Меня зовут Дик Пробка, и я умираю. Сорок лет — неплохой срок для пустошей, где средняя продолжительность жизни — это пока не проглотил пулю или не подавился крысиной костью. Лёжа на своём смертном одре, в окружении золотых цепей, бутылок "Сансет Сарсапариллы" и девок, которые уже прикидывают, как поделят мои шмотки, я хочу рассказать правду. Не потому, что мне есть дело до вашего мнения. Просто, знаете, когда лёгкие хрипят, как ржавый вентилятор, хочется хоть раз в жизни быть честным. И да, это будет смешно. По-моему, смешно. Хотя, возможно, это просто радиация щекочет мне мозг.

Всё началось лет двадцать назад, когда я был ещё тупее, чем сейчас. А это, поверьте, достижение. Я тогда бродил по пустошам, вооружённый ржавой трубой и мечтой найти хоть одну не протухшую банку "Бламко". Мой мозг был как пустыня Невада — сухой, пустой и с редкими кактусами идей, которые кололись, если до них дотронуться.

Однажды я заметил здоровенного кротокрыса, который копошился в куче мусора. Обычно я таких бил трубой, пока они не превращались в паштет, но этот… этот был странный. Он не убегал. Он смотрел на меня. И, клянусь своей лысиной, в его красных глазках было больше мозгов, чем во всей моей башке.

— Эй, дебил, — сказал кротокрыс. — Ты хоть понимаешь, что эта банка, которую ты жрёшь, просрочена на двести лет?

Я замер. Мой мозг пытался переварить факт, что тварь размером с собаку умеет говорить. И оскорблять. Но вместо того, чтобы размазать его по песку, я сделал то, что умел лучше всего — схватил его за шкирку и засунул в мешок. Почему? Не знаю. Может, подумал, что говорящий кротокрыс — это как говорящий автомат с "Нюка-Колой". Редкость, короче.

Я назвал его Сократом. Не потому, что знал, кто такой Сократ. Просто услышал это слово от какого-то караванщика, и оно звучало круто. Сократ, сидя в моей ржавой клетке, сначала матерился, как пьяный рейдер, но потом смирился. И начал… учить меня. Нет, не читать или писать — это было выше моего интеллекта. Он учил меня выживать. И побеждать.

— Дик, — говорил он, пока я жевал его объедки, — ты тупой, как крышка от бутылки, но у тебя есть харизма. Люди тянутся к таким, как ты. Они не знают почему, но тянутся. Используй это.

Я не понимал половины слов, но кивал. Сократ был гением. Он подсказывал, как запугать местных бандитов, как подставить конкурентов, как подкупить бармена в Нью-Рино, чтобы тот подливал яд в виски нужным людям. Я просто делал, что он говорил. И знаете что? Это работало.

Через год я уже был не просто Дик Пробка, а Дик Пробка — гроза Второй улицы. Через три года я владел половиной казино в Нью-Рино, а вторая половина платила мне, чтобы я их не сжёг. Мафия? Ха, я стал мафией. Я, парень, который однажды застрял в дверях, потому что пытался протиснуться с двумя ящиками патронов в руках.

Сократ был моим мозгом. Он придумывал планы, а я их исполнял. Он говорил: «Дик, если ты хочешь держать Нью-Рино за яйца, тебе нужен стиль». И я купил себе шляпу. Чёрную. С перцем, ага. Сократ ржал, но шляпа работала. Люди смотрели на меня, и в их глазах было что-то… уважение? Страх? Желание стащить мою шляпу? Неважно. Я был босс.

Но Сократ… он так и сидел в клетке. Я кормил его лучшим — консервы, крысы, даже иногда "Фанта" попадалась. Но я не выпускал его. Почему? Потому что я боялся. Боялся, что без него я снова стану просто Диком Пробкой, который жрал просрочку и спал в канаве. Он знал это. И, кажется, ему было смешно.

Однажды он сказал: «Дик, ты умрёшь раньше, чем я. Кротокрысы живут долго. Когда ты сдохнешь, я выберусь и найду другого идиота, чтобы править миром. Но ты… ты был забавный».

И вот я здесь. Лёжу, хриплю, а Сократ сидит в своей клетке в углу. Его глаза всё ещё блестят, как будто он уже прикинул, кто следующий. Я хочу сказать ему спасибо, но вместо этого я кашляю и роняю золотую цепь на пол. Девчонки ахают, одна уже примерила её на шею. Соф.

Я умираю в сорок, король Нью-Рино, самый тупой мафиози в пустошах. И всё благодаря кротокрысу, который был умнее всех нас вместе взятых. Если есть рай для таких, как я, надеюсь, там есть "Нюка-Кола" и шляпы. А Сократ… он, небось, уже планирует, как захватить небоскрёб. Смешка.

Дик кашляет в последний раз. Тишина. Где-то в клетке шуршит кротокрыс, прищурив глаз, и бормочет: «Наконец-то».