за моей спиной в двадцати шагах стоял наш лучник, за ним редким полукругом стояли остальные.

Под треск молодых сосенок на полянку выступил великан и, агукнув, как огромный уродливый младенец, похромал ко мне.

Над головой просвистела стрела и воткнулась в левый жёлтый глаз. Ослепитель снова оправдал свое прозвище. Великан взревел от боли, брызжа слюной, и в открытую пасть влетела ещё одна стрела. Чудовище захлебнулось рёвом и швырнуло в меня дубину… Земля и небо несколько раз поменялись местами. Я прокатился по земле, едва не напоровшись на свою же секиру, рот был полон земли и сухой хвои. Альрик счастливо оскалился.

- Успел, - проговорил он и сразу же крикнул: - Вепрь, труби шесть раз.

- Шесть? Это же Торкелев хирд!

- Точно! Пошли туда, благо, теперь у нас и дорога есть, - Беззащитный махнул рукой на просеку, оставленную великаном.

Легкой трусцой мы побежали по широкому следу и услышали крики боли и великанский рёв. Добравшись до места, мы увидели следы ужасающей бойни. Всюду лежали тела раненых и убитых, два десятка карлов были уничтожены быстрее, чем можно было предположить. Первые два трупа были разорваны на части, а третьему великан вообще откусил голову и правую руку. И да, все они были в доспехах и со щитами. Кажется, Торкель попытался остановить великана строем, несмотря на предупреждение ярла Лопаты.

- Труби пять раз, - Альрик пошёл вперёд, заинтересованно разглядывая следы бойни.

Я же решил разыскать Торкеля Мачту. Пробираясь через изломанные, затоптанные и разорванные тела, я уже не испытывал ничего, кроме облегчения и даже радости, ведь я мог бы сейчас тоже лежать, как попавший под телегу цыпленок, если бы Альрик меня не толкнул.

- Ты! - мою лодыжку что-то схватило, и я едва удержался на ногах.

Опустив взгляд, я увидел до боли знакомую лысину, попытался вырвать ногу, но Торкель держал крепко. Тогда я взмахнул секирой. Кисть по-прежнему болталась на моей ноге, только уже не мешала идти. Из разрубленного предплечья моего врага вместо ожидаемого потока крови вышла лишь жиденькая струйка. Ничем не сдерживаемый, я отступил на несколько шагов и перехватил оружие покрепче. Торкель не спешил вставать и вступать в бой. Лёвой рукой он нашарил на поясе нож, неловко вытащил и метнул в меня, промахнувшись на несколько шагов. Никак у Мачты был перебит хребет. Я аккуратно обошёл его и наступил на предплечье. Вокруг нас уже собрался весь хирд и молча наблюдал за мной.

Хрустнула разрубаемая кость. Левая кисть Мачты отделилась от остальной руки. За дядю Ове! К чести моего врага, он молчал. Скрипел зубами, извивался, хрипел, но молчал.

Я передал секиру Тулле, не спеша достал свой меч и опустился возле Торкеля на одно колено. Схватил за куцую бородёнку и посмотрел ему в глаза.

- Помнишь Ящерицу? Ты ему улыбку срезал, - я приставил клинок к щеке врага. И вот тут его проняло. Торкель судорожно дёрнул головой и попытался отодвинуться от острия меча, но сделал этим только хуже: меч пробил ему обе щёки насквозь. Да, не совсем так, как он поступил с нашим братом. Я потянул меч на себя, разрезая ему лицо. Теперь он будет широко улыбаться до конца своей короткой жизни.

После этого я воткнул меч в землю, взял секиру, замахнулся и …

- Стой, - тихо сказал Альрик, удерживая секиру над головой Мачты. - Подожди рог.

И то верно. Я уселся возле изуродованного Торкеля и стал ждать, глядя на лицо первого врага. Мой первый кровник. Мне даже было немного жаль его терять. Да и не совсем честно все получилось. Я хотел подняться до его руны и победить в честном бою, как он победил Ове.

Время текло медленно. И жизнь понемногу покидала Торкеля. Сейчас я больше всего боялся, что он умрет еще до того, как протрубит рог. Это было бы совсем нехорошо, потому я снял с него пояс, разрезал пополам и перетянул культяпки на руках. С раной на лице и с расплющенными внутренностями я сделать ничего не мог, а потому мысленно попросил богиню Орсу помочь Торкелю продержаться еще немного.

Странно, я совсем не испытывал к нему ненависти. Я его уважал. Уважал, как искусного бойца и мечника, как верного своему ярлу хускарла, как хорошего врага. Я привык уже к его дыханию за спиной. Да, там еще оставался Скирре Пивохлеб, но я его никогда не видел и сильно сомневался, что человек с таким прозвищем может быть стоящим воином. Скорее всего, там грузный бочкообразный мужик, который едва поднимает собственное брюхо.

Я глядел на его лысую голову с запекшейся кровью, на едва вздымающуюся грудь, да раззявленный рот и вспоминал, как он легко отбивался одновременно от троих воинов, как играючи убил Ове, как едва не прикончил Альрика. Да, это был…

Отдаваясь гулким эхом, в лощине взревел рог. Я напрягся, ожидая нескольких гудков, но его рев все длился и длился до тех пор, пока у трубившего не закончился воздух.

Я вскочил и одним махом отрубил Торкелю голову. И тут же по телу потекла свежая бодрящая сила новой руны.

____________________________________________________

Слова автора:

Книга пишется в соавторстве с Ярославом Громовым @Grommyslava1123

Я сидел на привычном месте у борта и не мог отвести взгляда от широкой спины попутчика. Тулле впереди, Рыбак — возле мачты, чтобы ничего случайно не поймал, Косой слева, Арне Кормчий держал правило. И сакравор ярла Сигарра — возле Альрика.

Когда он начнет меняться? Как быстро проявит себя праматерь тварей в его крови? Как он изменится? Превратится ли в чудовище о трех лапах и одном крыле, как рассказывал рыжий чтец? Или обернется полумедведем-получеловеком, бьёрнманом, о котором ходит немало историй?

Если бы я мог выбирать, то стал бы ульфманом, человеком-волком, гулял бы по лесам и полям, резал бы свежую дичь да набирался бы сил. Создал бы свою стаю и захватил бы все земли.

Непонятно это. Почему после десятой руны нужно обязательно съесть сердце твари? Все знают, что в кишках сидит смелость, в голове — память, в языке — скальдический дар. А что хранится в сердце? Мать говорила, что в сердце есть то, что делает тебя тобой, но если съесть сердце коровы, то ведь мычать не начинаешь и на траву не бросаешься. Значит, если съесть сердце твари, то тварью не становишься, а вот если не сожрать его на десятой, пятнадцатой и двадцатой руне, то беды не миновать.

Сейчас сакравор дошел до десятой руны, но пока он не сделает положенное, хельтом считаться не может. Так, хускарл на последней ступени. Потому ярл Сигарр и отправил его с нами в Кривой Рог, мол, пусть найдет там да выкупит нужное сердце. А ведь сакравор еще и отказывался, говорил, что больше ни на кого руки не поднимет, не вырастет ни на одну руну, но ярл настоял, вручил ему сундучок с монетами и отправил восвояси. И откуда только у этого ярла столько денег? Поди, его отец в свое время изрядно наватажил.

Пока Хьйолькег благоволил нам и дышал через нужную ноздрю, «Волчара» весело бежал по серым водам и без помощи весел. Хирдманы развалились кто как и занимались своими делами. Хвит распустил белые волосы, прикрывая лицо от непривычно теплого солнца, и снова шевелил губами. Сочинял. Энок Ослепитель крепил перья к стрелам. Вепрь просто храпел. А вот Трюггве сидел один, понурившись. Обычно он горячо обсуждал с Йодуром-мечником последние бои и прикидывал, как можно было сделать лучше. А Эйрик бы начищал свою секиру, точил бы ее, выглаживал древко, убирал бы малейшие неровности. Мы шутили, что его секирой можно мясо нарубить и на лезвии зажарить, он же всегда притворно злился и говорил, что лучше он нас нарубит и зажарит, чем осквернит свое оружие.

Я вздохнул и глянул на секиру, лежащую рядом со мной. Его секиру. Альрик сам отдал мне ее взамен расколовшегося топорика, сказал, что Эйрик бы не возражал. На острие после ночного боя остались выщербины, я взял точило и провел по лезвию. Все сноульверы обернулись на меня. Тулле прошептал:

- Я подумал, что это Эйрик…

Я отложил точило. Потом займусь секирой.

- А если на нас сейчас нападут, будет сакравор драться или нет? - спросил я Тулле. - Я бы на его месте не стал.

- С десятой руны не так просто сшагнуть, - ответил он. - Кто-то и десять лет сидит на ней, а кто-то — всю жизнь. Там таких, как мы, нужно не меньше сотни убить, а то и больше.

- У моего отца было сердце огненного червя.

- Хорошее сердце! Сильная тварь. Такое и для сторхельта сгодится.

- Но сейчас его уже нет. Как раз отдали воину на пятнадцатой руне. От него потом так силой пыхало, покруче, чем от конунговых наблюдателей.

- Так чего у тебя с той разноглазой-то вышло? - Тулле поменял тему. Не любил он разговоры о рунах, тварях и тому подобному.

- Да ничего. Ты ж больше к столу не выходил, потому не видел, как она липла к другому хирдману, тоже сильно младше нее.

- И ты ничего не сделал? - ухмыльнулся друг.

- Сделал. Обрадовался, что она наконец от меня отвязалась.

- Странная. То тебя из рук не выпускала, то к другому переметнулась.

- Да она же наполовину мужик. Орсу отринула, к Фомриру ушла, вот у нее все и перемешалось в голове. А нам же как надо: чтобы помоложе да все время разные.

- Не всем, - вздохнул Тулле. - Мне бы и одна сгодилась, только не любая.

Я нахмурился. Неужто он влюбился в кого-то из сигурдовых девок? Они же все страшные и староватые, да и не заметил я, чтобы Тулле кому-то из них уделял внимание.

- В соседнем хуторе. Мэва*. Я как чаек вижу, всегда ее вспоминаю. Она похожа на них.

- Такая же наглая и крикливая? - попытался было я перебить туллевы откровения.

- Нет. Такая же чистая, белая и аккуратная. И ныряла не хуже любой чайки, даже с Черной скалы прыгала, а Черная скала — это такое место, где пока летишь в воду, успеваешь имена всех весенних и зимних богов проговорить. Я, когда в первый раз оттуда прыгнул, потом три дня ходить не мог — пятки горели. Мы ведь с Мэвой сговоренные были. Наши отцы хотели нас поженить, а потом я убил дядю, и все расстроилось. Оно и правильно. Вдруг бы я ее убил? Я же вообще не понимаю, что творю.

- Но ты с зимы ни разу не срывался. Самый скучный сноульвер!

Тулле отвернулся к морю.

- Знаю. У меня и раньше это нечасто случалось. Два-три раза за год.

И замолчал. Он всегда расстраивался, когда дом вспоминал. Вот бывают же такие люди! И ростом, и силой вышли, и с оружием управляются так, что любо-дорого смотреть, идеальные воины. Ан нет. Не лежит у них душа к ватажьему делу. Значит, не Фомрир их благословил. К Тулле явно Фольси благоволит, бог-пахарь. Хвит — Свальди хвалы возносит. Арне Кормчий — Нарлом одарен, сквозь воду скалы и рифы чует, знает, когда ветер сменится. Рыбак — Мириннов сын, тут и говорить нечего. Вепрь, видимо, от Корлеха милость получил, уж больно он рукастый, может и смастерить что-нибудь, и приготовить, и рану зашить. На все дела мастер. Альрик ест с рук Фомрира и Мамира сразу: хитрый, умный, говорливый. А я? Я точно Фомриров воин. Пусть я не лучший в мире воин, не бесстрашный и не всемогущий, но больше ни к чему душа у меня не лежит.

- Сечи великанша*,

Ведьма лютой брани*,

Блеск твой белый зело

Не горит сим утром.

Не сверкает брони

Ненавистник* ярый.

Прорезатель фьордов*

Хирд пополнил снова.

Эту песню будут петь часто, у многих она отзовется, многие теряли в сражениях своих друзей, неважно, мечников ли, сакраворов ли, лучников.

***

В Кривой Рог мы добрались спустя седьмицу. Город не изменился ни капли, столь же шумный и бестолковый даже после свадьбы сына местного ярла. Дагны, конечно, здесь уже и след простыл, но о нас местные жители не забыли. Они помнили и о том, как я зарезал на улице рабынина сына, и о троллях, и о том, как ранили нашего человека, и о Торкеле с его угрозами. Может быть, потому Альрика еще с пристани позвали на встречу к ярлу, вежливо, но без права отказаться. Он прихватил с собой Вепря и Тулле, а мы отправились к Ящерице.

Попетляв по разбитым улочкам, мы вышли к дому Орсовой женщины. Там, в небольшом дворике обнаженный по пояс мужчина рубил дрова. Я видел только его узкую тощую спину с сильно выпирающими позвонками, когда он наклонился подхватить полено, мне показалось, что косточки вот-вот порвут его кожу и вылезут наружу белыми точками.

- Эй, знахарка здесь? - спросил Хвит.

Парень, перехватив топор иначе, повернулся к нам лицом. Глубоко запавшие серые глаза, едва заметные под нависшими бровями, одна из которых сильно просела вниз, тонкий скомканный рот, скособоченный кончик носа словно пытался указать на самое приметное место на лице — изрытую красными точками и прорезями яму на левой щеке. Длинная некогда выбеленная челка падала набок, но не могла скрыть ни шрамов, ни кривого лица.

- Я… ящерица, - вмиг осипшим голосом прохрипел наш скальд. - Это ты?

Парень открыл рот как-то странно, губы разъехались не в стороны, как обычно, а только вверх и вниз, как рыба, вытащенная из воды.

- Я. Что, не узнать меня? - его голос изменился, как и он сам, стал тусклым и невыразительным.

- У тебя все зажило? Значит, дальше с нами пойдешь? А чего тебя тут не кормили? Тощий какой! Кожа да кости, - вмешался Рыбак.

- Нитки не так давно сняли. Ел только жидкую похлебку. Вон, топор в первый раз в руки взял. Разрубил три полешка и уже выдохся. Какой я теперь ульвер?

- Как раз на «Волчаре» и отъешься, - радостно продолжил Халле. - Мы ведь видели Торкеля и даже рубились с ним. Скажи, Кай!

Халле обернулся ко мне и не увидел, как Ящерица испуганно сжался от одного только имени, как забегали его глаза, как побелело лицо. Это не боец. Это уже раб.

- Кай!

- Рубились, - протянул я, не отводя взгляда от Ящерицы. - Втроем не смогли его одолеть. Он отбил мне все брюхо, чуть не проломил голову Тулле и едва не зарезал Альрика в кольчуге.

Лейф Ящерица, точнее то, что от него осталось, попятился назад, топор выпал из его ослабевшей руки, а он этого даже не заметил.

- Я, наверное… Мне бы еще подлечиться. Мяса набрать.

- На веслах быстро осильнеешь. Благодари свою знахарку и пошли на корабль. Увидишь, стоит тебе только погладить его оскаленную морду, как сразу полегчает.

Рыбак, видимо, не вспомнил, что Торкель резанул Ящерицу именно на корабле, но Лейф не стал возражать.

Альрик вернулся на «Волчару» лишь к ночи, пьяный и веселый.

- Ну что, сноульверы. Поздравляю вас с новой работенкой! - крикнул он, едва ступив на палубу.

- Что, так сразу?

- Тут снова тролли объявились?

- А может, сначала к Видарссонам наведаемся, поблагодарим за пиво?

- К троллям этих Видарссонов! - взмахнул рукой хёвдинг. - Уж не знаю, почему, но местный ярл так жаждет от нас избавиться, что готов выкупить трофеи и даже посоветовал подходящий заказ. То ли боится, что мы резню на улицах начнем, как Кай в прошлый раз, то ли боится, что приплывет Мачта, и тогда резню начнет он. О, Ящерица! Живой и здоровый? Выглядишь, как дохлая рыба, теперь придется тебя откармливать не меньше месяца.

- А что за заказ? - спросил Арне Кормчий.

Тулле и Вепрь тоже изрядно пошатывались. Друг упал рядом со мной, потирая полный живот и обдавая меня запахом крепкого пива.

- В трех днях пути отсюда живет такой ярл Гейр* Лопата.

Тулле хрюкнул от смеха:

- Надо же имечко подобрали. И копье, и лопата. Что это за штуковина такая получается?

- Земли этого ярла находятся на границе с северным краем. Сами знаете, чем дальше к северу, тем меньше людей и больше разных тварей, в том числе, и изменившихся. Дружина у Гейра отличная, спаянная, проверенная, ниже пятой руны там никого нет. Насколько я понял, там что ни месяц, с той стороны приходит та или иная тварь.

- И с такими силами Лопате нужна наша помощь? - не понял я. - Зачем? Чтобы подкормить тварюшек?

- Лопата очень не любит терять попусту своих людей, в которых он вкладывается и деньгами, и силами. А там такая беда подвалила, с которой есть риск потерять всю дружину разом, потому он нанимает чужие ватаги. По оплате все нормально. Полмарки на человека. Если кто-то из нашего хирда завалит тварь, то все мы получим по марке на нос. Лопата славится крутым нравом, но не жадностью. Платит всегда полностью то, что обещал.

- Так что там за тварь?

- Великан. По силе как сторхельт.

Я вздрогнул и посмотрел на то место, где прежде сидел сакравор. Если он не добудет сердца твари, то вполне может пойти по той же дорожке.

- Мы только что вышли из серьезного боя, потеряли троих. Ящерица еще не окреп, - хёвдинг потер лицо, глотнул воды из фляжки. - Но это неплохая возможность прославиться. Давненько тут не объявлялись великаны, и все участники сражения будут на слуху не один год, потому я принял предложение. Завтра с утра к нам придет торговец, выкупит трофейное оружие и броню, потом соберем припасов, а на следующий день выходим.

- Альрик, а может, мы все же сбегаем к Видарссонам? - решил спросить я. - Продукты спросим по старой памяти.

Хёвдинг прищурил глаз и весело хмыкнул:

- Ну, если по старой памяти только. Человек пять возьми с собой. Поблагодари за пиво. И смотри там, не набедокурь. Вира дороже еды встанет.

На следующее утро мы поднялись с рассветом. Я взял Тулле, чтобы он меня останавливал в нужных местах, Трюггве-мечника, чтобы он немного повеселел, Стейна, Халле Рыбака и еще Хвита Снежного. Скальд сам напросился, сказал, что хочет сочинить веселую песенку, да пока подходящей идеи не нашел. Снарядились мы словно в боевой поход: топоры-мечи на поясе, щиты за спиной, у Стейна лук со стрелами, и у всех копья в руках, кроме меня, так как одной секиры вполне достаточно. Тащить все это на себе, конечно, не шибко радостно, но иначе Видарссонов вряд ли получится уговорить.

Перед самым уходом я столкнулся нос к носу с тем премерзким торговцем оружием, который запрашивал с меня четыре марки за обычную секиру. Он сразу же узнал меня, заметил мои три руны и слегка напрягся, я же оскалился, постучал пальцем по рукояти секиры и провел пальцем себе по шее. Надеюсь, это поможет Альрику в торгах.

Три часа в горы по пыльной дороге, во время которых я проклял и свои идиотские идеи, и кожаную куртку, в которой упарился и вспотел, как в бане, и тяжеленную секиру, чья рукоять протерла в плече настоящую дыру. И главное — зачем я попер с собой щит? С секирой щит в руки не возьмешь, да и не будут Видаррсоны нас обстреливать из луков, тем более в спину. Получалось, что я просто так тащил на себе эту круглую дуру.

Поэтому когда мы добрались до поместья братьев, я был мокрым, уставшим и злым. Особенно злым.

Сначала я хотел добром поспрашивать Видарссонов об их ошибке с пивом, посмеяться с ними, показать свою силу в дружеском поединке по глиме, намекнуть на некоторое недовольство хёвдинга. Словом, поговорить с ними по душам. Но после неприятного перехода я подошел к воротам, за которым заходились от лая собаки, со всей силы пнул створки, а когда они не распахнулись, снял с плеча секиру и вогнал ее в доску, расщепив ее пополам.

- Видарссоны, тролль вас задери! Открывайте! Гости пришли.

Я подождал немного и снова врезал, вырубив одну доску напрочь.

- Открывай! Иначе сам войду.

Со двора послышались какие-то голоса, детский писк, собаки уже хрипели от лая, но ворота так и оставались запертыми.

Я собирался ударить в третий раз, но Тулле схватил меня за плечо.

- Да отстань! Не видишь, они за воротами отсидеться решили, сволочи!

- Мужиков, поди, дома нет, - тихо сказал друг. - Время не раннее, на поля ушли, скорее всего. Или еще куда по делу.

Я заглянул в прорубленную дыру и увидел перепуганных женщин и нескольких рабов, которые схватились за вилы и топоры, чтобы защитить свой дом.

- Открывайте, - уже поспокойнее крикнул я. - Мы — сноульверы, что троллей для вас поубивали. В сеннике у вас спали.

- А чего ж с оружием пришли? Троллей вроде больше нету, - ответила женщина постарше, не выпуская из рук потрепанный серп.

- Так мы в гости, по старой памяти. Приплыли в Кривой Рог и решили к вам заглянуть. Уж больно ваше сено мягкое и пиво вкусное, - я не сдержался и последние слова уже прорычал.

Один пацаненок вскарабкался на крышу дома, взглянул на нас и заорал на весь двор:

- Я его знаю. Он топорики подбрасывал. А тот — мечи. А еще один седой. Это те самые.

Хвит усмехнулся, он привык, что все по первости принимают его за седого.

Створки ворот дрогнули, и старик-раб открыл их, впуская нас во двор. Впереди всех стояла женщина, перепуганная и взъерошенная, как курица, пряди ее волос выбились из-под серого платка, у ее ног лежал серп, но в руках было блюдо с хлебом и сыром, а позади нее девчонка еле удерживала полный кувшин.

- Прошу прощения, дорогие гости! - слегка запинаясь, сказала хозяйка. - Муж мой сейчас на пастбище, а без него я не смею пускать во двор. Не побрезгуйте, угоститесь с дороги. А сын мой сейчас сбегает, позовет мужа.

Обойдя нас издали, мальчишка едва ли младше меня умчался со всех ног, я еле сдержался, чтобы не заулюлюкать ему вслед, подгоняя, как дичь. Я положил секиру обратно на плечо, взял кусок сыра, кинул его на хлеб и запихал все это себе в рот. Угощение вряд ли бы остановило меня от убийства местных жителей, если бы понадобилось, но сытый я явно буду добрее. Тут же нам принесли кружки, налили пиво, то самое, видарссоновское, густое и терпкое настолько, что одним запахом можно было наесться.

- Если прикажете, зарубим курочек и запечем. Но сейчас есть только это, - пролепетала хозяйка, обнося едой моих собратьев.

- Ничего. А похлебка какая есть? Или колбасы?

- Есть копченая свинина, но муж не разрешает…

- Тащи.

Мы взяли чурбаки и расселись в тени сенника. Я не стал вламываться в дом, памятуя, как Видарссоны рьяно не хотели нас туда пускать в прошлый раз. Мало ли, вдруг озлятся, начнут кулаками махать, а так и до виры домахаться можно. То ли я разозлюсь, то ли Тулле взбеленится, а может, и Трюггве вдруг сорвется, он после смерти Йодура сам не свой.

- Дяденька! - послышался робкий басок из-за угла. - А вы настоящие хирдманы?

- А что, так не видно? - рассмеялся Тулле. - Выходи сюда, не покусаем.

Из-за сенника вышел парень, один в один Видарссон, только чуток поменьше: массивный, косматый, несмотря на юный возраст, борода у него уже доходила до груди. Я невольно пощупал свой гладкий подбородок.

- А вы с тварями сражались? С настоящими тварями, а не со зверями.

Мы переглянулись и рассмеялись.

- А то как же. Я сам на огненного червя ходил. Он длиной что твой дом и толщиной выше пояса. Шкуру и секирой едва прошибешь, а как прошибешь, так из раны огонь пышет. Рыбак вон морскую безымянную тварь выловил, зубов у нее было не перечесть.

Хвит перебил меня:

- Кай, не умеешь рассказывать — не берись. Сейчас я тебе все расскажу.

И пошел заливать про огненного червя, которого он в глаза не видел, только мои рассказы слышал, и про хуорку ввернул зачем-то, и про морскую тварь, и про волков, которые вообще не твари, но в его устах выглядели как сыновья Бездны. Парень слушал с открытым ртом. Мы потихоньку отхлебывали пиво и как-то подзабыли уже и про мясо, которое нам все никак не несли, и про Видарссонов.

- Бьярки, что тут сидишь! А ну пошел коровник вычищать! - рявкнул вернувшийся отец, и парня будто ветром снесло.

- Здорово, хозяева. Видите, к вам гости пришли, а вы их неласково встречаете.

- Незваных гостей и вовсе пинками выпроваживаем, - буркнул один из них, самый разговорчивый.

Если я услышал что-то подобное немного раньше, то точно бы отрезал ему либо ногу, либо язык, но сейчас я отдохнул, поел, выпил пива и подобрел, потому всего лишь рывком подскочил к нему, крепко схватил его за бороду, вытащил нож и воткнул самый его кончик в щеку Видарссона. Чуть-чуть, только чтобы кровь потекла. Хирдманы тут же ощетинились оружием, предостерегая второго брата от глупостей.

- Ненавижу ваш поганый город с его погаными улочками, поганым ярлом, погаными торгашами и погаными правилами. Здесь моему другу отрезали кусок щеки, и его слюни стекали не через рот, а через дырку сбоку, потом он месяц жрал лишь жидкую похлебку, исхудал так, что все кости через кожу можно пересчитать. Все лицо у него перекособочено, как у твари, вышедшей из самой Бездны. А знаешь, что интересно? Ваш ярл запросил за моего друга самую малую виру, настолько малую, что я могу каждого в этом доме так порезать и оплатить виру из своего кошеля. И будете вы не Видарссонами, а твариными отпрысками. Скажи мне еще слово и будешь всю жизнь показывать язык аж через две дырки.

Он мелко затрясся, скашивая глаза на меня. Из-за низкого роста мне пришлось вытянуть руку и встать на носочки, но я чувствовал страх этого здорового мужика и свою власть над ним. И это здорово. Я даже захотел, чтобы он сделал какую-нибудь глупость, и я смог бы вырезать дыру на его лице. Хотя денег все же было жалко.

Второй брат упал на колени, едва не напоровшись на меч Тулле:

- Прости его, хирдман! Попутал он. Будьте желанными гостями в нашем доме.

- Я не хочу быть гостем там, где мне не рады. Вы подсунули нам поганое пиво. Свою работу мы выполнили честно, а вот вы заплатили нам считай что фальшивым серебром.

- Не со зла. Это глупая баба не тот бочонок взяла. Перепутала, дура! Я ее поучил потом, поехал в город, да вы уж уплыли.

- Мне плевать, кто ошибся. Теперь мы здесь!

- Конечно. Сейчас принесу бочонок лучшего пива, самого лучшего!

- И припасы на седьмицу на два десятка человек.

Мужик аж трястись перестал. Жадности в нем было больше, чем страха, потому я вогнал нож поглубже.

- Шрам — он украшает воина, а вот гнилые зубы через дыру в щеке — навряд ли.

- Конечно! Припасы. На седьмицу. Там много будет. Не унесете!

- В телегу грузи. Из города сын вернет.

После этого я убрал нож и сел спокойно на чурбак.

- Долго ждать не будем. Нам до вечера вернуться надо.

Я взял секиру поближе и стал наблюдать. Вдруг пока они будут таскать мясо да крупу, их снова жадность одолеет? Это я от неожиданности смог его так легко схватить, а если такой бугай возьмет топор или косу, то я увижу Фомрира воочию раньше времени. Но больше Видарссоны не кочевряжились, грузили телегу своими руками, крепили мешки и короба. Если подумать, а что они могли сделать? Даже если каким-то чудом они сумеют убить пятерых трехрунных воинов, то потом к ним еще одиннадцать человек подойдут и спалят хутор со всеми жителями и скотом.

Обратно ехать было куда приятнее. Мы покидали щиты и копья на телегу, а сами налегке шли позади. Видарссонов мальчишка, тот самый, что спрашивал нас про тварей, все оглядывался на меня и каждый раз пугался, встречая мой взгляд.

- А что ты сказал отцу, что он тебя послушал? - наконец решился он спросить.

- Сказал, что вырежу вам всем по дыре на лице, если он меня не послушает.

- А вырезал бы?

- Вырезал, - кивнул я. - В таком деле врать нельзя.

- А я его всегда боялся. Он чуть что по уху бил. А ты ж… - он замялся, подбирая слова.

- Невысокий, - предложил я.

- Да. По плечо всего, и волос еще на лице нет, а вон не побоялся его.

- Так одного вашего тролля Кай зубами порвал, - давясь от смеха, сказал Тулле. - Сам прыгнул на него, нож воткнул в живот, чтоб не сорваться, и давай зубами его грызть, да так, что клочки мяса во все стороны летели и кровь рекой текла. Кай потом с головы до ног красным был.

Парень чуть шею себе не свернул, глядя на меня. Видимо, никак не мог представить, что я, такой мелкий, загрыз тролля.

- После такого разве будет он бояться твоего отца!

- Да, видать, не будет.

Альрик встретил нас на пристани с восторгом.

- Ай да, Кай! Ай да, Эрлингссон! И как ты только сумел их уговорить? А еще жаловался, что торговаться не умеешь!

Хвит усмехнулся:

- Если он так всегда торговаться будет, нас ни в один город больше не пустят.

Сын Видарссонов помог разгрузить телегу, походил по Волчаре, полюбовался на наших парней, напугался от вида Ящерицы, а потом, когда все дела были закончены, подошел к Альрику и сказал:

- А возьмите меня к себе! Я, правда, всего-то однорунный, да и с оружием не очень. Но я старательный! Сильный! Я один могу полный бочонок с пивом поднять.

- И что потом? Бросишь его в тролля? - съехидничал Рыбак.

- Нет. Зачем? Он же разобьется, бочонок-то, - растерялся парень. - Зачем пиво зря тратить? Не хочу я в дом возвращаться. Там отец сейчас бешеный, снова изобьет почем зря. Мне так его до старости слушать придется. Хочу сам пожить, мир посмотреть! В море сходить! На тварей охотиться.

- У меня есть такое правило. Если трое из хирда откажутся тебя принимать, то не возьму, а если уговоришь их, то могу и взять. И еще. У тебя должно быть оружие.

- У меня нет, - развел он руками. - Могу дать телегу и лошадь взамен.

- Так они не твои, а отцовы.

- Я тоже отцов, но не трель, а свободный человек, взрослый. Пусть это будет мое наследство.

- Звучит правильно. Ну что, кто не хочет, чтобы Видарссон в хирд вошел?

- Моего отца не Видар зовут, а Укси. Я Уксиссон, - возразил парень. А ведь точно, Видарссоном отца кличут, Видар, значит, его дед.

- Э нет, ты выглядишь как Видарссон и звать мы тебя будет Видарссон, - рассмеялся Альрик. - Ну так что, есть несогласные?

Я пожал плечами. Мне было все равно, войдет он в хирд или нет. Так-то я понимал его мысли и желания, он хотел не столько приключений, сколько сбежать от отца, и это было не так уж и плохо. Но однорунный нам сейчас был не ко двору, да и грядущий бой с великаном не давал ему особых шансов выжить. Впрочем, возражений ни у кого не нашлось, и Видарссон вошел в наше братство.

______________________________________________________

Мэва — в переводе - морская чайка.

Великанша сечи — иносказательно — секира

Ведьма брани — иносказательно - секира

Ненавистник брони — иносказательно — меч

Прорезатель фьордов — иносказательно — Фомрир. Пополнить хирд Фомрира — умереть в бою

Гейр — в переводе - копье

____________________________________________________

Слова автора:

Книга пишется в соавторстве с Ярославом Громовым @Grommyslava1123